Реинкарнация

Марина Линник, 2023

Существует ли на самом деле реинкарнация, повторное возвращение души к жизни – в новом теле, с новой судьбой и новыми задачами? Каждый отвечает на этот вопрос по-своему. Однако, изучая архивы, просматривая семейные альбомы или картины художников, сталкиваешься порой с труднообъяснимыми, а то и вовсе не поддающимися объяснению фактами. Случается, что в критических ситуациях или под гипнозом перед человеком зримо встают картины его прошлого существования.Герои романа Марины Линник живут в разных временных измерениях, но их судьбы тесно переплетены. Эпоха Генриха VIII Тюдора и Анны Клевской неожиданно врывается в наши дни. Чтобы освободиться от этого наваждения, юной Аннелис Клейнер приходится повторно пережить события прежней жизни, вновь испытать все ее эмоции, страхи и радости.Сумеет ли героиня романа должным образом пройти неожиданное испытание? Хватит ли у нее сил, терпения и милосердия, чтобы спасти заблудшую душу?

Глава 12

В лондонской клинике, куда поместили Аннелис, уже целую неделю шли консультации. Несколько крупных, каждый в своей области, специалистов, обследовав молодую женщину, пришли к одному и тому же выводу: она абсолютно здорова.

— Но если у нее, как вы выражаетесь, нет никаких отклонений и изменений в организме, — подытожил Генрих Тейлор, беседуя с лечащим врачом жены, — как вы объясните тот факт, что она до сих пор находится в коме?

— Как вам сказать, — замялся доктор, теребя в руках ручку. — В самом начале, еще до того, как ваша жена к нам поступила (я имею в виду, после звонка врача, первым осмотревшего пациентку), мы с коллегами предположили, что она находится в так называемой coma malariale. Вы долгое время находились в Африке, и это было бы вполне закономерно.

— Что это за «coma malariale»? — недоуменно посмотрев на врача, спросил Генрих.

— Это гемолитическая кома при малярии, которая развивается во время малярийного пароксизма.

— Чего?

— Пароксизма или, по-простому, малярийного приступа.

— Что за ерунда! — возмутился Генрих Тейлор. — Какая малярия! Чему вас учат в ваших институтах!

— Но после первого осмотра вашей жены мы сразу же отвергли эту гипотезу. По всемирно известной шкале Глазго, до осмотра и после ее состояние оценивалось как глубокая кома. И если бы не этот факт, то после всех проведенных анализов я мог бы с уверенностью сказать, что она совершенно здорова. Но…

— Ну так разбудите ее! — возмущенно воскликнул Генрих, сердито посмотрев на врача.

— В этом-то и заключается проблема, — как бы извиняясь, пустился в объяснения тот. — Медикаментов, способных вывести человека из комы (за исключением диабетической, конечно), просто не существует. Среди врачей принято считать, что организм должен самостоятельно мобилизоваться и выйти из этого патологического состояния. Ваша жена в настоящий момент находится между небом и землей. Она не живет нормальной жизнью, но и состояние ее не ухудшается. Могу сказать, что в моей практике такого раньше не случалось. Это уникальный случай. По-хорошему, ее состояние и комой-то трудно назвать. У нее не понижено давление, и мозг находится в активной стадии. Временами ее пульс доходит до двухсот ударов в минуту, дыхание учащается, а потом опять наступает покой.

— Что же мне делать, доктор? Как помочь моей Аннелис?

— Мои коллеги из нейропсихологии уверены, что преодолеть коматозное состояние вашей жены поможет поток внешней информации. Регулярно рассказывайте ей что‑нибудь, включайте музыку, берите ее за руку, вспоминайте вслух о тех или иных жизненных ситуациях, делитесь происходящими событиями, читайте книги, напоминайте о вашей любви.

— И как долго такое состояние может продлиться? — спросил Генрих Тейлор, с надеждой посмотрев на лечащего доктора.

— На этот вопрос может ответить только Господь, — развел руками врач. — Потому что стопроцентной гарантии возвращения человека, находящегося в подобном состоянии, медики сегодня дать не способны…

…Дорога в Лондон заняла гораздо больше времени, нежели до Рочестера. Туда Генрих VIII летел, подгоняемый любопытством, на крыльях любви. Плохие дороги не были королю помехой, а о боли в ноге он в тот миг и не вспоминал. Но январская погода решила посмеяться над повелителем английских земель, напомнив ему, что уж она-то не подчиняется ничьим приказам. Весь обратный путь сильнейший ливень, делавший невозможным быстрое передвижение, сопровождал кавалькаду. Промокнувшая до нитки свита короля советовала ему переждать непогоду, но Генрих, гонимый чувством гнева и досады, не пожелал даже слушать о задержке.

По возвращении во дворец, первым желанием короля было немедленно видеть своего советника. Невзирая на поздний час, Кромвель, заподозривший неладное, явился в спешном порядке. Едва он вошел в кабинет короля, как распахнулись двери напротив, и в комнату ворвался разъяренный Генрих, уже успевший переодеть камзол. Он сильно хромал, но не обращал внимания на боль. В настоящий момент другой вопрос был важнее его недуга.

— Господин Кромвель, я похож на шута? — язвительно начал разговор Генрих.

— Нет, Ваше Величество, конечно нет, — обескураженный вопросом, возразил Томас.

— Тогда я, возможно, неосторожно дал повод надо мной посмеяться? — гнев короля, накопившийся за время поездки, наконец-то вырвался наружу. Одутловатое лицо Генриха побагровело, губы дрожали от бешенства, а глаза метали молнии.

— Разумеется, нет, Ваше Величество, — еще не понимая цели расспросов, отвечал советник.

Под яростным взглядом короля Томас Кромвель превратился в каменное изваяние.

— Кого вы мне подсунули, господин Кромвель? Благодаря вашему «сверхъестественному чутью» и «гениальной политике», — передразнил король Кромвеля, — мне придется жениться на немецкой неуклюжей лошади. О чем вы думали, когда предлагали ее мне в жены?

— Но художник… — начал оправдываться Кромвель.

— К черту художника! Что можно спросить с человека, живущего в мире грез? Я для чего отправил вас в Дюссельдорф?

— Но герцог Вильгельм разрешил нам увидеть девиц только издали. К тому же на них были надеты мешковатые платья по немецкой моде, да еще и вуали. Моя просьба открыть им лица была воспринята им как личное оскорбление.

— Тогда какого черта вы мне дурили голову, господин Кромвель, говоря о ее красоте, которую якобы сравнивают с ликом Луны? — стремительно приблизившись к советнику, осведомился король. — Видимо, все ваши действия были направлены на то, чтобы унизить и оскорбить меня? Это пахнет изменой, господин Кромвель.

— Нет, нет, нет, мой государь! Как вы могли такое подумать? Я всегда был предан Вашему Величеству и Англии! — воскликнул ошеломленный советник.

Его настолько поразило обвинение Генриха, что, потеряв самообладание (а о хладнокровии Кромвеля ходили легенды по всему королевству), Томас упал к ногам короля. Генрих поморщился. Вид распластавшегося перед ним человека, преисполненного раскаянья, немного поубавил гнев короля, но не успокоил чувство досады.

— Делайте что хотите, Томас, — буркнул Генрих, сердито глядя на советника, — но я не женюсь на этой немецкой дуре, ничего не смыслящей ни в светском этикете, ни в манерах.

— Если позволите, Ваше Величество… — попытался что‑то сказать Кромвель, но Генрих его жестко оборвал:

— Не позволю! — огрызнулся король, тяжело усаживаясь в кресло.

Невыносимая боль в ноге, изводившая его не первый год, в последнее время резко усилилась. Врач делал все, что мог, чтобы облегчить страдания Генриха, но его усилия были напрасными. Рана, полученная в результате несчастного случая на рыцарском турнире в 1536 году, постоянно гноилась и воспалялась, доставляя невероятные мучения королю. Она часто приковывала Генриха к постели, что невероятно злило короля, привыкшего к активному образу жизни и физическим нагрузкам. Такие перемены, безусловно, отразились на характере и подорвали и без того неустойчивую психику короля. Генрих часто впадал в депрессию, выказывал постоянный гнев или ни с того ни с сего приходил в бешенство. Кроме того, он неумеренно употреблял жирную пищу, в основном красное мясо, практически отказавшись от овощей и фруктов, что через некоторое время привело к неизбежному результату: король стал толстеть, и полнота эта была нездоровой. Но и это была не самая большая его беда. У Генриха появились признаки цинги, болезни, о которой еще мало что знали в то время, и уж тем более не умели ее лечить. Она‑то и провоцировала постоянное воспаление в старой ране короля. Вердикт врачей был неутешительным: «Неизлечим!». Как и следовало ожидать, новость не обрадовала короля и усугубила подавленность. Новая любовь — вот что могло спасти Генриха от уныния. И вдруг такое разочарование!

— Завтра соберите совет, господин Кромвель. На нем мы должны будем решить, каким образом я смогу избежать этого брака, — властным голосом произнес Генрих и жестом приказал советнику удалиться.

«Мои враги непременно воспользуются этим промахом, — выходя из кабинета короля, думал Кромвель. — У меня впереди ночь на подготовку. Этому браку БЫТЬ, иначе я лишусь головы!»

«Я ни за что не лягу в постель с этой женщиной! — тем временем размышлял Генрих. — Этому браку НЕ БЫВАТЬ!»