Чужая вина

Марина Павловна Журавлёва, 2020

Главная героиня словно очнулась от долго сна, так начинается книга.В их семье не было ни границ, ни возможности идти за своими желаниями. Ориентация на других, на мать и уже взрослую дочь не позволяли Аси взрослеть.Гораздо легче импульсивно соглашаться на встречи с теми, кто случайно оказывается на пути, ожидая, что они компенсируют ту частью, которой не достаёт.Поиск заводит её к психологу, но она не готова идти дальше, потому что смысл жизни в дочери, а не в ней самой.Понимание, что дочь взрослеет и пора рассказать ей все семейные тайны и отпустить. Всё приводит к трансформации, освобождению от ожиданий, что все проблемы решат за неё другие.Книга отчасти напоминает психологический триллер, но создана частично по реальным событиям.Автор цитирует письма родственников, покинувших Россию . Ещё одна из тем книги: Проживание горя и смерти, как части жизни.Если вас интересует свой психологический мир вы найдёте в книге много любопытных пересечений и открытий.

Часть 1

Глава 1. Сон

Ася открыла квартиру. Двоюродная сестра накануне дала ей ключи, предупредив, что её не будет дома до утра. Женщина чувствовала себя смертельно уставшей, принести с кухни чашку чая у неё точно не было сил. Она зашла в тёмную комнату, прилегла на диван и провалилась в глубокий сон.

Высокий, скорее, долговязый, мужчина, худощавый, но широкоплечий. Чёрный сюртук старинного покроя, ниже колен, застёгнутый на серебряные пуговицы с царской короной. Воротник под горло, скрывающий что-то блестящее, висящее на шее на тёмно-синей атласной ленте — что-то похожее на знак отличия, орден или медаль.

Чёрные кожаные перчатки мужчина снял, только когда листал меню. Они так и остались лежать возле белоснежной пустой тарелки. Шляпу в виде высокого цилиндра мужчина снимать не стал несмотря на то, что находился в помещении, — головной убор скрывал лысую голову, похожую на бильярдный шар.

Этот деловитый господин в цилиндре всем своим напыщенным видом демонстративно выказывал презрение к окружающим. Узкие губы сложены в настолько тонкую полоску, что едва заметны. Маленькие зелёные глазки, почти полностью скрытые в глазницах, насквозь буравят собеседника, словно стремясь глубиной проникновения компенсировать свой крошечный размер. Остатки когда-то густых бровей теперь похожи на два мелких клочка ваты, очевидно подкрашенных, весьма неудачно (однако вряд ли нашёлся бы хоть один человек, решившийся сказать ему об этом). Крупный острый нос выдается далеко вперёд и выглядит плоским, точно заострённый книзу клюв птицы.

— Вы понимаете, что сами пригласили меня? Вы ещё должны оплатить ужин, когда официант принесёт нам счёт. Именно ты заинтересована в этой встрече. Заметь — не я, а ты! — мужчина самовольно перешёл на «ты».

Ася молча слушала, не реагируя и ничего не отвечая, от волнения и необъяснимой внутренней дрожи даже забывая дышать.

«Действительно, он же сделал мне одолжение, он согласился, пришёл, потратил своё время, возможно, у него были другие дела, — начала было рассуждать она в ответ на обращение, но тут же оборвала себя, и мысль потекла в другом направлении: — Так, постой. А ничего, что этот господин — только плод твоего воображения? Он существует только в твоей голове! В реальности его нет. И ты собираешься кормить его ужином в этом дорогущем ресторане?»

На этих словах внутреннего монолога справа к женщине неожиданно подсел юноша лет двадцати, удивительно похожий на неё. Она увидела его первый раз в жизни, но сразу поняла, что это её родной брат. Только намного моложе, чем нынешняя она.

— Нет, мы так не договаривались! Вы обещали мне встречу, так сказать, тет-а-тет, а тут непрошеным гостем вваливается какой-то твой, с позволения сказать, друг, — сквозь зубы, возмущённо прошелестел господин.

— Это мой брат, — быстро ответила Ася.

— Неправда! Ты наглая лгунья! Нет у тебя никакого брата, у твоих родителей всегда рождались только девочки. Я всё знаю: у отца до тебя было три дочери, а у матери, собственно, только ты.

— Если учесть, что я кормлю тебя ужином за свой счёт, мне, наверно, всё-таки можно пригласить не только одного тебя, ты так не считаешь?

К тому же я прекрасно помню, что в реальности ты не существуешь — живёшь только в моей голове. Как плод моего воображения, без плоти и крови, — неожиданно осмелела женщина. — А вот мой старший брат более реален. Он был! Пусть только во чреве моей матушки. Ему было шесть месяцев, и он не смог родиться. Я же все правильно говорю? — Ася обратилась к юноше.

— Да, сестрёнка, так оно и есть. Зато сейчас у меня есть преимущество — я могу принимать облик мужчины любого возраста, даже мальчика. Сейчас твоя фантазия выбрала цифру 23, поэтому мне столько лет.

— Так, я ухожу, а вы тут милуйтесь, бросайтесь друг другу в братско-сестринские объятия, — мужчина демонстративно встал из-за стола, громко отодвинув массивный деревянный стул.

После угрозы о скором уходе, на которую никто из сидевших за столом не обратил внимания, господин в нерешительности остановился возле своего места. Асе на мгновение даже стало его жаль, но это быстро прошло, когда он вновь открыл рот и заговорил скрипучим голосом.

— Сейчас я уйду, и ты никогда меня больше не увидишь. Ты навсегда упустишь возможность пообщаться со мной и узнать много нового и интересного про себя. Ты просрёшь свой единственный шанс! — из зловещего шёпота он сорвался на высокий крик.

Ася, шокированная произнесённым почтенным господином вульгарным словом и таким фамильярным обращением к себе, вдруг с изумлением обнаружила, что он гораздо старше, чем она думала.

«Как я могла не замечать этих морщин, ему же не меньше шестидесяти?» — подумала женщина, но вслух произнесла иное.

— Да, я не воспользуюсь предоставленным шансом построить с тобой диалог, спросить тебя, почему ты мне мешаешь и вредишь. Ты ведь прекрасно понимаешь, что существуешь только в моем воображении! Ты — моя придуманная реальность, которая для чего-то была мне нужна.

— Вот видишь — нужна! — срывающимся на фальцет голосом, нараспев произнёс старик. Пот катился по его лицу, морщины буквально на глазах становились глубже и шире. Он вынул из кармана брюк большой клетчатый платок, снял цилиндр и, положив его на по-прежнему пустую тарелку, стал вытирать ручьями текущую по щекам влагу. Однако не смог долго устоять на внезапно закачавшихся ногах и свалился на стул.

Господин уже и не думал скрывать свою слабость: его руки тряслись, он судорожно расстёгивал сюртук (под ним на самом деле оказалась медаль из блестящего металла).

Асе стало жаль старика, и она спросила:

— Тебе чем-то помочь?

— Да, стакан воды, пожалуйста, мне нужно запить таблетки.

Официант принёс стакан воды. Господин достал из бокового кармана сюртука ворох таблеток и, вынимая их из разноцветных упаковок, начал проглатывать по очереди, запивая водой.

— Скажи, как у тебя оказался этот носовой платок? — спросила Ася.

— Ты, наверное, уже и сама догадалась, — тихо прошептал он растрескавшимися и на глазах посиневшими губами.

— Да, узнала, но хочу услышать это от тебя, — женщина настойчиво продолжала свои расспросы.

— Хорошо, извольте, сударыня, я отвечу. Это носовой платок твоего отца, он мне его подарил, как и эту медаль, — и мужчина протянул Асе тёмную ленту.

Женщина взяла медаль в руки и увидела нанесенную на ней гравировку: «1941–1945 гг.». Поднесла медаль ближе к глазам и вдруг ощутила, что она слишком лёгкая. Затем рассмотрела и царапину на оборотной стороне, из-под которой выглядывала пластмасса.

— Так это просто пластиковая подделка, она не может быть медалью отца, да и свой носовой платок он вряд ли мог тебе подарить. Может, ты его украл или сам купил точно такой же в магазине? А ну, рассказывай, что здесь происходит? — угрожающе спросила Ася и решительно посмотрела мужчине в глаза.

Но уже через секунду едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть от удивления — мужчина на её глазах начал уменьшаться в размерах. Вот уже стал велик его сюртук, который в первые минуты встречи впивался в широкие плечи.

— Скажи, ты в курсе, что ты исчезаешь?

— Да. И заметь — так и не пообедав за твой счет, — он впервые натужно улыбнулся, получилось как-то криво и не очень искренне.

— Послушай, прежде чем ты исчезнешь, как человек-невидимка Герберта Уэллса, скажи, пожалуйста, кто ты на самом деле и зачем собрался мучить меня и обманывать, да к тому же, как ты сам и признался, за мой счёт.

— А ты не догадываешься? — опять кривая ухмылка вместо ответа.

— Отвечай сейчас же на поставленный вопрос, — громко, требовательным тоном произнесла Ася.

— Я твой критик, твоя тень. Я имею над тобой власть, управляю тобой, но только когда ты веришь в меня. Как только ты начинаешь сомневаться, я слабею и старею, а когда ты становишься абсолютно уверена в себе, я и вовсе исчезаю, например, как сейчас, — сказал он печально, по-стариковски шамкая беззубым ртом.

Сидя за столом напротив, Ася наблюдала, как он продолжает уменьшаться в размерах. В голове мелькнула мысль о том, как жалко этого старика, ведь он так одинок.

— Ну вот, от таких мыслей я исчезну за несколько минут, — произнёс старик с горечью.

— Как в моей любимой сказке «Марья-искусница», — подметила Ася.

— Не помню этого эпизода. В любом случае это уже не сказка, деточка, это другая жизнь, где мне нет места. Твоя снисходительная жалость убивает меня, а не кормит. Я питался твоим страхом, стыдом, виной, ужасом, — он все исчезал, а женщина смотрела на него с жалостью. Ей было нестерпимо жаль, что она позволяла себе так долго терпеть его присутствие.

Наконец старик испарился. Совсем. Вместе с высоким цилиндром. И Ася обнаружила, что осталась совсем одна, брата тоже не было рядом.

В ту же секунду Петруша, как она ласково называла брата, подошёл к ней сзади и нежно обнял за плечи. Она поняла, что за эти несколько минут отсутствия он сильно изменился и повзрослел, превратившись во взрослого мужчину, примерно одного с ней возраста.

— Я тебя тоже напугала, и ты тоже сейчас исчезнешь? — с опасением спросила Ася.

— Нет, сестрёнка, просто я повзрослел в твоём воображаемом мире.

— Слушай, а зачем ты пришёл? Я вроде бы тебя не звала.

— Ну здрасьте, приехали! Уже прогоняешь? Я тебе ещё пригожусь.

— Не прогоняю, ты появился очень даже вовремя и помог мне. Вот только я не уверена… Спрошу тебя, на всякий случай… Ты теперь вместо этого критика?

— Да, типа того, — ответил брат и поспешил добавить, — не пугайся раньше времени, сестрёнка. Я — твоя здоровая мужская часть и буду только помогать тебе справляться с трудностями, помогу увидеть реальность. Знаешь, какое у меня зрение? Стопроцентное!

— Да, мне давно не мешало бы купить очки, а я всё тяну…

— Вот видишь, я тебе ещё пригожусь. Ты почаще меня приглашай, я с тобой и пообщаться, и пообедать могу.

— Что, так же, за мой счёт?

— Спокойно, сестрица, у меня карточка есть, — мужчина открыто улыбнулся, обнажив белоснежные зубы, и, удобно устраиваясь за столом, постелил себе на колени накрахмаленную салфетку и внимательно посмотрел в Асины глаза, своими большими голубыми глазами, красивыми и такими знакомыми.

Они приступили к заказу блюд и не сразу обнаружили письмо, лежавшее под пустой тарелкой, где сидел старик. Ася открыла белый неподписанный конверт и стала читать вслух:

— Я всего лишь плод твоего воображения. Я рассказал тебе, чем и как питался за твой счёт. У меня есть и свои чувства, точнее, одно, и это — страх. Мне стало ужасно страшно, что я перестану тебя пугать и вдруг исчезну. Но именно это и произошло со мной сейчас. Как бы я ни рядился в родительскую фигуру, ты всё-таки разоблачила меня. Но я могу вернуться. И это вовсе не угроза. Это твой выбор. Тебе решать — жить мне или исчезнуть».

Женщина неожиданно проснулась, но не спешила открывать глаза. Ей хотелось продлить сон, но ничего не получилось. Ася лежала в постели и мысленно рассуждала: «Завтра у меня день рождения. Какой же родной и знакомый запах доносится от этих слов, детский. Очень хочется, чтобы для меня что-нибудь сделали, что-то соорудили, приготовили, нашли, угадали или придумали подарок. Чуть-чуть пофантазировать на эту тему вполне допустимо».

Немного помечтав, женщина очень ясно и чётко, до мельчайших деталей вспомнила день, что был у нее накануне.

Глава 2. Поездка в Москву с сюрпризом

Не дожидаясь исполнения фантазий на тему собственного дня рождения, Ася устроила себе этот праздник сама. Да ещё какой! Выбрала из огромного количества проводимых в Москве психологических тренингов обучающий семинар для семейных психотерапевтов с интригующим названием «Одиночество и уникальность. Как не потерять себя в семейной системе» и отправилась в столицу.

«Название семинара, конечно, сложновато, но так ведь я не ищу лёгких путей», — размышляла она, идя рано утром по московским улицам и внимательно разглядывая номера домов. Вот и нашёлся нужный — 17.

В здании, куда вошла Ася, было двадцать этажей. Занятия проходили в просторном помещении, где вдоль белых стен стояло много серых офисных стульев, а на полу лежал пушистый ковер изумрудного цвета.

«Это, видимо, для того, чтобы раскрасить мир сюда входящих», — Ася рассматривала радужные постеры, развешанные на стенах в порядке, изображающем смену времён года. Она специально пришла за полчаса до начала, чтобы обжиться в незнакомом пространстве.

В соседней небольшой комнате располагалось всё, что нужно для короткого перекуса, — кулер с водой, чайник и микроволновка.

— Все радости быта присутствуют. Да, без этого будет трудно просидеть несколько часов, внимая словам ведущего, который рассуждает об уникальности каждого индивида, — очень тихо вслух сказала Ася, открывая дверь туалетной комнаты. Там, неожиданно, оказалась компактная душевая кабина. У женщины вырвался изумлённый возглас:

— Вау!

Ровно в одиннадцать часов все присутствующие двадцать человек расселись вдоль стены, каждый на свой стул. Опоздавшие неслышно проходили вдоль стены, стараясь не мешать процессу, и занимали свободные места в широком кругу.

«Сижу тут среди незнакомых людей и размышляю, зачем я в это ввязалась. Очень своеобразный я себе подарок устроила. Слушаю, что говорит ведущая, записываю в тетрадку умные слова… Лучше бы серёжки купила с бриллиантами, которые, в общем-то, я все равно не ношу», — такие мысли одолевали Асю, сидевшую в просторном помещении, именуемом «Аудитория № 336».

Изредка Ася поглядывала на своих соседок. Те внимательно слушали ведущую и что-то записывали в тетради и блокноты.

«Надо же, я ещё не вспомнила про свою дочь, не проснулось моё материнское чувство вины, она одна дома», — Ася едва успела додумать мысль до конца, как завибрировал телефон, стоявший на беззвучном режиме. На экране мобильного отобразилась фотография Аллы со школьного выпускного и надпись: «Доченька».

Женщине понадобилось несколько секунд, чтобы успокоиться и сдержать первый порыв немедленно выбежать из кабинета в коридор, чтобы поговорить с дочерью. Пришлось даже закрыть глаза и попробовать один из дыхательных приемов йоги, с длинным выдохом.

«Я сделаю это потом, когда будет перерыв», — приняла решение Ася и мужественно дождалась окончания текущего блока семинара.

— Мама, мама, они все сдулись! Их больше нет, их не существует!!! Я даже совсем не успела их разглядеть! Их нет! — за надрывным плачем, пополам с криками, мать с трудом разобрала, что речь идёт о воздушных светодиодных шариках, которые она заказала в спонтанном порыве порадовать повзрослевшую дочь.

Рано утром перед тем, как дочь пойдет в институт, Ася собиралась сделать дочке сюрприз. Она встала пораньше и побежала в цветочный магазин, предварительно договорившись с его владельцем о более раннем времени открытия. Очень переживала, чтобы шарики не лопнули, пока она несла их по улице. Хотелось пронести их гордо и величественно, ведь когда ещё представится возможность продефилировать с девятнадцатью разноцветными гелиевыми шарами, которые то и дело стремились взмыть в хмурое зимнее небо, со всех сторон обложенное снеговыми тучами?

Тугая железная подъездная дверь чуть не прихлопнула пару шаров, затем — узкий лифт, не слишком пригодный для такого объема… Но все препятствия были с успехом преодолены. Чуть позже стало понятно, что на кухне, где Ася решила спрятать свой сюрприз, очень много острых углов и мебели, вплотную разместившейся на семи квадратных метрах.

Понадобилось несколько минут, чтобы привязать к шарам бумажки с пожеланиями для дочери. Они падали на пол, не удерживаясь на скользкой и блестящей ленте, Ася находила их и торопливо прикрепляла снова, одним ухом прислушиваясь, не проснулась ли дочка, не хлопнула ли дверь её комнаты.

— Мама! Ты всё испортила! Они все, до единого, сдулись! Теперь висят как ненужные тряпочки! — Асе в голову разом вонзились все децибелы, на которые была способна её разочарованная дочь.

— Девочка моя, мне так жаль! Ты очень сильно расстроена, вот я приеду… — Ася пыталась придумать слова утешения, но, похоже, сейчас её ребенку было нужно вовсе не это.

— Мама, ты не понимаешь! Эти шарики сейчас ни на что не годны, их только выбросить на помойку. Я хочу другой подарок!

— Аллочка, какой ещё подарок? — Ася растерялась. — Ну, я тебе серёжки Swarovski купила, что я ещё могу?

— Мама, мне нужны другие шарики! — ответила дочь.

— Подожди, я сейчас не могу говорить, — Ася увидела, что ведущая семинара сделала ей знак, что время перерыва прошло.

— Мама, не уходи, ты обещаешь мне, что купишь шарики?!

— Всё, пока, — прервала разговор мать.

Ася сидела на своем стуле, боясь пошевелиться. Ей начало казаться, что она вся, с ног до головы, облеплена чем-то липким и густым, образующим плотный кокон. Стоит ей начать глубоко дышать, как вся эта субстанция проникнет в лёгкие, и она вмиг задохнется. Чувств было так много, что на несколько минут Ася потеряла слух. Она сидела здесь, среди незнакомых людей, но на самом деле была словно в другом измерении, в гулкой пустоте, в суживающемся пространстве невидимого глазу тоннеля. Чтобы вынырнуть на поверхность, женщине даже пришлось слегка ущипнуть себя за палец и пошевелить плечами. Только убедившись в том, что это не сон, она начала ровно дышать.

В помещении полным ходом велась психотерапевтическая работа, проходила сессия между ведущей и одной из участниц группы. Обе женщины сидели в круге, в центре комнаты. Одна — чуть старше тридцати, с милым круглым лицом, задорной улыбкой и короткой стрижкой. Чёрные волосы слегка вились и как-то забавно, очень по-детски, топорщились в разные стороны. Вторая — ведущая этого семинара, Анна Соколова. Женщина ближе к шестидесяти, хотя никто не верил в этот возраст, поскольку она чудесно выглядела: с роскошными волнами каштановых волос до плеч и абсолютно гладким лицом, достойным рекламы дорогой косметики.

Анна — очень известная в столице персона — вела различные популярные тренинги, которые неизменно собирали большую аудиторию. Кандидат психологических наук, она часто выступала во всевозможных ток-шоу и популярных телевизионных передачах, посвящённых вопросам психологии.

Вот и сейчас в офисе находилось больше двух десятков человек. Их могло быть и вдвое больше, но набор людей строго ограничен, и он закончился ещё за несколько месяцев до начала тренинга.

Асю очень удивило, что Анна запомнила не только имена участников группы, но и истории, с которыми они пришли, из какого города приехали (половина участников, как и Ася, приехали из разных концов страны и даже ближнего зарубежья).

Ася вслушалась, о чём говорила Кудряшка Сью, как она мысленно окрестила участницу семинара, напрочь забыв её настоящее имя. Та рассказывала про свою девятилетнюю дочь, которая совсем не ценила, что для неё делают родители. Ведущая в ответ произнесла: «У мазохистской матери дети поневоле становятся садистами».

Асю пронзили эти слова, будто они выплыли из узкого коридора сознания, едва не сбив её с ног. В невидимую брешь внутри хлынули чувства: стыд — за то, что не всё предусмотрела, вина — за то, что оставила свою дочь одну, а сама собралась в другом городе праздновать день рождения, ужас пополам со страхом — от того, что она совершенно никчемная мать, которая не в состоянии успокоить своего ребёнка.

Она перестала слышать, что происходит в помещении. У женщины в голове шёл свой внутренний монолог:

— Ася, давай ты немного придёшь в себя. Вон посмотри в зеркало, — женщина на самом деле достала из сумочки пудреницу и посмотрела на себя. — Что-то ты совсем бледная, как мел. Переживаешь за дочь? Так ей не девять лет, как этой девочке, про которую сейчас рассказывают. Ей позавчера исполнилось девятнадцать! Ты ошиблась с этими шариками. Похоже, не зря в цветочном магазине висела надпись: «Срок гарантии на гелий для воздушных шаров не меньше 12 часов». Кто мог знать, что и никак не больше? Ася, ты и без того устала на работе, а тебе ещё предстоял перелёт в столицу. Между прочим, первый в твоей жизни. Да, дочь ты тоже никогда не оставляла, это случилось впервые за её девятнадцать лет. Конечно, есть от чего впасть в ступор. Твой мозг просто не мог одновременно контролировать несколько разных планов — из-за тревоги и страхов, что на тебя навалились.

Аллочка ведь так настойчиво просила тебя разрешить ей праздновать одной свой день рождения, в квартире, с друзьями, что ты сдалась. А ещё и случай такой подвернулся! Не зря же ты, в конце концов, заочно в институте на психолога выучилась. Уж не знаю, почему за полгода ты отдала половину премии, предоплату за семинар, и тема такая подходящая. Вот ты и уехала впервые одна на учёбу. В юности это сделать не смогла, так хоть сейчас… Хоть что-то ты, наконец, делаешь только для себя одной! Просто потому, что так захотела!»

Первый день семинара закончился для Аси на два часа раньше, чем предполагалось.

Она бежала к метро, на ходу пытаясь дозвониться до своей двоюродной сестры, у которой остановилась в столице. От неё Ася получила в подарок билет в театр имени Маяковского на спектакль «Дети портят отношения», куда сейчас так спешила.

Наконец, на звонок ответили:

— Да, Катя, я уже почти в метро, вот вижу вход.

–…

— Ничего себе сюрприз, ты не придёшь?

–…

— Ну да, если протекло от соседей, конечно, иди разбирайся.

–…

— Это ты предусмотрительно сделала, молодец! Ещё и по страховке тебе заплатят.

–…

— Нет, не извиняйся, всё нормально, я найду театр, не маленькая. Только твой билет пропадёт.

–…

— Отдала соседке? Ну ладно, в театре с ней познакомимся. Это хорошо, что её тоже Катя зовут — не забуду.

–…

— Да, конечно встретимся, вечером. Очень правильно ты утром сделала, что отдала мне билет. До встречи! — Ася положила трубку и громко сказала вслух, начиная спускаться вниз по ступенькам в подземный переход: — Одна пойду в театр, всё понятно. А название семинара сбывается, осталось только найти свою уникальность…

Качаясь в вагоне метро и рассматривая попутчиков, женщина грустила: «Я могла бы целый монолог прочесть в этой московской толчее, никто даже внимания не обратит. Подумают, что громко разговариваю по телефону. Не покрутят пальцем у виска, не примут за сумасшедшую. Всем некогда, всем не до меня… Что за чушь я сейчас несу? Сама не знаю».

В антракте Ася познакомилась с соседкой своей двоюродной сестры, но Катю встречал мужчина, и из театра они ушли вдвоём, без Аси.

Женщина неспешно побрела к метро. По дороге её обгоняли прохожие, но она ничего не замечала. В ответ на каждый сделанный шаг в теле происходило какое-то движение. Прислушиваясь к этим ощущениям, женщина начинала буквально «видеть» свои мысли, они светились, как бегущая строка на электронном табло: «Я не могу сделать своего выросшего ребёнка счастливым. Так много тревоги в этом ожидании! Впечатление, что меня сейчас настигнет кара Господня. Мне сейчас так хорошо. Даже могу сказать, что именно сейчас, в этот самый миг, я счастлива быть одна. А моё дитя… Она страдает. Значит, я должна мобилизовать все свои ресурсы, растолкать себя, неповоротливую, и наконец начать делать счастливой и её. Я сумею, я смогу! Сейчас поднапрягусь и буду часами стоять у плиты, готовить для дочери полезную и не очень, но обязательно вкусную еду. Покупать любые продукты, какие она захочет. Буду ходить с ней на культурные мероприятия, в кино, в театр. В детстве я часто возила её на море, а теперь хочу показать ей прекрасный город Санкт-Петербург.

А что ещё я могу ей дать? Неужели это всё, что у меня есть? Я могу гладить её по голове, вытирать слезы, если она расстроена. Накричать на подругу, с которой она поссорилась, или даже на преподавателя в институте, если он незаслуженно занизил ей оценки. Получается, я довольно много могу для неё сделать. Постирать белье, помыть посуду, убраться в комнате — ещё и это. Но ведь ничего из этого не сделает её счастливой! В этом случае я лишь буду растить неприспособленного к жизни человека, да и только. Сделать дочь по-настоящему счастливой и свободной, что для меня является синонимами, может только она. Сама.

Почему столь очевидные теперь мысли раньше не залетали в мою голову? Или они там появлялись, но никогда не задерживались?

Дочери можно ошибаться, делать неверный выбор, сворачивать не туда, чтобы учиться исправлять свои ошибки и получать бесценный опыт. Падать и подниматься, отряхивая с пораненных колен снег, песок, землю, и идти вперёд. Сначала нетвёрдой, после ушиба, поступью, ну а потом всё быстрее и увереннее. На родителей, безусловно, можно опираться, очень важно заручиться поддержкой близких. Но свои собственные шаги, как и ошибки, придется делать самой, прислушиваясь только к своему внутреннему голосу.

Да, мой мамский голос всегда кричит: «Как же так? Ведь я же мама! Я должна ей помочь!» Но пора ему замолчать. Всё. Моё долженствование, похоже, закончилось. И случилось это, вероятно, ещё год назад или раньше, а я и не заметила.

Можно всегда всё делать за своего ребёнка, даже жить за него. Я уже пробовала так делать, и ничего хорошего не получилось. Этого достаточно. Как говорится, проверено на себе. Счастье никогда не наступит, если начать отгораживать взрослых детей от их собственной жизни. Даже если делать это из благих намерений.

Признаю это с горечью. Я бессильна в том, чтобы сделать своего взрослого ребёнка счастливым. Даже если я начну винить себя, сокрушаясь над тем, что чего-то недодала или недосмотрела ещё в детстве, это не изменит ровным счетом ничего. Самобичевание бесполезно. Остается только с печалью и сожалением признать, что я действительно не могу сделать своего ребёнка счастливым. Готова подписаться под каждым словом.

Сегодня же вечером выражу Кате огромную признательность: похоже, искусство — действительно сила. Я увидела в спектакле, как взрослые только и делают, что манипулируют своими детьми, изворачиваются, обманывают, пытаясь казаться не теми, кем они являются на самом деле. Сын и дочь отвечают им той же монетой… И это очень печально, а ведь пьеса была комедийной — я точно помню, что было написано в программке».

* * *

Мечтательно-задумчивое настроение этого утра сыграло с Асей злую шутку. Женщина опаздывала на второй день семинара уже на четверть часа, мысленно ругая себя, что не предусмотрела ситуацию с тортом и не купила его заранее.

Долго нести торт на вытянутой руке оказалось неудобно. Ася нашла в сумке ещё один пакет, положила туда сладкое лакомство, переложила в другую руку сетку с мандаринами и пошла дальше, нагруженная пакетами, бормоча себе под нос:

— С днём рождения, Асенька! Ты ж без трудностей никак не можешь, от метро взять такси тебе ж не с руки было…

— С днём рождения! — прошептала Соня, соседка справа, когда женщина, наконец, заняла свое место на стуле.

— Поздравляю! С Днем рожденья тебя, — нараспев произнесла, приветливо улыбнувшись, Кудряшка Сью.

«Чудеса какие-то: я же никому не рассказывала про свой день рождения… Ах, да! Совсем я беспамятная, всё в голове перемешалось… Я же вчера поведала на семинаре свою историю, сообщив, что сделала себе подарок, впервые посетив столицу. Анна тогда даже откликнулась, сказав, что она тоже Стрелец и её день рождения был три дня назад. После этих слов она будто стала мне немного ближе»

Ася внимательно слушала, что говорила ведущая. Некоторые реплики проникали в самую глубину души:

— Очень трудно, практически невозможно стать счастливым человеком, если вы не реализуете потенциал, заложенный в вас природой.

На этих словах Ася вновь погрузилась в свои размышления: «Интересно, а каково моё предназначение? Работать менеджером в магазине или открыть, пусть совсем небольшое, но своё дело. Может быть, этот семинар позволит мне сменить сферу деятельности? Кто знает… Мать силком заставила меня выучиться в институте, пусть и на заочном отделении. Спасибо ее подруге — устроила по знакомству, куда могла, — на психфак. Кстати, интересно, а была бы мама довольна, если бы узнала, что сейчас я участвую в таком семинаре? Ой, да, конечно же, нет, и о чём я только мечтаю!»

— Сейчас прервёмся на обед. Возвращаемся сюда ровно в 15.30, — объявила ведущая.

Ася вышла на оживлённую улицу. Есть ей совершенно не хотелось, и она решила просто пройтись по заснеженным улицам.

«Кругом снег, а не холодно, всего несколько градусов ниже нуля. Вот она какая — московская зима. Жаль, что сейчас только первое декабря и совсем ничего не украшено к Новому году», — женщина погрузилась в созерцательное настроение.

На экране телефона высветилась надпись: «Лена, подруга».

— Асенька, ты только не волнуйся, ничего страшного не произошло.

— Лена, после таких слов мне уже хочется упасть в обморок и не выходить из него! Лена, что случилось с Аллой, она жива?

— Ну, конечно, жива, о чём ты говоришь! Она живее всех живых, ещё нас с тобой переживёт. Ой, что-то я опять глупость сморозила. Прыгает тут, как зайчик, правда, на костылях и…

— На каких ещё костылях? — перебила подругу Ася. — Она что, попала в аварию?

— Нет, конечно. В какую аварию? Ася, похоже, я тебя достаточно подготовила. Поговори теперь со своей дочкой.

В телефоне зазвучал бодрый голос дочери:

— Мама, не волнуйся, со мной всё в порядке! Просто я упала, неудачно поскользнулась. И вот теперь хожу на костылях — у меня мизинец сломан, так вот получилось. Я провожала друзей после дня рождения. Они садились в машину, и я хотела им помахать, но не удержалась и упала всем весом на ногу. Говорила тебе, что мне худеть надо, вес большой оказался! — дочь явно хотела казаться весёлой и жизнерадостной.

— Дочь, тебе больно? — спросила Ася.

— Сейчас уже нет. Мне какой-то укол вкололи обезболивающий и гипс наложили. А ты когда приедешь?

— Аллочка, ну ты же знаешь, что завтра, — ответила мама.

— А раньше не можешь?

— Нет, не могу. А кто тебе помогает, кроме тети Лены?

— Ну, ещё Витя, так как он с машиной, и Лёша. Они меня на руках носили в больницу, когда ещё костылей не было. Лёша их раздобыл у своей девушки, у неё дядя недавно ногу ломал.

— Дочь, мне очень жаль, что с тобой такое случилось.

— Ничего, мам, всё в полном порядке. Извини, мне сейчас некогда, я тебе потом перезвоню, — Алла, внезапно для Аси, отключилась, и женщина вновь осталась наедине со своими мыслями.

«Опять дочь требует к себе внимания, привлекая его болезнью. Снова. В очередной раз. Теперь вот костыли, сломанный палец. Как вообще можно умудриться сломать мизинец? — думала Ася, изо всех сил стараясь заглушить свой тревожный материнский голос, который стремительно наполнял её страхом и тревогой, от самой макушки и до пят.

Она уже подходила к зданию, в котором проходил семинар. Обед должен был вот-вот закончиться.

* * *

— Ася, ты точно не останешься у меня до конца недели? Смотри, когда ещё двухкомнатная квартира в Москве будет полностью только в твоём распоряжении? А ведь ещё есть два билета на мюзикл «Граф Орлов»! Мы с Серёжей хотели на него сходить, но сейчас такая выгодная путёвка во Францию подвернулась, не упускать же её, в самом деле. Хорошо, что на работе я сама себе начальница, могу внеочередной отпуск взять. Только ты одна мне палки в колёса вставляешь, — улыбаясь, произнесла женщина, показывая, что она шутит.

— Катя, ты, конечно, ещё тот демон-искуситель, но остаться я никак не могу. Ты что?! Там дочка вся переломанная, а я тут, в Москве, развлекаюсь, по театрам хожу! — ответила гостья.

— Ася, я тебя умоляю, ты, как всегда, всё преувеличиваешь. Аллочка мне звонила и всё рассказала. У неё всего-навсего сломан мизинец, а не все руки-ноги, как ты описываешь. Она сейчас прекрасно поживает, знакомые мальчики по очереди носят её на руках. Девочка чувствует себя принцессой. Да об этом можно только мечтать! Твоя подруга Лена приносит ей еду, да и у самой Аллы много подруг. О ней есть кому позаботиться!

— Катюша, спасибо, конечно, за предложение, но я не могу его принять, даже несмотря на то, что в отпуске. Я саму себя так изведу за эти несколько дней, что мне белый свет станет не мил. Уж я-то себя знаю. И никакие «бонусы» от того, если бы я осталась в столице нашей Родины, увы, не помогут.

— Аська, давай тогда начистоту! Ты же понимаешь, что у меня шкурный интерес имеется? Не каждый день мне поездку в Париж предлагают, а я уже с ремонтной бригадой договорилась. После потопа соседи согласились оплатить ущерб без суда, так сказать, по горячим следам, то бишь грязным разводам на стенах и потолке. Сама понимаешь, как это кстати. К Новому году у меня будет отремонтированная квартира. А ещё эта собака, — Катя показала на высокого дога цвета тёмного шоколада, терпеливо ожидавшего свою хозяйку у двери.

Майкл — так звали этого статного красавца — поводил острыми ушами из стороны в сторону, тёмные умные глаза косились на гвоздик, на котором висел прогулочный поводок. На морде собаки без труда можно было прочитать: «Пора бы и погулять, нечего тут, возле самой двери на улицу, разговаривать».

— Катя, прости меня, но я правда не могу. У меня и так после звонка дочери сердце не на месте — будто я виновата: уехала и оставила дочь одну. Умом понимаю, что это не так, но в глубине души стыжусь, что я такая плохая мать.

— Ладно, Аська, похоже, тебя не исправишь! Пойду проводить ревизию гардероба, пора в Париж собираться! Боже, как звучит-то приятно: «Пора в Париж собираться»! Так бы повторяла и повторяла, сто раз подряд.

— Завидую я тебе, Катюша… Мужчину ты такого классного отхватила! Повезло так повезло… То в ресторан поведёт, то каждый день букеты цветов дарит, уж и ставить некуда, ваз не хватает. А тут ещё такой сюрприз на пять месяцев вашего знакомства — путешествие! Да не абы куда, а аж во Францию! У многих и на двадцать пять лет совместной жизни такого не случается, — с нескрываемой завистью произнесла Ася.

— Что правда, то правда, — задумчиво повторила вслед за кузиной Катя.

Катя — высокая худая блондинка с волосами пшеничного цвета чуть ниже плеч. Вытянутое лицо, немного тяжеловатая нижняя челюсть, которую очень удачно компенсировал тонкий изящный носик с едва заметной горбинкой. Высокие скулы и умелое использование косметики придавали лицу слегка высокомерное выражение светской львицы. Обидное детское прозвище Лошадь давно позабыто. Тогда, в тринадцать лет, Катю очень доставали низкорослые одноклассники, высмеивавшие непропорционально длинные конечности быстро вытянувшейся девочки-подростка.

Всё изменилось: красивые стройные ноги «от ушей» нравились мужчинам, они часто засматривались вслед. Кисти с изящными пальцами украшали кольца, а на узком запястье поблёскивал браслет из белого золота, одновременно и подчеркивая хрупкость хозяйки, и ненавязчиво демонстрируя окружающим ее статус в обществе и социальной иерархии. К тридцати восьми годам женщина знала свои сильные стороны и умело нивелировала недостатки.

— Катя, что-то я не поняла твой грустный вздох. Ты так расстроилась, что я не останусь и некому будет гулять с Майклом? — переспросила Ася.

— Да нет. Сергей уже предложил мне свой вариант — отправить пса во временный приют. Правда, мне немного жалко Майкла, я ведь никогда не оставляла его чужим людям, да ещё и в незнакомом месте. Я не очень большая любительница путешествовать, ты сама знаешь. Даже когда езжу, оставляю кого-нибудь в квартире. Но тут, как назло, мама уехала на три месяца к своей сестре в Англию. Так-то она с Майклом всегда гуляла, он её слушался, и ему было спокойно ждать меня в привычном для себя месте. У него только вид грозный, из-за роста, а так он очень добрый, даже мухи не обидит. Знаешь, мне кажется, что он в душе аристократ — всегда держится с таким собачьим достоинством, точно принц голубых кровей на приёме у королевы. Вот и сейчас — ему уже давно пора на прогулку, а он ни одним жестом не выказывает нетерпения. Лишь слегка поглядывает на поводок. Это очень тонкий намек, согласись?

— Да, он у тебя потрясающий! И очень умный. Я заметила, что Майкл подошёл близко к двери, но не скулит и не скребёт, как другие собаки, только смотрит. Катюша, у него глаза такие выразительные, прям как у человека.

— Вот только Серёжа этого не понимает. Он Майкла с первого взгляда невзлюбил, хотя пёс ему ничего плохого не сделал, даже не огрызнулся ни разу в его сторону. Сергей даже предлагал мне от него избавиться.

— Да ты что? — сильно удивилась Ася и замерла на месте, забыв надеть второй сапог, стоя у двери наполовину босая.

— Да, мы даже встречаемся, как правило, на его «территории». Он говорит, что не хочет меня ни с кем делить и ревнует.

— Это к Майклу? Глупости какие, это же смешно! Ну даёт, вот это любовь! Ну ничего, сестрёнка, у всех свои недостатки. Сергей тебя в Париж везет на неделю высокой моды, можно и простить ему этот заскок.

— Тоже так думаю, — согласилась женщина.

— Катя, хочу рассказать тебе одну историю, у меня в запасе как раз есть несколько минут, — сказала Ася, садясь на пуфик в прихожей.

— Ладно, давай рассказывай. Сборы могут и подождать. Тебя провожу и приступлю к ним. Всё равно Сережа сказал, что мой чемодан не годится: слишком мал и не вполне презентабельный. Он обещал привезти мне огромный чемодан. Сказал, что у него целых два таких, в Италии купил в прошлом году.

— Да, живут же люди! А я вот в столице впервые побывала. Надеюсь, что не последний, — Ася глубоко вздохнула и начала свой рассказ:

— Я же тебе говорила о той истории с воздушными шариками?

— Да, и я подтверждаю, что моя крестница совсем обнаглела. Мать ей праздник устроила, а она в ответ скандал до небес устроила! — возмущённо отозвалась Катя.

— Ну да ладно, я в общем-то сейчас не об этом. Ещё дома я пообещала ей купить серёжки от Swarovski. Так вот. У вас тут с торца дома есть такой чудной магазин, ко всему прочему ещё и круглосуточный: «Цветы. Сантехника. Шторы». Я только от одного такого названия чуть с лестницы не упала. У нас таких «гибридов» в городе не водится.

— Привыкай, детка, это столица, чего тут только не встретишь, — улыбнулась Катя.

— В общем, я зашла в этот магазин, пока тебя ждала. Ты как раз в пробку попала, возвращаясь от Сергея рано утром.

— Да, извини, я тогда почти на час опоздала, — откликнулась Катя.

— Да я всё понимаю, ничего страшного. Дело не в этом. Итак, я набрела на это удивительное место. Представляешь, там стоят раковины для ванны ценою в сто тысяч рублей. Смеситель — уж не знаю, из какого он металла, может, из золота — сколько-то тысяч! И образцы разных штор висят, их я смотреть не стала, чтобы не расстраивать свою чувствительную провинциальную психику.

В отделе «Цветы» я разговорилась с женщиной-продавцом. Оказалось, что её двоюродная сестра живёт в Самаре. Я поделилась с ней, что тоже родом из Поволжья и в Москву приехала буквально на несколько дней.

Вот именно в том магазине я и купила дочери серёжки, помнишь, я тебе их показывала? Они ещё тебе понравились, и ты сказала, что они клёвые, — спросила Ася.

— Да, помню, — ответила Катя.

— В магазине было ещё очень много самых разных товаров и предметов интерьера, всё не успела рассмотреть. Даже игрушки были, куклы фарфоровые, такие красивые, но дорогие. Так вот, выхожу я из этого магазина и замечаю, что на крыльце стоит огромный пакет с разноцветными печеньками Макарон. Признаюсь, еле сдержалась, чтобы не залезть туда и попробовать. Я к тому же такая голодная была, а в округе не нашла ни одного продуктового магазина. В общем, кусать это лакомство я не стала, вернулась в магазин и спросила, зачем тут стоит целый пакет Макарон.

Продавщица ответила, что они служили украшением витрины, и у них давно закончился срок годности. Экспозицию обновили, а заморское кондитерское изделие за ненадобностью выбросили на улицу. Только в Москве возможно такое чудо! Огромное количество дорогих сладостей, которые у нас продают по сто рублей за штуку, спокойно валяется, как обыкновенный мусор.

— Ася, да чему ты удивляешься?! Это же Москва! В которой, между прочим, ты совершенно не желаешь оставаться на целую неделю! Бесплатно! Я даже согласна сама купить тебе обратный билет на другую дату.

— Катя, прости, но я никак не могу, — женщина начала одеваться, взяв с вешалки пальто.

— Ладно, ладно, лети к своей дочурке. Передай от меня крестнице, чтобы больше не ломала ноги и не выносила матери мозг своими истериками. Так топала отчаянно ногами, как маленькая, аж кости стали трещать.

— Тут ты права, топать ногами, когда что-то случается не по её, она большая мастерица, — с грустью согласилась Ася.

— Давай я тебя до метро, что ли, провожу, — предложила Катя, — заодно и Майкла выгуляю.

Ася — женщина в возрасте приблизительно чуть более сорока лет (сказать точнее было трудно) — катила за собой чёрную сумку на колесиках. В дутом пальто тёмно-серого цвета с мехом кролика на поднятом капюшоне.

Белоснежная кожа лица чем-то напоминала бумагу, которую когда-то скомкали, чтобы выкинуть, но по какой-то причине передумали и как могли распрямили, но вернуть прежнее состояние уже не удалось. Большие серые глаза, с чёрными от обилия туши ресницами, вечно щурятся, вероятно, из-за того, что при сильной близорукости она не носит очки. Собственно, по этой же причине на переносице уже давно образовались резкие складки. Губы часто бывают растянуты в полуулыбку, и морщинки по краям также очень заметны. Тонкий нос слегка вздернут, густые каштановые волосы до плеч крупными завитками кружатся возле высокой белой шеи, точно рой мотыльков у ночника.

Ася купила билет на аэроэкспресс в кассе Киевского вокзала и только тогда поняла, что попала в часовой перерыв между поездами. Поначалу испугавшись, что может опоздать, она сделала пару глубоких вдохов и, успокоившись, подсчитала, что до вылета её самолёта в таком случае всё равно останется не меньше часа: «Ничего страшного, схожу в знаменитый торговый центр, “Европейский”, мне про него Катька все уши прожужжала. Посмотрю, так ли там красиво на самом деле. Ну что в магазине может быть прекрасного, это же не оперный театр в конце концов? Катюша дала мне три бутерброда с колбасой, один из них я бы сейчас съела с превеликим удовольствием, запивая горячим капучино. Вот только руки бы где-нибудь помыть после метро, они всегда кажутся мне особенно грязными, даже влажные салфетки не помогают».

В «Европейском» женщина абсолютно не обращала внимания на магазины и бутики, окружавшие её с разных сторон: «Всё, как и у нас в городе, те же магазины. Вот где у них можно кофе раздобыть, и желательно не по заоблачной московской цене, — вопрос интересный».

— Девушка, у меня для вас подарок, — Асю остановила продавщица, примерно того же возраста.

Женщина откликнулась на голос и взяла протянутый ей подарок в виде крошечного мыльца изумрудного цвета.

— Это натуральное мыло ручной работы с добавлением полезных для кожи аминокислот и жиров из Израиля, — продавец вслед за вручённым брусочком мыла произносила заученные фразы рекламируемого товара.

Ася поблагодарила её и уже собиралась отойти, но следующий вопрос вновь заставил остановиться:

— А вы бывали в Израиле?

— Что? — женщина опешила от удивления.

— Вы сами когда-нибудь бывали в Израиле?

— Я? Нет, не была, — ответила Ася.

Мгновение, и, будто фокусник, демонстратор заграничного товара с улыбкой феи достала баночку с солью. Спустя ещё секунду — мажет Асины руки, та втирает в кожу соль, в которую однозначно добавлен какой-то особенный смягчающий ингредиент. Над раковиной продавщица-фея смывает остатки соли. Руки, омытые питательным раствором из солей Мёртвого моря, кажутся Асе не только чистыми, но даже более лёгкими.

«Чудеса, да и только. Я же как раз хотела их помыть, чтобы бутерброд съесть. Здесь, наверное, волшебное место исполнения желаний. Сейчас ещё одно желание загадаю, нужно только сообразить какое», — едва успела подумать Ася, как ей поступило новое предложение:

— Сегодня эта чудесная соль Мёртвого моря стоит всего тысячу шестьсот рублей — вместо обычных четырёх тысяч! Вы можете прямо сейчас приобрести её за эту цену, — чары феи-продавщицы рассеялись, и Ася ответила:

— Спасибо, я подумаю, — подняла свой чемодан, поставив его на колесики и сделала несколько шагов прочь.

Уже вдогонку услышала:

— Да о чём тут можно думать? — в голосе женщины слышались разочарованно-раздражённые нотки, но для Аси это было неважно: «Всё, руки мне так неожиданно, да при том качественно, помыли. Теперь могу и кофе попить. Вот как раз подходящее место с забавным названием “Бистро Брянск”. Интересно, есть ли там капучино?»

Довольная, Ася села в аэроэкспресс: ей очень понравилось в бистро, и теперь, под стук колёс, она вспоминала своё пребывание там, смакуя подробности. «Я-то думала, что это самая обычная забегаловка, — всучат мне кофе в зубы, и я побегу дальше. Но не тут-то было. Ко мне тут же подскочил вышколенный до приторной вежливости официант (разве что полотенца, перекинутого через руку, не хватало — в кино такое видела):

— Что вы желаете?

— Пожалуйста, капучино, и можно с собой?

— К сожалению, у нас навынос нельзя, — парень посмотрел на неё с такой скорбью, что его стало немного жаль:

— Хорошо, тогда попью здесь, только если быстро.

— Конечно! Три минуты вас устроит?

И парень сдержал обещание».

Ася смотрела на мелькающие картинки за окном. На полчаса она даже забыла, что дома её ждет дочь со сломанным мизинцем ноги, много других неотложных дел, счета за квартиру, запущенный за неделю быт и, совершенно точно, гора грязной посуды на кухне.

В аэропорту Ася выяснила, что «Внуково» располагает гигантскими площадями. Так, оставшиеся час с небольшим до отлета съели поиски стойки регистрации, а затем — стояние в очереди. Затем была покупка воды в автомате и новая очередь — теперь уже перед банкоматом, чтобы снять деньги для предстоящей поездки в такси.

Наконец, громкий и уверенный голос объявил: «Пассажиры, опаздывающие на рейс 489 Москва — Самара, просьба пройти на посадку!» Звуки из вездесущего динамика, проникающие в каждую клеточку тела, пригвоздили женщину к месту — от страха и стыда, что вот именно сейчас, когда до прибытия домой остается всего два часа и она наконец-то сможет обнять Аллочку, Ася может всё испортить, не успев на самолёт.

С трудом выпрямляя ноги, предательски гнущиеся в коленях, женщина побежала к объявленному выходу на посадку. Сотрудница аэропорта с сочувствием посмотрела на запыхавшуюся пассажирку, на её распахнутое пальто и произнесла: «Там холодно. Когда вы пойдёте к автобусу, можно и одеться».

Ася последовала совету и начала лихорадочно дергать молнии, которые, по неписаному закону подлости, никак не хотели застегиваться. Влетев в автобус и взгромоздившись на свободное место, женщина дала себе возможность передохнуть, посмотрела на часы и определила, что до указанных в посадочном талоне двадцати минут до отправки рейса, остается еще шесть.

«Ну и чего они меня тогда торопили? Я бежала изо всех сил, а оказалось, что зря!» — разочарованная Ася еле сдержалась, чтобы не обратиться к ближайшему к ней пассажиру со своими сетованиями на случившееся…

Глава 3. Не бывает такого имени — Туманный Альбион

Ася приехала домой, открыла дверь своим ключом и тут же увидела стоявших на пороге полностью одетыми подругу Лену и дочку Аллу, на костылях. Дочь, едва завидев мать, вместо приветствия выдала порцию информации:

— Мама, мы с тётей Леной с утра в больницу ходили за справкой в институт, там мне другой врач повторно сделал рентген, и выяснилось, что сломан вовсе не мизинец, а кость, которая находится сразу под мизинцем с внутренней стороны стопы. Возможно, даже операция понадобится. Мы сейчас с тётей Леной едем договариваться в стационар, ты с нами?

— Аллочка, да я же только в дверь вошла, а тут вместо приветствия и вопроса, как я долетела…

— Ты, как всегда, тормозишь, — дочь не дала Асе договорить. — Лучше я с тётей Леной съезжу. Ты поесть что-нибудь приготовь, а то мы всё утро в больнице, там очереди везде, ничего не успели!

— Ладно, приготовлю. Но, может, всё-таки мне лучше с тобой съездить? Я же вернулась и могу быть рядом, — спросила Ася у дочери.

— Ася, не переживай. Я, что называется, в теме, а ты лучше распаковывай вещи, душ прими с дороги. Тем более Аллу на машине нужно возить, тебе ещё придется такси вызывать, — ответила Лена, открыла входную дверь, пропуская девушку, прыгающую на костылях, и прощально помахала подруге рукой.

Ася успела сварить суп и перемыть ту самую гору посуды, которую она и предполагала увидеть по приезде. Несколько раз звонила дочери, но та не брала трубку, чем усиливала волнение матери, возникающее от неизвестности. Позвонить же Лене Ася не решалась, боясь, что та находится в это время за рулем.

— Аллочка, я не могу до тебя дозвониться уже целый час, — мать очень обрадовалась, что дочь наконец-то ответила на звонок. — Как твои дела, что сказали в больнице?

— Всё плохо, — с нескрываемым раздражением ответила Алла.

— Что плохо? Что случилось? — всполошилась мама.

— Сказали, что меня на следующей неделе положат в больницу. Операцию будут делать, спицы какие-то вставлять, да не одну. Мама, ты мне поесть приготовила?

— Да, я суп сварила и макароны по-флотски сделала. Аллочка, а когда ты приедешь? — спросила Ася.

— Мам, скоро, — звонок внезапно оборвался. Ася бросилась перезванивать сначала дочери, потом подруге, но у обеих было занято.

Будучи сильно встревоженной и обеспокоенной, Ася забежала в комнату дочери и начала судорожно собирать мусор, в изобилии валявшийся на полу, столе, подоконнике. Нашла несколько грязных чашек, тарелку и пару ложек, отнесла всё на кухню. Тщательно перемыв посуду, вернулась с ведром воды и тряпкой, решив, что помоет полы, пока дочери нет дома. Взгляд упал на несколько напечатанных листочков, лежавших около её кровати. Женщина прочитала заголовок: «Записки Орхидеи». Затем пробежала глазами первые строчки и углубилась в чтение.

«Записки Орхидеи

Сказка

Автор: Туманный Альбион.

В одной сказочной, окутанной туманом стране жила-была Орхидея.

Жила она там не одна. В этом государстве построили целую фабрику, где, как цыплята из яиц, каждый день «вылуплялись» новые и новые орхидеи — огромное количество дядюшек Орхидеи, тётушек, племянников, двоюродных братьев и сестёр и дальше, и дальше по бесконечному списку родства.

Все они были разных оттенков, размеров и… цены.

Однажды Орхидею — красавицу с раскидистыми листьями — отправили в долгий путь. Сначала, как ей объяснили её соседки-орхидеи, она должна будет плыть на корабле, потом поедет на разных машинах.

Ничего этого сама Орхидея во время путешествия не видела, так как была запакована в огромную коробку, рядом со своими кузинами и кузенами. Но наша Орхидея отличалась неуёмным любопытством. Оно-то и помогало ей замечать всё вокруг, делать выводы и неожиданные для такого хрупкого и неопытного цветка умозаключения. Однако увидеть мир, несмотря на своё жгучее желание, она так и не смогла, как ни трепыхала своими сочными изумрудными листочками. Право, это весьма трудно сделать из коробки, которую невидимые ей люди постоянно переставляют с места на место.

Только спустя длительную череду сменявших друг друга серых будней, изредка подсвечиваемых лучом солнца, который пробивался в маленькие дырочки через картонную темницу, Орхидею наконец принесли… в магазин. (Назначение этого места ей позже объяснили более сведущие соседки-цветы.)

И потекли дни за днями. Они были намного интереснее и гораздо насыщеннее жизни в путешествии, где Орхидея едва не заболела от скуки и усталости, томясь в коробке, как в заточении.

На ближайших к Орхидее полках то и дело появлялись новые растения, сменяя друг друга. Из магазина исчезали одни цветы и появлялись другие.

— Значит, это мои родственники, хоть и дальние. Возможно, вот эта, розовенькая, в центре — внучатая племянница, а та, молочного цвета — четвероюродная тётушка.

Орхидея, с детства имевшая способности к иностранным языкам, выучила новые слова: «праздник» и «покупка». Она даже понимала их значение. После праздника очень много растений и цветов в магазине уносились странными двуногими существами, которые именовались «люди».

Они и совершали это таинство под названием «покупка».

У людей, как поняла наша любопытная Орхидея, было два подвида: первый — женщины: они приходили чаще других, покупая семена, землю, удобрения и пустые горшки для цветов; второй — мужчины: они были разных возрастов, цветов и оттенков. Лепестки людей назывались волосами. Их длина и объём тоже резко отличались.

У слова «праздник» было не вполне понятное для Орхидеи дополнение — «Восьмое марта». Когда у «праздника» появлялась такая приставка, количество мужчин заметно прибавлялось.

Орхидея подружилась (как она считала) с женщинами, которые постоянно находились рядом с растениями, поливали их, опрыскивали и всячески ухаживали. Все их называли продавщицами — это название тоже попало в словарь цветка.

Еще Орхидея узнала, что бывают растения и цветы, у которых совсем нет голоса — у них отсутствуют корни. Они помещаются в большие вазы или вёдра и живут там последние часы. Да, у них есть и стебли, и листья, но голос пропадает в тот момент, когда их лишают корня. Они тоже пытались рассказать свою историю — как их зовут, из какой страны они прибыли, но не могли это сделать. Их никто не слышал. Даже соседи — такие же, как они, цветы.

Чаще других люди произносили слово «роза». Этих безголосых заворачивали в красивую разноцветную бумагу и выносили прочь из магазина, где уже больше года жила наша Орхидея.

Да так и жила бы дальше… Однако спустя некоторое время, не понимая почему, Орхидея начала болеть и увядать. Вероятно, люди забыли о существовании именно этой Орхидеи и — сначала поставили её вглубь, на дальнюю полку, перестав за ней ухаживать, а потом, наоборот, будто спохватившись, налили столько воды, что она чуть не утонула в собственном горшке. Орхидея стала захлёбываться влагой, уже пробивавшаяся к свету цветоножка — сгнила. Потом засохли старые листья, остальные — когда-то изумрудные и блестящие — потускнели, она потеряла всякую надежду и совсем перестала учить новые слова.

— Ещё месяц, и её можно будет выкидывать, — говорили о ней люди.

«Так я и сгнию, как мои не рожденные цветочки, не ставшие даже бутонами», — печально подумала бедняжка Орхидея.

Но однажды… Нет, к ней не прискакал принц на белом коне, как бывает в других сказочных историях. Ее просто купили. И, как пояснили обстоятельства этой покупки, с уценкой. Да притом значительной.

— Какого она цвета? — поинтересовалась женщина — новая хозяйка Орхидеи.

— Ой, даже и не знаю, она так давно у нас стоит. Люба, ты не помнишь, кого она цвета? — спросила одна продавщица у другой.

— Нет, не припомню.

— Ну что же вы?! Спросите у меня, уж я-то знаю, какого я цвета, — изо всех сил пыталась прокричать Орхидея. У неё был голос, но, к сожалению, люди не могли его слышать.

«Теперь у меня начнется совсем другая жизнь», — подумала Орхидея.

Её горшок завернули в газету, и она даже немного испугалась: «А вдруг меня опять засунут в коробку?»

Орхидею принесли домой, распаковали. Заботливые руки женщины пересадили её в новый удобный горшок с приятным грунтом.

Настал торжественный момент: умытую Орхидею в красивом прозрачном горшке поставили на подоконник. О чудо! Справа от себя Орхидея увидела свою прапрабабушку, а слева стояла четвероюродная тётушка. Они цвели дивными цветами. «И почему люди говорили о своей красоте, — Орхидея подслушала разговор в магазине, — как о лебединой шее? Нет, правильно говорить “осанка, как у орхидеи” — с гордо поднятой головой и лепестками, точно корона», — подумал цветок, искренне радуясь такому неожиданному соседству.

Бабушка была нежно-сиреневого цвета в мелкую полоску — словно меридианы сходились в центре цветка, где оттенок становился темнее и по форме напоминал бабочку с жёлтым выразительным глазом в виде тычинки. Тетушка стояла с несчётным количеством цветов и несколькими цветоножками; бежевые по краям лепестки-бабочки переходили в нежно-салатовый цвет с мелкими лимонными тычинками. Стоило хозяйке дотронуться до любого из растений, как десятки цветков на стебле оживали, трепеща плотными цветами, готовые полететь в голубое небо, превратившись в царственных мотыльков.

«Ох, как же мне повезло с такими соседями!» — не уставала восхищаться своей новой жизнью Орхидея. Она старалась как могла: тянулась за своими родственниками и активно вела невидимую работу по формированию цветоножки, на которой расположились первые, ещё не распустившиеся бутоны.

— Какая ты у меня умница, берёшь пример со своих соседок, — приговаривала хозяйка, обильно, но в меру поливая её водой с удобрениями и наполняя влагу своей любовью.

Распустился первый цветок, он был молочного цвета.

Хозяйка немного разочарованно вздохнула: «Ну вот, ещё одна белая орхидея. Ничего, главное, что зацвела, а то полгода стояла, одни только листья».

В один из прекрасных дней женщина решила сделать перестановку на подоконнике, чтобы дать больше пространства соседкам-орхидеям: количество их цветов-бабочек уже перевалило за несколько десятков, а они всё выпускали и выпускали новые бутоны; тяжесть цветов перевешивала, и горшки готовы были вот-вот упасть. В этом процессе хозяйка потеряла бдительность и случайно обломала три недавно распустившихся цветка Орхидеи.

О, какое же это было горе для цветка! Совершенно беззвучное для других. И слез её никто не заметил, даже соседки — они были в своих делах и заботах, ведь почти каждый день у них распускались новые бутоны.

Шли недели. Орхидея продолжала расти, но её цветы мельчали, а потом и вовсе перестали появляться новые. Хозяйка озабоченно качала головой, но продолжала поливать хорошими удобрениями, не теряя надежду.

Оторванную веточку поставили в красивый бокал на кухне: «Пусть все получат эстетическое удовольствие от красивого цветка», — решила хозяйка.

Жалоб цветка никто не замечал: «За что она меня сломала? Я же хотела цвести, и ничего больше! Я даже не пыталась затмить своих соседок. Я только-только начала приносить радость, как вдруг взяли и безжалостно оборвали почти все мои цветы! Оставшиеся так испугались, что не смогли дальше расти. Хозяйка не слышит меня… Я бы сказала ей, что нужно просто немного подождать, и я наберусь сил. Меня нужно просто любить, не ожидая ничего в ответ. Пусть сейчас у меня всего несколько листочков и я не цвету, но кто знает?.. Даже я сама не могу сказать, сколько бутонов может быть у меня на ветке! Очень хочу верить, что я буду цвести. У меня же есть мои корни. И надежда, что однажды я снова зацвету и подарю миру много-много цветов-бабочек, порхающих на тугой и сильной ветке».

Ася положила листы себе на колени и произнесла вслух:

— Кто же это написал? Не бывает такого имени — Туманный Альбион.

Глава 4. Как я делаю, что дочка снова маленькая?

«Почему так бывает, что иногда несколько лет пролетают незаметно, а один день может тянуться целую вечность? Похоже, у меня сегодня будет именно такой день», — грустно подумала Ася и направилась в комнату дочери, которая секунду назад позвала её громогласным криком на всю квартиру.

«Время точно пошло вспять. Аллочке снова шесть лет, и она нуждается в моей помощи», — мысленно женщина пыталась настроить себя на позитивный лад. Тяжело вздохнув, она открыла дверь в комнату, но не успела что-либо сказать, как дочь уже поторопила её:

— Мама, ну где ты ходишь? Мне же врач сказал, чтобы я в восемь утра уже была в больнице, а ты всё копаешься!

— Дочь, не переживай, мы успеем. Я, между прочим, по твоей просьбе, ищу лак для волос, хотя совершенно не понимаю, зачем он тебе в больнице, — Ася изо всех сил старалась отвечать дочери спокойно, хотя в душе давно клокотал вулкан чувств, готовый при любом неосторожном слове вырваться на свободу.

— Ты ничего не понимаешь, как всегда, — резко ответила Алла. — Лучше скажи, ты такси вызвала?

— Да, я вызвала такси! Лак для волос я тебе в больницу принесу, когда найду, не расстраивайся так из-за этого, пожалуйста, — успокаивала мать.

— Я и не переживаю, с чего ты взяла? Стану я из-за такой ерунды переживать, — девушка подпрыгнула на одной ноге к костылям, стоящим в коридоре, и ответила на звонок маминого телефона, лежавшего тут же, на журнальном столике. Выслушав говорившего, она громко объявила:

— Всё, я выхожу! Ты — как хочешь, машина уже приехала!

— Да, я сейчас тоже иду, — Ася подняла несколько сумок, которые дочь собиралась взять с собой в больницу, и пересчитала их, чтобы ничего не забыть. Их в общей сложности было пять штук, включая чехол с ноутбуком.

Алла взгромоздила на плечи, поверх зимней куртки, свой школьный рюкзак, набитый до отказа, и, открыв входную дверь, на костылях похромала вызывать лифт.

Несколько дней назад девушке исполнилось девятнадцать. При полном отсутствии на лице какой-либо косметики она выглядела гораздо моложе. Каштановые волосы до пояса, несколько осветленных прядей в слегка вьющихся волосах. Голубые глаза, курносый нос и едва заметные веснушки на бело-розовой коже. Маленькие пухлые губы обычно немного выпячены, что придает лицу по-детски капризное выражение. Движения тела порывистые, точно тень солнечного зайчика, бегущая от зеркальной поверхности.

— Аллочка, подожди, пожалуйста. Я сейчас все сумки из машины выгружу, чтобы водитель мог уехать, — сказала Ася, когда они прибыли на место.

Видимо, услышав эти слова, мужчина нехотя встал с водительского места и сам перетаскал багаж ближе к обочине дороги.

— Вот твои костыли. Только постой пожалуйста, не ходи без меня, — Ася чувствовала, что стала суетиться больше обычного, и по привычке начала мысленно осуждать и стыдить себя за такое неподобающее поведение, чуть не уронив тяжёлую сумку с продуктами и ноутбук в попытке перенести их ближе к крыльцу больницы.

Дочь, наблюдавшая за матерью со стороны, громко вскрикнула от испуга за свой новый компьютер, припрыгала на костылях ближе к ней, дёрнула за ремень сумки с ноутбуком и резко забрала её у Аси, громко прокричав:

— Ты всегда такая неуклюжая! Как так можно?!

Больничный двор был весь завален свежевыпавшим снегом. Дворникам в то утро пришлось сильно постараться, чтобы расчистить дороги от той массы осадков, что, как всегда внезапно, появилась на улицах города в ту ночь, значительно превысив суточную норму.

Мужчина средних лет, в лёгкой куртке, и сейчас продолжал убирать последствия снегопада, деревянной лопатой стараясь сделать чуть шире дорожку, ведущую к крыльцу больницы.

— Дочь, пожалуйста, осторожней, я сейчас сумки возьму и помогу тебе, — Ася продолжала метаться между сумками и пакетами, которые она не желала оставлять на обочине дороги. Внутри женщина снова начала тревожиться за дочь, самостоятельно поковылявшую к входу в больницу, проигнорировав слова матери.

Наконец-то переместив все пакеты и сумки на больничное крыльцо, Ася подошла к дочери, не совсем понимая, как помочь ей подняться по пятнадцати ступенькам.

В ту же секунду Алла поскользнулась и упала на спину, инстинктивно поймав сумку с ноутбуком, висевшую у неё на плече. Ася мгновенно среагировала и подскочила к дочери, лежащей на земле. Дёрнула её за капюшон и одним рывком поставила на ноги, случайно задев распущенные волосы Аллы. Та вскрикнула.

— Аллочка, ты повредила ногу? — заволновалась мать.

— Нет, ты мне так все волосы выдернешь! — раздражённо ответила дочь и добавила: — Не могла меня нормально поддержать, теперь, наверно, и ноутбук повредился.

— Да плюнь ты на свой ноутбук, — со злостью ответила Ася, пытаясь ловчее обхватить дочь, но ей очень мешали костыли.

Ещё одно неловкое движение, и Алла опять чуть не упала, но стоявший неподалеку дворник быстро подхватил девушку, а затем на руках занес её на крыльцо больницы.

— Ой, большое вам спасибо, — сказала Алла, обращаясь к мужчине, и тут же стала упрекать мать: — Вот, без дворника я бы опять упала! Ты даже толком помочь не можешь!

Ася молча несла следом костыли девушки.

Мужчина опустил Аллу на ноги в холле больницы. Девушка, сконфузившись, произнесла:

— Извините, что я вас вот так дворником назвала.

— Да ничего страшного! Я тут только на время отпуска, знакомый попросил, — мужчина смущённо опустил глаза и поторопился уйти.

Ася тут же подошла к дочери, отдала ей костыли и ноутбук, который забирала, чтобы облегчить ношу мужчине.

В больничном вестибюле женщина начала оглядываться по сторонам. Стены, обитые дешёвыми бело-серыми панелями, старые плакаты об угрозе терроризма и о том, как помочь, если у человека случился инсульт, тёмно-коричневая скользкая плитка на полу.

Медленно передвигаясь, в конце коридора мама с дочкой увидели нужную табличку на двери и сели около неё на деревянную лавку. Очень давно Ася не видела одновременно такого количества травмированных людей. Несколько человек были с такими же костылями, как и Алла, но большинство — с забинтованными частями рук и головы.

Людская очередь в кабинет № 32 постепенно двигалась. Когда Алла уже собиралась заходить, Ася поинтересовалась:

— Дочь, а у тебя направление в больницу и страховой полис с собой?

Алла мельком посмотрела на мать, махнула рукой и ничего не ответила. Вдвоём они зашли к врачу, но пробыли там ровно минуту.

Выйдя из кабинета, Ася с негодованием спросила дочь:

— Как так получилось, что вы с Леной не взяли направление, когда ходили в больницу? Почему она тебе не подсказала? А ты сама о чём думала?

— Оно, наверное, у меня было, просто не помню, куда я его положила. На столе не нашла, — беспечно ответила Алла.

— А куда ты свой страховой полис положила, тоже не помнишь? Почему у тебя сейчас только ксерокопия? — мать старалась приглушить вырывавшийся наружу крик, отчего её голос напоминал злобное шипение.

— Мама, не приставай ко мне, я думаю, — ответила дочь.

— О чём это, интересно знать? — с раздражением спросила Ася.

— Думаю, что нам нужно вызвать такси и съездить домой, чтобы ещё раз поискать это направление. Я точно помню, что где-то валялась какая-то бумажка из больницы. Вот только сегодня утром я её почему-то не увидела, — задумчиво ответила Алла.

Ася сначала посмотрела на неё, затем на многочисленные сумки и пакеты, что они привезли из дома, тяжело и глубоко вздохнула, представляя, как они, а точнее она одна, потащат всё это назад. Дочь на костылях, впереди — скользкое крыльцо… Дворник, очевидно, давно ушёл по своим делам.

Женщина ещё раз вернулась в кабинет, из которого они только что вышли:

— Скажите, где нам взять это направление на госпитализацию? Может быть, вы нам его выпишете? Вы же хирург-травматолог. Так вроде бы на табличке написано, — спросила она, обращаясь к врачу, который ей больше напоминал торговца корейскими салатами в супермаркете возле их дома. Однако между ними все же было существенное отличие — врач с корейской фамилией Ким говорил на чистейшем русском и был одет в белоснежный халат и такую же, кипенно-белую, шапочку, а не клеёнчатый фартук поверх синего халата, как у его однофамильца из магазина.

— Направление можете взять в вашей поликлинике, по месту жительства. Без этого вас в больницу не положат. Я здесь принимаю больных на госпитализацию в стационар, а не выдаю направления. Пожалуйста, не мешайте мне работать, — женщину откровенно выгоняли из кабинета.

Ася вышла в коридор, опустилась на скамейку рядом с дочерью.

— Мам, я тут у проходящей медсестры узнала, что с девяти тридцати в тридцатом кабинете принимает заведующий хирургическим отделением, я к нему подойду, спрошу направление. Он должен меня помнить, я именно к нему тогда с Леной попала на приём. Он ещё обедал, не хотел меня смотреть, но потом всё равно согласился.

По коридору шёл высокий, грузный мужчина лет шестидесяти. Из-под белой шапочки врача выбивались седые кудрявые пряди. Из-за близорукости Ася облик врача видела нечетко, а когда его окружили пациенты, вмиг вскочившие со своих мест, то и вовсе потеряла его из вида.

Алла, не раздумывая, быстро поскакала к этому мужчине на своих костылях и мигом пролезла сквозь толпу поближе к врачу.

«Как быстро она научилась бегать на костылях», — подумала Ася, пытаясь разглядеть среди обступивших врача пациентов свою дочь.

Подойдя ближе, она услышала звонкий голос Аллочки:

— Вы меня помните? Я несколько дней назад была у вас на приёме. Вы тогда еще велели мне сделать повторный рентген ноги, а потом сказали, чтобы я приходила сегодня к восьми часам утра, меня в больницу должны были положить. Вот только у меня направления нет, вы мне сказали… — мать расслышала не все слова дочери.

— Вы меня терроризируете, — отозвался врач на слова обратившейся к нему девушки, и уже через несколько минут довольная Алла появилась около Аси и сказала:

— Ну вот, я обо всём договорилась. Сейчас мне направление напишут и отведут в палату, в которой буду лежать.

«Я где-то видела этого врача раньше. Очень уж он похож на доктора Айболита, только сказочный персонаж гораздо субтильнее. Интересно, где мы могли встречаться раньше?» — про себя размышляла Ася, улыбаясь энтузиазму дочери и радуясь, что ситуация с потерей направления, без которого лечение было под угрозой, разрешилась так благополучно.

В палате, куда положили Аллу, справа от входа стоял огромный холодильник «Полюс» с распахнутой настежь дверцей.

— Мам, он что, не работает? Куда же я свои продукты буду складывать? Ты обещала, что холодильник в больнице будет, — растерянно сказала дочь.

— Аллочка, он работает! Его, по-видимому, размораживали и отключили. Видишь, палата пустая, мы в ней первые. Занимай любое место, какое хочешь.

Девушка ловко прыгала на костылях между кроватями, поочередно останавливаясь у каждой из них, чтобы присесть и попробовать удобство матраса.

— Мам, почему тут кровати такие жесткие? Зачем тут доска под матрасом? — Алла с интересом рассматривала впервые увиденную конструкцию.

— Тут панцирная сетка, и чтобы она не прогибалась, надо… — начала было пояснять Ася, но, не дожидаясь полного ответа, дочь задача очередной вопрос:

— Мам, тумбочка такая маленькая, как я все свои вещи там умещу? Можно мне ещё одну занять? — на кровати, которую облюбовала Алла, оказалось все содержимое пакетов: книги, аудиоплеер, диски, тетради, одежда, косметика и много чего ещё.

Ася только собралась ответить, как в палату зашла женщина лет сорока, с забинтованной рукой, и с порога объявила:

— Здравствуйте, меня зовут Валентина, давайте знакомиться.

Ася неуклюже шла домой, невольно поскальзываясь на дороге, полностью покрытой ледяной коркой, которая была предательски присыпана выпавшим снегом.

«Не хватало ещё и мне упасть и сломать себе что-нибудь. Ну, например, правую ногу. Так сказать — для симметрии. Тогда с дочерью будет полный комплект. Тьфу-тьфу. И что за дурные мысли лезут мне в голову?!

Не сглазить бы саму себя ненароком. Нужно подумать о чём-нибудь другом… Где же я могла видеть этого доктора? Не в детской же книжке, что я когда-то читала Аллочке на ночь, про Айболита. В детстве Чуковский был её любимым писателем… Ах, да! И как я сразу не догадалась?! Как только про детство вспомнила, так сразу всё встало на свои места. Он же очень похож на моего отца. Правда, папу в белом халате я видела только один раз в жизни, да и то — в накинутом на плечи, когда он приходил ко мне в больницу, где я валялась с воспалением лёгких. Папа… О господи! Как же я могла забыть!» — с этими мыслями Ася споткнулась о невидимую ледяную кочку и только чудом смогла устоять на ногах, удерживая баланс благодаря объёмной сумке, в которой лежала верхняя одежда дочери.

«Мама меня теперь точно убьёт! Она же поручила мне сдать квартиру, своей племяннице — дочери тети Тоси. Мы, кажется, договаривались о встрече на завтра… Вот у меня память дырявая! Что в старости-то будет? Не знаю. Наверное, превращусь в овощ! Она уже совсем скоро должна переезжать, а ровным счетом ничего не готово!

Я даже не начинала переносить вещи из большой комнаты в мамину спальню, а главное — не поставила туда замок. Где же мне теперь его купить? И кто мне его вообще поставит? Нужно слесаря вызвать. Вот был бы папа жив… Сегодня же пятнадцать лет со дня его смерти, и я должна была с утра быть на кладбище с Аллочкой. Я всё-всё совершенно забыла. Папочка, прости меня, пожалуйста!»

— Да, он-то точно простит, в детстве сам мне смешное прозвище дал — «Аська-забывака», — с глубоким и шумным выдохом вслух произнесла Ася.

«А вот мать — другое дело! Я же теперь навеки-вечные буду носить клеймо “скверная дочь”. Сколько сейчас времени? — женщина посмотрела на наручные часы. — Уже час дня. Как быстро прошло время. Там, в больнице, оно тянулось точно патока, в которой я завязла. Мне казалось, что я вечно буду сидеть в очереди и ждать, когда дочь положат в больницу.

Сейчас я уже должна быть у компьютера и докладывать матери о проделанной работе, о посещении кладбища, и строго до двенадцати дня. Всё, это конец», — женщина обречённо вздохнула и ответила на телефонный звонок, даже не взглянув на экран мобильного, будучи в полной уверенности, что это её мать. Но она ошиблась.

— Мам, записывай, что сегодня нужно принести в больницу, — в трубке неожиданно раздался голос дочери.

— Аллочка, я ещё даже до дома не успела дойти, а ты уже списки диктуешь.

— Мам, я тарелку не взяла, а тут суп на обед дают. Куда мне прикажешь его наливать?

— Ладно, принесу тебе тарелку, — согласилась мать.

— Мама, и ещё, — девушка хотела продолжить, но мать резко её перебила.

— Алла, напиши мне список и пришли эсэмэской, а то я, пока до дома дойду, забуду всё, что ты скажешь.

Глава 5. Сколько раз можно соврать матери?

— Ладно, напишу. К тебе кто-то там рвётся на второй линии. А, и у меня тоже был звонок. Похоже, это бабуля. Ты ей только про ногу не говори, а то она меня своими нотациями замучает, ладно?

— Не скажу. Ты сама, смотри, не проговорись, когда она до тебя дозвонится. Всё, выздоравливай, я вечером к тебе приду.

Вставляя ключ в замочную скважину двери своей квартиры, Ася задумчиво посмотрела на пропущенный телефонный звонок.

Открыв дверь, первое, что она услышала, — квакающий звук скайпа. Как была, в верхней одежде, женщина подбежала к своему ноутбуку, мысленно ругая себя, что утром забыла его выключить. Лихорадочно начала снимать пальто, затем шарф, бросила одежду под стол, тут же начала расстёгивать замок сапога и, не успев его снять, ответила на интернет-звонок. Едва выпрямившись около монитора, пока еще не включилось изображение, услышала недовольный голос матери:

— Ася, ты, как всегда, непунктуальна! Я же сказала тебе, что мы встречаемся в скайпе сегодня в час дня, даже две эсэмэски послала, но ты их, наверно, не заметила или не удосужилась прочесть.

На мониторе появилось лицо женщины, очень похожей на Асю, но на тридцать лет старше. Тот же цвет кожи с очень явственно проявившимся эффектом белой скомканной бумаги, которую никто не пытался разгладить. Множество возрастных морщин, когда-то еле заметных, незаметно и постепенно, теперь навсегда поселились на лице Антонины Петровны.

Некогда красивые голубые глаза с годами выцвели и спрятались за модной оправой очков, что значительно их уменьшило визуально. Нос с горбинкой с годами стал длиннее, а бывшие когда-то пухлыми губы — тоньше и теперь опускались вниз. Только каштановый цвет волос оставался прежним, но за это нужно сказать спасибо парикмахерам, удачно подбиравшим нужную краску.

— Ты когда-нибудь включишь видео или нет? — Антонина Петровна повысила голос и нахмурилась. — Ася, ты такая бестолковая и безалаберная.

— И тебе здравствуй, мама. Доброе утро.

— Боже мой, какое ещё доброе утро? Ася, очнись. Даже по московскому времени у нас давно день на дворе.

— Да, конечно, мам, я ошиблась, добрый день, — устало согласилась Ася.

— Откуда ты бежала? Вся запыхалась, вид у тебя какой-то потрёпанный, чем ты там занимаешься без меня? — Антонина Петровна засыпала дочь вопросами.

— Мам, ну чем я могу заниматься? Вот сейчас с Леной у отца на кладбище была, — неожиданно для себя, быстро сориентировавшись, соврала Ася.

— А где Леночка? Я хочу с ней тоже поздороваться, поблагодарить за услугу, — высказала пожелание женщина.

— Мама, к сожалению, это не получится, она уже на работу уехала, — ответила Ася, продолжая свою игру.

— А где Аллочка? Она с тобой ездила на кладбище? — мать продолжала допрос.

— Мама, она в институте. У них сегодня с утра важная контрольная, скоро же сессия.

— Ася, я тебя учила-учила уму-разуму, да, видно, так ничему и не научила. Ничего нет более важного, чем семья. Ни ты, ни твоя дочь этот урок не усвоили.

— Мама, опять на повестке дня твоя любимая тема — какая я плохая дочь? Я ведь уже давно согласилась с этим, равно как и с тем, что Алка «вся в меня пошла» и плохая для тебя внучка.

— Ася, я тебя не обвиняю, бога ради. На кладбище к своему отцу съездила, отдала дань памяти, и на том спасибо, — смягчилась мать.

— Мама, мне тут с работы звонят, нужно ответить, — снова соврала Ася, увидев на экране телефона входящий звонок с надписью: «Доченька».

— Ладно, я тебе позже перезвоню, вечером, когда ты будешь не такая дёрганая, — сказала Антонина Петровна и, не дожидаясь ответа Аси, отключилась.

— Алла, ну что ты опять хотела? — с раздражением спросила мать.

— Мам, ты чего такая? — удивилась девушка.

— С твоей бабушкой по скайпу поговорила, — призналась Ася.

— Тогда понятно. А то я подумала, что это я опять в чем-то виновата, — выдохнула дочь. — Тогда сочувствую тебе, мам. Мы же с тобой договорились, что не будем говорить ей про перелом? А то она меня до конца жизни замучает своими причитаниями и сокрушениями на тему того, какая я «бестолковая и безалаберная». Это её любимые словечки.

— Да уж, — Ася улыбнулась.

— Она, к моему счастью, приедет нескоро, тогда у меня уже всё заживет. Мам, я чего звоню-то… чуть не забыла… пока мы с тобой бабулю обсуждали. Я тебе список послала в ВК, у меня телефон почти разрядился, а зарядку дома забыла, ты её найди, пожалуйста, и принеси. Она вроде бы под кроватью валялась.

— Хорошо, дочь, найду и принесу, список сейчас прочитаю. Теперь можно я, наконец-то, по-человечески разденусь? А то я так бежала к скайпу, что до сих пор в сапогах сижу, — сказала Ася.

— Конечно, можно, раздевайся. И по списку всё принеси, не забудь.

«Так, до вечера дочь звонить не станет, если, конечно, не успеет где-нибудь раздобыть себе зарядку. С её способностями к коммуникации это очень даже вероятно».

Ася стояла под душем, который так и не успела принять утром. Струи тёплой воды приятно омывали тело, но женщине казалось, что вода не может смыть те навязчивые мысли, что насильно лезут ей прямо в мозг, застревая там словно длинные волосы Аллы, скопившиеся сейчас в водостоке душевой кабины.

— Опять дочь ничего за собой не убирает, — вслух, недовольным тоном произнесла женщина, вынимая из сливного отверстия смешанные с грязью спутанные волосы, давая струям воды течь свободно.

«Сколько же раз за сегодняшний день я соврала матери? Даже сбилась со счёта. К отцу не съездила, в церкви свечку за упокой не поставила. Столько грехов за раз — никакой воды не хватит отмыться, хоть полдня под душем проведи», — размышляла женщина, накидывая на мокрое тело мягкую махровую простыню.

Ася подошла к компьютеру, чтобы прочесть список дочери, но вместо этого начала быстро печатать, пользуясь своим навыком набора текста «слепым методом». Пальцы умело мелькали по клавиатуре, выводя строчки, лившиеся из глубины души.

«Он просто был. Тихо, совсем неслышно. Да, так бывает — безусловная любовь. Она всегда была рядом со мной, только протяни руки и достанешь. Но я не протянула, даже не посмотрела в эту сторону. Я про такое и не знала.

Родитель любит своего ребёнка просто так — потому, что он есть на этом свете. Она есть, его дочь. Больше ничего и не надо. Ни оправдывать его ожидания, ни подстраиваться под его жизнь. Просто быть. Вот и всё. Этого достаточно.

С удивлением оглядываюсь назад. Отец меня никогда ни о чём не просил. Ничего не заставлял делать. Он жил невидимым для меня, как воздух. И он точно был необходим, ведь без него невозможно дышать. Когда его не стало, я, конечно, продолжила дышать, но стала это делать совсем по-другому.

Из страха самой же это заметить даже не стала оплакивать твой уход, папа.

К тому же очень трудно плакать по тому, кого не знала и не замечала. А теперь меня охватывает ужас от осознания того, что больше нет даже шанса узнать. От этой боли нельзя вздохнуть, она сжимает горло. Тогда я не могла это допустить. Я хотела жить несмотря ни на что. Жить! Я была так молода.

В двадцать лет думаешь, что воздух будет всегда. Я не знала, что скоро тебя уже не будет, мой незнакомый отец. Я хорошо помню, как ты выглядел, и те фразы, что ты говорил. Можно, я не стану писать, какая мне запомнилась лучше других? Она не совсем цензурная…

Только сейчас, спустя пятнадцать лет после твоей смерти, я начала разглядывать тебя. Каким ты был взрослым! Понимая это, я и сама становлюсь на чуть взрослее и начинаю видеть всё шире и объемнее. Ты очень берёг меня. Как мог, со своим молчаливым характером. Ты так мало говорил со мной, что все наши разговоры можно разместить на одном развороте тетради.

Но вот твои дела… Как много ты делал для меня и ради меня, ничего не требуя взамен. Понимаю теперь, что любовь ко мне была. Только вот взять себе я её не могла. Очень долго искала, злилась, обижалась и опять принималась искать ту самую, сверхценную для меня, безусловную любовь. У матери, бабушки. Сейчас вздыхаю, понимая, что искала не в том месте. Моя мама так и осталась маленькой девочкой, которая требовала любви от меня так же сильно и неистово, как и я от неё. Мама чуть не ушла следом за тобой, папа, потому что не могла жить без тебя, не умела без опоры и не хотела этому учиться.

В это время я и начала свои бесконечные поиски. Как я позже прочитала где-то в интернете, я думала, что стою на берегу и жду корабля, не зная, что на самом-то деле я — в аэропорту. Мудрое высказывание, которое я теперь часто вспоминаю, тестируя реальность, в которой сейчас нахожусь. Почему-то раньше я думала, что любовь можно взять только у одного родителя. Ох уж эти запреты брать у отца, первого мужчины в жизни! Я так долго смотрела в одну сторону, вспоминая и обижаясь, что ты чего-то не сделал и не сумел мне дать! Грусть и печаль — это всё, что мне осталось переживать.

Хотя нет, это неправда, осталось не только это. Ещё и любовь, которую я, наконец, разрешила себе почувствовать, возможно, первый раз в жизни. Любовь безо всяких условий, без просьб, оценок и советов. Так необычно писать, что ты принимал меня любую. Отец, ты переживал и тревожился, когда в восемнадцать лет я пошла в лес собирать грибы с моим другом, и мы долго не возвращались. Ты сам перерабатывал свою тревогу, не нагружая меня ей. Из последних сил выкарабкивался из болезней, отодвигая свою смерть, выживая год за годом после инфарктов. Ты просто очень сильно меня любил, и это тяжёлая потеря для нас обоих — что мы так мало говорили друг другу о любви.

Я радуюсь, папа, что всё же сумела разглядеть её через столько лет и неожиданно для себя смогла стать счастливой. Уже без тебя. Твоя любимая дочь. Вот об этом-то ты всегда знал».

И, точно вдогонку, Ася записала ещё одну мысль, прозвучавшую в голове, как контрольный выстрел: «Я никогда не смогу подойти к тебе, взрослому отцу, будучи сама взрослой, как сейчас. Мы больше не сможем встретиться. Никогда».

Глава 6. Операция дочери

«Совершенно белые стены, такая же белоснежная простыня, а под ней — лицо дочери, без единой кровинки, неподвижное, — шепчет про себя Ася, раскачиваясь на стуле с закрытыми глазами. Чуть не падает с него и продолжает внутреннюю речь: — Самое страшное уже позади, операция закончилась, дочь сейчас привезут…»

Открывается дверь, и очень громкий голос санитарки отвечает кому-то невидимому в коридоре: «Сейчас эту отвезу и за другой уже ехать-то пора…»

Ася резко встала со стула и протянула руки, готовясь сама переложить обездвиженное тело дочери на кровать.

— Погоди сама-то свою девку тягать, она, чай, уж не ребёнок у тебя. Я её сейчас разбужу, сама перелезет.

Ася так и застыла с протянутыми руками, наклонившись вперёд. В голове стремительно проносились фразы внутреннего монолога: «О чём она говорит? Аллочка никогда больше двадцати килограммов-то и не весила, ребёнку больше и не надо, а то — ожирение… Почему санитарка не разрешает мне переложить дочь?»

— Эй, проснись, надо на кровать перелезть. Давай открывай глаза и переходи. Вот так, сама, сама. Ногу эту береги, теперь ещё одну перекидывай. Вот так, правильно, теперь ложись, — санитарка привычно командовала пациенткой, которая еще частично находилась под действием наркоза.

Девушка переместилась с каталки на кровать и тут же заснула. Санитарка ушла, закрыв за собой дверь. В коридоре ещё долго слышался лязг пустой железной каталки.

Ася села на стул возле кровати и закрыла глаза. Ей казалось, что она сидит у кровати девятилетней дочери в детском отделении и ждёт, когда та очнется от наркоза. Ася изо всех сил сдерживается, чтобы не накричать на другую мамашу, которая никак не может угомонить своего двухлетнего ребёнка. Он кричит так, что лопаются перепонки в ушах, и мать, как ни старается, не может услышать дыхание своей дочери. Женщине никак не уловить в размытой картинке прошлого, что её дочь жива и просто глубоко спит после операции по удалению грыжи.

«Какая я бестолковая! Зачем глаза-то закрыла, я же так ничего не увижу?! Как я за дочкиным дыханием прослежу?» — испуганно подумала женщина и тут же открыла глаза, с удивлением обнаружив повзрослевшую Аллу и постепенно понимая, что её дочь уже на десять лет старше, чем она представляла в своих фантазиях.

«Что за наваждение со мной было? Зачем я вернулась в то время, когда Аллочке удаляли грыжу? Тогда она лежала в палате очень бледная и такая беззащитная в своей неподвижности. Это было так непохоже на неё, она никогда и минуты спокойно не просидит, а тут — словно и неживая», — Ася продолжала растворяться в своих мыслях, но, немного погодя, взяла себя за руку и больно ущипнула за большой палец.

«Опять я это с собой проделываю! Продолжаются игры в мать-мазохистку. Мне нужно сейчас же успокоиться! Всё хорошо. Дочь жива и скоро поправится. Она даже сама, под руководством санитарки, перелезла на кровать. С чего вдруг я решила, что операция прошла нехорошо? Я же врача не видела! Только санитарку. Нет, ко мне же ещё анестезиолог подходил… Вот. Он бы сказал, если что-то пошло не так, а он молча взял деньги и пообещал, что хирург подойдёт сразу же, как только освободится…»

— Только вот когда это случится? — Ася и не заметила, как произнесла последние мысли вслух.

Видимо, услышав шум, проснулась соседка по палате и, думая, что Ася обращается к ней, ответила:

— Он, должно быть, скоро придёт, не переживайте так, а то на вас лица нет. Вы белее, чем доченька, — отозвалась женщина с перевязанной рукой, лежавшая на соседней койке.

Ася сделала над собой усилие и переключила внимание на соседку по палате, которая на вопрос, что с ней приключилось, тут же воодушевлённо начала рассказывать свою историю:

— В сентябре я была в отпуске. В деревне, у мамочки. Там работы-то много, вот я руку и повредила. Даже не поняла как. Мамуля не признаёт стиральную машинку, которая автомат. Полощет всё по старинке, вот я бельё-то с ней и выкручивала… А ещё в этот день огород с утра копала и овощи на переработку готовила… Мамочка у меня, знаете, какие салаты на зиму готовит, ум отъешь! Накануне ещё и баню побелила, а то совсем банька неухоженной стояла.

— А почему только сейчас оперируете руку? Осень уж давно закончилась, — поинтересовалась Ася.

— Так пока я до больницы дошла, пока диагноз поставили, вот время-то и убежало. Вроде бы левая рука — не так опасно, я уж приноровилась всё правой делать.

— Мама, мама! Ты где? — громко позвала очнувшаяся после наркоза Алла.

Ася в этот момент зашла за холодильник, чтобы никто не увидел, как она снимает тёплые лосины — в палате было очень жарко. Она подскочила на месте, услышав голос дочери, и чуть не упала, запутавшись в не до конца снятых лосинах.

— Доченька, сейчас, сейчас я подойду, — отозвалась мать.

— Что, проснулась, спящая красавица? — Ася подошла к кровати, держа в руках чёрные лосины, которые положила на соседнюю пустую кровать. Там же лежала и одежда дочери, не уместившаяся в маленькую больничную тумбочку.

— Мама, а ты завтра ко мне с утра придёшь?

— Аллочка, мне же на работу надо, отпуск закончился…

— Мам, а ты больничный возьми, по уходу за ребёнком, — предложила дочь.

— Я к тебе вечером приду, сразу после работы. Больница, слава богу, близко от дома, — ответила Ася.

— Мам, а ты мне конфетки мои любимые принесёшь?

— Дочь, ну конечно, принесу. Две упаковки куплю, если хочешь.

— Мам, а я сейчас хочу, — жалобно попросила Алла, словно ей действительно было не больше девяти лет.

— Дочь, у меня скоро созвон по скайпу с твоей бабушкой, и вообще… — но девушка не дала матери закончить и стала очень настойчиво её уговаривать:

— Мамочка, ну пожалуйста, купи сегодня, мне так хочется.

— Ладно, сегодня принесу. Тогда мне нужно идти прямо сейчас, — со вздохом произнесла Ася. — Дочь, а как же ты тут без меня будешь? Вдруг в туалет захочешь или ещё чего понадобится? — спросила мать.

— Ой, не переживайте так, я за ней присмотрю, я ж ходячая. Операция у меня только завтра будет, — тут же отозвалась соседка по палате.

Ася собралась надеть свои лосины и опять зашла за холодильник.

— Мама, ты, после переговоров с бабушкой, захвати мне из её квартиры коробку со старинными открытками. Помнишь, которые ещё мой дед коллекционировал?

— Дочь, ну зачем они тебе нужны-то сейчас? И бабушка была бы против…

— Ничего не против, бабушка мне сама рассказывала, что дед для внуков собирал, значит, для меня, я же единственная.

— У бабушки нужно спросить, вдруг она…

— Ничего не надо, ты же сама говорила, что она только через полгода вернётся из Питера, не раньше, — перебила мать Алла и улыбнулась, тем самым подавив сопротивление Аси в зародыше.

«И зачем я только согласилась принести эти открытки? Ладно — конфеты, ещё понятно. Когда Аллочка расстроена, она всегда ест много сладкого, с детства сладкоежка. Но вот открытки с какой целью ей так срочно понадобились? Неужели только для того, чтобы какому-то Вадиму показать? Что за блажь?» — Ася шла по улице и злилась на дочь, при этом прекрасно понимая, что всё равно выполнит любую её просьбу, пока она лежит в больнице.

«Только бы прижились эти спицы в ноге. Я в интернете читала, что бывает и отторжение. Надо ещё раз встретиться с хирургом, пусть мне подробно расскажет все стадии выздоровления. У врачей прям какое-то общее кредо — взял деньги и молча ушёл. Ох, а мне ещё с матерью сегодня созваниваться и снова врать ей что-нибудь про Аллочку. Нет у меня сил на это», — женщина вздохнула и посмотрела на дисплей телефона, с испугом обнаружив там пять пропущенных вызовов с незнакомого номера.

«Господи, кто это? Наверное, с Аллочкой что-то случилось!» — Ася в тревоге ткнула в сенсорную панель телефона, случайно попав в клавишу быстрого набора такси. Приветливый голос девушки спросил: «Откуда вас забрать?»

Только с третьего раза женщине удалось набрать нужный номер, по которому ей никто не отвечал, лишь равнодушные гудки в трубке телефона. Ася замерла посередине улицы, не зная, то ли ей броситься назад, в больницу, и выяснить у молчаливого врача, что случилось с её ребёнком, то ли предпринять еще одну попытку дозвониться до незнакомого абонента. Женщина проклинала тот день, когда согласилась на уговоры дочери поменять свой кнопочный телефон и купить ей новый, с сенсорным экраном, ругала себя за поездку в Москву и абсолютно не замечала потока слёз, льющихся из глаз без всхлипов и стенаний.

Незнакомый номер по-прежнему не отвечал. Ася набирала его снова и снова, будто от ответа на ее вызов зависело что-то очень важное. Не в силах больше терпеть это немое напряжение, женщина опустилась на ближайшую лавочку и, закрыв лицо руками, беззвучно разрыдалась. В это же мгновение раздался телефонный звонок от того настойчивого незнакомого абонента:

— Что с Аллочкой? Скажите, что с моей дочерью?! — пополам со всхлипами начала свои расспросы Ася, даже не дождавшись от звонившего какого-либо приветствия. На том конце повисло молчание…

— Что вы опять молчите? Вы всегда молчите! Только деньги горазды брать, а всё рассказать и объяснить по-человечески вы не можете! Не молчите! Я сейчас же повешу трубку и обязательно обращусь в телефонную компанию. Вас вычислят, и вы ответите перед законом за свое хулиганство! — Ася чувствовала, что совсем потеряла над собой контроль, и понимала, что предлагала звонившему взаимоисключающие варианты. — Вы напрасно мне позвонили, вы… — Ася уже захлёбывалась в слезах.

Мысли о том, что это всего лишь телефонный хулиган, а вовсе не врач, принесли ей заметное облегчение, но вместе с тем и новый, теперь уже громкий, поток слёз. Сквозь свои рыдания она, наконец, услышала мужской голос.

— Вы извините, пожалуйста, я вам, видимо, не вовремя позвонил, но тут произошло такое дело, можно сказать ЧП, — на том конце опять замолчали.

Глава 7. В квартире матери потоп!

— Не мямлите! Говорите прямо, что случилось? — твёрдо произнесла Ася, перестав плакать.

— Пожалуйста, ещё раз извините, я не знаю ничего про вашу дочь. Я сосед вашей матери, по стояку сверху. Мы не так давно переехали. Вы, наверное, меня не знаете…

— Так, значит, вы не из больницы? — Ася перебила говорившего, почувствовав такую сильную волну облегчения, что, находясь в другой ситуации, она обязательно бы назвала это состояние счастьем.

— Ну конечно, не из больницы! Я же вам рассказываю: я ваш сосед Егор, вернее, вашей матери. Мне ваш телефон соседка по площадке дала, Марья Ивановна. Она всё про всех в подъезде знает и рассказала, что ваша мама сейчас в отъезде, в Питере. Понимаете, тут такая неловкость произошла. Я менял батареи во всей квартире — было очень холодно, а у меня ребенок… Слесари, по всей видимости, сильно торопились сдать объект к новому году и что-то напортачили… В общем, вас залили… нечаянно. Вернее, не вас, а вашу матушку, ну, в смысле, квартиру… вашу… её… Так неудобно получилось. Всё это в спальне произошло. Течь, конечно, устранили, но вдруг у вас там ценные вещи хранятся? Они могут пострадать от воды, да ещё и квартира закрыта. Мне Марья Ивановна сказала, что там квартирантка живёт, но она сейчас на работе.

— Да, её сейчас нет, — подтвердила слова соседки Ася.

— Ну вот, Марья Ивановна сказала, что у вашей матушки там шкаф с одеждой стоит, она мне даже про какие-то меха говорила… Может что-то пострадать. Не хочется начинать жизнь на новом месте со скандала. Я всё возмещу, любой ущерб! Не хочу ссориться с соседями с первых же дней. Алло, Ася, вы меня слышите? Связь, видимо, прервалась, — не слыша ответной реакции, мужчина предположил, что возникли технические помехи. — Алло, алло!

— Нет-нет, я вас прекрасно слышу. Это вы меня извините. Я сейчас подойду. Я тут недалеко, ключи от квартиры у меня с собой, — сказала женщина и нажала кнопку «отбой».

«Я совсем истеричкой стала, на незнакомого мужика набросилась. Будь он рядом, а не в телефоне, я его, наверно, к этому моменту разорвала бы в клочья… Ася, возьми себя в руки! Так же нельзя, в конце концов», — женщина шла быстрым шагом по знакомой улице и мысленно ругала себя, отчитывая за устроенную истерику.

«Так, на скайп к матери я уже не успеваю, но у меня есть шикарное оправдание — я же спасала вещи в её квартире. Нужно позвонить и предупредить, что не выйду на связь. Нет, я сейчас точно не смогу с ней говорить, чего доброго опять разрыдаюсь. Ладно, пошлю хотя бы эсэмэску, когда дойду до квартиры. Какая теперь разница?! Она всё равно будет меня ругать и говорить, какая я бестолочь», — с этими мыслями Ася дошла до подъезда родительского дома и, не дожидаясь лифта, быстро поднялась на третий этаж хрущёвки, в которой она прожила тридцать с лишним лет.

Ася помнила здесь каждую выбоину на ступеньке, каждую отломанную щепку на перилах, сейчас так щедро закрашенных краской неприятного коричневого цвета. «Я все надписи в нашем подъезде помню наизусть», — подумала Ася и открыла дверь в квартиру матери.

В ту же секунду раздался звонок телефона, и тот же мужской голос произнёс:

— Ася, простите меня, ради бога, это опять Егор. Услышал, что вы дверь открыли. Можно, я к вам спущусь, оценю, так сказать, ущерб?

— Ну конечно, спускайтесь. Стоило спрашивать, — ответила женщина, а про себя подумала: «Он что, так сильно боится, что ему предстоит раскошелиться? Вдруг я тут специально воды налью побольше на “ценные меха” матери и заставлю его за это платить?» — женщина не успела додумать мысль, как в дверь постучали.

На пороге стоял мужчина лет пятидесяти. Некогда тёмные волосы теперь наполовину поседели и торчали на голове стриженым «бобриком». Умные карие глаза смотрели озабоченно. Тонкий прямой нос придавал сходство с благородным профилем, не раз виденным Асей на какой-то картинке. Сейчас она силилась вспомнить, на какой именно, но не могла этого сделать. Общее приятное впечатление от внешности незнакомца немного портили нечёткий, словно смазанный, подбородок и тонкие губы.

«Не хватило у природы материалы для “породистости”», — подумала Ася, беззастенчиво рассматривая вошедшего соседа.

— Вы ещё раз меня простите. Подскажите, может быть, у вас, вернее, у вашей матушки, квартира застрахована? Тогда необходимо незамедлительно составить акт.

— Это вы меня простите, я устроила такую истерику по телефону. Дело в том, что я только что из больницы вернулась, там дочке делали операцию.

— Надеюсь, она выздоравливает, — вежливо отозвался мужчина, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу и не решаясь пройти вглубь квартиры.

— Да, конечно, уже всё хорошо, — отозвалась Ася, одновременно жестом приглашая гостя пройти дальше, в ту самую спальню.

— Сейчас посмотрим, что тут за потоп случился, — Ася открыла дверь спальни ключом. Накануне слесарь, за бутылку, врезал туда простенький замок.

— На первый взгляд, тут сухо, — Ася оглядывала спальню, её стараниями до отказа забитую вещами, которые Антонина Петровна велела ей перенести сюда из других комнат накануне переезда квартирантки. Хозяйка жилища даже выслала по электронной почте список всего, что требовалось здесь разместить, не надеясь на память дочери.

Антонина Петровна не знала о травме внучки, когда составляла этот перечень, и, очевидно, полагала, что участвовать в перемещении вещей будут и Ася, и Алла. Однако всю работу по перестановке пришлось делать Асе, а для того, чтобы передвинуть крупногабаритные вещи (например, такие как трюмо с зеркалами), она пригласила того же слесаря.

С большим трудом протиснувшись к окну — туда, где стоял трёхстворчатый шкаф — Ася увидела ещё не высохшую лужицу воды на линолеуме.

— Вот тут, видимо, была течь от вас, но воды не так много, как вы говорили, на обоях почти и не заметно. Все высохло благодаря горячей батарее, — осматривала ущерб Ася.

— Я и не говорил про потоп, это Марья Ивановна преувеличила. Даже предлагала ОМОН вызвать, чтобы взломать железную дверь и немедленно начать спасать ценные вещи вашей матушки. Причем организовать эту операцию она планировала за мой счёт. Я, конечно, отказался, потому и пытался до вас дозвониться.

— Да, хорошо, что вы пытались дозвониться, — Ася повторила слова мужчины, боком подбираясь к шкафу. Открыла его дверцу, предварительно вынув из стоящей на тумбочке шкатулки ключ, и, распахнув шкаф, окинула беглым взором одежду. Затем, обернувшись к мужчине, заключила:

— По-видимому, здесь тоже ничего не пострадало. Можете не беспокоиться. Шкаф даже не намок, вода с другой стороны текла, тут потолки-то кривые. Сейчас уберу весь нанесённый ущерб. «Ценные меха» не пострадали. Делов-то — тряпкой минуту помахать, — женщина уже хотела закрывать шкаф, но мужчина её остановил.

— Подождите, подождите. Я всё же предлагаю вынуть вещи и просмотреть их внимательно. Вдруг, вода была на шкафу и уже впиталась в ДСП, повредив… вот, к примеру, вижу шубу с натуральным мехом, — он показал на любимую чернобурку Антонины Петровны, которую она надевала несколько раз в жизни, «на выход». — Я сейчас поднимусь к себе и составлю бумагу для своей страховой компании. Прежде чем купить квартиру, я застраховал её от всякого ущерба, в том числе протечек воды к соседям. Если ущерба на самом деле нет, вы подпишете отказ от претензий, и мы с вами мирно разойдемся.

— Хорошо, — Ася тоскливо посмотрела на переполненный всяким барахлом шкаф матери, понимая, что сейчас ей придется всё оттуда перетаскивать на кровать. А затем, желательно в таком же порядке, складывать обратно.

Мужчина ушел к себе домой. Ася начала методично доставать с верхней полки вещи, а затем, стараясь не нарушить порядок, в котором они были сложены, несла их на кровать. Полностью освободив верхнюю полку от многочисленных полотенец, сложенных аккуратными стопками и даже разобранных по цветам, Ася с тяжёлым сердцем посмотрела на эту огромную разноцветную гору и взялась за следующую полку, где лежали скатерти и накрахмаленные салфетки. Мать всегда говорила дочери: «Тебе замуж уж поздно выходить, не получилось у меня никому тебя сосватать, зато хоть внучка будет с приданым. Хороший дом начинается с накрахмаленной скатерти и чистого полотенца!»

Неожиданно Ася заметила чёрный полиэтиленовый пакет, прикреплённый скотчем к задней стенке шкафа и обмотанный такой же чёрной изолентой. Он почти сливался с тёмным шпоном шкафа и, скрытый за стопками полотенец, был незаметен постороннему глазу.

«Тут никакой соседский потоп не страшен», — мысленно рассуждала Ася, вертя в руках неизвестный сверток. На ощупь определить содержимое не представлялось возможным, так много слоев упаковки было на нём.

«Похоже, там все-таки что-то бумажное. Интересно, а вдруг это деньги и моя мамочка подпольный миллионер? — Ася улыбнулась своим мыслям и отражению в зеркале трюмо и игриво подмигнула самой себе. — Помню-помню, как мне в детстве строго-настрого запрещали подходить к родительской спальне. А однажды, когда я, играя в прятки, спряталась в шкафу, мать меня так выпорола ремнём, что я горько рыдала в углу до самого прихода отца с работы. На шкатулку, где, я точно знала, лежит ключ, я после того случая даже смотреть боялась. Мать всегда запирала этот шкаф, но при этом (вероятно, в воспитательных целях) всегда сообщала мне, где ключ. Так она проверяла — обману я её доверие или нет… Господи, как же мне тогда хотелось открыть этот чёртов шкаф! Но я так и не посмела…

Уже позже, когда отец умер, а мама слегла в больницу, я доставала оттуда приготовленную матерью к похоронам отца одежду и тапочки. Она меня сама попросила. После этого я даже специально несколько раз заходила в комнату, чтобы проверить, запирает мать шкаф или нет. С тех пор он всегда был открыт. Надо же — а ведь я уже стала забывать эту историю… Аллочка родилась, не до этого было… С внучкой Антонина Петровна, конечно, обращалась гораздо мягче, чем со мной…

Похоже, вот они — сокровища, которые так тщательно оберегались от моих детских глаз. Сейчас так смешно вспоминать: о тайном содержимом шкафа я даже фантазировала по ночам, когда не могла уснуть. Лежала с открытыми глазами в темноте, боясь пошевелиться. Мысленно я прокрадывалась в родительскую спальню, открывала шкаф и… Дальше развивалось несколько сценариев, но все они всегда заканчивались тем, что мне становилось стыдно от своих мыслей и я тихонько плакала, а затем засыпала.

Я так и не решилась спросить об этой тайне отца. Мне казалось, что я подведу его, если буду расспрашивать. Ему придётся сказать правду, ведь он никогда не врал мне, а мать станет злиться. Она и так его постоянно пилила и ругала, если он приходил домой выпивши…»

Ася ещё раз посмотрела на себя в зеркало, набираясь смелости. Глаза блестели — видимо, из-за недостатка освещения — и казались темнее настоящего цвета, щёки раскраснелись, сбитые пряди волос беспорядочно прилипли к мокрому лбу.

Женщина вдруг увидела себя в зеркале трюмо на несколько лет моложе и громко произнесла:

— Ну что же ты?! Смелее и скорее! Мать в отъезде! Когда ещё представится такая возможность?! Да даже если бы она и не уехала! Что может тебе сделать эта старушка? Выпороть — уже сил не хватит, — собственные слова так удивили Асю, что, наблюдая за своим отражением в зеркале, она заметила, как поползли вверх ее брови, а глаза округлились, но продолжали блестеть, как казалось их обладательнице, каким-то дьявольским блеском.

Это понравилось Асе. Она улыбнулась, облизала внезапно пересохшие губы и взялась за пакет, удобно устроившись на кровати среди разноцветных полотенец. Она пыталась найти конец изоленты, чтобы аккуратно размотать, а не разрезать свою находку. Сосредоточившись на открытии свертка, Ася не сразу услышала шевеление и покашливание в своей квартире. Женщина даже не успела испугаться своей стремительной мысли: «Вот и мама пришла», — как раздался голос соседа:

— Извините меня, я стучал, но вы не открыли. Дверь была не заперта, и я решился зайти. Вы закончили со шкафом? Бумагу я составил, можете подписать. Только я ваше имя-отчество не знаю.

Глава 8. Что это за тайный свёрток?

— Мама, ну где ты так долго ходишь? Правильно бабушка говорила — тебя только за смертью посылать. Ко мне друзья пришли, я стала натягивать лосины и… знаешь, что я обнаружила? Это твои лосины! — голос девушки звучал из динамика телефона так звонко, будто Ася включила громкую связь. — Ты сейчас в моих лосинах!!! — продолжали раздаваться вопящие крики Аллы. — Ты же знаешь, что уже их растянула! Я не смогу их больше надевать. Мы с тобой не одного размера, ты это понимаешь? — Алла продолжала допрашивать мать.

Звонок дочери застал Асю на том же месте — уже несколько часов она сидела на кровати в спальне матери перед распахнутым настежь шкафом, разложив перед собой слегка выцветшие бумаги: рукописные и напечатанные на бланках с официальными печатями, разных цветов и размеров.

— Мама, ты вообще меня слышишь или нет? — дочь продолжала надрывно кричать.

— Алла, я тебя слышу. Я надела твои лосины по ошибке вместо своих, но я… — Ася едва собралась с силами, чтобы оправдаться перед дочерью, как её вновь настиг вопль Аллы:

— Ты понимаешь, что мне сейчас не в чем выйти на улицу?

— Ну да, но у тебя же костыли… — очередная слабая попытка Аллы была заглушена децибелами девушки:

— Ну и что! Ты же знаешь, что я могу на них очень даже быстро ходить! Меня уже ждут три человека. И Вадим сейчас подойдёт, он звонил. Ты хотя бы забрала открытки у бабушки? — поинтересовалась дочь тоном уже немного ниже.

— Аллочка, извини, что я надела твои лосины, — Ася глубоко вздохнула в трубку.

— Ладно, мам, купишь мне тогда новые — эти после тебя совершенно растянулись. А вот открытки мне сейчас срочно нужны — хотим устроить сюрприз на празднике в университете, они как раз подойдут для поддержания ретро-стиля. Мы их потом обязательно вернём в целости и сохранности. Бабушка же не скоро приедет? Она, кстати, мне звонила, я трубку не взяла. Не знала, что ей сказать, хотела с тобой посоветоваться. А тебе она звонила? — девушка тараторила в трубку, засыпая Асю всё новыми вопросами.

— Не знаю, Аллочка. Наверное, звонила, только я телефон на беззвучный режим нечаянно поставила. Твой звонок я совершенно случайно увидела. Ты первый раз звонишь?

— Да, мам, первый. Мам, неси открытки и конфеты, ты их уже купила?

— Нет, дочь, ещё не купила. Я пока ещё в квартире у твоей бабушки. Тут потоп был. Новый сосед сверху залил, приходил ко мне бумагу составлять, что я к нему никаких претензий не имею.

— Мам, ты что, с ума сошла?! Бабушка тебя живьём съест, когда узнает, что ты что-то без её ведома подписала! — голос Аллы вновь начал повышаться, но в этот раз от тревоги за мать.

— Ничего она меня не съест, не переживай, — Ася, прижав телефон к уху, собирала разложенные на кровати бумаги в одну стопку, складывая их обратно в непрозрачный пакет.

— Мам, что с тобой случилось? Ты какая-то странная. Бабушку внезапно бояться перестала, — продолжала волноваться дочка.

— Дочь, со мной всё очень даже нормально. Сейчас в магазин зайду за конфетами и приду к тебе.

— Давай приходи скорее. Открытки не забудь! Принеси, мне очень надо!

— Ладно, дочь, сейчас приду. До встречи, — Ася повесила трубку и посмотрела на дисплей телефона — 23 пропущенных вызова. Женщина сбросила устрашающую цифру и посмотрела на часы: с тех пор, как она села на кровать и углубилась в чтение найденных бумаг, прошло уже три часа.

«Получается, что даже за три часа я не успела прочитать все бумаги до конца! Совершенно не помню, на каком часе я впала в анабиоз, точно лягушка, вмерзшая в болото. Меня словно бы нет… Да, я дышу, глаза открыты, но меня будто не существует. Такое знакомое состояние — как в детстве. Только обычно я впадала в него в полной темноте, а не при свете дня», — размышляла Ася. Только сейчас она заметила, что забыла включить свет в комнате. Она вошла сюда ещё днем, а за окном уже давно стемнело — было уже семь часов вечера. Спальню матери освещал лишь свет от фонаря соседнего дома.

«У лягушки кровь не кристаллизуется, поэтому она до конца не замерзает зимой», — прежде, чем выйти из квартиры и захлопнуть дверь, Ася, неожиданно для себя, вспомнила давно забытые сведения из курса биологии. Женщина стала медленно спускаться по знакомой с детства лестнице, открыла подъездную дверь и оказалась на улице…

* * *

— Мам, ну наконец-то ты пришла! — воскликнула дочь, завидев Асю на пороге палаты.

Девушка явно купалась во внимании друзей: возле её кровати и стоявших там же костылей кругом расположились трое юношей, незнакомых Асе, и девушка очень низкого роста, больше похожая на подростка лет четырнадцати. Ася смутно припоминала, что она приходила однажды к ним домой, но не могла вспомнить, как её зовут. Женщина, несмотря на участливое, тёплое приветствие дочери, чувствовала себя лишней в палате. Её растерянность усилилась от вопроса дочери:

— Мама, ты что, до сих пор ходишь в моих лосинах?

— Дочь, а в чём я, по-твоему, должна быть, если я так до дома и не дошла? По магазинам ходила, конфеты для тебя искала, только в третьем магазине и нашла, — оправдывалась Ася.

— Ну ладно, мам, ты тогда отдавай, что принесла, и иди. Ты, наверное, устала за сегодня, — девушка жеманно строила уже накрашенные глазки, явно флиртуя с долговязым парнем, сидящим ближе к ней.

Ася прекрасно понимала, чем продиктована забота дочери, но не стала спорить, понимая, что она на самом деле очень устала за этот день. Возможно, как ещё никогда в жизни. Она ощущала себя совершенно пустой изнутри. Оболочка, благодаря неведомым Асе ресурсам, максимально сконцентрировалась и руководила её действиями, позволяя физическим движениям управлять телом.

Ася шла домой, привычно переставляя ноги. Ей казалось, что она дышит механически. В голове промелькнула мысль: «Что случится, если я вдруг забуду, как дышать?»

Она не помнила, как добралась до дома. Даже под страшными пытками Ася не сказала бы, как она заходила в подъезд и здоровалась с соседом, шикнувшим на собаку, которая визгливо залаяла при виде Аси, она никак не отреагировала на агрессию огромного чёрного ротвейлера; как зашла в лифт и кивнула соседке, спросившей про здоровье дочери; как открыла квартиру своим ключом и, зайдя внутрь, сняла верхнюю одежду и аккуратно убрала её в шкаф.

Глава 9. А ты смерти боишься?

Ася совершенно не помнила и того, как оказалась в своей комнате и рухнула в любимое кресло возле торшера, забыв включить свет. Она очнулась, только когда услышала в коридоре бряцание ключей — кто-то зашёл в квартиру и включил свет в прихожей.

«Как же мама обо всём так быстро узнала и, главное, так быстро приехала?» — в голове уже успела проскочить мысль, пока Ася ещё не услышала голос своей подруги:

— Ну ты, мать, даёшь! Уже и ключи от квартиры снаружи оставляешь! Это сервис такой, специально для воров-домушников? Чтобы им легче было тебя грабить и не мучиться с замками? — подружка зашла в комнату и включила свет.

Ася зажмурилась от резкого и яркого электрического света. Он нестерпимо бил по глазам.

— Выключи сейчас же! — со злостью потребовала хозяйка квартиры.

Подруга, и по совместительству соседка, послушалась, включив мягкий свет зелёного торшера.

— Ася, ты что, и вправду сумасшедшая? Что с тобой случилось? На меня орёшь, сидишь тут в темноте, на лице кровинки нет — точно привидение. Или тебя зомби покусал, и ты теперь сама в него превратилась? — видя, что Ася не отзывается на шутки, Лена встревожилась.

— С Аллочкой что-то плохое? Ну, говори, не молчи, а то и я сейчас с ума сойду! — с тревогой спрашивала она.

— Ничего с ней не случилось, всё у нее очень даже замечательно. Все только про Аллочку и спрашивают, а вот интересно — за меня кто-нибудь станет переживать, интересоваться, что у меня и как? — повысила голос Ася.

— Э, подруга, ты заговариваться начала! Я же так и спросила — что у тебя случилось? Что такое страшное, что ты саму себя не помнишь, ключи оставляешь где попало? Бледная, точно в гостях у Дракулы побывала, на тебе лица нет! Я переживаю за тебя, как-никак, моя лучшая подруга… А ты на меня кричишь только, — Лена пыталась прочитать выражение лица Аси, но та снова закрыла глаза.

Леночка — высокая женщина, гораздо выше среднего роста, с тонкой костью и болезненной худобой. Однако хрупкой её назвать было нельзя — зычный низкий голос, размашистые движения длинных рук, широкие плечи и, как насмешка природы, миниатюрный короткий нос. Маленькие губки (про такие говорят «губки бантиком») и пронзительно тёмные глаза — они всегда словно насквозь видели собеседника. К тому же Лена наблюдала за говорившим с высоты своего немаленького роста, и это было её дополнительным преимуществом.

Через пару минут Ася открыла глаза и тихо прошептала:

— Лен, это ты… А я уж было подумала… Прости меня, пожалуйста, не в себе я сегодня.

— Асюшка, что ты шепчешь-то? Вроде никого в квартире нет. Ты кого ж испугалась? Хотя… давай сейчас я проверю, мало ли кто мог забрести, пока ключи снаружи были. Я в других комнатах посмотрю», — сказала Лена и отправилась искать непрошеных гостей.

Через минуту соседка появилась опять и уверенно объявила:

— Нет тут никого, не переживай. Я всё осмотрела, даже под ванну залезла, хотя там даже мышь не спрячется. Только не делай такие круглые глаза, пожалуйста. Мышей там тоже нет!

— Устала я очень, вот и присела в темноте, и, наверное, задремала. Вот, даже сапоги не сняла, — Ася посмотрела на застёгнутые зимние замшевые сапоги, пошла в коридор и стала их снимать, забыв про молнию на обуви.

— Так, Аська, стой, остановись. Подыши глубоко, ты же сама меня так учила. Сапоги новые рвать не нужно, вон у тебя силищи-то сколько, — Лена наклонилась к ногам подруги и очень ловко расстегнула замок на обуви.

Хозяйка дома молча наблюдала за действиями подруги, а затем тихо выдохнула:

— Спасибо.

— Не за что. Пойдем-ка, подруга, на кухню. Ты мне нальёшь что-нибудь — чаю, ну, или покрепче чего. Посидим, поговорим. Я сегодня с работы пришла голодная, а мои два троглодита весь ужин смели до крошки, матери и полкотлетки не оставили, — Лена слегка подталкивала подругу по направлению к кухне.

На малогабаритном кухонном пространстве с трудом умещались расставленные по периметру бытовые приборы: холодильник, электрическая плита, микроволновка на подвесной полке и небольшой стол, за который и уселись женщины.

Оранжевые обои на стенах и ярко-синие занавески придавали кухне сказочный вид. Его подчёркивали и расписные тарелки с гжельскими орнаментами, развешанные на стенах, и дешевые кухонные шкафчики с рисунками в виде жар-птицы.

Лена усадила хозяйку квартиры на единственный стул с мягкой спинкой (обычно это место предназначалось только для гостей), а сама уместилась на шаткой табуретке с тремя ножками. Она прекрасно ориентировалась, что и где находится в квартире у Аси, и, пока та сидела на «почетом месте», подруга сновала по кухне. Достала два бокала из шкафчика и початую бутылку сухого красного вина из холодильника. В нём же нашлась и закуска: остатки сыра и батон докторской колбасы.

— Я сейчас тебе что-нибудь приготовлю, — тихо сказала Ася, внимательно рассматривая линолеум на полу собственной кухни.

— Сиди уж. Видно же, что даже говорить в полный голос не можешь, только шепчешь. Где уж тебе готовить! Если ты голодная, могу яичницу соорудить из трёх последних яиц, что в холодильнике видела, — предложила Лена.

— Нет, я не хочу, если только ты хочешь кушать и… — Ася не успела договорить.

— Я ж сказала, что голодная. Мои троглодиты умяли сковородку котлет и всю кастрюлю гречневой каши. И даже, что меня особенно взбесило, распотрошили весь конфетный запас, предназначенный на подарки к Новому году!

Я им объявила, что к таким шкодникам Дед Мороз в этом году не придет! И почему я к тебе конфеты раньше не принесла? Только вот сегодня сообразила. В коридоре сумка стоит.

Ведь собиралась! Только не успела. Вот в прошлом году как было хорошо — все подарки у тебя собирала! Только Аллочке сразу скажи, что никакого налога на хранение шоколадных конфет у вас дома не будет, а то она собиралась у меня десять процентов взять. Ишь, чего захотела! Будущий предприниматель! — женщина быстро передвигалась по маленькой кухне, сооружая себе яичницу и поджаривая большие куски докторской колбасы.

Через несколько минут стол уже был сервирован: стояли голубые тарелки с цветочками из «праздничного» сервиза и лежали две накрахмаленные белоснежные салфетки. Яичницу Лена всё-таки разделила с подругой, несмотря на её слабые протесты.

Ася молча наблюдала, как хозяйничают на её кухне, почти загипнотизированная нескончаемым потоком слов гостьи, которая разлила вино по бокалам и тут же произнесла тост. Они чокнулись, и в воздухе ещё не растворился звук хрустальных чешских бокалов, как Лена уже налила в них следующую порцию:

— Ты представляешь: мне на завтра график на работе поменяли! Я же во вторую смену не работаю! Я — мать-одиночка с двумя малолетними детьми! Хотела тебя слёзно попросить выйти во вторую смену. Если Аллочке что нужно в больницу отнести, ты только скажи, я сбегаю, — Лена налила себе следующий бокал и, слегка с упрёком, заметила: — Аська, ты что такая заторможенная сидишь? Яичница совсем остыла, вино наливать некуда, ты не пьёшь. Оно ведь и прокиснуть может.

Ася послушно подняла всклень наполненный бокал, пролив несколько капель на белоснежную салфетку, и, неожиданно даже для себя самой, залпом, точно воду, выпила всё его содержимое.

— Ты даёшь, подруга, — удивилась Лена, разливая остатки вина по бокалам. — И почему всё хорошее так быстро закачивается? — с грустью заметила она.

Пр этих словах Ася будто ожила и стала настойчиво предлагать гостье коньяк, даже достала из дальнего уголка шкафа пузатую бутылку и два коньячных фужера, но Лена отказалась, ссылаясь на то, что утром нужно было рано вставать.

Две женщины, сидевшие на одной кухне, были точно сообщающиеся сосуды: Ася становилась все развязней и откровенней, а Лена, напротив, успокаивалась и, сидя на своей шаткой табуретке, уже почти засыпала.

Амплитуда движений хозяйки дома значительно увеличилась, они стали более суетливыми и беспокойными. Лихорадочно протирая ладонью стол от невидимых глазу крошек, она неожиданно спросила гостью:

— Лена, можно я тебе задам вопрос? Очень личный, можно сказать, интимный?

— Валяй, подруга, задавай, — охотно согласилась женщина.

— Скажи, а ты смерти боишься?

— Эка невидаль, это лёгкий вопрос! Я уж напряглась, думала, ты и вправду интимный вопрос задашь. Нет, не боюсь. Я… — Лена хотела подробно пояснить причины отсутствия у себя подобного страха, но Ася перебила подругу.

— Лен, ты не поняла, я не про свою смерть, а про смерть близких, например, своих детей. Ты прости, пожалуйста, за такой бестактный вопрос. Наверное, ты меня напоила, вот я, пьяная, и решилась спросить, — пыталась сгладить неловкость, возникшую между двумя подругами, Ася.

— М-да, видно, здорово тебя с операцией дочки торкнуло, раз ты о таких вещах думаешь. Знаешь, в таком случае ответ у меня такой. Если уж совсем честно, то порой я боюсь этого так, что жить не хочется. До ужаса и холодного пота боюсь… Ты меня давно знаешь и наверняка уже смирилась с тем, что я такая шумная и суетная. Но это не от хорошей жизни, поверь. Я ведь к тебе сегодня пришла, чтобы хоть немножко в себя прийти. Хорошо мне, Ась, с тобой. Успокаиваешь ты меня, вот даже вопрос твой — в тему. С кем ещё про это поговоришь? От таких мыслей и с ума сойти можно.

— Лена, а ты расскажи мне, как всё было, а то я знаю как-то частями, урывками…

— Ася, тебе это надо — про чужое горе слушать? — удивилась Лена и плеснула себе коньяка из бутылки. Не предложив подруге, она залпом выпила всё содержимое.

— Лена, я раньше не решалась тебя спросить, было очень страшно. Вот представлю, как у тебя, должно быть, душа болит. Никогда не думала, что сама в такое попаду. У меня внутри точно калёным железом всё прижгли — так сейчас разворочено. Ты только сегодня меня ни о чём не спрашивай, не могу говорить. Кажется, что задохнусь от боли. Это не только про операцию дочери. Там совсем про другое. Вот твою историю выслушать смогу и пойму тебя. Если это тебе чуть-чуть поможет и если ты сама хочешь, то говори, я выслушаю.

— Ладно, раз так… — Лена прищурилась, подняла пузатый бокал, посмотрела сквозь янтарную жидкость на подругу и поставила его обратно, так и не притронувшись к содержимому.

— Знаешь, что в той аварии было для меня самым страшным? В смерти моей мамы и дочки? Что они умирали не сразу, а по очереди. Дочь — через час в больнице, только-только у меня начала появляться надежда, что она всё-таки выживет… И только я её похоронила, как на следующий день умерла и мать. И опять все заново: поминки через девять дней, венки, кладбище… И две могилы рядом. А однажды утром — на сороковой день, как дочку похоронила, — прихожу из магазина домой, а муж на крюке висит… Сам вбивал… Для дочери хотел ко дню рождения спортивный уголок соорудить. Только не успел.

Вот я на него гляжу, а сама, знаешь, стою и высчитываю в уме, когда будут похороны мужа, в какой день, когда ему девять дней справлять. Точно так же подсчитываю, когда и сорок дней будет. Я даже не плакала и не кричала на похоронах. Меня потом свекровь долго упрекала, что я мужа не жалела, вот он руки на себя и наложил, да «неоплаканный так в могилу и сошёл». Значит, по её мнению, не любила я его. Она это на каждых поминках говорила с упрёком, будто я его своими руками задушила, а не он сам себе ту верёвку накинул.

Я всё это терпела-терпела, а потом, на третью годовщину, эту гадину чуть с балкона не выкинула. Хорошо, добрые люди удержали, а то сидела бы я сейчас совсем в другом месте, — Лена говорила монотонно, без эмоциональной окраски, лишь делая короткие паузы между предложениями.

— Лена, я про мужа и не знала, ты никогда не рассказывала, что он сам… — прошептала Ася, а из её глаз сами собой полились слёзы.

— Что рассказывать-то и чем гордиться? Он ведь за рулём той машины был и считал себя виновником аварии, хотя на суде его признали лишь потерпевшим. Он-то сам чудом выжил, вылетел через стекло, переломами отделался и сотрясением. Миша себя винил, что отказывался машину получше купить, с подушками безопасности, всё деньги в бизнес вкладывал, а сам на старье разъезжал. Он ведь пил сильно после похорон, не просыхая, пока я одна, без его помощи, поминки бесконечные справляла — то матери, то дочери. В тот день я специально в магазин ушла. Опять поругались утром, ну он за полчаса успел так напиться, что и повесился…

Подруги молча сидели за столом, опустив головы. Беззвучно из глаз обеих текли слёзы. Немного погодя они посмотрели друг на друга, крепко обнялись и, наконец, позволили себе разрыдаться в полный голос.

Через несколько минут женщины успокоились, и Ася произнесла:

— Лена, вот только тебе скажу… Не знаю, поймёшь ты меня или нет. Мне сегодня такое впервые в голову пришло. Я ненавижу свою мать. Я ненавижу её так сильно, что, будь она здесь, я бы, наверное, смогла её убить, — произнеся это, Ася залпом выпила свою давно налитую порцию коньяка.

— Аська, ты совсем пьяная! Глупости городишь! Антонина Петровна, конечно, суровая женщина, но тебя, дуру, любит. Ты просто не знаешь, как это — без матери жить, — Лена в тот же миг поднялась из-за стола и быстро сложила грязную посуду в раковину. Следом, буквально за минуту, всё перемыла, потом вытерла стол и убрала испачканные льняные салфетки в стирку.

— Лен, я сейчас спорить с тобой не стану, я сегодня и правда какая-то неадекватная совсем, — призналась Ася, наблюдая, как Лена опять хозяйничает на её кухне, даже не пытаясь предложить подруге помощь.

— Ася, ты не дури, лучше послушай, какие новости тебе расскажу. Пока ты в отпуске была, к нам всю неделю твой Влад захаживал. Сначала интересовался, в какую смену работаешь, потом — когда из отпуска вернёшься.

— Лена, тоже мне новости… Он ведь малолетка совсем, на двенадцать лет меня младше, молоко на губах ещё не обсохло, а всё туда же…

Конец ознакомительного фрагмента.