Сезон тыкв

Маргарита Кристэль

Волосы ее вились золотистыми локонами, цвет которых переливался от персикового до алого. Он любил чувствовать, как шелковистые пряди струились по его бледной груди, когда она засыпала у него на плече. Ее губы были на вкус как конфеты, которые он получал в детстве, когда ходил по домам вечером тридцать первого октября. Тогда он еще верил, что в эту ночь призраки и ведьмы могут околдовать тебя. Возможно, Осень тоже была ведьмой. Осень царствовала в его израненном сердце двенадцать месяцев в году.

© Маргарита Кристэль, 2023

ISBN 978-5-0060-7529-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Только Осень в моем сердце

1

Джек ненавидел Хэллоуин. Осень ушла в прошлый канун Дня всех святых, и в ту холодную ночь, пропитанную запахом конфет и ужаса, сердце его было разбито. Словно в сочную тыквенную мякоть вонзили лезвие ножа и безжалостно разрезали ее на сотни маленьких кусочков. Эти кусочки плавали теперь в его теплой крови, отравляя ее и всю его жизнь воспоминаниями — слишком сладкими, как чашка какао с маршмеллоу и корицей, — чтобы их можно было забыть.

Эти воспоминания были единственным, что осталось у него о той, встреча с которой поделила его жизнь на две части. В первой из них он не считал Хэллоуин настоящим праздником. Он воспринимал его нейтрально, как и любой другой праздник, который отмечать вовсе не обязательно, если ты один. Но если у тебя есть девушка по имени Осень, то эта дата приравнивается к Рождеству и дню рождения.

Осень обожала все, что связано с Хэллоуином — привидения, черных кошек, и, конечно же, тыквы. Она сама была главным атрибутом этой волнующей ночи. От нее пахло корицей и яблоками. Волосы ее вились золотистыми локонами, цвет которых в косых лучах осеннего заката причудливо переливался от персикового до алого. Он любил чувствовать, как шелковистые пряди струились по его бледной груди, когда она засыпала у него на плече. Ее губы были на вкус как конфеты, которые он получал в детстве, когда ходил с другими детьми по домам вечером тридцать первого октября. Тогда он еще верил, что в эту ночь призраки и ведьмы обладают особой силой и могут околдовать тебя, если попадешься на их пути. Возможно, Осень тоже была ведьмой и приворожила его так, что даже спустя год после расставания он никак не мог забыть ее. Каждое чертово утро, как только он открывал глаза и видел бледное солнце, заглядывавшее в его окно, его первой мыслью было: «Осень». Осень царствовала в его израненном сердце двенадцать месяцев в году. В сущности, ему было все равно, какое сейчас время года и какой день недели. Эта информация ничего не меняла. Теперь он ненавидел и солнце, и луну, и день, и ночь, потому что был вынужден проводить их один.

А самое ужасное было в том, что Осень ушла, ничего не объяснив ему. После двух проведенных вместе Хэллоуинов Джек решил, что это последняя девушка в его жизни. Он был уверен в том, что хочет провести с ней все оставшиеся у него на этой земле дни и ночи. Об этом решении он хотел сообщить ей в их третий канун Дня всех святых.

Джек украсил дом так, как это делала она, и ждал ее всю ночь. Но так и не дождался.

Телефона у нее не было. Ее адреса он не знал. Большую часть времени, когда ему не нужно было идти на работу, они проводили у него. Много раз он пытался выяснить, где ее дом, откуда она родом и кто она вообще такая. Но все было тщетно — выходя за порог его квартиры, Осень словно растворялась в воздухе, оставляя после себя аромат корицы и нежной грусти, который сливался с другими запахами и исчезал в пепельной дымке утра. Джек не знал о ней ничего, но ближе нее у него никогда никого не было.

Потеряв всякую надежду найти ее, в эту хэллоуинскую ночь он шел с бутылкой виски в одной руке и сигаретой в другой куда глаза глядят. Он снова верил в призраков и ведьм, которые были сейчас как никогда могущественны. Может, им удастся покончить с его жизнью, потому что сам он не мог набраться смелости для этого.

Джек не знал, сколько времени он шел. За его спиной остались все эти пряничные домики, украшенные нелепо ухмылявшимися тыквами и привидениями из простыней. Его тошнило от этого гротескного веселья, за которым люди прятали свой страх.

С удивлением — однако, не слишком сильным — Джек обнаружил, что направляется в сторону леса. Как странно и как наплевать. Все равно куда идти, лишь бы подальше от того места, где все вокруг веселились изо всех сил; где ночь мерцала оранжевыми всполохами; где витали ароматы корицы и яблок. Прочь из города — в глухую тьму леса, где уже не разобрать цветов и запахов, где таился лишь мрак.

Ступая на извилистую лесную тропинку, Джек вспомнил, что Осень боялась этого места. Это было единственным, чего она боялась. Когда-то он дал ей торжественное обещание, что никогда не пойдет сюда, и сейчас — впервые за этот кошмарный год — он ощутил радость. Он испытывал сладострастную радость от того, что нарушал данное ей обещание. Конечно, эта маленькая месть была несоизмерима с ее чудовищным поступком, но все же это было лучше, чем ничего. Хоть какая-то отдушина в бесконечной череде унылых дней, наполненных нудной работой, пивом и видеоиграми.

2

Однажды он упомянул, что часто играл в лесу, будучи мальчишкой. Она вздрогнула и прошептала:

— Никогда больше не ходи туда!

Джек удивился, потому что ни разу не слышал в ее голосе страха. Ни разу до этой минуты. Ей были чужды любые тревоги, волнения и сомнения. Она всегда была уверена в себе, в своих словах и действиях. Более цельной и в то же время чистой девушки он не встречал.

Осень лежала рядом, как обычно прижавшись к нему всем телом. Ее голова умиротворенно покоилась на его плече. Кожа была теплой и ароматной, а дыхание ровным. Но Джек чувствовал, что что-то не так. Будто сам воздух в комнате превратился в густую дымку, где тут и там вспыхивали алые искры. Наверное, у него просто закружилась голова, как это нередко бывало в ее присутствии. От ее поцелуев и ласк он будто бы покидал этот мир и оказывался в другом измерении — где все вокруг мерцало оранжево-красными всполохами, где пахло лесом и костром. Обычно ему это нравилось, но не сейчас. Окутывавшая их дымка пропиталась ее тревогой, которая теперь вкрадывалась и в его сердце. Нужно было разобраться с этим немедленно.

— Почему ты так сказала? — с напускным безразличием спросил Джек.

— Ты же знаешь, иногда я вижу то, чего не видят другие. И знаю то, о чем мало кто знает. Если ты пойдешь туда, с тобой случится беда. Я просто знаю это и все, — ответила Осень уже более спокойно.

— Ты же знаешь, я могу за себя постоять. Или, может, ты думаешь, что меня околдует какая-нибудь лесная нимфа? — поддразнил ее Джек, чтобы разрядить атмосферу и сбросить, наконец, оковы тревоги, сковавшей его сердце.

Осень подняла голову, подперла ее согнутой в локте рукой и посмотрела на него своими ясными глазами.

— Просто ты ни во что не веришь, — покачала головой она.

— Я хочу, чтобы и ты жила в реальном мире, где все имеет логическое объяснение. Хочешь, пойдем туда вместе, и ты сама поймешь, что бояться нечего?

— Нет! — голос Осени сорвался на крик.

— Я и не знал, что ты такая трусиха, — улыбнулся Джек.

— Обещай мне, что никогда не пойдешь туда! — настаивала девушка, и ему показалось, что в ее янтарных глазах сверкнули алые всполохи.

— Обещаю, — сказал он, запуская руку в ее роскошные волосы и притягивая ее к себе.

— Там очень опасно… для тебя, — прошептала она после долгого поцелуя голосом, в котором слились страх и страсть.

— Это тебе сказали духи, с которыми ты болтаешь по ночам?

Осень ничего не ответила и снова прильнула своим горячим ртом к его губам.

Джек знал, что иногда она вставала среди ночи, зажигала на кухне свечи, садилась за стол и, закрыв глаза, что-то шептала. Он не воспринимал эти ночные бдения всерьез, потому что не верил в магию и сверхъестественные силы. Если бы Осень сделала так, чтобы у них появилась вилла на берегу моря, тогда, возможно, он и поверил бы, но это не точно. Но ничего такого не было, поэтому он воспринимал ее занятия так же, как Хэллоуин — смотрится интересно и даже красиво, но толку от этого никакого. Если бы на ее месте сидела другая девушка и шептала заклинания при свечах, то, скорее всего, он не удержался бы от смеха. Но это была его Осень, его красавица с алыми губами и персиковым румянцем на щеках, с шелковистыми волосами, которые источали едва уловимый запах костра; и он был счастлив, что она, такая необычная и прекрасная, принадлежала лишь ему.

В ту ночь Джек никак не мог заснуть. Возникшее во время их странного разговора чувство тревоги не покидало его. Возможно, дело было в том, что он никак не мог понять ее причину. Джек был из тех, кто не верил ни в Бога, ни в дьявола, а верил в могущество науки и силу разума. Если бы не это всепоглощающее чувство тревоги, он бы просто отмел слова его взбалмошной девушки в сторону и заснул сладким сном, чувствуя у себя на плече приятную тяжесть ее головы; ощущая на своей груди разметавшиеся шелковые локоны и горячее дыхание. Но не тут-то было. Что-то в нем отзывалось на эти слова. Как будто он что-то знал, но прятал это воспоминание глубоко в подсознании, чтобы оно не мешало ему и дальше жить своей беззаботной жизнью.

Джек был гедонистом и визуалом. Вероятно, потому он и выбрал Осень. Один вид этой девушки с изумительно красивым лицом, золотыми кудрями до пояса и стройной фигурой вызывал у него прилив блаженства. Одна только мысль, что он один всецело владел этой красотой, вызывала в нем чувство эйфории. Сознание того, что он мог распоряжаться этим лицом, этими губами и руками так, как ему вздумается, сводило его с ума. Связь с Осенью подпитывала его уверенность в себе. Она была тем светильником, который наиболее выгодно освещал его личность. С ней он чувствовал себя как никогда сильным, умным и нужным. Именно встреча с Осенью смогла усыпить грызущего его сердце монстра, твердившего, что его существование — бесполезное прозябание в холодном мире, полном шлюх и ничтожеств. И он — тоже ничтожество. Он понял, что их любовь и есть тот самый смысл жизни, который все кругом искали, и что все не напрасно. Несмотря на то, что они совершенно разные, они были вместе, а значит, это настоящая любовь…

Ему приснился странный сон. Он шел по лесу совсем один. На пестром ковре из опавшей листвы тут и там лежали тыквы. Некоторые из них были гигантских размеров. На одних были вырезаны ухмылявшиеся рожицы, а внутри них горели алые свечи. Сумерки стремительно окутывали пространство, но свечи давали достаточно света. Также лес освещали развешенные на деревьях гирлянды. Джек заметил, что лампочки на некоторых из них были обычной формы, а на некоторых — в форме тыкв. Он вдруг осознал, что впервые оказался в лесу один. А потом он подумал о том, что никто из людей не смог бы притащить сюда такое количество тыкв. Да и вообще таких огромных тыкв не бывает. А значит, все это ему снится. Но он ощущал происходящее как реальность — одну из тех реальностей, в которую может попасть каждый из нас, если осознает, что сон — форма реальности.

Он знал, что уже видел все это. Много лет назад ему явили лес в его истинном облике, показав его как место, где обитают темные духи Природы. Но темные не значит злые. Тьма — Мать всего сущего. Она порождает материю, выталкивая ее из себя в Свет, а спустя отведенное время забирает обратно.

Таков закон мироздания. Юный Джек знал его и понимал так же, как то, что его зовут Джек, что ему шестнадцать лет и он идет один по осеннему лесу, усыпанному багряной листвой и оранжевыми тыквами. За каждой из них может таиться кто-то, кто давно за ним наблюдает. Не те несколько минут или часов, пока длится его сон, а всю его жизнь. Кто-то видел все его вылазки с друзьями, все их игры, шуточные драки, слышал их разговоры и смех. Он весь был как на ладони, он — и его душа. Во сне Джек верил, что она у него есть, и этот кто-то читал его душу, как открытую книгу.

— Кто здесь? — спросил Джек, останавливаясь перед самой большой тыквой величиной с коттедж.

Раздался тихий смех, или это порыв октябрьского ветра сдул с дерева остатки листьев, и они упали прямо на его ботинки. Джек снова перевел взгляд на тыкву и заметил, что посередине есть что-то похожее на зеленую ручку от двери. Джек потянул за нее, и тыква открылась. Он вошел внутрь, словно в домик.

Его поразил дурманящий запах сырой тыквенной мякоти. Ему казалось, будто скользкие оранжевые щупальца обволакивали его внутренности, отравляя их своими тяжелыми испарениями — слишком потными, слишком насыщенными, слишком осенними. В оранжевой мякоти посередине тыквы спиной к нему стояла фигура в багряном плаще — если то, что ее окутывало, можно было так назвать. «Плащ» — это наиболее подходящее слово в языке для того, чтобы описать то, что предстало глазам юноши, но оно не до конца передавало суть. Это действительно было длинное одеяние с капюшоном, но Джеку также пришло на ум слово «ядовитое». От подола вились клубы пара, поднимались вверх и обрамляли фигуру алыми кольцами. Джек не видел лица, но он знал, что стоявшее перед ним существо женского пола. Это было понятно по хрупкому силуэту.

Джек сделал несколько шагов навстречу, чувствуя, как хлюпают его ноги в сочной мякоти, как она засасывала его в себя, словно оранжевое болото с какой-то неведомой планеты. Запах сбивал его с ног, янтарные внутренности тыквы норовили поглотить его, но он продолжал делать шаг за шагом. Время будто бы замерло, и эти несколько шагов показались ему вечностью, но он знал, что сойдет с ума, если не увидит ту, что скрывалась под алым плащом.

Наконец, Джек преодолел разделявшее их расстояние, и почувствовал упоительно сладостный аромат корицы и яблок. После одуряющего запаха тыквы он показался ему нежным бризом, который смывал с него усталость, вливал новые силы и наполнял невиданной энергией. Этот запах был знаком ему с детства…

— Осень, — вымолвил Джек.

Фигура повернулась к нему, и он увидел. Он знал ее всегда, всю свою недолгую жизнь. Пусть сейчас большую часть лица скрывал капюшон, и были видны лишь пухлые ярко-алые губы и маленький подбородок сердечком. По плечам рассыпались золотые кудри. Плащ был распахнут на груди. Он разглядел верх обсыпанного самоцветами платья. Корсет высоко приподнимал соблазнительную грудь, молочная кожа которой мерцала и переливалась золотистыми искрами.

Джек подошел еще ближе и замер, потрясенный совершенной красотой. Он бы никогда не решился осквернить ее своим прикосновением и так и стоял, оглушенный эйфорией от близости к этой богине, которая по каким-то неведомым причинам выбрала его. А потом произошло чудо — она склонилась к нему и поцеловала его своими сочными губами, от которых пахло спелыми яблоками. Почувствовав ее язык между своих губ, Джек ощутил, как его накрывает нежная тьма. В этой тьме кружили над ним увядающие листья, они засыпали его дрожавшее тело, и он проваливался в бархатную мякоть тыквы. За эти несколько секунд счастья он готов был отдать ей все — уготованную ему счастливую, но такую заурядную жизнь, свое будущее и свое настоящее. И жизнь свою, и смерть. И он отдаст, хотя тогда еще не знал об этом…

А теперь, когда ему приснился этот сон, он узнал. Он, Джек, двадцатичетырехлетний парень, который видел сейчас этот тревоживший все его существо сон, знал сейчас, что сон этот был скорее воспоминанием. Он уже видел эту богиню. Тогда она тоже была в капюшоне, закрывавшем большую часть ее лица. На короткий миг, не глазами, а сердцем, ему удалось разглядеть эту неземную красоту, которой может обладать лишь Природа. Это представление четко отпечаталось у него голове. И пусть, повзрослев, он забыл ее источник, красота эта осталась в его сердце навсегда. А потому он не мог согласиться на то, что могли предложить ему земные женщины. Каждый раз его надежды о божественной красоте разбивались о реальность. Завидев кого-то хотя бы мало-мальски похожего на обитательницу тыквы, он спешил как можно быстрее вкусить очередной плод. Он овладел этой наукой в совершенстве, и порой ему удавалось сорвать первый поцелуй в течение первого часа знакомства. И каждый раз он чувствовал горькое разочарование — ни одни губы на этой земле не могли подарить ему поцелуй с ароматом костра и яблок; поцелуй, в котором смешивались увядание и жажда возрождения, боль и страсть, смерть и любовь.

Но зверь внутри уже был разбужен, и Джек срывал податливый плод, хотя знал, что послевкусие его будет горьким. А все потому, что лесная богиня была единственной, кого он любил. В каждой девушке судорожно и безнадежно искал он ее, ее алые губы и волосы цвета спелой пшеницы, маленький подбородок сердечком и будто осыпанную золотистой пыльцой грудь, ее запахи и ее вкус. И пусть он не успел снять капюшон и не увидел ее лица, он знал, что это самое прекрасное лицо на свете. А потому он мог бесконечно долго искать ее в толпе прохожих, в кафе и барах, на сайтах знакомств и в социальных сетях. Она могла оказаться где угодно и кем угодно, а потому надежда умирала последней.

К своему двадцатичетырехлетию Джек успел порядком насытиться. Прошло восемь лет, а он так и не нашел свою богиню, и с каждым новым днем надежда найти ее угасала все сильнее. Он все больше погружался в мир компьютерных игр, из которого его могла вытащить только работа и очередная вылазка с друзьями — только теперь не в лес, а в ближайший бар, где он по инерции искал взглядом блондинок, и ему было уже все равно, как они пахли и как целовались. Он знал, что не встретит ее здесь, в прокуренном баре, где сам воздух пропитан легкодоступностью.

Джек был стройным и высоким. Его темно-русые волосы спадали набок густыми прядями. Он обладал правильными чертами лица, на котором особенно выделялись чувственные розовые губы. Осень едва доходила ему до плеча, и ей приходилось вставать на цыпочки, чтобы поцеловать его. Это умиляло его и заставляло любить ее еще больше, если это вообще было возможно.

После ее исчезновения он получал от женщин множество предложений, но теперь они лишь злили его. Если раньше он без зазрения совести пользовался своей внешностью, то теперь ему все было безразлично — и то, как он выглядел, и то, кто именно обращал на него внимание. Теперь он понял, что девушки так же, как и он когда-то, ничего не видели за яркой оболочкой и не хотели видеть. Он не мог их в этом винить, ведь большую часть своей жизни сам был таким. Надо признать, он не был сторонником одноразовых связей, и всегда надеялся на то, что очередное знакомство выльется во что-то большее. Но при этом Джек не признавал долгих ухаживаний и всегда действовал с натиском, сметая на своем пути любые попытки к сопротивлению, если они, конечно, были. Если не с первого, то со второго раза он всегда добивался своего, и тут же его новая знакомая теряла в его глазах свое и без того небольшое очарование. Иногда его все же хватало на пару-тройку месяцев. Каждое свидание было как будто бы очередным разоблачением новой пассии. Тогда как в него влюблялись с каждой встречей все сильнее, он, напротив, терял остатки интереса.

3

С Осенью все было не так. Он встретил ее в баре, куда пришел за компанию с друзьями праздновать Хэллоуин. В тот дождливый вечер ему едва ли хотелось выходить из дома и тем самым отрывать себя от очередной игры, где он побеждал и добивался своего так же часто, как и на любовном фронте. Но друзья уговорили его. Он был душой их компании, самым веселым и остроумным среди них. Большинство девушек разочаровывали его именно своей глупостью. Нередко в разговорах с приятелями он сетовал на то, что женщины не понимали и половины слов, на которых он думал. Хотя бы с друзьями все было не так плохо. Не то, чтобы он считал их великими интеллектуалами, но с ними его связывало много приятных воспоминаний, а потому ему доставляло удовольствие поддерживать эту связь. С родителями он никаких отношений не поддерживал, просто вычеркнув их из своей жизни за то, что они испортили его детство. Единственными людьми, с кем он мог поговорить по душам, были друзья — его неизменные спутники в вылазках — сначала в лес, а потом в бар.

И вот в этом злачном месте, среди алкогольного угара, сигаретного дыма, потных тел и ухмыляющихся тыкв, в прорезях глаз которых светилась неумолимая истина — ты никогда и никого не найдешь, ты обречен влачить свое жалкое существование в прокуренных барах, — эта незыблемая прежде истина обернулась ложью. С каждым новым знакомством надежда встретить ту, которой он позволил бы остаться рядом навсегда, превратилась в слабый огонек догорающей свечки Джека-фонаря. А через несколько десятков лет его затушит ледяное дыхание смерти. Но какое-то едва уловимое предчувствие пока еще поддерживало этот огонек.

Настал сезон тыкв, и он встретил ту, которую искал долгих восемь лет. Тлевшее глубоко внутри пламя разгорелось и полыхало теперь в светильнике Джека, обжигая его холодное сердце. Он увидел лицо, на этот раз не скрытое капюшоном, и его затянуло в манящий огонь янтарных глаз. Стены бара и пьяные голоса друзей, обсуждавших всех симпатичных женщин, которых они когда-либо знали, вдруг исчезли, и он очутился в лесу.

Над головой простиралось сумеречное осеннее небо. Деревья протягивали к нему свои черные ветви, и ветер судорожными порывами сдувал с них оставшуюся листву. Листья кружили и стремительно падали, но он не смотрел по сторонам. Она была так близко, что стоило протянуть руку, и он коснется ее золотистых волос. Но в то же время она была для него так же далека, как существо с другой планеты. Обычно при взгляде на заинтересовавшую его девушку он примерно понимал, что она собой представляет и чем ее можно зацепить. Но не на этот раз. Это и привлекало, и тревожило его. Он столкнулся с чем-то не от мира сего, подсказывала ему душа. Но он не верил в то, что у него была душа, а потому послушал голос разума, который твердил, что он должен поскорее разбить эти странные чары. А для этого ему нужно просто заговорить с ней.

— Как тебя зовут? — услышал он будто из другой вселенной голос, показавшийся ему чужим.

И все же этот голос принадлежал ему, Джеку, который весь вечер пил пиво с друзьями, отпускал похабные шутки и негодовал, что большинство присутствовавших дам он либо уже знал, либо они были недостаточно красивы, чтобы узнать их. Как только он заговорил, лес исчез, и они снова очутились в плохо освещенном коридоре бара, ведущем в уборную.

— Осень.

Имя слетело с губ незнакомки, как несколько секунд назад в его воображении слетали с веток багряные листья — тихо и очаровательно. Давнее воспоминание о лесной деве опалило его сердце, словно сигаретный ожог, и разнеслось по телу приятной дрожью. Нет, этого не может быть! Не бывает тыкв размером с коттедж! И уж тем более не бывает девушек в них живущих. Наверняка это был всего лишь сон. Давний сон, который вспомнился ему сейчас, когда он услышал это странное имя, от одного звука которого его пробила дрожь. Нет, так не пойдет. Он знал эту девушку меньше минуты, а уже дрожал от одного ее присутствия. Надо взять себя в руки. И вообще, что это за странное имя такое — Осень?

— Ты хочешь сказать, это твой сегодняшний образ на Хэллоуин? — усмехнулся Джек.

Он внимательно посмотрел на девушку и понял, что весь ее вид опровергал его предположение. Она была одета в обтягивающие стройные ноги джинсы, балахон и короткую кожаную куртку. Вся одежда была черного цвета. И только струящиеся по плечам золотистые локоны и витавший в воздухе запах костра навевал ассоциации с чем-то теплым, уютным и осенним.

— Нет, это мое имя, — все так же тихо ответила незнакомка, и в голосе ее не было и тени улыбки.

Вот бы увидеть, как она улыбается, — промелькнула в голове Джека мысль, и она удивила его не меньше, чем то, что его новую знакомую зовут Осень, а то и больше. Чтобы как-то скрыть свое замешательство, парень широко улыбнулся и сказал:

— А я Джек. Хочешь сегодня быть моей тыковкой?

Он осознал, что произнесенная вслух фраза звучит более развязно, чем она звучала у него в голове, когда он придумывал ее, но он не привык строить из себя хорошего мальчика, поэтому раскаяния не почувствовал.

— Только сегодня? — серьезно спросила девушка.

— Сегодня и всегда, когда захочешь, — все так же широко улыбаясь, ответил Джек, и он мог поклясться, что говорил искренне.

Было в ней что-то, что цепляло его. Какая-то загадка, которую никогда не разгадаешь, сколько ни пытайся. И в тот миг он готов был отдать и эту, и все свои будущие жизни, если бы он в них верил, за то, чтобы разгадать ее.

— Идет, — кивнула она и протянула ему руку.

На несколько секунд он оцепенел.

Обычно либо женщины сами вешались на него, либо он довольно быстро вторгался в их личное пространство, используя нехитрые способы. А вот так было впервые: нейтральный вроде бы жест — протянуть руку. На него не вешались, но и не ждали, пока он сам возьмется за дело. Это была абсолютная уверенность в себе и открытость без намека на пошлость.

Незнакомка протянула ему руку не так, как делают мужчины, а ладонью вверх. Но сейчас не время размышлять об этом, стоя перед ней как вкопанный, иначе она подумает, что с ним что-то не так и, чего доброго, отдаст свою тыковку кому-нибудь еще. Бережно он обхватил маленькую ладонь обеими руками, сознавая, какое ему оказывали доверие, и прижался к ней губами — пожалуй, чересчур страстно в контрасте с нежным прикосновением. Не удержался. Его пьянила одна мысль о том, что он целовал женщину (пусть это была всего лишь ее рука) в первую минуту знакомства. Такое с ним было впервые, несмотря на все его многочисленные подвиги.

После пылкого поцелуя в ладонь, он уже более уверенно взял ее за руку и повел в бар. По пути он молился всем богам, чтобы его друзей там уже не было, но молитвы эти не помогли — друзья были. Делая вид, что не знает этих людей, парень прошел мимо их столика к барной стойке, не выпуская руки незнакомки из своей. В ту минуту ничто не заставило бы его отпустить ее руку: ни подколы друзей, ни пожарная сирена, ни конец света. Джек чувствовал себя счастливчиком, который случайно нашел бриллиант на пыльной, усыпанной булыжником дороге, и эта мысль придавала ему сил. Он знал, что завтра ребята будут писать, звонить, а может, и стучать в дверь; выспрашивать, подкалывать и негодовать, что он променял их славное общество на очередную юбку, но он это переживет. А еще он знал, что ничего им не расскажет. Эту победу (в которой он пока что не сомневался) он не будет обсуждать с ними, как это было принято в их обществе вечно ищущих охотников.

Усаживаясь за барную стойку, Джек спросил:

— Что будем пить?

— Что-нибудь хэллоуинское, — ответила Осень.

Им предложили Кровавую Мэри. Джек внутренне скривился — не любил он всех этих вычурных коктейлей. Простое доброе пиво — вот что он любил. Или виски без колы. Но ради новой знакомой был согласен на что угодно, даже на Кровавую Мэри.

— Что такая красавица делает одна в столь жутком месте? — спросил он, делая глоток и кривясь — теперь уже не мысленно.

— Если ты любишь пиво, то мог бы заказать его, — вместо ответа на его вопрос заметила девушка, бросая на него сочувственный и вместе с тем лукавый взгляд.

— Но пиво — это не по-хэллоуински, — улыбнулся Джек самой очаровательной своей улыбкой, которая, как он знал, действует безотказно.

Но не на этот раз. Незнакомка лишь молча смотрела на него своими удивительными янтарными глазами. В ее взгляде не было дерзкого вызова, с каким обычно смотрели на него женщины, когда он с ними знакомился (или они с ним). Не было и осуждения, которое охватывало порой некоторых из них, — правда, ненадолго. Это был чистый взгляд, каким смотрят дети на взрослых. Взрослые для них не хорошие и не плохие. Вся реальность для детей — это чистый лист, на котором можно нарисовать все, что угодно. Взгляд красавицы заглядывал в самую душу, и казалось, она знала о нем все — все его секреты, страхи и пороки. Но при этом он, Джек, не казался ей мерзким, каким он казался себе в те редкие моменты, когда заглядывал в свою душу.

Когда-то, в те далекие времена, когда они с друзьями любили гулять по лесу, он и сам умел так смотреть на мир и на людей — без каких-либо предубеждений и навязанных извне шаблонов, в которых жил теперь. Кажется, это было в прошлой жизни. А теперь он жил, как и все окружавшие его люди, словно в темной тесной коробке. Он утратил способность видеть в одну из тех ночей, когда восторг сменился пресыщенностью. Теперь он знал все про всех наперед. Знал чужие тайны и желания. Знал чужие страхи и пороки. И обзавелся своими собственными.

А теперь эта едва знакомая ему девушка сидела напротив него и смотрела на его пороки не сводя глаз. Она не любовалась ими, но и не отворачивалась в отвращении. Они были для нее данностью — такой же, как высокая табуретка, на которой она сидела, барная стойка, на которой небрежно лежала ее тонкая рука, как коктейль, который она потягивала из трубочки. Они были для нее чем-то таким же естественным, как и все, что их окружало. Она и сама была воплощением естественности, но в то же время из ее мерцавших в полутьме янтарных глаз смотрела на него бездна. Бездна чего-то неизведанного, куда он жаждал упасть.

— Ты смотришь на меня так, как будто знаешь меня много лет, — сказал Джек, сам до конца не понимая, то ли флиртовал с ней, то ли просто не мог держать язык за зубами.

— Так и есть, — ответила Осень, и он не понимал, чего в этих словах больше — простодушия или загадочности.

— Я бы никогда тебя не забыл, — покачал головой парень.

— И не забудешь.

— Так мы знакомы?

— Я видела тебя во сне. Значит, знакомы.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда мы засыпаем, наша душа летит туда, где есть все, что было, будет и могло бы быть с каждым из нас. Бесконечное множество вариантов развития событий.

— Подожди, то есть ты хочешь сказать, что это не мозг генерирует сны, а мы их видим на самом деле.

— Именно так. Мозг может управлять той версией нашего «я», которую мы представляем собой в выбранном душой мире. И чаще всего делает он это так же бестолково, как и наяву. Поэтому, вместо того, чтобы остановиться и посмотреть в лицо монстра, испепелив его взглядом, мы от него убегаем.

— Во сне я сам всегда монстр, — признался Джек.

— Только не в моем, — покачала головой Осень.

— А каким я был в твоем сне? — не удержался от вопроса Джек.

Он не помнил, чтобы разговор о снах так занимал его когда-либо.

— Другим…

Глаза ее затуманились, а лицо стало серьезным и сосредоточенным, будто бы она пыталась облечь в понятные ему слова нечто слишком сложное для него, запредельное знание, выходящее за его картину мира. Джек чувствовал себя глупцом, но все же с нетерпением ждал ответа.

Через несколько секунд она продолжила:

— Не таким, как сейчас… Открытым миру. Свободным от навязанных правил и шаблонов, в которые вы так стремитесь вписаться, что теряете себя настоящих, теряете связь со своей душой.

Несмотря на то, что, судя по построению фраз, она не относила себя к тем глупым людишкам, к каким отнесла его, в ее словах не было надменности и презрения — только тихая грусть. Это обескураживало, и он терялся, что на такое можно ответить. Так с ним еще никто не говорил.

Пока Джек собирался с мыслями, Осень сказала:

— Ты верил в волшебство и призраков, в магию и ведьм.

— Ты говоришь так, как будто в том мире, где мы встретились, возможно все, — усмехнулся Джек.

— Возможно все, во что ты веришь, — в любом из миров.

— Я всегда верил, что встречу тебя. И… ты тоже мне снилась, — выпалил Джек, и кровь прилила к его сердцу горячей волной.

— Расскажи, — попросила Осень, и в глазах ее закружились в танце золотистые искры.

Влажные алые губы манили своей свежестью и пряным дыханием. Персиковые скулы нежным глянцем мерцали в полумраке бара. Золотистые волосы обрамляли овал ее лица, словно корона. Перед ним сидела девушка-мечта. Он мог бы протянуть руку и коснуться ее щеки, но это казалось ему немыслимым. Мысли его путались, и он с трудом проговорил:

— Я помню лишь обрывки: осень, сумерки, лес, тыквы, много тыкв… и самая красивая девушка, которую только может представить себе воображение… Это была ты.

— Только ты не представлял меня. Ты встретил меня. Твоя душа побывала в мире, где все это произошло на самом деле.

— Я был мальчишкой, а ты была такой же, как сейчас — прекрасной девушкой.

— И что мы делали?

— Ты знаешь, — тихо сказал Джек и поймал себя на том, что краснеет.

— Разве? — ее брови взлетели вверх, и в этом было столько непринужденности, что у Джека замерло сердце.

— Я думал, ты видела тот же самый сон.

— С чего ты взял?

— Слишком реалистично все было. Я чувствовал, что ты живая. Не может же проекция из другого мира целовать лучше, чем девушки из нашего.

Когда он произнес это, глаза Осени вдруг замерцали еще сильнее, словно камешки янтаря омыло морской волной.

— Ты видела все это, ведь так? — ласково спросил он, осторожно обхватывая ее ладонь своими руками и поднося ее к вдруг пересохшим губам.

Осень кивнула и опустила глаза.

— Если в каком-то другом мире мы уже знакомы, то почему бы нам не познакомиться ближе и в этом, пусть он и не так прекрасен? Неслучайно мы встретились в этом баре и вспомнили, что снились друг другу. В эту волшебную ночь нас свел дух Хэллоуина.

Он очень надеялся, что его речь произвела на нее впечатление. Но понять это было сложно — девушка не поднимала глаз и смотрела на их переплетенные пальцы, лежавшие на ее коленях.

— Осень, посмотри на меня. Я никогда не сделаю тебе ничего плохого, обещаю. Я лишь хочу узнать тебя лучше. Впервые в этом месте я встречаю такую прекрасную и удивительную девушку как ты. Если хочешь, мы можем уйти отсюда.

— Да, здесь слишком жарко, — кивнула она и посмотрела на него с благодарностью.

Парень тотчас оказался на ногах и бережно поднял ее с табуретки. Он поставил ее на пол и взял за руку. Только сейчас он заметил, что она едва доходила до его плеча. Обычно ему нравились высокие девушки, но сейчас он был в восторге от того, что она такая маленькая и хрупкая. Сжав ее руку, он устремился к выходу, игнорируя взгляды и ухмылки друзей.

На улице было прохладно, но только не для Осени. В ту ночь Джек обнаружил, что ей не бывает холодно. Сам он был из тех, кто замерзает при малейшем сквозняке и вечно кутается в одеяло. Чем старше он становился, тем более холодными были его пальцы, что нередко удивляло его новых знакомых, и ему оставалось лишь шутить про то, что старость — не радость.

Хмурые тучи заволокли небо, и бледный месяц лил тусклый свет на остывающую землю. Украшенные оранжевыми гирляндами деревья простирали ветви в пенящиеся чернильными волнами небеса. Пламя свечей в стоявших тут и там тыквах подрагивало на ветру, но продолжало освещать их путь янтарным светом. В воздухе стоял пряный запах, и, если бы запахи могли иметь цвет, то этот был бы оранжевый.

Они гуляли по улицам и разговаривали обо всем на свете. Джек не хотел отпускать ее ладонь ни на секунду — она была такая теплая и нежная. Когда он начинал дрожать от холода, Осень заставляла его прятать руки в карманы. Погрев их несколько минут, он снова брал ее за руку.

Три раза он покупал им кофе в круглосуточных барах. Он бы не отказался посидеть там хоть полчаса, чтобы выпить согревающий напиток за столиком, но чувствовал, что Осени некомфортно в душных помещениях среди скопления людей. В праздничную ночь все заведения были переполнены. Множество компаний встречалось им и на улице, но никто не обращал на них внимания, и Джек был этому как никогда рад. Он не хотел, чтобы им мешали, и вел Осень на самые тихие и безлюдные улицы.

Он понимал, что они полные противоположности, но при этом ни с одной девушкой ему не было так интересно. У них были разные увлечения и интересы, разное мировоззрение, но он готов был говорить с нею всю ночь напролет. Кажется, даже с друзьями у него никогда не было таких долгих и задушевных разговоров.

Джек всегда скептически относился к всевозможной эзотерике, астрологии, нумерологии, гаданиям и прочим странным и бесполезным штукам. И еще более скептически он относился к девушкам, которые забивали себе (и другим) голову подобным. Конечно, это не мешало ему клеить их, но в глубине души он знал, что с ними у него еще меньше шансов на что-то серьезное. Не каждая выдержит его сарказм и подколы по поводу подобных увлечений.

Не то, чтобы он полностью отрицал все это. Если бы ему привели наглядные примеры и убедительные доказательства того, что хоть что-то из этого работает, он мог бы пересмотреть свою точку зрения. Он не хотел кидаться в другую крайность и быть одним из тех фанатиков от науки, которые отметали все неугодное. Любая крайность виделась ему злом, так же как и любая польза — добром. Если бы хоть одно из этих так называемых учений принесло ему пользу, то, скорее всего, он изменил бы свое мнение. Но пока что все это было эфемерной блажью, не имевшей ничего общего с материальным миром.

Однако философия Осени не отталкивала его, а скорее, наоборот. Это было, по крайней мере, любопытно. Она верила в высшие силы, которые обитали в потустороннем мире, а иногда спускались и в наш, например, сейчас, в ночь Хэллоуина. Она утверждала, что рядом с ними бродили разные духи — как неупокоенные, так и те, кому одинокая свеча на окне освещала путь к близким, которые остались здесь, на земле, и вспоминали в эту ночь усопших предков.

— Если ты и правда веришь в то, что они рядом, почему ты не боишься? — спросил Джек.

— Я знаю, что со мной ничего не случится, поэтому бояться нечего, — ответила Осень.

— Это потому что я рядом? — улыбнулся он.

— Нет, — покачала головой Осень и улыбнулась ему в ответ. — Ты, конечно, большой и сильный, но против злых духов это слабое оружие. — Просто я знаю, что мы с тобой будем гулять и болтать до утра, и с нами все будет хорошо.

— А ты знаешь, что я поцелую тебя? — неожиданно для самого себя спросил Джек.

Вообще-то он давно этого хотел. Несколько раз они останавливались, взгляды их встречались, и возникала неловкая пауза. Будь на месте Осени любая другая девушка, он бы не растерялся. Да что там говорить, будь на месте Осени любая другая девушка, вся их прогулка состояла бы из дороги к нему домой и, возможно, по пути туда ему и не хотелось бы ее целовать, чтобы не терять время, да и вообще он не любил делать такое на людях. Но с Осенью все его прежние схемы не работали. Он захотел поцеловать ее, как только увидел. В первое мгновение их встречи на него пахнуло запахом ее яблочных губ, запахом костра и корицы, которым предшествовал одуряющий, сбивавший с ног аромат медовой тыквы.

Джек не сделал этого не потому, что они были на улице, а потому, что не хотел отпугнуть ее и потерять надежду на счастье, едва обретя ее. При одном взгляде в глаза, в которых он видел безусловное принятие себя со всей его болью, со всем злом, которое таилось внутри, он едва мог сдержаться. И все-таки что-то удерживало его, и это был не только страх оттолкнуть ее. Внутренний голос издевательски твердил ему, что она только притворялась особенной, а, как только он ее поцелует, принцесса превратится в Золушку, а едва начавшийся роман — в тыкву. Он боялся, что тогда ни ему, ни ей терять будет уже нечего, и после первого же поцелуя она бросится ему на шею. И вот тогда разобьется последняя надежда на что-то настоящее и светлое. Ему было стыдно за эти мысли, но он ничего не мог с ними поделать. И все же желание ее поцеловать было настолько острым, что было сродни боли. Коварный разум нашептывал об опасности, а сердце билось в мучительной истоме. Возможно, поэтому он задал свой вопрос вслух, избавив себя тем самым от сложного выбора.

— Можно, но не сегодня, — ответила Осень и заманчиво улыбнулась, а ее янтарные глаза обещали ему все счастье мира.

— Ну, раз ты не хочешь греть мои губы своими, тогда нам пора идти за кофе, — весело сказал он, пряча в улыбке разочарование, которое распарывало его вены сотней ядовитых жал.

Получить отказ впервые за двадцать четыре года, когда ты уверен, в том, что неотразим, — очень больно.

Они снова гуляли и пили сладкое капучино из больших картонных стаканов, которые согревали холодные пальцы Джека. Оживленный разговор, соблазнительно мерцавшие во тьме янтарные глаза и теплая маленькая ручка в его ладони развеяли его уныние. Он снова оказался в раю, а точнее, в его преддверии.

Но вот свечи в тыквенных светильниках догорели, и забрезжил бледный рассвет, угрожавший испепелить все волшебство, произошедшее с ним в последнюю ночь октября. Осень стала прощаться. Она отвергла все попытки проводить ее до дома, повторяя, что этого делать никак нельзя. Она серьезно утверждала, что, если он увяжется за ней (а она обязательно это заметит), то больше никогда ее не увидит. Телефона у нее не было, и Джек окончательно расстроился. Но делать было нечего, и ему пришлось довольствоваться обещанием новой встречи.

Они договорились увидеться через день, и она пришла. И снова они гуляли теперь уже целый день и заходили выпить кофе во все еще украшенные тыквами и гирляндами кофейни, и эти часы с Осенью были пропитаны запахами карамельного сиропа и булочек с корицей. Они встретились еще несколько раз, и в одну из таких прогулок он, наконец, узнал вкус яблочных губ…

4

Он будто бы оказался в аду и чувствовал лишь запах виски и отчаяния. Ветер яростно срывал с деревьев последние жухлые листья. Их черные ветви тянулись к стремительно надвигающимся сумеркам. Месяц тускло серебрился на полуночно-синем небе. Его света вполне хватило для того, чтобы Джек различил оранжевое пятно, что мерцало вдали. Внутри у него похолодело. Может, он спит и видит сон про лес, усыпанный тыквами? Но это была реальность, обернувшаяся для него хэллоуинским кошмаром.

А ведь когда-то он был здесь счастлив. Их компания вечно ищущих охотников из не вполне благополучных семей провела среди этих дубов и сосен их общее на всех детство. Они спешили сюда после школы и появлялись дома только с наступлением сумерек, хотя и знали, что получат подзатыльники от родителей. Ему казалось, что все это было с ним в какой-то другой жизни, где солнце всегда светило тебе в спину, куда бы ты ни шел. Сколько лет он здесь не был?.. Когда все их игры и прогулки вытеснило увлечение видеоиграми, пивом и случайными знакомствами? Несколько раз он приходил сюда с девушками, несколько раз с пивом и девушками, несколько раз с пивом и друзьями. И все. Только так. Он не был здесь только с Осенью, а значит, как минимум три года. Все, что было до нее — череда пьянок с друзьями и случайных связей, — превратилось в огромное мутное пятно. Вся его жизнь до встречи с ней была огромным мутным пятном, и он не мог вспомнить, когда и с кем был здесь в последний раз. Да и неважно. Главное — с кем он будет здесь этой ночью.

Сердце билось как бешеное от обжигавшего его предчувствия. Осень здесь. Осень была в каждом позолоченном ею листке и каждой увядшей от ее дыхания травинке, в каждой выращенной ее нежными руками тыкве и в лившихся с небес лиловых сумерках, что оседали на деревьях. Все эти годы Осень шептала листопадом его имя, когда он сидел на скамейке, и солнце теплыми лучами грело его спину. И в шелесте листьев, и в дуновении ласкового сентябрьского ветерка он всегда слышал одно-единственное слово: «Джек!» Она звала его сюда, в свои владения, а он все не шел. А потом все-таки пришел, но не один — и шепот ее превратился в яростный ноябрьский ураган, который сорвал последние листья детских надежд с его души. Больше она не звала его. Больше солнце не грело ему спину, не окутывало золотистой дымкой, не защищало от осенних холодов. Все это осталось в его ушедшем детстве, в которое уже никогда не вернуться. Он больше не слышал ни голос Осени, ни голос своей души, последний шепот которой он заглушал алкоголем и пьяным смехом.

Страшная правда была в том, что он все еще мог услышать голос Осени, но для этого пришлось бы оставить то грязное болото, в которое он превратил свою жизнь. Стоило ему обернуться, и солнце ослепило бы его своим лучезарным сиянием. Он слишком привык блуждать в созданной его внутренними демонами тьме, и встреча с собой настоящим, с солнцем его жизни принесла бы ему неизведанную боль. А боли он боялся. Потому и предпочел плыть по течению, втайне надеясь на чудо.

Он осознал все это в считанные секунды. Какой же он был дурак! Как мог он не узнать ее — солнце всей его жизни, согревавшее его даже в самые холодные вечера? Когда он лишился ее, ему было уже не согреться. Даже в жаркие летние дни он чувствовал идущий изнутри холод. Его пальцы всегда были холодными, как и его оледеневшая душа, которая единственная знала, какого могущественного источника света она лишилась.

Как мог он не узнать ее голос, который столько лет произносил его имя так, что оно казалось ему ароматным цветком, из сердцевины которого стекал на нежные розовые лепестки карамельный сироп? Этот голос окутывал его своим пряным дыханием, в котором сливались ароматы костра и яблок, корицы и ванили — запахи его детства.

Как мог он не узнать свою Осень, которая однажды поцеловала его своими ароматными губами, и поцелуй этот растаял у него во рту, словно сладкая вата? Ведь это была она — та, которую он видел в каждой миловидной блондинке; та, которую он тщетно искал в толпе прохожих; та, что сломала ему жизнь и подарила один-единственный миг счастья, ради которого стоило ее отдать…

Как зачарованный шел он в ту сторону, где жарким осенним костром полыхала огромная тыква. В этой тыкве хранились ответы на все вопросы, которыми закидывал его сейчас беспокойный разум. Кто она? Почему не появилась в его жизни раньше? Почему вдруг исчезла? Ведь они были так счастливы! Самые счастливые люди на свете… Как такое вообще возможно, чтобы нечто, некто, для обозначения кого он даже не мог подобрать нужное слово, превратилось в земную девушку? Его душа знала все ответы, но он боялся прочесть их в глубинах своего подсознания. Он лишь хотел поскорее увидеть свою Осень.

Джек посмотрел по сторонам — все те же унылые деревья, все та же опавшая листва под ногами. Но вдруг что-то начало меняться. Его взгляд начал выхватывать из сумерек, что зачаровали лес, огромные тыквы. Самые большие были размером с колесо виденной им однажды мельницы. В тех, что поменьше, были вырезаны жуткие физиономии, внутри которых горели свечи, освещая путь его заблудшей душе.

На некоторых деревьях висели гирлянды. Лампочки на них были в виде тыкв или же обычной продолговатой формы, но все светились янтарно-оранжевым светом. И все же, несмотря на обилие вокруг оранжевого, лес выглядел темным и мрачным. Яркие пятна только подчеркивали, насколько здесь темно и жутко. Джек понял, что если выберется отсюда (в чем он не был уверен, но эта мысль вызывала у него не так много беспокойства, сколько должна была), он всю свою жизнь будет еще больше ненавидеть Хэллоуин, тыквы и оранжевый цвет. Его будет тошнить при одной мысли об этом. А пока что он шел и благодарил богов за то, что по дороге сюда он не выпил весь виски. Через каждые несколько шагов он прикладывался к бутылке, и жгучий напиток помогал ему не отворачиваться от взглядов слепых тыквенных глаз.

Он знал, что они следят за ним, и ему не убежать. В какую сторону ни беги, везде будут огромные тыквы, и гирлянды на деревьях, и светильники, носившие его имя, которые, в конце концов, прольют весь свой испепеляющий свет на его темную душу. Он все шел и шел, а тыквам все не было конца. Казалось, он попал в свой личный ад, который был бесконечной дорогой в никуда. Дорога эта была усыпана тыквами, которые смеялись и издевались над ним. Но какой-то милосердный ангел сунул ему в руку бутылку с виски, и это спасало его от надвигавшегося безумия.

Конец ознакомительного фрагмента.