Все о мире Ехо и немного больше. Чашка Фрая

Макс Фрай, 2018

Эта книга – проект искусствоведа, художника и писателя Александра Шуйского. Она представляет собой 33 интервью с Максом Фраем, сделанные на протяжении трех лет. Вопросы задавал не только автор, но и читатели книг Макса Фрая и блога Александра Шуйского; благодаря им, разговор вышел за рамки диалога. Формально каждая глава посвящена одной книге, фактически – всему на свете и некоторым другим интересным вещам.

Чашка пятая

«Жалобная книга»

О трикстерах

Трикстер — «ум без чувства ответственности», антигерой, ловкач, нарушитель установленных законов, джокер.

Некто, для кого процесс игры важнее, чем сама игра, ее ставки и результат.

Самый известный, пожалуй — Локи, породитель конца света, лживый бог, предатель. Основная палка в колесах деяний асов.

Знаете, что есть «Жалобная книга», о которой сам автор говорит, что это «единственная его книга, которую он хотел бы отменить»?

Если не она сама — трикстер среди других книг Фрая, то она, по крайней мере — поиск трикстера. Она ищет его на протяжении всего текста, шарит, как лучом прожектора, перескакивает с персонажа на персонаж, и, что самое интересное, Макса за находку не считает.

А ведь кто есть сэр Макс из Ехо? Джокер, конечно же. Вырванный Джуффином и компанией из очень широкого рукава — вероятности? всего-на-свете-возможности? — осуществленная выдумка.

Во всяком случае, везде он выступает в этой роли. И в большинстве книг его основная миссия — спасти мир вообще или небольшой его участок в частности.

А в «Жалобной книге» трикстер не он. В «Жалобной книге» он как раз — более чем лирический герой, со всеми плюсами и минусами этого амплуа. И что ему совсем несвойственно, в этой книге он живет в одном и том же чувстве постоянно, причем таком сильном, что необходимо пожирать чужие чувства-судьбы, чтобы заглушить это единственное, доминирующее: панику. Всю книгу он паникует (хотя и держится молодцом).

Самое точное описание трикстера, которое я когда-либо видел, звучит вот так:

«Заратустра танцор, Заратустра легкий, машущий крыльями, готовый лететь, манящий всех птиц, готовый и проворный, блаженно-легко-готовый».

И в него превращается Юра-Чингизид.

Причем превращается после того, как отправляется на подвиг во имя всеобщего дела накхов, потягаться с неизвестной ведьмой. То есть встает на классическую позицию героя.

Возвращается он из этого похода в совершенно другом состоянии, он весел, взъерошен, напряжен и расслаблен одновременно, «блаженно-легко-готовый». И то, что он делает, скорее не спасает мир накхов, а подрывает его к чертовой матери, но одновременно — дает выход, то есть все-таки спасение.

В мирах Стругацких есть персонаж, которого я вспоминаю, когда «не идет». Все, что угодно, от текста до настроения. Это Вечеровский. Стильный, язвительный, нарушающий все мыслимые правила кофеман и пижон, для которого ответом на любые неурядицы служит слово «работа», благо таким, как он, для этого нужны только карандаш и лист бумаги.

Абсолютно бесстрашный, веселый, взъерошенный, напряженный и расслабленный одновременно, блаженно-легко-готовый.

Дело в том, что он — тоже трикстер, хотя вряд ли Стругацкие имели в виду именно это. Причем в абсолютно классическом смысле, потому что чем он, собственно, занят: он противостоит отмене конца света, потому что ему, видите ли, не нравится то, как этот конец света отменяют.

То есть по сути Вечеровский гробит мир — в пределе. При этом — противостоит трусости, насилию, панике, да чему только не противостоит. Я как читатель всегда, с самого первого раза, был и остаюсь на его стороне.

То, что на позиции трикстера стоит такой несомненный герой и спаситель мира как Шерлок Холмс, причем в последние годы — особенно на этой позиции, ведь первое, что звучит в его адрес в новейшей экранизации — фрик, — уже даже не удивляет.

Но вот до Холмса я, пожалуй, не могу вспомнить настолько очевидного одновременно «против всех обычаев» и «спаситель и герой».

И даже он, как я читал, на свое время как раз должен был хорошо вписаться в общую картину, потому что это общая картина была «джентльмен-любитель знает и умеет в рамках своего всего лишь увлечения гораздо больше, чем профессионал, которому за это платит государство».

И, кстати, это всегда одиночки. Я хочу сказать, что спасают они не людей, а именно ситуацию, мир. Вечеровский принимает работы, но до душ его коллег и до того, пойдут ли они вместе с ним, ему дела нет. Накх Чингизид взламывает систему, замыкает пространственно-временной парадокс, но уходит один. Холмс — ну, Холмс вообще регулярно заявляет, что его увлечение — просто альтернатива кокаину.

Их эгоизм настолько абсолютен, что становится антиэгоизмом в пределе, в рамках мира, а не каждого отдельного человека.

(И всем троим идеально соответствует Принц Хаоса, Рыцарь Мечей в колоде Таро, если уж на то пошло).

Это совершенно новое в литературе поколение трикстеров, появившееся сравнительно недавно: одиночка, эгоист, мизантроп, чрезвычайно деятельный, очень профессиональный персонаж, который идет вразрез со всеми правилами и традициями, но вскрывая систему изнутри, отменяет конец света, хотя иногда ставит себе цель совершенно противоположную.

При этом, замечу, трикстеры эти живучи настолько, что даже убивший их автор не в состоянии не воскресить своего персонажа. Вечеровского не убрать даже прямым попаданием метеорита.

Процесс игры для них важнее, чем ставки или результат.

И знаете, я как-то им очень верю.

Холмсу, Вечеровскому, накху Юре.

Если конец света и можно чем-то отменить, не в панике, а по-настоящему, то это самой игрой, а не сорванным кушем. Белой рубашкой, чашкой кофе, прямой спиной, работой в любых условиях.

Ну и вопросы.

Вопрос читателя: В околоцигунских кругах я встречал людей, умеющих влезать в чужую шкуру. Правда, с целью лечения, а не для проживания чужой жизни. Книги Фрая эти товарищи всегда воспринимают как суровый реализм. И вообще не понимают, почему на полках они стоят в разделе фантастики.

Возможно ли научиться некоторым техникам накхов или все-таки это некий природный дар?

Макс где-то в середине книги рассказывает о том, что все бытовые проблемы идут у него под грифом «неважное». Именно поэтому деньги как бы сами собой зарабатываются, в его городе почти не бывает пробок, если надо срочно решить какой-то вопрос, нужные люди сразу же попадаются на пути. У меня у самого иногда так получается. Но чаще все-таки увязаю в бытовухе. Меня часто выбивает из состояния игры в состояние серьезной, трудной взрослой жизни. Как научиться задерживаться в игре дольше? Или вообще остаться в этом состоянии навсегда?

М.Ф.: Мне кажется, влезать в чужую шкуру могут довольно многие. В разной степени, конечно. Большинство — эпизодически и, скажем так, не по собственному желанию, а когда «само» накатит. На некоторых «само» не накатит никогда. Но это — вопрос желания, намерения и практики (как вообще все).

Насчет сурового реализма товарищи правы, конечно. Вообще, хорошо, что на свете есть «околоцигунские» и прочие граждане, чей опыт восприятия хоть немного выходит за рамки так называемого обыденного. От этого ощущение, что постоянно разговариваешь с ямкой, которую сам же перед этим и вырыл с целью сообщить ей очередной медицинский факт об ослиных ушах царя Мидаса, сменяется пониманием, что ты на самом деле сидишь на подоконнике распахнутого окна и разговариваешь с людьми, идущими по улице. Это большая радость — полноценный диалог.

А вопрос, как научиться задерживаться в игре дольше — это вопрос всей жизни. Я имею в виду, мы все этот вопрос так или иначе всю жизнь решаем (ну или не решаем и живем очень плохо, скучно и трудно), потому что умение не поддаваться сокрушительной заземляющей силе материального мира — это же не разовый фокус, а процесс, который должен идти всегда. Остановился — ушел на дно, выныривай и начинай все сначала.

Штука в том, что книжному Максу противостоять этой заземляющей силе довольно легко. И не потому, что он книжный персонаж, а потому, что его жизнь действительно наполнена вещами гораздо более важными, чем всякая «трудная взрослая жизнь». Не всем настолько везет — чтобы вот так сразу обрести свои прекрасные сверхценности, на фоне которых меркнет все остальное. Но «не везет» — это вовсе не означает «ничего не получится». Просто на первом этапе будет гораздо трудней. И в такой ситуации очень здорово иметь возможность обратиться за практическим советом к тем же «околоцигунским товарищам», например. Даже простейшие дыхательные практики делают с нами (людьми) такие чудеса, что пару лет спустя сами себя не узнаем. При том, что через пару лет — это по-прежнему будет только самое начало пути. Потрясающая перспектива.

Вопрос читателя: Как сейчас автор думает-видит-чувствует: «слизнуть судьбу» — действительно значит лишить кого-то шанса на бессмертие?

М.Ф.: Хороший вопрос.

Автор сейчас думает, что «Жалобная книга» — единственная его книга, которую он хотел бы отменить. Чтобы она исчезла отовсюду, включая читательские головы — и все.

Потому что эта книжка — неправда. То есть даже хуже — полуправда. Местами настолько достоверная, что вместе с этой достоверностью как по маслу идет и полная чушь — вот про это пожирание людей целиком, вместе с бессмертной душой, в частности. Штука-то в том, что способность «читать» других людей, «слизывать их судьбы» есть у многих; не в таком объеме и не с такой четкостью воспроизведения, как у книжных накхов, но все-таки это довольно распространенное умение. И одновременно вот это состояние полубесчувственности, отстраненности от собственной жизни — оно тоже очень многим знакомо. И у большинства читателей происходит мгновенное, полное узнавание по одному из этих пунктов, а то и по обоим сразу: точно! Правда! Все так и есть!

А оно не «точно» и не «правда». Наше узнавание обоих описанных состояний вовсе не означает, будто одно проистекает из другого. Эти штуки вообще не взаимосвязаны. Никак!

Не то чтобы автор сел на табурет, напряг гениальный мозг и всю эту пугающую хрень зачем-то выдумал, а теперь жалеет, что не выдумал чего-нибудь поинтереснее. Напротив, автор ничего не выдумывал, а радостно записывал все, что с условного неба на него валилось. В итоге автор написал книжку и был ею очень доволен, а какое-то время спустя внезапно пришел в себя, как после тяжелой болезни, отягощенной бредом и галлюцинациями. Просто болезнь эта протекала в пространстве текста, и бред с галлюцинациями (точнее сказать, морок) тоже касались только текста.

С тех пор автор с недоумением смотрит на эту страницу своей биографии и периодически спрашивает себя голосом дебильного мальчика из анекдота: «Мама, фто это было?»

Мама молчит. Не знает.

Пока мне более-менее очевидно только одно: эта книжка стала чем-то вроде выкупа из московского плена. В том смысле, что закончив ее, удалось наконец уехать из Москвы, где мы прожили 11 лет, и стоило только начать смотреть куда-нибудь в сторону с целью навострить лыжи, как обстоятельства тут же складывались таким образом, что уехать не удавалось. Как только вышла «Жалобная книга», так сразу все и сложилось. Мгновенно. И очень легко.

Зачем все это нужно было городу Москве — отдельный вопрос. Ответа на него у меня пока нет. Может быть, ей просто понравилось, как о ней написали в «Энциклопедии мифов», и она хотела продолжения банкета?

Конец ознакомительного фрагмента.