Любовь Носорога

Мария Зайцева, 2022

Он смотрел на меня. Молча. В упор. Взгляд его жестких, черных глаз был очень… Настойчивым. Лифт шел вниз, медленно, я жалась в угол, не смея отвести глаз от его жесткого непроницаемого лица. Паша Носорог задумчиво оглаживал мою замершую в испуге фигуру внимательным взглядом, словно решая, что делать со мной дальше. И, кажется, вариантов у него был вагон с прицепом…

Глава 3

С Носорогом я столкнулась второй раз примерно месяц назад.

Какого черта Биг Босс спустился со своих эмпирей к нам на пятый этаж, и что такого он хотел сказать главбуху лично, не дожидаясь, пока тот принесет свой толстый зад на пятнадцатый, не знаю.

Я как раз выходила из его кабинета, обрадованная дополнительным участком ушедшей на больничный коллеги и уныло прикидывала, сколько часов сверхурочно мне еще придется здесь просидеть, когда уткнулась лицом во что-то твердое и нереально приятно пахнущее. Прижала к себе папки с документами покрепче, подняла взгляд из-под компьютерных очков.

Мама дорогая! Носорог! Стоит! Смотрит! Стрррашно!!!

Ноги сами подкосились, я дрогнула на каблуках, и Паша придержал меня за локти, чуть прижав к себе. И глядя. Неотрывно глядя на меня! Ужас какой! А я и застыла, как мушка в янтаре, глупая, под этим его черным взглядом, не могла глаз отвести и не моргала даже, кажется. Не знаю, был ли открыт рот, не помню, истерся это ужасный момент из головы, но, наверно да. И, скорее всего, вид у меня был на редкость идиотский. По крайней мере, Паша смотрел странно. Я не уверена, что удивленно, потому что эмоции на его лице прочесть было невозможно. Но явно с каким-то… Выражением. Я хлопнула губами, пытаясь что-то выдать, хотя бы «здрасте» сказать, а меня уже отстранили, как табуретку, с пути убрали, и только дверь кабинета хлопнула.

А через секунду раздался оттуда такой матерный рев, что я, разом опомнившись и ощутив резвость в ногах, пискнула и понеслась прочь, словно за мной черт гнался. Или носорог.

И потом до конца рабочего дня не могла из головы выбросить своего работодателя. Его суровое жесткое лицо, крепкий захват железных пальцев на моих локтях, терпкий аромат парфюма. Черный жестокий неулыбчивый взгляд. И тело отзывалось на мои мысли неконтролируемой дрожью. Ужаса, скорее всего.

Но потом я успокоилась, и гора работы, а особенно, неожиданный привод в полицию моей бешеной сестрички, нажравшейся в общественном месте и плюнувшей полицейскому на фуражку, этому очень сильно способствовали. Нашлись более приземленные причины для волнения. А всякую эфемерную чушь, вроде замораживающе ужасных глаз своего работодателя, я выкинула из головы.

Да и было бы, о чем вспоминать…

Он-то, судя по реакции, вернее, ее отсутствию, явно обо мне забыл ровно в ту же секунду, что и взгляд отвел…

И это хорошо. Очень хорошо. Как часто цитировала мама: «Храни нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь»… Не помню, откуда это, но вот вообще ничего не изменилось с тех пор.

Не надо и гнева барского. И любви.

Вот поэтому я и впала в ступор вчера, когда лифт внезапно поехал вверх, явно самостоятельно оценив приоритетность вызова, чего раньше за ним не водилось, и в раскрывшиеся двери вошел Паша Носорог.

Глянул на меня мельком, но так, что я отшатнулась в угол, и так там и встала, унимая мелко подрагивающие коленки.

Черт, черт, черт!

Угораздило меня!

Кофе в моей руке был горячим, но я не чувствовала этого совершенно. Потому что, вопреки инстинкту самосохранения, не могла отвести глаз от как всегда мрачного и жесткого лица Носорога. Лихорадочно соображала, как теперь быть, что надо сказать. Ведь надо же? Надо что-то сказать? Хотя бы поздороваться? А как? Я же с ним не знакома? Хотя, опосредованно его знают все, кто работает здесь. В конце концов Паша — именно тот, кто платит… Если не поздороваюсь, вдруг воспримет, как неуважение?

Короче говоря, я нагнетала в себе панику со свехзвуковой скоростью и успела чуть ли не в обморок упасть, а двери еще даже захлопнуться не успели!

Паша был совершенно невозмутим, спокоен, и вроде бы даже и не смотрел на меня, и не ждал, скорее всего, ничего… И, может, не замечал совсем… А я уже успела мысленно провалиться прямо до первого этажа, прикинула, как буду вставать на биржу труда после увольнения за нарушение корпоративной этики (какой? какой?), и сжать проклятый стаканчик до боли, не чувствуя, что обжигаюсь.

А потом Паша неожиданно провернул номер.

Он посмотрел на меня. Молча. В упор. С тем же непонятным выражением в глазах, что и месяц назад.

Я застыла. Даже коленки перестали дрожать. Пальцы обожженные на стаканчике заледенели. Сердце замерло. Вот реально, даже не стучало, как мне кажется, затихарившись от ужаса.

Взгляд его жестких, черных глаз был очень… Настойчивым. И я не хотела узнавать то выражение, что клубилось на дне его зрачков. Но узнавала. Узнавала! И пугалась еще больше. Если до этого был просто ужас, то вот теперь, когда стало понятно, о чем он думает, глядя на меня, я поняла, что все, происходящее ранее, было так себе. Слабым отголоском наступающего тотального краха.

Или, как бы сказала моя бедовая сеструля, окончательного пиздеца.

Лифт шел вниз, отчего-то крайне медленно, до жути медленно, я жалась в угол, не смея отвести глаз от его жесткого непроницаемого лица, Паша Носорог задумчиво оглаживал мою замершую в испуге фигуру внимательным взглядом, словно решая, что делать со мной дальше. И, кажется, вариантов у него был вагон с прицепом.