Учёба по обмену

Максим Фарбер, 2021

Юная марсианка учится по обмену на Земле. Но учёба оказывается сложнее, чем она думала…

- — Вот, — сказал Тускуб, тыкая железным когтем в тяжелую кипу бумаг, под которой маленький столик прогибался и стенал (фигурально говоря). — Получи и распишись. — (Это все — вместо “привет, как дела”, и прочих формальностей, положенных по ранжиру даже в самой деспотичной марсианской семье. ” Хорош отец, нечего сказать!” Пусть она и видится с ним всего-то раз в полгода, но… Так же нельзя! Это сверх любых возможных пределов!) Аэлита в недоумении и отчаяньи закатила глаза.

— И не строй тут из себя сопливую дурочку, — жестко резюмировал отец, пододвигая документы ближе по столу. — Сказано — будешь учиться по обмену, значит, будешь. Это честь для всей Тумы, между прочим — сотрудничество с братьями-землянами.

— Учусь по обмену?!

— Ну да. Постой, а тебе что, еще ни разу не намекали? Э-э, хмм. Ну да неважно. На Лазурной планете, в какой-то замшелой глуши, в городе под названием… Как бишь его? Не помню, — Тускуб извлек из вороха бумаженций какую-то старую карту, зарылся в нее… — Да там, похоже, и города никакого нет, — сказал он, терзая сине-зеленую бороду. — Был когда-то, а теперь от него осталось только разбитое железнодорожное полотно… Чтоб тебе понятней было — это почти как наш монорельс. Только, само собою, из допотопных матерьялов… И деревня вокруг. Две-три избенки, в одной из которых кто-то живет. К этому “кому-то”, значит, мы тебя и направляем. Практику проходить…

— Но я… — Аэлита была страшно возмущена, что ей не дают слова сказать. Ерзала на месте, прыгала, вертелась на всех трех пятках, жгла Тускуба возмущённым взглядом; нервно почесывалась, даже (ДАЖЕ, Фаал!) меж бровей у нее искрило. Отец равнодушно посмотрел на девчоночью эскападу, и молвил с нажимом:

— Только никакой самодеятельности, слышишь? Сказал — на Землю, значит, на Землю. Плохо, когда такие вот… лядащие пацанки спорят с отцом, но еще хуже — когда с директором школы. А я тебе, между прочим, и то и другое. Так что прекращай хныкать; иди лучше, готовься к будущему путешествию!

… Нет, ее не пугала внезапно открывшаяся перспектива тратить новый учебный год на рысканье по заброшенным углам Лазурной планеты. Наоборот, это могло оказаться даже весело. (Аэлита подумала, как будет обходить неведомые ей, наверное, до черта грязные и пыльные, но такие, Маэцитл заешь, интересные и влекущие места — а потом сравнила это с нуждою торчать больше четырех часов за партой, согнув спину… и не могла не признать, что вылазка на Землю — это куда как лучше). Ее возмущало и раздражало лишь одно: что Тускуб (наедине с собой девочка не думала о нем как об отце) решает ее будущее, ее самой не спросясь. “Ну да, конечно. Мне всего ведь полтораста лет. А было б еще полтораста — совсем по-другому бы, голубчик, запел!” Ну да что толку мечтать о несбыточном (пока). Жизнь надо принимать такой, как она есть. “Небось с Земли ему на мое место какую-нибудь папенькину дочку подыщут… Если уже не подыскали. Поп-певицу; ” солнце мое, я твой лучик”! Вот он и пыжится, вот и пытается скрыть свою радость за внешне жестким обращением… Ой, да нуу его! Чудак… На букву Ф; фофан дурной, в смысле”.

Так думая, Аэлита втихомолку ревела в своей тесной каморке под лестницей (а что за причина была реветь, она не знала и сама, просто побудка шептала у нее внутри, что чувства-то глубоко задеты; на такое она знала только один способ реагировать — громкий плач). К утру девочка утомилась, прекратила хныкать и просто сидела, уткнувшись лицом в центральную (по-марсиански — “франнтальную”) и правую коленки. Что-то навроде покоя (если здесь, в этом обиталище, покой априори возможен) наконец-то снизошло на нее.

А потом она вдруг заметила, что уже не на жестком полу, не среди четырех тесных стен… Задница упиралась в теплый, плоский, отчасти замшелый камень. Кроссовки (которые она не помнила, когда и как натянула) утопали в полужидкой (но все же не совсем!), бурой глине. Аэлита вскинулась: ” Эге-ге! Вот, должно быть, какова эта их хваленая Синяя планета! Ну что ж, пойдем, глянем, что нас тут ждет”.

Она миновала заглохшее болото (к счастью, умудрившись не влезть в него — все три кроссовка, а также носки, были единственными. Кто бы там ни телепортировал ее сюда, сменную одежду и обувь он выдать даже не подумал. Юной марсианке, правда, это все было до Фоу-Нар-А — при случае она вполне могла и босиком пройтись, благо умела одной лишь мыслью на ходу огрублять кожу. Но школьное имущество есть школьное имущество; согласитесь, его надо беречь).

После трех с половиной часов упорного марша (земных часов, естественно — на Туме время измеряется по-другому) Аэлита увидела железнодорожное полотно. Оно и впрямь было разбито напрочь, поросло чахлой рыжей травой, ну и вообще производило впечатление чего-то безбожно старого, покинутого и людьми, и зверьми, и птицами. Правда, благодаря все той же побудке она догадалась, что это такое. “Тускуб не зря намекал… А если идти вдоль этой загогулины на северо-запад — то придешь к истокам. То бишь, к месту, где еще (возможно) живут земляне!”

Так рассудив, Аэлита протанцевала триста пятнадцать шагов, крутясь на левой ноге. Потом встала на центральную, запрыгала, как это делают земные девчонки, играя в классики. Потом еще двести два раза повертелась на правой… “Вот та-ак. И вот так, и вот так! Чтоб не скучно было!” Все дальше и дальше, пока железная дорога хоть плохо, но различима в траве…

Мимо пробежал кто-то грузный, в безразмерном угольно-черном облачении. Головной убор его был похож на самоварную трубу. Из-под крышки у этой трубы вырывался багряный свет; Аэлиту на миг обдало жаром, дымом и сажей. “Стоп”, — сказала она себе. — ” По всему по тому, что мы в школе про Землю учили, здесь такие существа не обитают”. В простом человеческом мире (куда проще Тумы, с ее-то Маэцитлами, страшными Эн-Ча и Зеркалами Тумана!) подобные чудища водиться не могут. Не должны!..

Но странности продолжались. Мимо девочки, скрежеща и чуть не разваливаясь на ходу, пробежал титан для нагреванья воды. Из него так и лились серебристые капли; несколько даже хлюпнуло ей на туфель. Нечего делать, Аэлита этот туфель сняла — скрепя сердце, ясен пень, но все же. Запихнула (вместе с носком) в рюкзак. Левую ногу сжала в суставе, подождала, пока хрустнет, потом аккуратно заложила за плечо. “На двух идти — пожалуй, еще ничего. Как-нибудь, потихоньку, перемаюсь”.

Пройдя (” по-человечески” — так это называется на марсианском школьном сленге) еще километра полтора, она вновь увидела своих странных попутчиков, кои уже отдалялись (невзирая на чрезмерные габариты Черного и Серебристого Рыцарей, и то, что природа им трех ног не дала, бежали они — грех соврать — вполне быстро). Но дочь Тумы увидела и еще кое-что, не имевшее отношения к земным странностям; именно это, а не малопонятные сказочные существа, занимало ее сейчас.

Деревце — с расщепленным почти до земли стволом, как будто в него вбил клин грозный гигант (“коих на самом деле тоже не бывает, лапонька”, — услужливо напомнил нанокомпьютер под кожей. Девочка, правда, пропустила мимо ушей). Любой местный житель, любой землянин, будь он хоть триста тысяч раз сердобольным и жалостливым, подивился бы этому страшному зрелищу и прошел мимо. Не то — наша героиня: для нее дерево НЕ БЫЛО немым. Его исполинская рана (казалось, вернее, слышалось Аэлите) издавала громогласный стон. Чем больше марсианка смотрела на зияющий разлом, пусть давно несвежий и потемневший от времени, тем больше морщин собиралось у нее на лбу; тем злее, мрачнее становилась она сама.

Подошла поближе. Села на корточки. Стащила кофту, невзирая, что в одной-то майке, даже с негустой зелено-синей кровью, здесь холодно. Рванула плотную ткань пальцами первой и четвертой руки… Потом еще, еще…

Пришлось долго возиться, но в конце концов, где-то спустя тысячу двести ударов сердца, широкая повязка была готова. Девочка обматывала ствол, пока не укрыла разлом почти полностью. “Ну вот”, — хмуро подумала она, — “я хоть и взмокла, как не знаю кто, но тебе теперь легче”. Не слишком-то ласково, скорее равнодушно, похлопала березку по грубой коре; возможно, дерево ответило — Аэлита не могла быть уверена, зная, что оно пока еще мучается. В любом случае, что-то похожее на отсвет благодарности, она уловила — одними лишь кончиками пальцев. “И хвала Небу. Это лучше, чем ничего”.

Конец ознакомительного фрагмента.