Сны спящей красавицы

Маргарита Станиславовна Сосницкая, 2017

Эта почти сказочная история о юноше и прекрасной незнакомке. Во сне она волшебно поет, а, проснувшись, ничего не помнит: ни свой сон, ни прошлую жизнь. Читателю предстоит все это открыть, побывав в саду, в лесу, полюбовавшись старинными драгоценностями, послушав прекрасную музыку, ноты которой приложены к повествованию, превращая его в своего рода музыкальное либретто.

«Все приходит и уходит. Но когда кто—то пробуждается, то это уже навсегда».

Будда

1

В наследство Силатору Кровлину остался дом с балконом, смотревшим на площадь Мытимья. За домом пенился полузаброшенный сад с двумя свежими холмами у каменной ограды — место упокоения родителей: матушка хотела, чтоб на её могиле цвёл куст cирени, а на городском погосте, закатанном в камень, гранит и мрамор, кустам не было места. Силатор высадил сирень в саду и ждал от неё букетов.

В доме — большой каменной шкатулке — хранился деревянный ларчик. Силатор, а он был худ, высок и красив предгрозовой красотой, ссутулился над ним, выставив бремя однобокого горба, и тонкими пальцами, — о—о—о! по ним сразу угадывался музыкант, — извлекал из него сверкающие ювелирные создания и подносил к лицу, ещё не знающему лезвия бритвы, но уже поросшему клочками редкого, длинного пуха. Глаза его вспыхивали отблесками камней, и цвет глаз менялся в тон им: от жемчуга они делались перламутрово—стальными, от изумрудных серёг прозрачно—зелёными, сапфировая брошь превратила их в звездное небо, а браслеты с бирюзой, сердоликами и хризопразами в каре—зелёные мутные омуты. Игра камней бередила в душе Силатора броженье: ведь всю эту красоту он потихоньку сбывал, а вырученное тратил на запоздалые уроки игры на скрипке у маэстро Морфона, прекрасно понимая, что начинать учиться музыке в его годы — безнадежно поздно. Переливы колокольчика у входной двери вывели Силатора из тупика мыслей, он быстро убрал ларчик и поспешил на звонок. В двери стоял безупречный идальго с иголочки, донкихотистый рыцарь, немного похожий на кощея, немного на доброго домового с седыми прядями, спадающими до плеч:

— Доброе утро, маэстро Морфон! — раскинул руки Силатор, словно собирался заключить пришедшего в объятья.

— Доброе, доброе! — поклонился и вошел в дом маэстро. — Как тебе нынче спалось, мой друг?

— Ох, как в тумане, в плывучем облаке, — посетовал Силатор, увлекая маэстро Морфона в гостиную.

— Отлично! — прищелкнул пальцами маэстро. — И что ж ты видел в туманном облаке?

Силатор призадумался:

— Что—то видел. Но что? Забыл, забыл! Проснулся от звенящей молнии, а это, оказывается, было к вашему колокольчику.

— Прекрасно, — маэстро Морфон излучал отличное настроение, — сон в руку! Но главное, помнить урок! Ты помнишь?

— Ну, естественно, маэстро! Помнил, когда разучивал экзерсисы.

Маэстро Морфон взмахнул руками, изображая игру на скрипке:

— Эх, всю жизнь мечтаю, как вознесусь над толпой, поплыву над ней, дирижируя! И она будет мне повиноваться… Эх… если бы толпа меня слушала, то мир давно был бы цветущим садом! Однако, за дело!

Cилатор тем временем вытащил из буфета футляр, из футляра скрипку и подтянулся:

— Вчера она пела, точно морская сирена! Заслушаться, заснуть и в небесах проснуться!

Он провел смычком по струнам — маэстро Морфон схватился за зубы:

— М—м—м! Какая сирена?! Пожарная! К тому же испорченная! Ведём по струнам легче, скрипка не полено, а смычок не семь пил!

— Пил? — удивился Силатор. — Я, кстати, ещё и чаю не пил, а уж про завтрак молчу.

— Кто, что, каких пил? Силатор, не отвлекаемся! Пробуем сыграть вместе пассаж, — маэстро отобрал смычок и стал у него за спиной. — Итак, я — твоя правая рука, десница, а ты — моя левая, шуйца. Ты перебираешь струны, я их озвучиваю. Поехали!

Силатор и маэстро Морфон дружно заиграли. Издалека, с перекатами эха донёсся голос скрипки:

— Ах, как грустно мне, скрипке, в футляре томиться,

Где бархатно, душно, ни ниточки света —

Ветшают колки, обечайка и дека

Великой, волшебной артистки.

Когда доиграли, маэстро Морфон кивнул:

— Уже лучше. Правда, ещё не—е—е, — указал смычком на его левую руку, затем продемонстрировал свою правую, — не шуе—десно, но всё—таки.

Силатор взвился от радости:

— Да я о таком с утра и мечтать не смел!

Маэстро Морфон недоверчиво покачал головой:

— А теперь меняемся местами. Ты — моя правая рука, а я твоя левая!

Силатор взял смычок и стал за спиной Морфона, который взял в руки скрипку. Они заиграли и, будто издалека, с перекатами эха донёсся голос скрипки:

— Ах, как грустно мне, скрипке старинной,

Не уводить за собою оркестра.

Но час пробьёт, и сумею я ринуться

Во всемогущие руки Маэстро!

Скрипка замолкла — подал голос маэстро Морфон:

— Теперь да, почти великолепно! Шуе—десно! Чудесно! Так учат ребёнка выводить на бумаге первые буквицы! Держат в своей руке его ручонку с пером и выводят с ним палочки, завитки, загогулинки. Проверенный метод! Поверь старине Морфону!

Силатор воспрянул:

— Вместе мы два крыла!

— Да, но у нас две головы. А твоя задача, чтоб два крыла были при одной голове, и ты сам перебирал струны и взмахивал волшебной, да, да, поистине вол—л—лшебной палочкой — смычком. Ведь если подумать, что такое смычок? Деревянная тросточка, на которую натянут волос, взятый из хвоста монгольской кобылы! А как звучит! Какие искры чувства высекает!

— Ещё чуть—чуть и я тоже стану высекать искры чувств!

Маэстро Морфон снисходительно улыбнулся:

— Вот именно, чуть—чуть. Но как сказал великий маэстро кисти, а кисть тоже делается из дерева и, так сказать, волоса животных, в этом чуть—чуть и заключается все искусство.

— И кто же сей великий маэстро кисти?

Маэстро Морфон вздохнул:

— Карл Брюлли.

Силатор поклонился:

— Благодарю, маэстро, за урок! — и вынул из ящика буфета кипу купюр. — Примите, прошу покорнейше, скромную плату!

— Нет, нет, — отшатнулся служитель Муз, — ты ничего не должен! Ты уж намедни заплатил мне за двенадцать месяцев вперед!

— Нет, нет, маэстро! Возьмите! Ведь в вашем лице я делаю приношение Орфею, Музам, Музагету! Я ими восхищаюсь, благоговею, их обожаю, а вы, маэстро Морфон, — их служитель и в то же время храм. Другого храма нет в нашем Мытимье, да и во всем Залетье. И мне негде преклонить колени перед Орфеем, Феями искусств и вдохновеньем опалённым Аполлоном, — и Силатор опустился перед маэстро на колено.

— Милый, безумный юноша! Встань! Ты молод, тебе столько еще понадобится в жизни. А я… я стар. Мне уже ничего не нужно. А деньги — и вовсе самое последнее.

— Вот именно! — не успокаивался Силатор. — Как раз это и нужно! Чтобы ничего уже было не надо. Чтоб человек уже просто полностью служил Музам. Вы сущая star, звезда! Не изведёте эти деньги, не простые, а золотые, на бренные блага, а употребите на небесные. Во славу Орфея, Муз и Музагета! Берите или я заболею не обидой, а огорчением оттого, что Орфей не принял моего подношения.

Он засунул кипу купюр в карман куртки маэстро Морфона и только затем поднялся с колена.

Морфон беспомощно покачал головой:

— Не взять — обидеть, взять — покоя невзвидеть. А с другой стороны, дают — бери. И даль гонит идальго, и высота зовет!

Затем Силатор провел маэстро к выходу и вернулся в гостиную:

— О—хо—хо—хо! — тяжело вздохнул он и представил, как играет перед публикой, а та разражается аплодисментами. Всесильная музыка спасала его от головоломки, как жить дальше, ведь родители его ничему дельному не научили. Драгоценности таяли, как снег на солнце. Настал черед заветного Кохандара, перстня с крупным бриллиантом, который отец получил от матери, когда пришла пора надеть его на палец невесте. Перстень Силатору и вовсе не хотелось трогать. Но какое дело собирателю налогов Кесарю до чьих—то желаний? Ему вынь да положь кесарево. Силатор навинтил перстень на мизинец и тоскливо взглянул в окно на куст сирени: ветви его, точно обглоданные кисти рук, тянулись вверх, кое—где на них слабо пробивались листики цвета позеленевшей меди. Силатор отвернулся и быстро сбежал по лестнице, широко выкидывая ноги.