Огненный цветок

Мария Викторовна Доронина, 2022

Фантазия на тему "Аленького цветочка". История, которая тянется из XVIII века в нынешний. Как связана исчезнувшая усадьба с проклятием Огненного цветка? Что, если Принц – не Принц, а Чудовищем является вовсе не тот, кого можно испугаться? Как найти то, что нельзя увидеть? А ночь приближается.

Люди — крайне пугливые создания. Даже заяц, живущий рядом с волком, принимает хищника как данность. Но если человек не может что-то объяснить и взять под контроль, то боится этого смертельно и скорее закроет глаза на очевидное, чем признает непостижимое. Поэтому мы — природные духи — стараемся не тревожить человеческий род понапрасну, ведь страх толкает на глупые поступки. И без того встреч было достаточно, чтобы люди насочиняли небылиц, приписывая нам свой вид и повадки. Но… Биение живого сердца, тепло крови, страстность человеческих желаний влекут нас неодолимо. Как запретный плод, как то, чего мы лишены. И вот то один, то другой дух из молодой поросли, вопреки угрозе сурового наказания, нет-нет да пытается воплотиться в мире людей. По счастью для всех, дело это трудное и требует знаний и силы, которые приходят обычно с опытом и сдерживаются накопленной мудростью. Однако у одной княжеской дочери их оказалось достаточно еще в юности, чтобы решиться на дерзкий шаг.

Близ лесных владений ее отца, стояла усадьба богатого вельможи. Старик за свою короткую жизнь стал заметным человеком при дворе, умножил семейное достояние, но, несчастливый в потомстве, имел лишь одного сына. Правда, юноша был красив, к тому же достаточно умен, чтобы не портить это впечатление. Не желая идти по стопам отца, он все внимание посвятил изящным искусствам и оккультным наукам. Точнее, тому, что люди в состоянии в них увидеть. Когда отец умер, юный граф созвал в имение друзей, актрис и художников, поэтов и мистиков. И дни слились в нескончаемый праздник.

Этого-то юношу и возжелала княжеская дочь. В доме, где царит веселье, не считают гостей. Ей ничего не стоило влиться в их поток, а красота и голос, звенящий, как хрусталь, должны были обеспечить победу. Но предпочтения человеческие непредсказуемы: порой пышной садовой розе они предпочитают дикий шиповник, находя невыразимую прелесть в его медовом сердце. Чарующий, неземной облик духов, когда мы воплощаемся в человеческом теле, ошеломляет и пугает их одновременно. Люди инстинктивно подозревают, что мы лишены тепла и чувствительности, отличающих их породу.

Любовь юного графа вспыхнула и погасла слишком быстро. Он сторонился княжеской дочери, и это приводило ее в бешенство. Отчаявшись пленить, она отважилась на безумие: пообещала познакомить его с миром духов, открыть наши тайны и принесла в том клятву.

Умению принимать поражение стоило бы поучиться даже многим из нас. Это дает возможность отступить и напасть в нужный момент. Княжеская дочь подобным умением не обладала, за что и поплатилась. Слово — инструмент магии и для нас имеет особую ценность. Мы не лжем людям, а лишь говорим то, что нужно — не более. Этого бывает достаточно. Но клятва…

Человек может нарушить клятву и отвечать лишь перед своей совестью. Для духа это равносильно смерти. Поэтому проклятие Огненного цветка, наложенное князем на непокорную дочь, может служить образцом мудрости и величия нашего рода.

Лучшие сказки рассказывал мне дедушка. Я и сейчас помню его голос: ровный, чуть глуховатый. Он говорил «вкусно» (трудно передаваемое, но явственное ощущение), и я всегда смотрела, не отрываясь, на его губы, не только слыша, но и видя каждое слово. Одна история была самой любимой: я часто просила рассказать именно ее. Причем дедушка уверял, что это вовсе не сказка, и все случилось с ним на самом деле. Давным-давно, когда он сам был маленьким. Начиналось всегда одинаково…

«Было мне тогда лет восемь или девять: точно не помню. Лето стояло теплое, но и дожди случались, так что белых уродилось знатно, и мы, ребятишки, чуть не каждый день за грибами бегали. Вот и тут с утра отправились всей компанией — человек пятнадцать. Вовка-труба (уж больно голосистый) — за главного. А уходили мы, обычно, на целый день. Хлеба из дома возьмем, малины и черники — вдоволь. Воду же тогда можно было из любого ручья пить. Не то что теперь…

Так вот, наигрались мы, значит, в казаки-разбойники, набегались в салки, пообедали — пора и за грибами. Разошлись в разные стороны, чтобы каждый набрал, но перекликаемся: лес хоть и знакомый, однако грибы такое дело — заманчивое, и не заметишь, как в глушь зайдешь. Особенно, если гриб «идет». А мне в тот день очень везло: и прошел всего ничего — набрал полкорзины. Да все крепенькие, ладные, как на подбор. Вот наклонился я за очередным боровиком, гляжу — на соседней елочке сидит птица. Небольшая, вроде скворца, но вся белая, а на голове — хохолок. Сидит и на меня смотрит. Потом свистнула — нежно так, переливчато — и перелетела на другое дерево. А оттуда опять то одним глазом, то другим на меня поглядывает. Никогда я такой красивой птицы не видел: ни до, ни после — хоть и старик уже. И она, видать, человека не встречала — вот и не боится. Решил я ее поймать. Начал подкрадываться. Птица подпустила совсем близко, но когда уже руку поднес, порх! — и улетела. Недалеко, однако, — любопытно ей. Опять я покрался, и опять она до последнего ждала, а потом упорхнула. Азарт меня разобрал: и про грибы забыл, так корзинка и осталась под елкой, и про ребят. Вижу только белые перышки, словно облачко в лесной зелени.

Вела она так меня, вела, а потом вдруг вспорхнула и полетела между деревьями. Я за ней — на просвет. И выбежал на просторный луг. Небо надо мной бездонное, и ни облачка. Впереди, за лугом, огромный дом, даже дворец, как в сказках. Так и сияет, словно большая белая раковина. А вокруг, сколько хватает глаз, алые цветы растут. Как тюльпаны, только красивее. И вижу я: среди них, как огонек в ночи, сияет один цветок. Видом как другие, но так и светится, манит к себе. Подошел я к нему совсем близко, потянулся сорвать, да страшно стало, как будто это живое существо, а я его убить хочу.

Шагнул назад, и вдруг потемнело перед глазами, ветром холодным меня обдало, и вижу — стою на той полянке, где белую птицу увидел, а рядом корзинка моя на боку валяется, и грибы рассыпались. Собрал я их быстро и побежал к ребятам, чтобы рассказать про свое приключение. А те меня уж потеряли. Вовка-труба такую затрещину влепил, что искры из глаз посыпались. И поделом. Он ведь старший, за нас в ответе. Ну, и пошли домой. Только рассказывать уж я ничего не стал. Подумал: не поверят, на смех поднимут».

Дедушкина история захватила мое воображение и с годами не теряла очарования, в отличие от других увлечений детства. Не раз мне снилось, как бегу по лесу за белой птицей и нахожу луг с алыми цветами и чудесный дворец. И на бегу мечтаю, что буду жить в нем, и стану настоящей принцессой, и никогда не вернусь назад. Каждый раз я вижу тот самый пылающий цветок, но едва срываю его, все гаснет, и сон заканчивается.

Мама была уверена, что дедушка все просто выдумал. Ей он, кстати, эту историю никогда не рассказывал. Но я хотела верить. И не из-за страха потерять чудо. Просто была дедушкина история скорее иррациональной, как сон, а не по-сказочному логичной. В самом деле, с чего вдруг мальчишке видеть поле с цветами и дворец. Почему не крепость с рыцарями или грозное чудовище? А в 15 лет мне под руку подвернулась «Дикая охота короля Стаха». Начитавшись, я заподозрила: не было ли у дедушкиного видения реальной основы. Наткнулся на развалины какой-нибудь усадьбы, а яркое солнце и воображение дорисовали картинку.

Следуя примеру Белорецкого, я отправилась в краеведческий музей районного городка. Тряска в старом автобусе и полдня копания в пыльных бумагах (под прикрытием «проекта для областного конкурса») были вознаграждены упоминанием легенды об исчезнувшей усадьбе графа Воронова. Официально главное строение было разрушено в середине XVIII века чудовищным взрывом — результатом неудачных пиротехнических экспериментов. Свидетели рассказывали об ужасном грохоте, столпе света, а после здание исчезло, словно его и не было. Концы с концами не сходились, но другого объяснения не нашлось, и дело замяли. Местные крестьяне рассказывали, что молодой граф де стакнулся с Дьяволом и проводил жуткие сатанинские шабаши, за что и покарал его Бог: в разгар бесовского веселья земля расступилась, и усадьба провалилась прямо в ад. Как бы то ни было, место действительно забросили: оставшиеся здания разобрали, постепенно все заросло лесом, так что теперь даже трудно установить точное местоположение. Как меня это поразило — словами не передать! Вот бы удивился дедушка. Но рассказать ему эту новость я уже не могла…

После смерти дедушки старый дом в деревне стал классической дачей, куда выезжали на выходные летом — пожарить шашлыки, выспаться, подышать чистым воздухом. Ни до чего больше руки не доходили, так что огород заглох, а фруктовые деревья медленно дичали. «Родовое гнездо» разрушалось. Зная, что дом дорог мне, как память детства, родители на совершеннолетие оформили дарственную, и я вошла в роль хозяйки. С тех пор каждое лето провожу здесь. Переделала кое-что по своему вкусу, приглашаю ребят на те же шашлыки. Но больше всего люблю бывать одна. Когда особенная деревенская тишина, наполненная птичьим щебетом и шумом листвы, окружает ласковым коконом. Кажется, что еще чуть-чуть, и у меня получится найти свой путь, не потеряться в сером мире реальности. Но каждый раз она оказывается сильнее. Выдергивает из лесного кокона и возвращает в колею будничной суеты, где у меня есть множество дел, да никакого смысла. В печальные минуты кажется, что уже недалек тот день, когда я окончательно смирюсь с этой ролью и, к радости родителей, возьмусь наконец за ум. Я люблю их, они хорошие люди, но запуганы и запутаны жизнью. Все, что не имеет практической пользы, не способствует выживанию, лишено для них ценности.

Примерно такие мысли были у меня в то летнее утро, когда, оставив теплую кровать и наскоро проглотив кофе с булочкой, я спешила на электричку: предстояло сдать последний экзамен последней сессии. Вышла с запасом, специально для того чтобы пойти по длинной дороге, ведущей через лес — хоть так поднять себе настроение. Проверенный способ. От сигареты, однако, не удержалась. Эта вредная, во всех смыслах, привычка появилась у меня недавно и еще не успела закрепиться. Пачка сигарет всегда лежала в сумочке, но доставалась далеко не каждый день. Спасительницей она становилась лишь когда я нервничала или, как сейчас, хотела взбодриться.

Было это, конечно, странно: идти по лесу и, вместо того чтобы наслаждаться чистым воздухом, дымить сигаретой. Зато в голове прояснилось, тоска ушла вглубь, и я погрузилась в мысли о предстоящем экзамене, выстраивая стратегию как защиты, так и нападения. И вдруг среди обычного лесного гама отчетливо прозвучала нежная трель. Я обернулась посмотреть: что за певец такой — и поперхнулась дымом.

На ветке орешника, метрах в пяти от меня, сидела ослепительно белая птица с хохолком. Она казалась снегом, чудом сохранившимся на ветке. Заметив внимание, птица покачала хвостиком, чирикнула и перепорхнула тропинку, опустившись на замшелый пень. Сигарета обожгла пальцы, и я быстро затушила ее. А птица не улетала. Неужели та самая птица?! Воплощение детской мечты. Может, я сплю? Проверочный щипок вышел внушительным и подтвердил реальность происходящего.

Между тем птица вспорхнула и перелетела еще на несколько метров от тропинки внутрь леса. Недолго думая, я устремилась за провожатой. Нет. Все же успела подумать, что опоздаю на электричку, а значит, и на экзамен. Но тут же решила, что это не беда, просто пойду во втором потоке. И торопливо шла за птицей, белым лучиком скользившей в лесном сумраке. Она присаживалась на ветки, оглядывалась, ободряюще чирикала и явно радовалась нашей встрече. Это должно было показаться подозрительным. Но не показалось. Я была готова именно к такому поведению и вообще слишком увлечена движением, чтобы анализировать.

Поначалу подпускавшая достаточно близко, птица начала ускоряться. Она летела дольше и снималась с ветки задолго до того, как я оказывалась рядом, так что и мне пришлось перейти на прогулочный бег. Правда, незнакомка ни разу не позволила потерять ее из виду, пока впереди не показался просвет, куда она устремилась с радостной трелью, а я бросилась следом, придерживая неудобно болтавшуюся на бегу сумку.

Лес закончился внезапно, и я по инерции еще пробежала по зеленой чудной лужайке и очутилась на дорожке, посыпанной желтым песком. Это был парк. Клумбы, странно подстриженные кусты и дорожки, сходящиеся к парадному крыльцу белокаменного дворца. Получилось! Я попала в дедушкину сказку! И все вокруг было действительно волшебным. Такое спокойное синее небо, такой ласковый, едва ощутимый ветерок, пестрые бабочки, порхающие над клумбами. Клумбами, сплошь заросшими алыми цветами, похожими на тюльпаны, скрещенные с лилиями. Что же это? На месте луга, который видел дедушка, сделали парк? Но все равно чудесно!

— Добро пожаловать, барышня, — пропел голос за спиной.

Я обернулась и увидела прямо перед собой человечка в старинной ливрее и напудренном парике. И парик, и весь наряд были белыми. Должно быть, из-за этого, а также высокого чистого голоса мне поначалу показалось, что это молодой человек, еще юноша. Но пристальный взгляд обозначил мелкие морщины, испещрившие сухонькое личико. Передо мной стоял старик. Он ласково улыбался, но из-за этого обмана зрения я немного опешила и пролепетала едва слышно:

— Здравствуйте.

— Позвольте, я понесу ваши вещи, — протянул он руку.

— Нет, зачем же. Я сама.

— Как изволите, барышня, — поклонился странный старичок. — Следуйте тогда за мной.

И мы пошли к дворцу. Шел он неторопливо и легко, будто в танце. Мне стало неловко от того, что под моими ногами песок явственно хрустел, в то время как старик шел почти беззвучно. Теперь я не знала, что и думать. Волшебно, когда сказка становится реальностью. Пугающе, если она при этом обитаема.

— Извините, может я… Может, сюда нельзя заходить? Частная территория? Но я не видела забора.

— Что вы! Вам будут очень рады.

— А кто здесь живет? Вы хозяин?

— Нет, нет, как можно! Хозяйку вы сейчас увидите.

Парк плыл мимо во всем великолепии, а дворец вырастал на глазах.

— Честно говоря, я не думала, что такое строение может принадлежать кому-то, кроме государства.

Мой спутник лишь вежливо улыбнулся.

— Ведь дворец, наверное, старинный. Когда он был построен?

— В 1732 году, — с готовностью ответил старик. — Батюшкой нашего покойного хозяина. Будучи по делам в Италии, в восторг пришли от тамошней архитектуры и выписали архитектора из Неаполя, чтобы не хуже палаты построил.

Бред какой-то. «Батюшкой покойного хозяина»? Ролевая игра? Реалити шоу? Я огляделась. Мы подошли уже к самому крыльцу, но ни камер, ни других людей не было видно. Хотя, пожалуй… пожалуй, мелькнула надежда на подобное банальное объяснение. Я устыдилась и прогнала ее, словно зудящего комара. Упустить такой шанс? Вот почему мечты не сбываются: из-за нашей трусости.

От мыслей отвлек старик. Еще раз поклонившись, он галантно протянул мне руку, помогая подняться по лестнице, два полукружия которой сходились на площадке перед входом. Старик открыл двери, и мы вошли в холл, ослепивший полумраком после яркого света дня. Но глаза быстро привыкли, тем более что на стенах мягко сияли светильники.

Внутри дворец оказался так же роскошен. Мы проходили анфиладой комнат, где все: от наборного паркета до росписи на потолке — говорило о богатстве и престиже. Конечно, я бывала в музеях, и не менее помпезных, чем эти покои, но что-то существенно отличалось. Я не сразу сообразила, в чем дело. Здесь жили.

Так мы — я, восхищенно озираясь по сторонам, мой спутник с неизменной улыбкой — добрались до просторной залы с огромными окнами и распахнутыми на балкон стеклянными дверями. Практически посредине комнаты стоял длинный стол, накрытый к трапезе. Очень странной трапезе: в хаотическом беспорядке на скатерти — накрахмаленном полотне с вышитыми букетами миниатюрных роз — соседствовали блюда с жарким и дичью, вазы фруктов, чайные сервизы, супницы, пирожные и холодные закуски, словно хозяевам удалось раздобыть скатерть-самобранку, щедрую, но не входящую в гастрономические тонкости смены блюд.

Хотя лукавлю: все это я рассмотрела уже позже. Поначалу мое внимание сосредоточилось на тех, кто сидел вокруг стола. Это были невероятные создания, напоминающие людей, подвергнутых чудовищному эксперименту, преобразившему их внешность самым причудливым образом. Можно сказать, что среди них были мужчины и женщины. Не всех заинтересовало мое появление, некоторые продолжали трапезу. Но большинство смотрело на меня. А я оцепенела. В тот первый момент невозможно было разглядеть каждого, и в глаза бросались отдельные черты: лишние пары глаз, странно сплющенные головы, кожа, покрытая то ли плесенью, то ли лишайником, дополнительная пара рук. У одной дамы за детски пухлыми и кукольно-изогнутыми губами проглядывали хищные острые зубы. И все это не выглядело органичным, какой бывает, при всей монструозности, мутация. Уродство было насильственным, словно кто-то мастерил чудовищ из красивых кукол: пришивал, раздирал, препарировал и клеил.

Но во главе стола сидела очень красивая женщина без малейших признаков уродства — точно для контраста оставленная в этой компании. Глаз отдыхал на ее совершенных чертах. Она встала и направилась ко мне, чуть постукивая каблучками. Невысокая и хрупкая, девочка-подросток, примерившая в шутку наряд эпохи рококо. Правда, чем ближе она подходила, тем явственнее проступал другой образ. Девочка-старушка — вот кто она. Детское личико блекло, напудренные, как мне показалось поначалу волосы, облаком окружавшие головку, были седыми. А ее платье… Что ж, ни одна модница тех времен и подумать о таком не могла. Не знаю, из какого материала оно сделано (на ум приходят лепестки цветов и крылья бабочек), но платье будто жило своей жизнью: независимо от движений хозяйки колыхалось волнами, плыло.

— Какая прелесть, — прозвенел голосок; хоть обращалась она к старику, смотрела, не отрываясь, на меня. — Ты привел нам ужин! Ха-ха-ха! Не бойся, милая, это шутка.

— А я и не боюсь.

— Правда? — прищурилась она. — А стоило бы.

И тут же рассмеялась, будто зазвенел фарфоровый колокольчик.

— Не обращай внимания, дорогая. Ты так забавно растерялась. Никакой опасности, конечно, нет. Мы очень ждали тебя и рады видеть.

Страшноватые лица монстров изобразили радость — довольно неестественно.

— Ждали? Значит, вы знали, что я приду?

— Мы это устроили! — восторженно воскликнула девочка-старушка.

— Так… белая птица — ваш посланник? Мой дедушка тоже за ней пошел!

— Дедушка?

— Да! Он рассказывал, как ребенком побежал за белой птицей в лесу и попал на луг рядом с этим дворцом. Только он тогда испугался и не решился идти дальше. Хотя увидел среди цветов — таких же, наверное, что растут у вас на клумбах, — один особенный, как будто светящийся.

— Как интересно! — она действительно была поражена и, приобняв меня за плечи, внимательно посмотрела в глаза. — Удивительно! Как жаль, что он струсил. К нам ведь могут пройти только особенные люди. Такие, как ты. Достойные увидеть страну фей. Да, да! Не веришь?

— Не знаю. Я…

— Ошарашена? Конечно. Но ты быстро привыкнешь. Мы славно повеселимся! Признайся: ты всегда о подобном мечтала.

— Да! Правда… Но, если верить легендам, в мире фей время течет иначе. Не хотелось бы вернуться домой через двести лет.

Незнакомка вновь звонко рассмеялась:

— Это измышления завистников, которые сами одним глазком не могли бы сюда заглянуть. Все наоборот. Ты можешь прогостить у нас хоть целый год, а вернувшись, убедиться, что в твоем мире не прошло пяти минут. Поэтому-то страну фей часто называют раем. Не упусти свой шанс. Ну, же — смелей!

И она протянула мне предусмотрительно подготовленный старичком бокал чудесного радужного стекла, наполненный розовым, чуть искрящимся вином. Второй приветственно подняла сама и, глядя лукаво, воскликнула: «До дна!»

Было неловко и глупо упираться рогами и отказываться, словно меня и правда могли заманить сюда с такими ухищрениями и банально отравить. Вино пилось легко, как свежая прохладная вода — я сама не заметила, как опустошила бокал. Волшебный вкус! Чуть сладкий, нежно пьянящий и удивительно тонизирующий. По телу разлилась волна бодрости. Все волнения, тревоги, заботы внешнего мира слетели шелухой. Мне вдруг стало легко и радостно, как в детстве ранним утром, когда со сладким предвкушением понимаешь, что впереди лето, полное чудес и приключений.

— Итак, — озорно прищурилась Фея, — ты согласна погостить у нас?

— Да! — и сама засмеялась.

— Прекрасно! — она захлопала в ладоши, а следом — и чудные создания. — Хочу сама подобрать для тебя комнату. Идем.

И в сопровождении монструозной свиты мы отправились по коридорам дворца. Худощавый, меленький господин забежал вперед и по знаку Феи открывал то одну, то другую дверь, но каждый раз, заглянув, она восклицала: «Нет, это не то». Наконец, очередная комната удовлетворила ее, видимо, и мы вошли. Трудно сказать, что здесь особенно привлекло Фею, все помещения были великолепны, но будь моя воля, я бы и сама выбрала именно эту комнату. Стены обиты нежно-зеленым шелком с узором из серебристых ветвей и листьев, а в центре возвышается кровать под балдахином. Вычурно и элегантно. Как это соединилось?

— Тебе нравится? — с торжествующей улыбкой, словно вручая долгожданный подарок, спросила Фея. — Надеюсь, здесь будет удобно.

— Безусловно! Спасибо большое.

— Не за что, не за что. Ты ведь и сама для нас как подарок. А теперь посмотрим, что подойдет из этого.

Тотчас две дамы распахнули огромный шкаф в стенной нише, где скрывалось радужное великолепие платьев, туфелек, лент, шляпок — все разного фасона, но того же блистательного рококо. Наряды были из легкой струящейся ткани, но ни одно и близко не походило на «живое» платье Феи.

— Н-нет, спасибо. Это уже лишнее.

— Вовсе нет, дорогая! Веселиться, так веселиться. Ты будешь великолепна. Помогите нашей гостье, — обратилась она к услужливым дамам, и вышла вместе со свитой.

Первым делом страшноватые фрейлины препроводили меня в роскошную ванную комнату. Не готовая к такому основательному подходу, я и тут попыталась взбунтоваться. Но, не говоря ни слова, а только вежливо улыбаясь, они так быстро и ловко раздели меня, что спорить было уже бесполезно. Тем более что ванна в виде огромного цветка каллы, наполненная теплой водой с пышными островками пены и лепестками роз, подмигивала фаянсовым глянцем.

Не оказывая больше сопротивления, я расслабилась и позволила этим странным женщинам подобрать волосы полотенцем, растереть все тело мягкими щетками, щедро намылить пеной, пахнущей шоколадом и пряностями, после чего окатить водой из больших глиняных кувшинов и вытереть пушистыми полотенцами. За расслабленным блаженством, которому невозможно было не поддаться, на самом краешке сознания мерцало удивление: как они сами умудрились не испачкаться и не промокнуть.

По-прежнему молча (изощренная ли это вежливость или бойкот), дамы помогли мне выбрать наряд и переодеться. Помня исторические фильмы, я уже предвкушала ужас необходимой сбруи в виде фижм, корсета и десятка нижних юбок. Но местная мода была куда проще и демократичнее, а увидев себя в зеркале, я удивилась: насколько хорошо смотрелся новый образ. То ли фрейлины постарались, то ли дело в волшебстве. Хотя бы того же вина. Ведь окружавшие меня дамы уже не казались такими уродливыми.

Вместе мы вышли через оранжерею на лужайку позади дома, где маленькие столики были накрыты к чаю. Остальная свита уже собралась, и хозяйка поманила меня к себе. Несмотря на многочисленное общество, слуга был только один — невысокий юноша, очень похожий на давешнего старичка и одетый точно так же. Причем прислуживал он только нам с Феей — остальные справлялись сами.

— Ты, конечно, проголодалась, милая, — пропела хозяйка, пока слуга наливал чай в столь хрупкую чашечку, что я боялась дотронуться. — Нужно подкрепиться перед развлечениями.

И то правда: немудреный завтрак был давно, и от одного аромата чая у меня требовательно застонало в животе, а стол предлагал такие вкусности, что стоило больших усилий не наброситься на все сразу. Глаза разбегались между серебряными блюдами, фарфоровыми тарелочками и вазочками с вареньем. Крохотные сэндвичи, мини-пирожные на любой вкус, воздушные булочки — еще теплые! — рядом с которыми томно поблескивали смородиновый джем и свежее масло, фрукты со сливками и роскошные шоколадные конфеты. Я очень старалась держать себя в руках, но все было так аппетитно, чашка моя неизменно пополнялась раз за разом, а остальные странноватые гости и не думали скромничать, с аппетитом уминая угощение. Правда, сам процесс не у всех выглядел аппетитно. Некоторые из монстров имели жвала, у кого-то рот открывался чуть не до ушей, а порой за вполне обычными губами скрывались острые тонкие клыки.

Похоже, все так увлеклись угощением, что не хотели отвлекаться на разговоры: за звоном бокалов и чашек, за мелодичным бряцаньем вилок я не расслышала ни слова. Но в целом обстановка была непринужденная, и это расслабляло. Можно выдохнуть, разжать пружину тревоги.

Как-то незаметно, по чуть-чуть я умудрилась попробовать все угощения, но не чувствовала ни тяжести, ни сонной сытости. Хозяйка практически не ела, зато усердно кормила сидящего рядом зверька — помесь болонки с гусеницей.

Я наконец вспомнила о том, как должен вести себя вежливый гость:

— У вас чудесный повар! Никогда не пробовала таких пирожных.

— Нет, дорогая, это просто волшебство. У меня весьма скромный штат прислуги. Только он, — и хозяйка кивнула на юношу в белом.

— А как же старичок, что меня встретил?

Она рассмеялась и сделала слуге знак. Тот вышел вперед, поклонился, а потом крутанулся на месте и превратился в старика. Я ахнула. А он улыбнулся — оборот — и с травы взлетела белая птица — та самая, что встретилась в лесу. Описав круг над нашими головами, птица в полете превратилась обратно в юношу, который легко приземлился, отвесил изящный поклон. Свита зааплодировала.

— Потрясающе! Значит, это он меня заманил?

— Да. Полезная способность (гордая улыбка мелькнула на губах слуги — и тотчас погасла), дарованная мной (глубокий поклон). Но довольно пировать — время хорошенько повеселиться! Волк и овцы!

Эти слова вызвали бурное ликование среди монстров. Очевидно, для них призыв был понятен. Началась суматоха: все засуетились, подхваченная общим потоком, я тоже встала и вслед за хозяйкой направилась к лужайкам парка.

— Не волнуйтесь, барышня, — прозвучало над самым ухом, и, оглянувшись, я встретилась с удивительно светлыми глазами юноши-слуги. — Игра простая. Волк с завязанными глазами будет на овечек охотиться, прочие же игроки — ему мешать.

— А кто есть кто?

Он не успел ответить. Мы как раз вышли на небольшой лужок, расчерченный узкими дорожками и полосками невысокого кустарника. В центре прохладно журчал фонтан. Хозяйка остановилась, свита, закружив водоворотом, замерла вокруг. Фея вытащила из кармашка (а может прямо из воздуха) пригоршню каких-то шариков и, задорно воскликнув: «Овцы!» — метнула их над головой.

Гости бросились ловить, я ошарашенно стояла на месте, как вдруг невысокий полненький мужчина, большими жвалами и длинными усами напоминавший жука, с поклоном протянул мне пойманный шарик. Это оказался бубенчик на ленточке. Стоявшая рядом дама помогла завязать ее на запястье. Пока мы возились, хозяйка выбрала «Волка», вручив узорчатый плотный шарф высокому мужчине, чье сходство с богомолом еще больше подчеркивалось второй парой рук. Что ж, если суть в том, чтобы ловить — он для роли идеально подходит. Свита была, видимо, того же мнения, ибо встретила такой выбор дружными аплодисментами. Мужчина раскланялся, как певец у рояля, и завязал глаза.

Игра точно оказалась легкой. Вместе с другими «овечками» я подошла к ловцу. Взявшись за руки, мы немного покружили вокруг него и бросились врассыпную. Бубенчики отзывались предательским звоном на малейшее движение, причем каждый звучал по-своему. Хотя никто не уточнял этого, я догадалась, что, как водящему запрещалось подглядывать, так нам нельзя было придерживать бубенчик, каким-либо образом заглушая его звук, или долго стоять на одном месте. Словом, мы должны были вести себя точь-в-точь как пугливые глупые овечки, в загон которых забрался страшный зверь.

Задача «волка» и так была нелегкой, а остальные участники всячески старались ему помешать, когда он нацеливался на какую-нибудь жертву: бросались наперерез, хватали за руки, разворачивали в другую сторону, запутывая. Кажется странным, что столь детская игра может заинтересовать взрослых людей, но все на самом деле было очень забавно: суматоха, вскрики, смех закружили нас в волшебном вихре. Половина «овечек» уже были пойманы и, сняв ленточки, покорно уселись в тени кустов. Оставшимся приходилось проявлять чудеса изворотливости, и все же то одна, то другая попадались в цепкие лапы. Наконец осталась только я — в немалой степени потому, что остальные игроки меня особенно охраняли. Однако теперь деваться было некуда, и, заставив «волка» попыхтеть, я все же попалась. И оказалась — по правилам игры — водящей.

Сменив бубенчик на повязку, я внезапно обнаружила, что не совсем слепа. Нет, ткань была достаточно плотной, и я не жульничала. Просто обычное зрение оказалось не единственным способом ориентироваться в пространстве. У меня словно активизировалось шестое чувство. Не видя, я видела, и теперь понимала, почему так шустро и уверенно двигался предыдущий волк. И все же не так просто было ловить овечек. Казалось, бубенчики звенят со всех сторон сразу, оглушая, но стоило кинуться на кого-то — промашка. Дело пошло на лад, когда я стала не столько реагировать на звук, сколько предугадывать по ним движения. Удивительное ощущение! Невозможное, пожалуй, в обычном мире. Наверное, так «видят» летучие мыши. Самое странное: иначе воспринималось и время. Оно было очень нестабильным. То казалось, что «охочусь» я уже несколько дней, то будто глаза мне завязали пять минут назад. За последней овечкой пришлось гоняться, по моим ощущениям, столько же, сколько за всеми остальными разом. Но я не чувствовала усталости: игра оставалась столь же увлекательной и азартной. Сделав непредсказуемый выпад, я схватила-таки последнюю жертву и, сдернув шарф, увидела хитрый прищур Хозяйки. Кто еще кого поймал.

— Теперь моя очередь! — воскликнула она и мгновенным движением завязала на моем запястье ленточку бубенчика.

Если я хоть что-то поняла в правилах, теперь мне следовало только мешать «волку». Но спорить глупо, да и убегать интереснее. И уж побегать пришлось изрядно! Фея, по какому-то капризу, охотилась целенаправленно за мной, удивительным образом распознавая голос моего бубенчика среди прочих. Однако когда я решила положить конец этому и поддаться, потеряла ко мне всякий интерес и поймала в числе последних. И так легко, походя, словно все время прекрасно видела меня. Я даже насторожилась. Но лишь на минуту. Это игра. Мы все играем. Да, боже мой, действительно все и всегда! Как я раньше не замечала.

«Волки и овцы» между тем закончились. Утомленные игроки присели на лужайке, где незаметно материализовались подушки и пледы. Хлопотливый юноша-слуга проворно обносил всех вином — тем легким, чуть искрящимся напитком, которым угостила меня Хозяйка в самом начале, и тарелочками с канапе. Я так проголодалась, что и не заметила, с чем они. Нечто вкусное, сочное, чуть кислое, чуть сладкое. То ли фрукты, то ли сыр, то ли свежее мясо — а может, все вместе. Внимание отказывалось цепляться за подобные мелочи. И дело было вовсе не в вине. Хоть я и выпила несколько бокалов, опьянение совсем не чувствовалось. Точнее, не было неприятных последствий, вроде нарушенной координации или заплетающегося языка. Веселящее действие напиток явно оказывал: все были оживлены, кавалеры галантно ухаживали за дамами, и я чувствовала себя совершенно свободно, как в компании давно знакомых людей.

— Итак, радость моя, тебе нравится? — лукаво улыбнулась Хозяйка, сидевшая рядом.

— Да! Все просто чудесно! Страшновато только, что сон вот-вот закончится, и я окажусь дома.

— О нет, — рассмеялась она. — Ничего подобного. Ах!

В этот момент на ее руку, державшую бокал, села большая лазоревая бабочка. Лишь на мгновение — крик спугнул ее, но вокруг порхало множество подружек, привлеченных, надо думать, ароматами вина и фруктов.

— Быстрее! Сачок! — скомандовала Фея.

Подхваченные воодушевлением, вскочили и другие. Дамы вооружились элегантными сачками. Мне тоже подали один. Бабочек за это время только прибавилось. Большие и маленькие, изящные — рассыпавшейся радугой они порхали над нами. Сначала я просто хотела рассмотреть их поближе, но одна девушка из свиты, оказавшаяся самой проворной, продемонстрировала истинную цель нашей энтомологической охоты. Как только ей удалось заарканить одну бабочку, та сразу притихла, далась в руки, и, когда удачливая охотница посадила ее на грудь, словно изящную брошку, бабочка замерла, чуть подрагивая крылышками, но не пытаясь взлететь.

Азарт овладел нами. Гоняться за красавицами и само по себе забавно, но получить живое украшение, с которым не могли сравниться никакие самоцветы!.. Бабочки были проворны, но и мы тоже. А пышные легкие юбки ничуть не мешали (пожалуй, это должно было меня насторожить, но… к чудесному быстро привыкаешь). Вскоре у каждого — на лифе, рукавах, кружевном жабо или прямо в волосах — появились новые драгоценности. У самых удачливых — больше дюжины. Надо сказать, зрелище охоты монструозных созданий, которые и сами-то походили на огромных насекомых, напоминало картины то ли Босха, то ли Пикассо. И трудно было сдержать смех, глядя как дама в воздушном платье, с длинными усиками над пышной прической и пугающими фасеточными глазами гоняется за бабочкой. Точь-в-точь гигантская стрекоза вылетела на охоту. Впрочем, смеялись все — уж до того радостное было настроение.

Между тем свободных бабочек почти не осталось, и гости переключились на птиц — небольших пичуг, вроде малиновок. Я не заметила, кто первый поймал такую, но и сама быстро включилась в игру. Пойманные птицы тоже становились ручными. Они или смирно сидели на плече, или порхали рядом. Причем самих птиц охота совершенно не пугала. Несмотря на шум и оживление, они не улетали с лужайки, наоборот: стая даже увеличилась. Но ловить их было, конечно, труднее. Летали они и выше, и быстрее бабочек. Это делало охоту еще интереснее, но требовало терпения. А терпением наша Хозяйка не отличалась. Устав преследовать одну упорную птичку, нервно взмахнула рукой, и прямо из земли вырос конь. Собственно, из земли, покрытой дерном, словно зеленой шерстью, он и состоял. Вскочив верхом, Фея проскакала мимо, так что я только ахнула. Заметив этот восторг, она рассмеялась, щелкнула пальцами, и прямо у меня из-под ног выросла тонконогая пара горячих зеленых лошадок, запряженных в маленькие санки. Я буквально упала на их сиденье, в руках оказались вожжи, туго сплетенные из травы, перевитой лентами. Пышногривые кони рванули, и мы помчались. А через несколько мгновений нас уже обогнала упряжка Феи. Санки скользили по траве совсем как по рыхлому снегу, да и лошадки были очень энергичны.

Все мои бабочки разлетелись, прическа растрепалась, но я ничуть не жалела. Азарт подхлестывал, и мне хотелось во что бы то ни стало обогнать соперницу. Я покрепче натянула вожжи, закричала: «Эге-гей!» — и сама рассмеялась — громко, во весь голос. Меня охватила ликующая радость жизни, движения, страсти. Тот самый миг «здесь и сейчас», прочувствованный как никогда прежде.

Мы мчались вдоль рощи, делая широкий круг мимо парка. Вот открылся во всей красе дворец с подъездной дорогой, но лошади скакали дальше, и вскоре я увидела прелестнейший каскад прудов с маленькими фонтанами и каменными мостиками на перемычках. Пахнуло водной свежестью. Я заметила кого-то возле беседки, заросшей диким виноградом. Мелькнувшую тень. Но тут упряжка рванула, приближаясь к передним саням, и я сосредоточилась на управлении. Было похоже на то, что Хозяйка решила таким образом показать мне все свои владения. Мы миновали пруды, и я увидела тот самый луг, о котором рассказывал дедушка. Луг, заросший алыми цветами. Они были тут как тут! Сочно яркие — кровавый ковер на зеленом просторе.

И вдруг Фея направила коней прямо на цветы. Я попыталась обогнуть луг, но моя упряжка упорно гнала следом. Будто ураган, мы ворвались в алое великолепие, вспарывая его копытами коней. Стебли жалобно стонали, облаком поднялась пыльца. Но когда, миновав луг, я оглянулась, ожидая увидеть его искалеченным, цветы по-прежнему разливались закатным озером, не смятые и не изломанные, словно стайка стрижей пролетела.

Эта шутка задела меня за живое. Я сосредоточилась, удачно преодолела поворот, и наконец-то поравнялась с Хозяйкой. Она приветствовала меня радостным криком, взмахнула рукой — движение замедлилось, лошади и сани стали терять очертания и ушли обратно под землю, а мы, еще немного пролетев по воздуху, спланировали вниз, оказавшись вновь на лужайке, где недавно играли. Только теперь здесь были накрыты столы — к обеду или к ужину — право, не знаю, день оставался все так же светел.

— Ах, как славно мы прокатились! — захлопала в ладоши хозяйка. — Ты отлично правишь, моя дорогая.

— Да, это было удивительно! Просто удивительно! Как же здесь красиво — и уходить не хочется. Словно в раю.

— А ты заметила что-нибудь особенное? — вкрадчиво спросила она. — Особенно волшебное.

— Не знаю… Все прекрасно. И луг — тот самый.

— Что видел твой дедушка?

— Да. Я так боялась, что кони его затопчут. Ну, и… пруды очень хороши. Да! Я видела кого-то там. Не заметила хорошенько. Какой-то человек в беседке.

Но хозяйка меня уже не слушала. Раздраженно передернув плечами, она резко захлопала в ладоши.

— Где все? Живее!

Свита поспешила к столам. Но стоп! Мне только показалось, что это знакомые страшилы. Передо мной стояли живые фигуры — господа и дамы — сплетенные из цветов и плюща. Это было одновременно прекрасно и пугающе. Они двигались так изящно, цветы — всех оттенков, кроме алого, сочетались в каждой фигуре безупречно. Но эти тонкие пальцы-веточки — суставчатые, когтистые, хищные, эти глаза — сердцевины цветов, обрамленные подрагивающими лепестками. Они смотрели! Даже моргали.

— Кто… это?

— Свита утомила меня. Постоянно болтают! И вот, я сделала для нас общество посимпатичнее.

— Вы сделали их?

— Да, получилось недурно, — снисходительно осмотрела она новую «свиту».

Два кавалера подошли с поклоном, чтобы подвести нас к столу. И вновь все было на высоте. Чудесный фарфор и сияющий хрусталь на белой скатерти, множество ароматных блюд, на которые невозможно смотреть равнодушно. Я сидела по правую руку от хозяйки, а рядом со мной — тот «цветочный» мужчина, что был назначен или назначился сам моим кавалером. Я окрестила его Ирисом за преобладающие цветы в «ткани» наряда, причем волосы и отделку камзола составляли незабудки. Из их соцветий были и глаза, внимательно следившие за мной, чтобы не оплошать — вовремя наполнить бокал или подать приглянувшееся лакомство.

Все ели с аппетитом, несмотря на свое растительное происхождение, отдавая должное не только овощам и фруктам. Сидевшая неподалеку дама, сплетенная из розовых и желтых роз, впилась острыми шипами-зубками в маленькую жареную птичку — должно быть жаворонка — и, мигом справившись с ней, облизнулась зеленым язычком. Куда это в них уходит? Неужели у каждого есть внутренности, перерабатывающие еду в компост? Пили они, правда, только воду.

Конец ознакомительного фрагмента.