Истории из прошлых жизней

Марина Аверина, 2023

Верите ли вы в прошлые жизни?В то, что душа после смерти переселяется в кого-то другого, кто ещё не родился?В работе регрессолога не требуются доказательства этому факту, мы каждый раз оказываемся свидетелями событий, случившихся задолго до нас.Эти рассказы откроют вам тайны не только историй умерших людей, но и то, как душа может освободиться от памяти былых ошибок.Для лучшей жизни в будущем.А вы бы хотели узнать, кем вы были в прошлой жизни?

История третья

Чувство вины

Плита. Могильная плита. Мне на грудь давит. И на горло. Огромная плита, тяжелая плита, не могу вздохнуть.

Как я под ней оказался? Как я могу понимать, что она лежит на мне и давит? Ведь если я в могиле, то я должен быть уже мёртв. Неужели меня заживо похоронили?! Нет, не может быть такого, ну что за бред!

Надо вспомнить! Вспомнить, что случилось.

Где я? Кто я вообще?

Всё в какой-то тёмной мутной дымке. Будто закрыл глаза, зажмурил с силой и пытаешься сознательно вызвать какой-то сон. Который давно-давно видел и сейчас надо вспомнить, чтобы досмотреть конец. Мучительно!

Так глухо бьётся сердце. В ушах ещё этот еле различимый звон. Но если сердце бьётся, значит жив я. Нужно вспомнить наконец!

Медленно раздвинуть руками туман от себя, постепенно, шаг за шагом освобождая пространство воспоминаний. Какой совет хороший. Так и буду делать. Чей это был совет у меня в голове? А, не важно.

Вот я вижу свои руки. Они трясутся. Они какие-то грязные. В земле. И кажется. В крови. Стёрты пальцы, обломаны ногти. Может я всё-таки сам выбрался из под земли? Ничего не помню.

Вот я вижу ноги. Еле волочатся. Мои кожаные потёртые сапоги, тоже в земле все. Их я помню. Мне их шил сапожных дел мастер мой сосед, у которого очень полная, но очень красивая дочь. Я любил потискать её за груди в переулке. Она так забавно заливалась краской, кровь приливала к её округлым щекам, шее и ниже. Вся смущалась, нервно хихикала, но при этом не отстранялась. Та ещё шалунья.

Почему я это вспомнил? Ну хоть что-то могу вспомнить вообще!

Надо сосредоточиться на кончиках сапог. Они передвигаются еле-еле, шаг за шагом, я бреду вперёд. Вокруг темно. Ночь. Кажется лето. Что это за просёлочная дорога? Я за городом. Точно.

По сторонам повернуться?

Ничего не видно. На небе нет звёзд и луны. Кажется новолуние сегодня. А нет. Вот я вижу, пригляделся. Глаза к темноте привыкают. И я вижу. Я иду вдоль стены кладбища. Я из него вышел и иду в город домой.

Неужели меня всё-таки похоронили? И я выжил и выбрался! Вот это чудо. Как так получилось. Я не представляю! Надо вспоминать!

Отмотать назад? Говорит со мной всё-таки кто-то. Но вокруг никого. Как же странно!

Что значит отмотать назад? Пойти в памяти назад в прошлое до того момента, где всё началось? Ох, это будет сложно. А если начать от той девчонки, дочки сапожника. Зачем-то же я её вспомнил.

Вот она! В таверне. Поздно уже для такой юной девушки в таком месте. Я встаю, шатаюсь, иду к ней. Да я же пьян. Кажется, я хочу ей сказать, чтобы шла домой. Но вместо этого начинаю приставать к ней, она уворачивается. Зараза. А вот и её отец. Тоже здесь. Напился. Вот зачем она пришла — его забрать.

Ну это не моё дело. Я возвращаюсь.

Куда возвращаюсь?

За свой стол. За наш стол.

Нас там трое. Я и двое парней. Я с ними знаком явно. Мы что-то отмечаем. Кажется, какую-то удачную сделку. Какую? Чем я занимаюсь вообще? Господи, да я даже имени сейчас своего не помню! Кто я?

Ночь — полночь. Один из парней уходит. К проститутке из этой таверны, наверху у них есть комнаты с соломой, где можно немного порезвиться с тёплой девушкой за звонкую монету. Нет, точно не подходящее место для дочки сапожника. Где она? Их нет. Уже ушла. Увела своего нерадивого папашу спать. Ну и ладно.

Мы ещё сидим вдвоём. Надо рассмотреть его поближе. Кто этот молодой человек? Тоже не помню. Но очень знакомые черты лица. Что мы обсуждаем? Кажется.. Нет, не слышу. Его губы шевелятся. Но я не понимаю его слов. Всё звенит в голове, как будто ударили тяжёлым обухом по затылку. Может так меня и пытались убить? Но я выжил. Может это он пытался меня убить? Тот, кто сейчас сидит прямо передо мной. Вот бы броситься на него, схватить за шею и задушить. Прежде чем он сам меня погубит. Но я ничего не могу сделать. Только сижу и тупо на него смотрю. Пытаюсь слушать.

Он про деньги говорит! Как мы неправильно поделили деньги. Вот что! У него семья. У меня нет. Я одинокий.

— Мне, — он говорит. — Нужнее.

Вот в чём суть. Он меня убил и обокрал, забрал все мои деньги, мою долю. А потом закопал на кладбище. Но я жив! Я жив ведь? Почему я не помню даже жив я или нет!

Я не хочу отдавать ему деньги. А я жадный! Ну и пусть у меня нет семьи, я тоже есть хочу и пить хочу, и баб трахать. Кажется, я ещё молод. Точно моложе, чем он. Но не намного.

Он не говорит, что заберёт все деньги. Просто чтобы у меня была меньше доля. Мне хватит. Что за деньги вообще? Откуда мы их взяли? Я начинаю волноваться. Есть какое-то чувство, что мы уже что-то нехорошее совершили. Ой, чует моё сердце, что я не самый праведный на свете человек. Почему меня это так волнует? Праведность? Почему я не чувствую себя тем, каким я был там, за столом. Этих волнений у меня явно там не было ещё и вообще по жизни. Может это после смерти я так всё своё поведение пересмотрел?

Там меня волнуют только деньги. И то, что меня хотят лишить их. Не всех, но какой-то части. Это ж я их воровал!

Ой, мама! Я ж вор.

Я домушник. Мы ходили на дело. Это мои компаньоны. Тот, что ушёл к девушкам стоял на стрёме в дальнем конце улицы, у него самая маленькая доля. А этот посильнее и постарше помогал мне карабкаться по стене. Я залез в богатый дом. И вынес оттуда деньги. Этот, кто сейчас сидит передо мной сказал, где их найти и что они там будут и сколько их. Откуда он знал? Кажется, у нас какая-то схема. Он работает на состоятельных людей, узнаёт, где они прячут деньги. Потом мы их воруем и пропадаем из этого города, переезжаем в другой.

Ничего себе, вот это я вспомнил. Всю схему очень чётко. Мы далеко не первый год живём так. По несколько месяцев останавливаемся на одном месте. Зарабатываем, чем можем. Кто-то находит место у богатеев, старается разузнать, где их запасы. И я лезу воровать. Я очень гибкий. А ещё бесстрашный.

И сейчас мне совершенно плевать, что этот громила в полтора раза больше меня мне угрожает. Я только уверен, что не отдам ему половину моих денег. Нечего было столько детей рожать.

Семья у него живёт в деревне. Далеко отсюда. Мы там периодически бываем. Странно. Я знаю, как выглядит его жена и все домочадцы. Мы что же очень дружим?

Но всё равно, я ему мои деньги не отдам.

Я может тоже семью завести хочу. А вон хотя бы с этой. Толстушкой. Дочкой сапожника. Увезу её тоже туда в деревню. Нарожаем ребятишек. Уж такая, кровь с молоком, точно может много нарожать. Будем вести хозяйство… Да какое, блин, хозяйство. Мы же бедные вообще. Там где мы родились ни у кого ничего нету. И земли нормальной нету, одна глина. Свиней вот только в пору разводить. У нас там есть свиньи. Жена его как раз за ними смотрит. А сейчас она заболела.

Вот зачем ему деньги-то нужны! Отдать что ли? Это вот сейчас я смог бы отдать. А вот там в тот вечер сижу и не согласен. Да пусть она хоть умрёт, мне-то что?

А кто будет ухаживать за мамой? Она ведь уже совсем постарела.

За чьей мамой? За моей. Или за его? Что-то я не понимаю.

Так, всё меняется. Мы выходим. Оба пьяные. Качаемся держимся друг за дружку. Он меня держит, или я его держу? Путаница какая-то. Но кажется, будто он лезет мне в карман. Мне там так кажется, когда я иду пьяный.

— Э, нет братец, не на того напал!

Я выхватываю нож из-за пояса сбоку. Он это видит. У нас какая-то потасовка, прямо на улице, пьяная глупая драка. В которой никто ничего не разберёт.

Что это? Кровь? Его или моя?

А-а. Не понимаю!

Кровь у меня на руках. Кровь! И нож в крови. Ох, мамочки. Я пырнул его ножом. Собственного брата. Прямо в сердце. За какие-то деньги…

Господи, так это ж брат мой. Старший! И родились мы вместе в той деревне. И жену я его знаю и племянников моих знаю. И мать у нас одна. Ой, боже-боже-боже, господи! Я убил собственного брата. Я убийца! Брата! Господи!

— Стефан!..

Сижу на коленях перед ним на мостовой. Раскачиваюсь туда-сюда как сумасшедший. Нож в крови бросил. Кричу его имя. А мне бежать надо! Бежать. Меня ж поймают. И за воровство, и за убийство. Что ж делать-то?

Хорошо никто не слышал и вокруг никого нет. Да и мало ли криков ночью у таверны. Рядом за углом стоит покосившаяся телега с сеном, стухшим. Небольшая такая для ослика. Я встаю, иду к ней. Беру её. Подвожу поближе. Кладу на неё Стефана. Берусь за палки. Поднимаю. И толкаю вперёд. Как тачку. Будто везу навоз. Удобрение для грядки. Только нож вот я не поднял! А зря, найдут ведь.

Что дальше?

Везу на кладбище Стефана. Оно здесь, недалеко отсюда. Таверна почти у самого восточного выхода из города. А оно дальше по дороге. Вот туда я и иду.

Новолуние. Темно. Ничего не видно. Никого. Только колёса поскрипывают немного.

Я везу тайно хоронить труп своего брата. Вот тебе и поворот жизни.

Почему была плита? Почему я её чувствовал, будто сам умер?

В этом надо разобраться.

Вот я подхожу к воротам кладбища. Тоже никого, никто не охраняет. У ворот всегда прислонены лопаты. Ну конечно, мало ли кому ночью понадобиться быстро кого-нибудь похоронить. Я нашёл могилу с плитой побольше. Чтобы под ней не было видно, что недавно копали. Новые могилы видно сразу и смотритель кладбища обязательно найдёт. Еле отвалил эту плиту в сторонку. Выкопал прямо под ней глубокую яму но не до самого гроба того, кто под этой плитой уже давно лежал, чуть поменьше. Стефана пришлось сложить вдвое и уронить в эту яму попой к низу. Ноги у лица оказались.

Ох, неудобно там ему на том свете так лежать будет! Хороню убитого мной брата в чужой могиле! Господи, что ж я за человек?

А ещё! Я по дороге вытащил у него все деньги. И себе забрал. Не могу поверить.

Яму с трупом закопал. И плиту сверху надвинул. Ох, и тяжёлая эта плита!

Вот она когда мне на грудь-то легла. Не я под ней лежу. А брат мой. А чувство такое, будто на меня она сверху давит. Что это такое за чувство? Так, вина! Вина!

Вот так я с кладбища и вышел. Шёл-шёл по дороге в город. Остановился. Всё это припомнил. Развернулся и пошёл в другую сторону. Прочь, подальше прочь от этого места. Только как от него теперь уйдешь? Когда вина на мне? Когда плита эта на мне! И будто я в могиле.

Что дальше было?

Дальше… Да, кто это спрашивает всё время? Дальше это когда?

Каким я себя вижу? Перед смертью?

Ух, ты. Да я старик. Седой такой согбенный. И кажется ряса на мне. Или что это такое? Нет точно какая-то коричневая тряпка в пол, как у бабы. Я что ж священник? Нет! Вот священник. Стоит передо мной. А я перед ним на коленях. Я какой-то служитель что ли. У монахов. Я в монастырь потом подался. А он сейчас отпускает мне грехи.

Так светло в церкви! Такие старые и красивые иконы. И стёкла с потускневшими витражами на самом верху. Свет из них льётся. Как елей божий. Будто Он сам пришёл ко мне, отпустить мой смертный грех. Я знаю, что умираю. Я уже очень старый. Не могу ходить за моими гусями. У меня много гусей в подворье. А ещё козы. И мы делаем монастырский сыр. Со всех концов к нам за ним приезжают.

— Что ты сделал с деньгами? — спрашивает он меня.

А что я сделал? Прогулял их. Почти год после убийства шёл всё дальше и дальше. В вечном пьяном бреду. От города до города, от таверны до таверны, от объятий до объятий грязных шлюх.

Конец ознакомительного фрагмента.