32 мнения о COVID-19

Мария Божович

Мария Божович, журналистка и кандидат филологических наук, в период эпидемии коронавируса опубликовала на сайте «Правмир» серию интервью с известными учеными, медиками и другими экспертами о новом враге человечества. Вместе с читателями Марии удалось пройти нелегкий путь от неверия в серьезность вируса до обсуждения эффективности вакцины и опасения второй волны. Эта книга – попытка вспомнить и разобраться в том, как вирус охватил весь мир, какие проблемы обнажил и о чем заставил задуматься.

МАРТ

Коронавирус, о котором впервые заговорили еще в декабре 2019 года, добрался и до России. В Москве и некоторых регионах страны регистрируют первые случаи заражения. К этому времени количество подтвержденных случаев COVID-19 по всему миру превысило 100 тысяч. ВОЗ называет вспышку заболевания пандемией.

Россия, как и многие другие страны, закрывает не только международное авиасообщение, но и внутреннее. Многие россияне не могут добраться домой — границы закрыты.

Школьники и студенты переходят на дистанционное обучение — мир учится общаться по Zoom. Теперь защитные маски и перчатки стали неотъемлемым аксессуаром каждого жителя планеты.

В Москве и многих регионах страны вводится режим всеобщей самоизоляции и нерабочих дней с сохранением зарплаты. «Оставайся дома» — главный общественный лозунг следующих трех месяцев.

Начинается полномасштабная и затяжная борьба с новым врагом человечества.

Коронавирусу все равно сколько народу убить. Почему он опаснее многого, что мы встречали? Интервью с Георгием Базыкиным

— Коронавирус из новостных лент перекочевал прямиком в нашу жизнь. Например, друг моей дочери приехал из Лондона, а на следующий день у него была температура 37,5 и сухой кашель. Не без труда удалось вызвать врача из поликлиники, который взял мазок на тест и сказал: «Если через два-три дня не позвонят, значит, все нормально». Так два или три? А если не звонят, то это потому, что тест еще не готов, или он и отрицательный, или просто забыли? И сколько еще ждать, не выходя из дома? Вопросов много. Как «по уму» это должно быть устроено?

— В начале этой вспышки тестирование занимало неделю. Это долго. Семь дней в ожидании «то ли да, то ли нет» многие дома не высидят. Скорость — это первое. Второе — таких тестов должно быть достаточно много, чтобы каждого потенциально находящегося в группе риска и демонстрирующего симптомы можно было бы проверить.

— Почему не тестировать всех подряд?

— Тест не на 100% надежный. Вы получите довольно большую долю ложноположительных — когда у человека вируса нет, а тест скажет, что есть. Поэтому опираться только на результаты теста нельзя.

Но у нас есть другой надежный метод. Того, кто находится в группе риска, можно карантинировать. Люди это делали веками, до всяких тестов. Приехал из Италии? Самоизолируйся на две недели. Скорость распространения эпидемии зависит от того, насколько часто здоровые контактируют с больными. Любые меры, которые вы можете предпринять, чтобы это число контактов снизить, будут полезны. Китай пошел ва-банк, минимизировав частоту всех контактов, какие можно себе представить. В Ухане и в Хубэе было сделано для этого практически всё, вплоть до того, что где-то людей просто заперли дома: здоровых, больных, рискующих и не рискующих. Этот опыт оказался успешным. У эпидемиологов есть такой параметр — базовое репродуктивное число: сколько новых заражений случается на одно существующее. Допустим, я простудился, сколько людей в среднем я заражу той же самой простудой, чихая и кашляя, пока не выздоровею? Если я в среднем заражаю трех человек, то базовое репродуктивное число равно трем.

— Обычный показатель какой?

— Для разных болезней он очень разный. Для сезонного гриппа — около 1,5. Для риновируса, который вызывает простуду, — около 6. Для кори, если мы говорим о не вакцинированной популяции, он очень большой — 12—18. В случае с коронавирусом изначально речь шла о показателе 2—3. В Китае на одну инфекцию случались две-три новые. Если с этим ничего не делать, то будет рост по экспоненте: число инфицированных будет удваиваться каждые 6 дней. Но любые меры, которые вы можете предпринять, чтобы это число снизить, позволят что-то выиграть. Вы ограничиваете перемещение людей внутри города, между городами, кто-то не выходит из квартиры, где-то закрываются школы, часть людей изолируете в больницах — это всё помогает.

Когда китайцы приняли весь этот набор мер, показатель опустился у них ниже единицы. Если человечеству удастся достаточно быстро сделать то же самое на всем земном шаре, то будет очень хорошо. Но то, какие меры нужно принимать, зависит от стадии эпидемии. В начале перекрывать границы может быть полезно, но это потеряет актуальность, когда у нас начнутся случаи передачи вируса внутри страны. Тогда задачей станет сдерживание эпидемии. И важно, что будет происходить на этой стадии. Насколько эффективно вы выявляете новые случаи, быстро тестируете, получаете надежный результат, восстанавливаете контакты зараженного с другими людьми, изолируете и так далее. А также, насколько эффективно будет справляться ваша система здравоохранения с тяжелыми случаями. Это, если хотите, грандиозная проверка системы на прочность. Но мы можем ей помочь. Соблюдая принцип: заболел — сиди дома.

Борьба с вирусом опаснее, чем вирус?

— При нашем наплевательстве на дисциплину это нереально.

— Трудности возникают даже не только из-за отсутствия дисциплины. Когда вы закрываете город, запрещаете людям выходить на улицу, это не бесплатно. Дети не могут ходить в школу, взрослые не могут ходить на работу. Сейчас мировая экономика сильно упала из-за того, что китайская промышленность замедлилась. Все взаимосвязано, и мы чувствуем это и на себе, в России. Кроме того, это не бесплатно в социальном смысле, в психологическом смысле. Наверное, вы видели репортажи из Китая, как человек не может передать лекарства больной родственнице, потому что не может проникнуть в больницу, которая за кордоном. Одним словом, есть цена самого вируса, но есть и большие издержки защиты от него.

— Нужно выбирать, какие из них более фатальные?

— Да. И это сложно еще и потому, что у нас недостаточно информации про этот вирус. Например, в ситуации с гриппом очень помогает закрывать школы на карантин — грипп интенсивно распространяется через детей. С коронавирусом не факт, что это сработает настолько же хорошо. Судя по тому, что мы видим сейчас, дети болеют очень мало.

— Кто страдает в основном?

— Общая смертность — около 1—2% всех случаев. Это число сильно зависит от доступности здравоохранения, и в разных местах оно будет разным. Но среди маленьких детей смертность близка к нулю, да и заболевают они редко. А вот если вам 80 лет и вы заразились коронавирусом, то вероятность умереть — уже 15%. Так что, пока непонятно, какие именно меры будут более эффективными. То, что сейчас уже рекомендуется, безусловно, насколько-то поможет, но вдобавок к этому нужно быстро-быстро получать новые данные на этот счет.

— Сейчас Великий пост, потом Пасха — время скопления в церквях большого количества людей, причем именно пожилых. Что делать, отменять Пасху?

— Слава Богу, Пасху отменить нельзя. Но есть многое другое, что можно сделать. Я думаю, что нужно будет стараться избегать необязательных скоплений людей. Каждому из нас уже сейчас приходится принимать такие решения. У меня в лаборатории завтра будет семинар. Сегодня я думал, не провести ли его по скайпу. Решил пока всё же очно, а на той неделе посмотрим по ситуации. Кроме того, я руковожу биологической образовательной программой в Сколтехе, там тоже нужно принимать решение, отменять ли занятия. Опять же в российской, московской, ситуации у нас нет хороших данных о том, что называется «передачей вируса в сообществе». Можно ли сказать, что сейчас по улицам гуляет большое число инфицированных людей? Мы точно не знаем. Поэтому я пока не отменяю, но через неделю ситуация, возможно, изменится. Крупные события, на которые должно было собраться много людей, как вы знаете, уже отменяются, и это оправдано — чем больше людей, тем больше риск, что один будет инфицирован.

— Почему вы говорите, что нет данных по передаче в сообществе? Ясно же, что один человек заразит троих. Разве это не есть ответ на вопрос?

— А сколько людей в Москве инфицированы? Мы не знаем.

— А если полностью закрыть границы?

— Вы можете, например, в 100 раз уменьшить пассажиропоток, но полностью перекрыть сообщение невозможно. Все равно есть дипломаты, еще кто-то, кто должен ездить. Если вы перекроете границу на 99% и у вас по ту сторону границы количество заболевших будет расти по экспоненте, то на вашей стороне первый заболевший появится через две недели. Есть математические модели, в которых это уже посчитано.

Если бы умирал каждый второй, вакцина была бы сразу

— Но все-таки это позволит нам выиграть время.

— Да, это так, и это важно. Почему? Во-первых, мы ничего не знаем про сезонность этой новой штуковины. Возможно, она сама собой исчезнет летом, хотя я сомневаюсь. Основная вспышка вируса ТОРС (SARS), или атипичной пневмонии, произошла поздней весной, а ТОРС ближе всего к новому коронавирусу. Но в любом случае, отодвигая коронавирус на более позднее время, мы разводим его во времени с эпидемией гриппа. Сейчас у нас койки в больницах, аппараты ИВЛ, оксигенаторы и так далее заняты людьми, которые лежат с осложнениями от гриппа. Если на это наложится вспышка COVID, то людей некуда будет класть.

Второе. Лекарства. Вряд ли тут быстро появится что-то новое, но может обнаружиться уже известное лекарство, которое может помочь. Уже идут клинические испытания лекарств, люди пытаются понять, чем можно лечить.

— А вакцина?

— Маловероятно, что удастся создать ее в интересующие нас сроки, хотя все пытаются. Опять зависит от того, насколько будет тяжелая ситуация. Если она будет очень тяжелая, то какие-то стадии клинических испытаний вакцины можно будет сократить и пытаться использовать то, что уже есть, даже без 100% подтвержденной эффективности. Если бы смертность от COVID была равна 50%, то так бы, вероятно, и сделали. Но поскольку смертность от нее не 50, а все-таки 2%, то нужно думать про потенциальные побочные эффекты.

Старый грипп и новый вирус

— Откуда взялся этот вирус?

— Коронавирусы распространены среди теплокровных животных. На рынке в Ухане, скорее всего, было млекопитающее, от которого произошло первое заражение человека, но что это было за животное, мы точно не знаем. Известно, что исходным хозяином вируса были летучие мыши. Так было и с ТОРС, когда вирус передался от летучей мыши к виверре, а от виверры к человеку.

Вообще, люди часто приобретают новые вирусы от животных. Мы помним свиной грипп 2009 года, и птичий грипп, и MERS — ближневосточный респираторный синдром, который передался людям от одногорбых верблюдов. Человечество — это огромная арена для вирусов, для их деятельности. Естественно, любой вирус, который научится успешно размножаться в людях, с точки зрения естественного отбора будет иметь большое преимущество.

— И как они это делают?

— Вирус обычно не может распространяться в людях в том виде, в каком он передается между дикими животными. Ему нужно для этого приобрести какие-то дополнительные изменения. Например, вирусу птичьего гриппа, чтобы научиться передаваться между млекопитающими, нужно примерно 5 мутаций. В случае с нынешним коронавирусом очень похоже, что случились какие-то важные мутации, прежде чем он начал передаваться между людьми.

— Это правда, что от гриппа и ОРВИ умирают больше, чем от COVID-19?

— Пока правда. От гриппа каждый год умирают примерно от 300 до 600 тысяч человек. Мы все не очень волнуемся, это не в новостях каждый день, только потому, что все привыкли. Но смертность от сезонного гриппа составляет 0,1%. Смертность от этой новой дряни составляет от 1 до 2, а ВОЗ вообще говорит про 3%. Если коронавирус приобретет такое же неконтролируемое распространение, как грипп, то смертей будет гораздо больше. Счет пойдет на миллионы.

Грипп либо заражает, либо убивает. А этот?

— А сам он как-нибудь не сдохнет, как свиной грипп?

— Свиной никуда не сдох. Он остался с нами жить, и возвращается теперь каждый год в виде одного из вариантов сезонного гриппа. Но он оказался не таким опасным, как показалось с самого начала, опасность тогда была переоценена. Коронавирус тоже вполне может остаться с нами жить навсегда.

— А сейчас опасность не переоценена?

— По коронавирусу у нас уже гораздо больше данных, чем по свиному гриппу на самой ранней стадии. Данные по смертности, связанные с этим вирусом, уже сейчас довольно надежные. Я очень удивлюсь, если смертность от COVID-19 окажется переоцененной в 20 раз.

— Могут ли произойти мутации, которые сделают этот «ковид» либо безопасным, либо еще более опасным для человечества? Например, он станет смертелен и для молодых людей.

— Мы не знаем. Вирусы, которые сосуществуют с людьми тысячелетия, действительно, в среднем становятся менее смертельными. Просто потому, что вирусу, который существует с человечеством тысячелетия, не выгодно убивать своих хозяев, потому что тогда его потомки не будут иметь возможность вернуться в того же самого человека или его детей и внуков поколения спустя. Но совершенно новый вирус, который заразил 50 тысяч человек, а перед ним еще 7 миллиардов, — ему абсолютно все равно. Не сформировался еще механизм отбора, который мог бы сделать этот вирус менее смертельным.

Ведь как обстоит дело с вирусами гриппа? Они бывают разными. Бывают такие, которые связываются с клетками, находящимися в горле, а бывают — которые с клетками, находящимися в легких. Если он связывается в горле, я за неделю выздоравливаю, но в процессе заражаю кучу народа. Если связывается в легких, то я мало кого заражаю, но у меня возникает воспаление легких, я могу умереть. Если вирус приспосабливается к тому, чтобы больше людей заражать, он, благодаря этому, начинает меньше людей убивать.

Но совершенно нет гарантии, что с коронавирусом будет устроено так же. Может быть, он будет и заражать, и убивать. Предсказывать эволюцию этой штуковины я не берусь. Пока что мы должны победить вирус в том виде, в каком он есть у нас сейчас.

Заболеть два раза подряд? Вряд ли

— У нас может возникнуть иммунитет? Ведь от гриппа-то мы прививаемся каждый год заново.

— Вирус по своему устройству немного похож на планету, поросшую лесом. Корни — неизменяемая часть. А крона с листьями — белки на поверхности вируса — меняются каждый год. Наша иммунная система видит внешние части этих белков. Все эти кроны деревьев вирус может изменить, и, с точки зрения иммунной системы, это будет другой вирус, хотя внутри он не поменяется. Это та причина, по которой мы болеем гриппом каждый год заново. Но наш иммунитет уже со всеми вариантами гриппа, которые сейчас в человечестве циркулируют, насколько-то знаком.

А этот коронавирус — штука совершенно новая. По-видимому, высокая смертность отчасти связана с этой новизной. Если большая доля людей переболеет ею, то даже если она останется с нами жить и придет заново на следующий год, можно надеяться, что смертность будет ниже, хотя гарантировать это нельзя.

— Один и тот же человек может заболеть два раза, с интервалом в месяц?

— Действительно, были такие сообщения, но я в них не очень верю. Вы решаете, что пошло повторное заражение, когда у вас есть тест, который вернулся положительным, потом есть тест, который вернулся отрицательным, потом тест, который снова вернулся положительным. Но тест не стопроцентно надежный. Если промежуточный вариант вернулся отрицательным, — это, может быть, тест не сработал, а вирус никуда и не девался. Но, впрочем, легко себе представить, что мы сможем заболеть через год чуть-чуть измененным вариантом этого вируса.

— Вам сейчас интересно живется? Ученые и врачи ведь любят новые сложные случаи.

— Коронавирус — не единственная вещь, которой я сейчас занимаюсь, но, конечно, наблюдать эту вспышку в реальном времени с научной точки зрения очень увлекательно. Это самая хорошо прослеженная вспышка, которая у нас когда-либо была.

Ведь как было со свиным гриппом десять лет назад? Я только что студентам рассказывал. В марте началась вспышка, в июле появились первые надежные данные. А про нынешнюю вспышку мы уже через две недели знали довольно детально, как что происходит. Скорость, с которой сейчас поступают данные, действительно ошеломляющая. Наука уже делается не только в научных публикациях, но и в твиттере, и блогах. Раньше вы получали результат, скрупулезно писали статью, она проходила цикл рецензирования, все вместе занимало год или больше. Теперь же появились общедоступные серверы, куда можно выкладывать препринт. В этом есть свои минусы, но это очень интересно.

— В чем минусы?

— Там может быть написана любая ерунда, потому что никто еще статью не рецензировал. Например, писали, что в геноме этого коронавируса есть фрагмент, «вставленный» из ВИЧ. Или про то, что носителями вируса были змеи. За это хватаются журналисты, появляются фейк-ньюс, потом выходят опровержения, но уже поздно — кто-то уже где-то услышал какую-то ерунду и её распространяет. Но плюс в том, что вы под свое честное имя можете сразу поделиться своими результатами в сообществе. И, кроме того, можно фактически в режиме реального времени следить, как этот вирус изменяется, как распространяются новые мутантные варианты. Допустим, кто-то в Китае, в Италии, в Штатах секвенировал новую геномную последовательность и выложил ее в открытую базу данных. За считанные часы становится понятно, куда она ложится на эволюционном дереве, как соотносится со всеми остальными последовательностями, что означает. Это дерево рисуется и сразу же выкладывается для доступа.

— Говорят, что конкуренция в научном мире теперь такая, что ученому нужно как можно старательнее скрывать, что он делает, а не выкладывать свои открытия на всеобщее обозрение.

— Когда ты выкладываешь препринт, то до какой-то степени «столбишь» открытие за собой. Его уже будет трудно потом у тебя увести. Но вы правы, это вечная дискуссия — делиться результатами или скрывать до последнего, чтобы тебя не обошли на повороте. Мне кажется, что надо делиться. Но, возможно, я идеалист.

«Никто еще с таким не сталкивался». Что происходит с туризмом в период пандемии? Интервью с Владимиром Канторовичем

— Сейчас самое страшное время для турбизнеса?

— Бывало хуже. В 2014 году нас очень сильно потрепало. Спусковым крючком был Крым, конечно. Падение курса рубля и, соответственно, платежеспособности населения, ведь поездки за рубеж привязаны к доллару и евро. К этому присоединился, если помните, запрет на выезд представителям определенных профессий, в первую очередь так называемым силовикам.

В результате операторы забронировали огромное количество чартеров и гостиниц, проплатили часть вперед, а заполнить места не могли. К тому же они получали от клиентов предоплату за бронирование по одному курсу, а отдавать полную стоимость приходилось уже по курсу в 1,5 раза больше.

— То есть туроператоры выкупают заранее блоки мест в гостиницах и рейсы, а потом из денег, которые они получают от клиентов, это закрывают?

— Да, оператор вперед платит 10—30%, а потом, ближе к прилету самолета, оплачивает то, что осталось. Если задержит оплату, то людей не селят и не обслуживают. К тому же до 2014 года туризм рос, была эйфория, заказывали туров все больше, больше и больше. И как же нам аукнулась эта эйфория! К тому же обвал пришелся на пик сезона.

— А что происходит сейчас?

— Огромный плюс в том, что все [обвал рубля и пандемия коронавируса] началось на нижней точке сезона. Возвращать деньги за нераспроданные места в феврале гораздо проще, чем в июле. К тому же крах 2014 года был исключительно российской проблемой. А сейчас это проблема мировая.

Я не думаю, что итальянские гостиницы приставят российским туроператорам нож к горлу и станут требовать денег. Наоборот, сейчас все гиперлояльны друг к другу, потому что нет никакого дефицита гостиничных мест. Так что страшный сон туроператора — «долг перед гостиницей, долг перед авиакомпанией, не заплатишь — твоих туристов выкинут на улицу» — этого сейчас нет.

— Какие-то заграничные туристические направления сохранились?

— Да, порядка 15 стран. В том числе Таиланд. Вы можете полететь туда хоть сейчас, только не факт, что сможете вернуться. Ситуация меняется очень быстро, я знаю немало людей, которые не смогли в срок вернуться из стран, в которых они отдыхали. Но теоретически полететь можно, и кто-то летит. Аэропорты все же не совсем пустые.

— А люди, которые купили себе туры в Италию на май и июнь, они, возможно, никуда полететь не смогут?

— По 14-й статье ФЗ «О туризме», им обязаны вернуть все в судебном порядке. Но, во-первых, таких туристов мало, во-вторых, в судебном порядке возврат произойдет не скоро. С кем-то договорятся о переносе сроков.

Кроме того, мы, Ассоциация туроператоров России, работаем с правительством, чтобы убрали эту вопиющую несправедливость: для туроператоров форс-мажора нет, а для всех остальных — есть.

В одной и той же ситуации туроператор обязан возвращать туристу все до копейки, а авиакомпания не обязана.

Допустим, вы купили туристический пакет в Италию, в который, условно, входит билет 500 евро и гостиница 500 евро. Туроператор вам обязан вернуть всю тысячу в судебном порядке. А авиакомпания туроператору эти 500 евро возвращать не обязана. Мы по разным законам почему-то живем в одной и той же стране!

Хотя коронавирус — это общий форс-мажор. Ни у кого нет такой колоссальной, запредельной ответственности, как у туроператоров. Когда банкротится банк, то вам гарантируют 1,5 миллиона, а все, что свыше, — это ваши риски. А у туроператоров нет такой суммы, свыше которой ответственность не несется. Сколько бы тур ни стоил, они обязаны вернуть все до копейки.

— Меня удивляет, что в России вообще еще остался организованный туризм. Подавляющая часть платежеспособного населения все-таки пользуется услугами онлайн-сервисов. Визы тоже все делают самостоятельно.

— Количество туроператоров за последние 5—10 лет, действительно, сильно сократилось. Но у туроператоров есть свои преимущества.

Во-первых, если это групповой тур, с чартером и трансфером из аэропорта, то он намного дешевле. К тому же есть много людей, которые не владеют иностранными языками, им нужно, чтобы их водили за руку, иначе им неуютно, как мне неуютно в каком-нибудь китайском городе, где я не смогу объясниться даже с таксистом. Есть еще третья причина: туроператоры возвращают деньги. А попробуйте получить деньги обратно с сервиса бронирования жилья.

— Может быть, из-за эпидемии подрастет внутренний туризм, и все станут ездить по России?

— Давайте посмотрим, как будут развиваться события. Кто знает, когда закроют внутреннее пространство России для полетов?

Мы видим, что происходит в Европе. Там то ли это быстрее началось, то ли лучше считают, но перемещение внутри европейских стран закрывается. Люди из домов не выходят, а уж тем более не едут в другие регионы без каких-то сильных мотивов. Почему мы надеемся, что у нас этого не произойдет?

А дальше, что касается внутреннего туризма, — посмотрим. Если рубль будет и дальше падать, то на российских курортах цены, конечно, будут немного расти, но не в прямой зависимости от курса евро. А значит, многие туристы могут остаться в России.

— Каковы последствия пандемии — например, через год?

— С одной стороны, когда она закончится, будет невероятный эффект отложенного спроса. С другой — поскольку параллельно с вирусом еще развивается экономический кризис, будет безработица. Покупательская способность граждан здорово упадет.

— Так она во всем мире упадет, тогда и гостиницы, и перелеты подешевеют.

— О, это загадочная история с ценой на авиационное топливо, которая растет всегда, когда растет цена на нефть, и никогда не падает, когда падает цена на нефть. Не знаю, подешевеют ли авиаперелеты, а вот гостиницы — да, могут подешеветь.

Поэтому, когда все это закончится, будут разнофакторные вещи. Будет отложенный спрос, с одной стороны, колоссальный. Будут падения доходов населения, тоже очень существенные. Наверное, введут специальные тарифы, чтобы стимулировать отрасль, вновь приучить людей к мысли о путешествиях. Как быстро рынок будет восстанавливаться, предсказать сложно. Никто еще с таким не сталкивался.

— Вы могли бы сказать, что сейчас хороший момент, чтобы людям покупать себе авиабилеты на потом? На июль, например.

— В такой ситуации рекомендовать человеку купить дешевый билет в июле не могу, потому что дешевый тариф — невозвратный. Я бы немножко подождал.

Я на прошлой неделе разговаривал с главой Росавиации. Мы с ним обсуждали, что сейчас надо бы нам выступить с совместной инициативой: дать возможность, пока эта история не кончится, переносить туры и билеты бесплатно на более поздний срок. Некоторые авиакомпании, например, S-7, уже готовы так делать.

— А вернуть деньги полностью, даже по невозвратному тарифу?

— Но тогда правительство должно компенсировать авиакомпаниям убытки — иначе они обанкротятся, возвращая нам деньги. Это никому не выгодно.

— В общем, надо в духе времени обнулить все долги, а дальше начать с чистого листа?

— Обнулять все долги, наверное, тоже несправедливо. Кто-то набрал кредитов, и ему все простили? Это, знаете, кому война, а кому мать родна. Просто надо проявлять сейчас какую-то солидарность, не топить друг друга. Поставщик услуг, кто бы он ни был, должен лояльно относиться к туристу, потому что каждый клиент скоро будет на вес золота. Если нет денег, гарантировать, что он этим билетом в Рим сможет воспользоваться вплоть до 2025 года без всяких доплат. Ну и туристу, соответственно, не надо пытаться банкротить авиакомпанию, ему же будет хуже в результате. Самое время начать друг другу помогать.

Рейсы отменили, границы закрыли. Как россияне за рубежом переживают пандемию коронавируса

«Жена улетела за лекарством, и ввели карантин»

Федор Сваровский, Черногория:

— Я уже четыре года живу в Черногории, и моя жена все это время ездила туда и обратно, а теперь, наконец, решилась на переезд. Прожила два месяца, отправилась в Москву навестить маму и купить мне лекарства, которые здесь нельзя заказать. Я был против этой поездки. Но поскольку в нашей семье имею репутацию паникера, то малодушно решил промолчать.

А зря! Жена улетела, а в воскресенье стало известно о карантине и отмене полетов. Мы срочно взяли билет на последний оставшийся рейс Montenegro Airlines. Но выяснилось, что на борт пускают только людей с черногорскими паспортами или с видом на жительство, а его у Кати нет.

У многих была сложная ситуация, даже начальник авиакомпании приехал в аэропорт разбираться. Но какие тут варианты? Никаких. Montenegro Airlines — государственная компания, а у нас в Черногории нестабильная политическая ситуация, и все боятся сделать какой-то неверный шаг.

Плюс никто никогда не сталкивался с пандемией и не понимает, как себя вести. Все страшно перепуганы.

К сожалению, у меня нет документа об инвалидности, хотя я не могу передвигаться без ходунков или инвалидного кресла. Но, даже если бы такой документ мог как-то помочь, не факт, что это бы случилось. Так что единственная надежда, что Черногория сделает поправку на воссоединение семей.

Прошло всего три дня, ситуация меняется ежечасно. В Черногории очень много русских, которые не могут вернуться в Россию. Но сейчас вроде бы договорились на уровне МИДов о рейсах, которые вывезут россиян и привезут черногорцев. Я очень рассчитываю, что на этот рейс попадет и Катя.

«На улицах военные, а в Россию нельзя вернуться»

Александр Гаврилов, Перу:

— Мы собирались вылетать из Лимы, и тут выяснилось, что наш рейс отменен. Я хотел купить места на другой, но, поскольку еще тысячи людей вокруг меня пытались сделать то же самое, сеть быстро легла. Самолеты улетали полупустые, потому что ни у кого не было технической возможности купить билет.

Я видел пару из Австралии, бабушку и внучку, они были в полнейшей растерянности: бабушка по возрасту в группе риска, улететь нельзя, возвращаться некуда. Гостиницы закрываются и отправляют сотрудников в неоплачиваемый отпуск. Какая-то американка в аэропорту говорила: «Мы стоим в очереди уже два с половиной часа, но ведь билетов нет и не будет». В какой-то момент стало страшно. Но потом национальная гвардия в касках и с прозрачными щитами в человеческий рост заняла помещение «для обеспечения порядка» — и наступил момент счастливого фатализма. Стало ясно, что изменить все равно ничего нельзя.

Никакой возможности вернуться в Москву у нас с женой в ближайшее время не будет. Но при этом из Лимы все равно хотелось бежать. Столица Перу с самого начала показалась нам не самым гостеприимным местом: жарко, на улицах неспокойно. К тому же после введения карантина здесь грозили репрессивными мерами всем, кто ходит по улицам не по одному. Никаких особенных жестокостей в итоге не было, военные просто патрулировали улицы и следили за тем, чтобы аптеки и продуктовые лавки были открыты, а бары, кафе и рестораны — закрыты. В общем, в Лиме неуютно.

Зато есть тихий, красивый и живописный горный Куско. Мы решили лететь туда, тем более что и жилье там легче снять. Но на внутренний рейс билеты тоже купить было невозможно. Система авиабронирования прочно лежала. Тогда я попросил свою московскую коллегу и подругу забронировать нам билеты — у нее хотя бы был работающий интернет. И Лена — спасибо ей! — бросила все, купила два последних билета, и мы с женой сели в полупустой самолет.

Сейчас мы в Куско. Нам очень помог русскоязычный гид, которого посоветовали друзья. Дело даже не в языке. Я испанский понимаю, но это совершенно не помогает искать жилье в чужой стране и ориентироваться в ситуации военного положения. Так что на сегодняшний день мой главный вывод: деньги важны, но еще важнее человеческие связи и система горизонтального информирования, чтобы люди в безвыходной ситуации не чувствовали себя совершенно беспомощными. Если бы не друзья, я не знаю, как мы бы справились. На посольства, авиакомпании, официальные представительства надежды нет.

«Сутки стояли на границе с Польшей без воды и еды»

Мария Петрова, Германия:

— Мы с мужем поехали в отпуск на машине в сельскую Германию. Взяли с собой двух собак. Их не с кем оставить — наши дворняги со сложным характером. На обратном пути подъезжаем к границе с Польшей — и тут огромная пробка.

Мы стояли вместе со всеми фурами, без движения. Ни воды, ни еды — только те запасы, которые были с собой. В туалет тоже не сходишь. Просто огромный кусок трассы. Прошли сутки — и тут мы узнали, что стояли зря. Пускают только граждан Польши, а все остальные — до свидания.

У нас не было интернета, только телефонная связь. Нам помогли, позвонили в российское посольство в Польше, и там сказали: «Оставляйте машину, где хотите, берите билет на самолет, иначе придется ждать минимум 10 дней».

Пока что у нас есть деньги на гостиницу, а потом? Мы же не рассчитывали, что столько времени будем находиться в Германии.

Мне кажется, что через 10 дней границу не откроют. Была идея ночевать в кемпингах, но сейчас не сезон, там холодно.

Мы сегодня приезжали в посольство РФ в Берлине, но оно с 16 марта закрыто на все замки, а когда откроется — неизвестно. На горячей линии посольства посоветовали поехать на машине в Швецию, оттуда в Финляндию — и дальше на машине через Питер. Хорошо, что мы их не послушали! С Финляндией границы закрыли на следующий день.

«Рай хорош, но по чуть-чуть»

Руслан Чанидзе, Шри-Ланка:

— Я улетел в Шри-Ланку 10 марта, когда острой ситуации с коронавирусом еще не было. А несколько дней назад авиакомпания Flydubai отменила мой обратный рейс. Сейчас остров не принимает самолеты, только вылетают рейсы у некоторых перевозчиков.

Никакие экскурсии не проводятся, все парки, прогулочные места, достопримечательности тоже закрыты. Но пляж Мирисса, где я отдыхаю, открыт, магазины тоже работают. Мирисса славится экскурсией «Наблюдение за китами», я хотел завтра, на свой день рождения, выйти в океан. Собственно, я для этого сюда и приехал. Но катера в море тоже не ходят. Хотя еще пять дней назад все было открыто и все экскурсии проводились.

Авиакомпания предлагает мне забрать деньги за билеты, но что мне с этими маленькими деньгами делать? Все стыковочные рейсы отменены, пока в Россию летает «Аэрофлот», но ценник неприятный для бюджета, и каждый день цена на билеты растет. Рейс Коломбо — Москва сегодня — 35—40 тысяч. Я свой билет покупал за 28 тысяч туда-обратно. Мне кажется, в чрезвычайной ситуации такого не должно быть. Ценовой демпинг недопустим в условиях, когда люди не могут вернуться на родину.

Виза у меня сроком на месяц, но я не хочу находиться здесь до 10 апреля. Пока материальных убытков я не терплю. Естественно, переживаю, постоянно проверяю телефон, почту, жду информацию, не могу спокойно отдыхать. Хочется 24 марта вылететь в Москву, хочется оказаться дома в своей квартире. Рай хорош, но по чуть-чуть.

«Местные жители прятались от нас, боясь заразиться»

Тая Евграфова, Перу:

— Мне давно хотелось посмотреть знаменитую долину Наска и Мачу-Пикчу, это путешествие я запланировала еще в ноябре. Накануне особых предупреждений в марте насчет Южной Америки еще не было, опасность пока представляли лишь Азия и Европа. И 7 марта я вылетела в Перу через Амстердам, в аэропорту сидела в маске.

В самый разгар путешествия, когда мы с группой находились на вершине горы Мачу-Пикчу, все 11 россиян и 10 украинцев дружно получили уведомления, что наши рейсы отложены. В этот момент на древней горе было очень шумно. Мы начали обсуждать, как можем добраться до Родины.

Сначала Перу закрыло сообщение, но соседние страны были открыты. Я думала поехать в Эквадор, где живет моя подруга. Но Эквадор закрыли. Обсуждаем Мексику, Мексику закрывают. Говорим о Бразилии — Бразилию тоже закрывают. И мы поняли, что обратных дорог практически не остается.

Поэтому мы продолжили путешествовать и смотреть Перу. Приехали на берег озера Титикака. И рано утром, когда мы должны были плыть на острова, нам объявили: в стране перекрывают сообщение между регионами. Поскольку все экскурсии отменили, мы решили вернуться в столицу — Лиму. Добирались с большим трудом — ехали сквозь плотный туман.

Местным жителям запретили продавать туристам чай, кофе, еду. При виде европейцев они просто прятались из страха заразиться.

Купить что-то можно было лишь на заправках, но там мы могли купить только кофе, воду, йогурты, чипсы, печенье. На таком питании 30 часов мы и добирались в Лиму.

Заселились в отеле, платим за него из своих денег. Находимся на связи с посольством. Нас обещали эвакуировать при первой же возможности. Визовых проблем нет пока, но посольство сказало, что поможет, если мы задержимся дольше. Мы можем находиться в Перу 30 дней без визы, то есть до 7 апреля.

Паники нет, группа состоит из адекватных людей. Все понимают, что это стечение обстоятельств, в котором никто не виноват. Пока ни у кого не возникло и финансовых проблем, но одно дело неделю здесь пробыть, другое — месяц, как будет дальше, я не знаю. Гулять по городу не рекомендуется, только до магазина и обратно.

Дома меня ждут трое детей, младшие сейчас под присмотром старшего сына и его жены. Я за них спокойна, но, конечно, хочется домой, к своим.

«Самоизоляция — это еще не главный вызов». Юрий Сапрыкин — о солидарности во время эпидемии

— Мне кажется, ситуация, когда люди по всему миру в одночасье оказались заперты, — это какой-то новый культурный вызов. Какие выводы из него сделать? Возможно, даже положительные, хотя ситуация очень тревожная?

— Мне кажется, это еще не вызов. Ничего еще не началось. То, что мы сейчас переживаем временные неудобства, или пытаемся найти в этом какие-то новые возможности — это все вообще к сути дела никакого отношения не имеет.

Тот вызов, перед которым оказались сейчас в Италии, — это не проблема, чем заняться в дни карантина. Гибнут сотни и сотни людей. И, честно говоря, я не вижу причин, по которым у нас ситуация должна развиваться принципиально иначе. И по сравнению с этим отсутствие гречки в магазине или невозможность улететь на выходные в Черногорию — в общем, ничто.

— Может быть, нет оснований для такого пессимизма? Мы, конечно, сейчас рассуждаем как обыватели, но даже люди, весьма критически настроенные по отношению к системе российского здравоохранения, говорят, что инициативы, в частности, московских властей — в целом правильные.

— Возможно, москвичам действительно ничего особенного не грозит — здесь довольно быстро начали закрывать места массового скопления людей (за пугающим исключением метро), здесь лучшая медицина, здесь технологичный собянинский менеджмент, вообще, это Москва. А что в других городах? Как будут обстоять дела в Улан-Удэ?

Я думаю, что в этой истории так или иначе будут проявлены все базовые параметры. Сверхцентрализация — она и во время эпидемии сверхцентрализация. Если в Москве лучшие театры, дороги и новогодняя иллюминация, то и аппаратов искусственной вентиляции легких здесь будет больше всего, и работать они будут исправно. Но на некотором, довольно небольшом расстоянии, за МКАДом, начинается дикое поле. И в борьбе с эпидемией — я очень этого боюсь — будут те же различия.

— А может так быть, что катастрофа наступит, а мы и не узнаем?

— Здесь вступят в силу другие базовые параметры — скажем так, особенности передачи информации вдоль вертикали власти. Все, что мы видели в фильме «Чернобыль». Страх раскрыть реальное положение дел, даже не потому, что может начаться низовое недовольство, а потому, что страшно прогневать начальство. Вся эта пирамида работает на то, чтобы никоим образом не нарушить покой вышестоящих лиц, вплоть до первого — и сохранить тем самым свое место. Поэтому информация может подвергаться разным непредсказуемым искажениям.

И второй, напрямую вытекающий из первого и точно так же не изменившийся со времен Чернобыля параметр системы — то, что официальной информации никто не верит. И на этой почве начинают расцветать диковинные слухи. Что Москву ночью будут опылять дезинфицирующими веществами с вертолета, что по квартирам ходят люди в костюмах химзащиты и распыляют усыпляющий газ, сведения о пользе водки или бани в борьбе с заразой — тоже вечная тема. Тем более, во времена Чернобыля не было WhatsApp, а сейчас слухи (даже в более спокойные времена) гуляют по родительским чатам, как лесные пожары. И поэтому, как сейчас говорят, «в моменте» будет сложно понять реальную картину. Наверное, для этого нужно, чтобы через 25 лет об этом сняли сериал на HBO.

Вполне возможно, мы на пороге большого общенационального испытания, к которому мы не готовы как минимум психологически — а возможно, и технологически, и административно. Мы его как-то пройдем. Конец света не наступит, в России случались напасти и не такого масштаба. Но мы, конечно, не вернемся в тот мир, каким он был еще в декабре 2019 года.

Многие врачи потеряют здоровье, покой и сон

— Есть такая штампованная фраза «мир не будет прежним». Но в данном случае, это правда. Пандемия, действительно, коснулась всех стран. Есть какое-то совершенное новое ощущение общности, общей беды.

— Это совершенно поразительное ощущение — видеть, как развивается первая на нашей памяти по-настоящему глобальная катастрофа. Есть такое избитое выражение — «чужой беды не бывает», но в обычное время все равно переживать за всех одинаково не получается. Ты всегда кого-то включаешь в свою картину мира, а кто-то остается за ее пределами. Но сейчас происходит буквализация этой метафоры: беда на всех одна, в Нью-Йорке, и в Руанде, и у тебя под окнами происходит примерно одно и то же, может быть, немного в разной динамике.

Другое дело, что проблема общая, но способы ее разрешения и последствия будут разные. Уже сейчас они в Китае одни, в Италии другие, в Великобритании третьи. Все зависит от того, какие решения принимают чиновники и эксперты, — и отчасти от того, как работают коммуникации между обществом, чиновниками и экспертами.

Я даже не могу сейчас сказать, где эта коммуникация лучше выстроена — именно с точки зрения борьбы с вирусом. Это такая ситуация, в которой мы не можем сказать, смотрите, как в Китае все получилось ужасно, потому что у них авторитарная власть и человеческая жизнь стоит недорого, а в Британии все будет хорошо, потому что у них демократические традиции. Непонятно, какую роль именно в этом вопросе играют демократические традиции.

Что точно играет роль — это степень доверия к чиновникам и экспертам, а также степень общественной солидарности. Наверное, там, где эти параметры выше, выйти из кризиса будет легче. Мы видим, как в Европе и США общество требует от властей не только запретительных мер — немедленно закройте метро и спасите нас от этого проклятого вируса — но и формулирует свои экономические требования: мы теряем работу, мы разоряемся, нам в одиночку не выплыть. Какими бы вы, чиновники, ни были суперкапиталистами и неолибералами — помогайте. И этот запрос оказывается услышан, мы видим, как на него, не успел он еще прозвучать, реагирует тот же Трамп или европейские лидеры.

Прозвучит ли такой запрос у нас в России и какова будет на него реакция, я не знаю. Это тоже интересный тест. Что нас обеспечат тестами на коронавирус, я не сомневаюсь, а вот пройдем ли мы это испытание на солидарность — вопрос.

Начальство, конечно, будет пытаться использовать ситуацию обычным образом — в эти тяжелые дни мы должны сплотиться в едином порыве и проголосовать за то и за это. Но почему-то это сплочение понимается как-то односторонне: ок, мы сплотимся. А начальство готово сплотиться с теми, кто прямо сейчас теряет свою работу или отправляется в бессрочный неоплачиваемый отпуск? С теми, кто не сможет из-за взлетевшего курса купить импортные лекарства? С разными необязательными, но уже привычными и необходимыми маленькими книжными магазинами или фермерскими лавками? Я уж не говорю про собственно людей заразившихся и заболевших? В какой форме должно произойти это сплочение, чтобы все эти пострадавшие от кризиса и карантина люди его почувствовали? Мы очень сочувствуем бедам наших нефтяников, у них там все падает и рушится, а они нашим? А лечить нас, в случае чего, тоже будут «в едином порыве» — или сначала тех, кто может «решить вопрос» с главврачом, а потом всех остальных? Это еще и тест на уровень взаимного доверия, конечно — и чем выше оно, тем больше шансов быстро выплыть из этого водоворота.

— Мне кажется, это утопия. Граждане традиционно не доверяют власти, а власть довольно равнодушна к гражданам. У нас-то в стране точно.

— Посмотрим. Было бы очень странно, если бы начальство в этот момент сказало обществу: «Ну что же, разорились ваши авиакомпании, турагентства, рестораны, кафе, концертные залы и так далее — это ваши проблемы. Вы просто неправильно выбрали профессию. Давайте справляйтесь как-нибудь сами, а у нас тут Конституция, День Победы, нефть, Сирия и прочее». Было бы замечательно, если бы начальство для разнообразия повело себя каким-то иным образом. Оно в какой-то момент должно — я не экономист, и наверное, любой профессор РЭШ за эти слова разнесет меня в пух и прах — но я бы сказал, что наша власть должна стать немного социалистом. Помочь тем, кто идет на дно.

Но дело даже не только во власти. Есть врачи, например. Сейчас настанет критическая ситуация, когда они будут делать все, что могут, но где-то этого будет недостаточно, и их начнут обвинять в некомпетентности, в обмане, в том, что они лечат не так и не тех. Они будут находиться под очень серьезным давлением общественного мнения. Как этот сюжет будет развиваться в экстремальной ситуации? Это вопрос ужасно чувствительный и болезненный. Потому что, если ты работаешь по 24 часа на передовой, с риском заразиться, а тебе со всех сторон говорят, что ты криворукий костолом, а также жулик и вор — ну, ни к чему хорошему это не приведет.

— В Испании врачам каждый вечер аплодируют на балконах.

— Это замечательно. Но можно даже не аплодировать, достаточно не писать гадости в фейсбуке, не распускать слухи в WhatsApp. Я бы исходил из презумпции, что врачи будут делать все, что в их силах. Многие, наверное, потеряют на этом здоровье, покой и сон. Если они не смогли помочь вашему родственнику — возможно, вот эти конкретные врачи, которые не смогли, виноваты в этом меньше всего. Или виноваты как часть крайне несовершенной системы здравоохранения, с которой мы к этому моменту подошли. Но ведь и система эта тоже возникла и существует с нашего молчаливого согласия.

— Зачем обязательно искать виноватых?

— Это естественная человеческая реакция. Тебе уронили на голову кирпич, и ты, пока еще находишься в сознании, немедленно начинаешь смотреть, кто на тебя его кинул. Но тут вопрос в глубине рефлексии. Стоит ли бросаться на первого человека, который попадается нам на глаза и до которого мы можем дотянуться?

Когда я задаю эти вопросы, я понимаю, что они отчасти риторические, в них заложен отрицательный ответ. А с другой стороны, если проговорить все эти риски заранее, есть надежда, что у нас хватит мудрости вести себя иначе и не срываться на стрелочника, не становиться заложником собственных эмоций, даже если для них будут все основания.

Человек и государство — не обязательно хищники

— Может быть, мы выйдем из этого кризиса с каким-то положительным опытом новой солидарности?

— Если даже так — он дорого будет стоить. Как говорил Черчилль, не могу обещать нам всем ничего, кроме крови, пота и слез. Да, наверное, мы выйдем окрепшими и станем лучше. Но может быть, было бы еще лучше, если бы все остались живы.

— Есть и веселое. Его много, и не только бесконечные шутки про гречку. Я хохотала на днях, когда встретила на YouTube песню преподавателя американского колледжа о трудностях перехода на онлайн-обучение. Он очень смешно переделал песню I will survive, и ее с удовольствием слушали учителя из России. Проблемы у нас, действительно, общие. Мир стал глобален, несмотря на закрытые границы. Меня это радует.

— Меня тоже. Мы все-таки немножко дети перестройки. Когда мы вновь оказываемся в ситуации, где вдруг становятся актуальными какие-то идеологические конструкции, которые грели нам душу в то время, мы испытываем невероятное облегчение. Общечеловеческие ценности, новое мышление, все, за что выступали Горбачев, Саманта Смит и Катя Лычева. Мы снова, как в детстве, принадлежим единому миру, нет никакого геополитического противостояния, это все Путин придумал или там, Збигнев Бжезинский.

Я сейчас с некоторой иронией об этом говорю, но мы ведь в самом деле верили, что есть какая-то общая гуманистическая, общечеловеческая основа, которая нас всех удерживает вместе на этой планете. И что в экстремальных ситуациях она работает лучше, чем какие-то стратегии взаимного сдерживания, слияния-поглощения и так далее. И что человек или государство по своей природе — не обязательно хищники. Иногда это птицы, которые вместе летят по льдистому арктическому небу и должны друг друга поддерживать, чтобы долететь до цели. Так думаем мы. Но что думают в этот момент deсision-makers, или политические акторы, или как их еще называют? Словом, люди, принимающие решения?

К вопросу о принятых недавно решениях. Сейчас опять меня разнесет в клочья любой экономист, но я со своей обывательской колокольни скажу: зачем было в разгар этого, по всей видимости, уже глобального кризиса затевать ценовую войну за нефть? Чтобы выдавить американцев с рынка? Не будет больше никакого рынка. Мы сами зачем-то стреляем себе в ногу в тот момент, когда эти ноги уже гангрена пожирает.

В общем, с одной стороны, есть наш интеллигентский «абстрактный гуманизм», с другой стороны — большая власть и большой бизнес, у которых сознание устроено совсем иначе.

— Скажите как человек, делающий проект «Полка», посвященный литературе. У вас есть какая-то книга, которую вы бы посоветовали прочесть или перечитать, потому что она больше всего созвучна сегодняшнему дню? Мой топ-3 — это «Декамерон» Боккаччо, «Пир во время чумы» Пушкина и «Чума» Камю. А какие у вас предложения?

— На самом деле, Альбер Камю во многих отношениях был бы сейчас полезен. Он же писал не про эпидемию и не про бактерии, а про социальное зло — фашизм. И про готовность самых разных людей перед лицом этой чумы сплотиться и преисполниться мужества. Я хотел бы вспомнить книгу не про болезнь, а именно про мужество. Самый очевидный пример — «Властелин колец». Как стать этим хоббитом, который непонятно зачем идет по темному лесу, тащит куда-то это кольцо? Ему больно, страшно, он каждую минуту ждет беды, со всех сторон его подстерегают опасности. Но идти все равно надо. Вот сейчас, по-моему, такая книжка нужна.

«Мы круглосуточно готовы принимать пациентов». Руководитель реанимации Коммунарки Александр Боярков — о ситуации с вирусом и сценариях

— По состоянию на 26 марта у вас было два человека на ИВЛ. Вы ждете какого-то прироста в ближайшие дни?

— Как бы сказать мягко… Оптимизм у нас, безусловно, есть. Большого прироста не ждем, но готовы ко всему, конечно.

— В палатах есть свободные койки?

— Конечно, есть. Про другие больницы не скажу, но мы находимся в режиме круглосуточной готовности и готовы постоянно принимать пациентов.

— Но порядок госпитализации, как я понимаю, изменился?

— Согласно приказу, который действует с понедельника, госпитализируются только пациенты в группе риска — беременные и пожилые, с серьезными симптомами. Все остальные самоизолируются, в том числе от членов семьи.

— Если больной находится в группе риска, его привозят в Коммунарку и на месте сразу сделают тест?

— Если врачебная бригада определяет, что пациенту требуется эвакуация, то по нашему стандарту мы обязаны проводить тесты. Это трехступенчатая процедура, она проводится на первый, третий и десятый дни пребывания. Два отрицательных результата — критерий для выписки.

В Москве сделано все возможное

— Недавно группа ученых смоделировала закономерность, как может распределяться нагрузка на ИВЛ при условии взрывного роста заболевания. Они пишут, что «если не удастся сплющить кривую», то прогнозное количество больных на один ИВЛ составит от 7,4 в Ханты-Мансийском округе до 210 человек в Калужской области, где выше плотность населения.

— Понимаете, все эти гипотезы, расчеты по теории вероятности — может быть или не может быть… На сегодняшний день существуют два сценария: итальянский, тяжелый, и китайский — скорее неплохой. Но мы можем пойти своим путем. Может быть, наш результат будет даже лучше.

Сегодня, мне кажется, мы, уже имея пример Италии перед глазами, делаем выводы и находимся на шаг впереди. Они ведь сначала не верили в опасность, гуляли на карнавале. А мы заранее стали готовить стационары к приему больных. Мне кажется, что в Москве сейчас сделано все возможное.

— Все же нам несказанно повезло, что стационар в Коммунарке был фактически готов к сдаче в эксплуатацию?

— Стационар готовился к плановому открытию в середине марта — в начале апреля. Персонал был практически набран. В какой-то момент экстренно было принято решение, что, по сути, это идеальное место, чтобы начать бороться с возможной готовящейся эпидемией. Больница была развернута максимально быстро. Конечно, в первые дни нам помогали другие стационары, в том числе все московские. Если нам требовались дополнительные силы, мы с чем-то не справлялись, нам всегда помогали.

Не только наша больница, но и другие, все мы вместе — команда. Такое впервые в моей практике и очень мне импонирует.

— При этом больница в Коммунарке является чем-то вроде ресурсного центра для других клиник? Вы обучаете их, проводите тренинги.

— К нам приезжают из других стационаров, смотрят, как у нас организован процесс, и понимают, где и что нужно доработать. Все учатся в режиме реального времени, потому что никто из нас не сталкивался с пандемией. В начале прошлого века мы не жили, испанку не застали.

Опасность заразиться есть всегда

— Каким образом вы попали на работу в Коммунарку?

— До февраля я работал в другой больнице, а дальше предлагалось, что здесь, в 40-й, я буду заведующим отделением анестезиологии. Но то, что это случится внепланово, стало, конечно, сюрпризом. Впрочем, в профессии анестезиолога-реаниматолога редко все идет по плану, поэтому мы всегда ко всему готовы. Если происходит какая-то беда, неважно где, — ты должен приехать помочь. Четко работать по расписанию не получится. На заводе в шесть часов вечера прозвенел звонок, а у нас плановая операция продолжается. Эта работа — точно не только для зарабатывания денег.

— В чем для вас сейчас главный драйв вашей работы?

— Смотрим на пример европейских соседей, как там анестезиологи смогли сплотиться и организоваться. Хочется и здесь работать так же или лучше. Выраженное командное чувство в непростых условиях — это здорово.

— А заразиться от пациентов не боитесь?

— Такая опасность есть всегда, не только сейчас. Но в своей рутинной, ежедневной практике мы все же работаем, имея более низкий класс защиты. А сейчас у нас костюмы, респираторы, маски, две пары перчаток, в так называемой грязной зоне — то есть в палатном корпусе, — мы их не снимаем.

— Как складывается ваш рабочий день?

— Приходим, переодеваемся в нашу стандартную медицинскую одежду, затем происходит конференция, если нет дежурства. После этого идем на свои рабочие места — либо в приемное отделение, либо в реанимацию. Принимаешь пациентов, проводишь скрининг, определяешь место, куда будет транспортирован пациент. Назначается терапия, необходимые исследования. Но вот сегодня я был в основном в отделении реанимации. Туда пациенты не поступают, а переводятся из отделения.

— Сколько больных сейчас в реанимации? Вот те самые 2 человека на ИВЛ? Еще кто-то?

— Состав пациентов в реанимации все время меняется — кто-то переводится обратно в палату, поступают новые. Сегодня было в общей сложности 10 человек среднего и старшего возраста. Но кстати, из тех, кто сейчас находится у нас в реанимации, — минимальное число с коронавирусом.

Посидите дома без шашлыков

— Какие основные симптомы коронавируса — сухой кашель, температура 38⁰ и больше, что еще? Говорят еще про расстройство желудка.

— Это в редких случаях подтверждается, согласно даже мировой статистике.

— Люди сейчас очень много спорят о том, что можно и чего нельзя. У многих маленькие дети, и усидеть с ними дома очень трудно. Можно ли гулять подальше от больших групп людей — или все равно не надо?

— С моей точки зрения, лучше не надо. Если помнить про металлические поверхности, на которых, по разным данным, вирус живет от 9 до 12 часов. Говорили даже про 48 часов, хотя это уже совсем сюрреалистично. Раз уж дали возможность эти девять дней посидеть дома, то, наверное, нужно посидеть дома, без шашлыков, вечеринок и массовых прогулок. Вот я сейчас еду домой с работы через Южное Бутово — и вижу, что люди гуляют повсюду большими группами.

— Главное ведь, чтобы пожилые не гуляли, да?

— По европейскому опыту, дети болеют этим вирусом редко, справляются с ним легко, зато сами являются переносчиками. Например, дети любят нажимать кнопки в лифтах, а следом войдет пожилой человек и, ни о чем не подозревая, нажмет ту же кнопку. Знаете, что придумали китайцы? Они приклеили поролон на двусторонний скотч в лифтах, вставляли в этот поролон зубочистку, нажимали ею нужную кнопку этажа, после чего выбрасывали. Идеальная находка!