3:30

Макс Фетт

Каждую из этих историй рассказывают абсолютно разные люди – от мальчишки из Петербурга XIX века до молодой девушки, возможно, живущей с тобой по соседству. И даже парня, который пока еще не родился. Но у всех у них есть что-то общее. Что-то страшное и не поддающееся пониманию. Секреты? Скелеты в шкафах? Или общая судьба? Ты узнаешь это только в самом конце. Или поймешь раньше. Книга содержит нецензурную брань.

Номер девяносто девять и девять

Прошло уже около часа, но ни Сида, ни спасателей так и не появилось. Частые беглые взгляды на циферблат начинали раздражать. В кабине лифта время шло много медленнее, чем обычно, минуты здесь становились часами, а часы приравнивались к вечности. Волей не волей задумываешься о бесполезности прожитых дней.

Застрявшие пассажиры по очереди теребили кнопку вызова диспетчера. Как и следовало ожидать, у мужичка на том конце приемника сдали нервы.

— Сидите там и не рыпайтесь, иначе я оборву хренов трос, из-за которого вы все еще живы! — он положили трубку и больше не отвечал.

«Плохой день», — подумал я.

Ума не приложу, для чего принял заказ и зачем подписался на подработку месяц назад? Два часа ночи — и вместо того, чтобы нежиться в теплой постели, я поехал на другой конец города отвозить красную коробку.

— Да. Именно красную, — прокричал Джимми из подсобки.

— За каким чертом ему нужен красный кусок картона? — спросил я, завязывая шнурки.

— Вот ты, когда покупаешь в аптеке презервативы с клубникой, фармацевт тебя спрашивает, почему именно этот вкус? — Не знаю, что меня напугало больше: вполне логичное высказывание Джимми, что случалось крайне редко, или тот факт, что он правильно назвал вкус гандонов, которые я купил только вчера?

— Логично, — спорить было не о чем. Правило «Клиент всегда прав» работало тут безотказно.

Повозившись с открытием двери ногой, из подсобки вышел Джимми с коробкой в руках.

— Ты хоть знаешь, что внутри? — поинтересовался я, отодвигая листья разросшегося папоротника у пуфиков. — Не хочу в случае чего выплачивать тучу денег за разбитую вазу какого-нибудь Кунь-Мунь-Чина.

— Не парься, — Джимми всегда так говорил. Даже когда сбил старушку на пешеходном переходе, будучи в стельку пьяным. Той ночью мы шесть часов просидели в участке, доказывая офицеру, что бабка появилась из воздуха. — Там вроде какие-то бумаги и ручка.

— Снова перьевые ручки дарят. Совсем фантазии нету.

— Нет, — он взял с ресепшена планшет, где было указанно содержимое посылки. — Обычная шариковая ручка и полдюжины бумаг, — его губы скривились в пустой улыбке, которую обычно показывают банкиры, отказывая в кредите.

— Обычная шариковая ручка?

— М… да.

— В два часа ночи на другой конец города?

— Верно, — этот черт смеялся надо мной.

— Я домой, — достал ключи от машины и зашагал к стеклянным дверям позади меня.

— Клиент обещал дать сто баксов чаевыми, — крикнул Джимми вдогонку.

— Точно, — я ударил себя по затылку и вмиг вернулся к ресепшену. — Посылку забыл. Давай сюда, — он вцепился в нее.

— 50 на 50!

— Ну и мелочная же вы тварь, Джим. Ради каких-то полусотни долларов и родную мать продадите.

Он всегда мне не нравился. То заберет последний пончик в обеденный перерыв, теперь это.

— 40 на 60, — Джимми подтянул коробку к себе.

— Согласен. 50 на 50 будет честно, — попытался вырвать ее из когтистой хватки.

— 40 на 60, — наставал он.

— Ландо! — согласился я. Джимми расцепил лапы.

— Послушай, а я уже был в этом отеле, — начал он, поправляя указательным пальцем оправу очков и глядя на адрес. — Ходил туда с одной девчонкой, — от того, как он прикусил нижнюю губу, стало не по себе. — Не важно. Как зайдешь в вестибюль, иди к лифту и поднимайся на девятый этаж…

Я смотрел в потолок с пальцем в носу и открытым ртом. Истинное блаженством наблюдать, как Джимми закатывал глаза, прерывая супер-важный брифинг.

— О интеллект попер. Иди отсюда.

Засунув ящик подмышку и стуча по нему, как по маленькому барабану, я вышел из офиса почты.

«Сорок баксов — тоже в порядке, — подумал я. — Хватит на коврики в машину, а денек без супа из пакетиков желудку только на пользу».

Приехав по указанному адресу, припарковался напротив отеля.

«Туда обратно, никто не заметит», — решил я. Естественно нашелся прыщавый паренек в бабочке с пятном от соуса, попросивший переставить Минивэн подальше от главного входа. Подрабатывая парковщиком ему походу и в голову не приходило, что влезать по пояс в пассажирское окошко и презрительно причмокивать — тянет, как минимум, на выбитые зубы.

— Ваша… машина, — с презрительной утонченностью говорил он, — распугивает клиентов от нашего отеля, — я взял салфетку и одним резким движением вытер остатки майонеза под его носом. Дернись палец чуть быстрее, и его усики загорелись бы синим пламенем.

— По-моему, не в тачке дело, — завел машину. — Переставлю сейчас. Отвали.

Переехал чуть дальше, остановился у прилавка с бижутерией. Бородатый дед в рваной куртке разложил на картонной коробке свистнутые украшения и без конца оглядывался по сторонам.

— Прикупи сережек для бабы, братишка, — предложил он, как только двигатель заглох.

— Как только она появится, так сразу прибегу к тебе, — ответил я, взял посылку и вынул ключи.

— Перчатки труднее найти, чем бабу. Смотри, завтра появится, а я слиняю.

Последнее, что хотелось — это подходить к его прилавку на коленках. Запашек недавно съеденной кошки долетел до мен ещё в машине, несмотря на это, внутри щелкнул тумблер «насрать» и я развернулся. Ведь если не купить у него что-то сейчас, то на обратном пути он задолбает вдвое сильнее. По крайней мере, такого объяснения мне хватило.

— Насрать. Показывай, что там у тебя.

От былого напора не осталось и следа. Рот бездомного открылся, грязные пальцы держали коробку, а взгляд был направлен в сторону моей машины. На всякий случай вернулся и закрыл дверь на ключ.

— Вот и вали! Никто тебе не даст, без украшений! — закричал он, когда я повернулся спиной.

— Господи, щас я куплю что-нибудь. Орет ещё на меня.

Вернулся к прилавку, а бомж снова вырубился. На всякий случай проверил, не идет ли к нему какой-нибудь провод питания. Потом приподнял пакет, который закрывал содержимое коробки.

— Пусто. А товар где? — дед молчал. Помахал ладонью перед глазами — бесполезно. — Я не коп, честн слово, — нет реакции. Глянул на часы. — В сраку тебя, — и ушел к отелю.

Чернокожий портье у вращающихся дверей расспросил о цели приезда. Получив коротки ответ, оглядел меня снизу-вверх и фыркнул.

— У вас какой-то пунктик по отношению к курьерам? — он прочистил горло с приставленным ко рту кулаком в белой перчатке и отошел от дверей. — Очень мило.

Внутри меня встретил бронзовый петух. Он восседал на высоченных часах по типу Биг-бена, посреди фонтана. Вокруг в креслах вели разговоры постояльцы в халатах и тапочках отеля, которые по белизне приравнивались в свету в конце туннеля. Пройдя в заклеенном кроссовке по ковру века так седьмого, приблизился к девушке-администратору, раздающей ключи. Костюмчик с кроваво-красным галстуком ей шел куда больше, чем тот пиджак, что я носил с выпускного.

— Здравствуйте. Чем могу помочь? — она была первым за день человеком, кто не испытывал ко мне отвращения. Я принял позу самца (приподнял бровь и поставил локоть на ресепшен) и показал посылку.

— Лифт прямо за фонтаном, — девушка подалась чуть вперед, указывая пальцем направление, дав мне незаметно попялиться на ее грудь и прочитать имя на бейджике. На зло мне карточка была пуста.

Забрал коробку, поблагодарил ее, стараясь не дышать съеденной по дороге шаурмой с луком и потопал к лифту.

Занавески на многометровых окнах отвлекали меня, пока спускалась кабина. В сумме их бы хватило на костюмы для всех ребятишек в детском доме или на постельное белье, а их общая стоимость покрывала затраты на бесплатные столовые для бездомных.

Сигнал прибывшего лифта вернул меня. У дверей скопилось несколько человек, оценивающе косившихся на людей, с которыми им предстояло пробыть полминуты. Я тоже попал под раздачу. Калека в кресле-каталке угрюмо сверлили меня бровями (они так съехали вниз, что закрывали глаза). Внутри все по очереди нажали на кнопку с цифрой «21».

«Отлично. Сэкономлю чуть больше времени», — обрадовался я.

Свет моргнул на третьем. Лифт застрял между четвертым и пятым этажами.

От тяжелого дыхания толстяка в кресле-каталке становилось невыносимо жарко. Пот ручьем стекал по спине, забираясь в самые неудобные места. По-любому именно так чувствовали себя сосиски для хот догов в духовке. Захотелось есть. В животе закричал голодный желудок.

К избыточному весу калеки в комплекте прилагалась астма и клаустрофобия. Насчет последнего не был уверен на сто процентов. Его периодические выкрики: «вытащите меня отсюда или я тут сдохну!» натолкнули меня на это, но могло быть и так, что он просто урод.

За ним в рваных джинсах и стояла молодая девчушка. На ее черной растянутой майке стоял потертый стиркой кот под дождем с всплывающей в облаке фразой: «А счастье то где?».

«Сиделка», — посчитал я.

Представить толстяка женатым или отцом не вышло. Во всех представляемых сценариях перед его носом захлопывалась дверь, а из коридора доносились отдаляющиеся громкие шаги и женские причитания. С какой-то стороны это даже плюс (не хватало, чтобы мистер угрюмая физиономия еще и плодил таких же угрюмых отпрысков), но также стало его немного жалко. Захотелось пропустить с ним бутылочку другую и послушать, что его волновало. Впрочем, чтобы пробить его толстую шкуру отстранения от людей, пришлось бы потратить добрую треть жизни.

По незаинтересованной мине сиделки стало понятно, что работала она не из-за большой любви к профессии. Ее забитая татуировками рука лежала на плече толстяка, а вторая поправляла вылетающий наушник и подыскивала нужный трек в плеере. Из цветочков на коже и черепов при внимательном рассмотрении выстраивался образ бульдог. Тот стоял на задних лапах под уличным фонарем, закрывая полями шляпы морду. Была в нем какая-то притягательность, тайна, что-то с чем хотелось посидеть и подумать о бытие. Сколько ни пытался, не нашел в картинке конкретного смысла, как и в других. Хотя бы скоротал немного времени. Может, татуировки и существуют для того, чтобы люди тупо убивали минуты, разглядывая их?

Заводя моторчик ненависти ко всему живому, толстяк заорал что есть мочи, бросаясь оскорблениями в адрес ни в чем не повинных дверей.

— Нас скоро отсюда вытащат, — сиделка даже не пыталась. Она как с бумажки читала, не смотря на калеку.

«Если в Японии Инь и Янь, то у нас Нах и Пох, — пришло мне на ум. — Интересно, он везде так себя ведет? Есть ли шанс увидеть его лицо на двери Макдака с припиской: «Не обслуживать — Кричит на бургеры».

— Работаешь третий день, а уже меня достала! — переключился толстяк. — Мы час тут сидим, тупая девка! Посмотри на себя! Что за дьявольщина! Картинки, волосы розовые! Тебя в монастырь нахре… — он заткнулся, хватая ртом воздух, обрадовав остальных застрявших. — Ин… ингалятор!

Сиделка с лицом опытного хирурга или школьницы, которой на все наплевать (всегда путал их), потянулась к кармашку на спинке коляски.

— Вот. Вдыхайте, — она протянула ему трубку с баллончиком. — Надо в аптеку заехать, а то тут не осталось почти.

Показалось, что стена позади решила поучаствовать в беседе. Совершенно никаких эмоций. Серый лист на сером столе в серой комнате — примерно такое место представилось, услышав ее голос. Даже моя учительница из средней школы изъяснялась с большим энтузиазмом, а ведь она была немой. До сих пор не пойму, почему ее вообще взяли на эту работу.

Видя их взаимоотношениями, я кое-что прояснил. Во всяком случае с сиделкой. Молодой девушке приходилось каждый день вставать чуть ли не с первыми петухами и возиться с беспомощным толстяком на колесиках, кормить его, одевать, мыть. Платили наверняка гроши, а усугублял ситуацию скверный характер клиента. В таком возрасте у любого пропало бы желание выражать хоть что-то кроме отреченности.

— Ты бы воздух поэкономил. Нам тут еще долго торчать, — выдал стоящий в углу старикан, походивший на детектива из сериалов девяностых.

Толстяк молчал, раз за разом нервно вдыхая содержимое баллона. Детектив, раскаляя ситуацию до предела, вынул сигарету и закурил.

— Затуши! — настояла сиделка.

Не знаю, почему, но детектив вздрогнул, как если бы в душе по ошибке включил холодную воду. Как-то по пьяни я прижег сигаретой волосы на руке (на спор) и поторопился сдуть пепел, ибо горелая кожа в сделку не входила, а этот старик молча затушил ее пальцами и вернул в пачку. Сразу захотелось подыскать вакансии помощника детектива. Учиться быть брутальным никогда не поздно.

Толстяк затряс головой, как бы говоря, что так старику и надо. Он прекрасно понимал, что надежно спрятан за живым щитом из сиделки, но все равно помрачнел, когда детектив чиркнул костяшками по щетине.

Я забился угол и играл в «привлеки как можно меньше внимания». Не хватало еще, чтобы меня присоединили в брачные игры.

Надежда оставалась только на Сида. Паренек ростом со старый холодильник, в майке с AC/DC вызвался разрулить ситуацию. Никакого жребия не проводилось, более того, никто не собирался ничего обсуждать. Он сам гордо поднял палец вверх, указывая на люк, и попросил подсадить. Встал на плечи детектива и с прыжка взобрался на крышу лифта. Достав из рюкзака спортивные штаны, перемотал ими обе ладони, запрыгнул на трос, как на канат в школьном спортзале и полез. С гордостью вспомнил свои достижения в его возрасте и почесал живот.

У дверей на этажах он зависал и долбил в них что есть мочи, крича во все горло. Оставаясь ни с чем, Сид продолжал подниматься выше, пока не пропал из виду в тени шахты. Некоторое время до нас доносилось эхо его голоса. Потом даже оно пропало. Успокаивал факт, что сорвись он, и мы узнали об этом по громкому крику с приземлением на крышу кабины. Так что либо ему удалось выбраться и спасатели уже мчались к отелю, либо он висел под потолком и насвистывал песни из альбомов любимой группы.

— Нас собираются вытаскивать или нет? — не успокаивался толстяк.

— Слушай сюда, Стивен Хокинг, — детектив шагнул вперед и ткнул пальцем ему в блестящий от жира нос. — Дважды повторять не буду. От твоего нытья ничего не изменится. Сиди ровно и захлопни молотилку! — до этого старик сдерживался и обронил пару фраз, но в этот раз его глаза горели. Точно пожарные стали поливать горящий дом бензином вместо пены. Лицо толстяка покраснело от возмущения.

— Или что? — не разжимая челюсти, процедил толстяк.

«Еще одно слово и, готов спорить, он ему врежет», — понадеялся я.

Как не кстати, детектив оказался сдержанней. Вместо смачного удара он враз засучил правый рукав — и без того долго тянущееся время остановилось. Толстяк в ужасе откатился к стенке, когда как я глубже вжался в угол. Вместо обыкновенной руки из кожи, мяса и костей, из плеча торчал металлический протез с двумя серебристыми поршнями на сгибе локтя.

Никто больше не обронил и звука. Даже дышать пытались через раз. В момент, когда воздух между нами можно было резать ножом, на моем телефоне заиграла нарастающая мелодия будильника. Луи Армстронг напоминал, что жирок сам себя не растрясет и пора бы выйти из дома на утреннюю пробежку. Постоянно его отключаю, но почему-то именно в этот раз забыл.

Под звуки саксофона Луи в песне приветствовал мисс Долли, а я извивался, как пьяная змея, дотягиваясь до заднего кармана с телефоном. Сердце сжалось до размеров грецкого ореха. Снова почувствовал себя школьником, который слишком сильно хохотнул на уроке. Подумал, что слишком часто вспоминаю про школу. Наверное, это намек, что надо как-нибудь туда наведаться. Схожу на неделе, если толстяк с детективом меня не убьют.

Наконец-то выключив сраный будильник, я хотел было открыть рот, как вдруг лифт тронулся. Все синхронно подняли головы к открытому люку на потолке.

— Слава богу, — прошептал я как можно тише.

Сжав коробку, представил, как в ее стенках ютится маленькая ручка и ждет своего часа.

— Скоро, — цедил я ей через крышку, — скоро я всучу тебя твоему дебилу и уеду отсюда, — захотелось растрясти ее, чтобы обнаглевший пластик знал, как я взбешен, но только поднял руки, как заметил полный адрес:

«Красная улица 11, Отель „Адам и Ева“, номер 99.9»

— Серьезно? — в руке зазвонил телефон.

— Эй, бедолага, — прозевал Джим. Он ждал, когда я вернусь в офис с подписью получателя, чтобы закрыться и поехать домой. — Где там мои деньги?

— Ам… — не понял, кто звонит.

— Чувак, это Джим, не тупи. Я понимаю, что спать хочешь, но я-то держусь, — судя по голосу, сил у него, как и нервов — осталось немного. — Еще раз. Где деньги, Лебовски?

— Да-да, мы тут в лифте застряли, он только заработал. Ты лучше вот что скажи. Номер девяносто девять и девять в отеле — это нормально?

— Для Китайского отели — наверное. У них там народу дохрена, целых чисел на всех не хватает, вот и ставят дроби.

— Правда? — в трубке послышался тяжелый вздох.

— Чувак, просмотри все номера с девяностого до сотого. Администрация могла номер на двоих записать и так решили поделить. Или суеверия. В каких-то зданиях тринадцатого этажа нет…

— Помощи от тебя — обосраться, — ответил я и положил трубку.

Электронный циферблат показывал ярко-красные «2» и «0».

— Наконец-то, — слишком громко выдал я и замер. Соседи были заняты ненавистью друг к другу.

Лифт замедлился. Не переставая смотреть на циферблат, неосознанно сжал края посылки, оставив на ней несколько вмятин.

«Они сами знали, на что шли, когда заказывали доставку за доллар», — подумал я.

Ноль сменился двойкой. И все бы ничего, обыкновенная ошибка системы, но смущало, что кнопка «22» на панели отсутствовала в принципе.

Двери распахнулись. Перед нами предстал погруженный в темноту зал, и судя по эху электронного голоса — пустой. Детектив сделал пять уверенных шагов по тусклой дорожке света, исходящей от лампы лифта, и осмотрелся. Чуть левее выкатился толстяк, почесывая лысый пяточек на макушке. Ни к одному из них примыкать не хотелось. Быть обруганным стариком с металлическим протезом или до смерти замученным толстяком — выбор так себе. Подтянув ремень, я встал в центре.

Электронный голос оповестил пассажиров о спуске. Мы оглянулись и перед тем как двери лифта закрылись, отрезая единственный источник света, в проеме блеснул хитрый взгляд сиделки.

— Дрянь! — закричал толстяк, на полной скорости врезавшись в двери. — Открой! — пухлые кулаки задолбили по металлу. — Дай только выбраться… — заглотнул воздуха, — и тебе самой… коляска по… понадобится! Ты хоть понимаешь, кого ты кинула? Вернись и открой… сука… — тут он неожиданно затих. — Ин…

Я стоял, как вкопанный, прижимая посылку к груди и пытаясь понять, что происходит. Где-то рядом на последних издыханиях хрипел старик, стуча по груди и гремя в коляске, пытаясь дотянуться до заднего кармашка.

Тут же моя личность разделилась на два фронта, возглавляемых совестью и здравым смыслом. По мнению первой, толстяку необходимо было помочь. Ведь он человек — живое существо. Но по мнению второго он был редкостным уродом, и если даже спасти его, то сто процентов он засудит за оказание медицинской помощи без лицензии врача. Я сделаю одолжение роду человеческому, если не пошевелюсь.

То время, пока я, как Фемида на весах решал судьбу человека, толстяк затихал, катясь по границе между жизнью и смертью. В конце концов совесть влепила мне и здравому смыслу подзатыльники, взяв ситуацию под командование. Ноги самом собой шагнули вперед. Осторожно подступая на звуки обрывистых вздохов, в кромешной тьме я на ощупь отыскал коляску. Ухватившись за пропитанную по́том кожаную спинку и заякнувшись, что все утро проведу в душе, нашел кармашек, из которого сиделка доставала ингалятор. Различных таблеток и микстур, там было до жопы и плюсом внутри стоял лютый холод. Пальцы быстро онемели.

— Мужик, не помирай! Я сейчас найду что-нибудь, — убеждал я, пока рылся среди лекарств. Дебильная темень. Хуже той, где в клубе я одновременно подцепил и девочку в короткой юбке, и герпес в одной обертке.

— Он мертв, — прокуренным голосом заключил детектив. Я остановился и прислушался. Толстяк больше не двигался.

Не знаю сколько просидел на коленях с посылкой в руках. Если в лифте время лениво, но переваливалось с одной минуты на другую, то здесь оно просто исчезло. Не существовало тогда, сейчас или потом. Вместо них командовало бесконечное ничто.

Эхо тяжелых шагов детектива волнами расплывались по залу, постепенно отдаляясь куда-то вглубь. Я обернулся и увидел вдалеке прямоугольник белого света, к которому двигался старик, попутно щелкая зажигалкой.

— Смотри, дверь, — сказал я толстяку, держа егоз за все ещё теполую руку.

Поднявшись, сунул посылку подмышку и неторопливо зашагал вперед. Сил почти не осталось. Еще бы. Не спать двадцать часов, пережить за них весь этот бред и не свихнуться.

«Черт возьми, да меня теперь ничего не возьмет», — подумал я, хмыкнув.

Передо мной шел детектив, куря сигарету. Дым раздирал ноздри и горло, а от кашля казалось, что легкие вот-вот вылетят. Пока отмахивался, не заметил, как оказался перед дверь из белого света. Завоняло спиртом и по́том, прямо, как от толстяка. Или моя одежда пропахла им. Свет не проникал в зал, как лампа из лифта, а просто чистым прямоугольником занимал часть темноты.

— Детектив туда ушел? — спросил я у ничего.

Я поднял кисть и медленно вонзил пальцы в свет. Почувствовал странный холод, хотя обычно свет теплый. Или нет? Погрузился по локоть, потом по плечо, и вот уже миллиметры отделяли мое лицо от того, что скрывалось там. Глубоко вздохнул и шагнул внутрь.

Прищурился от яркости. Походило на вечера, когда копы находили меня в парке и святили фонариком в глаза. Кроме растекшегося по всему помещению белого цвета и размытых фигур среди него ничего нельзя было разобрать.

— Он великолепно подошел на эту роль, — голос показался знакомым, но не мог понять почему. — Мистер Гловер, моя сестра уверела, что вы талантливый, но настолько! Я, если говорить откровенно, до самого конца в вас сомневался.

— Готовься к худшему, — ответил размытый силуэт. — Кажется, так они говорят.

— Верно подмечено, — ухмылялся кто-то второй.

— Мальчики, неужели вы подружились? — искренне удивляясь, с вопросом присоединился кто-то третий с женским голосом. Глаза понемногу привыкали, но я все еще не разбирали, кто есть кто.

— А мы разве ссорились? — спросил размытый силуэт пошире.

— Не припоминаю, — прохрипел силуэт поуже.

— Ты ему пару конечностей оторвал. Неужели позабыл.

— Любимая, ты же знаешь, что в нашем деле любое не вечное — это мелочь. Зато смотри, на что мы их заменили, — послышались постукивания ногтей о металл. — С такими деталями он прослужит нам на радость много дольше.

— Кхм-кхм, — прочистил горло, чтобы привлечь их внимание. Пятно поуже повернулось ко мне, став немного шире. На размеры пятна пошире тот же прием не повлиял.

— А вот наша звезда пожаловала, — женский голос был направлен в мою сторону. Я протер глаза, и картинка наконец заиграла четкими контурами. У белой стены слева на обеих ногах стоял толстяк и ехидно улыбался, поддерживая штаны. Справа садясь на белый стул, об металлическую ладонь тушил сигарету детектив. В центре, опираясь на белый подоконник, пустым взглядом смотрела сиделка.

— Ну что же ты тут стоишь? — подбежал ко мне радостный толстяк. — Присаживайся. Присаживайся, я тебя прошу! Думаю, ты порядком устал, — он жестом приказал детективу уйти со стула. Тот с неохотой поднялся и пристроился рядом с сиделкой.

— А я… А вы… А она… А вы кто? — на секунду подумал, что уснул в той темной комнате и все это мне снится. Ущипнул себя за локоть с такой силой, что из глотки порезался слабый писк, но никто не исчез.

— Ты не спишь, — уверил детектив. — Поверь, я проверял, — он поднял оба протеза вверх и засмеялся. Все остальные странно на него посмотрели.

— Мой подручный хотел сказал, что ты не спишь. Скажу больше — все еще жив, — эта его фраза меня насторожила. Не каждый день меня радовали такими новостями. Он заметил, как я заерзал на стуле, и рассмеялся. — Тебе ничего не угрожает. Поверь. Все это была лишь игра.

— Игра?! Вы померли у дверей! Я же видел!

— Неужто у тебя кошачьи глазки? — ехидно улыбаясь, спросила сиделка. Я прокрутил в памяти, как толстяк задыхался в инвалидной коляске.

— Ваше тело сейчас сидит в темноте в том зале, я знаю это, потому что держал вашу руку там, — указал на свет, через который прошел минуту назад, но на его месте оказалась сплошная белая стена. На этот раз засмеялись все трое, оставив меня в дураках.

— Это наш фокус, — заявил толстяк, вытирая навернувшиеся от смеха слезы. — Тебе не стоит так переживать. Я — жив: дышу, разговариваю и хожу на здоровых ногах, — он слегка подпрыгнул и с грохотом приземлился на белый пол. — Видите?

— Да-а, — протянул я, не в силах поверить собственным глазам.

Конец ознакомительного фрагмента.