Мистическое кольцо символистов

Мария Спасская, 2020

В издательстве «Скорпион», где объединились знаменитые поэты начала XX века Андрей Белый и Валерий Брюсов, основоположники российского символизма и признанные мистики эпохи, царило оживление. К ним со своими стихами обратилась внебрачная дочь опального князя Ольга Волынская. Но мало кто знал, какую постыдную тайну она хранила… Следователь Цой с детства стеснялся своей громкой фамилии. Однако ему пришлось забыть об этом, когда он начать расследовать убийство известного биоэнергетика Ильи Панаева. Знаменитого гуру-мистика убили в собственной квартире, причем с его руки пропало кольцо, по легенде, принадлежащее поэтам-символистам начала XX века…

Москва, август 1910 года

Долли прошла через торговый зал букинистического магазина, с любопытством озираясь по сторонам и рассматривая оплетающие лавку книжные стеллажи, заполненные книгами. Перешагивая через стоящие на полу коробки с распавшимися на странички ветхими книжицами, она устремилась следом за Львом к двери в дальнем конце помещения, за которой начиналась квартира. Лев сразу же провел девушку в свою комнату и усадил на диван.

— Вы были правы, Лев Семенович, у меня все получилось, — блеснула глазами гостья. — И в самом деле, Брюсов очень хорошо принял стихи.

— Я даже не сомневался, что возражений не будет, — мягко улыбнулся Лев. — Должно быть, милая Ольга Павловна, в редакции вас полюбили как родную. Такую очаровательную барышню не могли не полюбить.

— А вот и нет, не все мне обрадовались.

— Полагаю, что вас невзлюбили дамы?

— Только одна. Рецензентка Амалия Коган. Очень специфичная особа. Держит себя так, точно все ей должны. И никто не решается перечить.

Лев с интересом взглянул на собеседницу и осведомился:

— А вы разве не знаете, кто такая Амалия Карловна?

И сам себе ответил:

— Хотя откуда? В Лондоне, полагаю, «Московская криминальная хроника» не в ходу.

— И чем же так знаменита мисс Амалия? — Девушка заинтересованно подалась вперед.

— Газетчики прозвали ее «мадемуазель Витроль».

— Любопытно отчего?

— Если желаете, расскажу все, что знаю.

— Интересно послушать.

Лев подал Долли наполненный вином бокал и, взяв со стола свой бокал и сделав глоток, негромко заговорил:

— Амалия — дочь генерала. Она рано лишилась матери, поэтому отец отдал девушку в Институт благородных девиц, и Амалия выросла в искусственной атмосфере женского пансиона. Да вы, Ольга Павловна, и сами не хуже меня знаете, что это такое. — Лев кинул быстрый взгляд на Долли.

Сделал еще глоток и продолжал:

— Амалия вышла из института и перебралась жить в полк, и тут умирает отец. Таким образом, Амалия, помимо своей воли, оказалась частью полкового офицерского братства, и оба этих довольно противоречивых мира — нынешняя разнузданность полка и недавнее лицемерие института — сыграли с ней злую шутку. Оставшаяся без родительского присмотра раскованная девица охотно посещала офицерские пирушки и вскоре стала душой гвардейского общества, встречаясь то с одним, то с другим офицером. Но на свою беду, Амалия Карловна влюбилась в штабс-капитана Измайловского полка.

С началом войны с Японией Амалия готова была стать сестрой милосердия и сопровождать возлюбленного в Манчжурию, но из-за начавшихся волнений гвардейцев оставляют в Москве. Во время разгона баррикад Амалия плечом к плечу выступает рядом со своим штабс-капитаном, она готова умереть рядом с ним. И уж, во всяком случае, Амалия не сомневается, что вот-вот станет его женой. Однако гвардеец совсем не собирается жениться, тем более на девице, подобной мадемуазель Коган.

Штабс-капитан чувствует себя свободным и начинает ухаживать за женой состоятельного фабриканта. Амалия случайно встречает их во время прогулки по Бульварам и требует объяснений. Штабс-капитан уклоняется от диалога. Раздосадованная Амалия бежит в москательную лавку, покупает пузырек серной кислоты и, подкараулив парочку, выплескивает содержимое в лицо сопернице.

— Какой кошмар! — непроизвольно вырвалось у Долли.

Глаза Тихомирова как-то странно блеснули, и он с непонятным торжеством продолжал:

— Представьте себе, во время суда и публика, и присяжные заседатели единодушно были на стороне мадемуазель Коган, осуждая пострадавшую жену фабриканта. Амалию оправдали, и Брюсов пригласил ее в издательство. Не мог не пригласить, ибо Амалия Коган из популярной среди декадентов породы «фам фаталь».

Последнюю фразу Лев сказал так многозначительно, что Долли не могла не улыбнуться. И, чтобы скрыть неловкость от своей непроизвольной улыбки, быстро произнесла:

— Теперь понятно, отчего она такая.

— Какая же? — вскинул брови Лев.

— Потерянная. Странная. Сегодня в ресторане Амалия так много выпила, что еле стояла на ногах, — пустилась в объяснения гостья. — А когда мы шли по Никольской, мисс Коган увидела выставленную на паперти колбу с головой революционера-террориста. Мисс Коган остановилась и стала эту колбу целовать. И кричала на всю улицу, что погибший преступник лучше всех и чище всех и что она этой же ночью спасет его. Городовой даже забеспокоился, уж не знакомый ли это Амалии Карловны. А секретарь Лианопуло так важно заметил, что Амалия Коган не может быть знакома с преступником, ведь она не какая-нибудь там падшая женщина, а рецензент издательства «Скорпион».

Девушка снова едва заметно улыбнулась. Хмыкнул и Лев.

— И в самом деле забавно. Как будто сотрудничество с декадентским издательством может служить гарантом добропорядочности. Если судить по «Скорпиону», как раз таки напротив.

— Вы так хорошо знакомы со «скорпионовцами»?

Долли хотела побольше узнать об отношениях Льва и Амалии, но Тихомиров истолковал вопрос по-своему, полагая, что гостья интересуется поэтами, и, может быть, даже Андреем Белым.

Склонив голову к плечу, он задумчиво перебирал бородку, прикидывая, как лучше ответить, ибо не мог открыть ей, не разрушая тщательно создаваемого образа, что люто, бешено, почти так же сильно, как некогда слюнявого Алешу в наглаженном матросском костюмчике, ненавидит звезду символистов.

Андрей Белый! Да какой он Андрей! Да еще Белый! Борька Бугаев, вот он кто такой. Тот самый истеричный юнец из усадьбы Танеевых, стихами которого так восхищалась Анна Рудольфовна. Дальше — больше. Теперь Минцлова не только восхищается творениями Белого, но и делает из него пророка. Из него, и из Иванова. Хороши пророки! Питерский всезнайка Вячеслав Иванов, и московский кривляка Борька Бугаев!

За Бугаевым Лев следил с самого первого дня, как только увидел у старика Танеева. Прежде всего поразила Льва его внешность. Еще не зная странного характера Бориса, Лев издали с любопытством рассматривал высокую тонкую фигуру, всю будто бы сотканную из воздуха, белокурые локоны-нити, нимбом светившиеся над головой, непрестанно жестикулирующие нервные руки, не знающие ни секунды покоя. И глаза. Бесподобные васильковые глаза, каких он раньше никогда ни у кого не видел.

Они были похожи — оба высокие и беловолосые, но полный и неуклюжий увалень Лев был словно пародией на эльфоподобного Бориса. А столкнувшись с Бугаевым в деле разбора книг, Лев еще больше удивился, услышав высокопарную, пространную речь, то и дело сворачивающую от основного предмета обсуждения в самые разные и неожиданные стороны и напоминающую любимый дедов кушак, распавшийся от ветхости на многочисленные нити.

Больше похожий на ревность, интерес к Борису был так велик, что Лев узнал адрес профессора Бугаева и подолгу крутился около дома на Арбате, прислушиваясь к разговорам и присматриваясь к обстановке вообще. И от оживленно беседующего дворника и его приятельницы — кухарки Бугаевых, Лев узнал, что профессор Бугаев с женой друг друга терпеть не могут, буквально войну ведут, а Боречка мечется между родителями, стараясь одновременно угодить и маменьке и папеньке.

Конец ознакомительного фрагмента.