Суперпрочность

Мария Волощук Махоша, 2022

Сорок шесть дней из обычной жизни обычной женщины в обычной Москве. Да, да, да – и такая жизнь кому-то кажется обычной, просто потому, что этот «кто-то» её живёт. Я писала эту книгу в 2021 году, закончила в начале февраля 2022. Кто ж мог тогда подумать, что всё сложится так и многим людям скоро понадобится эта самая «суперпрочность», будь она неладна!

15 мая

Ждать приёма врача пришлось недолго. Из его кабинета вышла заплаканная дама, утирающая глаза красивым кружевным платком с вензелем. Доктор под руку провожал её до администратора.

— Ну, дорогая моя, это всего лишь небольшая шишечка! И если вы будете всё верно делать, не станете носить каблуки, то она дальше и не вырастет, — убеждал он мягко.

— Как же не носить каблуки, доктор! Я же женщина! Какая я женщина без каблуков? — и дама снова ударилась в рыдания.

«А полные ноги протезов не хочешь, женщина?» — с горечью подумала Изабель. Доктор передал пациентку заботам помощницы и переключил внимание на Бель. По его настроению совершенно невозможно было разгадать, хорошие у неё анализы или не очень. Пришлось терпеть до кабинета.

— Анализы абсолютно идеальные. Ни одного отклоняющегося от нормы показателя. Вы рады? — изрёк, наконец, доктор, внимательно изучив строки в таблицах.

— Да, очень! А разве так может быть в моём случае?

— В том-то и дело, что не может. По идее должно идти приживление тканей, воспаление. По старым канонам так, а у вас иначе. И вот ещё что я вам скажу. За эти дни я много консультировался, много изучал и однозначно убедился, что не имею права быть вашим врачом, потому что для этого у меня категорически не хватает компетенций. Это что-то совершенно новое, чему, я надеюсь, когда-нибудь обучусь, — сказал доктор и посмотрел на Бель виновато.

Он три дня и три ночи разыскивал материалы о чудесном эксперименте по протезированию в библиотеках, научных сообществах, расспрашивал коллег, перерыл пять раз весь интернет, вспомнил даже латынь, на всякий случай по-разному вводя названия — всё тщетно! Если информация засекречена, то это какая-то военная спецразработка, ввязываться в которую себе дороже. Ему было безумно интересно, но ещё больше страшно: кто суёт нос не в своё дело, рискует лишиться и носа, и всего, что к нему прилагается, до самых пяток.

— Ну что ж. В любом случае спасибо вам, что обследовали, — расстроенно отозвалась Бель. — Я вам что-то должна?

— Нет. Как я и обещал, обследование было бесплатным. Разве что хотел бы вас попросить ещё взглянуть на волшебные пальчики, кое-что уточнить…

— Извините, нет. Я очень устала от всего этого, а мне ещё искать себе врача… Может быть, посоветуете кого-нибудь? — ответила Бель, которой совсем не хотелось предъявлять десять кукольных пальцев тому, кто за её случай не берётся.

Доктор отрицательно помотал головой. Они сухо попрощались.

Бель почувствовала острую необходимость в согревании места, где в теории находится душа, горячим напитком и расположилась на высоком столике у окна в соседнем с клиникой кафе. Пила кофе и пыталась собраться с мыслями. «Итак, что мы имеем в сухом остатке? Анализы не выявляют следов вещества, которое подмешали старушки. Наверное, это какие-нибудь новомодные нанотехнологии. При этом я здорова как бык, у меня ничего не болит, а пальцы периодически по непонятной причине превращаются в кукольные. Доктор от меня отказался. Влад считает это чушью. Мама в своём репертуаре. Старушек я не нашла. Перспективы мои туманны, настоящее моё неопределённо: сущее бесперспективно, а перспективное невозможно, но… Я по-прежнему жива, а значит, придётся со всем этим жить». Бель смотрела через стекло на людей, идущих мимо по улице, по пешеходному переходу, и завидовала им, потому что у них наверняка самые настоящие пальцы, хотя под обувью и не видно. Для босоножек ещё холодновато, а когда наступит лето, она будет по ним ужасно скучать! Теперь ей не похвалиться красивыми миниатюрными ножками! И вдруг на переходе появился мужчина в инвалидной коляске. Он правил ею лихо, легко забрался на тротуар и улыбался тем, кому случайно наезжал на ногу. А у неё всего лишь кукольные пальчики, и она скулит! Этот неунывающий мужчина увёз её нытьё в своей коляске в неизвестном направлении. Пальцы на ногах закончились — может, дальше и не пойдёт?

Суббота — время навещать маму. Написала ей: «Привет, через часик буду у тебя». Дождалась ответа, подтверждающего, что мама в состоянии писать. Значит, пора ехать. Изабель села в свой любимый тихий и комфортный электробус и продолжила смотреть документальный фильм о городе, который разворачивался за окном. Стройки, стройки, стройки… Уродливые заборы, бетонные ограждения, нависающие конструкции с лесами и торчащей арматурой. Город уже много лет похож на огромную стройплощадку, перекопанную и перегороженную вдоль и поперёк. Из города для пешеходов он превращается в город для машин: шоссе, развязки, диаметры и кольца железных дорог отвоёвывают себе всё больше пространства. Чтобы перейти многополосную дорогу, надо долго стоять на светофорах в ожидании «зелёного человечка», дышать гарью и свинцом, карабкаться по лестницам переходов, уворачиваться от грязной капели, срывающейся с нависающих мостов.

Пыхтящие, громыхающие, рычащие в потоке машины похожи на толпу людей. Старенькая зелёная шестёрка медленно тащится в правом ряду, распугивая стрельбой из глушителя пассажиров на остановках. Среди толкающихся вокруг неё иномарок всех видов и мастей она изгой. Водитель её невозмутимо смотрит только вперёд, как бы не замечая проклятий, которые посылают ему вынужденные перестраиваться и обгонять. Разноцветные грузовики, микроавтобусы, легковушки, грязные и чистые, новые и подержанные, разгоняются, тормозят, замирают, трогаются. На ком-то реклама, на ком-то царапины, на ком-то значки с чайником, карапузом или туфелькой. Мотоциклист стучит рукой по кузову малолитражки, чтобы его заметили и позволили протиснуться между рядов, пугает девушку-водителя, которая, используя временную остановку потока, красит ресницы. Девушка вздрагивает, тычет кисточкой себе в глаз и размазывает тушь по щеке. В это время поток трогается, чтобы проехать несколько метров вперёд, девушке начинают настырно сигналить, и ей приходится бросить косметику и тоже проехать вперёд с боевой раскраской на лице и плачущим глазом. Вот нахально обгоняет всех золотистый мерседес — такому блестящему каждый, кто в уме, уступит немедленно. Кроме скорой, которая, надрывно крича, расчищает себе путь. Мерседес вынужден ей повиноваться. По выделенке уверенно движется вереница синих электробусов и жёлтых такси, и все, от водителя шестёрки до водителя мерседеса, застревая в очередной пробке, смотрят на них с завистью. Но главное — аварии с долгими разборками никому не нужны, и они, такие разные, движутся в одном направлении, не задевая друг друга, совсем как люди.

Когда Бель выходила из автобуса, неуклюжий мужчина наступил ей на ногу, вежливо извинился. Она не почувствовала боли и подумала: «Хоть какие-то у этого безобразия есть преимущества».

К маминому дому Белла подошла с недельным запасом еды, привычно разложенным по пакетам. Вспоминая отвратительный дух в лифте, хотела было подняться пешком, но передумала: не слишком заманчивая перспектива карабкаться на восьмой этаж с двумя тяжёлыми сумками. Когда двери лифта со скрежетом разъехались, Бель набрала побольше воздуха, задержала дыхание и шагнула внутрь с твёрдым намерением не дышать до восьмого этажа.

— Подождите меня! — крикнул снизу женский голос.

«Только не это!» — подумала Изабель, заметалась между выбором «СТОП» и «Закрыть двери», но всё же дождалась.

— Здравствуйте. Мне на шестой нажмите, пожалуйста, — сказала, закатывая в кабину сумку-тележку, незнакомая пожилая женщина. К счастью, незнакомая, а значит, упрёков в безобразном мамином поведении можно избежать.

— Ой, вонь какая. Нассали ведь опять, паразиты! Как ни приеду к сестре, так нагажено. Говорит, что на восьмом этаже у них притон. Ходят всякие. Неужто до восьмого дотерпеть не могут? Фу… Не знаете, у кого там алкаши собираются?

Бель помотала головой, стараясь сдержать дыхание как можно дольше, и коротко предположила:

— Может, из подвала?

— Что я, запах мочи от подвальной вони не отличу? Семьдесят лет на свете живу! Поживёшь с моё, тоже научишься отличать! — возмутилась попутчица.

«А можно нет?» — подумала Бель, но возражать не стала.

— Вот говорю им, что надо всем подъездом собраться и заявление в полицию написать. Фу! Паршивцы! Вся кофта провоняла, стирать теперь! — ворчала женщина, выходя их лифта.

До восьмого этажа Бель не дотянула — пришлось вдохнуть.

— Привет, мам. Как ты?

— Я нормально. Щишки варю, скоро уж готовы будут. Хочешь? — ответила мама как ни в чём не бывало, не отворачиваясь от плиты.

Она была, как обычно, бледная, с мешками под глазами, в грязном тренировочном костюме и с неряшливо собранным на макушке реденьким седым хвостом. Серо-жёлтое грубое лицо испещряли глубокие морщины: в свои пятьдесят пять мама выглядела на семьдесят с гаком. Малышка прыгала вокруг Бель и скулила, видимо, голодная. Пахло квашеной капустой.

— Нет, спасибо, — ответила дочь и прошла на кухню по грязному полу, не разуваясь.

— Я приболела немножко, не могла убирать, — как обычно пояснила мама, заметив её взгляд под ноги. — Что ты кислая такая?

— Да в вашем лифте проедешь, не то что скиснешь — не протухнуть бы!

— Ага. Кто-то гадит и гадит. И не знаем, как отвадить, — ответила мама.

— Соседи говорят, что напишут заявление в полицию, и касаться оно будет, похоже, твоей квартиры.

— Нашей квартиры, — поправила мама. — Ты вроде как здесь прописана.

— Хорошо, нашей квартиры! Но сути это не меняет. Говорят, что лифт портят те, кто здесь собирается…

— Или те, кого сюда не пускают! — возмутилась мама. — Сама подумай, если кто-то ко мне по приглашению идёт, я что, по нужде его не пущу? Но я не всем дверь открываю, избирательно, только приличным. Вот и мстят некоторые, неприличные.

Бель вспомнила про мстительного Саймона — что простительно коту, человеку не прощается! Мама отломила кусок хлеба и бросила собачке. Пегая Малышка жадно вцепилась в него зубами. Да уж. Если бы Бель дала коту хлеба, он покрыл бы и её и квартиру презрением — только корм, «который котик любит». Suum cuique⁵. Изабелла открыла холодильник: грязные, в коричневых разводах и наростах пролитой еды полки были пусты.

— Куда ж опять все продукты делись? — всплеснула она руками.

— Малышка всё сожрала. Видишь, какая прожорливая. Что ни дай — всё сметает! И ведь не толстеет, кожа да кости. Видимо, обмен веществ хороший, — ответила мама, мешая щи в кастрюле.

— И крупы все, и макароны тоже Малышка сожрала? — уточнила Бель, открывая кухонные шкафы.

— Нет, что ты! В них пищевая моль завелась, я всё выбросила. Иначе ж её не победить!

— Мам, я в пошлый раз купила тебе пачку риса, и две были у тебя в запасе, закрытые. Моль в закрытые не пролезет.

— Она такая наглая, моль эта. Везде проберётся! — мама отвечала не глядя, продолжая зачем-то ковырять ложкой щи.

— Так… Телевизор, надеюсь, цел? Его моль не съела? — забеспокоилась Бель.

— Нет телевизора, — ответила мама. Она заплакала, слёзы капали прямо в кастрюлю.

— Что ещё украли?

— Утюг, цепочку с крестиком и собачий поводок.

— Мама!

— Что «мама»? Мама жизнь прожила, тебя вырастила! Проживёшь жизнь, тогда будешь меня судить! — закричала мама и швырнула ложку в раковину.

— Не кричи, пожалуйста. Давай поговорим…

— О чём говорить? Всё уже сто раз говорено-переговорено!

Бель намочила сальное полотенце, протёрла им две табуретки, села, предложила:

— Садись.

Мама взяла табуретку и села у окна, спиной к дочери, поставив ноги на батарею.

— Послушай. Всё это добром не кончится. Который раз тебя дружки обчистили! Соседка мне звонила, я приезжала, но ты опять не открыла. Малышка выла на весь подъезд — с ней гулять надо, кормить её надо!

— Малышка меня понимает и любит, не то что ты. Я тебя рожала в жутких муках, двадцать часов, а у тебя ни капли благодарности!

— Ма-ма, услышь меня! Надо лечиться. Ле-чить-ся!

— Я здорова, зачем мне лечиться? Человек за жизнь должен свою цистерну выпить. Я ж для тебя стараюсь — свою уж выпила, теперь твою пью, чтоб тебе не досталось! Поймёшь когда-нибудь, пока маленькая ещё. Скоро допью и брошу, и нечего меня попрекать! — снова кричала мама, закрыв лицо руками.

— Ладно, всё, прекрати. Я поехала. Деньги оставляю на столе, — сказала Бель и пошла к выходу.

— Телевизор купишь? — спросила мама не оборачиваясь.

— Не сегодня, — ответила Бель и побежала вниз по лестнице.

На улице Белла обнаружила, что прихрамывает. Странно, может быть, ногу подвернула, когда бежала? Чтобы избавиться от нахлынувших дурных мыслей и обид, решила немного прогуляться по району, где выросла и где ей был знаком каждый куст. Как же много стало детских площадок! Раньше у них были одни качели на два дома, карусели, если повезёт, и песочница. Теперь чудо-городок в каждом дворе. Красивый, яркий, с паутинами, железяками-раскоряками, домиками, качелями на цепях, а вот горки все бестолковые. В её детстве горка была деревянная, прямая. Её зимой заливали и катались на кусках линолеума и досках. Улетали далеко! А с современной закрученной горки разве что на попе сползать. Скучные горки. Или настроение просто дурацкое. Бель наклонила ветку сирени, с наслаждением понюхала начинающую распускаться фиолетовую гроздь. Если бы и был на свете этот бог «Что-то есть», то за такие чудесные запахи ему стоило сказать «спасибо»! Из окна четвёртого этажа раздался визгливый женский голос: «Не ломай, паразитка такая! Чтоб руки у тебя отсохли! Гадина!», и в нескольких сантиметрах от Изабель о тротуар разбилась картофелина. Под обстрелом вести переговоры себе дороже, и Бель без объяснений ретировалась подальше от окон-бойниц на пустую детскую площадку к своему дому.

Завтра надо ехать к Владу — пора заканчивать с мнимой «болезнью спины», а то от апельсинового сока она скоро диатезом покроется. Только как это сделать? Как спрятать кукольные пальцы на романтической встрече? Бель села на качели и «нырнула» в интернет искать поблизости магазины нижнего белья, с эротичными носочками и чулочками. Из подъезда вышла мама, всё в том же грязном костюме, с драной тряпичной сумкой и Малышкой на верёвке вместо поводка. Не заметила дочери, ушла в другую сторону. «Надо срочно купить собачий поводок», — подумала Бель, записала в напоминания «чулки, поводок, телевизор, утюг, крупы, консервы». Из другого подъезда выбежала всклокоченная обладательница визгливого голоса в оранжевом халате и так же противно заорала: «Что, неймётся тебе? Сирень не сломала, так теперь до качелей добралась? Куда ты на детские качели своей жопищей взгромоздилась, корова?! Понаехали!» Связываться с такими кричалками себе дороже — прицепится, как репей в волосы, без потерь не оторвёшь. Белла, прихрамывая, поспешила к остановке, подальше от разбушевавшейся коренной жительницы.

Дома Бель первым делом сбросила кроссовки и проверила пальцы. Кукольной стала одна ступня полностью, поэтому она и хромала — ноги разные, неудобно идти. Ни боли, ни зуда, разве что покалывало, когда она с мамой говорила. Как же это с ней происходит? В разное время, в разных местах… Она было подумала, что от воды — в прошлый раз сильно ноги промочила и сразу много пальцев потеряла. Но сегодня только душ утром приняла. Надо попробовать обходиться без душа, проверить версию. Французские короли ведь как-то жили без умываний, всю жизнь ароматным маслом протирались!

Бель внимательно разглядывала свою новую ножку: слишком плавные линии, слишком гладкая пятка, как у манекена. Попробовала помассировать — без толку. Никаких ощущений. Она с наслаждением размяла вторую, её настоящую ступню. Какие же они разные! Кукольная вроде и у́же, и утончённее, но как раз от этого смотрится уродливо. Только бы Влад завтра под чулками не заметил!

Примечания

5

Каждому своё (лат.).