Египетские хроники. Скипетр света
Я Нефертари, и дело всей моей жизни – охота за украденными произведениями искусства. Я профи, готовая к любому вызову. В поисках мне помогает родной брат Малакай, граф Мапдевиль, и мы сами решаем, какое сокровище выбрать новой целью. По крайней мере, так было, пока не появился Азраэль, ангел смерти. Заносчивый и дерзкий, он требует, чтобы я нашла для него Скипетр света. Этот символ власти спасли бессмертные две тысячи лет назад, когда затонула Атлантида. Я бы точно отказалась, если бы коварный Азраэль не стал шантажировать меня жизнью моего брата. И теперь, если я вовремя не отыщу скипетр, тот унесет его душу в царство мертвых. Азраэль знает: ради Малакая я сделаю все, что угодно. Но он еще не догадывается, на что я действительно способна....
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Египетские хроники. Скипетр света предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Тарис
Сомерсет, Пикстон-Парк
Днем позже
Я тихо открываю дверь в спальню брата. Если он спит, ни в коем случае не желаю его будить, но мне необходимо хотя бы его увидеть. Опасения оказываются напрасны. Стоит двери приоткрыться всего на маленькую щелочку, и я слышу до боли знакомый звук. Его пальцы порхают по клавиатуре ноутбука, как будто между ним и компьютером существует какая-то магическая связь. Я тут же переступаю порог. Раз брат работает, значит, хорошо себя чувствует. По сути, это чудо, что он до сих пор может двигать руками и пальцами. Чудо или работа его железной воли. Селкет, огромная собака породы родезийский риджбек, которая в мое отсутствие буквально не отходит от брата и даже сейчас лежит рядом с его кроватью, поднимает голову. Она неторопливо встает, семенит ко мне, и я здороваюсь с ней, почесывая морду:
— Привет, моя сладкая. Ты хорошо присматривала за Малакаем?
В ответ она издает тихое урчание.
— Хорошо, — переводит брат.
Он заканчивает печатать, после чего поднимает взгляд и широко мне улыбается. Пепельно-русые волосы растрепались и торчат во все стороны, а очки висят на кончике носа, но темно-карие глаза не утратили ни капли блеска, несмотря на то, что болезнь оставила на нем отпечаток. При виде брата у меня разрывается сердце. Я медленно приближаюсь к нему, и Селкет не отходит от меня ни на шаг.
Эта спальня — самая красивая и просторная комната в доме. Кровать стоит в центре, чтобы Малакай мог смотреть из окна на большой сад. Осень с ее алыми и желтыми красками — это его любимое время года, и я боюсь, что в этом году брат видит ее в последний раз. Он сидит в окружении множества поддерживающих подушек на гигантской старинной кровати с балдахином, где спали еще наши предки, и его кожа белее постельного белья, которое должно согревать исхудавшее тело, но, по всей вероятности, не справляется со своей задачей.
— Мы… мы это сделали. — Скрывая ужас от его изможденного вида, я глупо танцую в честь победы босыми ногами на покрывающем каменный пол персидском ковре. Он тоже старинный, как почти каждый предмет в этой комнате, да и во всем доме. Одновременно я поднимаю вверх фигурку, которая, на мое везение, благополучно пережила атаку. Я не показываю брату своего страха. Никогда. — Ты же во мне не сомневался.
Забираюсь на кровать и сажусь по-турецки в ногах. Селкет тут же запрыгивает к нам, устраивается рядом и кладет голову мне на коленку. Со времени моего отъезда Малакай еще больше похудел, хоть я и отсутствовала всего две недели. Вокруг сердца у меня будто сжимается кулак. Когда-то брат был моим рыцарем в сияющих доспехах, примером для подражания, защитником. Теперь он выглядит слабым подобием того юноши, и я ничего не могу сделать. У него мышечная дистрофия — неизлечимое наследственное заболевание, которое медленно, но неуклонно ослабляет мышцы. Первые симптомы проявились довольно поздно для его типа, однако с тех пор болезнь стремительно прогрессирует. В последние два года брат практически перестал вставать с постели, и, по прогнозам врачей, ему осталось недолго. По их мнению, только воля еще поддерживает в нем жизнь. Воля и нежелание оставлять меня одну.
Наклонившись вперед, Малакай аккуратно берет у меня статуэтку.
— Без тебя я бы ни за что так быстро не справилась.
Когда его не станет, я больше не буду гоняться за сокровищами. Вместо этого найду себе какую-нибудь скучную работу в музее. К глазам подступают слезы, но я их смаргиваю.
Брат улыбается, не отрывая взгляда от позолоченной фигурки. Она считалась бесследно пропавшей. С тех пор никому не удавалось ее отыскать. Ну, до этого момента. Всякий раз, когда мы с Малакаем отправляемся на поиски, непременно находим исчезнувшую вещь. Музеи или законные владельцы нередко платят заоблачные суммы за возвращение украденных предметов. Не то чтобы мы бедно жили, но эти деньги уходят на лечение брата. А недавно я обнаружила для него новый вариант терапии. Осталось только уговорить Малакая на него согласиться.
— Она прекрасна. — Бледными пальцами он благоговейно обводит контуры статуэтки. — Я рад, что теперь она сможет вернуться домой. Туда, где и должна находиться.
Брат искал бы эти сокровища и без вознаграждения, но я не хочу и не могу отказываться от оплаты. Потому принимаю только те заказы, которые выгодны нам. Малакай не подозревает, сколько из них я отклоняю, хотя у меня самой сердце кровью обливается от того, сколько ценных произведений искусства украдены и спрятаны в приватных коллекциях богачей, которые никогда не осознают их реальной значимости. Предметы, которые мы разыскиваем, были созданы сотни, а то и тысячи лет назад людьми с теми же мечтами, желаниями и эмоциями, что и у нас сегодня. Они любили и ненавидели. Побеждали и терпели поражения. И все это связывает нас сквозь время. Поэтому важно напомнить человечеству, что существовали поколения, которые жили до нас, и появятся другие, которые будут жить после нас. Наше отношение к собственному наследию много говорит о том, насколько мы ценим будущее. И тем не менее мне приходится делать выбор. Принимай я все предложения, постоянно находилась бы в разъездах, пока Малакай вынужден находиться в Пикстон-Парке и медленно угасать в одиночестве. Огромный участок земли и родовое поместье нашей семьи расположено в прекрасном Сомерсете, и брат заставил меня пообещать, что я позволю ему умереть здесь. Впрочем, допускать этого я не намерена. Наши родители мертвы, а я не останусь одна. Мы не испробовали еще столько всего, что могло бы помочь.
— Значит, вчера все прошло гладко, сестренка? — У него трепещут веки. Даже этот мой краткий визит утомляет Малакая. Я поздно приехала, а он, наверное, целый день меня ждал.
— Да, — подтверждаю односложно. — Я бы прилетела раньше, но рейс из Бостона в Лондон задержали.
Время уже близится к вечеру. Ненавижу расставаться с братом, ведь каждая минута с ним бесценна. Две недели, которые я отсутствовала, показались мне вечностью. Бывший охранник Египетского музея, который похитил статуэтку, оказался чрезвычайно упрям. Из-за этого мне постоянно приходилось откладывать отъезд из Каира, пока наконец-то не удалось выпытать у него, что он продал вещицу одному менеджеру хедж-фонда в Бостоне. Охранник собирался отрицать факт кражи, однако мы с Малакаем собрали неопровержимые доказательства. К счастью, вчера покупатель сдался быстрее, чем предполагалось, в результате чего мое пребывание в Бостоне ограничилось только двумя днями. У меня мелькает мысль рассказать брату о нападении демона и об ангеле, но решаю не беспокоить его. Он и так часто ворчит, потому что всякий раз активную часть нашей работы приходится выполнять мне. Я сворачиваюсь клубочком рядом с ним, как мы с самого детства делаем.
— Надо было поехать со мной в Египет, — говорю я. — Тепло пошло бы тебе на пользу. Ты мог бы остановиться в нашем доме в Луксоре.
Там у нашей семьи поместье, в котором мы жили с родителями, пока те проводили раскопки.
— В следующий раз, — обещает Малакай, и от моего сердца откалывается еще один крохотный осколок, потому что по тону слышно: он не верит, что когда-нибудь туда вернется. Да и в таком тяжелом состоянии, как сейчас, путешествие потребовало бы от него чересчур много сил.
Так что следующие полчаса я описываю ему страну нашего детства. Напоминаю о горячем солнце, просторах пустыни, раскачивающихся на ветру платанах и бескрайнем небе. После гибели наших родителей во время песчаной бури он не появлялся там. Мне тогда исполнилось четырнадцать лет, а Малакаю еще не было восемнадцати. Осиротев, мы вернулись в Англию, но Египет остался нашей истинной родиной. Порой я боюсь забыть, как счастливо мы жили там вчетвером. Когда брат умрет, только я одна буду лелеять воспоминания, блекнущие с каждым днем.
Когда его дыхание выравнивается, я замолкаю. Только слезинка капает из уголка глаза и теряется в белом постельном белье. Я отчаянно борюсь с неизбежным и не готова просто так сдаться. Селкет трется головой о мою ногу, словно стараясь утешить. Она уже давно смирилась и проводит с Малакаем так много времени, что порой я ей завидую.
— После того как я умру, — раздается в тишине шепот, — отвези меня обратно в Египет. Отдай мой прах пескам пустыни, как мы сделали с мамой и папой.
— Ты не умрешь. — Я смахиваю со щеки очередную слезу. — Немедленно прекрати нести чушь.
— Пообещай мне, Тарис, — улыбается он, когда я сажусь.
Я лишь отрицательно качаю головой.
— Пожалуйста. Я больше не могу, и осталось уже недолго.
И снова получает в ответ лишь качание головой. Не позволю выжать из себя еще одно глупое обещание. Иначе брат ухитрится умереть сразу, как только уверится, что я исполню все его пожелания.
— Нам надо поговорить об этом, котенок. У меня уже не так много времени.
Котенок. Так он называл меня в детстве, потому что я не отходила от него ни на шаг. Кажется, что с тех пор прошло лет сто, не меньше.
— Не надо. Пока нет. Я не могу.
В высокую деревянную дверь стучат, и она открывается. В комнату заходит Гарольд с максимально важным выражением лица, присущим, наверное, всем дворецким. Он не только работал на наших родителей, но еще и сопровождал во всех путешествиях. После их смерти он заботится о нас, как о собственных детях, а мы любим его как дедушку, которого у нас никогда не было.
— Что случилось?
Надеюсь, еще не приехали из охранной организации, которая должна забрать фигурку. Я хотела оставить ее у Малакая хотя бы на одну ночь. И пусть это дурацкое суеверие, но история нашей семьи тесно связана с Египтом, и я верю, что фараон принесет моему брату немного удачи. Естественно, я могла бы и самостоятельно доставить статуэтку в Каир, но в таком случае мое отсутствие затянулось бы еще сильнее.
— К тебе пришли, Тарис, — как всегда, дипломатично сообщает Гарольд и неодобрительно смотрит на Селкет, которой не место в постели, но никто из нас не следует этому правилу. — Новый клиент.
О наших успехах и способностях ходят слухи. Я работаю не только на правительства и музеи, все чаще на поиски украденных произведений искусства меня отправляют частные лица. В их случае речь в основном идет о похищенных картинах. Я встаю с кровати, обрадовавшись, что появилась возможность сбежать от навязчивой просьбы.
— Я его выпровожу, и мы сможем поужинать вместе.
Малакай устало улыбается:
— Хотя бы выслушай, что он ищет.
Мне все равно. Не хочу расставаться с братом, пока не выясню, подойдет ли ему найденная мной новая терапия. Я уже выслала все его документы в клинику «Мейо» в США и теперь жду ответа. Безусловно, Малакай не отцепится и будет настаивать на продолжении разговора. Но я не желаю обсуждать с ним его похороны. К такому я еще не готова. И вряд ли когда-нибудь буду готова.
Гарольд встревоженно поглядывает на моего брата. Причина, почему дворецкий не сообщил мне, насколько сильно ухудшилось его самочувствие, может заключаться только в том, что Малакай сам ему запретил. Болезнь протекает поэтапно. До сих пор после каждой стадии он собирался с силами. Так будет и на этот раз. Он боец. Если брат когда-нибудь сдастся, то неизбежно умрет. Независимо от моего желания.
— Передай клиенту, что он зря явился, — прошу я Гарольда. — Скажи, что у нас уже расписан график и для него нет времени.
— Этот клиент не из тех, кого можно выставить, — прочистив горло, говорит дворецкий. — Тебе следует с ним побеседовать.
Гарольд теребит воротничок, что для него несвойственно. Как и всегда, сегодня он одет безупречно. Увидев дворецкого в таком виде, вряд ли кто-то сможет представить себе, что раньше он катался вместе с нами по паркету бального зала. При этом снимал максимум пиджак, но ни разу жилет или галстук. А под конец никогда не выглядел настолько взлохмаченным или вспотевшим, как Малакай или я. Того, что почти в восемнадцать лет брат занимался со мной такой ерундой, чтобы утешить после потери родителей, я никогда не забуду.
— Иди, — велит Малакай успокаивающим тоном. — Я еще чуть-чуть посплю, а потом ты расскажешь, что ищет этот человек. Погуляешь с Селкет немного в саду, Гарольд? — обращается он уже к дворецкому. — Ей нужно немного подвигаться.
— Разумеется, — отвечает тот и придерживает дверь, чтобы собака выскочила наружу.
Признавая поражение, я целую Малакая в холодную щеку. Плевать, что ищет этот человек, хоть Святой Грааль. Я останусь в Пикстон-Парке. Мне надо позаботиться о том, чтобы Малакай не утратил желание жить. Надо… От страха у меня перехватывает дыхание, но я храбро улыбаюсь. В конце концов, это не я здесь нуждаюсь в сочувствии и внимании.
— Кто там? — спрашиваю я у Гарольда, когда чуть позже мы пересекаем широкие коридоры поместья. Селкет идет у моих ног. И пусть все во мне стремится броситься обратно к Малакаю, но я держу себя в руках.
— Лучше тебе одеться более подобающим образом, — вместо ответа заявляет дворецкий.
— Зачем? Он ведь собирается нанять меня не из-за шмоток. Кроме того, я приму предложение, только если смогу выполнить его отсюда. Ты не рассказывал, как плохо себя чувствует Малакай.
— Он этого не хотел, — подтверждает мое недавнее предположение Гарольд. — А я уважаю его желания. Осталось слишком мало вопросов, относительно которых он сам в состоянии принимать решения. — В словах дворецкого сквозит немой упрек, который я старательно игнорирую. — Итак, как насчет платья?
— Ни за что, — едва не споткнувшись от такой просьбы, отмахиваюсь я. — Платье, серьезно? У меня вообще они есть?
Гарольд по-отечески укоризненно хмурится:
— Ты, как обычно, забываешь о своем статусе, моя дорогая. А я каждый год беру на себя смелость покупать тебе парочку платьев.
— Это те штуки в пластиковых чехлах? — подтруниваю я и беру дворецкого под локоть. — Ты же знаешь, плевать я хотела на свой статус. Главное, чтобы клиенты платили хорошо и быстро… Обычно они так и поступают, когда я достаю то, что они ищут. А это я могла бы делать и голышом. Единственное, что для них важно, — результат.
Гарольд прочищает горло и резко останавливается. Мы как раз дошли до галереи с фамильными портретами. С правой стороны коридора на темно-красных шелковых обоях висят громадные картины наших предков, неодобрительно взирающих на меня сверху вниз. По левой стороне тянется длинное панорамное окно с видом на сад. Солнце уже опустилось очень низко, и если в октябре в Египте все еще довольно тепло, тут об этом не может быть и речи. Неудивительно, что Малакай постоянно мерзнет.
Селкет грозно рычит, что на нее абсолютно не похоже. Несмотря на свой почти опасный вид, на самом деле эта собака ласковая, словно весенний ветерок. Впрочем, если понадобится, нас с Малакаем она будет защищать ценой собственной жизни. Мы, так сказать, щенки, которых у нее никогда не было. В стремлении успокоить кладу руку ей на спину и поднимаю взгляд, чтобы понять, что настолько вывело собаку из себя.
На меня со скучающим видом смотрит пара зеленых глаз под надменно изогнутыми черными бровями. При попытке не отпрянуть под этим пристальным взглядом моя ладонь впивается в шерсть Селкет. Собака тихо скулит и плотнее прижимается ко мне. Не совсем понятно, от страха или чтобы меня защитить, но я расслабляю руку и успокаиваю ее, поглаживая карамельный мех.
— Мистер Армитедж, если не ошибаюсь, я распорядился проводить вас в гостиную. — И хоть обычно Гарольд олицетворяет собой самообладание, но сейчас его голос звучит резко. В дальнем конце галереи видно ретировавшегося в страхе слугу. Я тоже удивлена. Отсюда до гостиной, где я обычно принимаю посетителей, еще пара коридоров.
— Так и есть, — прямо и без тени угрызений совести заявляет мужчина. — Мне просто стало интересно. — Он стоит как минимум в двадцати шагах от нас, но я чувствую, как его взгляд спускается по моей футболке, джинсам с дырками на коленях и босым ступням.
Я узнаю этот голос, потому что уже его слышала. А если точнее, не далее как вчера вечером. В итоге, чтобы узнать его, мне даже не нужно принюхиваться. Я узнала его даже в угасающем дневном свете. С мужчинами я часто имею дело. Многие из них достаточно могущественны. Однако это совсем другая категория. Мужчина передо мной не просто могущественный, он… Нет смысла ходить вокруг да около. Стоящий напротив парень — ангел, который вчера меня спас, и не какой-то обыкновенный. В моей фамильной галерее стоит Азраэль Армитедж.
Если мои сведения верны, он является Верховным главнокомандующим армии высших ангелов и подчиняется напрямую аристоям — первым из первых в Атлантиде. Это совет, правящий бессмертными. По большей части люди не подозревают об их существовании, и бессмертных это вполне устраивает. Увы, вся моя семья страдала одной особенной болезнью — пресловутым любопытством. Сей недуг не пощадил ни наших предков, ни родителей, ни нас с Малакаем, из-за чего мы не можем причислить себя к неосведомленному большинству. Мы прекрасно проинформированы о том, что между небом и землей полно жутких тварей. Как, например, демоны врат, которые покушаются на человеческую жизнь. Некоторых из бессмертных можно узнать мгновенно, других — не так быстро.
К сожалению, фотографии мистера Армитеджа слишком часто мелькают в соответствующих социальных сетях, чтобы я не имела представления о том, кто он. Не будь вчера на улице так темно, я бы его узнала. Вот только интересно, что он забыл на Честнат-стрит в Бикон-Хилле. Именно в тот момент, когда там находилась я. Я и демон. Если верить Instagram[2] этот парень предпочитает окружать себя всемирно известными топ-моделями или актрисами и устраивать дикие оргии. Он определенно не играет в Супермена и не спасает попавших в беду дев. Но хотя бы крылья прячет, чего я не ожидала от позера вроде него. Остается вопрос: почему Азраэль слоняется по нашему поместью и ведет себя тут как полноправный хозяин?
— У вас тут интересная коллекция. — Он разглядывает маленький позолоченный ящичек в стеклянной витрине. — Наследие Рамзеса II, — правильно идентифицирует ее ангел. — Шкатулка для драгоценностей его любимой супруги?
Он снова скользит взглядом по мне, а я стараюсь не дрожать. Непохоже, чтобы ангел собирался наброситься на меня и вырвать душу из тела. Еще нет. Нужно расслабиться, пока не выясню, что он задумал.
— Зачем вы спрашиваете, если и так знаете?
Холод гладкого мраморного пола ползет вверх по моим ногам. Теперь мне жаль, что я не послушала Гарольда и не переоделась во что-нибудь другое. Не в платье, конечно же. Этого мужчину лучше всего встречать в доспехах.
— Это одно из украшений, которые лежали в шкатулке? — Он переходит к следующей витрине.
Здесь мы храним любимые находки Малакая. Это последнее, что осталось после раскопок, которые наша семья финансировала в Египте в начале двадцатого века. Бо́льшая часть из них уже возвращена, а эти улетят в Каир в тот день, когда брат умрет. Так он решил. До тех пор Гарольд время от времени возит Малакая мимо них на инвалидной коляске. А иногда, когда хорошо себя чувствует, он часами рассматривает их и наслаждается.
— Да, — признаю я, потому что нет смысла скрывать от бессмертного то, что ему и так давно известно. — Чего вы хотите от меня, мистер Армитедж? Полагаю, вы явились сюда не для того, чтобы любоваться нашими семейными реликвиями.
Он вновь поворачивается ко мне и убирает руки в карманы черных классических брюк. Под проницательными глазами я отмечаю узкий надменный нос и высокомерно вздернутый подбородок. Пиджака на нем нет. Плечи широкие и сильные. Белая рубашка плотно облегает четко очерченную грудь и узкую талию. В отличие от меня, Азраэль до смешного много усилий потратил на свой внешний вид. Закатанные рукава открывают взору татуировки на предплечьях. Длинные полосы разной толщины исчезают под тканью, и я готова поспорить, что они тянутся по всему накачанному телу. Между ними видны точки и завитки, и я могу руку дать на отсечение: каждая точка, какой бы крохотной ни была, несет определенное значение. Если он позволит на них взглянуть, я могла бы их расшифровать. Я не просто так владею множеством мертвых языков и кодов. Уверена, эти татуировки рассказывают историю. Его историю.
— Я бы хотел воспользоваться вашими услугами. — Его мелодичный голос ласкает мою кожу, хотя парень все еще стоит довольно далеко.
— Вы не сможете себе позволить мои услуги, — отвечаю я, мысленно проклиная Гарольда за то, что сразу не отказал ангелу. — Я не веду дел с бессмертными.
Раздается веселый смех, и у меня вверх по шее бегут мурашки. Теперь Азраэль шагает навстречу, а мне приходится собраться с духом, прежде чем посмотреть ему прямо в лицо. Как бы то ни было, но никто не обладает иммунитетом от красоты ангелов. Платиновые волосы обрамляют слегка загорелое лицо с правильными чертами. С одной стороны они распущены, а с другой — заплетены. Он на голову выше меня. Дерзкие глаза цвета зеленого мха внимательно следят за мной.
— Вы выглядите намного моложе, чем есть на самом деле.
Высокомерный козел. А вчера он этого не заметил? Я воздерживаюсь от комментариев, потому что Гарольду не следует знать о моем приключении с демоном. Я выжила, вот что главное. Как назло, этим я обязана Азраэлю. Терпеть не могу оставаться в долгу.
— Вы тоже, — коротко парирую я и радуюсь, когда Селкет толкает его, чтобы парень немного отошел назад.
— Я ничего ей не сделаю, красавица моя. — Он успокаивающе кладет руку на голову моей собаке. Та трется мордой об ангельскую ногу в знак приветствия, а он улыбается, как будто точно знал, что ни одно создание женского пола не способно перед ним устоять.
Надо будет потом серьезно с ней поговорить. Мы так бесстыдно не бросаемся на шею мужчинам. Не хватало еще, чтобы она ему руку облизала. Впрочем, винить собаку за такой энтузиазм я бы не смогла. На вкус он, наверное, так же хорош, как выглядит и пахнет. Я бы предположила, что Азраэль года на три-четыре старше меня. То есть ему, наверное, двадцать семь или двадцать восемь. Столько же, сколько Малакаю, и тем не менее они как небо и земля. В этом экземпляре, стоящем передо мной, буквально кипит энергия. Понятно, что его молодость — обман. Бессмертные остались в том возрасте, в котором были, когда Атлантида затонула, а они сбежали на материк. На секунду я задаюсь вопросом, каково это — не стареть почти две тысячи лет. Мне двадцать четыре, и иногда я просто дождаться не могу, когда стану старше. С течением времени бремя ответственности давит сильнее или слабее? Что касается меня, с уверенностью могу сказать лишь одно: когда однажды я буду сидеть в кресле перед камином в гостиной Пикстон-Парка и рассказывать своим внукам, что по этим коридорам ходил ангел, Малакая рядом со мной не будет. Эта мучительная мысль приводит меня в чувство. Я направляюсь вперед:
— Я провожу вас к выходу. Сейчас я не принимаю заказы. Вам не стоило утруждаться и приходить сюда.
Когда я прохожу мимо, Азраэль ловит меня за руку. На мне только футболка, и тепло мужской ладони горит на коже, пока он наклоняется ко мне.
— Мне было не трудно. Однако я надеялся на разговор с вами наедине. Хочу сделать предложение, от которого вы не сможете отказаться.
— Тогда, к сожалению, вынуждена вас разочаровать. Я могу отказаться от любого предложения.
Я держусь подальше от богов, ангелов, джиннов и прочих бессмертных созданий, которые со времен ухода Атлантиды под воду живут среди людей. Достаточно и того, что мне известно об их существовании.
— От этого — нет, — улыбается Азраэль. Не нежно и не очаровательно. На самом деле это вообще вряд ли назовешь улыбкой, и от страха у меня едва не подламываются колени.
На самом деле распознать бессмертного не так уж и трудно. Просто большинство людей видят исключительно то, что хотят видеть, поэтому от них ускользают важные детали. Чаще всего они поступают так от страха, ради удобства или от невежества. Стоящий напротив меня ангел даже не пытается скрыть свою особую ауру. Его фигуру окружает мерцающее сияние, а в глубине глаз пылает огонь. Я всегда надеялась, что мои пути никогда не пересекутся с путями бессмертных. Но это не означает, что я не изучала информацию о них, поскольку величайший грех человека — закрывать глаза перед действительностью. Пока родители были живы, они сами занимались с нами во время экспедиций. В Пикстон-Парке эту задачу взяли на себя бесчисленные репетиторы. Можно смело сказать, что я ходячая энциклопедия.
Поэтому мне прекрасно известно, кто такой Азраэль Армитедж. Это ангел смерти. Он отделяет душу человека от тела, когда тот умирает. Он вычеркивает их имена из Книги жизни и тем самым несет с собой их окончательную смерть. Кстати, для этого Азраэлю даже не нужно к ним притрагиваться. Бьюсь об заклад, он выполняет свою работу одним щелчком пальцев.
Меня сковывает холод, как только я осознаю, зачем он явился. Ошеломленная, смотрю ему в глаза, а Азраэль довольно улыбается. Эту улыбку нельзя истолковать неправильно. Она настолько же язвительная, насколько ледяная.
— Думаю, мы договоримся, — произносит он медовым голосом.
— Гарольд. — Я оборачиваюсь к нашему дворецкому, который с окаменевшим лицом застыл чуть позади меня. — Пожалуйста, распорядись, чтобы в гостиную принесли чай и сэндвичи. Нам с мистером Армитеджем нужно обсудить кое-что важное.
Я никогда этого не допущу. Бессмертные не умирают просто так, сами по себе, но их можно убить и они могут скончаться от болезни. Если ни того ни другого не происходит, то они живут вечно. Пусть я и не боец, но довольно хорошо обращаюсь с ножом, который обычно ношу на поясе. Если понадобится, я воткну его прямо в черное сердце ангела, прежде чем он успеет приблизиться к Малакаю. Вероятно, для этого подойдет и нож для писем из моего рабочего кабинета.
Гарольд с облегчением выдыхает. Он намного раньше сообразил, что понадобилось ангелу смерти. Теперь дворецкий придерживает Селкет за загривок, не давая последовать за нами, что ей явно не нравится. Вот только я уже сомневаюсь, чего она хочет: защитить меня или поприставать к ангелу.
— Идемте со мной, — приглашаю я.
Азраэль шагает за мной по роскошным коридорам.
— Великолепное поместье, — замечает он некоторое время спустя.
— Да, — коротко откликаюсь я.
Нет настроения для светской беседы. Пикстон-Парк уже несколько поколений принадлежит семье моего отца. Наши предки состояли в родстве с пятым графом Карнарвоном. Нынешний граф, дядя Джордж, после смерти родителей взял на себя опеку над нами и разрешил нам и дальше жить здесь, хотя его жена, тетя Фиона, предпочла бы видеть нас в замке Хайклер, родовом гнезде Карнарвонов, и заботиться о нас там. Но мы с Малакаем пожелали остаться в том месте, где были счастливы вместе с мамой и папой. Я отказалась учиться в частной школе, куда обычно поступали девочки нашей семьи, потому что мы не хотели разлучаться. Граф распоряжался нашим состоянием до совершеннолетия Малакая. В двадцать лет он поступил учиться в Лондон, в то время как я осталась с Гарольдом, прислугой и учителями в Пикстон-Парке. Брат приезжал домой почти каждые выходные. Мы с ним всегда планировали уехать обратно в Египет, но вскоре он заболел.
История нашего рода тесно переплетена со страной на Ниле. В 1914-м пятый граф Карнарвон получил лицензию на проведение раскопок в Долине царей. Он финансировал раскопки Говарда Картера, пока в ноябре 1922 года тот не обнаружил гробницу Тутанхамона и тем самым навлек на нашу семью проклятие фараонов. Под ним я имею в виду не вздор о том, что многие участники умерли при странных обстоятельствах, а проклятие страсти. С тех пор Египет нас не отпускал, и какой-нибудь член семьи почти всегда находится в стране Нила. Этот край околдовал всех нас. Поэтому родители даже назвали меня в честь Нефертари, любимой супруги фараона Рамзеса II.
— Вы достойны имени Великой царицы, — прерывает мои размышления Азраэль.
Я хмурюсь. Он правда считает, что комплименты смягчат меня перед шантажом, который он замышляет?
— Вы умеете читать мысли?
— Увы, нет, — невозмутимо отвечает ангел. — Этим даром обладают только боги. Если пересечетесь с Гором, я бы на вашем месте проявил осторожность. Он бывает весьма бестактен.
— Благодарю за предупреждение, — огрызаюсь я. — Навряд ли он забредет в холодную Англию.
— К сожалению, он околачивается в моем доме в Лондоне чаще, чем мне бы того хотелось. Этому парню нравятся английские женщины.
Я закатываю глаза:
— Эту информацию могли бы оставить и при себе. Просто скажите мне, чего хотите, и ступайте своей дорогой.
— Зачем так грубо, Нефертари? — Мы равняемся с дверью в гостиную, и он открывает ее передо мной, хотя в этот момент подбегает слуга. — Я просто хотел поболтать. Вы, кажется, слегка напряжены. Утомительный перелет? Возьмите в привычку летать бизнес-классом. Это гораздо комфортнее.
Какой же напыщенный придурок!
— Тарис, — говорю я, чтобы не намекнуть, насколько было бы полезнее для окружающей среды, если бы он пользовался своими крыльями, вместо того чтобы, как Крёз[3], летать на самолете. Возможно, стюардессы даже помогли ему присоединиться к клубу высотной мили. Я отгоняю от себя непристойные образы, которые появляются у меня в голове. — Все зовут меня Тарис.
«Нефертари» звучит как-то слишком пафосно, хотя мало кто знает, кто моя тезка.
— Как хорошо, что я не все.
От последовавшей за этим улыбки я едва не спотыкаюсь, но и только. На мужчин вроде него у меня иммунитет. В большинстве случаев за симпатичным фасадом кроется огромное ничто. Кому-то покажется, что это предрассудки, однако, судя по моему опыту, чистая правда. Красивые мужчины редко утруждают себя тренировкой мозга. Они и так получают все, что пожелают. Лично я не читала еще ни одной статьи об ангелах, в которой бы упоминался их впечатляющий интеллект.
Мы переступаем порог комнаты, куда практически сразу две горничные подают чай и сэндвичи. Я не собираюсь обслуживать этого типа, поэтому наливаю напиток только себе. Потом откидываюсь на спинку дивана и сжимаю чашку обеими руками. Мне холодно от страха, но я ни за что этого не покажу. На арабских базарах я торгуюсь за каждую монету, вот только сейчас мне предстоит самая важная сделка в жизни. Плевать, что ангел попросит за душу Малакая, я ему это достану.
Если Азраэля и задевает моя грубость, виду он не подает. Самостоятельно наливает себе чай и добавляет немного молока. Потом берет два сэндвича с огурцом, откусывает от одного и с наслаждением жует.
— У тебя весьма необычные серебряные глаза, — прожевав, нарушает он молчание и переключается на дружеское обращение: — На самом деле я знаю только одну женщину с такими же глазами, и ты поразительно на нее похожа, разве что стиль в одежде у нее был немного другой.
— Если не ошибаюсь, она не имела права голоса относительно того, во что одеваться. В конце концов, ей требовалось нравиться Рамзесу. Думаешь, она бы оставалась его любимой женой, если бы носила что-то не в его вкусе?
— Наверное, нет, — признает Азраэль. — Рамзес II умел проявлять упрямство, когда дело касалось его потребностей.
— Хватит нести чушь! — рявкаю я. — Между прочим, причина этого сходства лишь в том, что кто-то из моих почтенных предков не смог удержать в штанах свой репродуктивный орган и сделал ребенка какой-то египтянке. Но готова поспорить, что тебе это давным-давно известно.
Азраэль ухмыляется в ответ на не самое приятное объяснение моего существования.
— По крайней мере он признал своего бастарда… и только посмотри на себя. Ты бы могла сейчас жить в каком-нибудь поселении бедуинов.
Я прикусываю язык. И пусть этот разговор ни к чему не приведет, но он прав. Во мне гены египетских предков проявились особенно сильно. Да, кожа у меня очень светлая, но волосы длинные, прямые и, главное, цвета воронова крыла, плюс серебряные кошачьи глаза Нефертари. Они упоминаются не в одном письменном источнике. Даже ее муж Рамзес II написал о них стихотворение своей любимой супруге.
— Чего ты хочешь? — обрываю его рассуждения. А нечего ко мне подлизываться.
Азраэль с довольным видом отпивает еще глоток чая и отставляет чашку в сторону.
— Время твоего брата вышло. Полагаю, ты в курсе.
— Это просто обострение. Через несколько дней ему снова станет лучше, — пренебрежительно откликаюсь я. Не позволю ему увидеть боль, которая разрывает мне сердце от этих слов. Ни в коем случае.
— Последний рывок, я бы сказал. Его душа готова уйти, но дух не хочет оставлять тебя одну.
— Его дух сильнее, чем тело и душа, — в отчаянии заявляю я. — Малакай борется. Ты не получишь его душу.
— Это не мое решение.
— Тебя прислал Осирис? Не многовато ли усилий ради одного человека?
Каждое слово обжигает мне горло. Осирис правит миром мертвых и вместе с тем является одним из аристоев. Пока брат, Сет, его не расчленил, он руководил девяткой главных египетских богов, Эннеадой, куда входят древнеегипетские божества-создатели.
Азраэль расслабленно делает еще один глоток чая.
— Да, прислал, — помедлив, подтверждает он.
— Так почему же ты просто не заберешь душу Малакая? — Пальцы у меня дрожат так сильно, что приходится поставить кружку, чтобы не расплескать чай. Мне хочется схватить ангела и потребовать, чтобы он исчез отсюда, но я лишь вонзаю ногти в ладони.
Азраэль поднимается и направляется к окну. Мимо меня проносится облако его аромата. Это тот же запах, что и вчера вечером. Запах пустыни после одного из редких ливней. Свежий и одновременно пряный. Странно, насколько мне известно, парень предпочитает жить в Лондоне.
— М-да, почему же я просто ее не заберу. Хороший вопрос. — Он разворачивается ко мне, но облокачивается на подоконник. Позади него высокие клены покачиваются на ветру уходящего лета. Еще немного, и они потеряют все свои листья. — Есть кое-что, чего Осирис желает сильнее, чем душу твоего брата.
У меня внутри все напрягается от этих слов.
— И что же это?
— Аристои ищут одну вещь, которую мы потеряли уже очень давно, и по какой-то причине они считают, что ты сумеешь ее найти. — У Азраэля такой скептичный взгляд, что я понимаю: он это мнение не разделяет.
— Насколько давно? — хватаю я приманку, как собака — кость. Ради Малакая я бессмертным и звезды с неба достану.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Египетские хроники. Скипетр света предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
