Бархат морской воды на коже, золотистая лунная дорожка на черном зеркале воды, соль на губах, предвкушение и взрыв, цунами наслаждения – все это любовь на море. Рай? Идиллия? Нет. Иногда налетает шквал ревности, или пираты хотят похитить твое главное сокровище. Но, если любовь настоящая, тебе нечего бояться – прыгни в море и плыви к своему Острову, где ты обретешь все, что хотел.Для оформления обложки использована иллюстрация с сайта pixabay, автор English Pexels.Содержит нецензурную брань.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Секс в аквамариновых тонах. Сборник эротических рассказов предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Клеопатра в Шаркс Бэй
Михаил открыл глаза и посмотрел в просвет между шторами: уже рассвело. Он тихо встал и на цыпочках прошел в душ. Через пятнадцать минут, уже в шортах, майке и темных очках, он шлепал по дорожке, спускавшейся вниз. Дорожка повернула влево, потом вправо и врезалась в каньон из стен, обложенных камнем. Следующий поворот открыл просвет, и Михаил увидел море: оно блестело как зеркало — был полный штиль. Небо было покрыто перистыми облаками, горизонт затянут дымкой, из которой поднималась каменная пирамида острова, из-за нее выглядывало солнце. На пляже никого еще не было, ряды пустующих лежаков под тростниковыми зонтиками подмигивали ему блестящей от росы поверхностью, справа в море вдавался понтон. Непонятно откуда лилась заунывная песня муэдзина.
Оставив одежду и очки на лежаке, Михаил босиком прошел к понтону. Первые метров тридцать море, подсвечиваемое песчаным дном, было золотистое, потом дно ушло вниз, цвет воды сменился на зеленовато-аквамариновый с пятнами бирюзы. Он остановился у края понтона: прозрачная синь позволяла видеть дно с разноцветными кустами кораллов, меж ними неспешно сновали десятки рыб.
Прямо в понтон врезалась сверкающая дорожка, проложенная солнцем, он прыгнул в нее, вынырнул и поплыл вперед. Густая соленая вода омывала кожу, гладила ее, ласкала, выталкивала его тело наверх, к солнцу. Голова у него была пустая: только вкус и прикосновения воды, только свет и цвет моря; он развернулся и посмотрел на берег: пустой пляж, пальмы на террасах и первая линия корпусов отеля. Михаил лег на спину, раскинул руки и замер — первое, самое важное, свидание состоялось, никто не помешал, все было хорошо; он старался запомнить чувство радости, наполнившее его, спрятать и забрать с собой.
На берегу он достал сигарету — после моря ему всегда хотелось курить, присел на край лежака и посмотрел на горизонт: дымка разошлась, задул легкий ветерок, волны шепотом стали читать его гороскоп: будет тепло, мягко, нежно, приятно. Михаил оделся и пошел обратно в номер.
Черт, а какой же у меня номер… Ноги привели его сами, на газоне недалеко от входа он увидел араба в зеленом комбинезоне с садовыми ножницами в руках. Михаил подошел, достал из заднего кармана доллар и помахал им в воздухе.
— I need flowers.
Араб потянулся рукой к купюре, с сожалением проследил, как она уплыла обратно в карман, забормотал что-то по-своему и побежал к клумбе. Вернулся он минут через пять с охапкой фиолетовых, красных и желтых цветов, получил обещанное, заулыбался и опять забубнил, — Михаил сказал ему сенкс, забрал цветы и вошел в номер.
Шторы были так же почти закрыты, солнце заходило в комнату через просвет и освещало широкую кровать: на ней, обняв подушку, спиной к нему, лежала обнаженная девушка — правая нога ее была согнута в колене и заброшена на одеяло, темно-рыжие волосы искрились под лучом света. Михаил подошел к кровати, положил цветы на край и прильнул к девушке, обнял ее за плечи, сдвинул волосы и поцеловал ее в шею — она повернулась к нему, но глаз не открыла. Губы ее шевелились, Михаил поймал своими верхнюю, ощутил легкий пушок, вспомнил персик и почувствовал на своей нижней губе язык.
— Мииишка! Да ты соленый как… А мне больница снилась: будто у меня день рожденья, все пришли меня поздравлять… коробки принесли какие-то, шарики воздушные, лезут обниматься-целоваться, главврач говорит про исполнение желаний… А тебя нет… А я хочу, чтобы ты пришёл и принёс просто цветы.
Михаил потянулся рукой к углу кровати и положил букет девушке на грудь.
— С днем рожденья, Бельчонок.
Белка открыла глаза.
— Так у меня ж правда день рожденья! А больница?
— Больница была дома. А сегодня море. Мы прилетели ночью. Проснулась?
— Так мы уже на море, а я сплю! Какие цветы! Какой ты у меня хороший! Спасибо!
— Вставай, маленькая. Пошли в душ.
— Вместе?
— Ну конечно.
— Пошли! А ты будешь ко мне приставать?
— Да ты что! Никада!
— Как это?! Ты заболел? А ну раздевайся — щас будет медосмотр.
— Совсем раздеваться? И трусы?
— Конечно!
— Не. Я стесняюсь.
— Ничего, тебе это полезно, не все же мне одной. Давай! Оооо, что это с Вами, Михаил… ну-ка… ну-ка… Боже, что это с ним!
— Ну Белка… ну не таскай его.
— Тебе не нравится?!
— Да нравится. Но ты же знаешь, что он может утворить.
— Ну и пусть… я ему разрешаю… он хороший… давай уже… твори… сюда… на цветы.
— Ууух… и бесстыжая ты у меня медсестра.
— Зато теперь у меня какой букет! Никогда такого не было! А пахнет как! Морем!
— Ну вот. А ты? Ты специально это сделала.
— Ну да. А теперь ты сделай.
— Ладно. В душе.
— Я буду вся мокрая.
— Будешь. Ты у меня здесь все время будешь мокрая. Я тебе обещаю. Пошли.
— Ну пошли.
Они сидели на террасе ресторана: перед ними искрился бассейн неправильной формы, слева в него вдавался полуостровом бар, в центре был небольшой островок с тремя пальмами — к нему от бара шел мостик.
— Мишка, ешь давай. Я всегда после этого голодная. Я тебе столько всего принесла, а ты кофе сербаешь. Что ж мы — зря деньги платили.
— Не волнуйся — все оллинлюзив.
— А что это — оллинклюзив?
— Это значит, ешь, сколько хочешь, хоть пять раз в день.
— А я и хочу. Пять раз в день.
— Голодной ты тут не будешь. Я тебе обещаю.
— Ну смотри, Мишка, ты меня знаешь.
— Я тебя знаю. Раз уже было — осталось четыре.
— Ну вот, тебе лишь бы считать. Ты сам пристал. С утра. Бедная девочка спит, а ты…
— А я говорю: вставай — одевайся.
— Ну не ври — одевайся. Ты не так сказал.
— Ну сказал. А ты бы не согласилась.
— Ну конечно — не согласилась. А с утра знаешь, как хочется.
— А сейчас.
— Сейчас есть хочется.
— Ну и ешь — бананов вон нагребла целую тарелку.
— А вкусные! Со сливками!
— Ты как кошка — тебя хлебом не корми…
— Нет, Мишка. Хлебом ты меня не корми.
— А чем.
— Сливками.
— Ладно. За этим не заржавеет.
— Ешь грейпфрут. Мне девчонки знаешь, что говорили.
— Что.
— Что если ты будешь целый день есть фрукты…
— То что.
— Вкус передается.
— Так ты хочешь фруктовый коктейль?
— Ну да. Интересно попробовать.
— Попробуешь. Вечером.
— Ладно.
После завтрака они двинулись вдоль бассейна, который закончился небольшим водопадом и потек дальше вниз речушкой в выложенном камнями русле.
— Мишка! Красиво как! Пальмы, цветы. А море скоро?
— А вот сейчас мы повернем… теперь сюда…
— Ой, море! Пошли скорей!
Пляж наполовину уже был заполнен, но хорошие места еще были; они устроились под зонтиком, постелили на лежаки полотенца. Белка взялась руками за края малинового топика, потянула его вверх, потом расстегнула пуговицу на коротких джинсовых шортиках с бахромой и, повиляв бедрами, опустила их вниз. Под ними осталась малиновая же горизонтальная полоска с крошечным треугольником, переходящим в вертикальную. На бедрах были бантики.
— Белка! У тебя от плавок одно название. Я даже подумал, что ты их забыла надеть.
— Ну тут все так ходят, посмотри.
— Да, но не у всех есть такая попка. Голая. Похожая на две булочки. С малиной.
Девушка прикрыла булочки ладошками.
— Ну что ты на весь пляж кричишь.
Михаил, успевший уже раздеться, обнял девушку за плечи.
— Пошли в море, Бельчонок голопопый.
— Пошли.
Они шли по понтону, глядя в воду; облака разбежались, дул ветерок, по морю шли небольшие волны.
— Мишка, смотри какие рыбы! Синие, желтые, полосатые! И не боятся никого. Ой, глянь, какая длинная! И прозрачная. Похожа на…
— Это рыба-игла.
— А если она… ко мне…
— А ты не расставляй ноги. Знаешь, почему у русалок ног нет?
— Почему?
— Их царь морской наказал. Чтоб не расставляли почем зря.
— Ну Мииишка!
— Прыгай!
Михаил обхватил девушку за талию и прыгнул с понтона. В воде он открыл глаза и увидел длинные ноги Белки, поймал ее за бедро, провел по нему ладонью, поднял ее вверх по внутренней стороне. Белка брыкнула ногами, изогнулась назад и оторвалась от него, развернулась, поймала его за руки и вынырнула вместе с ним.
— Как хорошо! Какая вода нежная! И теплая. И соленая. Совсем прозрачная. Она меня будто гладит.
Они болтали ногами и держались за руки, гладили друг друга ладонями; прикосновения в соленой воде были мягкими и приносили наслаждения вдвое больше. Они трогали друг друга будто в первый раз — они стали другими, новыми и спешили узнать эти новые ощущения, представляя, что их ждет еще.
— Мишка.
— Да.
— Это какая-то волшебная вода. Я опять хочу.
— Живая. И я.
— О. Да ты не врешь.
— Это когда я тебе врал.
— И что мы будем делать.
— Тут никак нельзя — все видно.
— Вот всегда ты так. Только бедная девочка захочет…
— Ну если бедная девочка будет каждые два часа хотеть — это будет не пять, а двенадцать.
— Опять считаешь! Какой ты подлец все-таки.
— Какой.
— Любимый.
— Вот брихуха. Чего ж ты под водой убежала.
— Глупый ты какой у меня. Я и буду от тебя убегать — чтоб ты меня догнал. Бедную девочку. Страшный пиратище.
— Так ты может по плену соскучилась.
— Я по тебе уже соскучилась.
— А что мне с ним теперь делать.
— Что ж с ним делать — скажи, чтоб подождал.
— Ну вылазь первая. Я поплаваю еще, попробую его уговорить.
— Ладно.
Минут через десять Михаил подошел к зонтику, Белка лежала на животе, подняв руки вверх, подставив всю себя солнцу; он достал сигарету и отвернулся, чтобы не началось опять, закурил и улегся на спину. На пляже был свой бар, от него доносилась музыка. Спасибо не русская попса. Он смотрел на море: от его утренней девственности не осталось и следа — катера сновали туда-сюда, из-за правого мыса появилась двухмачтовая парусная шхуна, стилизованная под старину, с квадратными люками для пушек. На мостике у круглого руля стоял капитан в треуголке и тельняшке в крупную полоску. На палубе видны были пассажиры в купальниках, с левого борта над водой нависла рея, с нее свисал канат, на котором над самой водой парил смуглый парень.
— Смотри, Белка.
— Ух ты! Пираты!
— Хочешь к ним?
— Да у меня и свой есть — не знаю, куда от него бедной девочке деться.
— А она хочет куда-нибудь деться?
— Бестолковые какие-то пираты пошли. Она только делает вид. Что это за пленница, если она не хочет убежать.
— Белка.
— А?
— А давно ты не была пленницей.
— Так что ж ты меня — к зонтику привяжешь. Это же не Голубая лагуна. Люди кругом.
— Ну и люди.
— Так они ж смотреть будут.
— Пусть смотрят. И завидуют.
— Ну стыдно, Мишка.
— Голой попкой ей не стыдно светить.
— Тебе не нравится?
— Да нравится. Прижаться хочется. Легонько так.
— Ага, знаю я твое легонько.
— Чуть-чуть. Соглашайся.
— Я соглашусь, а ты потом до обеда надутый ходить будешь.
— Да. Нет в жизни счастья.
— Ну как нет, Мишутка. Утром было. Разве нет? Твое счастье до сих пор еще в номере на цветах.
— Так то давно. Про счастье всегда говорят, что оно было, а не есть.
— Я и сейчас счастливая. Даже не знаю, чего бы мне еще хотелось. Ой, смотри, парашют! Классно как!
— Хочешь полетать, Бельчонок?
— Страшно! Я боюсь. А вдруг меня ветер унесет.
— Я тебя не отдам никакому ветру. Полетаем?
— А можно вдвоем разве?
— Можно. Пошли. Посмотрим на акул сверху.
— Так тут и акулы есть?!!!
— Да нет. Это просто название — Shark’s Bay — Акулья бухта.
— Ну пошли.
Катер с реющим парашютом стоял метрах в двадцати от края понтона, к нему нужно было добираться на резиновой лодке с мотором. Руководил всем араб, который назвался Ахметом, — он спросил, как они хотят: качелями или паровозом. Михаил выбрал паровоз, и Ахмет помог им надеть сбрую, подтянул парашют вниз лебедкой и пристегнул к нему карабин.
— Are you ready?
— Давай!
— Ааааааааааааа!
Парашют резко взмыл вверх, катер рванул вперед, Белка заорала и замотала ногами, Михаил обнял ее за плечи и закричал в ухо.
— Ну все, все. Уже летим. Все хорошо.
— Ух, классно! Страшно как! А красиво! Вся бухта видна. И вон тот мыс правда похож на акулу.
— Похож. Я вот буду твоей акулой. Вот она к тебе сзади так подбирается…
— Ты и тут сзади пристроился. И уже уперся в меня.
— А ты не верти попкой.
— Это ветер меня всю вертит и крутит и несёт.
— Хорошо?
— Да. Лямка только ногу жмет.
Михаил поправил лямку и ладонями провел по внутренней стороне бедер девушки, потом засунул руку ей в плавки.
— Ой, Мииишка! Ну ты что! Он же на нас смотрит. Ахмет.
— Ему солнце бьёт в глаза, он не видит.
— Так он услышит.
— А ты тихонько.
— Ты сдурел! Я не могу тихонько. Я щас улечу как ракета.
— Ну ладно. Не хочешь — как хочешь.
— Ну ты подлец какой! Давай! А то умру. Давай уже его!
— Хорошие у тебя плавки — и снимать не надо.
— Тебе ж не нравились.
— Нравились. А сейчас еще больше нравятся. А тебе так нравится?
— Ууух, Мишка! Ну что ты опять со мной делаешь!
— А ты не хочешь?
— Ну хочу! Я не могу сдвинуть ноги! Потрогай меня! Всё… всё… ооох… пусти… пусти меня. Я не могу больше. Давай ты. Боже, как хорошо! А ты говоришь — счастья нет.
— Есть?
— Вот, сейчас. Разве нет?
— Да. Сейчас. В небе. С тобой.
— Не могу поверить: мы с тобой летим… над морем… и опять ты меня… поймал.
— Такой у тебя день рожденья. В небе. Над морем.
— Девчонки умрут просто!
— Так ты им расскажешь? Всё?
— Ну Мииишка!
Парашют стал медленно снижаться, трос подтягивал его к катеру, пока их ноги не коснулись кормы. Ахмет застопорил лебедку и помог освободиться от подвесной системы.
— It was a good flight?
— Ох и good! Лучше не бывает!
Щеки Белки стали под стать ее купальнику, она не смотрела на араба. Они уселись на заднее сиденье, и катер повернул к берегу.
— Опять надругался над бедной девочкой. Ну вот. Ты из меня теперь вытекаешь.
— Сэкономишь на креме.
Белка повозила ладошками по внутренней стороне бедер, потерла щеки и лизнула палец, потом опустила руку за борт и провела языком по ладони.
— Как море. Теперь я всегда буду вспоминать море.
— Хорошо было?
— Еще никогда так не было!
— А почему?
— Ну мы летели… я и летела, и была у тебя в плену… никуда не могла деться… и я не могла сдвинуть ноги… и Ахмет твой смотрел…
— А тебе это нравилось.
— Ну не спрашивай!
— А ты скажи.
— Ну это стыдно!
— А ты мне на ухо. Признайся.
— Не дождешься!
— Ну давай. Я никому не скажу.
— Знаешь, я в больнице как-то была в родильной палате.
— И что.
— Женщина лежала с раздвинутыми ногами, а вокруг были врачи разные. Мужчины. Мне так стыдно было, будто это я лежу.
— Так ты себя представила — с раздвинутыми ногами. И все на тебя смотрят. А ты этого хочешь. Чтоб смотрели.
— Ну откуда ты все про меня знаешь!
— И тебя это завело?
— Ну… да. Ужасно.
— И сегодня так же?
— Да.
— И от этого сильнее было?
— Ну так сильно — чуть не умерла. Я все время думаю: сильнее уже быть не может. А потом ты опять что-нибудь утворяешь, и бывает сильнее и лучше. Ты и дальше так делай, Мишка. Разное. Всякое. Что хочешь. Мне все нравится. Я сначала пугаюсь, а потом нравится. Ой, а что это у тебя с ним опять такое? Я же его даже и не трогала.
— Ты его словами трогала. Ты когда про себя правду рассказываешь — ему это очень нравится.
— Правда? Словами? А ты можешь меня словами потрогать.
— Ты моя маленькая пушистая пи…ка, — Михаил пригнул к себе голову девушки и зашептал ей в ухо.
— Ну Мииишка! Ну так неприлично говорить! Перестань! Я опять захотела!
Михаил присел на лежак, достал сигарету, жадно закурил и откинулся на спину, Белка опять лежала на животе и болтала ногами; смотреть на нее было сладко и мучительно, он перевел взгляд на море. Господи, как хорошо. Неужели бывает так хорошо.
— Белка, мы перед обедом зайдем в номер — душ принять?
— Ага, зайдем — тогда мы обед точно пропустим.
— Ну пошли так. А в душ после обеда.
— Пошли. Я голодная как неделю не ела!
Они шли с тарелками в руках вдоль стоек, разглядывая причудливые блюда, рядом с которыми стояли таблички с надписями на четырех языках.
— Мишка, а что такое ге-мю-се?
— Гемюзе — овощи по-немецки. Смотри ниже — там есть по-русски.
— Ой, смотри, что написано: лизанья. Это прямо тут… что ли.
— Вот дурында ты у меня какая. Ла-занья, итальянское блюдо такое. Попробуй.
— Дааа, знаю я итальянцев этих. Те ещё ли… ла… дно, попробую. А что это такое белое длинное.
— Это кальмар.
— А похоже на… А вот смотри — пишут, чтоб я сушила что-то. А я уже вся и высохла. И откуда они знают, что я мокрая была.
— Да нет, посмотри наверх — это рыба японская. Сырая. С рисом.
— Ну нет — хватит с меня рыбы на сегодня. А на десерт что будем.
— Можно тортики.
— Не, мне нельзя, я в платье не влезу.
— Ну пошли к фруктам.
— Ой, Миш, смотри, сколько бананов. И все порезанные.
— Так что. Их только что порезали, видишь — сок.
— А я люблю, чтоб был длинненький.
— Будет тебе и длинненький.
Кондиционер в номере сдувал пот с горячей кожи. Белка лежала на животе и снова болтала ногами, Михаил рисовал пальцем у неё на спине ромбики.
— Ну что, хватило длины?
— Вот ты всегда так, Мишка. Подкалываешь меня.
— Хорошо тебе сегодня?
— Мне уже три раза хорошо сегодня было. А знаешь, что лучше было всего.
— Что.
— Когда мы летели… Ну там… в небе. Я никогда ещё так себя не чувствовала. Сначала так страшно было. А потом хотелось петь и кричать. Хотелось вырваться и улететь. А ты меня держал. И трогал. Там. И я не могла сдвинуть ноги. И Ахмет внизу. Он же знал, что ты со мной делаешь. Так стыдно было. И так приятно. Обалденно просто. Почему так, а, Мишка.
— Ну вот ты в детстве конфеты из буфета потихоньку от мамы таскала?
— Откуда ты знаешь.
— Да я спросил просто. Все таскают. Боялась, что мама накажет?
— Дааа.
— А конфета от этого вкусней не становилась?
— Наверно. Стыдно было, но так хотелось.
— Ну вот.
— Что вот.
— Ты перебарывала страх и стыд, и от этого было ещё вкусней. Когда ты отпускаешь себя, стряхиваешь то, что тебя сковывает изнутри, делаешь то, что хотела сделать, но боялась или стеснялась, ты становишься немного свободней, чем раньше, и от этого испытываешь… радость, иногда даже и…
— Но я никогда не хотела, чтобы ты меня… при ком-то…
— Ты просто не думала об этом. Ты не знаешь всех своих желаний. Но это не значит, что в тебе их нет.
— Так значит, ты меня знаешь лучше меня самой.
— Выходит, что лучше.
— Какой ты у меня умный, Мишка. А ты не можешь сказать, что я ещё хочу, но стесняюсь, чтобы я…
— Нет, Бельчонок.
— Почему.
— Всему своё время. Давай собираться, погуляем до ужина.
Белка выгнала Михаила на балкон покурить и полчаса чем-то шуршала, потом позвала его. Волосы её были подняты вверх и заколоты в высокий узел, только перед ушами спускались два завитых локона. На ней было серое эластичное платье в обтяжку, отливавшее перламутром, оно оставило открытыми плечи, сверху держалось на торчащих сосках, почти все ноги были голые. Завершали наряд босоножки из серебристых полосок на шпильках.
— Если я вот так пойду.
— Тебя сразу же украдут.
— Смеешься.
— Если бы ты была совсем голой, я бы тебя меньше хотел.
— Так тебе нравится платье.
— Мне нравишься ты в этом платье. Ты как конфета в блестящей обертке. В буфете.
— Так тебе хочется меня стащить? Из буфета.
— Мне так хочется с тебя его стащить, что лучше выходи скорей, а то мы пропустим все на свете.
Уже вечерело, они шли по ярко освещенной Soho Square, Белка согнула левую руку Михаила и держала ее двумя своими, шпильки ее громко цокали по тротуару.
— Мишка, у них тут Новый год, что ли.
— У них тут каждый день Новый год.
— А что это за телефонные будки такие — красные.
— Это же Сохо — под Лондон сделано. Вот, смотри — Черчилль сидит.
— А это кто.
— Премьер-министр у них такой был.
— Был? Уволили уже?
— Да он умер уже.
— Опять издеваешься над бедной девочкой. Как же он может сидеть, если умер.
— Да он бронзовый сидит. На бронзовой скамейке. Смотри — с сигарой. Садись рядом, я тебя пощелкаю.
Белка наконец увидела, уселась рядом, закинула ногу на ногу и томно положила голову Черчиллю на плечо.
— Давай теперь я тебя.
— Не, я лучше с Мэрилин Монро. Вот она.
— А чего это у нее платье задрано.
— Ветер.
— Мишка, ну какой ветер — она же бронзовая.
— Белка, у тебя и без ветра больше видно, чем у нее. А я совсем не бронзовый… так что смотри…
— А давай мы тебе сигару купим.
— Зачем.
— Ну… она такая длинненькая. Мне нравится.
— Что-то тебя сегодня на длинненькое тянет. Давай лучше мы тебе мороженое купим. Эскимо. На палочке.
— Давай!
Зазвучала музыка, и в небо из центра фонтана взвилась струя воды, упала, по кругу поднялись другие: они двигались в такт и подсвечивались разноцветными огнями.
— Мишка! Как красиво! Я такого никогда не видела!
— Это в честь твоего дня рожденья.
— Правда?! А как они узнали?
— Ну, у тебя же в паспорте написано.
— Точно! Класс! А ты можешь меня щелкнуть, а то девчонки не поверят, что такое бывает.
— Ладно. Пошли теперь еще походим, а то ужин пропустим.
Рестораны сменялись магазинами, витрины притягивали к себе девушку магнитом, она удержала Михаила под вывеской «Ali-Baba Jewelry», под ней витрина полыхала радугой драгоценных камней и золотых украшений.
— Мииишка! Давай зайдем! Посмотрим хоть.
— Конечно, маленькая. Тебя хлебом не корми…
Магазинчик был небольшой, но ярко освещенный; за прилавком стоял пожилой египтянин, он поздоровался с ними по-русски.
— Что пожелаете? У меня есть все, что нужно такой красивой девушке. Вчера пришла новая партия жемчуга из Каира.
— А можно, мы посмотрим?
— Конечно. Можно и примерить. Вам нравится жемчуг?
— Очень нравится! Он такой… нежный.
— И подойдет к Вашему платью. Вот интересная подвеска.
Хозяин достал с витрины подвеску на цепочке в виде причудливой спирали, похожей на скрипичный ключ: она была сделана из белого и желтого золота, грани ее были ребристыми, преломляли свет и разбрасывали блики вокруг, внутри дрожала жемчужина величиной с крупную горошину. Он знаком развернул девушку и застегнул цепочку на ее шее. Белка порозовела от удовольствия и закрутилась перед зеркалом.
— Правда, красиво, Мишка?
— Тебе очень идет.
Египтянин внимательно следил за глазами девушки, не упуская из виду и Михаила.
— К этой подвеске у меня есть изумительные серьги, — он достал из ящика под витриной пару сережек висюльками с каплями жемчужин на конце. — Примерьте. В углу есть хорошее зеркало. Как это — триляж? Проходите.
Белка поцокала в угол, а Михаил спросил:
— И сколько они стоят?
— Для такой красавицы никаких денег не жалко — нет? Если возьмете и подвеску — будет хорошая скидка — только сегодня. Дешево отдам! Вы так дешево нигде не найдете — хоть в Каир поедете.
В углу Белка крутилась перед зеркалами, поворачивалась сама и поворачивала боковушки трельяжа, приподнимала ладонями свои конические девичьи груди, улыбалась, хмурилась, делала надменное лицо, вертела головой и, в конце концов, стала совсем пунцовой от возбуждения, оторвалась от зеркала, тяжело вздохнула и вернулась к витрине. Хозяин был к этому готов.
— Поверьте мне — я продаю жемчуг сорок лет — никогда не видел, чтобы он был кому-нибудь так к лицу. Наша царица Клеопатра очень любила жемчуг — она его даже пила, растворив в уксусе. Вы на нее очень похожи.
— Я?! На Клеопатру?! Царицу?!
— Да, моя дорогая. Вот у меня есть книга — «Каирский исторический музей» — тут есть ее портрет. Посмотрите.
Египтянин полистал альбом и показал Михаилу фото древней камеи, где в профиль была изображена любовница Цезаря и Марка Антония, потом вышел из-за прилавка и развернул девушку боком: действительно, прическа ее была похожа на прическу царицы, остального на камее было не разглядеть.
— Ну что? Похожа? Что я говорил?
— Ладно. Уговорил. Белка, будешь теперь Клеопатрой.
— Ну Мишка! Мне так нравится! А ты прикалываешься — всегда ты так.
— И мне нравится. Я только не знаю — у Клеопатры были такие же короткие платья или как. Походи туда-сюда — мы на тебя посмотрим.
Белка иронию отвергла высокомерным взглядом и начала дефилировать по магазину, начиная шаг от бедра и разглядывая свое отражение в зеркалах и витринах.
— Ты уже своими ногами полдороги до Лондона отмерила. Может, пора развернуть их к ресторану? Я что-то голодный. Как Цезарь после Рубикона.
— Ну вот ты какой все-таки, Мишка! Так хочется поносить.
— Да успеешь еще. Хоть всю ночь носи.
— А мы что — сюда вернемся? Да тут же ночью закрыто! Опять ты!
— Ну что ты, Бельчонок. Пошли.
— Ладно, снимаю.
— Зачем? Это как раз для вечера. На пляж такое не носят.
— Ты хочешь сказать, что мне их дали на прокат? Как в «Красотке»?
— Я хочу сказать, что уже заплатил, пока ты разглядывала пыль на зеркалах.
— Правда?! А откуда у тебя такие деньги?
— Да мы с Темкой запустили один проект.
— А почему же ты мне не говорил?
— Хотел тебе сделать сюрприз. На день рожденья.
— У тебя получилось! Спасибо!!! Хотя я до сих пор не верю, что могу так и уйти, — девушка с опаской посмотрела на хозяина — тот покивал головой и улыбнулся, — тогда она обхватила Михаила руками за шею и поцеловала в губы: сначала тихонько, потом сильней и сильней, — так, что у него захватило дух и джинсы стали тесными. Хозяин поймал его взгляд и глазами спросил: «Ну что, разве это не стоит этих денег?» Стоит. Это стоит всех денег, какие у тебя есть. И какие будут. Разве это можно измерить деньгами. Разве счастье можно мерить деньгами. Запомни это: вот, сейчас — тебя обнимает девушка, которую ты любишь, ты подарил ей немного радости, и ты счастлив.
Ужин уже давно начался, было много людей, но к ним подошел метрдотель и провел их к свободному столику, снял табличку Reserved и пожелал приятного вечера. На столике горела свеча в матовом колпаке. Перед террасой была маленькая эстрада, на которой женщина в длинном черном платье пела в микрофон старые шлягеры, ей аккомпанировал гитарист с косичкой. Дальше шел подсвеченный бассейн, бар слева работал, островок с тремя пальмами был виден силуэтом.
Ели разное мясо, которое повара готовили прямо на террасе, пили шампанское, а в конце к их столику под грохот барабанов, бубнов и визг флейт подтянулась вереница арабов в бурнусах — первый нес торт со свечами, они пели и что-то галдели, пока Белка не задула свечки.
— Загадала желание?
— Загадала.
— Какое.
— Не скажу.
— А как же я его исполню.
— А ты догадайся.
— Ладно. Попробую.
После ужина они дошли до бара и уселись за столик, Михаил закурил.
— Дай мне сигарету.
— Зачем тебе.
— Ну я хочу попробовать.
— Попробуешь щас у меня.
— Ну вон девчонки все курят. Так красиво. Она такая длинная… Берешь ее так… в рот… тянешь…
— Я тебе дам… в рот. Палучишь у меня.
— Ну Мишка. Ну они же все так делают…
— А если они сейчас тут трусы начнут снимать… Ты тоже…
— Не, я не смогу.
— Слабо?
— Та нет.
— А что.
— А на мне их просто нет.
— Врешь.
— Дай руку. Чувствуешь?
— Так ты хотела это сделать. И сделала.
— Я не задумывала это заранее. В последний момент захотелось. Ты теперь будешь стесняться со мной идти?
— Глупая ты моя. Нужно было раньше сказать.
— Зачем.
— Я бы гордился. В Сохо.
— А ты бы мне жемчужины подарил?
— Я бы там все деньги оставил.
— Так мы ж ещё только приехали.
— Это меня и пугает. Что ты еще утворишь.
— Ну не бойся, Мишка. Мне ещё никто не дарил таких подарков. Я так рада. Но я не за это тебя люблю.
— А за что.
— Я и без жемчужин чувствую себя с тобой…
— Как.
— Как Клеопатра.
— Ты и есть Клеопатра. В юности. Ты становишься ею. Каждый день.
— Это ты меня ею делаешь. Я хочу коктейль.
— Какой.
— Высокий. Разноцветный. С трубочкой. Она такая длинненькая… Ой.
— Белка!
— Ну вон смотри — девчонки пьют.
— Ладно.
Михаил поманил официанта и заказал коктейль, тот принес его через пять минут. Белка потянула жидкость через трубочку.
— Вкусный. Мишка, а пойдем на остров.
— Пойдем.
Они перешли мостик, и Белка прислонилась спиной к пальме.
— Подними платичко.
— Зачем?
— Я приласкаю твоего бельчонка.
— Ну они же увидят!
— Нет. У них свет, а мы в тени.
— Ну услышат.
— Нет. Музыка.
Девушка потянула подол вверх левой рукой.
— Я так люблю, когда ты так делаешь. Так нежно. Так приятно. И где ты научился так делать. Сильней! Ой, Мииишка! Опять! Целый день сегодня. Вставай. Теперь давай я. Подержи коктейль. Ниже опусти. Где он у тебя. Ему тоже нужна свобода. Сейчас я вас освобожу. Хочешь? А он? Держишь его в плену все время. А он вырывается. Вот. Ну давай… давай, мой хороший. Мой бананчик любимый. Мой сладкий. Вот. Да нет, давай его сюда, будет у меня коктейль, царский. Это Клеопатра так жемчуг пила? Мы тоже так можем. Все… все. Вкусно получилось! Легче тебе? Опять я тебя полечила. Спасла. От мучений. Понравилось вам?
— Ооох, Белка, ууух блин! Ох и хорошо! Ох и классно! Ну ты и придумала!
— Тише, Мишутка. Музыка кончилась. Как ты думаешь, знают они там, что мы делаем?
— Уффф. Не знаю. Пойдем спросим.
— Шутишь опять.
— Нет. Пойдем посидим за столиком. На террасе. Допьешь коктейль.
— Думаешь, я боюсь? И пойдем.
Они уселись за столик, Михаил жадно закурил, Белка села боком к столу и положила ногу на ногу. Ужин закончился, люди слушали музыку, болтали — был обычный вечер. Кто-то собирался в город, кто-то в Сохо. Женщины были нарядно одеты и накрашены, мужчины, по большей части, в джинсах и поло, — они разглядывали чужих женщин и гордились своими. Михаил видел, как их взгляды скользили по бедрам Белки, гладили ее голые плечи, проникали сквозь ткань платья к торчащим соскам. Она это тоже чувствовала, но не смущалась, помешивала трубочкой коктейль и отсербывала, с вызовом глядя вокруг, снимала ногу с колена и клала другую, медленно, как Шэрон Стоун в «Основном инстинкте». Она протянула руку через столик, взгляд ее говорил: «Пусть они смотрят, пусть знают, пусть хотят — все это только твое». Михаил вложил свою руку в руку девушки, они касались и взглядами и понимали друг друга без слов.
Разве она похожа на медсестру из заштатной мухосранской больницы? И когда она стала такой. Или она такой была. Нет, она стала другой. А ты заметил, как этот бутон распустился и превратился в цветок. И почему это произошло. Никакая косметика не сделает девушку красивой, если… Если что. Если она не ощущает поток… любви. Не простой похоти, а нужности кому-то одному. Ощущение единственности для кого-то. Никакие звезды Плейбоя не нравятся тебе так, как нравится она. И так не возбуждают. Почему это так. Где скрыт этот секрет. Ты же видел такие же бедра, такую грудь. Вот — секрет в глазах. Они загораются по-другому, и ты видишь ее совсем по-новому. Да. Свет любви в глазах превращает бутон в прекрасный цветок.
— Белка.
— Да.
— Ты сегодня как цветок. Цветешь и пахнешь.
— Какой цветок?
— Не знаю. Все цветы в одном. Оллинклюзив.
— Ты правда так думаешь?
— Да. Я думаю, что я тебя люблю.
— Ты сам первый никогда этого раньше не говорил.
— Вот, говорю.
— Спасибо, Мишка.
— За что.
— За то, что ты у меня такой есть.
— Какой такой. Я просто Мишка Дуридомов. Из Мухосранска. Ничего во мне нет особенного.
— Дуридом ты мой любимый. Слышишь? Мой. И мне больше ничего не нужно. Только чтобы ты был мой. Будешь? Всегда.
— Конечно.
— Ты меня не обманываешь?
— Ну что ты, Бельчонок. Ты меня пристегнула к себе наручниками. А ключ спрятала. Под платье. Уже давно.
— Так тебе нужен ключ?
— Нет. Я так и хочу быть. С тобой. Всегда.
— Хочешь?
— Да. Еще хочу тебя щелкнуть — с коктейлем.
— И будешь всем показывать?
— Да.
— И рассказывать?
— Нет.
— Почему? Ты разве удержишься?
— Я оставлю это для себя. Поставлю на фотоидентификатор в телефон, и каждый раз, когда ты позвонишь, я буду вспоминать про коктейль. Про море. Про тебя на острове. Ну, бери трубочку в рот.
— Ладно.
— Ох и классно ты это делаешь. Пойдем в номер.
— Ну пойдем.
Номер был убран, кровать застелена, утренний букет был в вазе, на столике стояла корзина с фруктами и из блестящего ведерка выглядывала бутылка шампанского.
— Ой, Мишка! Опять шампанское! И ананас! И бананы! Классно как! Повеселимся еще немножко?
— Хочешь шампанского?
— Ты же знаешь, как я люблю шампанское. У него такая пена. Вкусная.
Михаил достал бутылку из ведерка, встряхнул, повернул пробку и поддел ее большим пальцем — раздался хлопок, и пробка ударилась в стену. Он быстро зажал горлышко, оставил небольшую щелку и направил бутылку на девушку; она завизжала, выставила вперед руки, но это ее не спасло: она была вся в пене, струйки игристого вина стекали по ее бедрам.
— Мииишка! Ну подлец ты какой! Я же вся мокрая!
— Я же тебе обещал. Разве я тебя когда обманывал. Иди ко мне, мой мокрый Бельчонок. Ты вся липкая. Вкусная. Снимай свое платичко. Вниз его. Твой бельчонок хочет шампанского? Сейчас мы его напоим. И накормим. Бананами. И приласкаем. Хочешь?
— Ну я всегда хочу. Ты же знаешь. Ты про меня все знаешь.
— Пошли в душ?
— Ну пошли.
— А потом ляжем спать и будем спать долго-долго.
— Я тебе дам спать!
— Не дашь?
— Никада!
— Так я умру тогда.
— Не умрешь. Я же медсестра. Я тебе не дам умереть. Ты мне еще нужен.
— Нужен?
— Нужен.
— В душе?
— И в душе тоже.
— Спину потереть?
— Я вот тебе щас потру. Снимай штаны! Быстренько!
— Слушаюсь, Ваше Величество.
— То-то же! Смори у меня! Цезарь ты мой.
— Давай я лучше буду Марк Антоний.
— Ладно, Марк. Снимай штаны. А то мое царское терпение уже кончается.
— И что будет?
— Увидишь, что будет.
— И откуда ты такая взялась на мою голову.
— Какая?
— Любимая.
— Правда? Ну пошли уже. Сил нет.
— Ты голодная?
— Как и не ела ничего.
— Ну, это поправимо. Щас мы тебя накормим. По-царски.
***
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Секс в аквамариновых тонах. Сборник эротических рассказов предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других