Армагед-дом

Марина и Сергей Дяченко, 1999

Мир на пороховой бочке, и несколько раз за век эта бочка взрывается Апокалипсисом. Из моря выходят чудовища, звезда Полынь опрокидывается в реки, превращая воду в кровь, ангел трубит в трубу над пепелищами. Лишь загадочные Врата сумеют спасти живых, чтобы люди могли после катастрофы отсроить жизнь заново – если, конечно, успеют войти в эти Врата. Мир привык, потому что привыкают ко всему. Лгут депутаты, мудрствуют спецслужбы, защищаются диссертации, рождаются дети. И конечно же, выдаются спецпропуска во Врата. Все как всегда, все как везде; регулярный, обыденный, ужасный Армагеддон, ставший для его обитателей Армагед-домом. Жизнь главной героини – тому порука. И тем не менее…

Глава 1

У историка, Михаила Феоктистовича, была странная манера читать лекции. Он то вещал спокойно и внятно, то вдруг напрягался, повышал голос, выкрикивал резко, едва ли не зло. «Как будто ему наступили на хвост», — говаривала Лидкина сестра Яна. И Лидка тогда воображала, что за кафедрой, скрытый от чужих глаз, лежит колечком лекторский хвост — длинный и ребристый, будто шланг от пылесоса. И чья-то безжалостная нога в ботинке наступает на него, и тогда Премудрый Фео выкатывает глаза.

— Правление Временного собрания закончилось в ночь на третье декабря! Сто двадцать человек были арестованы и, вероятно, казнены. В то время массовые репрессии…

Лидка рисовала человечков. Одного за другим; с начала лекции их было уже девять. Их могло быть больше, но Лидка очень тщательно прорисовывала детали, кармашки на штанах, шнурки на ботинках.

Седьмое октября. Седьмое. Среда. До девятого июня, тоже среды, остается ровно восемь месяцев.

Восемь. Мурашки по коже. Вчера вечером родители в два голоса бубнили на кухне, думая, что Лидка их не слышит: «Позволять смотреть телевизор после десяти часов… Даже в субботу… Недопустимо! Твой либерализм… Десять часов — в кровать! Все!»

В последние дни мама нервничает больше обычного. Во вчерашних «Ведомостях» большая статья. «Пуп земли», субботнюю развлекаловку, закрыли с треском.

До звонка пятнадцать минут. Четырнадцать…

Игорь Рысюк, Лидкин сосед по парте, вежливо поднял руку:

— Михаил Феоктистович, можно вопрос?

Время от времени Игорю хотелось быть самым умным; низко склонившись над партой, Лидка разрисовывала своему человечку пиджак.

Учитель поморщился:

— Вопросы, Игорь, будут тогда, когда я приглашу задавать их… Итак, начало катаклизма совпало по времени с провозглашением Империи. Стихийные бедствия привели к тому, что единое государство распалось, по сути, на множество замкнутых общин… — Тут Фео снова напрягся, будто ему наступили на хвост. — Империя кончилась сама собой! То был один из самых поздних и затяжных кризисов…

— Рисовать на уроке нехорошо, — сказал Игорь Лиде. — Тебя Славка Зарудный искал.

— Зачем? — механически спросила Лида.

Игорь завел глаза:

— Любофф…

— Дурак, — иногда Лидка испытывала к Рысюку неподдельное отвращение.

Он сидел на первой парте вовсе не потому, что был близорук. Он любил лезть учителям в глаза — а Лидка, напротив, не любила, но выбора у нее не было, потому что ее недаром прозвали Пигалицей. Она была самой младшей и самой маленькой в классе, в группе, иногда ей казалось, что она самая маленькая на свете. «Поздний ребенок», «дитя на грани риска», «последний ребенок цикла»… В первый же день учебы ее запихали на эту первую парту, под ноги пришлось подставлять скамеечку, а под зад класть подушку. «Лида маленькая, не обижайте ее». «Лида младше вас, оставьте ее в покое»… С тех пор прошло девять лет, но мало что изменилось.

— Пять минут до звонка, господа лицеисты. Что вы хотели спросить, Игорь?

Игорь встал:

— Михаил Феоктистович, а можно ли точно предсказать дату мрыги?

Если кто и возился в преддверии перемены — сейчас притих. Лидка сжалась в комок, карандаш ее дернулся и насквозь прошил тетрадную страничку.

Фео поднял на Рысюка мудрые выцветшие глаза:

— Во-первых, не мрыги, Игорь, а апокалипсиса… Во-вторых, таких прогнозов не существует. Это шаманство, истерика и мистификация, рассчитанные на идиотов. Взять, к примеру, этот последний скандал с телепередачей. Вы, как интеллигентные молодые люди, не смотрите, разумеется, ублюдочных шоу… Там случилось самосожжение в прямом эфире. К участию в передаче был допущен юноша с явными психическими отклонениями… что неудивительно, потому что подобные программы собирают вокруг себя дебилов — так навоз, извините, привлекает мух… Можете поверить старому человеку — перед каждым апокалипсисом начинается своего рода психоз. Дело интеллигенции — не поддаться. Точное предсказание даты, а тем паче заверения, что этот апокалипсис будет, мол, окончательным и последним, не имеют под собой почвы, потому что…

В окно ударил камень. Стекло грохнуло, осыпаясь; в класс ворвались град осколков, осенний ветер, чей-то смех и топот ног.

* * *

УЧЕНИЦЫ МЛАДШЕЙ ГРУППЫ

4-го «Б» класса

СОТОВОЙ ЛИДИИ

сочинение

на тему: «Куда прячутся люди»

Конец света по-научному называется апока…(зачеркнуто)…сисом. Тогда случаются большие беды. Идут дожди из огня. Нечем дышать. Все люди погибли бы, если бы не Ворота.

Никто не знает, как они устроены. Ученые всего мира ломают над этим голову. Некоторые говорят, что Ворота установили инопланетяне, но это анте… (зачеркнуто) антинаучная ерунда.

Ворота открываются там, где люди могут найти их. Они открываются в нескольких местах. Люди заходят в Ворота и перебывают там страшное время. Внутри Ворот проходят всего тридцать шесть часов. Потом они выходят из Ворот — и начинается новый цикл жизни.

Тот, кто не успеет вовремя добраться до Ворот, обязательно погибнет. Поэтому они должны заходить в Ворота очень быстро. Мужчины должны пропускать вперед женщин и тех, кто не умеет быстро бегать.

О том, где открылись Ворота, сообщает служба ГО. Надо внимательно слушать сообщения по радио и бежать не к ближайшим Воротам, а к тем, на которые укажет служба. Иначе возле Ворот может возникнуть давка…

ОЦЕНКА: четыре с минусом.

ПРИМЕЧАНИЯ: Учись излагать свои мысли. Почему ты все время повторяешь — «они»? Подбирай другие слова.

ЗАДАНИЕ: Выпиши в тетради слово «апокалипсис» двадцать раз.

* * *

— Девятый-»БW! Не расходитесь!..

Лицей казался теперь непривычно просторным. Старшая группа выпустилась по весне, оставив здание в распоряжении средних и младших. Исчезла привычная толчея в коридорах, удобнее сделалось расписание, но надо всеми, особенно в первые дни, висело осознание утраты.

Следующей осенью на занятия явится одна только младшая группа.

Если она наступит, эта осень.

–…Эй, Пигалица, что там у вас случилось?

Кто-то цапнул Лидку за рукав; она дернулась, будто ее ударило током.

— Что это ты? — удивился Славка Зарудный.

Лидка перевела дыхание; сердце колотилось как бешеное.

— Так что случилось?

— Стекло грохнули… Второй раз уже.

— Это пацаны из двести пятой школы. — Славка помрачнел. — Мишке позавчера морду набили…

— Так и вы им набейте.

Славку усмехнулся:

— Ишь какая быстрая…

Поймал ее ладонь. Сильно сжимать не стал, так, легонечко стиснул:

— У вас следующий урок какой?

Лидка инстинктивно оглянулась, нет ли поблизости зубоскала-Рысюка.

— Математика…

— А я в музее дежурю, — сказал Славка с непонятным выражением.

Из приоткрытой двери класса тянуло холодом. Выбитое окно наскоро пытались прикрыть какой-то картонкой.

— Слышишь, Пигалица? В музее… пыль вытираю. От физкультуры освобожден.

— Поздравляю, — сказала Лида.

Славка помялся:

— Так ты будешь знать, куда прийти, если у вас математику отменят?

— Не отменят, — пожала плечами она. — Вон пустых классов сколько.

— Ну так сама отмени…

Лида снисходительно улыбнулась.

Это в средней группе можно вот так запросто прогулять урок. А ее, Лидкино, отсутствие математичка засечет сразу — пустое место на первой парте, под самым носом. Даже если Рысюк смолчит, а молчать он, конечно, не будет…

Прозвенел звонок на урок. Математичка явилась, звеня ключами, как тюремный сторож, — под ее занятие выделили кабинет гражданской обороны, обычно запиравшийся на три замка. Там хранились противогазы, акваланги, ракетницы и прочие пособия, дорогие и привлекательные для ворья. А уж ворья в последнее время развелось не в меру, даже в лицее, даже несмотря на круглосуточное дежурство милиции…

Младший «Б» класс вереницей потянулся по лестнице вверх; математичкин взгляд остановился на Лидке:

— Сотова… принеси, пожалуйста, мелков из подсобки, а то в гражданской обороне их вечно не хватает. Только быстро — одна нога здесь…

— Ага, — сказала Лида. — Сейчас.

И поплыла против течения — ее одноклассники вверх, сама она — вниз. На второй этаж, по вощеному паркету направо, по коридору прямо — туда, где учительская, подсобка и музей.

Привычная суета изгоняла страх. Учителя выглядели так, будто ничего не произошло; знакомые стены будто говорили — ничего с тобой не случится, ничего с тобой случиться не может. Мир незыблем, если взрослые спокойны…

Она перевела дыхание и вымученно улыбнулась сама себе.

Славка Зарудный стоял в дверях музея. По-хозяйски крутил на пальце ключ. Увидев Лидку, по-настоящему обрадовался, даже, кажется, покраснел:

— Отменили?!

— За мелом послали, — сказала Лида, отводя глаза.

Славка скис. Ему было уже почти семнадцать лет, но чувств своих скрывать он так и не научился.

— Ты слушай, Пигалица… Может, после уроков?

— После уроков за мной отец заедет. — Лида поняла, что ей жаль обижать Славку. Что Славка хороший парень, за ним вьются минимум три девчонки, и любая из них на Лидкином месте отложила бы математику на потом.

— А что ты мне хотел показать? — спросила она буднично. — Может быть, минуты хватит?

— Минуты?! — возмутился Славка.

Музей надоел Лидке еще во втором классе. Пыльную экспозицию она знала наизусть — разумеется, только ту ее часть, что была открыта для посещений. Говорили, что в закрытой части музея, куда пускают только учителей и выпускников, уже три года хранится настоящая мумия, засмоленный труп человека, не добежавшего в свое время до Ворот; обычно тела погибших превращаются в пепел, но археологам (или обыкновенным строителям) случается находить в завалах такие вот засмоленные тела. И только специалист может определить, жил ли человек десять циклов назад, или твои родители были с ним знакомы еще в прошлом цикле…

Лидка не любила и боялась об этом думать.

— Погоди, Зарудный.

Она вошла в подсобку. Взяла три мелка — красный, синий, белый. Завернула в бумажку; она терпеть не могла, когда руки пахнут мелом, и потому не любила отвечать у доски.

Славка ждал у входа в музей:

— Слушай, Пигалица, ладно, хоть на минуту зайди…

Лидка остановилась. Взвесила в руке свои мелки и решила, что если задержаться в Музее, а потом быстро-быстро взбежать по лестнице, то по времени выйдет то же самое, как если бы она просто поднималась не спеша.

Славка отступил в глубину, приглашая, Лидка вошла. Славка тут же запер дверь на ключ.

— Ты это зачем? — удивилась Лидка.

— Техничка ругается, когда открыто. Здесь же режим…

Лидка поставила портфель, сверху положила сверток с мелками:

— Ну, показывай, что хотел.

Окон в музее не было. На их месте тянулось цветное панно с электрической подсветкой — древний город с забытым названием, когда-то полностью уничтоженный апокалипсисом и реконструированный по сохранившимся гравюрам. Напротив, в витрине, лежали на линялых подушечках закопченные металлические обломки, а сверху, на стене, медными буквами было выложено чье-то изречение: «Пока мы помним о погибших цивилизациях, история продолжается».

Лидка поежилась.

— Идем, Пигалица…

— У меня есть имя, — сказала Лида скорее для порядка. Она давно не обижалась на прозвище, тем более что в Славкиных устах оно звучало почти нежно.

— Идем, тут новый экспонат…

Фотография действительно была новая, матовая, цветная. И огромная, почти метровой высоты; сквозь дым и языки огня на Лидку смотрела, как живая, здоровенная уродливая глефа.

Лидка отпрянула.

— Страшно? — нарочито небрежно спросил Славка.

— Гадко, — сказала Лидка, глядя в сторону. — Зачем это показывать?

— Затем, что скоро они из моря полезут. — Славка наставительно поднял палец. — Мы должны быть готовы…

— Я не собираюсь на них смотреть!

— Вот видишь, ты трусишь! А находятся же храбрые люди, которые их фотографируют! Это подлинный снимок, восемнадцать лет в спецхране…

Лидка еще раз мельком глянула на фото. Потом на Славку; насмешливо прищурилась:

— В спецхране? Восемнадцать лет? Слушай, это подделка. Я в детстве тоже глеф рисовала. Мистификация…

Славка надулся:

— Скажи еще раз.

— Ми-сти-фи…

Славка быстро наклонился вперед и губами поймал Лидкины губы. Ей сделалось страшно и неприятно; она не думала, что симпатяга Зарудный способен на такую глупость.

— Дурак…

Вырываясь, Лидка оступилась и села на ворсистый ковер. И отбила бы себе мягкое место, если бы Славка не подхватил ее.

— Дурак, Зарудный, совсем спятил?!

— Пигалица… — сказал Славка жалобно. — Успеешь на свою математику…

Руки у него были взрослые — жилистые, твердые и в то же время красивые, с длинными пальцами. Славка закончил музыкальную школу.

— Что ты меня так гладишь все время, как будто я тебе кошка?

— А как тебя гладить, Пигалица?

— Никак, пусти…

Он не позволил ей встать. Наоборот, навалился сверху и снова полез целоваться. Лидка решила минуточку потерпеть — когда-то ведь он отстанет?! А на будущее надо будет учесть: Зарудный — дурак…

Но Славка не думал отставать. Наоборот, сунул руку Лидке под юбку, а этого она не собиралась терпеть ни в коем случае.

— Одурел?! Сейчас как заору…

— С чего бы тебе орать? Глупенькая, что ли?

— Пусти!

— Да перестань…

— Пусти, говорю!

Она все еще надеялась на его благоразумие и не решалась вырываться всерьез. И заорать тоже не решалась, а потом уже было поздно, потому что Славка зажал ее рот своим ртом, и трудно стало не то что издавать звуки — дышать. А когда он принялся стаскивать с нее колготки и сделалось ясно, что происходящее — не игра, у Лидки вдруг не оказалось сил. Теперь она вырывалась еле-еле, и Славке, вероятно, казалось, что девчонка сопротивляется только для виду.

— Пус…ти… иди… от…

В дверь постучали.

Новый ужас придал Лидке силы. Она вырвалась. На четвереньках отползла в сторону, натянула колготки, судорожно одернула юбку. Губы ее горели и саднили — казалось, рот разорвали до ушей, как у клоуна.

— Зарудный, открой, пожалуйста. Я знаю, что ты здесь.

Голос завучихи, и достаточно нервный.

— Зарудный, открой сию секунду!

Лидка затравленно огляделась. Под стеллажами не спрячешься, дверь в специальный зал заперта на кодовый замок. И Славка струсил, видать, вон как побледнел, даже губы трясутся.

— Си-ю секун-ду! Или будут неприятности, слышишь?!

Стук каблуков по паркету; еще чьи-то голоса. Сколько их там собралось? И когда уйдут?!

Славка точно решил не открывать. И ей махнул рукой: молчи, мол, сиди как мышь, обойдется…

— Принесите второй ключ! — Голос завучихи был как струна. — Елизавета Павловна, второй ключ, пожалуйста…

Лидка успела подумать, как легко проходят звуки сквозь укрепленную дверь музея.

Потом щелкнул замок, и дверь медленно, как в ужасном сне, начала раскрываться.

Славка уже стоял, прижав одну ладонь к лицу, а другую к груди, будто решившись в последний момент симулировать сердечный припадок.

А Лидке нечего было симулировать. Она сидела под витриной, под остатками погибшей цивилизации, и смотрела на себя как бы со стороны — на перепуганную, расхристанную, с распухшими губами девчонку.

Вошли завучиха, техничка, математичка, директор. Некоторое время было тихо, потом завучиха утробным голосом произнесла: «В святом для нас месте…»

На Славку почти не смотрели.

* * *

Маму было жалко.

Маме Лидка рассказала, как все было на самом деле, но легче от этого не стало. Брат демонстративно не желал разговаривать с падшей сестрой, отец ходил подавленный и молчаливый, зато Яна никак не могла сдержать язык:

— Дура! Кретинка! Что у тебя в голове — тряпки?! Допрыгалась, дура, вот вылетишь из лицея, вот попадешь в двести пятую… Возились с тобой, нянчились с тобой, вынянчили тебя… Дебилку, имбецилку, идиотку…

— Замолчи, — устало говорил отец, и Яна замолкала, и заведенный мотор внутри нее работал вхолостую целых две минуты, а потом молчание иссякало, и все начиналось сначала:

— Дура… Кретинка… Потаскуха малая… До чего ты мать довела…

Отец три раза ходил к директору. Вроде бы должны были исключить обоих — и Зарудного, и Лиду, но с самого начала ясно было, что на Славку у лицейских начальников рука не поднимется. У Славки слишком известный отец. Академик и депутат.

У Лидки не хватало сил сидеть дома, но и шататься по улицам было опасно — вдруг встретишь знакомого или одноклассника. К лицею она боялась подходить на пушечный выстрел, а потому с самого утра шла на берег, забиралась в скалы и сидела, съежившись, на обломках не то бревен, не то мачт, изъеденных солью, почерневших, когда-то проглоченных, а потом отторгнутых морем.

Несколько раз ей случалось видеть дальфинов — далеко от берега, совершенно безопасно, но все равно нервный холод пробирал до костей. Впрочем, она и без того мерзла; вот заболеть бы и умереть. Лидкин день рождения прошел буднично и безрадостно. Четырнадцатое октября, снова среда. До назначенного срока осталось семь месяцев и три недели.

Вместо обещанных роликовых коньков ей подарили коробку конфет и какие-то скучные книжки. Полвечера она проплакала, забравшись под одеяло, — не то из-за коньков, не то из-за лицея, не то из-за скорой и неотвратимой смерти.

А через неделю оказалось, что, раз исключить Зарудного нет никакой возможности, то и Сотову трогать не будут. Поругали, поставили на вид — и пусть помнит доброе к ней отношение.

Отец пришел из лицея нервный, но румяный и с блеском в глазах. «Обошлось», — сказал он маме. «Замолчи», — сказал он вскинувшейся было Янке. Лидке улыбнулся, потрепал по затылку: обошлось, мол, собирайся завтра в лицей…

Лидка представила, как войдет в свой класс. Как сядет на первую парту рядом с Рысюком. И двадцать пар глаз будут разглядывать ее, будто впервые увидев.

Она сверилась с расписанием — двадцать первое октября, среда — и уложила в сумку книжки. Но пошла не в лицей, а к морю.

Облака рябили многими оттенками серого, казалось, что небо покрыто грязными встопорщенными перьями. Небо походило на лежалую дохлую чайку. С моря дул недобрый ветер; Лидка укрылась среди камней и раскрыла книжку. Роман «Бедная Анна» полагалось прочитать по программе еще прошлым летом, это был самый скучный на свете роман, но Лидка читала, продираясь через длинные описания природы и совсем уж бесконечные монологи. Героиня не могла иметь детей, а детородный срок цикла истекал, и ее муж собирался уйти к другой; Лидка переворачивала страницы, почти ничего не соображая. Что за проблемы у этих персонажей, ведь они благополучно пережили свою мрыгу, теперь им предстоит два десятка лет безбедной жизни…

А у Лидки — семь месяцев и две недели.

В окончательный апокалипсис верят только идиоты. А она, Лидка, изучала историю. Она умная.

Буквы сливались перед глазами.

Около полудня со всех сторон в бухту стянулись патрульные катера. Они стояли далеко от берега, там, где Лидке случалось видеть дальфиньи спины. Черные силуэты вытянулись цепью от мыса до мыса. Кораблей было не меньше двадцати; со стороны базы ГО пришли два вертолета. Покружились над морем, порокотали, улетели; Лидка встала, чтобы поскорее уйти.

— Что ты здесь делаешь?

От неожиданности сумка едва не выпрыгнула из Лидкиных рук. Патрульные появились как из-под земли — два солдата и офицер, вооруженные, в камуфляже.

— Девочка, что ты здесь делаешь?!

— Прогуливаю уроки, — сказала Лидка тихо.

Патрульные переглянулись. Кажется, честный ответ настроил их чуть более миролюбиво.

— Объявлено военное положение, — отрывисто сообщил офицер. — Дети должны сидеть по домам.

Лидка крепче сжала сумку. Губы начали дрожать прежде, чем смысл сказанного дошел до нее.

— Как… что же…

— А ну сюда, живо!

Ее взяли за локоть и потащили — не очень быстро, но она все равно то и дело спотыкалась. От страха заложило уши.

По бетонной лесенке ее вытащили на набережную; от палаток торговцев остались металлические скелеты, под ногами валялись обрывки газет, и никого не было, ни торговцев, ни гуляющих, только военные машины в решетчатых железных очках. И люди, гэошники, и у каждого второго — рация. Суставчатые антенны подрагивали, будто черные тараканьи усы.

И еще тут был Игорь Рысюк. Стоял, привалившись к машине, глядел в сторону, как бы непричастный ко всему на свете.

— Эй, парень, эта та самая девочка?

Рысюк бросил на Лиду взгляд и сразу отвернулся:

— Да.

— Которая уроки прогуливает?

— У нее личная драма, — сказал Рысюк, почти не разжимая губ. — Несчастная любовь.

Кто-то хохотнул:

— Ладно, пацан, ты не врал вроде бы… Куда вас обоих, в приемник-распределитель?

— Мы ничего не сделали, — тонко сказала Лидка.

— А нечего ходить где не положено… Адрес?

— Что? — тупо переспросила Лидка.

— Где живете? Далеко?

— На Угловой…

Игорь промолчал. Сам он жил гораздо дальше, на Зеленой Горке.

— Хорошо… До Угловой подбросим, но чтобы из дома — ни ногой! Ясно?

Вслед за солдатом, пахнущим неприятно и остро, они забрались в тесный салон. Машина дернулась — Игорь и Лидка непроизвольно ухватились друг за друга.

— Ты почему не пришла в лицей? — спросил Рысюк сварливым шепотом. — Зарудный ведь ходит…

— Отстань.

— Почему ты такая невежливая?

— Почему ты такой кретин?

Где-то выла сирена. Ее вой сперва нарастал, потом ударил волной и сразу схлынул, удаляясь. Машина с сиреной пронеслась в противоположном направлении — к морю.

— А что было в лицее?

Рысюк пожал плечами:

— Тревога. Всех распустили по домам.

— А ты откуда знал, где меня искать?!

— С чего ты взяла, что я тебя искал?

Лидка прикусила язык.

— Эй, дети, — сказали из кабины. — какой номер на Угловой?

— Угловая, двадцать семь, — пробормотала Лидка. — Рядом с универмагом.

Машина выбралась на трассу и пошла быстрее.

— Слушай, Рысюк…

Вопрос застрял у нее в горле.

— Мрыга? Сегодня? — насмешливо спросил Игорь. — А как же твое любимое девятое июня?

Лидку передернуло. Захотелось ударить — так врезать невысокому Игорю по щеке, чтобы коротко стриженная голова стукнулась о борт…

— Не боись, это нормальный кризис. — Игорь улыбнулся. — Военный переворот или еще что-нибудь такое. Если бы ты учила историю, то знала бы, что за несколько лет до апокалипсиса наступает…

Машина притормозила.

— Выметайтесь, дети! И чтобы ни ногой из дома, ясно?

— Мы уже не дети, — проворчал Рысюк себе под нос. — Привыкли, понимаешь…

Машина газанула, обдав обоих вонючим выхлопным облаком.

* * *

УЧЕНИЦЫ МЛАДШЕЙ ГРУППЫ

3-го «Б» класса

СОТОВОЙ ЛИДИИ

сочинение

на тему: «Люди и дальфины»

Однажды девочка пришла на море. Погода была хорошая. В воде плескались рыбки. Светило солнце. Девочка решила искупаться.

Она зашла далеко от берега и стала тонуть. Она позвала на помощь. Но никто не услышал.

Вдруг приплыл дальфин из моря. Девочка очень испугалась. Но дальфин подтолкнул ее к берегу и спас.

Девочка была очень рада. Дальфин плавал вокруг и показывал спину. Они подружились. Девочка стала часто ходить на море и встречать там дальфина.

Потом девочка выросла и наступил конец света. Дальфины сбросили шкуру и пере…(зачеркнуто) в личинок, то есть глеф. Они вышли на сушу. Девочка (зачеркнуто). Он узнал ее и не стал ее есть. Но он поранил ее. И поэтому она не успела к Воротам, в Убежище.

Дальфины — опасные существа. В пе-ри-од цикла они плавают далеко от берега и не выходят на сушу. Но когда наступает конец света, дальфины становятся личинками-глефами и выходят на сушу. Дети, будьте осторожны!

ОЦЕНКА: три с плюсом.

ГРЯЗНО! И думай, Лида, о чем пишешь.

* * *

Дома ее встретили тихой истерикой. Тихой, потому что в квартиру они заявились вместе с Рысюком. В присутствии одноклассника Лидке постеснялись устраивать сцену.

Рысюк зашел, чтобы позвонить, и даже успел буркнуть в трубку что-то вроде «Жив-здоров, у Сотовой», после чего телефон умер, замолчал, будто трубку набили ватой. «Теперь еще и связь», — сквозь зубы процедил Лидкин отец. Рысюк попрощался и пошел к двери.

— Игорь, ты никуда не пойдешь, — очень спокойно сказала мама. — В лучшем случае тебя заберет патруль.

— А в худшем? — удивился Рысюк.

По всей квартире разбросаны были вещи. У порога стояли пять рюкзаков — как на картинке в учебнике ГО.

— Освобождай свою сумку, — сказал Тимур, Лидкин брат, притихшему Рысюку. — Если объявят эвакуацию…

— Бухту оцепили, — сказала Лидка.

— Наверное, глефы уже лезут, — весело пошутил Тимур.

Яна заплакала. Отец прикрикнул на нее — не зло, скорее растерянно.

Телевизор был включен, но мерцал серым бельмом пустого экрана. Если долго не отводить глаз, может показаться, что по экрану ползают тысячи мелких мушек. Лидка отвернулась.

Рысюк молча вытряхнул на пол пару учебников, папку с тетрадями, дневник, пенал, еще какие-то мелочи. В освободившуюся сумку поместились термос, полиэтиленовый пакет с пайком и аптечка. На Лидку этот обмен произвел гнетущее впечатление — она ушла в свою комнату, села на диван и включила магнитофон, благо батарейки были еще живы. И, закрыв глаза, можно было вообразить, что ничего не случилось.

— А я вчера был на вечере в двести пятой, — сказал Рысюк.

— Зачем? — вяло поинтересовалась Лидка.

— Так… Сперва интересно было, девчонки ихние явились кто в чем, а кто и почти без ничего…

— Оч-чень интересно, — саркастически вставила Лидка.

— Да. А потом они нажрались какой-то гадости, и драка началась. Я еле успел смыться. А у тебя с Зарудным — на самом деле или понарошку?

Лидка молчала. Странные дела, до девятого июня осталось семь с половиной месяцев, а она так злится из-за этого зануды, кривляки Рысюка. Который специально ее дразнит.

Затрещал телевизор в соседней комнате. Запищал; на этот писк сбежались из разных комнат Тимур и Яна, мама, папа и Лидка с Рысюком.

— Дорогие сограждане…

Чье-то моложавое тонкое лицо. Полузнакомое — Лидка никогда не интересовалась политикой и не смотрела новостей, но догадалась, что на этот раз перед камерой сидит не журналист и не диктор.

— Дорогие сограждане, чрезвычайная ситуация преодолена. Просим всех соблюдать спокойствие… В столице сорван заговор, направленный против законного правительства и ставящий своей целью низвержение конституционного…

«Откуда я его знаю», — подумала Лидка. И почти сразу же Рысюк прошипел у нее над ухом:

— Че-ерт… Это же…

— Что? — нервно спросила мама.

— Это Зарудный, — сказал отец. — Депутат Зарудный.

С экрана смотрел Славкин папаша.