Когда приходит тьма. Долгая ночь

Мария Меркер (2024)

События разворачиваются зимой на крайнем севере России. Неожиданно весь край накрывает непроглядная тьма, необузданная и лишающая рассудка того, кто ее коснется. Уставшие от работы на вахте герои пытаются улететь домой, но тьма встаёт у них на пути, и теперь им предстоит сделать выбор — шагнуть в темноту или попытаться выжить, ведь единственное, чего боится тьма — это свет.

Глава 5

"Я не должен спать, сон это тьма, а тьма это смерть, значит сон это смерть. Она не придет за мной, если я не буду спать, никто не отопрет дверь и не впустит ее, пока я не сплю", — мысли выстраивались в голове в хаотичном порядке, я клевал носом, веки словно налились свинцом, меня тянуло вниз, но я держался, как мог. Воспоминания о жене не давали мне покоя, они проскальзывали в голову, и, стоило мне отвлечься или расслабиться, как перед глазами появлялся ее силуэт. Я гнал его от себя, я старался думать о чем угодно, лишь бы не впустить её снова и вскоре я поймал себя на мысли, что уже несколько минут бормочу себе под нос одни и те же слова. На улице, помимо непроглядной тьмы, стояла тишина, такая, что я слышал собственное сердцебиение. Никто не спал, но было очень тихо. Никита и Ольга, обнявшись, грелись возле печки и о чем-то шептались. На старинной железной кровати расположились жена бригадира с сыном, в углу за печкой собралась компания из парней и двух девушек. Они негромко переговаривались, и судя по вздохам, парни рассказывали, что они увидели на улице. Я сидел у окна, и когда мои глаза не слипались, пялился в него как зачарованный. Эта тьма пугала меня, заставляла мое сердце сжиматься от ужаса и биться чаще.

Полина долгое время была в своей комнате, я думал, что она заснула, пока не услышал тихие шаги по коридору. Это точно были ее шаги, дед еле передвигал ноги, и его шаркающую походку было слышно в другом конце дома.

Девушка подошла ко мне и опустилась на пол. Я отвернулся, не желая слушать очередные соболезнования. Они не приносили никакой пользы или облегчения, а делали только хуже. Я не мог даже смотреть на людей, родные которых в отличие от Марины либо остались живы здесь, либо где-то вдалеке от ада, с которым мы столкнулись.

— Вам надо поесть, — тихо сказала Полина. — Артем…

Я встрепенулся. Хоть соболезнований не прозвучало, слышать собственное имя из женских уст было так же невыносимо, как воспоминания о жене.

— Я не хочу, — сухо ответил я.

— Я понимаю, но…

— Спасибо, большое спасибо тебе, что выпустила нас, накормила и… но я правда не хочу.

— Хорошо. — Девушка отступила, но осталась сидеть рядом со мной. Я ждал, что она начнёт со мной разговаривать, но она молчала.

Разговоры совсем стихли, я услышал тихое всхлипывание, взглянул на жену бригадира и понял, что это не она. В переливающемся свете от печки её лицо казалось размытым и одновременно спокойным. Я бы сказал, слишком спокойным для той, что накануне пережила смерть мужа. Когда Полина впустила ее и сына, я не обратил внимания на нее, мальчик плакал, она его успокаивала, выглядев расстроенной и напуганной. А теперь словно ничего и не было. Либо она впала в оцепенение. Словно уловив мои мысли, Полина встала и подошла к ней. Я прислушался.

— Я так и не спросила, как вас зовут.

— Лена, — ответила женщина, — а это Вадик. Спасибо тебе за все. Мы бы…

— Ничего-ничего, вам, наверное, очень тяжело, может, хотите в отдельную комнату, а я побуду здесь.

— Все хорошо, — ответила Лена и еще раз повторила эту фразу. — Мне стало легче.

— Вам стало легче? — спросил Никита. Не только я слышал разговор, и не только мне показалось это странным. — Ваш муж только что погиб у вас на глазах, как можно такое говорить?

Никита был хоть и хорошим парнем, но весьма вспыльчивым. Я хотел было остановить его, пока не разгорелся конфликт, но забыл, что хотел сказать, когда раздался хриплый женский смех.

— Не говори о том, чего не знаешь, — сказала женщина, прижимая сына к себе.

Я смотрел на нее, и до меня медленно доходило понимание той простой вещи, что людям свойственно меняться. Нашего бригадира звали Эдуард Владимирович Боенко, но называли мы его просто"Бригадир", и это прозвище настолько прикрепилось за ним, что многие даже не знали, как его зовут. Он был высоким худощавым мужчиной, с длинным носом, впалыми щеками и сдвинутыми к переносице бровями. Лет ему было примерно тридцать пять — тридцать шесть, однако выглядел он на все сорок пять, в глазах его читалась глубокая мудрость. Он и правда многое повидал в жизни и очень любил рассказывать нашей бригаде о своих похождениях во всех красках и подробностях. В предпоследнюю вахту я плотно работал с ним, я и Никита, и нам частенько приходилось слушать его истории, и не то, чтобы нам это не нравилось, но мы оба знали что не все что он нам поведал — чистая правда.

Ровно год назад мы остались на ночь, работы было валом, пять дней не было пропуска воды и нашей команде выпала участь найти и устранить причину неисправности. Около трех часов ночи мы, вымотанные донельзя, решили передохнуть часок-другой, выпить по кружке крепкого чая, и немного вздремнуть.

Когда Бригадир громко откашлялся и вздохнул, мы смекнули, что поспать нам не удастся. Он всегда так делал, вспоминая истории из своей жизни. Так и вышло.

— Лет десять назад мне пришлось чинить поломку на огромном судне, — начал он. — Страшная ночка была, я вам скажу. — Он вытянул длинную паузу, отхлебнул чай из своего алюминиевого стакана времен советского союза, при этом, не забыв причмокнуть, и продолжил: — Мы только выбрались в тихий океан, как началась страшная гроза, молнии сверкали так, что светло было как днём, а у нас мотор заглох. Наглухо заглох, десять человек за сутки не могли разобраться, в чем проблема, а еще эта гроза. Так самое главное-то знаете в чем?

— И в чем же? — спросил я.

— Ветра не было.

— Ох, и врешь ты, — сказал Никита. — Как в грозу и без ветра?

— Сам не знаю. Но его не было. Штиль.

— Нет, — покачал головой Никита, — Не бывает такого, не бы-ва-ет! И все тут. Штиль в грозу!

— Аномалия! — нашел ответ бригадир. — Но это было так. Вот мы все тогда страху натерпелись.

— Грозы боялись? — усмехнулся я.

— Нет, не грозы, шут с ней, с грозой. Она нагоняла жути, но не более того. Мы стояли на месте долго, часов пять-шесть. Я прилег поспать и проснулся от того, что судно покачнуло. Резко так, как при шторме.

— Так, может, все таки был ветер-то, ты небось пьяный был, померещилось, — не унимался Никита.

— Ничего мне не померещилось, не было ветра!

— А что было? Неужто сам кракен из глубины вынырнул.

— Да будет тебе, кракен, ты чего насмотрелся-то. Синий кит это был. Огромный, как все наше судно. Он его и качал.

— Так, киты вроде мирные животные, и людьми не питаются, — сказал я. — С планктоном он вас спутать не мог.

— Мирные, а тот не был. Взбесился! Мы его всяко и гарпунами и глушить его пытались — бесполезно, гад уходить никак не хотел, ливень пошёл, я думал все, трындец мне, о Ленке подумал, как она без меня будет, а тот гад прям валил нас, перевернуть хотел, тут-то молнией его и шарахнуло. Я тогда в бога и поверил. Это он нас защитил, точно вам говорю.

— И вас не задело?! — изумился я. — Быть не может. Слушай, Никит, он может и вправду нам врет, а?

— Да вот вам крест, не вру я! Так и шарахнуло его, аж искры полетели, и рев был страшенный.

— А я думал, что рыбы молчат.

— Кит не рыба, кит млекопитающее, — поправил я Никиту.

Мы еще долго обсуждали эту историю, забыв про сон и усталость, остальные тихонько отдыхали на диване и слушали нас. Бригадир может и приврал малость, но по его глазам было видно, что это не так, потому что он в это верил. Он верил во многое, и единственное что отличало его от моей жены — он верил только в то, что видел своими глазами. Он изменился. В последнюю мою вахту я не услышал от него ни одного рассказа, и чай с нами он пил редко, а если пил, то сидел молча. Я не придавал этому большое значение, ну мало ли что у человека могло случиться, и даже когда он вышел на улицу после того, как Полина рассказала, что ей известно, я был слишком разбитым, чтобы думать о ком то кроме себя. Он не просто изменился, он стал другим, человеком, чья смерть не оставляет тяжелый отпечаток на душе близких ему людей, а наоборот — приносит облегчение. Вот, что имела в виду его жена. Ей стало легче после его смерти. И это пугало меня. Я бы хотел выяснить, что же все-таки с ним случилось, но решил, что момент не слишком-то подходящий. И Никита замолчал после того, как Ольга шепотом отчитала его. Я не слышал, что она говорила, но выражение его лица говорило о том, что он остался недоволен своей неправотой.