Похождения Козерога

Марк Гаврилов

Вместе с Козерогом читателю предстоит встретиться с людьми, определившими судьбу автора и теми, кто повлиял на развитие литературы и искусства. Вы узнаете, кто такая Хана – пионерка и хулиганка, пообщаетесь вместе с автором с Василием Шукшиным, Владимиром Высоцким, Михаилом Ульяновым, Ириной Бугримовой, Марисом Лиепой… Узнаете о чернобыльской трагедии глазами очевидца, побываете в Лаосе и на острове Кунашир. И не раз улыбнетесь байкам, легендам, анекдотическим ситуациям.

Оглавление

«Прокурорчик» превращается в Марёку

Папашина правоохранительная деятельность отражалась и на моём житье-бытье, а вернее будет назвать его житьёмбитьём. В школе (с 1943 года пошёл в 1-й класс) меня никто по поводу того, что я сын прокурора, не трогал. Зато на улице доставалось. Дело в том, что прокурор Гаврилов сажал в тюрьму отцов и старших братьев моих сверстников, а они меня, его сынка, естественно, люто ненавидели. И стремились на всю катушку использовать возможность отомстить за «родную кровиночку», выместить на мне свои обиды. А проще говоря, измордовать «прокурорчика» — так меня прозвали. Пробовали сводить со мной счёты «тет на тет» или «тык на тык», одним словом, один на один. Но такие поединки оканчивались для моих противников, как правило, плачевно. Сказывалось то, что от природы я был крепеньким пареньком, весь в своих родителей пошёл, к тому же после эвакуации уже достаточно отъелся, а противостояли мне вечно голодные, истощавшие мальчишки. Впрочем, они быстро переменили тактику: стали лупить меня скопом. Однажды я заявился домой, держа в руках оба оторванных рукава зимнего пальто на вате. Мама пытала:

— Кто эти шалопаи? Я им уши оборву!

Но я молчал, как партизан на допросе. В годы моего детства, пришедшиеся на Великую Отечественную войну, предательство считалось самым постыдным и жестоко наказуемым проступком: и в мире взрослых, и в среде ребят.

Я, ещё «прокурорчик» с братиком Валериком.

Не припомню точно, каким именно образом я подружился с одним пацаном, который, наконец, и защитил меня от постоянного коллективного избиения. Это был ярый поборник неписаного, но строго соблюдаемого правила, гласящего — «Двое в драку, третий в сраку» (извините, опять трудно обойтись без грубоватого, но очень точного словечка). Этот пацан и встал на пути тех, кто скопом лупцевал «прокурорчика». А прологом тому послужило, по-видимому, вот какое происшествие.

Но начну слегка издалека. Примерно, через год, после того, как мы обосновались в Раменском, около станции Фабричная, в стареньком обветшалом доме, нам выделили двухкомнатную квартиру в новом, первом в городе пятиэтажном кирпичном здании. Когда мы туда въехали, оно ещё достраивалось. Одно крыло уже обживалось, а в другом вовсю шли отделочные работы. Обе части домины соединяла, на уровне крыши, довольно длинная арка. Уж не знаю, по какой прихоти её соорудили, то ли из-за украшательского зуда архитектора, то ли потрафили нуждам военного ведомства — для расположения там зениток и приборов для обнаружения летящих целей. Нам же, мальчишкам та арка пришлась очень по душе — для демонстрации ловкости и бесстрашия. Преодолеть, на высоте крыши пятиэтажного дома (а это почти двадцати метров от земли), по узкой каменной тропинке, полтора-два десятка шагов, согласитесь, такое требует и мужества, и твёрдости характера, и даже наплевательского отношения к собственной жизни. Всё это, думаю, ценилось ребятами во все времена.

Когда я героически прошёл эту дорожку (врать не стану, не помню — ползком или на своих двоих), тот самый пацан провозгласил:

— Теперь, отныне и навеки Марёка мой товарищ и друг. Коли на него кто скопом потянет, тот будет иметь дело со мной!

Любили тогда пацаны красиво выражаться.

Иметь дело с парнем, у которого и отец, и старшие братья угодили в тюрьму за воровство и разбой, ежу понятно, никому не было охоты. Так «Прокурорчик» был, вычеркнут из лексикона уличной ребятни, а ко мне на всю раменскую жизнь приклеилась кличка «Марёка», напоминающая «маруха», «хавира» и прочие словечки блатного жаргона.

Но как же его-то звали, дай Бог память! Витюха-Колян-Вован-Митяй?…

Некрасивый, сутулый, с непомерно длинными руками, серым лицом и бесцветными, всклоченными волосами, он был прирождённым заводилой. Во главе с ним мы были непобедимы в схватках «улица на улицу», «район на район».

Один эпизод той драчливой эпохи запомнился на всю жизнь. Но я о нём, до сей поры, никому не рассказывал и не писал. Пришло время извлечь его из прошлого, чтобы покаяться.

Я стоял в длинной унылой очереди за хлебом, почти в самом хвосте, вылезающем далеко за порог магазина. Тут на улицу вышел вихрастенький мальчишка. «Залининский», — отметил я про себя с удивлением и неудовольствием. «Залининские» — это те, что жили по другую от нас сторону железнодорожной линии. Они были лютыми нашими врагами. «Почему?» — спросите вы. Да потому, что жили по ту сторону железной дороги. «Разве это повод для вражды?» — не угомонится иной дотошливый читатель. Ответ будет повторен: они жили за линией! Надо понять то время, диктующее нравы, кажущиеся теперь кому-то дикими. Шла война и мальчишки, те, что не рискнули бежать на фронт, как бы разряжали своё воинственное настроение на разборках местного значения. «Врагов» отыскивали легко и, можно сказать, незатейливо: по определению «наш — не наш». Наш дом — не наш дом, наша улица, не наша улица, и т.д., и т. п.…

Как занесло залининского паренька на нашу территорию — не знаю. Может, там, у них хлеб кончился, или слишком очередь длинна?! Но теперь мимо меня с полбуханкой хлеба в авоське нахально шагал недруг. Как мы сцепились, кто первым начал выяснять отношения — Бог весть. Возможно, я невинно спросил:

— Ты чего здесь у нас шастаешь, залининская шваль?

А он, вероятнее всего, так же невинно ответил:

— Не твоё дело, жид пархатый!

Надо признать, мама наградила меня вполне узнаваемо — семитской физиономией. И мне не раз из-за этого приходилось пускать в ход свои скорые на расправу кулаки.

Итак, мы сцепились. И я ему крепко наподдавал — паренёк оказался хоть и не робкого десятка, но физически хлипким. А очередь равнодушно глядела, как валтузят друг друга мальчишки, никто не вмешался, ибо, наверняка, побаивались, что остервенелые драчуны могут поцарапать их или покусать. Нет, я не торжествовал победу. Я в растерянности глядел на своего противника. Он плакал. Плакал не от боли. Плакал не от обиды, что его побили. Он плакал от того, что в пылу драки уронил в грязную лужу драгоценные полбуханки хлеба. Как он теперь принесёт его домой?!

Так и встаёт передо мной этот мальчишка, размазывающий по лицу слёзы, обтирающий грязь с хлеба, отоваренного по карточкам. Что его ждёт дома — жутко представить!

Не смогу простить себе ту «победу» 70-летней давности.

Но, разумеется, не из одних драк состояла наша ребячья жизнь, были и другие утехи и развлечения. Зимой, например, мы цеплялись крючьями за проезжающие грузовики, и катились по обледенелой дороге, стирая подошвы валенок или сверкая, примотанными верёвками к ногам «снегурками». Ну и доставалось нам от родителей за это лихачество! Однако, самым захватывающим событием являлся набег на железнодорожный пакгауз, о чём я обещал рассказать.

Постепенно в нашей пацанской иерархии сложилось так, что возглавили ребячью ватагу Витюха-Колян и я, Марёка. Собственно говоря, ничего привлекательного в этом пакгаузе не было. Унылые ряды контейнеров, груды ящиков… Конечно, здесь можно было шикарно поиграть в прятки: укромных местечек — навалом. Но это игра для малышни, а мы уже серьёзные парни, способные на нечто другое, с нашей точки зрения, достойное уважения.

Я уже отмечал свои воровские наклонности, толкавшие меня вместе с другими высоковскими ребятами таскать турнепс с колхозного поля. Но то была самодеятельность, замешенная на жажде приключений. Да и возраст мелких воришек был «от горшка — два вершка». Здесь, в Раменском всё было иным: и возраст «налётчиков», и состав «банды», и мотивы наших далеко не безобидных налетов на железнодорожный пакгауз. Итак, мои преступные задатки, попавшие в благотворную среду, получили дальнейшее развитие. Наш пацанский союз состоял в основном из младших братьев и детей взрослых воров и налётчиков, которыми был полон городок Раменское. Помимо того, что это был крупный железнодорожный узел, притягивающий криминалитет, в нём ещё располагался громадный рынок-барахолка — раздолье для ворья всех мастей. Но младшая поросль от всех этих щипачей, карманников, форточников и прочих бомбил и медвежатников, на рынок соваться не смела. И профессионального мастерства ещё не хватало, да там всё было расписано на «зоны обслуживания». Сунется чужак — могут и замочить.

Вот почему будущие уголовники оттачивали своё умение безнаказанно переступать порог закона — на железнодорожном пакгаузе, который охранялся из рук вон плохо. Во всяком случае, нам сторожа не попадались. Каким-то образом, становилось известно, что в это заветное хранилище железнодорожных грузов именно сегодня прибывают ящики со жмыхом. Их-то мы и «шарашили». Поясняю для непосвящённых: после отжима масла из различных зерен всё, что остаётся, брикетируют и высушивают, вот и получается тот самый продукт, за коим мы охотились. Причём, сперва нас вполне устраивал кукурузный жмых. Ну, сегодня, вряд ли малолетки станут грызть эти желтовато-коричневатые сухари, которые нам казались очень вкусными. Но позже мы наткнулись на серые плитки, в которых виднелись всеми любимые семечки — то был подсолнечный жмых. Поверьте, мы испытывали, как теперь выражаются в рекламе каких-нибудь «сникерсов», подлинное райское наслаждение, то есть, такой нам представлялась пища небожителей.

Самое удивительное, что банда наша, возглавляемая Витюхой-Коляном (сыном и братом матёрых уголовников), и Марёкой (сыном прокурора), ни разу не попалась на своём недолгом воровском промысле. Может быть от того, что всё делалось «грамотно»: засылались разведчики-слухачи, на стрёме стояли самые ушлые, которые чуть что свистели — «атас», и мы давали дёру?

Что же это получается, граждане-товарищи-господа? Получается, что детство моё прошло в драках и воровстве? Память, коварная дама, подсовывает из своих закромов сплошь отрицательные примеры, сплошной компромат. Однако, стоит в ней покопаться, и всплывут, никуда не денутся, более симпатичные, совсем не криминальные картинки.

Первое, что неохотно выдала память, почему-то заторможенная на положительные примеры из моего прошлого, — это замечательное катание на собственном велосипеде.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я