Распутница и принц

Маргерит Кэй, 2017

Главным достоянием аравийского королевства Бхарима считался Сабр – самые известные на Востоке скачки. Однажды король проиграл соревнования и должен был отдать сопернику всех скакунов. Занявший трон молодой правитель Рафик поклялся возродить былую славу, однако племенных жеребцов, находящихся уже в шаге от победы в Сабре, косит неизвестная болезнь. Принц приглашает в страну знаменитого специалиста из Англии. Но Дэрвилл слишком занят и присылает дочь Стефании, свою талантливую ученицу. Для переживающей личную драму Стефании, на родине обесчещенной, работа в Бхариме может открыть путь к независимой жизни. Девушка с увлечением берется задело. Ее вдохновляет откровенное внимание чувственного красавца-принца, желающего обучить англичанку искусству любви. Стефани неудержимо тянет к нему, а клеймо распутной женщины дает ощущение свободы.

Marguerite Kaye

The Harlot and the Sheikh

Copyright © 2017 by Marguerite Kaye

© «Центрполиграф», 2019

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2019

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2019

Глава 1

Королевство Бхарим, Аравия

Июнь 1815

На небе занимался бледный рассвет, когда принц Бхарима Рафик аль-Антарах устало вышел из своих конюшен после очередного тревожного ночного бдения. Результат был трагически предсказуем — еще один из его драгоценных чистокровных арабских скакунов пал жертвой новой загадочной болезни. Это стало восьмой невосполнимой потерей за последние шесть месяцев, а единственная кобыла, которой удалось выжить после болезни, была истощена до крайности. Неужели это мучение никогда не кончится?

Прислонившись к деревянному частоколу, ограждавшему пустой загон, Рафик на какое-то мгновение ощутил отчаяние. Охватившая его ярость была так сильна, что могла бы поставить на колени даже самых мужественных и заставить плакать самых твердых. Но принц не мог позволить себе выказать слабость. Вместо этого он сжал кулаки, запрокинул голову и обратил гневный вопль к затухающим звездам. Его прекрасные лошади стали невинными жертвами, карой за его преступление. Он это понял. В этот темный час между ночью и утром, когда он чувствовал себя единственным живым человеком посреди пустыни, у него не осталось никаких сомнений. Судьба наслала на него эту чуму, превратив в посмешище слово, которое он публично дал своим людям, и клятву, данную им самому себе.

Он должен найти лекарство. Если природа и дальше продолжит свою разрушительную работу, это уничтожит все, чего он достиг с таким трудом. Они с Ясимом научились распознавать важнейшие симптомы, но даже его знаменитый шталмейстер, чья слава самого лучшего объездчика арабских скакунов считалась неоспоримой на всем Востоке, даже он оказался бессилен.

Когда Рафик унаследовал королевство от отца, конюшни выглядели совсем заброшенными. Легендарные арабские скакуны Бхарима, чью родословную удостоверяли древние свитки и устные предания, давно исчезли, утраченные в один роковой день. В день, который погубил его отца и запятнал честь всей королевской династии аль-Антарах. В день, который его подданные считали самым черным днем в долгой и славной истории королевства. В день унижения, ставшего фатальным ударом для национальной гордости и достоинства его народа. В день, когда они потеряли Сабр.

Рафику было шестнадцать, когда он стоял среди дымящихся углей — это все, что осталось от знаменитого конезавода Бхарима. Он поклялся, что, придя к власти, возместит потерю. Следующие шесть лет ему пришлось смотреть, как отец медленно, но неумолимо угасает, а вместе с ним тают богатства королевства.

Восемь лет назад, через несколько дней после того, как ему исполнился двадцать один год, он унаследовал трон и королевство, которое, похоже, утратило самый смысл своего существования. Тогда Рафик пообещал сделать Бхарим лучше и богаче, чем прежде, сделать его королевством нового времени, но все его реформы, изменения и новации были встречены равнодушно. Казалось, ничто не имеет значения, кроме возвращения Сабра — этого материального символа чести и гордости Бхарима. Пока не возвращен Сабр, его народ не мог поверить в светлое будущее, которое он хотел ему дать. Пока не возвращен Сабр, бессмысленно говорить о будущем Бхарима.

Пять лет назад Рафик дал клятву вернуть своему народу то, чего люди хотели больше всего. Он не сомневался, что его благородные намерения, помноженные на холодный расчет, позволят сдержать обещание. И только потом, когда стала очевидна его трагическая цена, решимость Рафика пошатнулась. Продолжать идти вперед и платить такую ужасную цену? Это шло вразрез со всеми его инстинктами.

Серое небо над ним окрасилось в молочно-белый цвет, предвосхищавший восход солнца и новый день. Рафик заставил себя выпрямиться. Он не признает себя побежденным ни сегодня, ни потом. Он принц Бхарима, правитель всего, что видят его глаза, один из самых могущественных людей Аравии. Еще не все потеряно. У него еще есть время выслушать, что скажет английский эксперт, к которому он обратился больше от отчаяния, чем с надеждой. Возможно, Ричард Дэрвилл уже в пути, и королевский ордер на проезд, высланный ему вместе с письмом, поможет ему быстрее добраться до Аравии. Даже Ясим, яростно противившийся постороннему вмешательству в то, что он считал делом своей жизни, неохотно признал, что репутация английского лошадиного доктора безупречна и заслуженна.

Говорили, что Дэрвилл способен творить чудеса, возвращая к жизни почти мертвых лошадей. А сейчас Рафику требовалось именно чудо. Его конюшни с чистокровными скакунами нужно было защитить любой ценой. Он должен сделать это ради своих людей, если хочет остаться принцем, которому они верят. Он должен сделать это ради памяти своего отца и восстановления фамильной чести. Но самое главное, он должен сделать это, чтобы искупить свой грех. Рафик так долго нес бремя своей вины, что не мог допустить, чтобы судьба казнила его и дальше. Он должен расплатиться. Изменить прошлое он не мог, но должен был сделать так, чтобы из этой мрачной главы его жизни родилось нечто светлое. И хотя расплата никогда не будет полной, он сделает все, что в его силах.

Две недели спустя

Долгое путешествие Стефани подходило к концу. На рассвете одномачтовое арабское судно, на котором она переплыла Красное море из Египта, причалило в ближайшем к месту назначения порту. На пристани высокий, сурового вида мужчина тщательно проверил ее бумаги и велел следовать за ним.

В конце причала их ждал небольшой караван верблюдов. Громоздкий багаж Стефани поместили на сопровождавших караван мулов, а ей с поразительной ловкостью помогли сесть на верблюда. Представитель властей взял поводья и с помощью жестов объяснил, что поведет его. Его непроницаемое лицо слегка дрогнуло, только когда Стефани заговорила с ним на его языке, сообщив, что прекрасно его поняла и благодарит за помощь. Однако если она воображала, что знание его языка заставит мужчину вести себя помягче, то она ошибалась. Ответив на ее слова сухим поклоном, он переключил свое внимание на четверых людей, которые их сопровождали. Его короткие, резкие приказания выполнялись четко и мгновенно. Таким образом, после получасового пребывания на земле Стефани снова оказалась на корабле. Только на этот раз на корабле пустыни.

Они проехали шумный порт, наводненный людьми, верблюдами, мулами и козами. Повозки, доверху груженные товарами, боролись за место на мощеной пристани. В воздухе царила какофония ослиных криков, блеяния и ржания, стук копыт и колес по грубым камням мостовой, перекрываемый криками погонщиков, моряков и портовых рабочих и возбужденным верещанием детей, сновавших повсюду, как показалось Стефани, с единственной целью внести свою лепту в этот шум и суету.

Как только они отъехали от берега, морской бриз исчез, уступив место палящему зною. Солнце уже поднялось, и широкая дорога, которая вела их дальше, сузилась, превратившись в каменистую тропу, уходившую прямо в пустыню. Воздух становился все горячее и суше. Несмотря на то что лицо Стефани защищали широкие поля шляпы, она начала чувствовать себя так, словно сидит в огромной печи. Редкие порывы ветра, бросавшие в лицо докрасна раскаленный песок, напоминали дыхание разъяренного льва. Легкий хлопчатобумажный жакет и блузка стали казаться сделанными из толстых кусков медвежьей шкуры. По спине потекли струйки пота. Белье и чулки неприятно прилипли к влажной коже. Глаза, рот и нос чесались от пыли и песка. Ноги, обутые в высокие сапоги для верховой езды, зудели.

Около полудня, когда солнце достигло зенита, проводник сообщил ей, что они пересекли границу королевства Бхарим. Здесь они сделали последнюю остановку, чтобы отдохнуть и попить воды, как раз в тот момент, когда Стефани подумала, что может умереть от жажды. Она, которая стоически переносила жару в разгар испанского лета, с трудом сдержалась, чтобы не выпить одним глотком все содержимое своего бурдюка с водой. Пришлось напомнить себе, что этот палящий зной, эта пустынная земля не должны казаться ей чужими. Они должны жить в ее крови. Стефани постаралась успокоить свои движения, чтобы пить маленькими расчетливыми глотками, как делали ее сопровождающие. Но даже после жары в Александрии и в Каире она оказалась не готова к этому. Встряхнув свой бурдюк, Стефани обнаружила, что он почти пуст. Когда ее молчаливый, но, очевидно, внимательный проводник протянул ей другой, она слишком обрадовалась, чтобы смутиться.

Путешествие продолжалось, и, когда покачивающаяся походка верблюда сделала свое черное дело с ее головой и желудком, Стефани перестало заботить, что думает о ней проводник. Все, чего ей хотелось, — это чтобы путешествие поскорее закончилось. Но они все шли и шли.

И вот впереди выросли внушительные стены города, уютно расположившегося у подножия горной гряды с плоскими вершинами. Построенные из красного камня, стены были увенчаны широкими резными зубцами с бойницами, имевшими, в отличие от обычных четырехугольных, треугольную форму. Похоже на клыки хищника, с содроганием подумала Стефани.

Вход в город преграждали огромные ворота в форме высокой каменной арки, по обеим сторонам которой, как два неподвижных стража, возвышались мощные башни. Несмотря на то что все другие верблюды и мулы проходили в город через них, караван Стефани продолжил идти дальше, обходя городские стены, пока не добрался до широкой, четко обозначенной дороги, поднимавшейся вверх, где она увидела конечную цель своего пути.

Здание, которое не могло быть ничем иным, кроме королевского дворца, стояло на плоской вершине холма, возвышаясь над городом, и было со всех сторон окружено высоким квадратом стен. Крохотные четырехугольные окна нижнего уровня, располагавшиеся на равных интервалах и, казалось, наблюдавшие за ее приближением, вызвали у Стефани заметное ощущение дискомфорта. Восторг, который не покидал ее с первого момента вовлечения в это рискованное предприятие, сменился ясным пониманием: ее здесь не ждут. За этими темными оконцами притаилось множество глаз, следящих за ее прибытием. Ее присутствие неизбежно вызовет пересуды.

Стыд, не покидавший ее весь прошлый год, исподволь снова завладел ею, и Стефани поймала себя на том, что инстинктивно опустила голову. Она проехала полмира, чтобы оставить его позади. Что бы ни случилось с ней здесь, в далекой Аравии, ее не станут публично называть распутницей. Шлюхой.

Стефани выпрямилась в седле и заставила себя вернуться к реальности. На более высоком уровне стены прорезали большие сводчатые окна. И стены, и бойницы украшала резная полоса из какого-то белоснежного камня. Алебастр? По мере приближения похожие на клыки зубцы перестали производить устрашающее впечатление. Караван вступил на площадь, чья мраморная поверхность была инкрустирована чем-то блестящим, похожим на золото. Стефани побывала во многих местах, но никогда не видела ничего сравнимого с этим дворцом. Пугающе суровый, он вместе с тем был невероятно экзотичен и сказочно красив.

Когда двойные двери распахнулись, от волнения Стефани забыла об усталости и дискомфорте. Принц, который жил за этими стенами, наверняка был богат сверх ее понимания. Ей удалось узнать о нем от тех, кто считал себя сведущим в таких делах, только то, что он продает своих чистокровных лошадей лишь избранным. Обладание арабским скакуном из Бхарима почиталось честью, которую почти невозможно купить за деньги. Стефани подумала, что этому принцу нельзя отказать в уме и хитрости. Мужчины, а особенно богатые и знатные мужчины, всегда хотели то, что, по общему мнению, получить невозможно, будь то лошадь или женщина. Разве она сама не живое тому подтверждение? И подтверждение того, что стоит им получить желаемое, как оно быстро теряет свою привлекательность.

«Хватит!» — строго напомнила себе Стефани. Она больше не станет оглядываться назад. Прошел целый год, вполне достаточно, чтобы примириться со своим стыдом и чувством вины и перестать проклинать несправедливость, приведшую ее к падению. Она дорого заплатила за свой грех и причинила много боли тем двоим, которых любила больше всего на свете. Настало время искупить свою вину и самой распорядиться своей жизнью, чтобы, оставив прошлое позади, сгладить последствия совершенной глупости.

А раз так, принц примет ее предложение. Стефани вздрогнула и напомнила себе, что он ничего не знает о ее несчастье и ему не нужно этого знать. В ее ушах звучали прощальные слова поддержки, укрепляя решимость оправдать ожидания и тем самым хоть немного уменьшить сердечную боль, которую она причинила.

В центральном внутреннем дворе сопровождающий после долгого и, насколько она смогла понять, ожесточенного спора передал Стефани другому устрашающего вида представителю власти. Спор сопровождался бурной жестикуляцией, многозначительными взглядами в ее сторону и суетой сновавших туда-сюда слуг. В конце концов новый сопровождающий отвесил Стефани официальный поклон и повел к двери в дальнем конце двора.

Длинные, узкие коридоры с мраморными полами, выложенными плиткой стенами и высоченными потолками, поддерживаемыми стройными арками, освещались факелами. Возле каждой двери неподвижно стояли стражники. Их черные плащи с короткими рукавами, надетые поверх длинной белой рубахи, не могли скрыть могучего телосложения, голову покрывала красная куфия, платок, который удерживал шнур, сделанный из скрученного черного шарфа. На ремне у каждого с одной стороны висел смертоносный ятаган, с другой — кинжал в ножнах, повторявших его изогнутую форму. Когда сопровождающий проходил мимо них, каждый стражник безмолвно наклонял голову. Шедшая за ним Стефани чувствовала, как их взгляды сверлили ей спину. К тому времени, когда они подошли к огромным дверям, она уже почти не дышала от волнения.

Этот портал охраняли особенно внушительные воины. Сопровождающий доложил о ней тоном, ясно говорившим, что он умывает руки:

— Ваше величество, принц Рафик аль-Ангарах, правитель Бхарима, позвольте представить вам Английскую Женщину.

Небольшой, но вполне ощутимый толчок в спину сдвинул Стефани с места, к которому она, казалось, приросла, заставив войти в великолепную комнату с высоким потолком. Трепеща от страха, она обвела взглядом темные мраморные колонны с золотыми прожилками. Золотом блестели и богато расписанные фризы и карнизы. Посверкивала расписная плитка на стенах. Цветное стекло отражало огонь светильников в форме звезд. Пол покрывали дорогие шелковые ковры, тяжелые парчовые драпировки роскошными складками спадали с единственного предмета мебели. Золотого трона. На котором властно восседал принц.

Дверь за ее спиной закрылась с тихим щелчком. Бросив быстрый взгляд через плечо, Стефани обнаружила, что совершенно одна с его королевским величеством. Что делать? Она понятия не имела. Должна ли она подойти ближе? Сделать реверанс? Она сомневалась. А может быть, он ждет, что она подобострастно упадет ниц. Не в состоянии решиться ни на одно из этих действий, она продолжала стоять на месте, когда принц вдруг встал с трона. Стефани застыла от страха.

Он оказался очень высок ростом. И в высшей степени неприветлив. И еще поразительно красив. Стефани в жизни не видела более красивого мужчины. Она смотрела на него, вытаращив глаза и открыв рот. С ее стороны это было крайне бестактно и дерзко, но она просто не могла оторвать от него глаз.

Принц Рафик с головы до ног был одет во все белое с золотом. Белая шелковая туника с высоким воротом и узкими рукавами облегала мускулистое тело, длинные ноги, широкие плечи и мощную грудь. Стройность бедер подчеркивал тяжелый пояс, украшенный драгоценными камнями. Такими же были и ножны его ятагана. Тонкая накидка поверх туники казалась сотканной из серебра и расшитой крошечными бриллиантами. Его куфию из того же материала удерживал золотой шнур.

Но все внимание Стефани было обращено к обрамленному этим головным убором лицу принца. В свое время ей случалось видеть красивых мужчин, но этот мог бы служить образцом совершенства. Кожа цвета песка в тени. Высокие скулы, почти орлиный нос и губы, которым удавалось быть одновременно и очень чувственными, и не знающими пощады. Из-под сильно изогнутых дуг бровей смотрели глаза такого темно-карего цвета, что казались почти черными. Стефани не видела его волос, но могла поспорить, что они черные, как ночь. Падший ангел, погрязший в грехе. Она понятия не имела, откуда явилось это странное знание, но слово «грешный» идеально описывало этого человека.

И так же хорошо описывало ее мысли. О господи! Ей, как никому другому, следовало бояться подобного опасного знания. И вовсе не красота принца Рафика должна была занимать ее мысли. Несмотря на его тяжелые веки, взгляд, казавшийся просто слегка задумчивым, и почти утомленное выражение лица, Стефани не могла обмануться. Перед ней стоял человек, настолько привыкший к власти, что он не нуждался в том, чтобы ее демонстрировать. Принц Рафик мог быть одет в лохмотья, но его статус все равно не вызвал бы у нее сомнений. Это было в его глазах. Не высокомерие, а убежденность в своем предназначении, уверенность в том, что он хозяин всего, на что упадет его взгляд. Это читалось в его осанке, в царственных линиях всей его фигуры. С запозданием собравшись с силами, чтобы пошевелиться, Стефани присела в глубоком реверансе.

— Встаньте.

Она сделала, как он велел, остро сознавая свой неприглядный вид: запылившуюся одежду и лицо, которое казалось буквально испещренным песком. Его глаза, полуприкрытые веками, скользнули по ее фигуре с бесстрастным, непроницаемым выражением.

— Кто вы и зачем вы здесь? — спросил принц Рафик. Он говорил по-английски с легким акцентом.

Несмотря на волнение, вызванное впечатлением, которое произвел на нее принц, Стефани прекрасно понимала, что тоже должна впечатлить его. Сжав за спиной кулаки, она заставила себя посмотреть ему в глаза и ответила на его языке:

— Ваше величество, я здесь по вашему приглашению.

— Я не посылал вам приглашения, мадам.

— На самом деле это не совсем так. Возможно, это поможет прояснить ситуацию, — ответила Стефани, протянув ему свои бумаги.

Принц бегло просмотрел документ.

— Это королевский ордер, который я отправил знаменитому ветеринару Ричарду Дэрвиллу, приписанному к седьмому гусарскому полку. Как он оказался у вас?

Стефани еще плотнее сплела пальцы, как будто это могло унять дрожь в ногах.

— Я Стефани Дэрвилл, его дочь и ассистент. Моего отца очень взволновало сообщение о болезни, поразившей ваших лошадей, но он при всем желании не смог бы оставить полк, пока Наполеон на свободе и наша армия в любой момент может пойти в бой. — Что было чистой правдой, хотя и далеко не всей.

— И он счел уместным отправить вместо себя свою дочь? — Голос принца звучал скептически.

— Мой отец научил меня разбираться в физиологии лошадей и в том, как лечить их болезни, — ответила Стефани более уверенно. — Я с самого раннего возраста работала с ним бок о бок. Кроме того, в прошлом году я работала в одном из самых крупных английских конезаводов, который находится в Ньюмаркете. Так что у меня имеется достаточный опыт. Хотя я, конечно, не могу сказать, что обладаю таким колоссальным опытом, как мой отец.

— У Ричарда Дэрвилла репутация самого лучшего в мире специалиста по лошадям. Его слава так велика, что достигла Аравии.

— И это заслуженная слава, ваше величество, — с гордостью произнесла Стефани. — На самом деле можно без преувеличения сказать, что мой отец в своем роде провидец. Он много лет без устали боролся, чтобы вывести ветеринарную практику из тьмы средневековья, заставить армейских коновалов отказаться от неоправданно жестоких и по большей части неэффективных способов лечения. Внедрить новые идеи, новые методы, основанные на принципах хирургии, разработанных великим Джоном Хантером. Мой отец…

— Мне известны достижения вашего отца, мисс Дэрвилл, — перебил ее принц. — По этой причине я и обратился за помощью к нему. Но не к его дочери. — Он снова окинул ее своим холодным взглядом, от которого ей стало слегка не по себе. Хотя и не так, как от следующих его слов. — Не говоря уже о том, что вы женщина.

— Что характерно для всех дочерей. — Стефани стиснула зубы. Она не первый раз сталкивалась с таким предубеждением. — Но, как я заметила, это не слишком заботит моих пациентов.

— Возможно, но мне трудно поверить, что их хозяева готовы с такой же легкостью закрыть на это глаза.

— Вот одна из причин, почему я предпочитаю людям животных, — выпалила Стефани. У нее вдруг страшно разболелась голова. Она сняла шляпу и запустила руки в мокрые от пота волосы. Не стоило настраивать принца против себя. Она с опозданием, но все же вспомнила про письмо, которое дал ей отец. — Возможно, это сможет вас убедить.

Принц сломал печать и прочитал письмо, написанное и подписанное четким папиным почерком.

— Весьма впечатляющее свидетельство. Надеюсь, что на его объективность не повлияли теплые отцовские чувства.

Его должно было взбесить безрассудство этой маленькой женщины, посмевшей так разговаривать с ним. Но Рафика заинтриговало, как она с явным вызовом смотрела на него своими большими карими глазами, видимо не сознавая, что нарушила все мыслимые правила приличия, придворного этикета и любых протоколов.

Она оказалась не так молода, как виделось с первого взгляда, — лет двадцати пяти — двадцати шести. Ее волосы выгорели на солнце, но он догадывался, что от природы они темнее, поскольку ее ресницы и брови были темно-каштановыми. Ее кожа была не того оттенка, что называют «английской розой», скорее оливковая, тронутая загаром, но не обгоревшая. Он не сказал бы, что она красива. Щеки слишком круглы, глаза слишком дерзки, подбородок слишком тверд. В ней чувствовалось гораздо больше характера, чем надо, чтобы называться хорошенькой. И все же в ней было что-то очень привлекательное, какая-то притягательность, которую он не мог определить. Несмотря на все признаки долгого путешествия, несмотря на то, что в ее внешности и поведении отсутствовали любые намеки на кокетство, можно было подумать, будто она только что встала с постели, где всю ночь с большим удовольствием предавалась бурным любовным утехам.

Рафик сомневался, что когда-либо смог бы сделать то, что она предлагала, — забыть, что она женщина. Глядя на эти розовые губы, нежные и полные, как шелковые подушки, он мог думать лишь о том, чтобы целовать их. О том, чтобы скинуть одежду с этого женственного тела и увидеть, действительно ли у ее сосков такой же розовый оттенок. Правда ли ее талия, стянутая ремнем, предназначенным скорее для того, чтобы носить на нем оружие, такая тонкая, как ему кажется? Докуда доходят ее сапоги для верховой езды: до икр, до колен или до нежной плоти ее бедер?

Забыть, что она женщина! Нет, он не смог бы этого сделать. Но ему пришлось напомнить себе еще один очевидный факт. Рафик не мог не признать, что в одном они согласны. Ему необходим тот, кто сможет спасти его лошадей.

— Мой скепсис в отношении ваших возможностей вполне понятен, мисс Дэрвилл. Уверен, даже вы согласитесь, что случай женщины — практикующего ветеринара чрезвычайно редок, если не сказать уникален.

— Зачем бы я стала обманывать вас насчет своего умения и опыта, если бы не обладала ими? — с вызовом спросила она. — Это ведь так легко проверить. Уверяю вас, у меня нет желания оказаться в вашей темнице или быть выброшенной в пустыню за мошенничество.

Говоря эти слова, она расправила плечи и посмотрела ему прямо в глаза, по крайней мере, насколько смогла, учитывая, что Рафик был на голову выше ее. Ее смелость вызывала у него восхищение, хотя недостаток почтения начинал раздражать.

— Вы забыли упомянуть, что вас могут препроводить в мой гарем, мисс Дэрвилл, где вы в роскошной обстановке будете ждать моего приглашения.

Рафик всего лишь хотел поставить ее на место. Но ее реакция на это замечание совершенно ошеломила его. Глаза мисс Дэрвилл вспыхнули гневом. Руки сжались в кулаки.

— Я не такого сорта женщина, — процедила она сквозь зубы.

Эти слова лишь подогрели его любопытство. Какого сорта женщиной она себя считает? Вызов во взгляде, оборонительная поза — все говорило, что она привыкла отстаивать свое достоинство. Но зачем вообще обрекать себя на такие сложности? И как такой привлекательной женщине, которую, судя по всему, постоянно окружают высшие британские офицеры, удалось остаться незамужней? Манкая — вот слово, которое он никак не мог найти для нее. Стефани Дэрвилл была манкой, но либо не осознавала, либо относилась к этому факту совершенно равнодушно.

Хотя для него подобное не имело никакого значения. Значение имела не ее внешность, а ее пол. Если она каким-то чудом действительно способный ветеринар, как утверждал в письме ее отец, ей пришлось бы работать в его конюшнях, с его людьми. Само ее присутствие рассматривалось бы почти как святотатство. А что касается одного из этих мужчин… Впрочем, не стоит забегать вперед.

— Хотя я ценю добрые намерения вашего отца, вы должны понять, что ваш приезд сюда вместо него — палка о двух концах. Поймите, то, что вы женщина, делает ваше назначение главным королевским ветеринаром весьма проблематичным. Прошу меня извинить, мисс Дэрвилл, мне надо подумать.

Рафик отошел к окнам, расположенным в дальнем конце королевской приемной, и уставился на зеркальный фонтан во дворе. Как справедливо заметила храбрая мисс Дэрвилл, ситуация была чудовищной. Мор будет косить лошадей снова и снова, пока не доберется до самого ценного и не выкосит лучших скакунов, на которых он и его люди возлагали все свои надежды. Этот год должен был стать их годом. Годом, когда они вернут себе Сабр.

Да, ситуация ужасная, но все же стоит ли рисковать, назначая своим ветеринаром женщину? Рафик отвернулся от окна, чтобы внимательно посмотреть на нее. Она стояла скрестив руки, и ее лицо выражало смесь мольбы и вызова. Уже многие недели и месяцы он боролся с собой, стараясь не поддаваться отчаянию. Могла ли эта женщина стать его спасением? Даже если у нее хватит духу и мужества, чтобы работать в конюшне среди одних мужчин, ее уверения в своем опыте могут оказаться преувеличенными.

Рафику хотелось ей верить, но он не мог допустить, чтобы надежды взяли верх над осмотрительностью, а ее обескураживающая привлекательность повлияла на его мнение.

— Вы свободно говорите на нашем языке, — сказал он, снова подойдя к ней. — Как англичанке удалось этого добиться?

— Моя мать египтянка, ваше величество.

Это объясняет цвет ее кожи, подумал он, стараясь не показать своего удивления.

— Ваше владение арабским определенно стало бы преимуществом, если бы я вас назначил.

— Однако едва ли это может играть решающую роль. — В ее словах слышался едва уловимый намек на иронию.

— Решающую роль, мисс Дэрвилл, — холодно произнес Рафик, — играет то, можете ли вы обещать, что спасете моих лошадей.

— Нет, не могу, ваше величество. — Ее лицо напряглось. — Если такое обещание является непременным условием назначения, то вопреки моему желанию мне придется уехать. Мой отец учил меня никогда не давать таких гарантий. Даже в самых рутинных случаях невозможно сбросить со счетов капризы природы. По тем признакам, которые вы описали в письме к моему отцу, речь идет о совершенно новом заболевании. Вам очень не повезло.

— Мое невезение — целиком и полностью дело моих рук, мисс Дэрвилл. — Проявив откровенность, Рафик, уже достаточно хорошо узнавший ее, догадывался, что она станет допытываться до сути дела, не подозревая или не обращая внимания на то, какая это дерзость с ее стороны. — Важно не то, как этот недуг появился в Бхариме, а то, сможете ли вы положить ему конец.

Большинство людей тут же бросились бы поддакивать ему. Ни один мужчина не посмел бы ответить иначе. Стефани Дэрвилл долго молчала, прикусив губу, а когда заговорила снова, то постаралась осторожно подбирать слова.

— Я могу обещать, что сделаю все возможное для спасения ваших лошадей, но я не могу дать гарантий, что смогу спасти их. Возможно, это не самый мудрый ответ на ваш вопрос, — поморщившись, добавила она, — но он самый честный из всех, что я могу вам дать.

Она не могла бы дать ему лучшего ответа. Рафик позволил себе улыбнуться.

— Ваша искренность звучит ободряюще и, как ни странно, внушает уверенность. Я окружен людьми, которые говорят мне то, что я — по их мнению — хочу услышать, а не то, что мне нужно знать.

— Значит ли это, что вы позволите мне осмотреть ваших лошадей?

— Сейчас никто из моих племенных лошадей не болеет. Но недуг дает о себе знать внезапно и резко. Две недели назад мы потеряли четырехлетнюю кобылу Инас. С тех пор вспышек не было, но так происходит каждый раз. У меня нет сомнений, что через какое-то время все повторится. Завтра я познакомлю вас со своим шталмейстером. — Рафик умолк, погрузившись в свои мысли. Если бы только ему удалось найти удобный способ, чтобы на время удалить Ясима из конюшен…

Опять он забегает вперед. Проблема с Ясимом возникнет, только если он решит взять эту загадочную мисс Дэрвилл.

— Мы еще поговорим об этом позже, когда вы присоединитесь ко мне за обедом. Вы проделали долгий и трудный путь и наверняка хотите сначала принять ванну и привести себя в порядок.

— Присоединиться к вам? Но у меня нет подобающего наряда. Я думала… то есть я не ожидала… — Приглашение, очевидно, озадачило ее.

— Все мои ожидания растаяли в воздухе в тот момент, когда вы вошли в королевскую приемную, мисс Дэрвилл, — печально произнес Рафик, взяв ее руку. — Ваш приезд в Бхарим стал, мягко говоря, неожиданным. Но я очень надеюсь, что он окажется небесполезным. — Густая прядь волос, упав на лоб, частично закрыла ей один глаз, но почему-то это лишь добавило ей очарования. Он крепче сжал ее ладонь. — Добро пожаловать в Бхарим, мисс Дэрвилл.

Поднеся ее руку к губам, Рафик собирался слегка коснуться губами ее пальцев, но, как только он это сделал, его вдруг пронзил острый всплеск желания, превратив жест из вежливой формальности в прелюдию к чему-то большему, чего ему не следовало допускать. Она слегка вздрогнула, и он заметил в ее глазах ответную вспышку. Однако мисс Дэрвилл так поспешно убрала руку, что Рафик засомневался, не показалось ли ему.

— Я распоряжусь, чтобы вас проводили в гарем, — сказал он. — Не поймите меня превратно, — не удержавшись, добавил он, — мой гарем — всего лишь место во дворце, где живет женская прислуга. Мне жаль вас разочаровывать, но там нет ни одной наложницы. Если не считать служанок, вы будете его единственной обитательницей.