Путь Надежды

Марина Библая (2024)

Эта книга — трогательная история о моей бабушке, чья жизнь стала отражением эпохи, полной испытаний, надежд и любви. Надежда, родившаяся в тяжёлые военные годы, прошла через голод и утраты, но сохранила главное — тепло души, веру в добро и любовь к людям. Каждая страница наполнена нежностью воспоминаний и искренними чувствами. Это история о том, как любовь к близким и стремление сохранить семью помогают преодолеть любые трудности. Реальные события и образы переплетаются с тонким вымыслом, чтобы передать всё богатство внутреннего мира героини. Книга словно кинематографический взгляд в прошлое, где простые вещи — семейные вечера, рассказы о юности, запах пирогов — становятся символами истинного счастья. Это признание в любви к поколению, которое научило нас быть сильными, и напоминание о том, что главная ценность в жизни — это люди, которых мы любим.

Глава 2. Послевоенные годы

Когда война закончилась, её отголоски ещё долго звучали в нашей жизни. Каждый день приносил новые испытания, но мама, как всегда, не позволяла себе и нам сдаваться. Я смотрела на неё и видела, как её руки, покрытые мелкими царапинами и трещинами, неустанно работали, чтобы создать для нас уют и стабильность.

Мама, окончившая всего четыре класса, умела читать и писать, но делала это с трудом. Она всегда стеснялась этого, но никогда не показывала, что это её смущает. Её трудолюбие компенсировало всё. Я видела, как она с усердием перечитывает старую газету или пытается написать заявление, подолгу выводя каждую букву. В её глазах была сила, которой я восхищалась.

После войны Чердынь казалась мне пустой, словно выжженной изнутри. Улицы, ещё недавно наполненные смехом детей, теперь были тихими. Люди стояли в очередях, надеясь на новые поставки, а разговоры о фронте сменились обсуждением восстановительных работ. Очереди стали неотъемлемой частью нашей жизни.

Очереди начинались рано утром. Люди, укутанные в старые пальто и платки, выстраивались вдоль лавок, будто тени из другой реальности. Тихий гул разговоров иногда прерывался звуками спорящих женщин, а редкие детские голоса напоминали, что жизнь всё же продолжается.

— Наденька, идём, — говорила мама, собирая меня в дорогу. Я накидывала своё пальто, едва доходящее до колен, и брала её за руку. Она всегда держала меня крепко, будто боялась, что в этом хаосе я могу исчезнуть. Мы занимали место в очереди, которая к тому времени уже успевала вытянуться вдоль улицы. Мороз пробирался под одежду, пальцы ног немели, но никто не двигался с места. Люди стояли молча, будто каждую минуту могли услышать новость, что"муки больше не будет". Я помню, как один мужчина с серьёзным лицом что-то тихо обсуждал с женщиной перед нами. Они говорили о товарных вагонах, о пропавших поставках.

— Снова задержка, — бросил он, и его голос прозвучал так, будто он был готов к худшему. Мама тихо вздохнула, поправила мне платок и погладила по голове. — Надя, запомни: неважно, сколько придётся ждать, — шепнула она. — Мы всё равно дождёмся.

Однако не всегда всё было так спокойно. Однажды, когда мы стояли за хлебом, в очереди началась ссора.

— Ты только что пришла! — крикнула одна женщина другой. — Уходи, здесь стояли люди с утра! Слова обернулись в оскорбления, а затем — в потасовку. Люди кричали, кто-то попытался разнять их, но это только подлило масла в огонь. Я сжалась за маминой спиной, испуганно глядя на эту сцену. Мама стиснула мою руку ещё крепче, и я услышала, как она тихо, но строго сказала: — Не бойся, Надя.

Наконец, появился милиционер. Он не разобрался в виновных, но его громкий голос заставил очередь вновь замереть.

— Ты видишь? — спросила мама, опускаясь на колени, чтобы встретиться со мной взглядом. — Даже в трудные времена нельзя терять человечность. Я кивнула, хотя внутри меня всё дрожало.

Когда мы наконец дошли до заветного прилавка, мама вытянула из кармана карточки. Женщина за прилавком, с усталым и жёстким взглядом, взвесила наш кусок хлеба.

— Вот, — бросила она, протягивая маме упакованный в бумагу ломоть. Мама взяла хлеб с таким трепетом, будто это был не кусок еды, а драгоценность. Мы несли его домой, словно какой-то трофей, и я чувствовала гордость, что мы это сделали. — Мама, а почему люди так злятся? — спросила я, уже сидя за нашим столом. — Потому что они устали, — ответила она. — Но запомни, Наденька, злость не сделает жизнь лучше.

Очереди были не только местом ожидания, но и местом, где рождались и умирали слухи. Люди шёпотом обсуждали:

— Говорят, на следующей неделе привезут масло… — Нет, это неправда, нам вообще урежут поставки.

Эти разговоры могли внушить как надежду, так и отчаяние. Мама не слушала их, всегда смотрела только вперёд.

— Если будем надеяться на слухи, ничего не добьёмся, — говорила она.

Но в тот момент, когда нам однажды пришлось вернуться с пустыми руками, её лицо выдало разочарование. Она не плакала, не жаловалась, но её взгляд стал тяжёлым.

— Ничего, Надя, — сказала она, как только мы переступили порог дома. — Завтра попробуем снова.

***

Осенью 1945 года я впервые пошла в школу. Мне было семь лет, и это событие стало для нашей семьи настоящим праздником. Помню, как мама старательно шила мне фартук, ровно прокладывая строчки на старой швейной машинке. Из своего старого платья она смастерила школьную форму, умело придав ей аккуратный вид.

— Наденька, ты у нас умница, — сказала она, поправляя мой бантик перед зеркалом. — Ты сделаешь много хорошего в жизни. Её слова согревали меня, пока я стояла перед большим кирпичным зданием школы. Оно казалось мне огромным и немного пугающим. Во дворе толпились дети, а в воздухе витал запах мокрых листьев. Страх и волнение боролись во мне с любопытством.

Моя первая учительница, Александра Петровна, была женщиной строгой и величественной. Она носила аккуратно уложенные волосы и очки на тонкой цепочке. В первый же день она заглянула в журнал, выискивая моё имя.

— Надежда? — спросила она, поднимая голову.

— Да, это я, — тихо ответила я, ощущая, как к щекам приливает кровь.

— Хорошо. Надежда, это имя обязывает. Ты должна быть примером, — сказала она с серьёзностью, от которой я вдруг почувствовала ответственность.

В первые месяцы учёбы я старалась изо всех сил. Мне казалось, что весь мир смотрит на то, как я вывожу буквы в прописях. Я хотела, чтобы они были ровными, красивыми, будто бы каждая буква была важнее предыдущей. Дома, как только у меня появлялась возможность, я громко читала вслух, чтобы мама слышала мои старания. Она занималась делами — то стирала, то готовила, то мыла полы — но я знала, что ей приятно слышать мой голос. В её редкие улыбки я видела, что она мной гордится, хотя и не всегда могла это сказать.

Однако не всё давалось легко. Особенно тяжело было с математикой. Цифры казались мне холодными и упрямыми. В них не было того тепла, которое я чувствовала в словах и звуках. Учитель старался объяснять, но я часто терялась. Когда другие дети быстро отвечали на вопросы у доски, я сидела в тишине, боясь, что и меня вызовут. Дома мама была занята, ей некогда было сидеть со мной над задачками, и разбираться приходилось самой. Иногда я проводила над тетрадкой весь вечер, пытаясь понять, как одно число складывается с другим и почему отнимание называется"вычитанием".

Но, несмотря на трудности, я не сдавалась. Постепенно арифметика перестала быть такой пугающей. Маленькими шагами я начала разбирать её загадки. В какой-то момент я даже стала чувствовать радость, когда всё складывалось правильно. Это было похоже на решение сложной головоломки — напряжение сначала, а потом гордость, что получилось. Со временем я не просто догнала других, но и стала одной из лучших учениц в классе. Мои успехи замечали не только учителя, но и одноклассники.

Среди них была Лена, девочка из многодетной семьи. Она не стремилась быть первой, но всегда улыбалась и как-то по-особенному поддерживала меня, даже если мы не разговаривали. У нас с ней быстро нашлась общая тема: обе знали, что такое жизнь в скромных условиях. У Лены было трое младших братьев и сестёр, и дома ей приходилось помогать по хозяйству. Мы часто разговаривали после уроков, а вскоре стали готовить домашние задания вместе.

Иногда мы делились тем, что у нас было. Однажды я принесла в школу кусочек хлеба с повидлом. Это было что-то вроде лакомства, которое мне удалось сохранить с завтрака. Лена смотрела на этот хлеб, как будто он был волшебным. Я протянула ей кусочек, и она, немного смутившись, взяла. Потом посмотрела мне в глаза и сказала:

— Надька, ты добрая. Я таких людей ещё не встречала.

Её слова тогда поразили меня. Я никогда не думала, что быть доброй — это что-то особенное. Это было естественно: поделиться, помочь, поддержать. Но в том, как Лена произнесла эти слова, я почувствовала, насколько это важно для неё. С тех пор я стала увереннее в себе. Мне казалось, что доброта — это то, что делает меня сильной, даже когда я сама этого не осознаю.

С Леной мы продолжали дружить. Она рассказывала мне про свои мечты, я делилась своими, хотя они у нас были простыми. Вместе мы находили радость даже в мелочах: в успехе на контрольной, в тёплых солнечных днях, в тех моментах, когда казалось, что весь мир чуть-чуть лучше, чем вчера.

***

Владимир рос любопытным и весёлым ребёнком, который умел находить радость даже в самых простых вещах. Его жажда знаний и неиссякаемая энергия были заметны с раннего возраста. Разница в возрасте у нас с ним составляла шесть лет, и, возможно, именно поэтому я воспринимала его не только как брата, но и как своего маленького друга и напарника в детских приключениях.

Когда мама уходила на работу, и мы оставались одни или за нами присматривала тётя Маша, наша комната превращалась в сказочный лес. С Владимиром мы придумывали, что старый ковёр на полу — это волшебная поляна, шкаф с одеждой — тёмная пещера, а горка подушек — высокая гора, которую нужно покорить, чтобы найти драгоценное сокровище. Наши игры могли длиться часами, и даже простые вещи становились для нас частью удивительного мира, полного тайн и приключений.

Владимир был из тех детей, которые любят задавать вопросы обо всём. Он часто удивлял меня своей любознательностью, особенно в те моменты, когда его вопросы были такими неожиданными, что я не знала, как ответить.

— Надя, а почему небо синее? — спросил он однажды, серьёзно глядя на меня своими большими глазами.

— Потому что солнце так светит, — отвечала я, не зная точного объяснения, но стараясь звучать уверенно.

Он кивал, будто мой ответ был для него исчерпывающим, но уже через несколько минут задавал новый вопрос, заставляя меня улыбаться.

— А как звёзды загораются ночью?

Мы придумывали целые миры, создавали кукольные спектакли из подручных материалов, а иногда просто убегали на улицу, чтобы поиграть в прятки с соседскими детьми. Владимир всегда стремился быть в центре внимания. Он умел увлечь за собой не только меня, но и всех наших друзей, организуя целые"экспедиции"по двору или"сражения"с воображаемыми врагами.

— Ты всегда командуешь, Надя, — заявил он однажды, нахмурившись.

— Потому что я старшая, — смеялась я, но потом уступала ему, чтобы не портить настроение.

Несмотря на то, что иногда мы спорили, наши ссоры никогда не длились долго. Владимир был добрым и тёплым ребёнком, и его искренность всегда растапливала моё сердце. После любой размолвки он неизменно подходил ко мне перед сном, обнимал крепко-крепко и шептал:

— Ты всё равно моя сестра, и я тебя люблю.

Эти слова всегда звучали для меня как самое главное напоминание о том, что мы связаны узами, которые не разорвать.

Помимо игр, Владимир обожал слушать истории. Иногда, когда тётя Маша читала нам сказки, он просил перечитать одну и ту же книгу по нескольку раз.

— Хочу снова про кколобка, — говорил он, устраиваясь на диване.

— Но ты же уже знаешь, чем всё кончится, — удивлялась я.

— А мне нравится, — отвечал он с улыбкой.

Эта его любовь к историям, желание узнать больше и умение находить чудо даже в знакомом тексте сопровождали его всегда.

Владимир был ребёнком, который видел мир ярче и шире, чем многие вокруг. Для него каждая мелочь — будь то падающий лист, солнечный зайчик или бабочка, прилетевшая на подоконник, — была поводом для восторга. Его радость от жизни передавалась всем вокруг, заставляя улыбаться даже в самые хмурые дни.

Как старшая сестра, я чувствовала, что должна быть для него примером, но часто училась у него сама. Его умение радоваться жизни, его любознательность и доброта вдохновляли меня.

— Надя, а если бы мы были птицами, куда бы ты полетела? — спросил он однажды, лежа рядом на траве и глядя в небо.

— Куда-нибудь далеко, где тепло и красиво, — ответила я.

— А я бы остался здесь. У нас же дома лучше всего, правда?

Владимир напоминал мне о том, что счастье можно найти в простых вещах. Его слова до сих пор звучат в моей памяти, как напоминание о том, что важно ценить то, что есть, и видеть вокруг красоту.

***

Любочка, младшая из нас, появилась на свет в 1949 году. Её рождение стало событием, которое окутало нашу жизнь новой надеждой. Мама говорила, что Любовь — это символ того, что, несмотря на все пережитые испытания, жизнь продолжается, а любовь остаётся важнейшей частью человеческой судьбы.

Отец Любочки, Пётр, не жил с нами и лишь изредка навещал. Иногда он приносил продукты. Его визиты всегда были редкими, но запоминающимися. Несмотря на его старания, мама неохотно принимала его участие в нашей жизни.

— Клавдия, вы сильная женщина, — однажды сказал он маме. — Но даже сильным иногда нужна помощь.

Мама долгое время отталкивала любую близость. Он был женат, что усложняло и без того сложную ситуацию. Его жена ничего не знала о его редких визитах к нам.

Когда мама узнала, что ждёт ребёнка, это стало для неё серьёзным испытанием. Она сомневалась, не знала, как справиться с ещё одним ребёнком в условиях послевоенной разрухи.

Как-то Пётр пришёл к нам в гости, и разговор с ним неожиданно принял странный поворот.

— Знаете, я подумал… может быть, вам будет не так тяжело, если Люба поедет к нам. Инна и я давно уже не можем завести детей. Мы с женой обсуждали, что если вы не против, мы могли бы забрать её к себе. Инна очень хочет воспитывать девочку, и Люба вполне могла бы стать для нас дочерью.

— Пётр, нет… — деликатно ответила мама ему. — Я справлюсь сама.

Он не спорил. Он продолжал навещать нас время от времени, но постепенно визиты становились всё реже. Вскоре он исчез из нашей жизни так же тихо, как и появился.

Мама никогда не говорила плохо о нём. Любочка не знала своего отца, но её окружала любовь, которая изливалась на неё от нас с Вовкой и, конечно, от мамы. Она была нашим маленьким светом, объединяющим семью, несмотря на все трудности. Её улыбка и смех приносили в дом тепло и радость, которые, казалось, исчезли в годы войны и послевоенной разрухи.

С рождением Любочки мама как будто обрела новую силу. Она часто говорила:

— Любовь — это то, что помогает пережить любое горе. Без неё мы бы не справились.

Любочка стала для нас символом надежды и обновления, и каждый день с ней был напоминанием о том, что даже в самые тёмные времена жизнь способна подарить радость.