Не боги

Макс Игнатов, 2022

Неизлечимо больные люди… Почему именно они, превозмогая страдания, решились пойти на столь отчаянные поступки? Что тому виной: дефицит правосудия или потребность в возмездии? И неужели людям действительно не понять чужой боли – пока боль не коснется их самих?

Глава 12

Когда во время ужина Либерман указал на маленького старичка, сидящего через два стола от них, даже Вадеев, знающий всех и вся в центре, его не признал.

— Что-то не помню такого. Он давно здесь?

— Васенька, отвернитесь, пожалуйста, — кашлянув, попросил Лев Соломонович. — Давайте поговорим в палате.

Когда они вернулись, Либерман сказал:

— Его фамилия Белкин. Здесь он уже четвертый раз — и, похоже, последний. Анализы показали… в общем, вы понимаете. Он сейчас снова на терапии, там еще колют дополнительные уколы — только все это уже бесполезно. К тому же лечение очень серьезно сказалось на сердце. Начмед все ему объяснил еще месяц назад.

Начмедом он называл Ялынского.

Все помолчали.

— Сколько ему? — поинтересовался Артем.

— Вы не поверите, — Либерман снял очки и протер слезящиеся глаза. — Сорок три.

— Сколько?? — в один голос воскликнули Горбунов и Вадеев.

— Да, вот такая судьба, — покачал головой Лев Соломонович. — Болезнь его иссушила, извела, и теперь он выглядит как старик. Вообще-то Боречка — родственник моей жены.

Он вытер платком глаза и продолжил:

— А вы думали, куда я каждый вечер на час ухожу перед ужином? Мы играем с ним в шахматы. У Боречки до сих пор светлый ум.

— Его же могли выписать умирать домой, — откашлявшись, спросил Василий, — как это уже бывало.

— Боречку не выпишут, — отмахнулся Либерман, — по этому поводу с начмедом был разговор. И потом — начмеду платят деньги за лечение, зачем ему их лишаться? Но давайте к делу.

Он снова надел очки и посмотрел на собеседников.

— Чтобы вас, мои молодые друзья, не терзали сомнения, я скажу вам сразу — мы с Боречкой все обсудили. Не так давно, но в любом случае это его решение, и он от него не отступится. Совесть его не беспокоит, и позже, когда придет черед, перед создателем он предстанет спокойным и не сомневающимся ни в одном своем поступке. Надеюсь, это будет не скоро… так вот. Он все сделает, и я в нем уверен. И никто, кроме меня… кроме нас, не узнает о том, что и как произошло.

— Я извиняюсь, Лев Соломонович, — Артему было неприятно это говорить, — но… вы не давили на Белкина?

— Нет, нет, — Либерман поднял обе руки вверх, — ни в коем случае. Но спасибо вам, Артем… можно, я буду называть вас просто Артем? — Горбунов кивнул, и старик продолжил: — Спасибо за ваш вопрос. Я должен был об этом сказать. Спрашивайте меня еще, если вас что-то смущает. У нас с вами не должно быть недомолвок.

— У него есть права? Он сможет договориться с Бойко и выйти в город? Одежда есть? И насколько он силен, в смысле — морально? — на одном дыхании выпалил Василий.

— Все есть, — кивнул Либерман. — Все сможет. Я за него ручаюсь.

Они говорили еще долго: сначала о предстоящих событиях, потом кто-то рассказывал о своей жизни, потом возвращались к прежней теме, и снова кто-нибудь вспоминал былое — и так до той поры, пока дежурный врач не постучал к ним в дверь.

— Вы что тут шумите? На весь этаж гул, все уже спят.

Они переглянулись и заулыбались, как расшалившиеся дети, пойманные взрослыми при баловстве: ну, блин!

— Да, да, мы ложимся, — сказал Либерман, — извините.

Артем подумал, что так недолго и попасться: кто-то подслушает, и все! Но, кажется, пронесло.

Засыпая, он вспомнил, что за все время нахождения в медицинском центре так ни разу не позвонил Савелию. «Тоже мне, друг называется. Надо завтра обязательно позвонить, узнать, как у него дела».