К Библии от науки

Марк Михайлович Захаров

Основная интрига настоящего момента в том, что, несмотря на нежелание современных наук заниматься решением мировоззренческих вопросов, сегодня лишь Наука обладает потенциалом для разработки отвечающей современности «библии», т. е. разработки системы критериев «правильности» нашего поведения.А вот о чем и что должно говориться в современной «библии» от современной науки, вы узнаете уже из книги.

Глава 1. О ПОНЯТИЯХ

И так, мы собираемся строить научно обоснованные религиозные убеждения, полагая, что наши действия рациональны и целесообразны, а результаты непротиворечивы и осмысляемы.

Ну, а строить нам придётся из того, из чего строят любые убеждения — из понятий. Потому, для начала, осмотрим и ощупаем наш строительный материал, оценим, хотя бы в первом приближении, его прочностные и эстетические возможности, дабы построенное не проседало и не рушилось, а было красивым и полезным.

Если вы захотите знать — что есть понятие, то упаси вас бог обратиться за определением к современному философскому словарю. Это три страницы текста шрифтом в 8 пунктов со 100% гарантией, что вы так и не поймёте, в чём суть. Так что придётся разбираться самостоятельно.

И так, в пренатальном и раннем перинатальном возрасте источником информации о наших столкновениях с реальностью являются только наши внешние и внутренние рецепторы (наши ощущала), фиксирующие и преобразующие любые проявления информативности электрохимических процессов, протекающих в нейронных сетях нервной системы.

А что в мире хаотически срабатывающих нейронов может быть информативно? Очевидно, это может быть лишь надёжно фиксируемая повторяемость, регулярность, цикличность, систематичность, закономерность или хотя бы симметричность срабатываний в нейронных цепях при одних и тех же воздействиях на рецепторы, как снаружи, так и изнутри. При том, повторяемость неважно какая (амплитудная, частотная, временная, резистивная…), но обязательно стабильно фиксируемая нейронной сетью.

Можно даже предположить, что структура такой сети собственно и формируется в результате действия подобных факторов. Предполагается, что под действием некого постоянного воздействия аксон нейрона начинает расти и ветвится, образуя синапсы с дендритами других нейронов. Это происходит до тех пор, пока аксоны не обрастут миелином. Обрастут окончательно и примерно к 10 летнему возрасту.

Это реакция нейронной сети если извлекать информацию, анализировать и назначать ей смысл. Но, если говорить, о целесообразном уже поведении, то здесь, очевидно, потребуется анализ уже не только «повторяемостей» воздействий, но и оценки «правильности» ответных реакций на эти воздействия. При этом, начальными, поверочными шаблонами «правильности» могут служить поступки, формируемые врождёнными инстинктами и физиологическими потребностями жизнедеятельности, а оценками — простейшие рефлексы, проявляющиеся в пределах индивидуальных порогов срабатывания всех наших «ощущал».

Сознание же, при этом, не просто фиксирует всё новые и новые связи нейронов, но и классифицирует, запоминает и связывает между собой результаты одинаковых воздействий с одинаковыми реакциями, объединяет их в самостоятельные группы и назначает им «имена собственные».

И уже с этими «именами собственными» сознание продолжает работать как с самостоятельными законченными атомарными, т.е. неделимыми сущностями, называя их понятиями, удобными для построений и осмысления идей, абстракций.

А вот ответ на вопрос — как сознание всё это делает — никому пока не известен.

Так, что здесь можно много чего предполагать, воображать, мнить, гадать, подозревать, но оставим это другой книге. А пока, не вдаваясь в подробности (о которых собственно ничего и неизвестно), положим, что вышеперечисленное и многое другое составляет исходные, «неосмысляемые» моменты, из которых сознание и «выпекает» свои понятия, в каждом из которых выделяется и фиксируется одно или несколько упомянутых «постоянств».

Отметим, что главным обеспечивающим моментом способностей нашего сознания, собственно и является возможность реального существования вышеупомянутых «постоянств», природу которых мы рассмотрим ниже и проявление которых, оказывается, можно не только наблюдать и фиксировать, но и прогнозировать, что и является самым главным из всех полезных свойств сознания человека.

Основные свойства понятий

На сегодняшний день никто более философии не усердствовал (пыжился, тщился, силился, норовил) поставить последнюю точку в теме сознания и понятий. Потому, думается, будет полезным сразу обозначить наши координаты в бескрайнем море её зыбких и туманных определений.

Дабы исключить любую предвзятость к известным философским системам и школам, предлагаю вернуться к истокам материализма, где нам предстоит умствовать на порхалище номинализма (умеренного концептуализма) и его производных с оттенками от младо… до нео… и пост…

Номинализм предполагает, что реально существуют только вещи с их индивидуальными свойствами, а всё отдельное, общее, всеобщее — существует лишь как понятия. Сознание и окружающая его реальность представляют собой два разных мира, каждый из которых живёт и развивается по своим законам. При этом, вещи и понятия о них связаны между собой весьма опосредовано.

Но, если на слове «опосредовано» остановиться — значит сказать не больше диалектического материалиста, что сегодня уже не характеризует с хорошей стороны и заставляет нас пройти чуть дальше.

Начнём, пожалуй, с объектного (описывающего объект) понятия «вода». И сразу отметим, что такого объекта, как «вода вообще» в реальности не существует. Понятие «вода» описывает некую совокупность всех мыслимых свойств, присущих всем видам реальных «вод» — океанской, озёрной, речной, болотной, дистиллированной или воды из лужи. При этом не всех свойств сразу, а их части, определяемой контекстом ситуации, т.е. связанным с её конкретным употреблением и передачи информации, относящейся только к конкретно рассматриваемой ситуации.

Можно возразить, что для «точного» описания воды можно использовать, например, её современное представление как вещества, молекула которого состоит из двух атомов водорода и одного атома кислорода. Но, что тогда делать с водяным паром, молекулы которого имеет такое же строение, присутствуют в воздухе и в структурах известных минеральных и даже металлоидных кристаллов.

Кроме того, «водородо-кислородное» представление вода приобрела лишь в 1771 году, после её соответствующего описания Генри Кавендишем. До этого воду долго считали сначала «стихией», потом моноэлементом и совершенно спокойно обходились этим «ограниченным» представлением.

Другими словами, понятие вода — это абстракция, которую мы используем только для удобства передачи информации, каждый раз оставляя за ней только те свойства, которые определяются контекстом передаваемого смысла.

Например, если «целую» бочку разлить по канистрам, то для стороннего наблюдателя это будут уже различные «воды», каждую из которых можно отдельно от других подогревать, охлаждать, переносить, очищать от примесей, газировать, покупать, продавать и т.д..

При этом полный перечень свойства этих «вод» (вплоть до её вредности) может оказаться также разным — вследствие примесей попавших в воду из б/у канистр разной степени «помытости». Тем не менее, каждый обладающий упомянутой канистрой, будет убеждён, что он владеет-таки водой, где всё остальное не суть.

Это же всё справедливо и для абстракции — «Человек», который в реальности существует лишь как реальный Иванов, реальный Петров, реальный Сидоров — как объект единичный и обязательно целостный и со своими индивидуальными свойствами, позволяющими различать эти объекты между собой не только по фамилии.

Или понятие «бензин». Понятие одно, а состав может оказаться совершенно разным. Даже химики определяют бензин без формул. Для них бензин есть горючая смесь лёгких углеводородов с температурой кипения от 33^о до 205^о C.

А если про бензин спросить сидящую за рулём блондинку, то мы узнаем, что бензин это мерзко пахнущая жидкость, которую заливают в её авто, чтобы оно ехало.

И во всех случаях — всем всё понятно. И про воду, и про бензин, и про блондинку.

Теперь отметим (самую многочисленную) группу понятий, которые обозначают не реальный объект, а лишь совокупность свойств, присущих одновременно совершенно разным объектам. Например, стол, стул и скамеечка.

В природе вообще не существует столов, стульев и скамеечек, как объективно существующих предметов. Понятия есть, а соответствующих этим понятиям вещей нет. Это понятие, которые мы назовём — понятиями «функциональными», позволяющими (в нашем случае) удобно обозначать любую поверхность, используемую человеком для определённых видов деятельности.

Например, если стол занят, можно сесть на скамеечку, а в качестве стола задействовать стул. Или сесть на стул, а скамеечку, поставив на колени, использовать в качестве стола.

И вообще, в качестве стола можно использовать как стол, стул, скамеечку, так и пенёк, капот автомобиля, кусок фанеры, гладкий камень, чемодан, снятую с петель дверь и, грубо говоря, всё остальное — необходимо и достаточно ровное и твёрдое.

И таких понятий не одно, два, три — они почти все такие. Пол, потолок, окно, зверь, человек, часы, молоток…

Ведь гвоздь можно забивать и часами, а молоток — с успехом пользовать как часы, наблюдая за солнечной тенью от его рукоятки.

Можно также рассмотреть понятия описывающие сами свойства, например, действия, или изменения. Подобные понятия оказывается, уже не имеют привязки ни к какому из объектов. Ведь «бежать» может и лошадь и молоко из кастрюли, и та же вода в ручье, и облака, и годы.

И, наконец, понятия обозначающие объекты, которых в природе просто не может, а точнее — их не должно даже предположительно существовать. Например, Баба Яга, Мальчик-с-пальчик, Полифем сын бога Посейдона, сам бог Посейдон, Кот в сапогах и т. п. Они так и называются — сказочные объекты. Т.е. объекты, о которых можно говорить (сказывать), но нельзя обнаружить в реальности.

Таким образом мы видим, что связь между реальными объектами и объектами в нашей голове действительно «весьма опосредована». Свойства реальных объектов выявляются при их взаимодействии друг с другом и с нашими органами чувств, а вот в отношении мыслимых объектов можно даже утверждать, что их свойства — назначаются.

Назначаются сознанием из анализа не только реальных воздействий объекта на наши ощущала, но и воздействий предполагаемых, приписываемых объекту, исходя из приобретённого наблюдателем жизненного опыта. Например, если у рассматриваемого в бинокль неизвестного животного зубы острые и длинные, то наблюдатель имеет право предположить, что это, скорее всего, — хищник.

Даже более того, возникает подозрение (но, только подозрение!), что сознание с понятиями может делать всё что хочет. Другими словами, может предположить, что понятия об объектах возникают не столько в силу воздействий неких объектов на человека, сколько с целью удовлетворения нужд самого сознания. И используются сознанием, пожалуй, больше для установления связей, передачи смысла, чем для обозначения каких-то там чьих-то свойств.

Вот так и так получается, что любое понятие это только абстракция. Удобная для сознания абстракция, включающая в себя не только часть реальных свойств каких-то объектов, но, возможно, и часть свойств объектов вымышленных. Или вымышленных свойств реальных объектов.

Формирование понятий

Очевидно, что понятие — «Понятие», являясь результатом мышления, не может быть ни осмотрено, ни ощупано вне сознания, с которого мы просто обязаны начать.

Но глубоко в «начала» залезать не будем, а начнём где-то с Декарта. Т.е. согласимся, что каждый, если он мыслит, значит существует.

Каким образом механизм мышления реализуется в природе — нам неизвестно, но результат он конкретен и осмысляем. И, поскольку всякий мыслящий Иванов, Петров, Сидоров может мыслить на земле, под водой и в к осмосе, не общаясь с другими и даже не подозревая об их существовании, то можно (и нужно) предположить, что каждый из них формирует свои собственные понятия в виде слов своего «внутреннего» языка, на котором он сам с собой и разговаривает.

При этом, содержательность, смысловая наполненность слов этого личного языка адекватна (можно даже сказать — тождественна) содержательности самих понятий, используемых для «внутреннего пользования».

Для «внешнего» же пользования, к определённому возрасту в сознании каждого формируется индивидуальный транслятор со слов внутреннего языка на язык среды по месту жительства — русский, английский, китайский.

При этом, собственно само сознание нельзя «ощутить» как мы это можем делать с реальными объектами. Глазами, руками или понюхать. Сегодня сознание мы рассматриваем как свойство некой материальной структуры, которую мы называем носителем, и считаем, что вне носителя и без него никакое сознание реализовано быть не может.

Естественно, прямо здесь следовало бы обсудить — как свойство «сознание» встроено в носитель. За счёт чего и как в нем реализуется. Или хотя бы — как это вообще возможно?

Но, увы. Сегодня как на эти, так и все остальные вопросы о сознании, нет ни одного даже маленького ответика, проясняющего картину.

Ну, а потому, — мы будем только о том, о чём хоть как-то можно.

Например, отметим сразу, что мы никак не сможем отделить Сознание от Носителя, поскольку свойство неотделимо от объекта.

Но чтобы обладать нужным свойством, объект должен «состоять» из определённых элементов, связанных определённым образом. Т.е. всякое свойство всегда связано с определяющей его структурой. Как, например, свойство телевизора — чего-то там показывать — полностью определяется природой и организацией составляющих его элементов, которые в нужных нам состояниях просто не могут не проявлять своих «телевизионных» свойств.

Для носителя же доподлинно установлено, что при избыточном физическом, химическом и другом на него воздействии (битии бытиём:-) носитель ломается и теряет частично или полностью своё уникальное свойство — свойство мыслить.

Собственно, этот момент и позволяет рассматривать носитель способным существовать как бы отдельно от сознания, а сознание рассматривать — как свойство всякого не сломанного носителя. Неотъемлемое свойство и не более того Но, и не менее.

А, если ещё короче, то Сознание без носителя читай — фантастика, а Носитель без сознания читай — труп. Или, если хотите, — экс-носитель. Экс-носитель Иванова, Петрова, Сидорова, если говорить снова о реальном единичном.

Здесь всё также просто как ответ на вопрос — что нам позволяет компьютер называть компьютером и какая степень его поломки требует приставки экс. Ответ на этот вопрос, собственно, и позволяет без труда воспринимать всякого способного мыслить как бездефектный носитель с индивидуальным сознанием, подобно индивидуальным свойствам компьютеров разных моделей.

Теперь по вопросу формирования понятий. Пока человечеством твёрдо установлено лишь то, что понятия есть результат обучения и размышлений.

Вот наш совсем недавно рождённый малыш увидел яркую вещь. Потянул (инстинктивно) к ней ручонку, промазал. Потянул повторно целенаправленно, контролируя движения зрением — опять промазал. И так пока не дотянулся и не почувствовал какое оно на ощупь. Потянулся к другой вещи. Достал. Пощупал. Сравнил впечатления. Уловил разницу. Образовал новые понятия. Уточнил старые.

Двигаясь, малыш учится сидеть, стоять, ходить. А ходить, когда вокруг тебя сплошные «грабли», — это уже целая цепочка умозаключений и поступков — наступил — получил — сделал вывод. Не сделал вывод — получил ещё.

И так по каждому жизненному разделу. Методом личных (двигательных) проб и ошибок.

И двигательных до тех пор, пока малыш не научится вычленять информацию из звуков и речи. После этого обучение продолжается уже с наставником. Например, мама указывает ребёнку на что-то красное и говорит: «Это красный цвет». Что видит при этом ребёнок мама не знает, да и ребёнок тоже. Может зелёный. Но запоминает — красный. И уже потом, со всеми вместе: «Это — красный». И если мама дальтоник, то малышу, увы, придётся переучиваться.

А вот мама на прогулке указывает пальчиком: «Видишь, это наш дом». И теперь малыш, будет утверждать тоже самое вслед за мамой, указывая пальчиком.

НО! Когда мама произносит: «Это наш дом», у неё в сознании мгновенно проскальзывает не один образ. Здесь образ стен и мебели, требующих ремонта, и образ небритого папы, и насекомых за плинтусом. Допускается даже образ соседа с разной степенью неприязни вплоть до противоположной.

К малышу это тоже всё придёт по мере накопления опыта и корректировки приобретённого в детстве. Естественно, не в таком же точно сочетании, но в не менее богатом и образном.

И наконец, в школе малыш перейдёт к последнему и самому затейливому способу получения знаний. Знаний из книги. В одной из них он прочтёт, что «умножающий знание умножает скорбь», в другой, что «знание — сила». И сколько же ему останется ещё перечитать и переосмыслить, чтобы убедиться, что правы оба автора, но не абсолютно. Что правда зависит от многого, даже от желания эту правду знать.

И всё это, чтобы в конечном итоге, подобно Сократу, прийти к выводу, что он твёрдо знает лишь то, что он ничего не знает.

Но это всё потом. А пока у малыша развитие абстрактного мышления связано, прежде всего, с обдумыванием движений. Начинаются они (и обдумывания, и движения) ещё пренатально и существенно предшествует развитию письма и речи. Да, и вообще от них не зависят. Скорее наоборот. Ведь абстрактно мыслить в совершенстве — не значит в совершенстве говорить и писать. В противном случае, как заметил кто-то из титанов, все великие болтуны слыли бы и великими мудрецами.

Но сколько бы слов не изобретали «болтуны», их количество (слов) в любом языке, определённо, меньше, чем индивидуальных понятий. Более того, — у каждого индивида содержательность его личных понятий в течении только одного дня меняется в зависимости от съеденного, выпитого или просто от того, — с какой ноги встал. Поэтому, одни и те же слова, произносимые одним и тем же человеком в течении дня, могут существенно отличаться по содержанию. Я уже не говорю о возрастных наслоениях.

И как мы выкручиваемся из этой многозначности? Элементарно! Когда, при общении друг с другом, мы используем то или иное слово, мы по умолчанию полагаем его наполненным равным для всех смыслом.

И пусть далеко не всегда это справедливо, но вполне достижимо с требуемой для практики точностью. Просто, желающим договориться, следует чаще заглядывать в толковые словари, больше читать, общаться и корректировать содержательность понятий до состояния «общеочевидности» одновременно у всех участников обсуждения.

А потому и начинать любое обсуждение лучше с уточнения используемых понятий.

Здесь, возможно, вы подумали, что для вышеупомянутого «уточнения» придётся углубиться в дебри философии или там — логики, лингвистики, семиотики, лексикологии, этимологии, и т. п.

Скажу сразу, — такого мы делать не будем. И не потому, что стесняемся. Просто — это ничего не даст, ибо там (в дебрях) все ужасно мутно и по кругу.

Судите сами. В философии определение слова «понятие» начинается так: «Понятие — это форма мышления, в которой отражается…».

Естественно сразу встают вопросы: что есть «форма», что суть «мышление» и как это — «отражается».

И если мы зададимся целью определить это всё, то окажется, что без порочного замкнутого круга определения понятий через самих себя мы не сможем обойтись. Не сможем, если захотим, чтобы каждое новое понятие определялось через уже определённые нами ранее.

Здесь всегда остаётся проблемой — а как и через какие понятия определить самое первое (исходное) понятие?

А, если определить исходное понятие через уже определённые, то получим круг. Если же круг разорвать, то мы напрямую столкнёмся с бесконечностью последовательных определений, в конечном итоге ничего собственно и не определяющих.

Кто не верит, пусть попробует сам, а для облегчения пример.

В диалектическом материализме Материя определена как объективная реальность, независящая от нашего сознания. Там же, всё что зависит от нашего сознания — определяется как Идея. Таким образом, Материя — это то, что остаётся в реальности, если из неё выделить Идею и наоборот.

Пусть Идея нематериальна и её нельзя пощупать, но её можно передать другому, как часть реальности и, следовательно, Материя и Идея определяются друг через друга, т.е. по кругу.

Ну и что тут плохого? — спросит неискушённый читатель. Ведь все понятно. И вроде бы всё схвачено. Чем плох такой круг?

А можно сказать, что и ничем. Ничем, кроме того, что в подобном случае ничему другому между Материей и Идеей уже не должно быть места, а в реальности — любое одно есть либо Материя, либо Идея. Что, в общем-то, вполне приемлемо, когда нужно что-то быстренько обозначить в рамках кокой-то узкой темы.

Но вот возникает необходимость определить такие категории как Пространство и Время, без которых материи не обойтись. То вдруг обнаруживается, что вышеупомянутые категории обозначают нечто, не относящееся ни к Материи, ни к Идее. Вдруг выясняется, что Пространство и Время — это некие «Атрибуты Материи».

Конечно, можно и дальше нагромождать понятия на понятия. Что всякий Атрибут сам по себе без Материи не существует, что он суть форма (?), способ (?) её существования, обусловленный самим содержанием (?) этих категорий (?), ну, и т. д.

Но поздно. Круг разорван. И пусть Материя существует сама по себе, тогда как Идея и Атрибут требуют присутствия Материи. Пусть!

Но Атрибут — это не Идея, и не Материя. Но он есть! И не в Идее, и не в Материи. Стало быть — как-то так сам по себе, но (желательно) в той же реальности.

Таким образом, оказывается, что и Материя, и Идея, и Атрибут существуют, как самостоятельные сущности и как всякие сущности (в диамате) обязаны иметь собственные противоположности. Т.е. всякий Атрибут обязан иметь собственный Антиатрибут, с которым он должен «сливаться в тождестве», чтобы развиваться. Да, и почему атрибуты только у Материи? А почему и у Идеи не может быть своих атрибутов? Пусть пока не названных? А у каждого из атрибутов — своих атрибутов? А у тех, в свою очередь… И так далее… До дурной бесконечности.

Вот так и появляется возможность между Материей и Идеей (из которых вроде бы и состоит вся реальность) установить бесконечное количество самостоятельных сущностей, сводящих общую картину определений практически к хаосу, где допустима лишь классификация по классам, семействам, родам, но никак не систематизированная картина строго определённых императивных связей.

Поэтому обсуждать все это в ключе последовательных определений мы категорически откажемся. Заодно, вняв рекомендациям титанов, откажемся и от жёстких дефиниций и сосредоточимся исключительно на интуиции и здравом смысле.

Том самом сократовском здравом смысле, который предписывает не повиноваться ничему, кроме тех убеждений, которые после тщательной проверки представляются наилучшими, т.е. предельно удобными и убедительными.

И надо сказать это будет правильно, ибо любое учение, даже самое формальное (читай — математическое), начинается с так называемых исходных или интуитивно определяемых понятий. Понятий, сформированных в голове из личного опыта, воспринимаемых и обогащаемых через опыт, не требующих дополнительных словесных пояснений, а зачастую просто и не сводимые к ним.

— А к чему сводимые? — спросит любознательный читатель.

Здесь нельзя ответить одновременно и точно, и честно. В конечном итоге все упрётся в понятие интуиции, воспринимаемое нами также «интуитивно». После чего уже никакой набор слов о сознаниях, подсознаниях, знаках, символах первого и следующих порядков, существующих в голове как-то одновременно-порознь-слившись — ничего не прояснит. Только запутает.

Просто спросите себя сами — что такое для вас «точка» или «луч» из школьного курса геометрии. Что такое некий «образ» в голове. В чем смысл понятия «Смысл» и что есть — «Смысл» вообще. Что такое «Вера», «Любовь», «Гордость», «Счастье»?

И вам придётся согласиться, что каждому из нас необходимо не только родиться со способностью мыслить, но и попознавать и попочувствовать, чтобы, опираясь на накопленный опыт, проникнуться и наполнить, а затем и углубить смысл используемых понятий.

Потому дети (и даже большого возраста) чаще просто не воспринимают понятия в достойном объёме.

Например, при поступлении в институт киноинженеров одна девушка на вопрос: «Какую фотографию можно назвать художественной?», — запросто ответила: «Это когда художник нарисует, а фотограф сфотографирует».

Вот почему осмысление и уточнение исходных интуитивно воспринимаемых понятий и их обогащение проходит красной нитью через всю человеческую жизнь, через весь личный жизненный опыт человека.

Моделирование

В разное время, разными школами мыслителей и даже разными авторами одной и той же школы, процесс мышления определялся по-разному. Сегодня же, даже современными философами, легко принимается тот момент, что в сознании при его взаимодействии как с миром вещей, так и с миром самих идей в качестве сухого осадка остаётся лишь понятийная модель этих миров, т.е. модель, собранная, сотканная, изготовленная из понятий.

При этом, модель как реального, мира, так и любого возможного (виртуального), т.е. модель всего того, что можно вообразить.

Притом — именно модель, а не какое-то там зеркальное отражение. Модель, где любому достойному внимания нюансику в системе взаимоотношений субъектов и объектов (друг с другом и во всех сочетаниях) ставится в соответствие какое-то понятие или группа понятий, где и сами объекты, их свойства, связи и результаты взаимодействий между ними — суть так же понятия.

Так почему не отражение? Да, потому и категорически! Отражение (даже с волшебной приставкой — диалектическое) может быть прямое, зеркальное и в разной степени искажённое. Но отражение не может содержать того, чего нет в отражаемом материале. А вот смоделировать можно любую реальность. В том числе — не способную существовать даже предположительно.

А как «предположительно» можно излагать жёнам, мужьям, друзьям, начальникам — знают все.

И вообще. Откройте любую сказку, любое фэнтези и вы увидите что может сознание в плане моделирования того, чего не может существовать в принципе.

Таким образом, в реальности мы имеем каждый объект, как он там есть и одновременно их всех вместе взятых. И каждый из нас, по мере накопления личного опыта и интенсивности наблюдений, рано или поздно обнаруживает, что в результатах взаимодействия объектов между собой имеет место некая назойливая повторяемость. Ненаучно говоря, каждый раз, поднимая чемодан мы всегда чувствуем тяжесть.

Далее, всякое подмеченное постоянство связывается со свойствами объектов, с их стабильными признаками, которые у каждого объекта свои и которые собственно и позволяют нам различать и сравнивать объекты между собой, а также группировать их и классифицировать.

Другими словами, мы естественно и автоматически отмечаем стабильно повторяющийся результат взаимодействия нашего объекта с другими. И прежде всего — с нашими органами чувств — зрением, осязанием, обонянием, слухом.

Причём это касается не только объективно существующих объектов. Это касается всего, чего касается (типа каламбур) наше мышление. Т.е. касается собственно самих свойств, признаков и отличий. В этом случае сами понятия оказываются объектами изучения, осмысления, преобразования и корректировки.

Описание объекта через свойства — есть его внешнее описание со стороны как бы формы, определяющей то, что мы и связываем с интуитивным восприятием. При этом, количество требуемых для описания свойств какого-то объекта, ограничивается условиями лишь необходимости и достаточности для «отличения» — его выделения из среды как нечто целого, сущего самостоятельно.

С этого, собственно, и начинали древние греки. Платон в своё время имел неосторожность публично привести такое определение человека: — «Человек — это двуногое животное без перьев». Тогда, бессердечный Диоген, ощипав живого петуха, не без ехидства, выпустил его в академическую аудиторию со словами: «Вот человек Платона!». И Платону ничего не оставалось, как признать логическую ошибку и уточнить исходное определение, дополнив его ещё одним свойством: «Человек — это двуногое животное без перьев с плоскими ногтями».

Да, да, читатель. Именно с вот таких логических «высот», с таких «свойств-отличий» и начиналась логика современных наук.

И не надо улыбок. Не забываем — они начинали. Точнее, — начинали они. Вы это поймёте, когда что-нибудь начнёте сами.

Так что вернёмся к нашим проблемам.

Выделив объект из среды, люди за ним наблюдали, или сами намеренно организовывали (провоцировали) его взаимодействие с другими объектами и получали бесконечное множество подробностей. Подробности тщательно разглядывали, осязали, обоняли, прослушивали и обзывали каждый оттенок полученных ощущений своим понятием или группой понятий.

Затем, с помощью уже абстрактного мышления, вводились дополнительные понятия, содержащие нечто неощущаемое (отсутствующее в органах чувств), но необходимое для связи при построении окончательного удобного описания объекта или его понятийной модели, которая и оставалась в головах или записывалась как содержание сознания.

Бывало что-то и пропускалось и приходилось снова возвращаться (и даже через столетия) и снова переосмысливать и переобзывать неудачно названное ранее.

Так, что любое понятие — это непонятно что, но используемое сознанием как некий кирпичик для построения высказываний, теорий для удобного описания, запоминания и передачи смысла.

Именно поэтому понятия получаются не столько предметными, сколько свойство-функциональными, т.е. абстрактными, не имеющие аналогов в мире объективных вещей. Как, например, вышерассмотренные стол, стул и скамеечка.

Итак, понятие — суть модель. А модель может быть только более грубой, менее грубой, намеренно виртуальной или банально ложной.

Теперь пробегите глазами последнее предложение. Ничего подозрительного или примечательного? Тогда снова. Снова ничего?

А ведь именно здесь кроется главное откровение всего нашего опыта мышления, на котором не только наше обыденное сознание, но и сознание большинства философских школ не заостряет внимания. И кроется оно в понятии «противоречивая модель». И не с точки зрения некоего «единства и борьбы противоположностей», а натурально — с общежитейской.

Противоречивая модель — т.е. противоречащая реальности, — значит попросту, неправильная, неверная.

А неверная — это как если предположить, что в вашем кармане прямо сейчас нарисовался банковский чек на миллион евро.

Возможно, кому-то, вот так с размаху, мысль о «возможности-быть-неверным» покажется банальной. Но это главная мысль, с которой должно начинаться и которой должно заканчиваться каждое обсуждение (в том числе и наше с вами), каждый анализ, каждый спор.

А то, насколько это недопонимается сегодня можно наблюдать в любом конфликте — и в трамвае, и в пивном баре, и в сенате, и на научном симпозиуме.

Другими словами, важно все время помнить, что любой результат мышления (моделирования) — есть только одна из возможных моделей (версий) нами осмысляемого. Да и та, — однозначно неполная, а часто и неверная.

Предположить и даже ясно представить себе мы можем все! И бабу Ягу, и Кота в сапогах, и Мальчика-с-пальчика, или даже нечто «всё-всё могущее». Более того, можем даже очевидцев найти, которые публично присягнут (если их доктора отпустят), что всё это лично и неоднократно наблюдали.

Что это может означать? Тут выводы могут быть самые разные. Но самый важный для нас, т.е. самый мудрый — это то, что предполагаем мы часто одно, а на практике имеем совершенно другое.

И это не страшно, что такое возможно. Более того, именно так чаще и бывает. В конце концов, на то и опыт, чтобы проверить, насколько наша модель близка к истине.

Страшно другое — когда, не понимая или не желая понимать, что в голове у нас существует только одна из возможных моделей (версий) реальности, каждый отстаивает свою как единственно верную вплоть до мордобоя, поножовщины, а то и ядерного конфликта.

Теория

Конечная цель и желаемый результат понятийного моделирования — есть возможность предсказания результата взаимодействий изучаемых объектов. Модель же, позволяющая предсказывать — и есть теория. Собственно, вся вышеупомянутая «удобность» понятий и определяется удобством описания взаимосвязей всякого понятия с другими, используемыми в объединяющей их понятийной системе — теории.

Мутно? Согласен. Но в словарях не проще. Потому рассмотрим понятие «теория» подробнее и в связи с самим процессом.

Некоторых это слово так настораживает, что они готовы пропустить текст, лишь бы не увидеть чего-нибудь недопустимо умного и не дай бог не перенапрячься. Поэтому сразу возьмём быка за рога и спросим себя, — а кому и на кой нужна теория? Может можно и без теории? Просто. По жизни.

Так вот оказывается, нет. Никому, нигде и никогда нет. И даже животным. Пока нет теории, позволяющей хоть как-то судить о последствиях тех или иных поступков, невозможна никакая целесообразная (читай — разумная) деятельность.

Можно, конечно, наступить на грабли один раз. Ну, два… Ну, уговорили, — три раза. Но ведь придётся же когда-нибудь и вывод делать. И вывод не только о граблях, а обобщать этот вывод и на другой инвентарь.

И иначе нельзя. Те, у кого не получилось, думается, просто вымерли вследствие хронической травмы черепа. Или не дали потомства, поскольку рукоятки у остального инвентаря обычно короче грабельных.

В этом смысле любое обобщение понятий, обеспечивающее мысленное предвидение возможных последствий — и есть теория.

А хорошая теория — это не просто. Но если надо — сделаешь. Особенно, — если ещё и кушать хочется. А когда хочется и одновременно надо, то как-то очень быстро осознаёшь, что за яблоками бесполезно лезть на ёлку.

Именно из таких вот наблюдений и брали начало первые теории. И уже потом, повседневно сталкиваясь с ветром, холодом, огнём, зверьём, сыростью, с неотвратимостью радикулита, ревматизма и инфаркта, человек по неволе начинал обобщать накопленное в свободное от промысла время, чтобы не «наступать на грабли» снова и снова.

Так, что пока нет теории, позволяющей предвидеть, предсказать то, что может произойти, невозможно даже наметить целесообразного поступка, а уж тем более его провести.

Отсюда главными функциями любой теории (как систематизированной понятийной модели происходящего) можно считать:

— возможность предсказывать результаты взаимодействий в зависимости от свойств объектов и действий над ними,

— рассчитать, определить нужный набор свойств объектов и последовательность действий с ними, необходимых для получения желаемого результата.

Предвидеть, чтобы, рассчитать, спланировать, реализовать и всё желательно без ошибок. Согласитесь — это круто. И, естественно, встаёт вопрос, а нельзя ли круче крутого, т.е. построить теорию, которая может предсказать всё-всё?

Такое пока неизвестно. Но известна притча (в том числе и науке) о «печально известном третьем варианте».

В нашем научно-религиозном повествовании она звучала бы примерно так.

Случились как-то на околице подгулявшие миряне и видят — на берегу местный жрец рыбу ловит. Дело происходило у водоёма древнего, но уже и тогда служителей культа не жаловали — уж больно ловки были на подножке прокатиться. Потому один из народа и предложил, что он пойдёт и спросит — как, мол, ловится? Если ловится хорошо, останется сказать, что дуракам всегда везёт, если не ловится — так дуракам и боги не в помощь. Ну, не выкрутиться попу из дураков!!

Пошёл. Возвращается. С лицом потухшим опущенным. Сотоварищи интересуются. Отвечает: «Я ему по-человечески — ловится, мол, или нет. А он мне, как зверь какой, — а, вали, — говорит, — ты на хрен!».

Грубый был поп, согласен, но возможно именно с тех пор при рассмотрении всяких двух вариантов народ предполагал возможность существования к ним варианта и третьего. Но вот когда и откуда возникает возможность его появления, как предвидеть этот «печально известный третий вариант», имея на руках лишь два «очевидных»? Каков механизм, какова методика подобного предвидения?

Попробуйте сами ответить на этот вопрос и поймёте — почему с таким трудом строится и уточняется всякая теория. Строится десятилетиями, а то и веками, являясь не перечнем закостенелых истин в последней инстанции, а постоянно уточняемой системой смелых и ярких предположений, справедливость которых скрупулёзно отбирается практикой.

А выше всего в теории ценится её общность и простота, необходимая для понимания, использования и передачи потомкам, дабы полностью исключить или хотя бы максимально уменьшить число ошибочных поступков и нежелательных результатов. Именно поэтому за хорошую теорию сколько не плати — все равно не переплатишь.

И каждый из нас формирует собственную теорию, по которой собственно и живёт, которую оттачивает, отстаивает и пропагандирует. А уж из «личной» любая теория превращается в «общепринятую» или в «научную» только после обнародования, критики и окончательного признания.

И ещё. Когда мы говорим одновременно об удобстве, точности и простоте теории, то мы должны отдавать себе отчёт, что теория строится (должна строится) не для того чтобы просто описать наблюдаемые явления, а прежде всего, чтобы получить, уточнить или усилить какое-то наше умение. Это очень важно, поскольку Умение — это наша конечная цель. Иначе говоря, конечная цель познания есть умение что-то делать, что-то изменять.

Ну, а строится и уточняется любая теория у всех одинаково в голове по одним и тем же законам мышления и являет собой совокупность ярких образов и правил, которых нам должно придерживаться, дабы предвидеть и не бояться ни каких граблей.

Конец ознакомительного фрагмента.