Матильда

Марк Агатов

Секретарь комсомольской организации городского Дома культуры балерина Матильда завлекала в свои любовные сети офицеров и рядовых солдат рассказами о том, что ее прабабка была любовницей царя Николая II, намекая на то, что в ее венах течет царская кровь. Те, кто верил в ее благородное происхождение, в постели называли Матильду царицей, но были и такие, кому было все равно, с кем в молодости грешила ее прабабка. Им нравилась сама балерина, страстная и непредсказуемая двадцатилетняя красавица.

Корректор Мария Иванова

Иллюстратор Марк Агатов

Дизайнер обложки Марк Агатов

Фотограф Марк Агатов

© Марк Агатов, 2017

© Марк Агатов, иллюстрации, 2017

© Марк Агатов, дизайн обложки, 2017

© Марк Агатов, фотографии, 2017

ISBN 978-5-4485-5567-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Жуткая тайна «инфарктной палаты»

Плохо, когда из реанимации ты попадаешь в длинный тоннель, ведущий к воротам рая, но еще хуже, если тебя там встретит не богообразный старец, а сержант Советской армии Козлов с карабином Симонова в руках. И не просто встретит, а начнет задавать вопросы о твоем прошлом.

Утром из реанимации его перевели в палату «инфарктников». Он хотел идти по коридору сам, но его усадили в кресло.

— Вам нельзя ходить, — мягко сообщила жгучая брюнетка в белом халате. На вид ей было лет сорок, сорок пять. Он знал, что нельзя. Врач «скорой» написал на кусочке картона «подозрение на инфаркт».

В шестиместной палате две кровати были свободны. Одна стояла у самой двери, другая у окна.

— Из окна дует, — сообщил маленький тощий мужичонка, шмыгая носом. — Меня зовут Вася.

Он выбрал ту, что стояла у двери. Молча лег на кровать и прикрыл глаза. После реанимации он хотел полежать в тишине. Подумать о своей жизни. Потом пришла та же медсестра, на лице ее теперь была маска из белоснежной марли. Она закрывала ее губы и нос.

— Я вас уже где-то видел, — сообщил мужчина.

— Я тоже, ночью в реанимации.

— Мне кажется, что я вас видел раньше, много лет назад, а вот где — не помню.

— Главное, чтобы мы в будущей жизни с вами больше никогда не встречались, — тихо произнесла медсестра и, установив капельницу, вышла из палаты.

Мужчина обреченно смотрел на падающие в систему капли. Неожиданно у него закружилась голова, и он полетел куда-то вниз, в пропасть.

«Надо дернуть за кольцо и раскрыть парашют», — подумал больной, но ничего не сделал для своего спасения.

Потом он оказался в длиннющем черном тоннеле. И летел уже не вниз, а параллельно земле. Вдоль стен висели лампочки, но они не горели. Минут через пять он вырвался из темноты и увидел горящий факел. Один, другой, третий. И тут дорогу ему преградил сержант с карабином в руках.

— Стой! Стрелять буду! — громко крикнул сержант, направляя на него ствол карабина.

— Стреляй! — улыбнулся мужчина в больничной пижаме. — Я из «инфарктной» палаты.

— Значит, ты уже готов к исповеди?

— А ты кто такой, чтобы мне вопросы задавать? У входа в рай меня должен был встретить седой старик с бородой. Я его на картине видел.

— Ты же атеист, грешник. Тебе в рай не положено, — радостно сообщил сержант. — Я тебя сейчас пристрелю, и мы навсегда закроем тему.

— С каких это пор у входа в рай расстреливают тех, кто пришел к ним сам?

— Я часовой, лицо неприкосновенное, — сообщил сержант. — И убить тебя должен был еще при твоей жизни, но не смог.

— Струсил? — уточнил больной. Разговор с часовым в советской военной форме ему не понравился.

— Да, — я не смог выстрелить из этого карабина, — зло крикнул сержант. Если бы тогда я убил тебя, то все было б иначе.

— И за что ты меня хотел убить? — спросил мужчина в пижаме.

— Ты девушку у меня увел.

— Из-за бабы мужика убивать? Глупо, — больной внимательно посмотрел на сержанта, но так и не вспомнил, кто он и откуда. — Ты, хоть, скажи, как ее звали. А то умру и не узнаю, из-за кого пострадал.

— Ее Матильда звали, — сообщил сержант, передергивая затвор.

— Хорошо, хоть не Наташа, — чему-то своему улыбнулся мужчина из «инфарктной» палаты. — В Турции все русские бабы «Наташи». Не было у меня Матильды. А Наташи были. Может, ее Наташа звали?

— Нет, Матильда.

— Ошибочка вышла, сержант. Ты все перепутал. Не знаю я никакой Матильды. И тебя первый раз вижу! — неожиданно выдал инфарктник.

— Матильда — моя жена, — неожиданно признался сержант. — Перед смертью она клялась, что ты у нее был первый. Из-за чего я был обречен воспитывать твоего сына.

— Ага, первый?! — пропустив историю с сыном, возмутился мужчина в пижаме. — У меня та же проблема. Все бабы, у которых я был не первым, говорили, что я второй. Даже если у нее там целый полк побывал в гостях.

— Матильда не такая.

— Слушай, я что-то слышал про твою Матильду. Она балериной была?

— Балериной, но она не была любовницей царя, потому что он святой! Учитель оклеветал ее. надругался над царем! — безумно вращая глазами, закричал сержант, нажимая на спусковой крючок. Грохнул выстрел. Пуля пролетела рядом с больным, но в него не попала.

— Придурок, левее надо было брать, левее! На моем карабине прицел сбит, — крикнул мужчина в пижаме, вырывая из рук сержанта оружие.

Потом он летел по черному тоннелю куда-то вниз, распугивая выстрелами из карабина черные тени огромных крыс. Ему показалось, что прошла вечность. Неожиданно в конце тоннеля он увидел свет, яркий безжизненный свет, и услышал знакомый голос соседа по койке.

— Я же говорил, что он станет четвертым. Четвертым покойником за последние сутки на этой кровати. Костя, давай мандарин, я выиграл.

— Погоди, надо врача позвать, пусть подтвердит официально, — отмахнулся от Василия Петухова толстый неповоротливый мужик с одутловатым лицом.

— Не надо ничего подтверждать. Он умер, я выиграл! Давай мандарин.

«Суки, они еще пари заключили. Выживу, убью всех! — пронеслось в голове у вернувшегося с того света больного. И тут он все вспомнил. — Ну, конечно же, меня отравила медсестра. И зовут ее Матильда. А откуда взялась тогда балерина вместе с царем и каким-то учителем?».

Мужчина открыл глаза. В палате никого не было. Из радиоточки мужской голос требовал запретить фильм «Матильда» и сослать на Соловки Учителя.

— Мандарины делить пошли, суки позорные! — громко произнес лежащий под капельницей мужчина, но никто не отреагировал на его слова. Лишь только радиоточка продолжала угрожать небесными карами всем, кто посмел усомниться в святости Николая второго.

— А я все понять не мог, что в моей голове делает эта балерина? А она из радиоточки в мозг проникла, — обрадовался больной. — Значит это не мой бред. Весь мир сошел с ума! С утра и до ночи несут всякую чушь про балерину, царя и Учителя. А в моей голове полный порядок! У меня только с памятью что-то случилось.

Ровно через две минуты на больничную койку присел старшина НКВД из киевской расстрельной команды. Он был в форме с револьвером в руках и такой же молодой, как на фото из домашнего альбома.

— Их надо было расстрелять с коммунистической ненавистью в девяностом году прямо на Арбате, а теперь, поздно. Они расплодились. Их сотни тысяч! Царей прославляют. Вечно живого из Мавзолея вынести хотят. И ты вместо того, чтобы продолжить наше дело, в «инфарктную» палату залег.

— И что вы предлагаете? Стрелять бывших комсомольцев, которые несут всякую чушь про царя и Матильду? — указал на радиоточку больной.

— Мне нравится ход твоих мыслей. Тебе дать револьвер?

— Не сейчас. Для начала я хотел бы узнать, кто я такой и как меня зовут?

— Я помогу тебе! У моих клиентов память восстанавливалась за минуту до расстрела. В глаза! В глаза смотреть! Не отворачивайся! Я верну тебя в 37-й год прямо сейчас! — старшина поднял револьвер и направил его в сторону больного. — В отличие от Козлова я стреляю без промаха! И прицел у меня проверенный. Приговоренных к расстрелу я убивал с первого выстрела!

— А меня за что?! Я не знаю никакую Матильду. И балерин у меня никогда не было, — голосом драматического актера произнес больной. — И в убийстве царя не участвовал. Это было до революции. Меня тогда еще и в проекте не было. Ты понимаешь, я из другого времени. Я свое отстрелял в девяностых.

— Не отвертишься, сучок. Сейчас ты ответишь за всё, — грязно выругавшись, плюнул на пол старшина. — Я следил за тобой. Ты виноват в госизмене.

— В чем?! — удивился мужчина.

— Ты разгласил гостайну. Раскрыл методы работы КГБ, назвал имена агентов, а за это полагается высшая мера!

— Какая гостайна, какая измена? Что ты несешь?!

— А ты вспомни, секретная операция КГБ СССР «Голубой художник». Ты там сыграл главную роль. Так мне стрелять или ты сам уйдешь в мир иной?

Мужчина в пижаме вырвал из руки иглу, по которой к нему в вену поступало лекарство из капельницы.

— От прошлого не спрячешься, Марат, — зловеще произнес старшина НКВД. — Я тебя заставлю вспомнить обо всех твоих подвигах.

Старшина выстрелил из револьвера в потолок, и больной тут же оказался в полутемном кинозале. Рядом с ним сидели броско разукрашенные молодые люди с попкорном в руках.

«Меня звали Марат, — пронеслось в мозгу больного. — Странное имя. А может, он ошибся? Ну, какой я Марат?».

Больной перевел взгляд на экран. Там по пустынной улице шла красивая женщина.