Иллюстратор Олеся Ковалева
© Маргарита Мартынова, 2024
© Олеся Ковалева, иллюстрации, 2024
ISBN 978-5-0050-1683-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Этот вечер в Императорской академии музыки запомнился многим любителям комической оперы. Давали самую популярную постановку последних лет — «Дезертира» Пьера-Александра Монсиньи, которая за последние десятилетия не сходила с театральных подмостков. Но сегодня парижскую публику взволновало не это: на сцене в роли Луизы появилось незнакомое ранее лицо. Юная белокурая особа с великолепным голосом, чуть дрожащим от волнения, поразила зрителей, и в антракте во всех уголках здания обсуждение этого события составляло конкуренцию обычным для французского света разговорам об успехах Наполеона.
Окна и зеркала театрального фойе усиливали блеск стен, придавали особенную мощь колоннам и рельефность — потолочным узорам. Несколько женщин, все как одна — в бархатных платьях лилового и фиолетового цветов с золотым шитьем — размахивали веерами и театральными программками сегодняшнего вечера, умудряясь почти не перебивать друг друга.
— Но в программе была заявлена Аннет Болье! Надеюсь, она здорова?
— Какой голос у этой милашки! Дорогая Мари, вы слышали что-нибудь подобное? Какое роскошное сопрано!
— Но кто же она?
— Ох, никто не знает. Все впервые видят это создание на сцене…
— Надеюсь, что Аннет все же здорова, такая замена очень неожиданна для меня!
— И все-таки, кто эта девушка? Какой яркий тембр! Кто-нибудь может сказать, кто это?
И такие вопросы перед началом нового акта звучали отовсюду — на парадной лестнице и в танцевальном фойе, возле окон и в проходах зала. А в стороне от толпы со счастливой улыбкой на лице за всем этим оживлением следил темноволосый молодой человек.
* * * *
Предзакатное воскресное солнце медленно наползало на Париж. Украшало своими лучами церковные шпили, улыбалось аллеям парка Тюильри, обнимало платья дам на бульваре Итальянцев, клубилось в пыльных улицах квартала Маре и пыталось заглянуть в нищие комнаты жителей предместья Сен-Мартен. Впрочем, последнее казалось почти безлюдным. Обитавшие там мелкие рантье, алхимики и потерявшие состояние опустившиеся парижане в этот день наводняли собой кабаки Вожирара. Шум, гул, зловоние, кислое вино — неизменные детали воскресного отдыха тех, кого трудно было причислить к лощеным истинным парижанам. В Сен-Мартене не бывало случайных прохожих, а, если бы таковые возникли, они бы постарались побыстрее покинуть это место, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. В арках серых домов и в дверях кабаков прятались продажные женщины — такие же тусклые, невыразительные и ничтожные, как и все вокруг.
Впрочем, не все. Женская фигура отделилась от стены, осмотрелась по сторонам и мелкими шажками побежала дальше по улице. Нет, эта особа не могла быть жительницей этого района: одно только платье выдавало в ней состоятельную парижанку: высокий лиф, прямая длинная юбка с нижними оборками, дорогая ткань. Девушка передвигалась почти бесшумно: легкие кожаные туфли на низком каблуке скрадывали ее шаги. Светло-русые волосы были аккуратно собраны.
Незнакомка остановилась и набрала воздуха в легкие, повертев головой по сторонам, и прикусила губу. Выражение ее еще детского лица было растерянным. Кажется, она не знала, куда идти. Громкий пьяный хохот, донесшийся из кабака напротив, заставил ее вздрогнуть и попятиться. Под ногами что-то оказалось, раздался пронзительный кошачий вопль, девушка испуганно взвизгнула, прижав к груди узкие ладони, и бросилась бежать, едва не поскользнувшись в луже помоев. Не разбирая дороги, она свернула в арку и наткнулась на какого-то мужчину. Пахнуло дешевым кислым вином.
— О! — ухмыльнулся пьяный, хватая ее в объятия. — Добрый вечер, красавица!
Рядом прогремел дружный хохот. Компания из троих подвыпивших мастеровых, у одного из которых на лице расплывался огромный синяк, разглядывала девушку с нескрываемым интересом.
— Пустите меня, месье! — дернулась та.
Эта фраза вызвала приступ пьяного смеха у всех троих.
— Месье! Пустите ее! Деточка, ты потерялась?! Мы тебя проводим! Жильбер, в какое место проводим мадемуазель?!
В лицо девушке дыхнули смесью дешевого табака и прокисшего вина. Она сделала попытку вырваться, отчаянно мотая головой, но, поняв безрезультатность этого, изловчилась и с силой вцепилась зубами чуть повыше локтя державшего ее мастерового. Тот отвратительно ругнулся на всю улицу и разжал объятия. Девушка бросилась бежать, поскользнувшись в грязной зловонной луже, и лишь чудом удержалась на ногах. Оборачиваться она боялась, сердце неистово колотилось.
Судя по топоту и шуму, за дерзкой беглянкой началась погоня. Прижимая ладонь к груди и держа второй рукой подол платья, она свернула в очередную грязную улочку и… остановилась как вкопанная. Перед ней был тупик. Шершавая стена полуразвалившегося дома угрюмо смотрела провалом темного кирпича. Пахло гнилью и нечистотами.
Девушка сжалась в комок, беспомощно оборачиваясь, и сделала вперед пару шагов, сомневаясь, как поступить. Путь назад был отрезан. Еще секунда — и пьяные мужчины поймают ее…
… — Беги! — вдруг прозвучал рядом бодрый мужской голос, и толстая палка с металлическим наконечником опустилась на плечи одного из тех, кто уже обступил несчастную. Не пожелав даже понять, откуда пришла так кстати подвернувшаяся помощь, молодая особа побежала в обратном направлении, пользуясь тем, что между ее преследователями и внезапным защитником началась драка. Если бы она обернулась, то увидела бы рослого мужчину в грязно-зеленой блузе старьевщика, который, с поразительной для преклонных лет ловкостью, отбивался палкой от пьяных мастеров. За минуту с легкостью оглушив всех троих, он побежал следом за девушкой, слегка шаркая подошвами сапог.
Впрочем, виновница переполоха не успела далеко убежать. За поворотом она в очередной раз поскользнулась, упала и ушибла колено, и, в тот момент, когда неожиданный спаситель нагнал ее, девушка, прихрамывая, неловко семенила, вздрагивая от каждого долетавшего до неё звука.
— Давай руку! — сказал старьевщик, поравнявшись. — Нужно уйти подальше от этого места!
И схватил пыльной широкой ладонью ее узкую белую кисть. Не обменявшись даже взглядами, они побежали вперед, оставляя за собой погружавшийся в вечернюю темноту квартал.
Когда впереди показались первые уличные фонари, старьевщик шумно выдохнул и обессиленно опустился на землю. Они были на небольшом холме перед Сеной, которая казалась черной из-за надвигающейся вечерней темноты. Небо было серовато-желтым. Пахло сыростью и гнилью. Какое-то насекомое совсем рядом издавало громкие шуршащие звуки. Откуда-то лилась музыка.
— Спасибо! — пискнула девушка, разглядывая своего неожиданного спасителя.
Это был самый обычный старьевщик, которыми был наводнён Париж. Неровная, местами грязная борода обрамляла широкое лицо, покрытое пылью и морщинами, серо-зеленая блуза широкого кроя доставала почти до колен. Стоптанные на одну сторону короткие сапоги без голенища дополняли облик. Некогда стильная шляпа теперь напоминала пожеванный цилиндр и его края уныло свисали, наползая на лоб. Старьевщик улыбался, закинув за плечо свой огромный мешок. Широкая палка с металлическим наконечником, так удачно пригодившаяся в драке, служила ему вместо посоха.
Девушка села рядом с ним на землю, изучив свое испачканное платье, и слегка поморщилась, видимо, вспомнив все произошедшее несколько минут назад.
— Ты заблудилась? — отеческим тоном спросил ее спаситель, смотря на простиравшуюся перед ними Сену.
— Нет. Я… Прогуливалась…
— Там? Это странное место для прогулки приличной девушки… — старик оценил ее взглядом. — Ты же не там живешь…
— Живу на Шоссе д'Антен, — ответила та сухо. — Я гуляю по Парижу.
Старьевщик еле слышно вздохнул, слегка склонив голову к плечу, и аккуратно изучил свою юную спутницу. Едва ли можно было ей дать больше восемнадцати лет: слегка пухлые губы, округлое лицо, белые руки с изящными пальцами художницы, миниатюрный профиль. Поймав его взгляд, девушка чуть смутилась.
— Как вас зовут? — вдруг спросила она.
— Жак. А тебя?
— Арабелла.
— Какое редкое необычное имя, — произнес старик, но какого-то удивления в его словах не было.
— Как у мамы, — произнесла девушка. Она опять взглянула на свое грязное платье, потом — на пыльного старика, но то, что вертелось у нее на губах, осталось невысказанным. Повисло молчание. Музыка, доносившаяся до них, прекратилась.
Жак, неловко кряхтя, сменил позу, в которой сидел, и сказал:
— Не мое дело, зачем такая дама ходит в тех местах, где ей лучше не показываться. Но, надеюсь, что впредь ты будешь осторожнее, и будешь прогуливаться где-нибудь в других кварталах…
Арабелла бросила взгляд на темнеющие воды Сены, потом повернулась к собеседнику.
— Извините за мой вопрос, но вы ведь не родились старьевщиком, правда? И не всегда жили вот так…
Тот поскреб лоб под полями обвисшей шляпы.
— Нет. Когда-то у меня была торговая лавка…
— И вас обманули? — вдруг заинтересовалась девушка. — Мошенники? Плохие инвесторы?
Жак слабо улыбнулся:
— Давно это было, мадемуазель. Давно…
Арабелла снова посмотрела на Сену.
— Я же могла тоже быть сейчас среди всех людей… — сурово сказала она, имея в виду предместья бедняков. — Поэтому, стремлюсь понять: вдруг там кому-то нужна помощь. А, может быть, я могу сделать что-то для вас? — девушка вдруг оживилась и схватила старьевщика за широкую грязную ладонь. — Вы помогли мне, я могу отблагодарить вас!
Глаза ее заблестели, озаряемые мыслью. Арабелла стянула с запястья золотой браслет и попыталась вложить его в сильную руку Жака.
— Это стоит больше, чем несколько дней вашего труда!
— Нет, мадемуазель, я не могу, — отказывался тот.
— Возьмите!
— Нет, Арабелла, — твердо покачал головой старьевщик и положил браслет на колени девушки. — Я же не смогу продать эту вещь, взгляни на меня. Никто не поверит, что я не совершил кражи или не получил обманом эту драгоценность. Меня могут задержать даже…
Внезапно поняв справедливость его слов, та вздохнула и надела браслет обратно на руку.
— Я не подумала, извините. Я хотела как лучше…
— Ты не парижанка ведь? — вдруг спросил Жак, утирая нос засаленным рукавом.
— Нет, — как-то просто ответила Арабелла. — Мы с отцом жили в предместье Лиона. Здесь я всего полгода…
Старик потер рукавом колено, оттирая грязное пятно.
— Скоро совсем стемнеет. Тебе надо домой, родители волноваться будут.
— У меня нет родителей. Меня никто не будет искать, — девушка встала. — Но надо идти домой, вы правы…
Старьевщик взглянул на ее хрупкую фигуру и захлопал по карманам своей блузы:
— Далеко же идти… Тебе нужна мелочь на фиакр.
— Нет-нет, — Арабелла тронула его за плечо. — Не нужно! Я пойду пешком, — она вдруг хихикнула. — Посмотрите на мое платье! Ни один кучер не согласится посадить к себе такую грязную пассажирку, — и вдруг подала Жаку руку. — Держитесь, я помогу вам встать!
Тот на секунду замешкался.
— Полагаешь, я уже так стар?
Арабелла проигнорировала его вопрос, продолжая с улыбкой протягивать ему узкую ладонь. Жак, чуть покряхтывая, схватил руку девушки, и, помогая себе своей палкой, поднялся с земли. Несколько секунд они смотрели друг на друга: юная девушка в перепачканном помоями платье и пожилой старьевщик, опиравшийся на свою палку. Потом Арабелла еще раз улыбнулась, сказала «спасибо» и быстрым шагом пошла по улице, стараясь держаться в тени домов.
Она ни слова не соврала своему новому знакомому. Она и правда жила в Париже всего полгода, приехав сюда после замужества. Французская столица кишела сплетнями, случаями, разнообразными слоями общества, другой жизнью — и всё это было неинтересно девушке, которой только должно было исполниться восемнадцать. Арабелла искренне испугалась ситуации, произошедшей с ней сегодня, но это не заставило ее избегать бедных районов. Она шла домой с мыслью, что еще вернется.
Квартал Шоссе д’Антен, куда сейчас направлялась девушка, располагался на правом берегу Сены, недалеко от бульвара Итальянцев, ассоциирующегося у парижан не иначе, как с показом мод. Арабелла уже успела оценить странное для нее позерство: все тамошние жители старались перещеголять друг друга в модных веяниях, выставляя напоказ шелка и драгоценности. Ежедневно сам бульвар Итальянцев был наводнен дамами, сверкающими изысканными платьями, которые при этом бесцеремонно глазели по сторонам, а некоторые даже выносили стул и гуляли таким способом, часами не вставая с места.
Оказавшись на улице Мучеников, Арабелла осмотрелась по сторонам, борясь со странным ощущением, что за ней кто-то идет, но, никого не увидев, облегченно вздохнула и свернула к двухэтажному особняку с позолоченными узорами на фасаде. Немного подумав, она обошла дом с другой стороны и толкнула дверь, ведущую на кухню.
Девушку встретила тишина, впрочем, как и всегда. Здесь не было голосов или веселого смеха, но здесь также не имели место быть ни званые ужины, ни семейные ссоры. Большой особняк, обставленный массивной мебелью в темных тонах, казалось, лишь терпеливо взирал на все происходящее. Со стороны кухни плыли запахи, напомнившие Арабелле о том, что она давно ничего не ела.
— Мадам? — услышала она женский голос слева от себя и вздрогнула.
— Добрый вечер, Матильда, — сказала девушка, стараясь казаться невозмутимой.
— Подавать ужин? — лицо пожилой служанки не выражало никаких эмоций.
— Я могу поесть на кухне… — ответила Арабелла, слегка пожав плечами. Ей давно было все равно, о чем думают слуги в этом доме.
— Дело в том, что месье Генрих был занят и ещё не ужинал… — сказала Матильда прежним тоном.
Арабелла захватила воздух носом, изменившись в лице. На служанку она не взглянула.
— Ах, хорошо. Подавай. Я переоденусь и спущусь…. — бросила она и быстро пошла к лестнице, ведущей на второй этаж. На секунду задержавшись на нижней ступеньке, девушка напряженно взглянула в сторону кабинета мужа. Заметив, что дверь плотно закрыта, она вздохнула с еле уловимым облегчением, взяла со столика зажжённую свечу и быстро поднялась наверх.
Только оказавшись в своей спальне, Арабелла ощутила внутреннее облегчение и кинулась снимать грязное платье, морщась от неприятного запаха.
В противоречие всей обстановке особняка, комната самой девушки казалась будто невесомой. Отделанные в розово-золотой цвет стены, потолок с белой лепниной, сиреневые гардины в тон прикроватным шторкам, наличие повсюду бронзовых статуэток и цветов в вазах, задвинутый в дальний угол мольберт: все будто намекало на то, что хозяйка спальни — особа романтичная и юная. В дальнем углу была дверь в будуар — именно туда и направилась Арабелла, чтобы переодеться.
Оставшись в одном нижнем белье, девушка заглянула за шкаф, вытащила оттуда картину, изображавшую седого мужчину во фраке, осмотрела ее с довольной улыбкой и осторожно убрала на прежнее место, потом устало села на кушетку. На ее лице появились нотки печали, взгляд устремился в пустоту.
В дверь спальни постучали.
— Мадам!
— Да, Матильда! — крикнула Арабелла, выходя из будуара.
— Я хотела спросить, помочь ли вам переодеться… — лицо высокой нескладной служанки снова ничего не выражало.
— Нет, спасибо. Я сейчас надену платье и спущусь…
— Месье Генрих ждет вас внизу, — сказала Матильда давно заученным тоном. — С вашего позволения…
После ухода горничной Арабелла сделала гримасу, показывающую раздражение, погрузила руки в чан с водой, служащий для омовения, потом направилась к шкафу с платьями.
…Генрих Дюпен медленно прогуливался возле лестницы, периодически бросая взгляд на второй этаж. На его высокой крепко сложенной фигуре отлично сидел коричневый фрак. Безупречно выбритое лицо подчеркивало прямой подбородок и выдавало ум и образованность своего хозяина. Из-под прямых темных бровей печально смотрели синие глаза.
Услышав шаги на лестнице, он вздрогнул и поднял голову.
— Добрый вечер, Генрих, — холодно сказала Арабелла, медленно спускаясь по лестнице, затем протянула мужу руку, и оба они прошли в столовую, не сказав ни слова, и не глядя друг на друга.
Ужин проходил в гнетущем молчании, нарушаемом лишь звоном приборов. Арабелла медленными движениями нарезала мясо в тарелке, стараясь не смотреть на супруга, сидящего напротив, и понимала, что аппетит ее покинул. Генрих же несколько раз украдкой взглянул на супругу, потом поскреб бакенбарду и спросил:
— Как прошел твой день?
— Спасибо, хорошо, — ответила Арабелла, не поднимая глаз. — А у тебя? Дела идут хорошо?
Любой посторонний наблюдатель уловил бы сарказм в этом вопросе. Генрих сжал губы и нехотя ответил, кивнув.
— Да. Финансируем кораблестроительство в Нанте…
И снова воцарилось молчание. Легкий звон столового серебра нарушал эту ледяную картину. Пламя большой люстры придавало синему платью Арабеллы пурпурный отблеск.
По окончании ужина Генрих поцеловал жену в лоб с пожеланием приятных снов, проводил взглядом девушку, поспешно поднимавшуюся наверх, затем скрипнул зубами и в бешенстве стукнул кулаком по лестничным перилам.
