Заблуждение. Роман про школу. Том 2

Максим Павченко

История изменения Кости Таганова – лидер Компании превращается в одинокого мечтателя. Его друзья безуспешно пытаются понять причину метаморфозы. Новые обстоятельства и факты только усиливают возмущение: Костю подозревают в предательстве.Компания решает добиться правды от самого Таганова и разрабатывает план, согласно которому на Костю нужно оказать массовое давление по всей школе. К чему это приведет?В настоящий том входит вторая часть романа.

Корректор Оксана Сизова

Иллюстратор Ксенон

Дизайнер обложки Мария Бангерт

© Максим Павченко, 2022

© Ксенон, иллюстрации, 2022

© Мария Бангерт, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-0056-5416-8 (т. 2)

ISBN 978-5-0056-5415-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть вторая: Компания минус один, или Другая реальность

Глава 1. Ночная погоня

Уже прозвучал бой курантов, уже отгремели фейерверки, уже успела взлететь в воздух миллионная пробка от шампанского, и в пятидесяти процентах предыдущие подло успели упасть кому-то на голову, — это было начало празднеств с традиционными тостами, желаниями и поздравлениями. По традиции, наша Компания должна была собраться где-то около трех недалеко от школы. Организовывал такие встречи, как правило, один человек — Костя Таганов, — и только он, — но сегодня все звонки ему пролетали мимо. Зная, что он мой лучший друг, все стали звонить мне и спрашивать о встрече меня, на что я пока отвечал достаточно осторожно — надеялся, конечно, что Костя появится на связи в ближайшее время и все решит. А тем временем меня продолжали дергать некоторые сверстники. Вот, например, звонил Саша Топоров.

— Новогодний привет, — прозвенел полупьяный голос. — Ну, что со встречей? Когда?

— Блин, Топор, ты бы…

— Да по… уже! Так когда?

— Я не знаю… Ты дозвонился до Кости?

— Там… какая-то, — выругался Саня. — Он… недоступен. Сам-то звонил?

— Несколько раз… — Молчание Саши в трубке заставило меня продолжить: — Все без ответа. Может, он спит?

— Так когда? — повторил он.

— Блин…

— Когда? Где? И во сколько? — переспросил Саня тут же.

— Слушай, да подожди! Минут десять подожди. Я тебе сам перезвоню.

— Точно?

— Непременно.

— Ну, давай. Только не забудь!

— Ага.

На этом слове я повесил трубку и далее набрал номер Кости, — однако, увы, меня ждала та же неудача, что случилась у Сани. Дозвониться до Таганова было проблематично, так как абонент, похоже, был не просто недоступен, а недоступен надолго. Судя по всему, наш лидер просто выключил телефон.

«Блин, что за фигня?»

Вскоре после Сани до меня дозвонились Арман, Женя, Даша, Леша и Миша. Вопрос у них у всех, естественно, был один и тот же: важнее организации встречи дела сейчас не существовало, и, разумеется, все ждали ее от Кости. Потому и звонили, конечно, исключительно мне.

«Ну вот что делать? Самому все назначать?!» — подумал я.

Да, так я и поступил: встречу назначил на 3:20, рядом со школой; о другом же — альтернативном — варианте думать было уже некогда. К счастью, организация не вызвала каких-то колоссальных проблем, и представителям Компании можно было для начала улыбнуться хотя бы во имя того, что встреча уже точно состоится. Теперь мы с нетерпением ожидали увидеть друг друга на месте сбора.

Итак, в 3:10 я, наконец, вышел из дома. И сразу вдохнул в себя пропитанный пиротехникой ночной январский воздух. Замечу, кстати, что на улице было совсем не морозно, всего — 1; впрочем, снега в Купчино было вполне достаточно. Что и говорить — отличная погода!..

Действительно, что может быть лучше? Людей вокруг мало, заряды фейерверков уже сникли, из окон доносится слабый звук «Голубого огонька»… Конечно, тишиной это все нельзя назвать, но приятной благодатью — запросто. И даже как-то не верится, что сегодня новогодняя ночь…

Впрочем, я очень хорошо понимал, что в нашем большом Купчино эпицентр празднеств может находиться и достаточно далеко от нас, и вообще — где угодно, — так что, скорее всего, я просто оказался в некотором отдалении от шумных зон.

Вдруг — и совсем неожиданно! — мне захотелось дотронуться до снега, дабы ощутить зиму эмпирически. Недолго думая, я с охотой реализовал эту затею, и вот уже в моих руках очутился первый в этом году снежок. Не помню, что я сделал с ним далее, но, по-моему, просто швырнул в дерево. И — совершенно точно! — рассмеялся.

«Все-таки приятно в такую ночь оказаться на улице!» — заключил я.

Однако мысли о Косте — о моем лучшем друге — вмиг заставили меня задуматься о менее приятном, и к школе я пошел, пытаясь по пути понять, как он мог забыть про встречу. Я полагал, что Костя именно «забыл», хотя очевидна была полнейшая бредовость данной мысли, но мне, что естественно, не хотелось в первый же праздничный день касаться проблематики этого вопроса, и я решил не придумывать сходу какие-либо фантастические идеи. Я размышлял крайне просто и банально, даже и не подозревая, насколько это может быть неправильно в отношении моего замечательного друга.

Но все знали и знают, каким мастером является Костя в аспекте организации подобных праздничных мероприятий. И предполагать, что у него «что-то на сей раз не получилось», — значит, показать свою феноменальную глупость в этом вопросе. Тем более при всей Компании. Следовательно, оценивая данную ситуацию, я не мог отходить далеко от банальностей. К тому же, если вспомнить наши прошлые встречи, особенно их количество, — то после этого только на банальности уповать и остается: разве может что-либо другое быть причиною?..

Впрочем, не зная пока причин, я, уже подходя к школе, задал себе очень важный вопрос: «Где сейчас находится Костя?» Догадываясь об ответе «дома», я не мог не призадуматься: на «домашний» вызов мне также никто не ответил; да и разве будет лидер Компании проводить такое время в своей квартире? С выключенным телефоном! Нет, конечно, можно всякое допустить: болезнь, плохое состояние, внезапные проблемы со связью, еще что-то срочно-внезапное… Но я достаточно хорошо знаю Костю. И поводов для беспокойства во мне становится все больше.

Однако, наверно, не стоит драматизировать. Да, Костя к сему моменту куда-то пропал, и нет возможности с ним связаться, но… вдруг это просто шутка? — неожиданный прикол с его стороны.

Это были явно оптимистичные предположения. И хорошо, что были, ибо к 3:30, во время очередного ожидания Леши, задаваться известными вопросами стали мои друзья.

— Так где же все-таки Костя? — не вытерпела Даша и обратилась ко всем: — С ним что-то произошло?

— Да уж… произошло… Набухался до потери памяти, и… кряк! — Саня характерно произнес это слово.

— Он же не пьет! — вскричала Даша. — Ну, вернее, так не пьет.

— А я говорю, он сейчас спит. Или приходит в себя, — настаивал Саня.

— С выключенным телефоном… — заметил Миша.

— Ну, с выключенным. И что? Может, хочет, чтоб его не кантовали? — с жаром произнес Саня.

— Нет уж, весьма странно… — возразила Карина. — Это совсем не в его стиле.

— Да и пьет он редко… — сказала Женя.

В это время вдалеке мы заметили полушатающуюся фигуру. В таком виде мы встречали ее впервые, но даже при темноте не оставалось сомнений в том, что это Леша. Еще за пятьдесят метров до школы он стал радостно и многократно махать нам рукой, а вскоре мы услышали его голос:

— Всем привет! — спотыкаясь об самого себя, объявил он.

— Давай помогу, — вызвался Саня и поспешил придержать Лешу, дабы уберечь его от такого незапланированного падения.

— Ой, да ладно… — протянул Московский. — А что,…, я последний? — обратился он ко всем с такой тембральной окраской, что впору было подивиться этой новизне.

— Типа, — ответил Саня. — Но в нашей Компании…

–…последних не бывает! — вместе заключили они и обнялись во имя такой оригинальной встречи.

Далее мы пошли гулять. Удивительно, но ночное Купчино в эти часы даже немного распогодилось, и нас буквально при каждом шаге сопровождал добрый плюс. Никто не замерзал, хотя многие, в том числе и я, шли в осенних куртках и без шарфа.

Тема Кости же постепенно сошла на нет. Позвонив ему еще пару раз, мы окончательно убедились в полной бессмысленности и безрезультатности сегодняшних попыток и подумали, что он, скорее всего, просто заболел, а нам, во избежание порчи новогоднего настроения, признаваться в этом не захотел. Так мы переключились на другие темы.

— А вот я слышал, что ЕГЭ собираются отменять, — заявил со всей уверенностью Леша.

— Да ладно! И кто тебе такое сообщил? — заинтересовалась Даша.

— Наверно, сам придумал, — сказал я.

— А вот нет! — гордо и громко заявил Леша. — Тут какой-то дядька вещал… как же его?..

— Да брось ты, дружище. Какой там дядька? — не поверил я.

— Не-не-не. Дядька был — это я помню. Только,…, как его зовут?.. — ругался он.

— Твой отец? — иронично заметил Арман, немного рассмешив нас.

— А, вспомнил! Дол-Долг-ганов, кажется…

Тут уже началась конкретная ржака. Леша в прежние годы нашего с ним знакомства говорил всякое, но такое…

— Вспомнил, называется! — сквозь смех сказала Даша. — Он это уже лет пять твердит! И все не надоест…

— Так а… ли? — изумился Леша.

— Вот так, брат, вот так, — утешительно сказал ему Саня.

— Да, дружок, сегодня ты зря это вспомнил… — заметил я.

— Послушайте! — вдруг воскликнула Даша. — А давайте пойдем во двор к Болту!

От такой неожиданной идеи мы даже остановились.

— С чего бы? — спросил Миша.

— Ну, как «с чего»? Он же всегда гуляет в новогоднюю ночь, — уверенно сказала Даша. — Вот и встретим его наконец. Он сейчас наверняка на улице. А? Что скажете?

— А что? — давайте! — крикнул Леша. — По-моему, прекрасная мысль. Не так ли, Арманчик? — обратился он к Хатову, по-братски положив тому руку на плечо.

Арман кивнул головой и слегка оттолкнул Лешу.

— А вот мне не нравится. Угораздило нам Болта искать! — делать типа нечего. Или вы забыли, что он натворил в кино? — возмутилась Карина.

— Да ла-а-а-а-а-адно тебе, — игриво обратился к Карине Леша. — Зато как весело было!

— Очень весело, — отрезала Карина. — Хорошо еще, что только так.

— Нормально же в итоге сходили, — сказал я. — Если бы не его исчезновение…

— А мне нравится идея Даши. По-моему, давно уже пора встретиться с нашим блудным другом. А то только ты, Коля, — обратился ко мне Арман, — недавно его видел. Ты согласен со мной, Джаха?

Джахон, шедший рядом, ответил утвердительно.

— «Друг» — это очень сильно сказано, — заметила Карина. — Лично мне он никогда другом не был.

— А я? Я что ему, не друг? — вскричал Саня.

— Вот-вот, Саня тоже за, — обрадовалась Даша. — Так что выбора не остается.

— А как мы будем его искать? — выступила Женя. — Он что, координаты свои оставил?

Люба, шедшая рядом с Женей, засмеялась.

— Как искать? Да понятно уж — глазами, — заявил Леша и, посмотрев на Женю, добавил: — Не жопой же!..

Та в ответ залепила в него снежком так, что Леша пошатнулся, — и нам потребовалось без малого две минуты, чтобы привести его в норму.

— Да вы хоть понимаете, что он может быть где угодно?! — обратилась ко всем Карина. — Это же Болт!

— И что? Он же все-таки обычный человек, — сказала Даша.

— Вот именно. Обычный человек со всеми своими проблемами, — добавил я.

— Да! — подтвердил Саня.

— И проблем у него еще как хватает!.. — сказал я.

— Ха! Проблемы!.. — равнодушно произнесла Карина. — Проблемы он создает себе сам, и то, что он недавно попался, — это его вина! Доигрался.

— Но он же не знал, что дружит с наркоманом, — поспорил я.

— Значит, не догадался, — настаивала Карина. — Но я не понимаю, как этот дворовый Болт мог не догадаться. Я бы и то догадалась.

— У Болта сейчас, видимо, других проблем хватает… — сказал я.

— И он не рассказывает о них лучшему другу, — заметила Вика. — Саша ведь так и был бы не в курсе, если б ты ему не сказал.

— Этого и я не понимаю. Но вот и надо его встретить и все узнать! — заключил я.

— А что — отличный повод, — отметил Арман.

— Лучше не придумаешь, — подтвердил Джахон.

— Так идемте же! — призвала Даша. — Ну?!

В основном все поддержали Дашу. Даже тяжелая рука Леши вяло поднялась вверх. Против возможной встречи с Болтом были, понятно, только два человека: Карина и Вика.

— Ну, вперед! — воскликнула Даша, и Компания в своем усеченном составе двинулась по направлению ко двору Болта.

— И все-таки это бредовая затея, — спустя пять минут вновь начала Карина. — Мы будем искать его до рассвета.

— Это ты загнула, — сказал Миша.

— Ну, в чем-то Карина права, — заметил я. — На Болта сейчас ополчились все дворы, его знают и ищут, он бегает из двора в двор.

— Вот! — сказала Баваева.

— Но это я к тому, что мы вряд ли увидим его в своем дворе. В то же время повышается вероятность того, что где-то мы его точно увидим.

— Коля прав, — согласилась со мной Даша. — Перемещения Болта могут быть нам на руку. Шансы его встретить весьма велики. К тому же он не должен нас чураться, если мы его увидим.

— Надеюсь, — сказала Карина. — А то опять убежит.

— Думаю, сегодня он от нас никуда не денется. Перехватим! — уверенно заявил я.

— А если не перехватим? — предположила Карина. — Если мы его вообще не увидим?

— По-моему, ты много паникуешь. Успокойся и не бухти! — подбодрил ее Леша с характерным шлепком по плечу. Карина данный совет, конечно, не оценила и с силой оттолкнула Московского в сторону. Тот и так шатался еле-еле, а теперь вообще упал и развел руки по сторонам.

— Да ты чего? — прокричал Леша уже из сугроба.

— Больше не успокаивай, ок? — сказал я, помогая ему подняться.

— А что я такого сказал? — продолжал он недоумевать. — И откуда у баб эта вспыльчивость? Уже успокоить нельзя…

— Так бывает, Леша, — понимающе сказал ему Саня.

— Называется: «Не умеешь — не пытайся!» — произнес Арман.

— А где вообще двор Болта? — обратился к нам с вопросом Джахон.

— Вон там! — сказала Даша и вытянула правую руку в диагональном направлении. — А ты не знал?

— Да я как-то редко видел Болта: в кино… и на футболе, кажется…

— Только два раза? — удивилась Даша.

— Да, очень редко, — признал Джахон.

— Ха, считай — тебе повезло, — заключила Карина.

— А, по-моему, ты видел его большее число раз, — обратился я к Джахону.

— Разве?

— Да. Хотя это уже неважно. Сегодня увидишь.

— Черт, Коля, откуда ты взял такую беспочвенную уверенность? — изумилась Баваева.

— Уж точно не из почвы, Карина, — ответил я.

Отмечу, что сначала Даша очень гордо и уверенно вела нас ко двору Болта. Однако, разговаривая по пути с Викой, Любой и Женей, она и сама слегка сбилась, и вот уже перед выходом на какую-то выделенную снежную дорожку Красина предалась сомнениям:

— Не помню, честно, та ли это тропинка…

Народ отреагировал на это соответствующе:

— Отлично! — крикнул Леша. — Еще и хрен знает куда идем, — не без юмора произнес он.

— Может, ты знаешь? — менее шутливо ответила ему Даша.

Тут Леша, завидев, что все на него смотрят, скривил, как мог, умную физиономию и заявил:

— Я все знаю!

— Ну так веди нас, Великий! — потребовала Карина.

Леша понял, что шутка его вышла не очень удачной, и теперь ему ничего не оставалось, кроме как повести нас по означенной впереди тропе. Не знаю, почему, но мы слепо пошли за ним, — наверно, по той причине, что и сами были не в состоянии вспомнить, где же именно находится двор Болта.

Фантастика, но оказалось, что мы идем правильно.

— А, вот оно! — первее всех выкрикнул Саня. — Вон площадка, дорога,… — да, узнаю двор Болта! — радостно заявил он.

Действительно, судя по виду территории, мы пришли туда, куда хотели.

— Ну и где же ваш Болт? — ядовито спросила Карина.

— Болт где-то… там, — протяжно сказал Леша и при этом вытянул свой указательный палец вперед. Затем отчего-то покрутил им перед лицом и вознес к небу.

— И что за хрень ты сейчас показал? — не выдержал я. — Ты бы еще ногой повертел!

— Могу и ногой! — уверенно заявил Леша и принялся скакать, прыгать и кружиться — до тех пор, пока снова не произошло падение.

— Нет, больше его в таком состоянии не берем. Это уж слишком, — предложил я.

Когда выкрутасы Московского закончились, мы решили обойти весь двор. Не помню, сколько минут продолжался наш обход, но это и не столь важно, ибо, остановившись, мы вынуждены были признать главное: Болт никем замечен не был. Предсказуемо не был.

— Ну,…, что я говорила?! — вконец разошлась Карина. — Неужели до сих пор не понятно, что вся ваша идея — это сплошная хрень?!

— Только спокойнее, Карина, — прервала ее Даша. — Ведь никто и не говорил, что мы тут непременно его найдем. Коля же предупреждал… — сказала она, показав на меня.

— Да, Коля предупреждал! — с артистизмом повторил Леша.

— Ребят, давайте обойдем остальные дворы. Ведь у нас все Купчино перед глазами, — сказал Арман.

— Кстати, неплохая мысль. Go¹? — крикнул я.

— Блин, да вы идиоты, — не на шутку уже раздражилась Карина. — Нет, знаете, что: я, пожалуй, не пойду. Мне неохота!

— Да ладно тебе… — вновь кинулся на нее Леша, и вновь она его оттолкнула.

— Я, пожалуй, тоже откажусь, — тут же заявила Вика. — Искать Болта — все равно что искать иголку в стоге сена; да от иголки и толку будет больше.

Итак, Карина и Вика остановились на месте и всем своим видом дали нам понять, что дальше они с нами никуда не пойдут.

— Что ж, не хотите искать — не надо! И без вас управимся! — решил Леша.

— Правильно, дружище, правильно, — поддержал его Саня.

— Люба, ты с нами? — обратилась вдруг к ней Карина.

Люба, казалось, была так удивлена столь неожиданному обращению, что еще не успела ничего сообразить, как вдруг Даша мгновенно подбежала к ней с криком:

— Нет уж! Люба с нами. И Женя с нами. И никаких уговоров.

Тут уже в замешательстве оказалась Карина. Не знаю, насколько шуточно все это выглядело в ту ночь, но уже по тому виду, с которым Баваева и Бегова поворачивали в обратную сторону, было понятно, что они, мягко говоря, обиделись. Впрочем, мы не придали этому серьезного значения и отправились на дальнейшие поиски Болта.

Читателю, кстати, наверняка покажется интересным тот факт, что в ту ночь мы, в общей сложности, побывали в десяти дворах (это наш Арман решил выступить счетоводом). Мы бродили, бродили, бродили… Миша даже подустал:

— Блин, надоело уже таскаться. Не пора ли прекратить поиски?

— Еще немного, Мишаня, и мы его найдем! — подбадривала его Люба.

Итак, мы все бродили, бродили, бродили… — пока не случилась неожиданность в одном из дворов южного Купчино.

Двор тот, к слову, изначально показался нам очень уютным. Мы пришли к нему со стороны Будапештской улицы, прошли через арку и сразу офигели от того, насколько он выглядел чистым и структурированным. Превосходная протоптанная тропинка шла прямо через площадку, отдельно от машин. По ней, судя по всему, и привыкли ходить все пешеходы — гости этого двора, решающие обойти стороной располагающийся в центре детский садик, и надо сказать, что лучшего пути для сего действа и придумать тяжело, ибо бывают дворы с крайне неудачным расположением внутренних объектов — так называемые, «неуклюжие дворы», — и еще с большим количеством мусора. Но этот двор в данном аспекте по праву можно назвать счастливым исключением. Тропинка через несколько метров разделяется на две — одна ведет к выходу из двора, другая же поворачивает на девяносто градусов, огибая садик, и, кстати, проходит через большую детскую площадку и теннисный стол типового вида, после чего делает еще один великолепный поворот к новой арке — так и выходит к другой улице. И вот, в этом-то дворе, невдалеке от стола, мы совершенно случайно и внезапно наткнулись на Павла.

Тут я сразу должен заметить, что, при всех своих плюсах, обозначенный двор имеет явные проблемы с освещением. Во всяком случае, в ту ночь там было не сильно светлее, чем во дворе на улице Марата, — но, видимо, это объясняется тем, что тогда среди световых дел мастеров было много таких, как сегодняшний Леша. Естественно, что Павла мы сначала даже и не увидели. Заметили лишь, что какая-то фигура, бывшая в нескольких метрах от нас, неожиданно подпрыгнула вверх, потом активно начала жестикулировать, обращаясь, очевидно, к определенной кучке лиц, идущей следом, — те, в свою очередь, тоже заметно приободрились.

— Вот встреча-то! — радостно крикнул Павел. — Ну, здорова, ребята!

Здесь начались дружные приветствия и поздравления.

— А вы тоже гуляете? — Мы закивали головами. — О, это хорошо, это правильно! Наверно, не гулять в такую ночь — это совершать самое страшное преступление на свете!… Хм, вас немало… Постойте, а где… Костя Таганов?

— О, это странная история… — начал было я.

— Но я тут тоже с друзьями, — оборвал он. — Э-э-э-э-эй! — крикнул Павел в сторону тех людей, что шли сзади.

Группа снова зашевелилась.

— Они, похоже, заговорились: обсуждают говняную новогоднюю программу на ТВ. Сейчас подойдут — они еще там пьют вовсю. Ну а вы как тут оказались?

— Так же, как и ты, — ответила Даша.

— Как я? Я тут случайно. А вы, часом, не Бандзарта ли опять ищете? — рассмеялся Дубровин.

— Нет, не Бандзарта, — спокойно ответил я. — Но ищем.

— Кого же, если не секрет? — заинтересовался Павел.

— Болта, — ответили Даша с Саней.

— Что? Болта ищете? — Павел, показалось, был очень сильно удивлен, но уже в следующую секунду он повернулся к друзьям и крикнул: — Эй, Олег, тебя тут все ждут. Живей!

Никто не отозвался.

— Что за…? — выругался Павел. — Только что он был тут! Бо-о-олт! Оле-е-ег! — выкрикнул он.

Тишина.

— Вот черт! — сказал он. — Только что был с нами! Куда делся?..

И только в этот момент, когда вся наша кучка уже собиралась дружно позвать Болта, я внезапно обратил внимание на то, что за забором стоит еще одна неизвестная фигура. Она радовалась мраку и смотрела на нас, но, едва завидев мой взгляд, моментально встрепенулась и пошла прочь, тут же включив быстрый шаг.

— Смотри! Вон там! — с криком указал я Павлу. Через секунду уже все успели увидеть стремительно скрывающуюся фигуру.

— Это он! — крикнул Павел. — Это его движения! Погнали! — скомандовал Дубровин, и именно так началась самая удивительная часть этой праздничной ночи.

Не знаю, есть ли в легкой атлетике такое понятие, как «разваливающийся бег», но именно так следует сказать про наши начальные движения. Думаю, Читателю и так понятно, что бежать в этот момент были готовы далеко не все, и, уж конечно, никто не планировал гнаться за Болтом, — поэтому на старте у нас сразу возник определенный сумбур.

Начали все небыстро, но и Болт еще только шел. Затем он, видимо, понял, что его постепенно догоняют, и тут же начал, как обычно, улепетывать. Заметно ускориться пришлось и нам.

Болт прекрасно чувствовал, что на этот раз желающих догнать его очень много, — по-видимому, это и заставляло его с каждым новым движением все более и более взвинчивать темп. Вот еще немного — и он уже пробежал всю территорию двора и нырнул в арку, которая выходила на Купчинскую улицу.

Наша же команда, конечно, отставала, причем началось это уже со стартовых метров. Даже первый темп, заданный Болтом, могли выдержать не все, и погоню почти сразу прекратили Женя и Люба: они быстро поняли, что сегодня им ловить нечего. Затем сдался Миша: его вес явно не сочетался с возможностью догнать Олега. Не годным к бегу оказался и Леша, чье состояние с трудом позволяло ему даже просто шевелить ногами. Вообще же, уже по первым секундам можно было дать прогноз, кого надолго не хватит, но выкидывать белый флаг спешили далеко не все. Как часто и бывает в таких случаях, в команде нашлись истинные бойцы.

На Купчинской улице при выходе из арки перед нами предстали два направления: собственно, левое и правое. Болт, которого мы еще очень хорошо видели, выбрал второй вариант, а потом побежал через трамвайные пути, пользуясь ситуацией почти полного отсутствия машин.

— Бежит по прямой! — крикнул Павел, и мы, естественно, устремились в аналогичном направлении. Отставание наше пока что было минимальным и равнялось нескольким метрам.

Но первое января есть первое января, и уже ничего не поделаешь с тем, что многие поели и выпили. Бежать с набитым донельзя животом, конечно, крайне тяжело, да если б он еще был забит тем, чем надо… — вот и не стоит удивляться тому, что из команды друзей Павла, включавшей вначале восьмерых человек, теперь осталось только четверо; еще четырех мы потеряли по пути. Не избежала потерь и наша Компания: весьма предсказуемо из погони выбыли Джахон и Даша, и, таким образом, в бою теперь остались только парни. Отмечу, что из последних сил еще бежал, задыхаясь, Саня Топоров, а вот Арман, напротив, поддерживал очень приличный темп, все время стараясь держаться рядом со мной.

Болт же все бежал, и нам казалось даже, что ему было просто безразлично, кто, зачем и в каком количестве за ним бежит. Он, конечно, мог позволить себе иногда оборачиваться назад, смотреть на наши лица и оценивать в сравнении свои и чужие физические возможности, так как имел преимущество перед нами, но вряд ли ему это требовалось. Болт прекрасно понимал, насколько быстро он бежит и насколько еще быстрее он может бежать — так что допускаю, что он вполне чувствовал себя королем в данной ситуации, потому что она являлась для него такой же привычной, какой для голкипера приходится вратарская площадка. Кстати, готов поспорить, что хотя бы раз пятьдесят Болт в прежние времена вот так вот и бегал, и я очень сомневаюсь в том, что хоть кому-то — пусть даже однажды — удалось к нему приблизиться. Действительно, предположим, что Олег неоднократно писал всякие гадости на чьей-либо машине, и что неоднократно из одной и той же парадной к нему выбегал агрессивный и злой мужик — владелец данной машины. Все знают, что за такие выходки принято бить обидчика, — но разве удастся это нашему товарищу в отношении Болта? Разве сможет он хоть что-то сделать против скорости Олега? Ну, пожалуй, только броситься в погоню. Безуспешную, конечно. Но какую полезную для Болта!.. Нет, по-другому он может себя и не тренировать!

Вот и сейчас. Ну, бежим мы всемером за ним — а толку? Пытаемся догнать и ловим себя на вялой надежде, но скорее испытываем свою выносливость. И было б нас десять, пятнадцать или пятьдесят — ничего бы не изменилось. Только какой-нибудь спринтер из спортивной школы смог бы нам помочь, но у нас нет таких друзей. И отчего-то не проявляется даже многолетняя физкультура с Долгановым…

Однако мы бежим. И уже прекрасно понимаем, что прибудем разве что к своему поражению, да еще в невероятно измученном состоянии, — но все равно почему-то бежим. Зачем? Это еще та вялая надежда или что-то новое? Да уж… Но ведь вдруг… Вдруг Болт спотыкнется где-нибудь на пути, и упадет, и ударится, и не сможет продолжать бег дальше?.. — в темноте ведь всякое возможно, и сам Болт от этого «всякого» не застрахован. Впрочем, не застрахованы и мы, и, рассуждая так, нам стоит опасаться вдвойне, ибо если упадет один — то упадут и остальные. И, кстати, речь сейчас идет не только о физическом падении.

Но я еще хочу сказать о надежде, потому что, как бы глупо это ни прозвучало, но сдается мне, что где-то в глубине души мы все-таки надеялись догнать Болта. Согласен, это слышится очень пафосно и самоуверенно, но как бы то ни было, а мы все еще бежали.

Вот и я бежал — и думал об этом. И, что удивительно, все это время Болт по-прежнему был для меня в зоне видимости. Он и ускорялся, и петлял, и делал неожиданные повороты на перекрестках, и забегал во дворы, и не пропускал глухие места, и переходил на трамвайные пути, и просто двигался по дороге — в общем, маневрировал по полной программе.

А ко мне вдруг пришло еще беспокойство за Саню. Выпивая под бой курантов, он, конечно, не мог представить себе, что потом придется заниматься такой физкультурой. Допускаю, что и пил-то он лишь из чистого символизма и вовсе не собирался доходить до сильно пьяного состояния (до него он, кстати, так и не дошел, в отличие от Леши), но если б знал…

— Больше так не буду делать, — повторял он по слогам в те секунды, когда еще мог что-то говорить.

Я подозревал, что долго он не продержится. Но вряд ли мог думать, что его силы воли хватит на такое большое расстояние, и что на его лице в последние секунды терпения будет такая гримаса боли. Однако я прекрасно понимал этимологию этой гримасы и догадывался, как сильно была ему нужна эта встреча. Три месяца без общения с Болтом, очевидно, явились для него куда более страшной болью, и сейчас он, борясь с собой, пытался оставить себе хоть какие-то шансы. Читатель помнит, как осенью мы с Саней говорили о Болте, и тогда я многое понял из слов Топора, я многое оценил, и… — черт, как обидно, что их материализация проходит именно так. Хотя бы уже из-за одного желания он заслужил поговорить с Болтом! Он заслужил остановить этот нелепый бег — уже не из кино, но от друзей, от Компании! И пусть ни я, ни Саня,… — да никто не знает, что за метаморфозы происходят с Олегом, — но как же хочется узнать!.. Ему, лучшему другу…

Но силы не бесконечны. И даже желание уступило физическим возможностям Сани, который с истошным криком «Не могу!» остановился посреди дороги и повалился на снег. Я жутко расстроился и хотел помочь ему прийти в себя, однако тут же сдержался и не позволил себе даже пятисекундного промедления, потому что все еще видел впереди причину этой погони. Друзья Павла тоже не смогли выдержать темпа бега — они остановились примерно в том же месте, где и Саня. Не знаю, насколько бы еще их хватило, но бежать в пуховиках и тяжелых зимних сапогах — это не шутка, и я вдруг представил себе, как тяжело пришлось бы мне в такой одежде: я, наверно, вообще не смог бы бежать, а тем более — так быстро. Как ни крути, а это всяко не излюбленные болтовские кроссовки, в которых Олег предпочитает выходить на улицу даже зимой — в такие, например, дни, как сегодня.

Итак, преследователей осталось только трое: Павел, Арман и я. Говорить о какой-то командной тактике было заведомо бессмысленно, да и некогда, поэтому мы просто решили собрать всю свою волю в кулак и держаться, чтобы как минимум сохранять Болта в зоне видимости, видеть его спину.

Интересно, что во время бега я почти даже и не думал о том, где бегу. Осознавал, что впереди есть какая-то знакомая улица, видел знакомые дома, пролетал мимо знакомых остановок, — но темнота и нацеленность на Болта так и разбивали все мои попытки сориентироваться. Очевидно, мешал этому и маршрут бега. Повторюсь, Болт так активно петлял, что сообразить, между какими дорогами ты в данный момент находишься, было просто невозможно. Да и дух погони, естественно, захватывал.

На первой части дистанции, когда нас еще было много, вокруг, как помню, красовалось несметное количество жилых домов. Несметным было и количество света, идущего от них, — в эту все еще праздничную ночь светилось чуть ли не каждое окно каждого этажа. Иногда я замечал по сторонам некие зеленые зоны, и водоемы, и магазины, и памятники, но вокруг все же неизменно было очень много домов.

Потом начались пустыри и какие-то склады, здания непонятной формы, кажется, автостоянки, потом была еще одна очень большая зеленая зона, и снова пустырь — там, где нас и осталось трое.

Затем снова дома, дома…

И вдруг — прозрение. Болт повернул с узкой «трамвайной» улицы направо, потом — наш маневр, — и сразу мы оказались на центральной магистрали. Здесь всюду горели фонари, здесь было довольно много людей и здесь же проходила широкая разделительная трамвайная дорога, а впереди — только оживление и, очевидно, центр города. Раздумьям не суждено было начаться, я моментально понял: мы на Лиговском. Вот что придумал для нас Болт: из Купчино — на Лиговский проспект!

С географией мне теперь все стало ясно. Это действительно был Лиговский — магистраль, которую я узнаю при любом действии и в любой момент времени.

Но вот проклятье: именно на этом рубеже я впервые начал чувствовать огромную усталость. Стремительную усталость. Не знаю, как и почему я держался до этого, но, видимо, только оказавшись на Лиговском, я понял, как много уже пробежал. Сил от этого, естественно, не прибавилось — скорее, наоборот, — но самое ужасное, что, похоже, то же самое стало происходить с моими друзьями — Павлом и Арманом. Последний уже давно кряхтел, изнемогая от усталости, и, судя по глазам, наверно, только и ждал подходящего для остановки места или просто прекращения нашего движения; Павел тоже очень тяжело вздыхал. Рискну заявить, что, пожалуй, в этот момент всем и стало окончательно понятно, чем закончится сегодняшняя погоня. Тем более, что он все бежал, бежал, бежал…

Еще какое-то время мы видели его. Позади осталось метро «Обводный канал», а значит, и Ново-Каменный мост, — следовательно, мы приближались к еще одной станции, а далее — и к Невскому проспекту. Но последний, как оказалось, в планы Болта не входил.

Добежав до очередного метро, Олег, бодрый и веселый, повернул налево, на Разъезжую. Мы же увидели это издалека, так как сами еще только подбирались к станции.

С еле двигавшимися ногами мы все-таки доползли до Разъезжей, совершили поворот и пробежали — через два перекрестка — еще несколько метров. Нам показалось, что где-то вдалеке он еще промелькнул. Однако, скорее всего, это был мираж. Мираж нашего бессилия и нашего поражения. На третьем перекрестке мы остановились, в последней надежде поглядели по сторонам и потом синхронно попадали на холодный асфальт. Далее последовало пятиминутное лежание, во время которого для нас не существовало ничего: ни Лиговского, ни праздника, ни Болта. Только потом, на шестой минуте, от нас стали раздаваться какие-то звуки.

–…, — ругаясь, стонал Арман. — Мои ноги…

— Он бегает как сумасшедший! — повторял Павел.

— Что с ним опять такое? — спросил я, еле дыша.

— Да… знает, — ответил Павел. — Еще завел нас куда-то…

— Кстати, где мы? — оглянулся Арман, который, к слову, не слишком хорошо разбирался в географии нашего города. — Вроде что-то знакомое…

— Да, знакомая улица, — подтвердил я.

В этот момент Павел встал и поглядел на табличку, прикрепленную к дому.

— Улица Марата, дом пятьдесят шесть, — прочитал он.

Тут встали и мы с Арманом.

— Серьезно, мы на Марата?!.. — констатировал я.

В этом не было причин сомневаться.

–…! — продолжал ругаться Павел. — И как теперь отсюда выбираться?!

— Без понятия, — сказал я.

— Просто сил нет! — пожаловался Арман.

— Согласен, — сказал я, растирая свою правую ногу.

— Интересно, какой-нибудь транспорт вообще работает? — спросил Павел.

— Очень сомневаюсь, — ответил я. — Если только нам повезет…

Поразительно, но нам действительно повезло. По улицам двигалось совсем небольшое число машин, но совершенно случайно мы увидели на дороге грязненькую маршрутку, которая, как оказалось, подходила нам для обратного пути в Купчино. Павел, к счастью, вовремя успел протянуть руку, дабы транспортное средство остановилось, — тогда мы и заметили, что ни одного пассажира в нем нет. Проезд оценивался в тридцать пять рублей, и мы кое-как наскребли водителю мелочи. Это было чуть меньше, чем требовалось, но в честь праздника водитель забил и пропустил нас внутрь.

В пути мы разговаривали.

— Как вы так загуляли? — удивлялся он, добавляя, кстати, характерный акцент. — В такую ночь?

Мы призадумались, ибо никто не знал, что сказать. Наконец, ответить решил Арман:

— Дело в том, что у нас этой ночью было несколько дел и одновременно несколько приключений.

— Какие дела могут быть? В праздник? — поинтересовался водитель.

— Ну, это долго объяснять… — сказал я.

— Я думал, здесь все только… бухают, — он особенно извратил это последнее слово.

— Да, что верно, то верно, — сказал я, вспомнив Лешу. — Правда, некоторые ночью… бегают.

— Да ну? — очень сильно удивился водитель.

Мы все кивнули ему.

В этот момент он обернулся и, как будто что-то вспомнив, сказал:

— А что? Может, ты прав. Я сегодня тоже видел одного человека, который бежал. Совсем недавно…

По пути нам довелось встретить многих отставших: Саню, Джахона, Дашу, Мишу, друзей Павла… Неудивительно, что мы регулярно кричали водителю:

— Останови! Останови! — И очень хорошо, что у кого-то из них были деньги.

В конце концов, мы все же доехали до Купчино. А когда вышли, то еще очень долго обсуждали действия Болта. Естественно, никто ничего не понял; стало лишь очевидно, насколько справедливыми были предупреждения Карины.

Домой я пришел только в 7:45. Долго еще сидел в кресле, пытался осмыслить, проанализировать все случившееся.

«Не мог же он принять нас за чужих — ведь видел! Черт, почему Кости рядом не было?!»

Впрочем, после всего случившегося я совсем ни о чем не жалел. Да, Болта мы так и не догнали, но в целом ночь прошла шикарно.

«А кто еще может так провести новогоднюю ночь? В беге до Лиговского! Нет, только Компания!» — подумал я и с этими же радостными мыслями так прямо в кресле и уснул.

Глава 2. Изменение

Долго еще я вспоминал те каникулы, и ту великолепную новогоднюю ночь, и весь наш бег. И пусть он вызвал очень много вопросов, — зато праздник получился в каком-то смысле уникальным.

В целом же, зимние каникулы прошли для нас неплохо, в чем-то они даже скопировали осенние. Мы с друзьями продолжали активно проводить свободное время, и теперь посещали уже не только боулинги и кино, но и гуляли по зимним паркам, где нам впервые за долгое время удалось покататься на ватрушках. Планы эти были оговорены еще в новогоднюю ночь, то есть заранее, — с тем расчетом, что Костя, узнав о них, скоро к нам присоединится. Компания, замечу, нисколько не сомневалась в том, что ее лидер вскоре объявится. Но вышло все совсем по-другому.

Увы, Костя за все время отдыха так ни разу и не дал знать о себе. Ни одного звонка или сообщения от него к Компании не поступило, все же наши попытки связаться с другом по-прежнему заканчивались провалом. Я не хочу говорить о том, что этот факт сильно ударил по нашим развлечениям, — мы продолжали отдыхать и радоваться жизни! — но упоминание Кости с каждым новым днем перерастало в беспокойство, и никто в Компании уже не мог подавить любопытства при упоминании о Таганове. Насколько нехорошие мысли о друге все же не давали нам предаваться веселью на все сто процентов — я не знаю, но мы понимали, что с Костей в эти дни может происходить все что угодно, и далеко не факт, что его настроение сейчас совпадает с нашим. От этого нам даже поскорее захотелось вернуться в школу, чтобы там увидеть нашего лидера и постараться все узнать. Мы предполагали, что, какая бы история с ним ни приключилась, но он нам обо всем поведает, и все быстро прояснится, и вскоре вся Компания поймет, что весь этот обет молчания — есть лишь дурацкое недоразумение или случайность, — только и всего, — а после этого никто о чем-то подобном более не вспомнит.

Итак, 12 января началось новое полугодие. Началось все с той же купчинской темноты, которая решила сопроводить меня до школы. Однако я замечу, что утренний сумрак, окутавший Петербург, меня почти не волновал. Я, как представитель Компании и просто хороший друг, думал о том, что сегодня мы все снова встретимся с Костей. Наш ждут великолепные дружеские приветствия, новые дискуссии, и, конечно, Костя скажет нам, почему не был на дискотеке и на всех наших новогодних прогулках. Читатель уже знает общую версию Компании про возможную — и даже серьезную — болезнь Таганова, но только он сам может ее подтвердить или опровергнуть. Остается просто еще немного подождать.

Так получилось, что на географию я пришел аккурат со звонком. Чивер, стоявшая у гардероба, опять на меня наорала, но я почти даже и не почувствовал на себе ее крика, так что спокойно прошел мимо. Я знал, что, по причине дежурства заместителя директора, зайду в класс минимум на минуту раньше, чем она, — значит, у меня будет время перездороваться со всеми своими друзьями, — ну и, конечно, поприветствовать нашего лидера.

Мои расчеты по времени обещали стать точными, поэтому я спокойно зашел в кабинет географии, который был уже заполнен моими сверстниками, и сразу взглянул на четвертую парту центральной колонки — именно за ней традиционно сидели мы с Костей. К моему большому удивлению, на данный момент она пустовала.

Я еще поглядел по сторонам, как это обычно делает при входе Дима Ветров, в надежде увидеть Костю где-нибудь в другом месте, но Таганова в классе пока что не было. Отмечу, что в прежние десять с половиной лет он почти не опаздывал, — так что сегодняшний день мог стать для него историческим.

Не знаю, отчего, но несколько секунд я еще стоял на одном месте, словно раздумывая, куда сесть. Парочку раз я успел перекинуться взглядом с друзьями, и их глаза будто бы сказали мне то же, о чем думал я: «Кости нет…», — а потом в помещение пришла Чивер, и, увидев, что я стою в центре класса в полупозиции, она сразу же крикнула в мой адрес:

— Лавров. Почему не здороваетесь?

— Я не… То есть где не здороваюсь?

— Да там, внизу. Где ж еще? — рассердилась она. — Ладно, садитесь уже.

Я не стал ей ничего отвечать, молча прошел к четвертой парте и сел. В аналогичной манере за свой классный стол села и Чивер.

Урок начался. Тамара Семеновна бегло осмотрела класс и, никак не прокомментировав состав, быстро поздравила нас с прошедшими праздниками и напомнила о прошлогодних темах. Перечисление их приходилось на середину в тот момент, когда неожиданно раздался стук в дверь.

«Костя», — подумал я.

Дверь распахнулась, и в класс влетела Даша Красина. Удивительно, но я, судя по всему, так зациклился на теме Кости, что совсем даже и не обратил внимания на отсутствие Даши. А сидела она обычно за пятой партой крайней к стене колонки, за мощными спинами моих друзей, потому что, по ее же словам, «не хочется красоваться перед носом у препода». Очевидно, я машинально подумал, что она уже здесь, и даже не стал проверять это убеждение. А зря.

— Почему вы опаздываете? — обратилась к Даше Чивер. — И зачем так хлопать дверью? Она так и отвалится когда-нибудь из-за таких, как вы.

— Извините, это после праздников. Можно я пройду?

— Ну, идите. Только впредь контролируйте себя! — заметила Чивер.

Даша слегка кивнула ей — очевидно, в знак реакции на этот «совет» — и хотела сначала сесть сзади меня. Потом — наверно, к собственному удивлению, — заметила, что Кости нет, и села ко мне.

Я сказал ей «Привет» и тут же спросил:

— Ты не знаешь, где Костя?

— У меня тот же вопрос. Он не звонил?

— Нет. В последний раз я разговаривал с ним утром 27 декабря. Вечером он был уже недоступен.

— Да уж, это давно…

Справа от меня сидели Миша и Арман, и, глядя на них, я еще раз убеждался в том, что вопрос насчет Кости беспокоит не только меня. Впрочем, отвлекаться было некогда — Чивер, как мне казалось, говорила что-то важное:

–…а сейчас я хочу напомнить вам о том, что через две недели вы будете писать двухчасовой тест по географии в формате ЕГЭ. Некоторые темы нужно повторить. Итак, записываем: природные зоны и мировой океан…

В это время в дверь снова постучали.

— Да что за безобразие? — рассердилась Чивер и ударила рукой по столу. — Невозможно вести урок! Входите…

Дверь открылась, — и в этот самый момент в класс твердой и уверенной походкой зашел Константин Таганов.

— Господи, Таганов, где вы бродите? Вы хоть смотрите на часы? — еще больше возмутилась Чивер, но теперь в ее голосе чувствовалась нотка удивления.

В ответ Костя спокойно ответил:

— Это долго объяснять. Я могу лишь извиниться за свое опоздание.

— Да, на вас это не похоже, — заключила Чивер. — Ладно, проходите. Но после урока я жду объяснений.

— Хорошо, — сказал Костя и все с тем же спокойствием прошел к последней парте колонки у стены и сел — там, где обычно сидела Даша.

Как правило, Костя по пути успевал обмениваться несколькими рукопожатиями, но сегодня он прошел мимо всех рук, словно и не заметив их. Взгляд его при этом выражал какие-то исключительно личные мысли. Разумеется, все обернулись назад, чтобы посмотреть на него еще раз и улыбнуться, — пусть хоть таким будет приветствие, — но он и на это не обратил никакого внимания, а просто достал необходимые учебники и стал смотреть в сторону Чивер, хотя неизвестно, на нее ли он сейчас хотел смотреть. Однако и не на нас тоже.

Класс, впрочем, долго глазеть на Костю не стал. Повторюсь, было не до этого, — к тому же новость о скором тестировании по географии, про которое столь увлеченно рассказывала Чивер, потрясла всех не меньше, чем только что случившееся опоздание Таганова.

Так, постепенно, урок географии и прошел. После главной новости Чивер перешла на достаточно простые темы, периодически, впрочем, напоминая о необходимости подготовиться к тесту; я же сидел и очень ждал звонка, так как хотел поскорее поговорить с Костей. Вполне возможно, что я впервые за долгое время так сильно жаждал начала перемены.

Звонок прозвенел, и тут же мои желания слегка подразбились: Чивер попросила всех удалиться, потому как ей захотелось остаться с Костей наедине для дальнейшей беседы. Интересно, что она так и сказала: «только наедине», — очевидно, подчеркивая этим важность предстоящего разговора.

Естественно, у двери в класс сразу же столпилось большое число человек. Помимо меня, здесь остались Саня, Леша, Люба, Миша, Арман, Даша, Женя, Вика, Карина… Даже Дима Ветров не спешил уходить.

По счастью, ждать пришлось недолго. Уже через две минуты Костя вышел из класса, и мы сразу облепили его и стали задавать вопросы. Так как людей поблизости и без нас было немало, то начался традиционный для таких случаев базар-вокзал: каждый хотел что-то спросить, выпытать, оценить и понять. Это известная схема. Но я вполне одобряю ее, ибо запросто могу представить, как сильно Компания нуждалась в диалоге с Костей Тагановым.

О том, нуждался ли в нем Костя, я даже думать не хотел, — просто потому, что считал ответ на этот вопрос очевидным. Я знал, что сейчас он все расскажет и все объяснит, но сперва нужно дать ему, собственно говоря, высказаться, потому что вопросы с самого начала посыпались как из рога изобилия, и Костя вполне мог почувствовать себя растерзанным на части:

— Где пропадал?

— Чем ты болел?

— Почему не звонил?

— Ну, как самочувствие?

— Как провел каникулы?

— Много выпил?

Эти и другие вопросы градом обрушились на Костю.

Сначала он молчал. И я подумал, что Костя просто не знает, на какой вопрос ему следует сперва ответить. Затем молчание явно затянулось. Мы начали теребить Костю, просить его объяснить хоть что-то. Но он по-прежнему ничего не произносил и, пока мы вертелись около него, медленно зашагал по центральной рекреации второго этажа и — далее — по центральному коридору. По всей видимости, он направлялся в столовую, так как следующим уроком у нас значилась алгебра, но она никогда не проходила на первом этаже, — других же вариантов мы не рассматривали.

Костя, надо заметить, очень хорошо видел, что мы все плетемся за ним, и вдобавок что-то спрашиваем, и ожидаем ответа, — и, конечно, время для него уже давно настало — наверняка сам Таганов это понимал. Действительно, нельзя же всю перемену молча передвигаться по рекреациям, — а то ведь окружение, пожалуй, еще и подумает, что тут происходит что-то странное. Возможно, в его голову тоже пришла эта мысль, возможно — нет, но, наконец, Костя повернулся к нам всем лицом.

Мне интересно вспомнить, что оно тогда выражало. Конечно, здесь была уверенность, всегда, впрочем, свойственная Таганову, присутствовало прежнее спокойствие. Но примечательно то, что в этот раз взгляд Таганова содержал в себе еще одну новую, прежде не виданную, но в данные секунды иногда заметную черту. Ее нельзя назвать растерянностью или смятением, равно как и нельзя объяснить этими состояниями, но можно описать термином неопределенности и даже некой отчужденности. Я догадываюсь, что Читателю может быть непонятно, как Таганов мог выражать взглядом эти и названные выше состояния одновременно, однако последние проявлялись с определенной периодичностью, и возможно, что сам Костя не догадывался, как по-новому блистал его взгляд.

Итак, Костя быстро осмотрел всех нас и, усмехнувшись, сказал:

— Вы специально собрались?

Мы ответили утвердительно.

— Зачем? — спросил он.

Тут же раздались вопросы типа:

— Почему тебя не было на празднике?

— С тобой все хорошо?

— Все нормально, — только и ответил Костя.

Надо заметить, что последнюю фразу он произнес несколько высокомерно, но это никак не повлияло на наше впечатление, ибо, строго говоря, из его слов не могло проясниться ничего. Вернее, сами слова-то были понятны, — но к чему они относились?..

Удивлению нашему поистине не было предела. Так и хотелось, чтобы весь этот короткий разговор оказался сном, а Костя, тот, кого мы сейчас видим, — просто каким-то левым парнем, который очень на него похож и слегка бредит.

Арман так и решил обратиться к другу:

— Костя, а это точно ты?

Таганов в ответ ухмыльнулся, подчеркивая, видимо, самоиронию вопроса, но в итоге только кивнул.

— А ты можешь нам подробнее рассказать про каникулы? — осторожно попросила Даша.

— Что именно? — неожиданно резко ответил Таганов — так, что мы даже испугались.

— А мы тебе хотели про Болта рассказать… — немного подумав, сказал я.

— О нет! — разом заключил Костя. — Не хочу ничего слышать о Болте!

Вот эта фраза привела нас в уже настоящий шок.

— Костя, что с тобой? — вырвалось у Саши, более всех пораженного такими словами. — Он же наш друг. Какой-никакой…

С Топоровым можно было не спорить. Действительно, как бы неоднозначно Костя ни относился к Болту, но он всегда общался с ним, — хотя бы во имя уважения к Сане. И вдруг такие слова!..

Я пребывал в окончательном замешательстве. В голове моей вертелось много мыслей о том, как Костя мог изменить свою позицию относительно Болта, но я не видел ни одной связующей нити, ни одной причины… — я вообще ничего не видел. Слова Кости, удивительно сильные и неприятные, ослепили меня и всех окружавших меня друзей, — и на фоне этого оцепенения Таганов очень быстро исчез.

— Хоть кто-нибудь понял, что сейчас было? — в недоумении вопрошал Леша.

— Да, это все надо переварить, — сказал Миша. — Пойду-ка я в столовую.

— Он же так ничего и не сказал, — заметил Саня. — Только какую-то… чушь.

— Я вообще ничего не поняла, — сказала Женя.

— Не думаю, что это чушь, но нам действительно нужно все это понять, — предложил я.

— Да, в этом предстоит разобраться, — согласился Арман.

— И что все это значит?.. — добавила Люба.

— Да не выспался он, вероятно, — вот и все, — заключил Саня. — Такое бывает.

— Да нет же, с ним что-то произошло. Это же очевидно, — заявила Даша. — У него какой-то взгляд… другой был…

— Ага, — сказал я.

— Это же не он! — сказала Даша. — То есть… почти не он. Это…

— А я вообще никогда такого Костю не видел, — заметил все еще изумленный Арман.

— И я, — добавил Миша.

Дима, все еще стоявший рядом с нами, тихонько кивнул головой, как бы, наверно, в знак того, что и он крайне удивлен поведением Кости.

— Ладно, что мы паримся, друзья? — неожиданно вступила в дискуссию Карина. — Лично я догадываюсь, в чем тут дело. И не вижу смысла что-то обсуждать.

— Ну так в чем? — спросил я.

— Элементарно, — ответила Баваева. — Он просто устал. Надоело ему.

— Что надоело? — спросила Даша.

— Да все. Все эти прогулки, развлечения, дела… Вся наша Компания, наконец.

— Возможно, — заметила Вика.

— Он понял, видимо, что у него есть дела поважнее, — заявила Карина.

— Поважнее? — изумился я. — Да что может быть важнее нашей Компании?!

— Наверно, что-то может.

— Ой, да… все это, — сказал Саня. — Костя и Компания связаны навеки.

— Поддерживаю, — сказал я. — Тем более, что в декабре я говорил с ним о делах, и он всячески отрицал какую-либо усталость. Да для него и слова-то такого не существует!

— Ну, отрицать он может все что угодно. А слово это существует для всех. И для Кости тоже, — заметила Карина.

— Нет, это невозможно. Этого не может быть. Я не верю в то, что Костя мог устать! — продолжал я. — Тем более в праздничное время.

— Я и говорю, это все…, — опять вступил Саня. — Костя не такой — это всем известно. И он не мог так с нами поступить.

— И вообще непонятно, как ему могла надоесть Компания? — поддержал Леша.

— Да он пока никак не поступил, — заметила Карина. — Просто на время отошел…

— Да? — продолжал Саня. — А его слова? Про Болта…

— Вот, кстати… — подтвердил я.

— Ой, да оставьте вы этого Болта в покое! — посоветовала Карина.

— Нет, Карина, Болт — наш друг! — заявил я. — И мы никогда его не оставим!

— Ну да. А он так и будет от вас бегать, — со смешком предсказала Вика.

— Ну, это мы еще посмотрим, — ответил я.

— Нет, я все-таки никак не могу понять, как Косте могла надоесть Компания, — вмешалась Женя. — Наша Компания.

— Ха! Да легко! Один момент — и она ему надоела, — предложила Карина. — Несколько минут.

— Но такого не бывает, — возразила Даша. — Это слишком важное решение.

— Вот как раз такие решения чаще всего и приходится принимать внезапно, — заметила Карина.

— Но каков повод?

— Поводов может быть много.

— Я пока ни одного не вижу, — сказала Даша. — И какая, к черту, внезапность?! Ведь это же Костя! Мы знаем его с детства!..

— Это может быть неважно, — сказала Баваева.

— Нет, Карина, это очень важно, — заявила Даша.

— Бесспорно! — согласился я.

— С начальной школы дружим, — вспомнил Леша.

— Вот! И как может надоесть? Ведь «устать от Компании» — значит «устать от друзей», — вывел я. — А это в принципе невозможно!

— Да и отдыхали мы всегда неплохо! — заметила Люба. — Кто еще так отдыхал?

— Никто, — тут же ответил Арман.

— Нет, вы меня не поняли. Я хотела сказать… — начала было Карина, но Арман прервал ее:

— О нет. Лично я все понял. И готов согласиться с Сашей, что это полнейший бред. Все это подошло бы под описание любого человека, но только не Кости. А он всегда был с Компанией!

— Был… — подчеркнула Вика.

— И продолжает быть! — добавил Арман.

— Нет, — возразила Карина.

— Да! — завелся Арман. — Я уверен в своей правоте! А говорить, что Костя просто и банально «устал», — значит не понимать его. И вообще, по-моему, ты просто не признаешь и недооцениваешь дружеский потенциал Кости. Он велик, но ты позволяешь себе говорить совершенно бредовые вещи!

«Вот так высказался!..» — подумал я.

— Что? Я говорю бредовые вещи?.. — возмутилась Карина, явно не ожидавшая такого поворота событий. — Да ты… ты, Арман, сейчас такое несешь!..

— Я не «несу», а говорю по делу! Говорю то, что знаю и чувствую! Мы тут все обеспокоены состоянием Кости и не можем понять, что с ним случилось, — а тебе, похоже, пофиг. И пофиг не только на Костю, но и на всю Компанию, раз ты говоришь такие странные вещи. — Хатов перешел на экспрессию и активно жестикулировал. — Я считаю, это неправильно говорить так про Костю, находясь в Компании.

— Что?! Вот как… — Карина выглядела злой, но явно растерянной. Леша, Люба и Саня выразили, в свою очередь, явное согласие со словами Армана; Топор даже зааплодировал.

— Что, хочешь сказать еще одну гадость про Костю?!.. — заподозрил Арман.

— Ну нет, это уже перебор, — заключила Карина, решившись произнести главное: — И раз так, раз такое отношение, то я прямо сейчас и здесь объявляю всем о своем выходе из Компании. Немедленном и окончательном! И не желаю ничего слышать.

Даша тут же попыталась успокоить Карину:

— Подожди, успокойся. Давай все обсудим…

Но шансов исправить положение у нее не было. Карина топнула ногой в знак отказа от всяких утешений и стремительно убежала. Случилось это, кстати, как раз тогда, когда в центральном коридоре впервые показался бредущий из столовой Миша. Смачно дожевывая свой гамбургер, он подошел к нам и спросил:

— А что случилось? Я слышал крики Карины…

Мы могли бы ответить на этот вопрос или проигнорировать его, но за нас это сделал звонок. Звук его отразился в наших чувствах, — и он очень хорошо подчеркивал, насколько тяжело и тревожно началось для нас это полугодие.

После всех уроков я оделся и вышел на улицу. Откровенно говоря, идти домой мне не хотелось, но и прогулка выглядела сомнительным удовольствием, ибо с неба непрестанно падала какая-то мокрая хрень, — однако, для января погода, впрочем, была достаточно теплой.

Хорошо, что меня догнал Саня.

— Ты знаешь, Колян, — начал он, — у меня есть мысль, что случилось с Костей.

— Правда? — слегка удивился я. — Ну, дерзай.

— Я, видишь ли, подумал об этом и проследил. В общем, мне кажется, что Костя причастен к делу о Бандзарте.

— Да ладно! Ты что, совсем спятил?

— А что? — чуть обиделся Саня. — У Кости, между прочим, всегда были неплохие отношения с Бандзартом. Да и химию он на удивление хорошо знает.

— Вот оттого отношения у них и нормальные, что он химию знает. Бандзарт это ценит, и не надо ничего выдумывать, — строго заявил я.

— А то, что он проявлял такое рвение и желание при выполнении задания?

— Да это лишь показывает его ответственность. Кстати, надо бы напомнить ему о задании…

— А, может, задание во всем виновато? Из-за него он забыл о друзьях? — предположил Саня.

— Вряд ли, — ответил я. — Скорее всего, нет. Костя, конечно, химик, но не настолько.

— Серьезно? — на всякий случай спросил Саня.

— Ага, — уверенно ответил я. — А вообще, мне кажется, что это у Кости пройдет.

— Непременно, — подхватил Саня.

— И не думаю, что случилось что-то плохое… трагическое.

— Совсем не трагическое, — согласился Саня.

— И все пройдет.

— Конечно.

— Как будто ничего не было.

— Железно.

— Ну, ты тоже не сомневаешься, — подметил я и пристально посмотрел на Саню.

Тот в ответ улыбнулся и рассмеялся. А я, глядя на то, как он смеется, еще больше уверовал в правоту своих предположений.

Действительно, наши с Саней надежды взаимно разделялись. Даже после этого понедельника лишних сомнений у Компании не было — все ее представители были твердо уверены в том, что прежний Костя вернется уже завтра. Ведь дни бывают разными, — и это может проявляться в абсолютно непредсказуемых изменениях. Возможно, конечно, что это не совсем научная мысль, — однако чем еще можно объяснить такое странное поведение Кости?.. Тем более в ситуации, когда и у него, и у нас очень много дел и планов!

Стоит отметить, что в понедельник вечером мне позвонили сначала Арман, а затем Люба с Дашей. С Красиной мы общались особенно долго, обсуждая, кстати, не только Костю.

— Мне все-таки кажется, что Арман слишком строго обошелся с Кариной, — сказала Даша. — Так нельзя. Все-таки она наш друг и вряд ли заслужила такое обращение.

— Да-да, это вполне возможно. Но в последнее время она как будто потеряла… некую дружественную связь с нами… И, наверно, это наша общая вина.

— Думаешь?

— Уверен! Иначе бы она не стала, например, приглашать Сергея с Юлей на теннис.

— Да, это было слишком, — признала Даша. — И все-таки печально, что так все получилось… — тут Даша тяжело вздохнула. — Вот сейчас звонила мне Вика, и она сказала, что целиком и полностью поддерживает Карину. По крайней мере, готова поддержать.

— Да?… Ну, это дурацкое решение. Что тут еще скажешь?

— Но, черт, надо же как-то повлиять, переубедить ее… Да вообще поговорить по душам.

— Наверно. Но обычно в этом практиковался Костя. И у него неплохо получалось, — заметил я.

— Да, неплохо… — грустно произнесла Даша. — Однако сперва надо поговорить с Кариной. Вернется она — вернется и Вика.

— Согласен, — сказал я и усмехнулся. — Надеюсь, больше пока никто не хочет покинуть Компанию?

— Нет вроде… — ответила Даша.

— А то интересно: стоило Косте измениться — и сразу минус два…

— Ты сказал «измениться»?

— Да. А что?..

— Нет, ничего. Просто мне пока не хочется так говорить… — призналась Даша.

— Да мне тоже. И не надо, наверно. Считать, что Костя изменился…

— Нет, можно… Ладно, считай, — настояла Даша. — Блин, мне просто, наверно, пока не верится…

— А кому-то верится?! — тут же сказал я. — Да я решительно в это не верю! И возможно ли изменение Кости?..

Даша промолчала. Наверно, она сомневалась в ответе.

— Черт с ним, посчитаем, что невозможно. Тогда что с ним? — конкретно спросил я — в надежде, что Даша что-нибудь скажет.

— Я вообще не знаю, Коля. Все непонятно… — ответила Даша, однако потом сказала: — Но это пока. Надо разбираться. Только, наверно, не сразу — пусть пройдет неделя. Посмотрим, может, все вернется?..

— Я мечтаю об этом, — ответил я.

Замечу, что мысли Даши мне пришлись по душе. Хотя они не слишком отличались от того, что говорили мне те же Люба с Арманом, мне было приятно их разделять. Леша также заверял, что хандра Кости будет максимально недолгой, — и вообще, я еще раз подчеркну, что никто не паниковал, а всякое напряжение мгновенно снималось надеждой на завтра. Да, так и получилось, что, находясь в понедельнике, мы уже мысленно жили вторником.

А что же вторник? Как насчет действительно прежнего Кости и прекрасного настроения, не омраченного тяжестью каких-либо мыслей?

Увы, но все ошиблись, и 13 января Костя, для начала, снова опоздал. Ставицкий, правда, отнесся к этому совершенно индифферентно — у него никогда не было привычки возникать по таким поводам в стиле Чивер, — однако нас очередное позднее появление друга заметно насторожило. Здесь проявлялась странная тенденция.

Юрию Александровичу, однако, повторюсь, все это было до лампочки; он вообще порой не обращал внимания на то, кто и когда заходит в класс, главное для него заключалось в том, чтобы никто не мешал ему вести рассказ по теме урока. Кстати, именно это мне в нем всегда и нравилось — он вообще никогда не уходил в сторону от темы, и все его фразы строились исключительно в соответствии с ней.

Но Костя опоздал. И, конечно, после 12-го числа здесь нет смысла говорить о каком-то глобальном удивлении по типу понедельника, — тем более что опоздание вышло равным всего лишь минуте. Даже, наверно, кому-то это справедливо могло показаться хорошим знаком. Однако… второе опоздание подряд — это все же примечательно.

Впрочем, я продолжаю освещать действия и далее замечаю, что на этот раз, исходя из копилки общих умных соображений, появившейся не далее, чем вчера, никто не собирался навязывать Косте какие-либо вопросы. Мы с друзьями успели договориться о том, что теперь будем ждать действий от него, — ибо если он снова стал прежним, то наверняка сам захочет все нам объяснить и рассказать. Главное же — не демонстрировать напоказ наше дикое стремление разговаривать. Пусть сам все поймет и не ошибется.

Итак, после урока правоведения Костя с каким-то вопросом подошел к Ставицкому. Мы же всей гурьбой выбежали из класса и… отчего-то опять дружно встали у двери. Даже и не помню сейчас, кому пришла в голову идея повторить действия понедельника, — но, в общем, как под гипнозом, мы столпились в одном месте и, наверно, даже заслонили собой всякий проход в кабинет Ставицкого.

Поняв всю неправильность нашего расположения, мы быстро перестроились, но даже этого времени оказалось достаточно для того, чтобы Костя пулей пролетел мимо нас. Причем пролетел он крайне спокойно, даже и не посмотрев на это вавилонское столпотворение, хотя, наверно, мы достаточно объемно оказались в зоне его внимания (еще бы мы не оказались!). Теперь наше состояние впору было описать как «застывшее», да и вид, думается, был дурацким.

— Чего ж,…, стоим? — наконец, очнулся Саня. — Давайте за ним.

И мы двинулись.

Вообще, было интересно узнать, куда так помчался Костя. Следующим уроком по расписанию у нас значилась литература, но у меня было совершенно железное предчувствие, что наш друг направился совсем не к кабинету Федоровой. Оно меня не обмануло — Костю мы на той перемене потеряли.

А во время остальных перемен догонялки решили не устраивать. Такова была мысль Любы:

— Может, у него дела какие есть?..

«Логично, — подумал я, — он может и к Долганову заходить, и к Щепкиной…»

Тем не менее следить за Костей мы не переставали. И вообще, по сути, всю первую неделю учебы мы только и делали, что наблюдали за ним, пытаясь понять причины его отстранения.

Повременю пока с оценкой результатов — тем более что есть один очень интересный факт. Я, конечно, всегда знал, что информация в компанейской среде передается едва ли не со скоростью света, но я никак не подозревал, что о перемене в Косте все будут наслышаны настолько быстро. Ведь явно не случайно в среду, по дороге домой, Дима Кричевский, полдороги бежавший за мной, отдышавшись, спросил:

— Коля! А что случилось с Костей?

— С Костей? А что?

— Да я сегодня несколько раз проходил мимо него, — а он со мной даже не поздоровался. Хотя мы дружим два года. Вот я не понимаю: как так? Обычно мы всегда здороваемся.

— Ты тоже заметил… — констатировал я.

— Да не только я. У нас весь класс так. И параллельный тоже.

— Ну, вся Компания удивлена!..

— И что в итоге с Костей?

— Да пока не ясно. Никто ничего не знает.

— Серьезно? — порядочно удивился Кричевский. — А что, Костя ничего вам не объяснял?

— Да если б захотел… Но я подозреваю, что все понимает только он сам.

— Вот как… — понял Дима. — Значит, я зря надеялся, что ты мне все расскажешь?..

— Выходит, что зря. Но я действительно ничего не знаю.

— Печально.

— Да. Я буду рад, если найдется человек, который в курсе. А пока — так.

— Ясно.

— Впрочем, ты не знаешь, сколько интересных версий уже придумали наши друзья, — заметил я. — Одни говорят, что Костя заболел, вторые — что ему на голову упал кирпич, — тут Дима усмехнулся. — Есть версии про несчастные случаи, про неудачи. Многие базарят об усталости и о том, что его все…. Мнение о влиянии потусторонних сил — это уже вообще жесть…

— Ха, ни хрена себе!..

— Да, Дима, это вот столько мнений! Но самое ужасное то, что мне все это приходится слушать! — а я так хочу узнать правду, — признался я.

— Ну, удачи тебе, — пожелал Дима, и мы распрощались.

То, что я сказал Диме, — не шутка. Я действительно очень хотел знать о том, что же случилось с Костей, — и версий, правдоподобных и не очень, присутствовало в избытке и с большим запасом. И по-прежнему все они проходили через меня. Вот, например, знакомый мой из 5б — Ваня Кранов — с хорошим апломбом уверял меня в том, что в этом происшествии не обошлось без фантастики. Так и говорил мне:

— Я думаю, что его просто захватили пришельцы! Вот он и стал другим.

После такого мне оставалось только откровенно смеяться.

Вообще, я даже не осознавал, какая версия казалась мне наиболее реалистичной. Уж больно много информации свалилось на мою голову, и я запутался в ней, как путается иногда хороший адвокат в показаниях свидетелей. Впрочем, наверно, самым правильным решением было все-таки принять позицию Даши Красиной и последовать ее словам: просто подождать. Если же ничего не изменится — можно начать действовать.

Правда, Даша говорила о неделе. Неужели столько еще времени Компания будет без Кости?

Тем временем наблюдения, проводившиеся всю первую учебную неделю года, давали нам определенную пищу для размышлений. Мы активно обсуждали некоторые изменения, произошедшие в Косте, — изменения, впрочем, пока незначительные и чисто социального характера, — и не без удивления замечали, насколько вдруг массовой — в рамках школы, естественно — стала эта тема. Она не спадала и постоянно крутилась по классам, — и, кажется, мало кто в эти дни не желал сказать хоть слова о Таганове. Однако… Стоит ли этому удивляться? Ведь популярность Кости в нашей школе очень велика, и немногие могут вызвать хоть где-нибудь схожий интерес.

Интересно, что даже об учебе Компания думала заметно меньше, чем о своем лидере. И это примечательно, ибо май с июнем уже не за горами — пора бы, кажется, побеспокоиться о хорошем аттестате да и задачки из ЕГЭ начать решать… Да конечно, пора! Пора… Но разве возможно это на фоне того, что происходит в школе?!

Наступил уже вечер субботы, а это время всегда было едва ли не самым горячим на неделе для Компании, ибо именно в такое время традиционно обсуждались и окончательно утверждались наши планы на воскресенье. Фиксировал их обычно Костя: он всем звонил, со всеми договаривался, каждому разъяснял детали… Тогда же окончательно принималось и время будущей встречи. Надо, впрочем, заметить, что, вообще-то, идеи на уик-энд обговаривались в течение всей недели, и любой представитель Компании когда угодно мог предложить что-либо свое, авторское. В идее содержались мысли о том, куда можно было бы сходить, когда именно, каковы цены, как туда добраться, есть ли рядом место, где можно поесть, каков резон сбора и т. д. Затем все накопившиеся предложения собирались в одну единую большую кучу, и нам сообща удавалось принять то или иное решение. Бывали, конечно, случаи, когда мы сталкивались с определенными затруднениями, и в такие моменты всегда очень быстро разгорался спор, олицетворявший собой столкновение нескольких идей, но до скандалов у нас дело никогда не доходило. Все решалось мирным путем, пусть даже кому-то и приходилось идти на уступку, — зато потом Костя с необычайной радостью говорил об абсолютной демократии, царящей в Компании, а в воскресенье все проходило уже по плану. Да, конечно, иногда, ввиду самых разных причин, некоторые моменты корректировались непосредственно по ходу действа, и порой это вызывало у нас определенную грусть, — но что поделаешь?.. Форс-мажор есть форс-мажор.

Так получилось, что из-за чрезмерного обсуждения изменения Кости о планах на новое воскресенье — 18 января — практически никто не успел подумать. Лишь в субботу мы озаботились этим вопросом и сразу порешили, что в последний день недели собраться непременно стоит. К сожалению, вживую поговорить с главным организатором нам тогда не удалось, и мы сразу осознали, насколько это большое упущение, — но возможность связаться никуда еще не подевалась, и, придя домой, я вскорости набрал номер Таганова, чтобы завести с ним, как казалось, традиционную для нас беседу. Увы, разговор наш не заладился сразу.

— Так ты хочешь, чтобы я рассказал насчет завтра? — спросил Костя — как послышалось, несколько удивленно.

— Ну конечно, — ответил я.

— Хм… Да мне особо нечего сказать.

— То есть как «нечего»?

— Да просто. Мы вроде никуда не собирались, — как бы напомнил Костя. — Вернее, вы.

Эти слова напрочь выбили меня из ритма беседы, и настроения, и каких-либо намерений. Я лишь смог спросить:

— Почему?

— У меня есть свои планы, и я планирую их реализовать. Если вы куда-то собираетесь — сходите, конечно, — деловито произнес Костя.

— Что?! — обалдел я. — Да о чем ты говоришь? Какие свои планы? Мы же в Компании, ты всегда все решал…

— А в этот раз без меня, — бросил Костя. — Мне жаль, что вы к этому привыкли, но сейчас мне нечем вам помочь. Удачи, — сказал напоследок Костя и прекратил сообщение.

— Вот так, — сказал я сам себе, продолжая держать мобильник в руке. Это длилось пять минут, и я не мог сойти со стула, на котором сидел. Потом позвонил Арман:

— Ну что? Мы куда-нибудь едем?

— Черт, я даже не знаю, — в сердцах крикнул я. — У Кости свои планы.

— Планы? — не понял Арман и поинтересовался: — Какие? Он так и сказал?

— Вот точно так.

— А когда?

— Что?

— Ну, когда он сказал?

— Да только что. Пять минут назад.

— Да ладно?! Ну ничего себе! Я ему тут целый час трезвоню и никак не могу дозвониться! — а тебе он сказал, что у него планы.

— А что, на твои звонки он не отвечает? — поинтересовался я.

— Сейчас проверю. Пусть будет еще одна попытка, — решил Арман и временно оборвал связь.

А через две минуты телефонный звон раздался вновь — на линии опять был Хатов.

— Ну что, — спрашиваю я, — дозвонился?

— Нет! — с досадой крикнул Арман. — Так вот и не отвечает!

Должен отметить, что слова Армана вызвали у меня определенные негативные эмоции. Я был неприятно поражен, и, пока обдумывал его сообщение, он продолжал:

— Ну нельзя же так! Друг звонит второй час, а он — не отвечает! Ну, что это такое? Это же просто какое-то хамство! Неуважение!

— Ладно, не горячись, — попытался успокоить я Армана, хотя прекрасно понимал, что он чувствует. — Надеюсь, это случайность.

— Да уж странно как-то… — сказал Арман, и мысленно я не мог с ним не согласиться, но пока разговор поспешил завершить.

Просто я знал, что для меня это не последняя беседа на сегодня. Позже мне позвонили Даша, Леша, Женя, Павел, Миша и Саня — и каждый из них выразил непонимание, почему не удается связаться с Костей. Параллельно с этим я не мог понять, как это удалось мне, причем с первого раза, — поэтому я решил, на всякий случай, позвонить еще раз.

И худший вариант сработал — второго разговора не случилось, абонент был недоступен.

А на все последующие звонки мне пришлось отвечать одинаково:

— Ничего не знаю. У Кости свои планы.

Как-то исправить ситуацию уже было нельзя. Это был необратимый процесс, который вполне логично привел к тому, что в это воскресенье мы так никуда и не пошли. Глупо говорить, что все произошедшее явилось ударом для Компании, но один плюс все же был: теперь, после такого провала и выхода Карины и Вики, прояснилась очевидной необходимость хоть как-нибудь действовать. И уже вечером воскресенья Даша в соцсети написала мне:

«Наверно, настала пора поговорить с ним. Только уже по-нормальному».

Я, в свою очередь, выразил согласие.

Вообще, мне почему-то так и казалось, что теперь, по истечении этой недели, внимание к поведению Кости хоть немного стихнет, и нам удастся спокойно с ним все обсудить.

Глава 3. Собрание

В очередной понедельник, 19 января, меня еще на подходе к школе окружили семиклассники. Как оказалось, они уже давно — аж с середины декабря — заметили в Косте нечто странное. Конкретных объяснений я от них так и не добился, но зато с удовольствием послушал их забавные догадки и предположения. Впрочем, пусть Читатель поверит, что я не только смеялся, — в конце концов, мне нужно было как-то объяснить им, что дело это все-таки серьезное и что не стоит раньше времени устраивать из него шоу. Предполагаю, что они меня поняли.

Но это были еще мелочи. И если на той неделе все кому не лень только обращали внимание на странное поведение Кости, то теперь настала пора активной раздачи советов. Это значит, что каждый, считая себя далеко продвинутым в этой истории, стремился вложить в дело что-то свое и как-то повлиять на Костю — то есть повлиять на меня, чтобы уже я оказал решающее влияние. Кстати, разброс мнений здесь проявился очень ярко, — действительно, двух абсолютно одинаковых «наставлений» я так и не встретил, — впрочем, большинство из них, к сожалению, носили скорее юмористический характер, чем официальный, и по-настоящему серьезных идей я так ни от кого и не услышал.

Однако я подхожу к главному событию того дня, которое случилось уже после всех уроков — в том числе и истории. Проходя по коридору гардероба, я внезапно наткнулся на Дарью Алексеевну. Вид ее сразу можно было определить как «типично творческий», глаза кого-то искали, и я быстро понял, кого:

— О! Ты-то мне и нужен, Николай! — обратилась она ко мне. — Пойдем в мой кабинет. Мне необходимо с тобой поговорить.

Признаюсь честно, тогда я был совсем не расположен к этой беседе, ибо просто хотел поскорее прийти домой и сделать все уроки. Да и желания беседовать на старые добрые темы во мне не присутствовало, хотя я совсем не был уверен в том, какую тему изберет наш завуч по творческой работе на этот раз. Замечу, что я попытался придумать какую-нибудь железную причину, чтобы не идти сегодня к Дарье Алексеевне, но она так быстро ее отшила (причина моя, наверно, получилась слишком несерьезной), что у меня просто не осталось выбора, и я понял, что беседы с ней мне не избежать.

Удивительно, но даже после того, как я смирился с этой ситуацией, во мне по-прежнему буйствовало какое-то внутреннее недовольство. До сих пор не понимаю, с чего вдруг оно проявилось, и почему я так не горел желанием идти именно сегодня к Дарье Алексеевне, — но, наверно, это просто был синдром одного дня, который приходит и уходит. Итак, я сейчас попытался, по пути к кабинету Щепкиной, вспомнить о том, как мы радовались в декабре на организованной ею вечеринке, и как потом разделяли этот успех, и о том, какие празднества случались до этого, и насколько это впечатляло!.. И нельзя ни в коем случае забывать о том, какие блестящие планы нас связывают. Да и не только меня, а всю Компанию!.. Нет, я определенно приводил себя в чувство.

«К черту мысли! Отчего бы не поговорить?!» — решил я.

Вскоре мы зашли. И Дарья Алексеевна сразу села за стол — показалось, начать она решила с главного.

— Итак, Коля. Я рада, что за восемь дней, наконец, тебя увидела. Мне нужно кое-что сказать, не пугайся — тема интересная.

— Я заинтригован, — заметил я и улыбнулся. Интересно, что улыбка эта, как я сам почувствовал, получилась удивительно душевная, а это любопытный, но ничем не объяснимый момент. — Так о чем же вы хотите сказать?

— Ну, во-первых, я хочу напомнить тебе о деле о Бандзарте.

— Ах да, дело…

— Я надеюсь, — спокойно говорила Щепкина, — что ты помнишь, на чем мы остановились в прошлом году. Идея о Книге Памяти понравилась подавляющему числу учителей, — но было принято разумное решение создать ее именно в эти месяцы.

— Да. Конечно, помню.

— Превосходно, — оценила Дарья Алексеевна. — Что ж, ну вот и настала пора собирать информацию об учителях. И логично будет начать с тех, кто уже не работает с нами. Впрочем, это дело я целиком и полностью беру на себя, тем паче, что со многими бывшими коллегами я до сих пор общаюсь. В общем, проблемы тут не возникнет: собрать сведения легко, главное — грамотно все объяснить.

— Безусловно, — согласился я.

— С ныне работающими коллегами все еще проще. Однако… Их слишком много, и вот главный минус. Короче, не люблю я так говорить, но мне одной, пожалуй, не справиться. И было бы просто здорово, если бы ты и твои друзья помогли мне, — заметила Щепкина.

— Так в этом весь вопрос? — удивился я. Она кивнула головой. — Конечно, поможем. Все, что вы скажете, Дарья Алексеевна! — искренне отметил я.

— Ох, ну, это приятно, — обрадовалась Щепкина.

— Но что конкретно нужно? — все же решил уточнить я.

— Ой, да все просто. Нужно будет всего только задать некоторым учителям ряд базовых вопросов. Ну, вроде: «Откуда они?», «Где учились?», «Чем увлекаются?», «Что думают о школе?», «Как живут?» — и типа того. Наверно, пятерки вопросов и хватит — нам автобиографии не нужны. Понятно?

— В общем, да, — ответил я. — Только… есть учителя, с которыми у Компании не очень хорошие отношения… — намекнул я, — и вряд ли они согласятся что-то нам рассказать.

— О, тут не беспокойся! Они обо всем будут предупреждены! Ну, если что, — то трудные случаи я беру на себя.

— Хорошо.

— Заодно, кстати, мы всем докажем, что старшеклассникам не чужда история нашей школы и что они тоже хотят ее знать. А имена наших великих коллег никто никогда не забывал! — восторженно заявила Щепкина.

Я рассмеялся, но потом чуть скептически спросил:

— Поверят ли?

— Думаю, что поверят. Все же это очень серьезная работа, не хухры-мухры.

— Ну, тогда браво! Вы блестяще мыслите! — заявил я.

— Да что там… — не без краски на щеках сказала Щепкина.

— Я рад. И все же… напомните, Дарья Алексеевна, как мы поступим с Бандзартом? — вдруг спросил я.

— О! Бандзарта мы оставим на закуску…

— То есть с ним мы разберемся в последний момент?

— Да!

— А не будет ли поздно? — спросил я.

— О нет! — ответила Щепкина. — Мы все подготовим и предстанем перед ним во всеоружии, — заявила она. — Ах, я уже предвкушаю тот момент, когда наступит наш разговор!.. — Тут Дарья Алексеевна сделала несколько характерных жестов. — Да, именно наш! — я хочу, чтобы весь твой класс присутствовал при разговоре!

— Ну, всех нам вряд ли удастся собрать. Ведь основная инициатива исходит от Компании…

— Ну так да! Я это и имела в виду, — поправилась Щепкина.

— Тогда нет проблем. Готовы будут все! — заявил я с абсолютной уверенностью. — Но все-таки, Дарья Алексеевна,… не боитесь ли вы, что дело слишком затянется? Не лучше ли будет узнать информацию о Бандзарте сразу?

— Ах, я вижу, что ты тоже хочешь этого! — похвально произнесла Дарья Алексеевна, затем встала из-за стола, подошла и похлопала меня по плечу. — Это здорово! Но… нет. Дело не затянется, не беспокойся, а вот спешить… спешить нам не стоит. Как показывает практика, именно спешка в таких делах обычно и подводит. А я не хочу, чтобы это дело пошло под откос. Пойми, нам важно все организовать, все подготовить, собраться морально, составить четкий и продуманный план!.. Это ведь не такое быстрое занятие — нам явно понадобится время. Не знаю, какое и сколько, — но все будет рассчитано до мельчайших деталей: как себя вести, что спрашивать, как реагировать, с каким тоном подходить к главному… Разумеется, надо подумать и о форс-мажоре: мы должны иметь в запасе как минимум три варианта, — и ни один не должен приводить к ошибке! Это слово вообще нужно забыть, у нас нет права на ошибку, — и Бандзарт не даст нам ее допустить. Мы должны действовать на сто процентов правильно, чтобы ошибку совершил он. И, конечно, побольше уверенности! В нас не должно быть и тени сомнения…

— Да, — согласился я, — тут не поспоришь…

— И еще важный момент — количество. Бандзарт всегда держался на публике в одиночку. Мы же можем взять его количеством! И вот поэтому я хочу, чтобы так называемых «интервьюеров» было много. Как можно больше. Ибо если все пойдет хорошо, то Бандзарт будет думать над каждым своим словом, — вот тогда-то мы и сможем его поддавить. Заставим поторопиться, сделаем правильный намек, зададим наводящий вопрос, угрожающе посмотрим… Я уверена, что он, как и любой другой человек, может растеряться. Что ж, если это случится, то тогда и тайны раскроются сами по себе, — низким голосом произнесла Щепкина.

— Логично. Но, как я понимаю, острые вопросы будут составлены не для всех?

— Нет. Только для него.

— Только для него… — повторил я.

— Согласись, к остальным у нас таких вопросов нет.

— Возможно. Впрочем… а как же Чивер? Барнштейн? — вспомнил я и спросил: — Может, мы бы узнали что-то новое о них?

— О, я бы узнала, — ответила Щепкина. — Да еще с удовольствием! Но это опасно, очень опасно. Бандзарт — это все-таки школьный учитель… пусть и странный, но учитель. И он никуда не сможет деться. У него не будет выбора, кроме как все нам рассказать. И ни Барнштейн, ни Чивер ему не помогут, — твердо произнесла Дарья Алексеевна. — Однако… задавать им самим острые вопросы не стоит. Если мы заденем что-то очень личное в их жизни — тогда все мероприятие может быть послано к чертям собачьим. Его закроют в одночасье!..

— Ну а если Бандзарт им все расскажет? Думаете, не закроют?

— Да, откровенно говоря, мне это будет уже совсем неинтересно, — призналась Щепкина. — К тому моменту информация о Феликсе будет в наших руках, а заниматься дальше Книгой Памяти мне и так будет лень. Помни, Коля: наша главная задача — узнать, какова тайна Бандзарта. Мы будем концентрироваться в первую очередь на ней, а не на озвученной идее! Собственно, только ради этого я и придумала эту Книгу, — а другого пути я пока не вижу.

— Ну, в таком случае, его можно и не искать?..

— Да, Коля. Наверно, искать иные варианты не стоит. Впрочем, и в этом, думается, есть подводные камни…

— Вот я как раз подумал: как мы поступим, если Бандзарт не станет отвечать на наши острые вопросы?

— Это продумаем. В любом случае в списке будут вопросы, на которые он точно ответит. Значит, наверно, надо будет установить какую-нибудь связь… Некий переходный мостик от банальных вопросов к вопросам повышенной сложности.

— А если вообще не захочет отвечать…

–…вот тогда сработает то, о чем я уже говорила. Я пущу в массы очень хороший слух! — заверила Дарья Алексеевна.

— Да, в этом сомнений нет, — сказал я, улыбнувшись.

— Еще бы! Но главное — знать грань! — подчеркнула Щепкина. — Вопросы должны быть острыми, но разумными. И, конечно, без пошлости. Не стоит спрашивать у Бандзарта, например,… про личную жизнь, — тут мы с Дарьей Алексеевной в унисон рассмеялись. — Да… вопросы не должны задевать его честь, достоинство и репутацию, — после этих слов опять начался смех.

— Да, это очень важно, — подтвердил я, не переставая посмеиваться. А уж как хохотала Дарья Алексеевна!..

Но это был отчасти тонкий юмор. И, наверно, слегка граничащий с издевкой.

— Желательно, чтобы он не соврал… — заметил я.

— А он и не сможет. Вопросы он заранее не узнает. Или выведает у коллег те, что являются самыми банальными, но это — пожалуйста. Так даже и лучше будет. А вот когда пойдут настоящие вопросы… — тогда он точно ничего не скроет. Давление наших взглядов не позволит ему соорудить за короткое время достойную ложь: он запутается, — и этим мы непременно воспользуемся! Да, он еще жалеть будет!

— Хм, похоже, ему это дорого обойдется. Может, впервые за всю жизнь, — предположил я.

— Точно! — оценила Щепкина и потом контрольно спросила: — Ну как, Коля, в общем, мой план тебе ясен?

— Да, вполне, — ответил я. — Точных дат только нет…

— Знаю-знаю, точные даты будут позже. Это еще надо будет согласовать… — заметила Дарья Алексеевна. — Впрочем, я вам потом сама все скажу.

— Что ж, ясно.

— Что-то еще вызывает вопросы? — спросила она.

— Э,… да нет. Все остальное предельно понятно.

— Значит, я все-таки умею объяснять, — обрадовалась Щепкина.

— Безусловно, — сказал я и уже вплотную приблизился к двери. — Ну, я тогда, наверно, пойду…

— Нет, погоди! Постой, — остановила мой порыв Щепкина и вновь привела меня к стулу. — Вот, присядь еще на минутку.

Поневоле я присел и подумал: «Ну, на минутку еще сойдет».

Щепкина же несколько секунд просто походила по территории своего кабинета.

— Видишь ли, я тут обратила внимание на один момент…

Я прислушался.

— Может, конечно, я не права, но мне кажется, что не все так здорово в вашей Компании… — сказала Дарья Алексеевна с явным нежеланием и с неохотой, но сказала.

«Она все знает?!»

— Точнее, я хотела спросить насчет Кости Таганова. С ним… все нормально? — произнесла, наконец, Щепкина.

Я характерно зашевелился на стуле. И Дарья Алексеевна это заметила:

— Собственно, мне важно понять…

Тут она посмотрела на меня и, не дождавшись ответа, сразу все поняла. Мое молчание было таким многозначительным, что и без слов ответ был очевиден.

— Может, ты меня тогда вразумишь? А то я чувствую, что он как-то изменился, но ничего объяснить не могу, — самоиронично заключила Щепкина.

И на этот вопрос я легко ответить не мог. Тем более, что, по сути, и отвечать мне было нечего. А о том, что с Костей что-то случилось, она и так догадалась. Единственным выходом для меня было ответить вопросом на вопрос:

— А дозвольте уточнить: что именно имеется в виду?

Вопрос этот звучал абсолютно глупо, но Щепкина отнеслась к нему нормально:

— Ах да, — активно и горячо жестикулируя, начала говорить Дарья Алексеевна, — я, должно быть, захотела знать все и сразу, даже не пояснив тебе, что конкретно хочу.

«Возможно», — подумал я.

— Но я вижу, что и ты заметил, что наш Костя как-то изменился. Я вообще должна признаться, что наблюдала за ним всю первую неделю,… — но лишь только потому, что мне стало казаться… будто это совсем не тот человек, которого я знаю с первого класса, — не без сожаления, но с удивлением произнесла Щепкина.

«Даже так!..»

— Первое, что я заметила в Косте, — это отрешенность. Я не поверила бы тому, что произнесла это слово, но несколько раз на неделе он пробегал мимо меня, сталкиваясь со мной взглядом, однако ни разу не поздоровался. Не знаю, может, в этот момент он думал о чем-то очень важном, — предположила Дарья Алексеевна, — хотя смотрел все куда-то вдаль, или наверх, или вообще неопределенно… Мне показалось, что он действительно на чем-то сосредоточен, но это могло быть разве что-то очень важное.

Естественно, мне сразу пришло в голову дело о Бандзарте, и даже стало любопытно, что именно он может мысленно в нем обдумывать. Но не найдя пока объяснений, я еще раз подумала об этом… просто-таки удивительном взгляде, — и подивилась тому, что от всего другого он себя буквально… отгородил! Прямо так и отгородил этим взглядом, я не шучу!

Ну, конечно, если бы так случилось один раз, то я б и заморачиваться не стала. Сомнения бы к черту отбросила, подумав, что мне показалось. И впрямь: может, он шел по коридору, а в голове его бесились всякие формулы, или реакции, или еще какая-нибудь муть?!.. Тогда ясно: впереди контрольная — мысли только о ней. Но я клянусь чем угодно, что четыре—пять раз видела такого Костю! И именно Костю, не какого-нибудь другого парня.

— Да наверно, его…

— Черт, ну я же его никогда таким не видела! Вот впервые, точно. Бывало, конечно, что я замечала его деловой взгляд… Но деловой взгляд — нормальный взгляд, и он, конечно, только выражал готовность Кости в любую секунду обратиться к важному вопросу. Кстати, мне он очень нравился. И вдруг… прошлая неделя, и эта отрешенность!.. Нет, Коля, вот скажи мне: что, у Кости есть какое-то суперважное дело? Или трагедия какая случилась, а?

— Да вроде нет… — раздумывая, ответил я.

— Тогда почему он не здоровается? Почему так смотрит?

Я вздохнул:

— Не знаю, Дарья Алексеевна. По правде говоря, меня уже вся школа замучила этим вопросом.

— Что?! Как вся школа?

— Да, вся школа. Подходят и спрашивают, что происходит с Костей. Из самых разных классов! — признался я. — И все думают, что я все знаю. Хотя я ни черта не знаю.

— А, ну все понятно. Люди жаждут все знать… Но, стало быть, раз у всех такой интерес, значит, с Костей действительно что-то произошло? — решила уточнить Щепкина.

— Наверно.

— И всех дико интересует, что именно?

— Да.

— Что ж, любопытно… Действительно.

— Правда, тут важно сказать, что такое состояние может рассматриваться странным именно в контексте Кости, — отметил я. — Ибо для Димы Ветрова, например, это нормально.

— Ну да, да, — согласилась Дарья Алексеевна. — Кстати, а что Компания думает насчет Кости?

— О, там такой разброс мнений!..

— Но все-таки одно общее мнение есть?

— Нет, — однозначно ответил я. — Все что-то разное говорят…

— Но вы это обсуждали? — поинтересовалась Дарья Алексеевна.

— Да вот никак не получается. Даже в воскресенье не встретились… А то бы поговорили.

— Пожалуй. Но вы наверняка планировали собраться ограниченным числом человек — из тех, разумеется, кому не безразличен Костя. И тогда бы обсудили этот вопрос, — предположила Щепкина.

— Да, конечно.

— Но почему бы вам тогда не собраться и не поговорить здесь, в школе?

— У меня была такая мысль! — заметил я. — Только где?

— Ну, школа довольно большая. Уж вы-то найдете место…

— Надо подумать. В принципе, мы могли бы собраться в переговорном пункте…

— Я слышала о таком, — припомнила Щепкина. — Но, если я права в представлениях, то он слишком мал. Мы же не поместимся!

— Погодите, а вы что имеете в виду? Собраться всем вместе? — догадался я.

— Ну конечно, Коля. Если тема Кости волнует всех, и в том числе меня, — то почему бы всем, кому он небезразличен, не встретиться и не поговорить? Устроить настоящую дискуссию, выслушать мнения… — может, так до чего-то и дойдем.

— Это было бы… блестяще, — только и сумел выговорить я, потому что совсем не ожидал такого великолепного предложения от Дарьи Алексеевны.

— Так все! Нами решено: на этой неделе в школе совершенно официально и свободно устраиваем собрание, посвященное решению одного этого, крайне важного, компанейского вопроса! — как диктор, оттарабанила Щепкина. — Ну как, нравится? — с улыбкой спросила она.

— Это феноменально, Дарья Алексеевна. И как же у вас все быстро!..

— А что? К чему тянуть? Только не «у меня», а «у нас». Это наше общее дело! Кстати, в какой день?

— В какой день устроить собрание? — уточнил я.

— Да.

— Даже не знаю… — думал я, все еще не веря в то, что прямо сейчас вот так неожиданно была рождена столь прекрасная идея.

— Может, в среду? — предложила Дарья Алексеевна.

— Я в среду не смогу — у меня курсы. Я бы мог в четверг. Заодно и оповестить всех успеем.

— Идет! Сделаем в четверг после шестого урока, нормально? — предложила Щепкина.

— Да, идеально! — чуть не крикнул я от радости. — И откуда у вас столько идей, Дарья Алексеевна?

— Ну, я как-никак завуч по творческой работе, — заметила она. — Итак, в четверг мы встретимся здесь в 14:45, а потом пойдем в зал. Мест на всех хватит!

— Прекрасно! Мне звать по максимуму?

— Да, Коля. Зови всех!

Я вышел из кабинета с мыслями, диаметрально противоположными тем, что были при входе.

«Поразительно, как она все прекрасно понимает! Как видит проблему! Да, нам нужно встретиться, нам необходимо это собрание! Я не хочу больше видеть такого Костю! И никто не хочет! Настало время для серьезного разговора!»

Время действительно настало. Правда, практически наверняка можно утверждать, что предстоящий разговор станет лишь промежуточным и уж точно не последним в данной истории. Ведь фактически он будет только предварять собой другой и самый главный разговор — разговор с Костей. Но перед ним нам необходимо понять, что мы действительно имеем. Только ли странный взгляд, опоздания и отказ здороваться или что-то еще? Вот этот вопрос и следует вынести на собрание.

А о будущей беседе с нашим лидером я бы не стал думать так, будто она ожидается очень простой. И должен признаться, что теперь, глядя на Костю, у меня появляются серьезные сомнения относительно вообще всех наших перспектив. Понятно, что с тем, прежним, Костей разговор состоялся бы в две секунды и хоть сейчас — можно и вопросов лишних не ставить. Однако как быть в нынешней ситуации? Очевидно, что на вопрос о «странном» Косте надо выходить через него; однако согласится ли он говорить об этом? И согласится ли он вообще о чем-либо говорить? Вот это дилемма… И разве возможно разрешить ее в два счета, без промедлений, прямо сейчас? — когда Щепкина видит его этот отрешенный взгляд, такой доселе чуждый ему! А она не ошибается. Я это знаю, потому что сам успел заметить в Косте что-то не характерное для него. И уже бессмысленно затенять этот факт.

Дарья Алексеевна предположила, что Костя погружен во что-то очень важное. Что ж, очевидно, что это не дело о Бандзарте, потому как оно касается всей Компании, а не его одного. Но тогда какое еще дело может так сильно тяготить Костю? И тяготить ли? Возможно ли, что это только ему так кажется, ибо на самом деле все проще и понятнее? — здесь трудно сказать, очень трудно… Проникнуть в мысли другого человека, пусть и такого знакомого, как Костя, невозможно, и даже по внешним признакам, к сожалению, пока ничего нельзя понять.

Но я возвращаюсь к разговору и отмечаю, что он нужен прежде всего нам. Конечно, впоследствии может выясниться и то, насколько он важен для Кости, но это — все еще дело времени, а его, как не раз замечала Дарья Алексеевна, никогда не надо торопить. И вообще, в мире, наверно, существуют всякие такие теории, согласно которым следует, что на все жизненные вопросы когда-нибудь найдется ответ. Только вот когда? И настолько ли более познаваем наш мир в целом, чем познаваем внутренний мир одного конкретного человека? Этот вопрос я бы оставил философам — в надежде на то, что они подумают над ним.

В течение последующих двух дней мне удалось пообщаться с очень многими школьными друзьями, так как тема — разговор с Щепкиной о собрании — была настолько важна, что я не жалел на это ни времени, ни энергии. Главным для меня было донести до возможно наибольшего числа человек мысль о необходимости встретиться, однако мне приходилось сокращать информацию, то есть избегать полного пересказа беседы с Дарьей Алексеевной, — отчего она, наверно, немного теряла значимость. Впрочем, как бы подробно я ни старался все передать, но вряд ли мои старания изменили бы расклад, при котором выходило, что в четверг могут собраться далеко не все: у кого-то есть курсы, у кого-то — врачи, а некоторые переписывают те или иные контрольные работы… В общем, дела, дела, дела! Так что, понимая это, я решил незамедлительно сообщить Щепкиной о необходимости переноса собрания на другой день, ибо «нам стоит послушать всех связанных с Костей людей».

Дарья Алексеевна тут же согласилась со мной и предложила пятницу. Честно признаюсь, поначалу мне эта дата не слишком понравилась, ибо 23 января должно было состояться мое очередное курсовое занятие. Однако… потом я подумал, что незначительное опоздание на него не создаст катастрофы, — да и к тому же, по правде говоря, мне не так уж и хотелось ехать в центр, чтобы в очередной раз послушать нашего демагога. «Пропущу — спишу», — решил я и принял перенос Щепкиной.

И вот ведь здорово, что этот выбор оказался крайне удачным. Не знаю, чудо ли это из чудес или простое совпадение, но вскоре выяснилось, что в пятницу смогут подойти едва ли не все. Ну, конечно, и тут выявились определенные нестыковки, — в частности Вика с Женей сказали мне, что из-за важных дел после шестого урока они не останутся, — однако было ясно, что без них собрание провести будет вполне возможно; в любом случае мы им потом все расскажем.

Итак, 23 января, аккурат после химии, несколько известных Читателю людей подошли к кабинету Дарьи Алексеевны. Закрытая дверь означала, что ее еще нет на месте, — однако и пришли мы первее всех, так что теперь следовало какое-то время подождать.

Настроение наше явно нельзя было назвать прекрасным, ибо Бандзарт несколько минут назад решил снова устроить нам испытание. На сей раз он предложил нам осуществить с помощью определенных реактивов некоторые, как он сказал, «простейшие» эксперименты. Нет, я, конечно, ничего не имею против химических опытов, ибо это по-настоящему круто и интересно, — но здорово иметь хоть какое-то представление о том, что есть что и что с чем может реагировать. Мы же смотрели на пробирки, банки и склянки с видами дебилов, которые вообще в первый раз увидели такие вещи. И, естественно, что ни одной вразумительной реакции мы так и не смогли провести.

Что-то настрочив в своих тетрадях, мы вложили-таки их в руки Феликса, но уже по тому пренебрежению, с которым он на них посмотрел, а потом схватил, стало понятно, что о хорошей оценке нам можно и не мечтать. Он пообещал, кстати, огласить результаты уже завтра, и после этого мы вышли из его кабинета с чувством очередного поражения. Любопытно еще, что на уроке отсутствовал Костя, который ранее всегда помогал нам с практическими заданиями, — и именно за счет этого нам и удавалось обычно в конце семестра накатывать на хилые троечки. Что будет теперь? — хрен знает. Впрочем, более думать мне об этом не хочется: дело о Бандзарте еще впереди, а сейчас пора переключаться на другую, очень важную для всех нас тему.

Действительно, важную и, действительно, для всех — видел бы Читатель, сколько народу нахлынуло в следующие пять минут!.. Здесь были очень многие товарищи: из нашего класса — я, Саня, Леша, Даша, Арман, Люба, Миша, Дима Ветров и, как это ни странно, Сергей Бранько (удивительно, откуда только он узнал про собрание?..); пришли наши друзья из 11а — Степа и Павел, а также Слава, Валера и многие другие; пришли Альхан Гаймизов и Дима Кричевский, Ваня Кранов и Боря Норовский… Были также люди, которых я ранее еще не упоминал — Василий Бардеев (7в), Гоша Груздев (8б), Илья Зеленов (6в), Алла Майло и Гоша Калинкин (9б). Решили посетить собрание и представительницы 10а, с которыми я не был знаком, но коих имена знал: Кристина, Марина, Света, Наташа… Была еще одна неприметная девчонка из этого класса — кажется, Таня Стасова; два парня пришли… Еще было очень много мелких — в основном из пятых и шестых классов (это было заметно по характерному — детскому — шуму, шедшему от них), шаталась также неподалеку кучка детей, которых я вообще прежде никогда в нашей школе не видел… В общем, центральная рекреация второго этажа была сейчас заполнена запредельным количеством человек. Неудивительно, что Дарья Алексеевна, подошедшая к своему кабинету со стороны лестницы спуска, при виде всех так и ахнула:

— Боже! Это вы все ко мне?

Тут поднялся еще более сильный шум, означавший, наверно, коллективное «да».

— Что ж, в зал. Только в зал! — решила она и прежде зашла в свой кабинет.

Через пятнадцать секунд (кто-то сосчитал) она уже вышла оттуда с папкой и листами бумаги в руках.

— Ну, раз все пришли, — вперед! Идите за мной!

Так все двинулись к актовому залу. Мы с Дарьей Алексеевной шли рядом.

— Надеюсь, он не занят, — шепнула мне Щепкина и еще раз охватила взглядом толпу, окружавшую нас: — Сколько людей!.. Коля, как тебе это удалось?

— Дело техники, Дарья Алексеевна, — ответил я.

— Ты меня удивил, — призналась она и, разумеется, первая влетела в зал. За ней же в актовый вползла большая живая змея — такая, что хвост ее пока что даже застрял на пороге.

Оказалось, впрочем, что дело вовсе не в ее размерах. Просто в зале какие-то мелкие (кажется, 5в класс) играли в футбол. Вдесятером. Заместо мяча у них была бутылка от колы, а воротами служили стулья. В это же время какие-то две девочки (очевидно, из этого же класса) развлекались, с азартом бомбя четырьмя руками по клавишам пианино.

Щепкину, однако, такая картина, кажется, ничуть не удивила. Судя по всему, она уже не в первый и не в десятый раз ее наблюдала, и не исключено, что под ее взгляд попадали ранее те же самые пятиклассники. Естественно, что, увидев Дарью Алексеевну, юные футболисты тут же прервали матч, а девочки прекратили свой безумный долбеж. В этот же момент Щепкина, топнув ногой, чуть ли не по-звериному прорычала:

— Опять вы здесь! А ну прекратили балаган и вон отсюда!

Мелкие предсказуемо попятились. Сказать им точно было нечего.

Мы же не стали заморачиваться на этом инциденте и поспешили сдвинуть парты и стулья — так, чтобы все могли максимально удобно расположиться. Вообще, сначала у нас даже была идея сесть одним чистым большим кругом или собрать несколько нарастающих кругов, как в некоторых телевизионных передачах, но мы быстро поняли, что это не самая разумная мысль, и решили построить некоторое количество полукругов. Рассчитывали, разумеется, так, чтобы все точно уместились, и без каких-либо ущемлений (к тем же мелким, например). Но стульев все равно не хватило, и нам — а именно мне, Арману, Сане, Леше и Мише — пришлось обкрадывать кабинеты физики и биологии. Только после этого разместить удалось действительно всех. Сама же Щепкина взяла в руки очень скромный — пошатывающийся и постепенно разваливающийся — стул и понесла его в пространство перед полукругами. Заодно придвинула к нему маленький стол и положила на него все свои бумаги.

— Ну как, все расположились? — обратилась она к публике со своего места.

Публика чувствовала себя неплохо. Мне трудно вспомнить точное расположение всех присутствующих, ибо их было очень много, да и не так сильно меня интересовал данный вопрос, — но память подсказывает мне, что я сидел рядом со своими друзьями из 11б где-то в пятом ряду, слева, если смотреть со стороны Щепкиной. Также надо сказать о том, что полукруги были разбиты напополам, дабы посередине оставалось место для небольшого прохода. Отмечу, что мы ощущали себя вполне комфортно.

Открыла же собрание, естественно, Дарья Алексеевна. Она вкратце поведала собравшимся о нашей состоявшейся в понедельник беседе, произнесла несколько слов об «Общей книге учителей» и о деле о Бандзарте… Так получилось, кстати, что не все присутствующие вообще понимали, о чем идет речь. Например, Дима Ветров, сидевший за мной, от недоумения аж закатил глаза в сторону максимального верха и пугливо огляделся по сторонам, — видимо, пытаясь таким образом понять, знают ли что-либо об этом остальные, — а Сергей Бранько, располагавшийся на самой галерке, даже выступил:

— Что за дело? В первый раз слышу!

— Ну, это ты не знаешь, дружок, — потому что не в теме, — осадила его Щепкина.

— И что же я должен сделать, чтобы быть в теме? — достаточно конкретно спросил Сергей.

— Просто внимательно слушать и вникать, — отрезала Дарья Алексеевна.

Я обернулся назад и хорошо заметил, насколько сильно Сергею не понравилась эта фраза. Возможно, он обиделся, но утешить его было некому, поскольку рядом не было ни Юли, ни других его любимых девчонок, — и он просто промолчал, скривив, впрочем, на лице свою характерную хитрую ухмылку.

«Она тебе еще не так скажет!..» — подумал я.

— Однако главная тема нашей сегодняшней дискуссии — это проблема нашего общего друга, Кости Таганова, — заявила Дарья Алексеевна. — Николай вам, наверно, уже многое рассказал, но я хочу, чтобы все понимали, зачем мы устраиваем это собрание. Безусловно, мы все очень любим и уважаем Костю…

«Видимо, она не знает о Сергее…» — подумал я и взглянул на Бранько. Он сидел и спокойно слушал Дарью Алексеевну.

–…так что глупо повторять, насколько сильны наши дружественные чувства. И, конечно, сейчас нам всем очень хочется, чтобы Костя, наконец, стал прежним — таким, каким мы его узнали и полюбили.

Что ж, я полагаю, что уже вся школа заметила определенные перемены в нашем друге. Не знаю, в какую в итоге сторону они направлены — лучшую или худшую, — но мы все явно обеспокоены. Ибо всегда считали Костю на редкость активным, дружелюбным и интересным человеком. Но главное — в нем необычайно силен компанейский дух. Я думаю, что вы понимаете мои слова: ну, кто из вас не помнит его отзывчивость, его общительность?! А креативность?!.. Мы все вместе радуемся, когда к нему приходит какая-нибудь новая идея.

Но не буду увлекаться. Я лишь хочу, чтобы мы сегодня высказали свои мнения относительно данной проблемы и попробовали понять истинные причины случившегося. Вернее, хоть какие-то причины… Давайте же все вместе подумаем над ситуацией и попробуем понять, как нам вернуть прежнего Костю.

— Позвольте спросить, — молвил вдруг Сергей и даже встал, — а не слишком много внимания мы уделяем Косте Таганову? Я так понял, что все собрание делается ради него, но с каких пор такой эгоизм? Вы что, его за идола почитаете? За бога?

Дарья Алексеевна явно не ожидала таких слов. Возможно, она подумала о том же, о чем подумал я: «Черт, явился же сюда!..», — но ей не приходилось ранее часто сталкиваться с таким человеком, как Бранько, поэтому она совершенно точно никак не могла ожидать такой резкой критики в адрес Таганова.

— Ну, бог — это слишком, — заметила она. — Костя Таганов — это наш общий друг, и мы видим, что с ним что-то не так. Но, судя по вашим репликам, — начала догадываться Щепкина, — вы не очень-то его уважаете.

— Ха, а за что мне его уважать? — засмеялся Сергей. — Ну, если уж на то пошло, то я его вообще не уважаю. Мне он не нравится.

Это прозвучало громко. Не космос перевернулся, но все присутствующие мгновенно обрушили свои взоры на человека, стоявшего в последнем ряду. Щепкина ахнула.

В таких случаях обстановка обычно стремительно накаляется, но сейчас энергия возмущения была уже настолько велика, что сразу выплеснулась в сторону Сергея в виде неодобрительных и грубых выкриков и даже матерных выражений. Кто-то уже успел назвать его «врагом Компании», «подлым предателем», «мерзавцем», «хитрожопым»… Некоторые стремились плюнуть ему в лицо. Саня уже размял кулаки и был готов устроить драку прямо сейчас, в эту минуту.

— Достаточно, друзья, — громко прозвенел голос Щепкиной. — Я думаю, этот товарищ просто не понимает, что сказал.

— Отчего же не понимаю? Очень хорошо понимаю, — нагло заявил Бранько.

— Тогда какого черта вы здесь? — крикнула Дарья Алексеевна, продолжив в том же тоне: — Что, пришли посмеяться над нами? Поиздеваться? Я вижу, как вы презираете нас, как презираете нашего друга и как вам все это нравится! Я знаю, зачем вы пришли, — оскорбить нас!.. И оскорбить таким образом Костю!

— Да дался мне ваш Костя… — равнодушно произнес Сергей. — Но раз вам так интересно, почему я пришел, то знайте, что я так захотел. Мне есть что сказать, — твердо сказал он.

— А, вы хотите еще больше гадостей наговорить… — смекнула Щепкина.

— Нет. Совсем нет. Я пришел говорить по делу.

— Вы противоречите сами себе, — заметила Дарья Алексеевна. — То утверждали, что не знаете про дело, а теперь собираетесь о нем говорить. Вы просто лжете!

«Вот здесь она попала в яблочко», — подумал я.

— В данный момент я не лгу. Я знаю, о чем пойдет разговор, и мне действительно хочется высказаться.

— Интересно, а как вы узнали о собрании?.. — поинтересовалась Дарья Алексеевна и строго посмотрела на всех нас.

— Мне Карина сказала, — открыто заявил Сергей.

Это была еще одна шоковая фраза. Эмоции вновь разлетелись по залу, и даже послышалось — кажется, со стороны Топора:

— Вот дура!..

Дарья Алексеевна отреагировала и на это:

— Александр, держите себя в руках. Но чтобы Карина… Кстати, а где она? — обратилась Щепкина к Даше Красиной.

— Неизвестно, — ответила та. — К сожалению, мы с ней теперь мало общаемся…

— Да уж, я понимаю, почему… — смекнула Дарья Алексеевна. — Что ж, обидно. Очень обидно… Но что касается вас, товарищ…

— Сергей, — подсказал он.

— Что касается вас, Сергей, то, может, вам имеет смысл сразу покинуть собрание? По-моему, вам оно не нужно, и никакой пользы вы нам не принесете.

— Почему же? — возмутился Сергей. — Я, может, тоже хочу высказаться! — заявил он, добавив: — Это мое право!

— Вот как… Тогда ждите, — решила Дарья Алексеевна, произнеся последние слова безапелляционно, так что Сергей вновь уселся на свое место. Этот момент и можно считать отправной точкой нашего собрания.

Но было бы странно, если бы случившийся инцидент никак не повлиял на дальнейший ход дискуссии. Теперь ощущалось некое напряжение, его грань. Да и уже одним своим присутствием Сергей Бранько подливал масла в огонь начинавшегося собрания. Лицо его однозначно говорило о неприязни и отвращении к личности Кости, но он даже и не собирался это скрывать. Я более чем уверен в том, что он сознательно решил «выступить» в начале собрания, чтобы сразу дать всем понять, насколько он не разделяет всеобщие волнение и беспокойство. Он пришел сюда в образе врага и твердо вознамерился в нем остаться.

Это было заметно и по его реакциям. В ходе собрания слово было предоставлено очень многим членам Компании и просто заинтересованным лицам, но Сергей, слушая их, то делал недовольное выражение лица, то нагло жевал жвачку, то откровенно зевал… Его мало вдохновляло все то, что говорилось у стола, — мне даже казалось, что он уже с первых слов выступающего понимал, какое направление примет будущая речь, и далее почти ничего не слушал.

Но, как бы мне ни противно было поведение Бранько, я прекрасно понимал, что сам он пришел сюда не просто так. Собственно, уже одно его появление как минимум можно назвать примечательным, однако я чувствовал, что сюрприз этот пока раскрыт только наполовину и что это только начало… В общем-то, в чем-то мои мысли уже оправдались.

Кстати, чем-то реакцию Сергея на выступления оправдать можно. Ибо надо признать, что мысли некоторых моих товарищей были и впрямь очень абсурдны. О разбросе мнений ранее я уже говорил, но сегодня он выпирал уже за все границы, даже самые нереальные.

Я имею в виду границы действительности. Ведь что только ни говорили о проблеме Кости ученики средней школы!.. Фантазия их, как говорят в таких случаях, разыгралась не на шутку, — но рассуждали они так, будто Костя мог и решить сговориться с Бандзартом, и проглотить какой-нибудь сильнодействующий реактив во время химических экспериментов, и попасть под влияние настоящего гипноза (неизвестно, чьего)… Черт, какой же это был бред!.. И ребята эти еще не стеснялись мыслить вслух!.. Нет, я, конечно, ничего не имею против публичного проявления творческого воображения, — но это было слишком! Более же всего интересен тот факт, что мысли эти и нелепые догадки всерьез связывались с изменениями Кости…

Вот, например, один шестиклассник — видимо, юный любитель астрономии, — начал отчего-то рассказывать какую-то историю о космосе. Сначала он достал некую астрономическую карту, далее посвятил несколько фраз спутникам планет, а затем принялся увлеченно что-то рисовать. Зачем? — мы сперва это не понимали. А потом…

Потом выяснилось, что этот паренек (его, кстати, зовут Витя), оказывается, пытался доказать нам существование некоего спутника где-то в районе Юпитера. Он даже проводил какие-то наблюдения, расчеты… — в общем, подошел к делу не по годам серьезно. И вот представьте себе, что этот Витя решил, что означенный спутник, который, наверно, еще и вряд ли когда существовал, равно как и сейчас, скорее всего, не существует, — этот спутник каким-то образом повлиял на поведение нашего Кости Таганова. То есть изменил его!..

Да, после такого рассказа невесть что оставалось ожидать от дальнейшей части собрания, и мы не были уверены, что этот Витя не начнет говорить о пришельцах и космических пиратах. Это, конечно, шутка, но хочется только смеяться после всего того, что прозвучало сейчас из уст данного мальчика.

Щепкина была изумлена. Думается мне, что даже за всю прошлую карьеру она такого бреда еще не слышала. Бранько же откровенно ржал — его смех с галерки слышался очень хорошо из любой точки актового зала.

Только спустя несколько секунд после того, как мальчик-шестиклассник закончил свой рассказ, Дарья Алексеевна решилась, наконец, вежливо к нему обратиться:

— Скажи, пожалуйста, милый мой друг, а сколько времени ты этим занимался… или занимаешься до сих пор?

— Уже второй год, — гордо признался Витя.

В зале послышался еще более громкий смех.

— Охренеть! Два года травить свои мозги такой…! — сказал мне Саня.

— Послушай, — учтиво обратилась Щепкина к Вите, — ты, я так поняла, из шестого класса? — Он кивнул головой. — И у тебя, наверно, еще нет предмета астрономии? — Он еще раз кивнул. — Но ничего: в следующем году все появится. А пока не постесняйся подойти к Ирине Евгеньевне Ломановой, нашему учителю физики и астрономии. Думаю, она тебя с радостью примет. Так, а мы продолжим! — громко произнесла Дарья Алексеевна.

Как видите, я специально не привожу здесь мысли всех выступавших — таковых, повторюсь, было очень много, всего и не упомнишь; но еще больше было бреда, и особенно в этом поусердствовали учащиеся из пятых и шестых классов. Мы, конечно, как настоящие демократы, позволили им высказаться, но — вполне предсказуемо — ничего путного от них не услышали. Все фразы были глупы, просты и несвязны, — так что на их фоне размышления Вити выглядели очень даже содержательными, а сам мальчик казался едва ли не первоклассным философом.

Впрочем, конечно, куда интересней будет обратиться к мнениям представителей старшей школы. И тут я постараюсь изложить все поподробнее.

Первым от нашего класса выступал Арман Хатов. Слово ему дала сама Щепкина, и Арман, выйдя на пространство перед полукругами, сразу начал говорить очень красиво и выразительно, чтобы показать таким образом всю глубину своей вовлеченности в проблему. Заранее прошу прощения за то, что всех его слов, увы, не помню, но, в общем, это было так:

— Проблема Кости видится мне весьма необычной. И тут следует учитывать не только ряд всевозможных факторов, но и характер нашего друга. Центральный же момент таков, что Костя, — по крайней мере, прежний Костя, — это интересный и активный человек. Ну и, конечно, очень отзывчивый. Из этого следует, что так измениться за несколько дней он, по идее, не мог.

Но все говорят, что изменился, и всерьез изменился, и что на такого Костю даже страшно смотреть.

Однако я считаю, что ко всему надо относиться спокойно. Скорее всего, Костя просто решил по-другому посмотреть на жизнь. Он экспериментирует, но эксперимент возможен только вне Компании, а иначе — никак. Так что, как мне кажется, нам надо позволить ему провести это самоисследование, — но не думать о чем-то страшном и ненормальном. Думается, эксперименты — хорошая вещь, и не стоит запрещать ему их проводить. А что до Кости прежнего и Кости изменившегося, то я считаю, что все — дело времени. Пройдет месяц, может, чуть больше — и все вернется. Возвращаются же к нам каждый год лето и зима, — красиво завершил Арман.

Но тут решил вступить я:

— Интересно, Арман, — заметил я, — сначала ты утверждал, что Костя изменится уже ко вторнику — вспомни наш разговор. Но теперь ты советуешь ждать еще целый месяц…

— Это очень долго! — выкрикнул Саня.

— Да, признаю, друзья, что тут вышла ошибка, и Костя не изменился и через две недели. Но, наверно, я недооценил, насколько для него важен этот эксперимент, — заметил Арман, — а он для него более чем важен. Мысли же мои выражались только из дружеских побуждений к Косте. Я просто очень сильно хотел, чтобы мы вновь начали общаться, но, к сожалению, выдал желаемое за действительное. Так бывает.

— Что ж, Арман, я тебя поняла, — сказала Щепкина. — Ты видишь причины всего в том, что Костя решил по-новому осмыслить свою жизнь.

— Да. Он ранее об этом не задумывался, но время пришло, и процесс пока еще продолжается.

— Хм, забавно. Но если все так, то будет неплохо, если он не затянется, — резюмировала Дарья Алексеевна.

Далее выступил я:

— Я позволю себе не согласиться с мнением Армана. Конечно, можно предположить, что Костя устал от прошлой жизни и ему нужна перезарядка в виде эксперимента. Однако сколько еще должен длиться этот эксперимент? Не сомневаюсь, что такому человеку, как Костя, хватило бы и недели. Мы же видим его изменившимся уже двенадцать дней! А если прибавить к этому времени еще и праздники, то получится около четырех недель! Я все понимаю — и важность, и необходимость, и интерес, — но не слишком ли это долго? И с чего бы вдруг приспичило ему проводить это философское переосмысление? Он же очень молод для таких вещей! То, о чем говорил Арман, характерно для более поздних лет, но не для подростков вроде Кости, — от этого и проистекает мое несогласие.

Арман утверждал, что с Костей происходит определенный процесс — то есть и изменение фактически длилось не один день; получается, что оно накапливалось и привело к тому, что мы видели. Что ж, может, это и нормально: человек обычно меняется не сразу. Но я рискну все-таки предположить, что изменение Кости осуществилось внезапно. По крайней мере, бьюсь об захват, что все произошло в один день. Возможно, случилось что-то очень важное, что-то решающее или символическое, — но влияние этого оказалось колоссальным. Я, конечно, не хочу сейчас думать о плохом, ибо мне всегда хотелось отождествлять жизнь Кости и всех моих друзей только с хорошим, но версии о чем-то неприятном никак не стоит отметать. Могло ведь, например, что-то произойти в семье? — конечно, могло. Только я уверен, что Костя ни за что не стал бы и не станет об этом говорить — он силен характером и умеет себя перебороть. Однако если на эксперименты много времени не нужно, то вот отходить от трагедии человек может около месяца, — и я уверен, что Костя уже почти переборол все плохое. Если оно, конечно, случилось.

— Итак, ты полагаешь, что все произошло в один день? — спросила Щепкина.

— Да. А возможно, и в один час или в минуту.

— Интересно. Но что это может быть?..

— Я предложил вариант. Хотя их может быть очень много.

— Согласна, — заметила Щепкина и обратилась к залу: — Ну что, друзья, как вам такая версия?

Еще во время монолога я обращал внимание на лица слушателей. И, судя по взглядам, большинство человек мою версию приняли — даже Сергей Бранько, как мне показалось, в чем-то готов был со мной согласиться. Впрочем, я все равно ни на кого не ориентировался.

— Хорошая версия, — сказал кто-то из пятиклассников.

— Порождает еще большие догадки, — заметила Даша.

Она, очевидно, была права. Я и сам сначала не заметил, насколько большую пищу для размышлений подарил собравшимся своей версией.

После меня говорил Саня.

— Я считаю, — громко начал он, — что поведение Кости напрямую связано с делом о Бандзарте!

Давайте вспомним, как часто и много мы говорили о нем; и продолжаем говорить. И вот когда мы, наконец, реально приступили к действию, Костя вдруг отошел от нас и отошел от дела, — странно, не так ли?

Но я вижу тут две возможные причины, которые могут быть связаны с изменением. И здесь Костя предстает по-разному. Для нас Костя — обычный человек, друг Компании и участник дела. Рассмотрим это.

Мы знаем, что Костя — человек активный и креативный. Он ответствен за свои поступки, хотя его и так можно назвать человеком дела. Да, если надо действовать — Костя будет действовать. И здесь я думаю, что ему, наверно, просто надоело только слушать о том, как мы можем разоблачить Бандзарта. Он жаждет действия, жаждет сам все решить и раскрыть, мечтает проявить себя!.. Но… он не смог. У него не хватило фактов и, соответственно, возможностей. Не хватило времени. Не хватило вариантов. Он разочаровался. А слушать и дальше о том, что мы будем делать, и как мы это будем делать, и анализировать ситуацию подробно — так, как надо, — он не захотел. Вот и наступил момент безысходности, жертвой которого стал наш друг. Так прекратились и все его начинания.

— Но подожди, — прервала его Щепкина, — разве Книга Памяти — не прямая попытка разоблачить Бандзарта?

— А Костя мог отрицательно относиться к этой идее. Он мог в нее не верить.

— Ну как же так? По-моему, он вполне в нее верил, — сказала Дарья Алексеевна.

— Это мы так думали. А в душе Костя мог не доверять идее.

— Тогда почему он так и не высказал свое недоверие? — недоумевала уже Даша Красина.

— Потому что сомневался. Или боялся, — предположил Саня.

— Но Костя таких вещей никогда не боялся! — твердо сказал я. — Да и сомнения он презирал. Он обычно очень уверен в себе!

— Даже уверенные люди могут иногда сомневаться, — парировал Саня.

— Однако обычно это касается спорных теорий, — настаивал я. — Идея же о Книге, на мой взгляд, совершенно правильная и разумная. Даже учителям она понравилась, даже Барнштейн!..

— Значит, у него была своя идея, — вывел Саня.

— Но странно, что не предложил ее, — сказала Люба.

— Потому что идею о Книге уже приняли, — предположил я.

— Вот! — выходит, что ему банально не понравилась эта идея, — понял Саня. — Он увидел в ней какую-то несостоятельность.

— Интересно, что же ему там не понравилось? — нахмурилась Щепкина.

— Мы этого не знаем, — ответил Саня. — Возможно, кстати, что Косте не понравился перенос идеи на этот год, — а то вдруг он хотел реализовать ее еще в прошлом, — причем очень сильно хотел?!.. Но когда узнал, что все перенесли, разочаровался и не захотел опять ждать. Так и плюнул на дело.

— Почему он тогда «плюнул» и на друзей? — спросил Павел.

— Да потому, что мы как раз очень сильно связаны с делом. Поэтому этот тип, — он указал на Бранько, — не знает про дело — он не дружит с Костей.

— Так вот что!.. — донеслось с галерки.

— Вряд ли это связано… — заметил я.

— Все, хватит спорить, — остановила нас Дарья Алексеевна. — Ты сказал, — обратилась она к Сане, — что Костя предстает по-разному…

— Да, — продолжал Саня, — для Бандзарта Костя — друг и враг Компании.

— Стоп-стоп. Я не ослышалась? Костя — друг Бандзарта? — спросила Щепкина.

— Да, именно, — ответил Саня.

— Это даже слышать страшно, — заметила Люба.

— Не удивляйтесь! Я уже говорил Коле, что Костя очень хорошо общается с Бандзартом. И предполагаю, что дело здесь не только в отличном знании химии.

— То есть ты всерьез считаешь, что Костя может быть в сговоре с Бандзартом? — недоуменно спросила Дарья Алексеевна.

— Я так предполагаю, — уточнил Саня. — В теории ведь все возможно.

— Да уж, неожиданная теория, — заметила удивленная Щепкина.

— А что? Вдруг все это время Костя был тайным сообщником Бандзарта и спокойно дружил с нами?.. А теперь, когда мы уже всерьез взялись за дело, понял, что Феликс в опасности и решил ему помочь. Разумеется, для этого Косте пришлось отказаться от участия в деле, а значит, и от общения с нами.

— По-моему, ты отдаешь делу слишком большую роль в нашей дружбе с Костей, — сказал я.

— А у него и впрямь большая роль, — заметил Саня.

— Тогда вот что странно: если Костя — тайный сообщник Бандзарта, то получается, что ему совсем не выгодно прерывать связи с нами. Ведь только благодаря нам он имеет возможность спокойно рассказывать Феликсу о наших планах и действиях, — заключила Даша Красина.

И Саня тут же замолк. Против этого — железно логичного — аргумента он ничего сказать не мог. Стало понятно, что о сговоре Кости с Бандзартом Топору лучше было не говорить.

Впрочем, надо признать, что убита оказалась только половина его теории, ибо первая ее часть еще вполне могла оказаться правдивой. Хотя мне и она не понравилась. Не говоря уже о присутствии небольшой, но заметной нотки безумности, я еще раз отмечу, что Саня явно переоценил влияние дела о Бандзарте на изменение нашего друга.

«У Кости так не бывает. Это даже не научная фантастика», — подумал я.

Тем не менее я, однако, должен заметить, что некоторые люди весьма положительно отреагировали на слова Сани. Высказалась и Дарья Алексеевна:

— А что? Интересное мнение. По-моему, в вашем классе только Костя имеет «отлично» по химии. Не стану говорить об оценках других, хотя они мне известны, но мне это видится подозрительным фактом — и именно фактом!

— Вот и не случайно Бандзарт так плохо к нам относится! — добавил Топор. — Благодаря Косте он знает все наши планы на него, все наше отвращение. И больше ему неоткуда это знать.

— Ну, я думаю, что он о таких вещах может и догадываться. Это же Бандзарт! — заявила Щепкина. — Тем более, что он сам виноват: изначально выставил себя в роли врага — вот и получил такое отношение. А если мы, кстати, представим себе еще, как он к нам относится!..

— Да! Это отдельная тема… — заметил я.

— Но главное в теории Александра — это обращение к делу о Бандзарте, — отметила Дарья Алексеевна. — Исходя из всего сказанного, оно и определяет изменение в Косте. Что ж, вполне себе неплохая мысль, так что… молодец, Саша!

Топор от похвалы даже покраснел. Надо признать, что теория Сани стала казаться мне не такой уж и спорной в тот момент, когда пришла пора слушать следующих выступавших.

Если коротко, то их версии мне просто совсем не понравились. И красной нитью в них проходили мало — или бездоказательность и неопределенность.

— Косте просто надоела его активная жизнь! — утверждал Миша Шпалов. — Вот он и решил все изменить. Задумался о передышке — и послал к черту все наши прогулки, боулинги, бильярды, кинотеатры и футболы… Он устал от всего этого, равно как и от Компании.

— А как же его отношение к нам? Наша давняя дружба? — поспорила Даша.

— А куда ж без наших посиделок в ресторанах? — вспомнил Арман.

При слове «ресторан» Миша заметно призадумался — а потом стал озвучивать совсем другие мысли:

— Значит, он теперь захотел ходить по ресторанам один и есть в одиночку. А что? — может, так и правильно?.. Еда — это процесс очень важный. И во время него человеку никто не должен мешать! А то, блин, кто-то базарит, кто-то ржет, кто-то поет, кто-то пробует на вкус твою еду… Нет, так нельзя. Это могло Косте не понравиться.

— Все, понятно, — остановила Мишу Дарья Алексеевна.

Далее поделиться мнением решил и Леша:

— Да выпил он просто, — вот и все. Чего-нибудь такого сильного наглотался, что еще до сих пор ничего не соображает: кто есть он и кто есть Компания?! И друзей своих не помнит: его спрашивают, — а он без ответа, точно в прострации. Точно что-то выпил!

Тут уж с Московским нашлось, кому поспорить. Одна только Даша на протяжении нескольких минут начала доказывать, что за Костей такого замечено не было, а если бы даже и было, то едва ли продлилось бы так долго.

— Нас он в любом случае помнит, — заключила Даша.

— Так, давайте дальше, — решила Щепкина.

А дальше пожелал, наконец, высказаться и Дима Ветров. Про него я хочу сказать отдельно, ибо то, как слушал Ветров выступавших до него, заслуживает особого упоминания.

После вступления от Щепкиной Дима сидел с очень задумчивым, но явно некомпетентным взглядом. Очевидно, он не мог понять, про какое дело говорила Дарья Алексеевна, и уж точно ему было неясно, как с этим делом связана Открытая Книга Памяти, о которой, я подозреваю, он тоже должного представления не имеет; максимум — слышал. Щепкина же, как было видно, не только не собиралась делать из нее некую тайну, — но, напротив, она жаждала говорить о ней, предъявляя всем открытость сей идеи, дабы еще больше заинтересовать учеников, некоторым из которых, кстати, впоследствии придется самим принять участие в ее создании; еще несколько раз произносилось сочетание «наше общее дело», — но, возможно, что-то из этого Дима еще сумел осмыслить, выведя некую логическую связь, — ведь не зря же он физик! Однако, когда речь зашла о каком-то другом деле, Диме, конечно, впору было почувствовать себя абсолютным дилетантом. Впрочем, я видел, как Леша пытался ему что-то объяснить, — и Дима слушал его с колоссальным вниманием, так что, наверно, Ветров многое усвоил после данного объяснения. А уж сколько нового ему посчастливилось узнать!.. — так можно и до мысли о бесполезности предыдущей жизни дойти!..

Но вид у Димы все равно был небанальный. Он никогда не был таким уж крепким другом Кости, как мы (то есть наша Компания), и поэтому, конечно, не мог по достоинству оценить некоторые фразы Щепкиной, Армана, Сани и других лиц; однако интересно же, что в его взгляде в моменты выступлений могли читаться холод, непонимание и спокойствие, но отчетливо виднелась какая-то детская заинтересованность в происходящем. Возможно даже, что Дима жалел, что ранее он не являлся другом Кости, — ведь только сейчас он мог понять, какое громадное влияние на своих друзей и вообще на очень многих учащихся имеет этот человек. А какая популярность!.. Черт, наверно, Дима просто не мог всерьез поверить в это. Ему, конечно, тяжело было представить себе, что Костя Таганов — обычный школьник — может быть настолько известным, чтобы какими-то своими изменениями спровоцировать проведение целого собрания, да еще с заполненным залом! Нет, так просто в голове такая информация не укладывается, и, наверно, относительно Димы это более чем логично, — ибо, разумеется, тягаться в этом аспекте с Тагановым он и близко не мог. Для этого он должен был как минимум переродиться в нового человека, что вообще нереально.

Впрочем, поясним предыдущие тезисы. Итак, во-первых, Дима никогда не помышлял о популярности, и, наверно, для него вообще очень тяжело было представить себя звездой. Во-вторых, Дима куда менее активен, нежели Костя, — а это проявляется и в социальной мобильности. Если Таганов постоянно занимается делами Компании и активно взаимодействует со всеми своими друзьями, проводя каждый уик-энд весело и энергично, то для Димы сами понятия «бодрость» и «энергия» — просто пустой звук. Он уже давно привык к роли домашнего мальчика, ему по душе помногу сидеть в своей квартире, и, думается, редок тот момент, когда Ветров может позволить себе поднять свою пятую точку с дивана и отправиться, например, в кино или на прогулку.

Отмечаю, что в некоторые минуты Дима улыбался. И это была поистине чистейшая улыбка, которая выражала его банальное понимание сути дела. Впрочем, прошу Читателя не считать Ветрова тупым. Просто он попал в незнакомую доселе обстановку и слегка разнервничался, почувствовав себя маргиналом в обществе друзей Кости. И, конечно, само слово «Компания» не могло не вызвать реакцию смятения… Дима никогда не был ее представителем, равно как и Сергей, но у Бранько было совершенно четкая и жесткая позиция, которую он уже, невзирая ни на что, озвучил. А вот у Ветрова такого мощного оружия при себе не обнаружилось, и вот как-то так и получилось, что на него, к несчастью, опять обрушилось это противное чувство «белой вороны».

Действительно, такая роль достается ему далеко не в первый и, думается, еще не в последний раз. Зачем тогда, спрашивается, он пришел на это собрание? — а это уже его достижение, маленький шаг в аспекте той самой мобильности, по дороге которой он, кажется, только сейчас и начинает передвигаться. Но ведь собрание — это еще и возможность высказаться, а для Димы, как для умного человека, это просто крайне важно. И как прекрасно, что сегодня он здесь, с нами. Едва ли правильно будет говорить о том, что наше уважение к нему повысилось, — ведь ранее мы никогда не принимали его ни за изгоя, ни за дебила, ни за дегенерата… Он просто всегда был для нас чудаком. Но здорово, что и это слово резонно ныне отнести к понятию «компанейский». Вот так, со смешком и с шуткой, мы приходим к понятию «компанейский чудак».

И этот чудак, который на самом деле просто детоподобный подросток, — этот оригинальный подросток, что знаменательно, едва ли не впервые в жизни проявил интерес к личности Кости. Причем не на фоне обыденности, а в самый сложный и тревожный период нашей с Тагановым дружбы. Это ли не повод для уважения? — повод! А повод ли тот факт, что Дима не побоялся выступить перед публикой, хотя всегда являлся крайне стеснительной особой? — да, еще какой повод! Вот так! — два момента, — и мы уже объединены общей проблемой. И Дима Ветров уже и подавно не чудак!

Но, конечно, во время речи Сани, которая, как я уже отметил, некоторым понравилась, Диме впору было застрелиться. И несмотря на то, что Леша, думается, уже успел к тому моменту объяснить новичку едва ли не все основные положения дела о Бандзарте, Ветрову все равно было тяжело так быстро уловить связь между делом и изменениями Кости, тем более что связь эта, действительно, была и остается пока только гипотетической, и мы сами не вполне еще понимаем, насколько она реальна и прочна. Впрочем, конечно, она реальна, ибо Костя, как и вся Компания, причастен к делу о Бандзарте, и именно он, пожалуй, и является главным инициатором его возникновения. Но сути это не меняет, ибо Ветров сидел на своем стуле с широко выпученными глазами, выражавшими стопроцентное удивление, и я даже не буду предполагать, как он в итоге отнесся к словам Сани. Наступило его время, и я уже спешу привести здесь и сейчас записанную в тот день на телефонный диктофон — в знак ценности сей информации — речь Димы Ветрова:

— Послушайте! Я очень рад стоять здесь, перед вами, и надеюсь быть услышанным и понятым… — сказав это, он сделал паузу и начал соображать над тем, что же дальше произнести. Видимо, подходящего слова под рукой не нашлось, и Диме пришлось достать из кармана заранее приготовленную бумажку. Раскрыв ее и увидев нужную фразу, он продолжил: — …и мне искренне хочется, наконец, донести до вас нужные вещи….

«Ну давай, доноси…» — подумал я.

–… Эти вещи есть предположение — точнее, предположения — о поведении господина Таганова. Поведении странном, заставившем меня обратить на него внимание и вызвавшем определенные мысли в голове. А мысли эти есть результат неких раздумий, которым я посвятил определенное время — почти все то время, что вижу Костю изменившимся, — тут Ветров вновь сделал паузу, чтобы осмотреть публику. Публика ответила ему абсолютным молчанием — в зале стояла гробовая тишина, — и я рискну предположить, что такой тишины наш актовый зал ранее еще не содержал.

Ветров же продолжал свою речь, иногда поглядывая на бумажку, но порой пытаясь дополнить свой монолог новыми словами и предложениями:

— И вот сейчас, уже определенное время подумав и, наверно, поняв, что могло послужить причиной такого странного поведения Константина Таганова, я пришел к неким выводам. Выводы же эти не могут и не имеют право быть абсолютно точными, но они являются вполне обдуманными, ибо я внимательнейшим образом проанализировал все факты, на основании которых и сформулировал подобные выводы. Факты — это вещь бесспорная, и, раз уж они случились, то, значит, именно они и могут являться совершенным поводом для того, чтобы заключить некоторые особенности в изменениях Таганова. Особенности эти являются, в свою очередь, следствием тех особенностей характера Константина, о которых сегодня уже не раз говорилось в речах моих товарищей. И не считаю я правильным оспаривать мысли других учащихся, но считаю справедливым отметить, что только глубокий и тонкий анализ ситуации может натолкнуть исследователя на правильные мысли. Важно все обдумать, все понять, все проанализировать, в конце концов! Вот именно поэтому, перед тем как огласить вам свои предположения, я все внимательным образом рассмотрел, чтобы, таким образом, можно было разом исключить все возможные неточности и несостыковки. И только тонкий и глубокий анализ дела может позволить сделать это, и исключительно он может помочь нам проникнуть в суть проблемы. Именно этим методом я и стал решать все вопросы, касающиеся изменений Кости, — и сразу пришел к выводу, что особенности характера Константина и его поведение в прошлом требуют отдельного, тщательного изучения. И что ж, только после растолкования их для себя, только после этого необходимого действия я, наконец, смог подобраться к базисам, на основании которых можно делать самые начальные предположения.

«Еще и базисы?!..» — высердился я про себя.

— Базисы — это необходимая вещь во всем этом деле, — продолжал Дима, — и, подходя к ним, я опирался на те сведения о Константине, что уже имел. Я видел базисы основой теории, но, вообще, полагаю, что нужно отдельно отметить базис как фундамент любой теории. Базисы могут быть разными, и, в зависимости от теории, они допускают возможность опираться на что угодно. Но главное, чтобы это «что угодно» было самой что ни на есть возможной вещью, потому как, в противном случае, основание теории, то есть базис, получится неверным и неправильным. Разумеется, эта вещь не должна быть утопичной, но обязана опираться исключительно на действительно возможные события материального мира. И если данные события случились уже очень много раз, то — логично, — что базис только крепнет. Факты — это основной аргумент базиса, но ведь надо заметить, что любая теория начинается с того, что ее автор фиксирует свое внимание на определенных фактах. Отсюда появляется идея. Идея же есть побудительное начало любой теории.

— Слушай, да рожай уже! С началом или без! — выкрикнул, наконец, Саня.

Тут же и остальные начали выражать свое недовольство монологом Ветрова. Но все к тому шло: было очевидно, что речь его затянулась настолько, насколько не затягивались даже появления Барнштейн на праздничных линейках, — а ведь к сути Дима еще так до сих пор и не подошел. И, наверно, публика только и ждала момента, когда найдется какой-нибудь смельчак, который первым начнет выражать возмущения народа, — чтобы сразу после этого перейти уже к дружной обструкции Димы.

Итак, в зале стали раздаваться критические слова и фразы, а некоторые, особо некультурные, люди даже начали показывать какие-то непристойные жесты. И, к сожалению, они таили в себе куда больший смысл, чем тот, что содержит простое слово «рожай», произнесенное Саней. Наиболее активно, что интересно, жестикулировали представители пятых и шестых классов — они вообще никого и ничего не стеснялись.

После резкого усиления шума вмешиваться опять пришлось Щепкиной:

— Товарищи! Хотелось бы более тихих обсуждений, — крикнула она залу, а затем обратилась к Ветрову: — Дима, так ты не мог бы, наконец, поделиться с нами своим мнением?

— Обязательно, — тихо, но уверенно ответил он. — Конечно. Еще только пять минут.

— Зашибись, — шепотом произнес Саня.

— Да ты издеваешься! — крикнул Леша.

— Что ж, так и быть — продолжайте, — сказала Дарья Алексеевна Ветрову…

…и это означало, что еще как минимум пять минут мы должны были слушать рассуждения Димы о роли базиса в теории, об эквивалентности побудительного начала и идеи, о причинах автоматической неправильности некоторых теорий и о невозможности замены метода глубокого, тонкого анализа другими методами при разработке той или иной теории.

Прошло пять минут — Дима все еще продолжал.

Прошла еще минута. Наконец, спустя, в общей сложности, шесть с половиной минут (это было сосчитано точно!), Ветров вроде бы уже приготовился излагать суть мнения. Но неужто нам показалось?..

— И вот, друзья, исследовав миллион важных факторов и особенностей характера Кости, я, наконец, пришел к серьезному выводу. Но! — тут Дима выставил вперед указательный палец. — Давайте же разберемся, что это был за миллион факторов?! Ведь эти факторы, друзья… — с этого момента можно было дать старт отчету очередных пяти минут пустой болтовни.

«Мда…» — в этот момент я взглянул на время на телефоне и быстро понял: на курсы можно уже не спешить.

«Ну и пофиг! Один раз пропущу» — решил я.

Да, кстати, ранее я действительно не пропускал ни одного курсового занятия. Но когда-то все начинается…

…и заканчивается. Вот и Дима, спустя еще минуту, наконец, точно перешел к сути:

— И вот мы все знаем, что Константин Таганов весьма умный человек, — слово «весьма» Дима особенно выделил, — и, как я успел разобраться, он привык все и везде успевать. Друзья, спорт, учеба, музыка… — все интересует этого человека. Не много ли он хочет от жизни? — это хороший вопрос. Но сейчас далеко не самый важный, потому как в данный момент нам куда интереснее узнать, чего еще хочет Костя. Хочет ли он быть известным? — да, конечно. Но мысленно! Ибо вряд ли это его основная цель, — при этой фразе я несколько раз переглянулся с Арманом и Саней и заметил, что все мы втроем, похоже, что-то недопонимаем в словах Ветрова. — Хочет ли господин Таганов овладеть в совершенстве игрой на гитаре? — пожалуй, хочет. Но, опять же, это не главное. Спорт? — интересно, увлекательно, энергично, но… перспективно ли? — это сложный вопрос. Тем более, что надо учитывать, что Константин Таганов, как я понял, занимается спортом лишь на любительском уровне… Теперь об учебе. И вот здесь поподробнее. — Тут я пристально посмотрел на Ветрова, на его бегающие по строчкам бумажки глаза. — Безусловно, для Таганова учеба очень важна. И то, что он имеет вполне себе неплохие оценки, — тому хорошее подтверждение, — вот так скромно Дима высказался о таких результатах, как одна четверка по литературе и «5» — по всем остальным предметам. — Здесь я, кстати, и допускаю мысль, что если раньше Константин ставил учебу ниже друзей и своей, то есть вашей, — поправился он, — Компании, то сейчас все поменялось. Для него теперь учеба важнее друзей, Компании и этого дела… Как же правильно?

— Дела о Бандзарте, — подсказала Дарья Алексеевна.

— Да, о Бандзарте, — подтвердил Ветров. — Так вот, в связи с изменением отношения к учебе изменился и сам Таганов. Поневоле или специально? — трудно сказать, но я вижу возможным единовременное смешение двух вариантов. Я думаю, что Константин всерьез нацелился на свою серебряную медаль и к тому же стал более интенсивно — даже крайне интенсивно — готовиться к ЕГЭ, чтобы получить на нем свои достойные баллы. И, что ни говори, но ведь есть такая закономерность, что, когда человек проводит по несколько часов в день за учебниками, книгами и пособиями, ему уже и не до друзей…

«Это как раз о тебе», — подметил я.

–…Все время отнимает учеба, — продолжил Ветров. — И подтверждение сего тезиса мы прекрасно видим в поведении Кости. Итак, я подвожу итог всему вышесказанному и заявляю, что именно изменение отношения к учебе считаю основной причиной столь неожиданных изменений в Таганове. В этом и заключается мое личное мнение.

На этом месте многие, конечно, рассмеялись.

— Сразу ты это сказать не мог?! — укоризненно произнес Арман. Его реплику подхватили другие.

— Мне надо было все объяснить, — оправдывался Дима. — Ведь не все так просто, как кажется. И к тому же я не могу позволить себе что-либо утверждать без предварительного разъяснения. Я опираюсь исключительно на факты и на базисы, — с маленьким гонором произнес он.

— Ну, базисы мы запомним надолго, — заметила Щепкина. — Ну, что думаете?.. — обратилась она к залу.

— Надеюсь, я не слишком превысил время? — робко спросил Дима у Дарьи Алексеевны.

Она покрутила головой, но ничего не сказала.

— Я ведь всего только пытался доказать, что не все так просто, как кажется… — заметил он.

— Да у тебя вообще все мегасложно, — наконец, сказал я, специально включив все свое возмущение. — Гораздо более сложно, чем нужно. И кто тебя только привел к такому сознанию?

— Меня никто не приводил. Я сам…

— Да уж видно! — крикнул Саня.

— Я еще не слышал, чтобы кто-то так говорил о базисах и побудительных началах, — сказал мне Арман.

— Да, Дима, признаю, — вступила Щепкина, — что теорию свою ты сильно усложнил. Но зачем же вообще столько теории? По-моему, вполне можно было и в двух словах сказать о том, что, дескать, все дело в учебе, и только в учебе, — но не усложнять. Я ведь правильно тебя поняла?

— Э-э-э… В принципе, правильно,… — согласился Ветров, — просто… мне хотелось учитывать и тот базис, что был заложен в теорию. Я же не зря так подробно о нем рассказывал. Я просто хотел, чтобы вы поняли, что этот базис заключается в том, что…

— Стоп! — очень громко и звонко крикнула Дарья Алексеевна и инстинктивно топнула ногой. — Достаточно, остановись.… В принципе, я все поняла. Ты… молодец. Все, достаточно, присядь.

И только после этих слов Ветров, наконец, сложил в несколько раз бумажку и положил обратно в карман. Затем он сел.

Я взглянул на его лицо в профиль и сразу понял, что Дима остался очень доволен своим монологом. Он улыбался, — но это было вполне понятно. Еще бы! В каком другом месте его монотонную бурду стали бы так долго и внимательно слушать?..

Да, после такого нужно было передохнуть… Я чувствовал, что мой мозг сейчас пребывает не в лучшем состоянии, чтобы переварить столько калорий информации, — а там и до перегрузки недалеко, — но, судя по лицам моих товарищей, они столкнулись с той же проблемой. В перерыве, очевидно, нуждались все, и Дарья Алексеевна, как грамотный организатор, поняла это. Она сделала перерыв на «проветривание», — и, в общем, только после этого решено было продолжить наше собрание, и сразу же перед сидящими предстала Люба.

— Во многом я должна согласиться с выступавшими до меня, — весело и с улыбкой начала она. — Костя мог устать и от учебы, и от спорта, и — что самое страшное! — от друзей!.. Да, мне совсем не хочется это говорить, но, видимо, случаются в жизни моменты, когда человек устает даже от своих друзей. Мы с этим, конечно, никогда не сталкивались и, надеюсь, так и не столкнемся, — но разве попрешь против себя? Наверно, это глупо. И я не вижу смысла оспаривать уже доказанное. Раз так — значит, какая-то правда на этой стороне. Но и без этого мнения нам известно, что от любви до ненависти всего один шаг. Да, наверно, для дружбы это не так справедливо. Но ведь Костя любит нас — своих друзей. Любил,… — пока что-то не надломилось, — отметила Люба. — Это не ненависть, конечно, и не предательство, и мне крайне не хочется произносить эти слова. Но что-то же могло надоесть. Что-то… Однако только Костя знает, что именно, и я не хочу гадать. Это бессмысленно и заведомо безрезультатно.

— Интересная мысль, — оценила Щепкина. — Но неужели тут видна оборотная сторона дружбы?

— Скорее, тут есть пересечение с мнением Армана. Ведь бросить друзей, даже из-за того, что они надоели, — это тоже эксперимент, — сказал Миша.

— Но неудачный. И едва ли возможный, — заметил я. — Опять же, мне с трудом верится, что Костя мог так с нами поступить.

— Да мы его плохо знаем. Это новая ситуация, — сказал Саня.

— Ну, еще рано так говорить, — ответила Щепкина, — а вот версию Любы мы запомним. Теперь же давайте послушаем Павла; мне интересно, что он скажет.

Павел встал и сразу, в отличие от Димы, начал оглашать свое мнение:

— В речи Любы прозвучало слово «предательство», а это очень важное слово. Правда, Люба почему-то недооценила его важность. Или не обратила на него внимание… Но зря. И лично я обращу, потому как полагаю, что именно предательство может сыграть в жизни человека решающую роль.

Может, кого-то когда-то предавали? Или оскорбляли? Или унижали? Если нет, — то это здорово. У меня вот был один неприятный случай… в девятом классе. Я стараюсь не вспоминать об этом, но… так ли спокойно все переносят предательство? И каким может быть его масштаб? Ведь истории известны примеры, когда предательство оставляло колоссальный оттенок на жизни человека в течение многих-многих лет, — и человек такой неизбежно впадал в депрессию, а потом долго не мог из нее выбраться. Вот какова может быть сила предательства! И, к сожалению, не все это понимают, зато потом не все легко справляются с последствиями. Нервное расстройство, всякие там апатия, меланхолия, тоска — список этих последствий можно продолжать. Но я хочу обратить ваше внимание на другое.

А именно на то, что особенно тяжело предательство переносят творческие личности. Трудно сказать, как перенес бы предательство Костя, но в том, что он является творческой личностью, сомнений, я думаю, нет. Вот я и рискну предположить, что за время новогодних праздников Косте довелось испытать такое сильное предательство, каковое даже у него — сильного человека — вызвало определенное душевное потрясение. И он еще не смог его забыть, оставить в прошлом! Это и стало причиной изменения. Костя теперь совершенно по-другому смотрит на жизнь, и если предательство было очень глубоким, то этот новый взгляд может остаться с ним на очень продолжительный период, — как те несколько недель, что уже прошли. Помочь мы ему вряд ли сможем, ибо уже нет того доверия, которое было раньше; более того, мы потеряли главное: даже общения с Костей у нас нет. Он не видит в нем смысл, а мы ничего поделать не можем, — и это правда, потому что помощь к Косте может прийти только с его стороны. Если он сам себе поможет и решит свой внутренний конфликт, то все вернется к прежнему. Если нет… Но я не хочу о грустном.

— Серьезно! — тут же подхватила Дарья Алексеевна. — Очень серьезная мысль.

— И реалистичная, — заметил я.

— Да! А что — вдруг его реально кто-то предал? — обратилась ко всем Щепкина.

— Все может быть, — заметила Даша. — От предательства действительно не застрахован никто.

— Да вряд ли его предали, — скептически заявил Саня. — Об этом даже не надо думать! Это не по-компанейски.

— Что ж, похоже, Компания еще не сталкивалась с предательством… — заметила Щепкина. — Но я хочу отметить версию Павла. Он первый, кто заговорил о предательстве! И, вообще, версия выглядит очень правдивой.

— Почему вы считаете, что она правдивая?! — с чувством явного превосходства выкрикнул с галерки Бранько.

— А тебе не нравится? Ты хочешь поспорить? Ну вперед — дерзни! — ответила ему Дарья Алексеевна.

— Нет, зачем же? Я воздержусь. У меня будет свое время, и я обязательно выскажусь — для того и пришел.

— Это мы уже знаем, — кинула в его адрес Щепкина, а затем обратилась к нам: — Но вот мне интересно: как же Костю могли предать? И главное, кто?

На этот вопрос дать ответ смог следующий участник дискуссии, Степан Лемехов из 11а, который неожиданно стал развивать мысли Павла. Кстати, выступив перед залом, Степа сразу заявил, что поддерживает его теорию.

— Я абсолютно уверен, — подчеркнул он, — что именно предательство кардинально изменило Костю, и, зная его, я продолжаю все больше убеждаться в этом. Более того, у меня есть даже четкое подозрение на того, кто мог бы это сделать. Я пока не называю его предателем, но считаю, что этот человек в последнее время ведет себя очень странно…

— И кто же это? — заинтересовалась Щепкина.

— Болт, естественно, — ответил Степа.

Реакция поначалу была неоднозначной. Мы все ахнули, выражая таким образом крайнее удивление по отношению к словам Степана, но потом вспомнили нашу ночную новогоднюю погоню…

— Я наслышан о последних выходках Болта и должен сказать, что меня они настораживают. Хотя я давно слежу за ним и понимаю, что у этого человека жизнь вообще не такая, как у всех нас. У него… особенная жизнь, ненормальная. И не подумайте, что я преувеличиваю. Он ведет себя крайне странно и загадочно, и наверняка ему удалось оказать определенное влияние на нашего Костю. Может быть, тут дело даже не в предательстве, а в чем-то более интересном… — хотя все равно, если оценивать ситуацию в общем, то это, конечно, предательство.

— Ну, я, к сожалению, о Болте ничего не могу сказать, — призналась Щепкина, — но что же ты, в итоге, думаешь? — с любопытством спросила она.

— Я думаю, что Болт каким-то образом предал Костю, и его поведение отразилось на поведении Кости: он изменился.

— А может, он просто был расстроен поведением Болта и его побегом? — предположил Миша.

— Вряд ли. Костя не был Болту настолько закадычным другом, как Саня, потому мысль о расстройстве звучит глупо. Кстати, про побег Болта Костя едва ли мог знать. Ему предшествовала прогулка, и я сам на ней присутствовал. Мы еще встретились с нашими друзьями по параллели, но Кости в их группе не было. Значит, что-то уже случилось. Ведь Костя обычно всегда гуляет в новогоднюю ночь с Компанией, а тогда… Тогда он не гулял, — так что бег тут ни при чем.

— Тогда при чем здесь Болт? — спросила Даша.

— А Болт и до этого вел себя странно — вспомните кинотеатр, — сказал Степа.

— Ну, тогда он просто решил выпендриться. Как обычно, — сказала Люба.

— И убежал. Покинул друзей… — отметил Лемехов.

— Зато потом объявился, — вспомнил я. — Я его еще на улице встретил. И кстати, у него был синяк на лице…

— Что и неудивительно. Поссорился с Костей, подрался — вот и получил.

— Навряд ли. Костя бы нам все рассказал… — возразила Даша.

— Но после предательства… — отметил Степа.

— Нет, после моей встречи с Болтом Костя провел еще несколько съездов с Компанией — в спортбар ведь вместе ходили… — заметил я. — Так что… что-то тут не сходится.

— Может, тогда Болт и Костя в сговоре? — предположил Арман.

«Сговор с Болтом, сговор с Бандзартом!.. Хорошо, он этого не слышит!» — подумал я.

— Допустить можно, — ответил Степан. — Но Костя всегда скептически относился к Болту, да и дружил с ним только из-за Саши. Так ведь? — обратился он к Топорову.

Саня вздохнул и ответил:

— Пожалуй, так.

Интересно, что все последующие представители 11а, которые выступали перед публикой, очень во многом соглашались с Павлом и Степаном. Валера Подковайло, Слава Туманов, Вера Колтышева, Вероника Захарова, Настя Светлицкая и другие… — все они, так или иначе, говорили про дружбу, про предательство и про Болта. У меня даже возникла мысль, что весь 11а до собрания уже успел посовещаться и решил выдвинуть одну-две общие и схожие версии.

Отмечу, кстати, что после такого большого количества выступивших, очевидно, трудно было придумать свою версию, если заранее это сделано не было. Но легче всего было начать все подряд отрицать. Так и поступила Таня Стасова из 10а — блондинка среднего роста с простыми и скромными чертами лица и с самой обычной внешностью.

— Скажите, ребята, — обратилась она ко всему залу со своим тихим и спокойным голосом, но с очень сосредоточенными глазами (они у нее были довольно выразительными), — почему вы все так уверены, что с Костей что-то случилось? Почему?… По-моему, он сейчас находится в прекрасном настроении, и не нужно беспокоиться за его состояние. Я… я сейчас многое услышала, но не понимаю, о каких изменениях идет речь, — робко призналась она. — Мне странно слышать это от вас. По-моему, это какая-то ошибка.

«Да что ты говоришь?!» — подумал я.

— Даже если Костя стал более молчаливым и немного отстранился от вашей Компании, то это не значит, что с ним случилось что-то плохое. Напротив, я считаю, что все в порядке. Я думаю, что он отлично себя чувствует и у него все хорошо. И никаких изменений с ним не произошло.

— Погоди! — остановила ее Щепкина. — А как же его взгляд? Я же сама несколько раз видела, как в нем была полная отрешенность от всего происходящего. Я, конечно, не утверждаю, что это был взгляд больного человека, и, наверно, не стоит так думать. Но это был очень странный взгляд. Удивительный взгляд!

Таня задумалась. И глаза ее в этот момент о чем-то задумались.

— Может, он просто о чем-то подумал?.. — предположила она.

— Четыре раза? — настаивала Дарья Алексеевна.

— Нет, это уже перебор! — заметил Арман.

— Ну… разные бывают мысли, — сказала Таня. — Может, его что-то тревожит?

— Тогда прав Коля! — поняла Щепкина. — Он говорил, что с Костей случилось что-то важное. Вот из-за этого важного и взгляд такой странный!

Я заметил, что в зале в этот момент многие закивали головами. Мне это, конечно, понравилось. Но Таня продолжала:

— И все равно мне кажется, что надо прекратить исследовать эти изменения, — тем же робким голосом проговорила она. — Может, Косте это бы не понравилось.

— Ну, естественно, — сказал Саня.

— Точно нельзя знать, что бы понравилось Косте. И хотя мы — его друзья, но только он один может это знать, — рассудил Леша.

— Да, по-моему, ты слишком категорична, — сказала Дарья Алексеевна Тане. — Мы просто хотим понять, почему Костя изменился, и, в крайнем случае, помочь. В том же, что изменения есть, сомневаться уже не приходится. Фактов много! — твердо произнесла Щепкина. — И не замечать их — глупо! Кстати, я бы на твоем месте тоже их изучила.

— Почему я должна их изучать? — не понимала Таня.

— Потому что неправильно размышлять о данной проблеме, не обращаясь к фактам. Мы же тут не просто так собрались, — заметила Щепкина. — Мы не слепые и прекрасно понимаем, что с нашим другом что-то происходит. Что именно — мы пока не знаем, но потому и устроили данное собрание, чтобы, опираясь на факты и вытекающие из них предположения, вывести общий вердикт. Для тебя же факты, очевидно, — пустой звук. Но как можно в таком случае что-то утверждать?!

— Я ничего не утверждала, — защищалась Таня. — Я просто считаю, что Косте было бы лучше, если бы вы оставили его в покое.

— Это ты так считаешь, потому что не знаешь, какой он человек и друг! — легко парировала Щепкина. — А мы знаем! И не можем допустить покоя, когда чувствуем, что у него есть проблемы!

Лицо Тани приняло удивительный вид. В нем сочеталось одновременно что-то воинственное, но робкое. И, наверное, она могла и хотела как-то ответить Дарье Алексеевне, но побоялась. Вместо этого она лишь промолчала и поспешила покинуть актовый зал.

Собрание же явно затянулось. На улице уже стемнело, все устали, а многие захотели есть. Разумеется, по ходу дискуссии некоторые представители средней школы успели уйти — их ждали, думается, уроки, факультативы, врачи и другие дела, — но большая часть слушателей продолжала оставаться на своих местах, и зал, по сути, поредел лишь совсем на небольшую свою часть. Многие подвинулись вперед; поближе, кстати, сел и Сергей, который во время реплик Тани — я заметил — имел весьма заинтригованное выражение лица; чувствовалось, что он слушает ее с большим вниманием. Когда же Таня уходила, он посмотрел ей вслед, но потом снова обратил взгляд в прямом направлении.

Другие представители 10а класса выступили после Тани, но их мнения показались мне слишком расплывчатыми и неопределенными. Показалось даже, что они пребывали в каком-то смятении, словно не знали точно, что сказать, — оттого пошли повторения. Так что их версии я здесь приводить не буду.

Но, наконец, очередь дошла до Даши Красиной. Она, в отличие от некоторых лиц, не стала заготавливать заранее бумажку, а начала говорить по своему чувству, по тому, как сама все воспринимает и принимает:

— Я рада, что мне удается здесь выступить, и рада, что вас так много. Значит, мои слова имеют шансы не улететь в пустоту.

Что ж, мы все знаем Костю как талантливого и творческого человека. Доказательств тому множество: Костя занимается спортом, музыкой, увлекается кино, театром… Он отлично учится и всем в учебе помогает, всегда проявляет инициативу, работает на коллектив, на команду… Это всем известно.

Но кто такой творческий человек? Это человек с феноменальной фантазией, развитым воображением, со смекалкой… Это человек с невероятно широким спектром мыслей в голове!.. А о чем мечтает творческий человек? — вот это интересно, — и я уверена, что никто и никогда не сможет точно сказать, потому как каждый творческий человек мечтает о чем-то своем, и мечты эти могут быть совсем не такими, какие они есть у обычных — нетворческих — людей. Вот кто из вас знал или знает, о чем мечтает Костя? — обратилась ко всем Даша.

Тут я смею предположить, что это был донельзя удачный вопрос. О том красноречиво свидетельствовало наступившее в зале молчание, — но это было не то молчание, когда люди просто ленятся, или не хотят, или боятся что-то озвучить. Нет, сейчас они молчали потому, что им было попросту нечего сказать. Все задумались, пытаясь вспомнить, говорил ли вообще когда-нибудь Костя о своих мечтах, и даже Сергей, сидевший уже не так далеко от меня, принял сосредоточенный вид, и даже я — давний друг Кости — начал освежать в памяти наши с ним беседы, потому как тоже не знал ответа на поставленный Дашей вопрос.

Молчание продолжалось почти полминуты, до той поры, пока Арман не заключил:

— А он о мечтах разве говорил?

— Вот! — отметила Даша. — Какой показательный момент: никто не знает, каковы мечты Кости. Но не ждите сюрприза от меня: мне они тоже неизвестны. Однако это лишь говорит о том, как «хорошо» мы знаем нашего друга. Впрочем, если Арман прав, то, может, Костя действительно ни с кем мечтами не делился. Но тогда возникает вопрос: а мечтал ли он вообще о чем-нибудь? — Красина сделала небольшую паузу, снова предоставив публике время для ответа. — Лично я без сомнения на него отвечаю: да, мечтал! Возможно, впрочем, что это были настолько непонятные обычному человеку мечты, что он и не увидел смысла говорить о них, — но они были! Да и стал бы кто-то из вас напрямую говорить о своих сокровенных мечтах?! — наверно, нет.

Но я продолжаю. И представим теперь себе, что у нашего Кости есть одна какая-то очень важная мечта, — о которой он никому не говорит, — и что он живет в надежде на то, что она когда-нибудь осуществится. Думаю, это возможно представить, — тем более что у нас тоже могут быть такие мечты. Но не забудем при этом о том, что Костя — творческий человек. Следовательно, представим себе, что есть определенные факты, которые способны усилить вероятность реализации тайной мечты Кости.

И вдруг эти факты неожиданно выползают наружу — аккурат во время новогодних праздников! Тут я хочу пояснить, — сказала Даша, — что данные факты — это события, новости или случаи, которые неожиданно оказываются связанными с мечтой и из-за которых человек начинает всерьез верить в скорейшее исполнение мечты. И вот Костя, видя такие факты, вспоминает о своей мечте. Сначала, конечно, случайно, потом часто, — но так он всерьез начинает понимать, что его мечта может исполниться. А тут и Новый год приходит как нельзя кстати. Почему бы этому не случиться как раз во время праздника?!

Но не все так быстро. Никакая мечта просто так, сразу, не исполняется. Надо ждать, надо терпеть, ибо факты — это лишь предвестники возможного будущего исполнения. И Костя ждет, Костя продолжает надеяться и верить. Вот и взгляд у него меняется. Теперь он видит главным на свете только свою мечту, он живет мечтой! Костя уже совершенно по-другому смотрит на мир — это взгляд сквозь мечту. Ведь если раньше вероятность ее исполнения равнялась где-то одному проценту, то сейчас есть все пятьдесят. А это уже половина! И я снова обращаю внимание на то, что обычный человек не может так реагировать на свою обычную мечту, а у Кости — оригинальная ситуация. Процесс исполнения творческой мечты вообще, наверно, крайне сложен, и творческому человеку очень долго приходится ждать того момента, когда она исполнится. Во время же данного процесса и обычный человек легко может измениться, — так что уж говорить о творческом?! Заветная мечта теперь у него везде, — и он не хочет ни о чем более думать, кроме мечты!

Но, разумеется, для окончательного исполнения мечты нужно приложить еще определенные усилия — просто так, на пустом месте, ничего не появится, — и это тоже серьезный момент. Мне кажется, многим людям не хватает вообще одного последнего усилия. А скольким недостает трудолюбия и терпения?!.. Но Костя не из тех. Его не может ослепить дальнее или близкое сияние мечты. Он не такой, чтобы поддаться ему. Зато он готов бросить все другие дела — ради того, чтобы только не упустить шанс!.. — тут Даша сознательно сделала еще одну небольшую паузу. — Увы, это и дела Компании, и дело о Бандзарте, и Болт,… — и многие другие, коих у Кости, думается, очень много. И нам, как его друзьям, к сожалению, придется с этим смириться. Пока не исполнится мечта.

Монолог Даши закончился, и неожиданно раздались аплодисменты. Сначала они были робкие и тихие, но потом хлопать стал чуть ли не каждый второй, — и вряд ли в этот момент в зале можно было найти человека, который стал бы выражать возмущение. Аплодировал даже Сергей, и это дополнительно подтверждало тот факт, что Даша выступила с поистине великолепной речью.

— Да, это было… потрясающе, — признала Щепкина. — Браво, Даша.

— Браво! — крикнул еще кто-то на фоне уже смолкающих аплодисментов.

Даша в ответ только улыбнулась и поспешила присесть. Она не скрывала своей радости на лице, — но возможно ли было скрыть душевную грусть от того, что происходит с Костей?..

Когда аплодисменты окончательно стихли, к залу вновь обратилась Дарья Алексеевна Щепкина:

— Ну что ж, друзья, мы прослушали за последние три часа немало интересных версий. И сейчас самое время постараться прийти к общему мнению, на основании которого впоследствии мы будем организовывать разговор с Костей. На том собрание и закончится.

— Постойте! — выкрикнул вдруг Бранько и встал. — А как же я? Как же мое мнение?

— Позвольте… — обернулась к нему Дарья Алексеевна.

— Я сижу тут, как придурок, уже три часа, если не больше, и выслушиваю самые разнообразные по глупости мнения ваших товарищей! — громко и сердито произнес Сергей. — Я жду своего времени, а вы мне сообщаете о конце собрания!

— А чего ты сейчас хамишь? — возмутилась Дарья Алексеевна.

— Кто, я?

— Ну, не я же.

— Вот так, значит… Меня уже и в хамы записали?! Ну уж нет! Хамство — это не давать мне высказаться! Конечно,…, — выругался он, — лучше устраивать тут пустую трехчасовую болтовню!..

— Послушайте, что за тон? Что за слова? Почему вы позволяете себе материться? — возмутилась Дарья Алексеевна. — Тут, между прочим, дети сидят! Или вы считаете, что вам все позволено?

— После этих трех часов — да! — выкрикнул Сергей. — И, в частности, я бы хотел высказать свое мнение!

— Ах так?! Тогда я считаю, что после такого хамства тебе лучше пойти домой! И немедленно!

— Домой? Отлично… — решил Сергей и стал подвигаться к выходу. — Но вы еще пожалеете об этом!…!

— Это что за слова? — крикнула ему вдогонку Щепкина, услышав очередной мат.

— Это правильные слова! — заявил Сергей. — И только их вы заслуживаете!

— Послушайте, — вмешалась одна из представительниц 10а класса, — может, все-таки дать ему высказаться? Он целых три часа сидел…

— Вот уж нет! — крикнул Сергей. — После такого отношения я вам точно ничего не скажу! Ненавижу Костю и всю вашу Компанию! — заявил он напоследок и ушел, хлопнув со всего размаха дверью. Та заметно зашаталась.

— Да… — только и произнесла Дарья Алексеевна.

Вообще, это было совсем не похоже на Сергея. Честно сказать, не помню, чтобы он ранее когда-либо хамил. Напротив, Бранько всегда отличался в классе особенной вежливостью, и во многом поэтому все считали его наиболее хитрым типом. Я уже говорил, что он всегда умел подлизываться и к учителям, и к девушкам, — и такие дела неизменно оборачивались для него успехом. Мата от Сергея практически никогда не слышалось, — но жизнь тем и интересна, что все когда-то видишь впервые. И, наверно, случившийся инцидент может говорить о том, что тема Кости, как ни странно, и Бранько заинтересовала всерьез.

Но пока я оценивал поведение Сергея, Дарья Алексеевна еще раз вспомнила и озвучила все прозвучавшие версии. Ну, на самом деле, конечно, не все, а только те, в которых присутствовала хоть капля правдоподобности. Разумеется, мнение мелких не учитывалось, но не потому лишь, что они мелкие, а из-за того, что слишком мелкими и пустыми были их предположения, — и это понимали все.

Отмечу, что мы еще долго спорили относительно вероятности правильности каждого предположения. Естественно, свои идеи все соответственно оправдывали, считая их наиболее верными, зато чужие стремились как можно быстрее опровергнуть.

— Твоя позиция, Арман, слишком не соотносится с Костей, — заявляла Даша. — Костя может проводить эксперименты в творчестве и с творческими понятиями, но никак не с друзьями.

— Как мог Бандзарт влиять на Костю? Да тебе, Саша, наверно, просто приснилось это во сне, — размышляла Люба.

— Твои мысли о выпивке мне непонятны, — обращался я к Леше. — Костя не такой дурак, чтобы пить всякую ерунду.

— И при чем тут еда, Миша? — недоумевал Арман. — Или, по-твоему, все люди рождаются только с мыслями о еде?

— Я не верю в идею Степы! — открыто заявлял Леша. — Костю и Болта объединяет только компанейство. В остальном — это разные люди!

— А я не понял, о чем говорил Дима, — признался Павел.

Вот примерно так шел наш спор. Читатель, конечно, это уже заметил, да и я ранее говорил о том, что позиции некоторых выступавших пересекались. Схожих мотивов, действительно, было немало, — но ведь никто точно и не знал, из-за чего изменился Костя. Все крутились вокруг понятий «творческий человек», «Компания», «мечты», «предательство», «усталость», «эксперименты», «решающее», «активность» и многих других… — однако разгадка находилась только в нем самом. Нам же оставалось лишь предполагать, что мы и делали.

Наконец, Щепкина, поучаствовав в нашем споре и проанализировав, в общем, все высказывания, решила произнести-таки заключительную речь:

— Ну, прежде всего, спасибо вам — всем, кто пришел на наше собрание и высидел все его время до конца. У меня на часах 18:26, а на улице темно; все устали и хотят есть, — но мы все еще здесь, а этом актовом зале, который, безусловно, оставит за собой память о нашей дискуссии.

И, наверно, сохранит некоторые сделанные нами выводы.

Мы не знаем, почему Костя изменился и почему стал другим. А некоторые выступавшие вообще отрицали сам факт изменения. И это глупо, на мой взгляд. Так что супротив глупости, но опираясь на многочисленные факты и детали, которые были замечены не только мною, но и всеми вами, я все-таки вынуждена признать, что с нашим другом что-то произошло. Действительно, уже бессмысленно отрицать случившееся. Мы — хорошо видящие люди, и мы не можем не замечать странности в Косте. Говорить же о них не стоило бы только в том случае, если бы мы не знали Костю таким, каким он был раньше. А мы его знали.

Но ближе к делу. Мы точно установили, что произошло какое-то событие, которое так или иначе повлияло на Костю. Впрочем, это было изначально понятно, ибо просто так люди не меняются. Очевидно также, что событие это случилось или началось перед новогодними праздниками, а именно — перед 27 декабря. Конечно, с точной датой можно ошибиться, но этот день мы точно можем назвать пограничным. К сожалению, мы так и не поняли, какова была продолжительность этого события: некоторые считают, что оно свершилось быстро и было каким-то определяющим, некоторые — что тут можно говорить о часах и даже днях… Согласна, вопрос достаточно сложный. Но мы еще подумаем над ним, а пока я готова выразить совершенную уверенность в том, что в деле присутствует эффект случайности. Костя вряд ли мог ожидать, что что-то произойдет, — отсюда следует и неожиданность изменений.

Вообще же, выслушав всех вас, я теперь начинаю думать, что определяющим фактором при изменении стали психологические особенности Кости и его характер и темперамент. Кстати, перед разговором надо не забыть об этом. Также я поняла, что, говоря о Косте, нам нужно оперировать понятием «творческий человек» — вполне возможно, что это и впрямь один из ключевых моментов при изменении нашего друга. Следующий вывод гласит о том, что причастными вполне могут быть Бандзарт и Болт. Во всяком случае, это следует из тех доводов, которые приводили участники. Но я думаю, что все согласятся со мной в том, что теперь, исходя из них, нам надо заняться делом о Бандзарте более усиленно и оперативно. Да и неплохо было бы найти вашего Болта. И поговорить с ним. Любую возникшую мысль никогда не грех проверить на практике, тем более что вы Болта знаете гораздо лучше, чем я. Так что, если появится возможность, — переговорите с ним о Косте.

Что же до многочисленных версий о предательстве, то я подчеркну, что говорить о нем можно,… — однако лишь в том случае, если мы не имеем в виду Компанию. Наверняка вы со мной согласитесь в том, что здесь предательство невозможно в принципе.

Теорию Димы Ветрова об учебе надо проверять. Возможно, что мы ее не совсем оценили, ибо она вышла для нас слишком заумной, но общий смысл нам ясен, — поэтому теперь самое время понаблюдать за динамикой учебных результатов Кости, особенно в области ЕГЭ.

Все же остальные мнения — о магии и об НЛО, о божественном указании и просто смелом поступке, о тараканах в голове и желании пропиариться, об алкоголе и еде… — я предлагаю забыть. Мала вероятность, что они действительно относятся к поставленной проблеме, но велико мое предчувствие того, что это были или не совсем подготовленные, или, напротив, очень хорошо подготовленные шутки.

Итак, время движется, — Щепкина посмотрела на свои часы, — а мы по-прежнему здесь.

Почему мы еще здесь? — да потому, что всем сердцем любим нашего друга Костю и хотим видеть его прежним. И не только из-за того, что он нам нужен для дела о Бандзарте или еще из-за каких-либо дел… Нет, все это ерунда. Весь смысл в том, что мы просто хотим всегда видеть Костю активным и энергичным, дружелюбным и отзывчивым, — в общем, компанейским… Всегда таким! Каким знаем его по нашим прошлым годам дружбы! Но разве дружба может остаться в прошлом? Разве могут остаться разорванными наши прежние дружеские связи? Я не верю в это и отвечаю отрицательно, как и вы, конечно. Но что ответит он? И будем ли мы только вспоминать его глубокий талант, поразительный ум и организаторские способности?

Нет! — четко произнесла Дарья Алексеевна. — Я надеюсь, что нет. И с этой надеждой и с верой в хорошее я предлагаю завершить наше собрание.

Пять секунд спустя еще было сказано традиционное «спасибо за внимание», — и на том собрание закончилось окончательно. Большая человеческая змея начала постепенно выползать в мир.

Однако расходиться мы не торопились. Ввиду того, что есть нам всем по-прежнему хотелось очень сильно, мы решили дойти до ближайшего «Макдака».

— После такого собрания у нас есть только один правильный путь, — заметил Миша.

И с его словами трудно было не согласиться. Через пятнадцать минут мы вломились в «Макдак» вдевятером — Миша, Даша, Саня, Степан, Люба, Леша, Павел, Арман и я.

Заказы были сделаны и получены быстро, — так что скоро мы заняли свои два стола и без промедлений начали есть, — и Читатель может представить себе, с каким наслаждением я в тот день смаковал столь любимые и незаменимые сэндвичи…

Глава 4. Еще одна печаль

Что же можно сказать об итогах собрания? Да только следующее: к общему мнению мы так и не пришли. Впрочем, все к тому вело: отсутствие полного знания проблемы, неоднозначность фактов, подтверждающих ее, неуверенность в мыслях, скитания вокруг сути, нелепость некоторых предположений, большой разброс мнений, неоднородность причинно-следственных связей, частичная изолированность от самого объекта вопроса… Конечно, с таким набором противоречий прийти к одной общей идее можно лишь случайно, — если вдруг сработает коллективное сознание, — но это не вариант Компании, и поэтому, в общем-то, задача собрания была выполнена нами только наполовину: да, мы выслушали большое количество мнений и оценили справедливость каждого из них, но не пришли к тому, которое бы удовлетворило всех и вся и сразу облачилось бы в форму постулата. Однако с этим придется смириться, ибо теперь, после столь продолжительной и бурной дискуссии, нам необходимо совершить главное действие — поговорить с Костей напрямую. Без общей идеи, но с общей мотивацией — и с общим компанейским духом!

Все это, конечно, кажется мне чем-то нереальным и смешным. Действительно, могли ли мы еще месяц назад представить себе, насколько важен и нелегок может быть для нас всего один разговор с нашим замечательным другом?! Могли ли мы думать, что он не покажется нам обыденным, что мы будем так готовиться к нему, ведомые жаждой долгожданной беседы?! Да… вот на что способно время!.. Но если даже такие крепкие связи оно может порушить… Довольно горько думать об этом. Как странно осознавать, что с каждым новым днем мы становимся все дальше от Кости!… Или, может, я ошибаюсь?.. — но это тоже покажет время.

Тем временем наступила третья неделя учебы в новом году. И пошел уже второй десяток тех дней, что мы с Костей не общаемся — видимся, но не общаемся, — а, значит, и второй десяток наших надежд. Отмечу, что после собрания они не исчезли, таков уж закон Компании — всегда верить в лучшее. И закон весьма неплохой, позитивный и нередко работающий. Но — вот что интересно! — действует ли он на того, кто чаще и усерднее остальных его повторял, кто все свои семнадцать лет был оптимистом?!.. И каково выражение наиболее правильного отношения к «новому» Косте?..

Я не хотел так говорить, но что поделаешь — «прежний» Костя пока не возвращается. Напротив, мне даже стало казаться, что связь его с Компанией ослабла еще на несколько единиц… Хотя мне очень хотелось поверить тому, что говорили Арман и Люба, и поэтому я постоянно наблюдал за Костей, пытаясь заметить в нем хоть каплю, хоть штришок обратного изменения! Однако… он все так же заходил в класс ровно со звонком, а иногда и после, садился за последнюю парту — на самую галерку! — и молча слушал преподавателя. Потом, с очередным звонком, — убегал, исчезал, — и на переменах я его почти не видел. «Возвращался» он только к началу нового урока и порой все с тем же опозданием.

Поначалу я как-то не заострял на этом свое внимание, ибо сам на переменах предпочитал общаться с Дашей, Мишей, Арманом, Павлом… — в общем, со всеми друзьями. Но позже, а именно в четверг, когда после английского я в очередной раз увидел спешащего куда-то Костю, я почувствовал, как внутри меня что-то заиграло. Я сразу понял: это любопытство. И, коли так, то я просто не имею права не пойти вслед за Костей.

Пойти? — нет, побежать. Он ведь быстр и…

«Исчез!»

Провалилась моя попытка. Я шел, и к тому же шел медленно, — поэтому шансов у меня не осталось. Я добрался до второго этажа, ступил в рекреацию, выглянул в центральный коридор, но… конечно, Костю там не увидел. Коридор вообще, как ни странно, был пуст.

В следующий раз я попробовал последить за ним в пятницу. И специально выбрал для этого третью перемену — после ОБЖ. Я помнил, что Долгов нас обычно никогда не задерживает, поэтому предположил, что мне оперативно удастся собрать все вещи, чтобы пулей выскочить из кабинета вслед за Костей.

Итак, прозвенел звонок. Костя, уже по традиции, мимолетом собрался и выбежал из класса. Я же решил не терять ни секунды и, согласуясь с планом, тоже вскоре очутился в рекреации.

И сразу удивился, насколько стремительны его перемещения. Впереди по расписанию была физика, однако существует ли хоть один процент вероятности, что он так спешит именно на нее?.. И это была не просто спешка. Он мелькал в разных местах, создавая таким образом в моих глазах подлинный эффект неуловимости — такой, что я даже растерялся.

Но сдаваться заранее я не собирался. Я понимал, что моя основная цель — не догнать Костю, а проследить за его перемещениями, понять, где он «пропадает». Значит, какие-то шансы у меня имелись.

Не знаю, почему, но Таганов побежал на третий этаж — туда, где у нас проходили уроки с Федоровой. «Неужто он решил зайти к ней? Правда, зачем? — если только очередной стих рассказать… Но ведь был второй урок — почему не тогда? А тогда был тоже побег. Стало быть…»

Но более размышлять я не мог. У меня не было выбора, и мне пришлось мчаться на третий.

Я по-прежнему отставал. Моя нога только ступила на лестницу, а Костя уже открывал дверь на третий этаж. Кстати, показалось, что он заметил меня…

Мне пришлось увеличить скорость. Я открыл дверь-портал в третий этаж, очутился на нем и едва успел увидеть, что Костя бежит к другой двери — той, что выходит на лестницу спуска, — как картинка исчезла.

Пришлось применить хитрость. Бежать по рекреации этажа я уже не видел смысла, но почему бы не спуститься на второй? Ведь там мы снова должны будем встретиться!..

Через пять секунд я уже находился в центральной рекреации школы. Так исторически сложилось, что Костя всегда бегал быстрее меня, — поэтому я сильно удивился тому обстоятельству, что Таганова там еще не было.

«Неужели он опередил меня? Но ведь невозможно, просто невозможно!… Или догадался?..»

Я вплотную подошел к лестнице спуска, чтобы точно его не упустить. Во мне горела готовность встретить его прямо сейчас, у распахнутых дверей! Через секунду! В это мгновение!

Но его не было.

«Догадался, стало быть, — понял я. — Значит, между лестницами».

Это выглядело очевидным. Если он не выбежал с лестницы, значит, остался там или бродит по этажу. Я оглянулся назад — на лестнице подъема его тоже не было видно.

Признаться честно, такая позиция меня не радовала. Я вынужден был следить одновременно за двумя лестницами, и со второго этажа! — хотя Костя наверняка прятался на третьем. Но что делать? Ведь идти наверх, хотя это и соответствовало логике, означало практически наверняка остаться в дураках, а этого я себе позволить никак не мог. Однако и держать караул на втором, постоянно оглядываясь по сторонам, было глупо, и я чувствовал, что чем дольше стою у лестницы спуска, тем более глупый вид приобретаю.

Долго так продолжаться не могло, но мне повезло: в самый критический момент стояния на одном месте я увидел идущего из столовой Альхана Гаймизова. Я тут же крикнул ему, и через две секунды он уже стоял рядом со мной и слушал мое объяснение ситуации. Я описывал ее вкратце, не переставая оглядываться по сторонам, но Альхан, всегда бывший смышленым и понятливым пареньком, уловил, кажется, все мои слова. Сразу же возникла договоренность, и Гаймизов помчался на третий этаж по лестнице подъема. Я отправился в том же направлении, но по лестнице спуска. Читатель, наверно, уже догадался, что мы планировали застать Костю вдвоем и лишить его возможности скрыться.

На третьем этаже народу было не очень много.

«Это на руку», — сообразил я, поняв, что благодаря такому раскладу Костя будет найден очень быстро. Деваться ему, по сути, было уже некуда, а до звонка имелось еще время, — следовательно, у нас оставалось достаточно минут на осмотр территории: и рекреаций, и кабинетов, и даже уборных. Шансы обнаружить Костю теперь возвысились до предела.

Мы с Альханом, очутившись на третьем, не стали даже сговариваться — было и так ясно, кто в какую сторону идет. Оставалось лишь увидеть его.

Время шло быстро, и вряд ли оно работало на нас, однако и медлить никто не собирался. Я, к примеру, влетел в свою рекреацию и, никого там не обнаружив, заглянул в мужскую уборную.

«Нету!»

Оставалось проверить кабинеты, но я не стушевался и принялся по очереди — прямо как какой-нибудь смотритель — заглядывать во все классы. Наверно, окружавших меня людей мое поведение слегка рассмешило, но я был только рад этому, хотя большого значения данному факту все равно не придал, — более всего меня сейчас волновал поиск Кости.

Альхан тоже все подряд осматривал, и мы вместе с ним заглянули в последние два кабинета — увы, Костя опять исчез.

— Он что, испарился? — недоумевал Альхан. — Я даже в женском туалете проверял! И там нет!

— Ну, ему там и не место, — с небольшой ухмылкой заключил я. — Но как же так?..

Впору было задуматься, куда мог деться Костя.

— Мы с тобой точно все осмотрели? — спросил я.

— Конечно. Я все проверял, — заверил Альхан.

— Я тоже. Тогда где он? — чуть сердито произнес я, очевидно, из-за осознания очередного дурацкого положения.

— А ты точно уверен, что он должен быть здесь? — уточнил Альхан.

— Конечно. Я же все проверил! Он не мог уйти, он был тут! — это очевидно.

Тут раздался звонок. Он означал только одно: перемена для меня прошла бездарно.

«Лучше б физику повторил…» — подумал я.

Впрочем, материал я более-менее знал, так что шел к Ломановой со спокойствием — не тем, конечно, чувством, с которым можно было бы отождествить мою глупую беготню за Костей.

«И зачем? Просто какой-то фигней страдал!… Но где же он все-таки был?!»

Я пока не знал ответа, зато совсем скоро узнал, в каком месте школы Костя находится сейчас.

А он уже стоял возле кабинета физики. И выглядел совершенно спокойным и ничуть не запыхавшимся или уставшим… — напротив, на лице его был заметен даже некий оттенок счастья.

«Он еще радуется, что скрылся!..» — подумал я.

И тут меня осенило. Еще раз посмотрев на довольное лицо Кости, я вмиг понял:

«Четвертый этаж!…… — начал я ругаться про себя. — И даже не подумал!..»

Я не стал сдерживать свои эмоции: открыл рюкзак, достал оттуда учебник физики и громко бросил его на ближайший стул.

А представители Компании провели перемену более продуктивно — как выяснилось, пока я бегал, они обсуждали перспективы будущего разговора с Костей. Даша рассказывала, как она много раз пыталась до него дозвониться и как у нее это не получалось, но, впрочем, по ее словам, один раз Костя все же принял вызов — только вот разговор сразу не заладился.

— Что ты спрашивала? — уже после физики интересовался я у Даши.

— Я просто хотела узнать, как его дела, что он делает… Интересовалась его настроением, — отвечала Даша. — У меня не было серьезных тем для разговора. Просто так звонила…

— И что же Костя?

— Да так… Он говорил, что все нормально. Честно говоря, я боялась спрашивать его об изменениях — не знала, как он отреагирует.

— Но ты пробовала?

— Я пыталась намекнуть. Спрашивала про развлечения, про воскресенье; предлагала куда-нибудь сходить…

— И что? — с нетерпением спросил я.

— Он сказал, что его это теперь не интересует.

— А почему? Ты спрашивала?

— Да конечно… Он молчал, говорил: «Просто…»

— Вот так «просто»?

— Да, он вообще мало что говорил, — заметила Даша. — Блин, я же вижу, что есть какая-то причина! И это что-то в нем! Просто… он не хочет об этом говорить.

— О причине?

— Да, о причине.

— Ладно, а о чем вы еще говорили?

— Больше ни о чем вроде.

— Вообще?

— Да, — сказала Даша.

Я несколько секунд помолчал и посмотрел на Дашу. Она выглядела явно расстроенной этой ситуацией, но, похоже, и не собиралась ничего скрывать. Ведь, по сути, расстроены сейчас все мы — это наша общая печаль.

После паузы я сказал:

— Ясно. Кстати, а что у нас с Кариной и Викой? Они с нами?

— Я не знаю, — грустно произнесла Даша. — Возможно, что и нет.

Таким вот безрадостным получился наш разговор. Я специально не стал более о чем-либо спрашивать Дашу — мне вдруг стало ее очень жаль. Ведь Костя был и остается ее другом, и за все то время, что существует наша Компания, они стали очень близкими людьми. Костя с Дашей провели много компанейского времени вместе, но вряд ли они когда-либо надоедали друг другу. Они радовались своей дружбе так, как человек может радоваться только самому ценному в жизни.

И меня никогда не удивляло такое отношение. Я прекрасно понимал их, знал, что им интересно общаться, что им незнакомы понятия тоски и усталости, что между ними немало общего и что все то разное, которое могло у них быть, в конечном счете тоже сводилось к общему… Черт, это была такая дружба!.. И вот…

Нелегко сейчас приходится Даше. Она лишилась того славного времени, которое объединяло ее с Костей.

Вообще, январь получился грустным. И, к сожалению, не считая каникул, из-за всех тех вопросов, что возникли в связи с изменениями Кости, мы практически так никуда и не сходили. Да и все темы наших разговоров неизменно сводились к одному и тому же: «Костя» и «Изменение Кости».

Весь первый месяц года мы наблюдали за ним. Наблюдали и все больше печалились. И ведь все знали и понимали, что надо что-то предпринимать и как-то действовать. Но как? — этого не знал никто. Нет, возможно, конечно, что разговор — это очень хорошая идея, ибо с помощью него мы можем напрямую и мгновенно понять все проблемы Кости, но… разве он скажет о них? Разве станет Костя отождествлять свое имя с проблемами? Ответ и так ясен, и если даже разговор и состоится, то он наверняка не принесет нам ничего, кроме новых загадок и раздумий. Так что это не лучший вариант.

Но что тогда вариант? Обращаться к посторонним людям и требовать от них решения? Да если б кто-то нас понял, если б кто осознал, какие ужасные вещи у нас происходят!..

Однако есть Дарья Алексеевна — человек, который церемониться с пониманием точно не станет, — зато выслушает, что-нибудь посоветует, придумает и поможет… Да тут, впрочем, ей и понимать уже нечего. Все, что только можно было понять, она уже успела проанализировать, — и тому пример организация нашего собрания.

Мне еще придется поведать об одном неприятном факте, который, что символично, случился в субботу 31 января. Конечно, я надеялся, что хоть этот день закончится для меня в мажоре, и что мне не придется потом вспоминать о нем с отвращением, — но, увы, меня поджидала еще одна грустная правда, еще одна печаль.

После прошедших шести уроков я одевался, собираясь идти домой. Но вдруг увидел, что Карина с Викой, стоявшие в сторонке, уже открыли дверь и вышли на улицу. Я не стану скрывать, что уже давно хотел с ними поговорить, дабы понять, какие отношения существуют на данный момент между ними и Компанией. А потому быстро напялил на себя куртку, кое-как натянул сапоги, схватил вещи и выбежал из школы. Увы,…

…картину, которую я увидел, радостной назвать никак нельзя.

Компанию Карине и Вике составил Сергей. Они стояли втроем у перил и о чем-то разговаривали. Не знаю, правда, заметили они меня или нет, но уже через несколько секунд это трио, держась за руки, решило пойти в левую от школы сторону.

Я же остался стоять на крыльце. Сказать им мне было нечего, ругаться не хотелось, — поэтому я просто подошел к перилам, облокотился и стал глядеть куда-то далеко-далеко. И самые гадкие мысли в этот момент постепенно начали отступать.

Глава 5. Новый организатор

А во вторник 3 февраля меня ожидал сюрприз.

В четыре часа дня я шел в магазин — через двор. И вдруг услышал, еще издалека, чей-то бег. Я сначала подумал, что мне послышалось, но, видимо, укол прошлого заставил меня обернуться.

Слух не подвел — я увидел бегущего мимо площадок человека. Правда, сначала не понял, куда и к кому он бежит. Показалось даже, что этот человек просто любит заниматься физкультурой в зимнее время — оттого и разминается. Но вскоре стало ясно, что бежит он именно ко мне.

Из-за темной шапки, шарфа и капюшона на голове тяжело было сразу идентифицировать эту особу. Я долго приглядывался к ней, видя знакомые черты, но не совсем веря своим предположениям. Наконец, незнакомец подбежал ко мне, снял капюшон и шапку, — и тут уже я не мог его не узнать. Это был Болт.

От неожиданности я даже не заметил сперва, что он перекрасил волосы в темный цвет, хотя был доселе рыжим, изменил прическу и тон одежды… Но каково было приветствие!..

— Здорова, Колян! — радостно и по-детски крикнул он и кинулся на меня с самыми дружественными объятиями. Мне, конечно, стало очень приятно от того, что меня встречают со столь открытыми чувствами и так восторженно, — но в этих объятиях я успел произнести лишь только «Привет».

Наконец, он меня отпустил.

— Ну, рассказывай! — сразу начал он. — Как твои дела? Куда направляешься?

Признаюсь, от такого старта я офигел. Не знаю, ожидал ли он, что я от этого позабуду все свои вопросы или выкину их из головы, однако я не мог не ответить:

— А тебе разве нечего мне рассказать? — Тут Болт принял крайне задумчивый вид, и я поспешил ему напомнить: — Например, про свое новогоднее бегство…

— А, ты про это!.. — весело произнес он. — Да, видишь ли… я сначала и не понял, что случилось. Вижу — Паша с кем-то базарит; ну, думаю, может, взрослые какие… Решил отойти, спрятался — сам знаешь, у меня с ними отношения не очень! Я их вообще остерегаюсь — не хочу проблем. Потом, в общем, слышу: Паша зовет. А я за забором. Идут секунды — и заметили. Еще так посмотрели!.. А в темноте ведь хреново видно — и не поймешь, кто там. Чувствую, пора убегать. Ну, и вы за мной.

— Как же ты не понял, что это мы? Ведь что-то можно было увидеть! Я же тебя узнал!

— Да понимаешь,… у меня была мысль насчет вас. Но… для меня Компания — это, прежде всего, Костя. Вот его я всегда узнаю! Где он — там и вы. А тут я посмотрел… — и нету Кости. И голоса его не слышу!

— Да, Кости с нами не было… — признал я.

— Вот я и смекнул, что лучше удрать. А то вдруг соседи мои собрались или просто левые парни… Они меня не любят. Они все меня не любят. Поэтому, когда я вижу такое и сомневаюсь, по привычке включаю скорость и — на полную!

Я оборачивался, когда бежал; хотел остановиться, но видел, что вас много, — и боялся. С массой взрослых мне бы не справиться… Поэтому и не рисковал. А потом… вы так отстали, что и разглядеть вас я не мог, да и испытывать судьбу не стал. Типа «… с ним» — так и удрал.

— Но, черт, мы же кричали! — настаивал я. — Неужели не узнал?

— Да я так резво бежал, что… ни до чего было. И еще из-за пиротехники шумиха…

— Не было шумихи, — заметил я.

— Ха, да еще как была! Меня аж чуть фейерверком не…! — признался он.

— Зашибись.

— А вы, кстати,… бежали. Я еле скрылся. Тренировались, что ли?

— Ну, Долганов может натренировать. Но… ли ты так далеко нас завел? Мы ведь могли и не уехать!

— Ха, да я, думаешь, понимал, где нахожусь? Я просто бежал куда глаза глядят. А потом вообще пешком шел.

— Ты шел пешком? — удивился я.

— Ну да!.. Транспорта еще не было. Разве что такси… Но у меня в кармане два рубля.

— А нам повезло, — заметил я. — Мы тэшку подцепили — и уехали в Купчино.

— Что, прямо в ту ночь? — удивился Болт.

— Ну, уже, в принципе, утро было — около шести, наверно. Хотя все равно очень рано.

–…! — выругался Болт. — Не знал я, что в такие ночи тэшки разъезжают…

— Значит, разъезжают, — отметил я. — Кстати, к чему такая конспирация? — спросил я, вспомнив о том, в каком виде бежал ко мне Болт.

— Хех, спрашиваешь!.. Ведь мне все никак покоя не дадут. Все ходят, следят за мной… Я уже не помню, когда вот без этой петли, — Болт указал на шарф, — на улицу выходил, — а то вот слышал, что… хотят. Или покалечить.

— Избить?

— А, да… это все, — Болт махнул рукой. — Привык уже. Если всему верить… Я просто жду дня, когда все они…. Тогда уж можно и выкинуть все это, — он показал, что имеет в виду капюшон, шапку и шарф. — Пока же… — Болт снова надел свою «конспирацию», — …пойдем отсюда. И скорее, пока не спалили.

— Пойдем, — согласился я.

— Кстати, куда ты шел? — поинтересовался Болт.

— Я в «Ленту» иду.

— В «Ленту»? — Болт принял задумчивый вид. — …, туда меня вряд ли пустят.

— А что такое? — спросил я.

— Да я ж там погром на днях устроил, — произнес Болт весьма спокойно. — И опять чуть не попал. Только не спрашивай, зачем, — сам жалею. Кстати, как Санек?

— Да как-как — нормально все. Вроде жив-здоров. Ты ему еще не звонил?..

— Да все собираюсь… — тут же ответил Болт. — Но времени нет. С этими вечными побегами…

— Никак?

— Да, увы. Зато у вас, я слышал, в школе какая-то… происходит, — заметил Болт. — С Костей.

— Ты в курсе? — всерьез удивился я.

— Да друзья сообщали. Альхан тот же… Даже собрание, говорят, из-за этого устроили, — блеснул Болт.

— Да, собрание, — подтвердил я.

— Так из-за чего? Что с ним случилось? — спросил Болт.

— С Костей?

— Да. Я вообще не в теме.

— Да, блин, я сам ничего не знаю.

— Серьезно?

— Ага.

— Вообще ничего?

— Да, ничего. Как и вся эта история — одно большое «ничего». И это «ничего» я уже кому только ни рассказывал!..

— А меня посвятишь? — попросил Болт.

На этот вопрос я уже не нашел лучшего ответа, кроме как действительно все рассказать. А что? — может, говорить о том, что я наблюдаю в течение трех недель, не так уж и скучно? Заодно посвящение… К тому же после собрания информации только прибавилось, и теперь я мог поведать Болту и о тех предположениях, что были сделаны моими друзьями, — то есть не обходиться только голыми фактами. И еще есть дико интересный рассказ о поведении Сергея, заслуживающий, безусловно, отдельного упоминания!.. В общем, имеется много всего того, о чем и впрямь стоит рассказать.

Однако сообщение о том, что Бранько на той неделе в присутствии большого числа людей ругался матом, Болта не слишком удивило.:

— Ха, да это фигня! Вот я преподам похлеще хамил!.. Да и сейчас продолжаю.

— О…

— А что делать? — иногда эти… только того и заслуживают, — отметил Болт.

Тем временем мы с ним дошли до «Ленты». Болт уже объяснял свое положение, поэтому разговор наш продолжился только после того, как я вышел из магазина с пакетом продуктов.

Кстати, я не сразу его увидел. Только после неоднократного обхода магазина я обнаружил Болта около мусорного бака.

— Лучше места не было? — с укоризной произнес я.

— Ты не представляешь! — сказал Болт так, будто не услышал меня, жестами одновременно предлагая уйти. — Я чуть на охранника не наткнулся!

— То есть?

— Короче, я стоял у дверей. Специально не заходил внутрь — держался в отдалении, — подчеркнул Болт. — Стал, значит, в телефоне сидеть. И так заигрался, что даже не заметил, как этот… встал метрах в пяти от меня и закурил!

— А он тебя знает? — спросил я.

— Еще бы! Во время того погрома чуть не избил — я чудом успел улизнуть. Он ведь едва не погнался за мной — ноги, видно, пожалел. Хорошо еще, что он сейчас стоял и смотрел куда-то вдаль — туда, где меня бы точно не увидел. Потом начал с кем-то по телефону базарить — тут я и понял, что за опасность у меня справа. Естественно, пулей убежал. И спрятался — для верности…

— Да, «везет» тебе…

— Хорошо, что не обернулся. Ведь сразу бы узнал! — продолжал Болт. — А если бы поймал, — то…!

К моменту этого эмоционального мата мы с Болтом уже заметно отошли от «Ленты» и снова зашли во двор. Тут он меня совсем неожиданно спросил:

— Скажи, дружище, а как у вас продвигается дело о Бандзарте — то, о котором ты рассказывал?

Я немного помолчал, подумал, затем ответил:

— Да так… Постепенно.

— А я слышал, вы там какую-то книгу затеяли… Альхан рассказывал, только название не уточнил, — сказал Болт.

— Это все верно, да, — отметил я. — Да только там дел еще дофига, — вздохнул я.

— То есть?

— То есть вопросы, вопросы… — одни сплошные вопросы! Стольких учителей надо опросить!.. — жестом показал я.

— А Бандзарт? У него вы тоже что-нибудь спросите?

— Разумеется! Ради этого все и делается! — показательно ответил я. — Только вот Бандзарт останется… напоследок, — заметил я с хитринкой.

— А, понимаю… Главное решится в конце?!

— Конечно.

— И когда вы всем этим займетесь? — спросил Болт.

— Думаю, что на следующей неделе и начнем! А к концу месяца доберемся и до Бандзарта! Возможно, последние числа…

— Интересно! — оценил Болт. — Теперь я понимаю, почему у Альхана было такое увлеченное лицо, когда он говорил мне о Бандзарте.

— Увлеченное?

— Ну да!

— Прикольно!

Скоро мы дошли до моей парадной.

— Колян, есть тема…

— Давай, выкладывай.

— Собственно, вопрос в том, пойдете ли вы куда-нибудь в воскресенье? А то бы и я с вами! — с детской радостью сказал Болт. — Ведь уж давно не развлекался с Компанией…

В этот момент я не мог не обратить внимания на его лицо. Он сказал последние слова так, словно действительно вспомнил то славное время, когда мы развлекались вместе, — вот и лицо его, что не так уж и часто бывает, будто сказало мне и всем воображаемым людям о том же, и сказало с невероятной искренностью, в которой невозможно было усомниться.

«Он представил себе то время…» — понял я.

— Да, весело же нам было!.. — заметил Болт. — И классно!

— Да, все так!..

— Так что? — спросил он.

Мне жутко не хотелось его огорчать, но пришлось:

— Увы, дружище, но сейчас мы никуда не ходим…

— Что? — воскликнул Болт. — Не ходите? Почему? — По-моему, он даже забеспокоился.

— Потому что… — начал я. — Ну, я тебе и так все рассказал. О Косте и ситуации вокруг него.

— Ну и что? — не понял Болт.

— Да ведь Костя теперь не с нами, а организовывать встречи без него — едва ли не убийственно для Компании. Да мы и не можем… — сказав это, я еще больше задумался.

— Как не можете? — продолжал недоумевать Болт. — Вот бред! — он усмехнулся. — Что же вам мешает?

— Не знаю. Может быть, и ничего…

— Тогда в чем проблема? Лично я не вижу ничего сложного! — заверил Болт.

— Дело не в сложности, — заметил я. — Наверно… нам не хватает энтузиазма…

— Энтузиазма? — переспросил Болт, словно услыхал это слово впервые.

— Ну да. Костиного энтузиазма.

— Хм, а что это?

Я угадал.

— Ты не знаешь?… Ну, это трудно объяснить. Но это то, как мы собирались всей Компанией.

— Ну так это понятно, — оценил Болт. — И у вас этого теперь нет?

— Видимо, нет. — ответил я. — Но не потому, что в нас это не заложено. Как раз наоборот! Просто… о Косте много думаем. А когда такие проблемы, — тут и энтузиазм отсутствует, да и компанейство бессильно. Да и кто наш лидер?!..

— Костя, конечно, — мигом ответил Болт.

— Вот-вот… И именно он так неожиданно изменился!..

— Но ты же мне озвучил некоторые версии, — вспомнил Болт. — Или вы еще думаете над ними?

— Да ты же сам видишь, какие они разные! Некоторые даже всерьез полагают, что это ты во всем виноват.

— Я?

— Да, Олег, именно ты.

— Это,…, смешно! — рассмеялся Болт. — Я даже не общался с Костей последнее время. Как я могу быть виновен?

— Хороший вопрос. Таких версий, впрочем, немного, — заверил я.

— Здорово. Но,…, чего только не узнаешь!..

— Ну да, — согласился я.

— Слушай! — воскликнул вдруг Олег. — А у меня идея!

— Давай.

— Ты говоришь, что вам не хватает энтузиазма на организацию развлечения? — Я слабо кивнул головой. — А, может, мне это сделать? — предложил Болт.

Здесь мне можно было ничего не отвечать. Это уже сделали его глаза. Они загорелись так, как будто шанс организовать развлечение был последним, — да и без этого было ясно, что идеи лучше, чем та, которую только что озвучил Болт, сейчас просто нет и быть не может. Данный тезис не поддается объяснению, ибо он слишком очевиден.

— Это лучшее, что я слышал за последний месяц!

— Тебе нравится? — с нетерпением спросил Болт.

— Пятикратное «да!» — выкрикнул я.

— Супер! Только тише, а то меня спалят.

— Да пофиг! — по-простецки сказал я. — Главное — да! — снова крикнул я и на радостях побратался с Болтом. Ранее никогда еще во мне не пылали столь дружественные чувства по отношению к нему.

— Осталось только подумать, куда бы нам сходить, — сказал Болт, когда эмоции чуть поутихли. — Где мы еще не были? — спросил он.

— Я не помню, — честно ответил я, улыбаясь.

— Ладно, я сам подумаю, — решил Болт. — Может, снова в кино?

— Да куда угодно, Олег! — радостно заявил я. — Хоть в кино, хоть в театр, хоть в цирк! — все равно! Мне очень понравилась твоя идея!.. — продолжал восхищаться я. — Просто супер! Блистательно!

Болт от моей похвалы, должно быть, уже давно покраснел.

— Спасибо, — сказал он. — Ну, ок — я подумаю еще, куда пойдем. Только вот что: мне нужны телефонные номера всех твоих друзей!

— Всех?

— Ну, типа.

— Их немало, — прямо заметил я.

— Ну, основных, по Компании. С кем вы обычно собирались.

— А, окей.

— Кому-то же я должен звонить!..

— А у тебя разве не было наших номеров? — спросил я.

— Да были, точно. Только я их все…, когда менял телефон, — признался Болт. — Мне нужно было поменять.

— Поэтому ты не смог позвонить Саше? — догадался я.

— Из-за этого тоже, — признался он.

После этого я, конечно, стал делиться с Болтом номерами своих друзей. Так ему удалось создать в телефонной книге новый список контактов, — а фактически возродить старый.

— Супер! — воскликнул он. — Вот теперь отлично! Я позвоню тогда.

— Ага.

На том мы окончательно простились и не забыли обменяться при этом еще одним крепким рукопожатием.

Я пришел домой. И примерно через полчаса меня вдруг начали одолевать некоторые сомнения относительно последней идеи Болта. Нет, безусловно, собрать Компанию — это здорово, это круто, это, в конце концов, действительно по-компанейски, и более нужного порыва сделать это я за все время еще не встречал. Но… пусть я ставлю под недоверие слова, сказанные Болтом напоследок, — однако воскресенье мне пока еще не представлялось гарантированной датой нашей долгожданной встречи. По крайней мере, так казалось, и это мнение основывалось даже на основании фактов из недавнего прошлого Болта, которые были противоречивыми по отношению к его планам на воскресенье и вообще не до конца выясненными. Говорил он мне сегодня многое, — но мог ли я всему этому верить? И даже при том, что он — мой друг, у меня накопилось уже достаточно много причин для скептицизма и для того, чтобы усомниться в его объяснениях, которые мне приходится рассматривать с разных сторон хотя бы только по той причине, что Болт в последнее время совсем отдалился от Компании, — а это поведение вызывает определенные подозрения у многих ее представителей. И недаром, кстати, Степан — тоже член Компании — так резко высказывался в адрес Олега. Отчасти я его понимаю, — так же, как не до конца понимаю Болта.

Да, я в смятении. Повторюсь, Болт — мой прекрасный друг и товарищ, и я крайне рад явлению и его, и идеи. А еще больше обрадуюсь, когда все, что он сказал, выполнится. Однако… насколько серьезными были его обещания? И не забудет ли он о них? Не убежит ли?

Тем не менее я, наверно, поспешил с выводами. Потенциал Болта велик, и он довольно хорошо знает Костю — может, именно он мог бы попытаться поговорить с ним? Если бы все получилось, и Болт по-дворовому смог бы договориться, то…

…да, это было бы прекрасно. И не осталось бы тогда ни одного сомнения. Кстати, телефон Кости Болт тоже записал.

Ну а пока приходится с нетерпением ждать новых выходных. И опять надеяться… Впрочем, я все же очень рад, что снова его встретил.

Как же иногда приятно бывает осознать, что все твои чертовы сомнения оказываются напрасными. Абсолютно напрасными! — словно это была дешевая выдумка, не стоящая ровным счетом ничего.

Но перенесемся в среду. И я вспомню, что в тот день я, как обычно, приперся в школу и подошел к кабинету физики.

Правда, народу было еще очень мало — всего три человека. Очевидно, из-за того, что пришел я слишком рано — аж за девять минут до звонка. Если что, большинство личностей нашего класса приходит, как правило, перед самым звонком.

Но вдруг я вижу, как прямо ко мне идет счастливый человек. Это очевидно, потому что он ярко улыбается и выглядит радостным и задорным. Одет этот человек шикарно, — а, впрочем, как и полагается: пиджак, брюки, белая рубашка… — даже не по-школьному, а по-европейски! Походка уверенная — такая, будто позади несколько важных встреч и решений, — и это, несомненно, часть общей гармонии уверенности. Гармонии Саши — нет, Александра Топорова, — да, это он самый!

При таких — типично школьных — встречах мы уже привыкли традиционно обмениваться рукопожатиями — это есть стандартное приветствие. Но сейчас рукопожатия не случилось. Радость Саши была такая мощная, что Топор, отбросив все традиции, по-товарищески кинулся на меня с объятиями — почти так же, как я с Болтом днем ранее, — и мне ничего не оставалось сделать, кроме как принять этот неожиданный ход.

Что выражалось в тот момент на моем лице? — да трудно сказать. Наверно, и радость, и смятение, и испуг, и компанейский дух… Но что выражало его лицо, — этого и эпитетами не передашь!..

Отходить от сего момента мне пришлось бы долго, поэтому я, более не тушуясь, сразу спросил:

— Саша, что случилось?!

А Саша продолжал ловить свои счастливые эмоции. В последние месяцы они пролетали слишком далеко от его рук, так что я вполне понимал, что если он чем-то дико обрадован, — а это уже очевидно, — то обрадован донельзя, не на шутку. И плевать на то, что я пока не знаю, чем, — но ведь скоро, должно быть, тоже узнаю — и разделю с ним его счастье!.. Но сейчас пусть еще сам вдоволь насладится им, и пусть мне надолго запомнится его невероятная, блистающая на лице лучезарная улыбка. Когда еще я видел его таким?.. Когда вообще я видел у людей такую улыбку?..

— Ты можешь меня поздравить, Коля! — все же начал отвечать Саня, однако сразу прервался и позволил улыбке еще некоторое время поиграть на своем лице. Затем он спрятал-таки на время эмоции и, приняв серьезный и необычайно гордый для себя вид, заявил: — Я сегодня наконец-то нормально проснулся — и понял, что не буду больше ни бухать, ни курить, ни всякой фигней страдать!..

Я сразу понял, что это только заставка. Саня вряд ли стал бы бросать такую новость в одиночном виде, тем более находясь в таком состоянии. Впрочем, я разгадал и еще одну часть его замысла, — поэтому после данного заявления сразу похлопал его по плечу в знак уважения к принятому решению и его значимости, — и Сане это, как я и ожидал, очень-очень понравилось.

— Что же тебя к этому привело? — задал я самый важный вопрос, и тут же в моем сознании забрезжила одна очень неплохая догадка на сей счет, — что замечательно, верная.

— Мне вчера позвонил Болт! — ответил Саня на одном дыхании.

— Фантастика! — только и произнес я. — Это такой человек!..

— А ты уже догадался? — смекнул Топор.

— Ну, если честно, дружище, — то да! — сказал я, улыбнувшись.

— Но как? — недоумевал Саня.

— Дело в том, что мы вчера внезапно… встретились.

— Как? Ты видел его? — громко и пораженно выкрикнул Саня и тут же еще больше обрадовался, но вскоре, кажется, начал мне завидовать. Впрочем, он очень хорошо понял важность моих слов: — Так превосходно! Он же снова с нами! — заключил Топор. — Да! Олег с нами! С нами!.. — и он начал кричать на всю школу — так, что я его даже слегка приглушил.

— Ты знаешь, что он собирается собрать нас в воскресенье — на развлечение? — поинтересовался я.

— Ну, на баскетбол? — уточнил Саня.

— Баскетбол? Он мне этого еще не сказал. Да и погода…

— Да не играть, а смотреть! — поправил Топор. — Там «Спартак» играет…

— Где «там»? — не понял я.

— В «Юбилейном».

— Типа у него есть билеты?

— Хах… Ну он сказал, что типа у него есть друг, который работает в «Юбилейном», — и он сможет зацепить для Болта аж пятнадцать билетов.

— Пятнадцать штук?! Это ж до…!

— Верно, — согласился Саня.

— Ну супер! Можно хоть всех звать!

— Ага! Но он так и сказал, что собирается позвать всех нас! — если пятнадцать наберем…

— Ха, о чем речь? Наберем, конечно! — заверил я, немного, однако, засомневавшись: — Только ты мне скажи, это реально все или очередной прикол?

— Конечно, реально.

— Но пятнадцать билетов!.. Это какой у него друг?

— Да я и сам не знаю. Но главное — он знает! Олег все знает! — произнес Саня, по-братски ударив меня по плечу.

— И все может! — подхватил я. — Но, блин, если у него реально получится, то… это же можно всех наших собрать! Всех самых-самых наших! — заметил я, и Саня мне кивнул. — И даже…

— И даже Костю, — сказал Топор.

— И Костю! — согласился я. — Костю… Да, надо здесь попробовать, — оценил я. — Если с Болтом, то это редчайший шанс. Уж не так часто встречаемся…

— Но теперь будем чаще, — с какой-то неопределенной надеждой проговорил Саша.

— Наверняка, — подхватил я.

О Косте я задумался неспроста — предчувствую, что еще долго эта тема будет мучить и меня, и всех моих друзей, пока мы все всё не поймем, — однако новость о возвращении Болта, пусть и на не самое долгое время, если проводить сравнения с периодом изменения Кости и наших наблюдений, — новость эта не могла не стать центральной. И стала ею в одночасье.

Но это была исключительно радостная весть. И, что бы ни говорили Карина, Вика и Степан, но, когда народ узнал о ней, реакция стала бесподобной. Да, в свете не самой приятной темы Кости любая весточка от самого дальнего друга стала бы крайне приятным сюрпризом, и этот фактор во многом объясняет предыдущий тезис, но кто сказал, что Болт совсем потерял связь с Компанией? И неужели вся Компания могла посметь забыть о Болте как о верном друге и товарище?

Ерунда это, конечно, хотя Вике и Карине мы ничего не сказали (да они и сами благодаря слухам смогут все узнать), а Степана заставили пересмотреть свою теорию — незачем в такой радостный момент олицетворять Олега с чем-то негативным. Всех же остальных наших представителей мы, конечно, серьезно удивили, — но это и хорошо. Есть просто приятный факт, но неожиданно приятный факт приятнее вдвойне. И как же здорово, что в Компании это понимают. Вообще, я могу точно предположить, что Компании после всей грусти января как раз таки и не хватало какого-нибудь радостного, знаменательного и запоминающегося события, которое позволило бы ей во всей дружеской общности возрадоваться. Да, возрадоваться вместе, всем огромным коллективом, дабы вспомнить теплоту и единство нашей дружбы и продолжить жить в очень сложный для всех нас период. Ничего не поделаешь: Кости сейчас нет в Компании, и, наверно, он продолжает находиться вне друзей, но наедине с собой, однако значит ли это, что мы должны проигнорировать возвращение в нашу команду столь известного на все Купчино человека, как Болт?! И с какой стати нам вспоминать о его хулиганской сущности и возмущении Карины? Нет, какие бы легенды о нем ни ходили и какие бы подозрения с ним бы ни связывались, — но Болт — это наш человек. Воспитанный двором и сам нашедший себе компанию.

Отмечу, что с передачей информации проблем у нас вновь не возникло, — но ранее я уже описывал в своем повествовании этот примечательно-забавный механизм, поэтому пусть Читатель просто поверит в то, что еще в среду очень многие люди из нашего — и не только нашего — класса были наслышаны о новом явлении Болта в Компании.

«Новое явление» — это серьезно. Ибо сколько уже времени прошло с того сентябрьского дня, когда Болт устроил погром в кино!.. — для Компании это жутко много.

А теперь обо всем говорило лицо Сани.

«Да, просто другой человек! И так классно и внезапно!.. — просто ведь здорово! Что ж, троекратное „да!“ Болту!»

Трудно сказать, насколько это правильно, хотя, наверно, вполне оправдан тот факт, что из-за звонков Болта мы на какое-то время даже выкинули из головы проблемы Кости. Любая тема стала переводиться в мысли о предвкушении радостного воскресенья; я, Арман, Саня, Женя, Даша, Миша, Люба, Леша, Боря, Павел и даже Степа и еще многие наши друзья — мы все стали думать только о встрече!

В четверг, кстати, мне довелось пообщаться с Лемеховым. И надо было видеть, как он сокрушался…

— Я вообще все неправильно понял, по ходу, — твердил Степан, явно сожалея.

— Это бывает, — заметил я. — Но не расстраивайся так. Ты же только предполагал, а подавляющее число предположений — это заведомая ложь. К тому же ты уже признал свою ошибку…

— Да, только это все слышали! Понимаешь? Весь актовый зал слышал мою…, — выругался он, — и мелкие, и седьмые классы. Придется как-то извиняться теперь.

Итак, это было в четверг, а в пятницу Болт дозвонился и до меня. И сразу предложил встретиться во дворе для обсуждения перспектив воскресенья. Что ж, в такие моменты уговаривать меня ни к чему — уже через десять минут я сидел на скамейке возле детской площадки.

Так выходило, что Болт чуть задерживался, поэтому, ожидая его, я мог спокойно подышать свежим воздухом и посмотреть вокруг — на небо, на голые деревья, на девочку, что строит снеговика, на садик, располагающийся совсем рядом… Погода ныне стояла ни то ни се, — но мне все нравилось. Удивительно, но сейчас я не испытывал неприязни ни к небу, которое до краев покрылось облаками и тучами, ни к снегу, покрывшему наше первое футбольное поле, на котором начиналась моя «футбольная карьера», ни ко всей зиме. Природа заняла промежуточное положение: ни потепления, ни морозов не предвидится; возможно, что она медитирует — так чего ж ее торопить? Зачем мешать? Пусть и снегири полетают, и северный ветер повеет, и березы в хрупком инее покрасуются, и небольшой морозец обдаст!

«Я ненавижу зиму, — размышлял я, — но не могу ненавидеть природу».

В это время мимо меня проходил один пожилой человек с палочкой, и я сразу узнал в нем Михаила Львовича, автора того самого знаменитого афоризма про теннис, Китай и Купчино. Мы поприветствовали друг друга.

— Скучаешь? — спросил он меня.

— Да, есть немного. Друга жду.

— А по теннису скучаешь?

Тут я посмотрел в его глаза и ответил:

— Разумеется. Для меня теннис — это больше, чем игра.

— Вот это ты хорошо сказал, — оценил он и крепко-крепко пожал мне руку. — Ну, до весны. Там и увидимся.

— Обязательно, Михаил Львович. До встречи.

Он ушел, и я вдруг подумал о том, как неоднозначно отношусь к пожилым людям. Вообще, я их не слишком люблю. Причины ясны: вечно ворчат, кряхтят, кричат, ругают молодежь… Но вот Михаил Львович здесь — чудесное исключение. Он, как это ни странно, понравился мне практически сразу, еще когда я его в первый раз увидел на футбольном поле, около трибун. Почему? — значит, видимо, есть в его взгляде что-то очень доброе, простое и, наверно, снисходительное — то, что и не у каждого сорокалетнего заметишь. Он относится к нашему поколению, — а, может, и вообще ко всей жизни, — с добрым юмором. Он часто улыбается. Он очень много времени общается с молодежью, но не потому, что хочет выпендриться в своей пожилой среде, — а только потому, что он любит с ней общаться, и ему, как какому-нибудь заядлому дворовому мальчишке, крайне интересны все наши радости и печали, достижения и неудачи, мысли и критика, заботы и проблемы, скептицизм и вера в счастливую дружбу… Это разные составляющие жизни, — но не только подростковой, а всеобщей, всечеловеческой. И если какой-либо мелкий сорванец — часть нашего общества, то почему его должен сторониться седовласый старик — тоже, между прочим, часть?!

Я всегда стоял на том, что судить о людях «как все» или «по первому ощущению» нельзя, но это и есть первая и основная ошибка подавляющего числа стариков. Они, увы, нередко судят без разбору, забывая о том, что люди — в частности подростки — невероятно многогранны в своих проявлениях. И нельзя критиковать их, не изучив и не поняв их мир. Ведь если понять…

Но в это время подошел Болт, и — странное дело — я так погрузился в эти мысли, что почти даже и не заметил, как он появился. Кстати, и сегодня он предстал передо мной в своем маскировочном наряде.

— Ну привет! — крикнул знакомый голос.

— Здорова, — обернулся я и приветствовал его.

— В принципе, все хорошо! — сразу начал Болт, присев на скамейку. — Я сегодня базарил со знакомым — короче, билеты будут завтра. Мы уже условились о месте встречи, и он завтра же отдаст мне ровно пятнадцать штук. Ну, что скажешь?

— Блин, Олег, это так круто, что ты с Компанией!.. У меня нет слов, — признался я. — А про билеты… — ну, ты и так знаешь мое мнение…

— Стараюсь для Компании! — мигом ответил он. — Но это здорово, что на свете еще есть такая халява. Только друзья хорошие нужны — без них-то ни одна… не прокатит.

— Это точно, — сказал я.

— Еще бы!.. Но ладно, есть ряд вопросов по лицам.

— Вопросы? Разве могут быть вопросы? — изумился я.

— Ну, я давно с вами не бывал, так что даже начиркал список, — Болт достал из кармана некую бумажку. — Итак, есть мы, Санек, Арман, Джаха, Даша, Женя, Степа, Люба, Паша, Борька и Леха. Но это двенадцать. А нам нужны еще трое. Я вообще рассчитывал на Карину с Викой, но вчера до них так и не дозвонился. Там вообще… какая-то… Ты не знаешь, что с ними?

— Да, Олег… Я думаю, что звонить им больше не стоит. Ни тебе, ни мне, — произнес я с заметной грустью.

— Что, терки возникли?

— Не совсем, — немного соврал я, ибо не хотел, чтобы Болт знал, как они о нем выражались.

— Тогда почему? — спросил он.

— Просто они теперь с Сергеем, — прямо сказал я.

— Это который на собрании начал психовать? — вспомнил Болт. — И который ко всем девушкам липнет?

— Ну да, он самый.

— Что, они с ним? — сильно удивился Болт.

— Да, Олег, с ним.

— Ах он…! — убежденно произнес Болт. — Собрание сорвал, друзей наших отбил, — просто…!

— Но что же делать?

— Ясно что: надо… его! — заключил Болт, и я сразу рассмеялся. А спустя три секунды смех одолел и Болта.

— Нет, я все понимаю: мы можем его…, — смеясь, ответил я. — Но Карина с Викой после такого к нам точно не вернутся. Да еще лишний скандал устроим…

— Ну, наверно, ты прав, — согласился Болт.

— Просто это логично.

— Ок. Стало быть, Карина с Викой у нас пролетают — так?

— Видимо, так, — констатировал я.

— Ясно… А что у нас с Костей?

Этот вопрос был для меня сейчас задан совершенно неожиданно и оказался довольно неприятным и болезненным.

— Не знаю, — ответил я первое, что пришло мне в голову.

— Вообще?

— Да. Понятия не имею, что с ним.

— А остальные?

— Аналогично. Кстати, ты ему еще не звонил? — спросил вдруг я.

— Я хотел. Но ты сам мне сказал, что он изменился, и я… блин, ну я побоялся ему звонить, если честно… — признался Болт.

— Испугался? — удивился я.

— Ну, типа того. Блин, ну это вообще какая-то… — я сам не понял, почему так поступил.

— Ладно, Олег, забей, — решил я. — Выходит просто, что Костя пока еще не знает про баскетбол. Хотя… Он мог услышать это в разговорах. Ты ведь знаешь: у нас информация поставлена так, что любая новость в одночасье становится общеизвестной.

— Так, значит, Костя не идет? — конкретно спросил Болт.

— Ну, подожди… — сказал я, подумав. — Давай тогда я ему позвоню.

И я тут же, при Болте, набрал номер Кости.

Поначалу мы с ним, вдвоем приблизившись к телефону, слышали только регулярные гудки. Это значило, что абонент в принципе свободен для разговора, но трубку почему-то не берет. Так было на протяжении трех раз.

А потом гудки сменились фразой «Абонент временно недоступен. Пожалуйста, перезвоните позднее». И в четвертый, и в пятый, и в шестой раз все было так. Создалось впечатление, будто на том конце связи кто-то специально выключил телефон.

— Что за…? — недоумевал Болт. — Впервые так. Ну ладно: Костя тоже не идет, — заключил он и вычеркнул фамилию «Таганов» из списка. Не без сожаления, конечно.

— Так что, у нас по-прежнему остаются три свободных места? — спросил я.

— Да, — подтвердил Болт.

— И кого думаешь позвать?

— Да уж… знает! Надо бы подумать…

И мы стали прикидывать.

— Кстати, а тот чел, у которого ты билеты возьмешь, не пойдет?

— Отчего же? Пойдет, конечно.

— Ну так его и позови.

— Да он и без билета прорвется. Он же там работает!

— Вот как… А звать его, кстати, как?

— Перекатов.… Юра Перекатов, — ответил Болт.

— Юра… Надо будет с ним познакомиться.

— Что, рассчитываешь на другие халявы? — рассмеялся он.

— Да нет — просто чтобы сдружиться. Хотя халявы, конечно, не помешают, — согласился я.

— Да, Колян, согласись, что неплохо каждую неделю посещать матчи «Спартака», — заметил Болт, и я ним согласился. — Но каждый раз так не получится. Их ведь — работников этих — тоже иногда палят…

— Понятно.

— Но…! Ведь в этот раз все получится, — повеселел Олег.

— Ага! И очень вовремя!… Но, надеюсь, Юре не свернут из-за нас голову?

— Нет, все пройдет отлично. И ранее прокатывало, и сейчас как… все нам сделает. Однако я все думаю насчет этих трех мест…

— И как? — спросил я.

— Знаешь, я тут подумал… Позову я, наверно, друзей Павла.

— Я смотрю, у тебя с ним хорошие связи — лучше, чем у нас, — оценил я.

— Да, ерунда… — с детства знакомы, — ответил Болт. — Да и крутая у Паши группа. Там ребята — супер, спорт вроде любят…

— Но их же восемь было первого января. Если не больше… — заметил я.

— Так и есть, — подтвердил Болт. — Значит, нужно попросить у Юры еще билеты — чтоб на всех!

— А разве это возможно? — удивился я.

— Кха, почему нет?

— Но ведь рискуешь!..

— Ни фига. Не думаю, что на матче будет аншлаг. Максимум — полстадиона придет.

— А кто соперник хоть?

— «Уникс».

— Типа наш чемпионат?

— Не, «Единая лига ВТБ» — вроде так называется.

— А, ну знаю. Слышал, вернее, — вспомнил я.

— «Уникс» вроде нормальный соперник.

— Наверно.

Пока я спрашивал про матч, Болт уже успел набрать номер Юры. Разговор этот я хорошо помню — благо Олег включил громкую связь.

— Привет. Скажи, у тебя будет еще пять билетов? А лучше — семь!

Юра ответил на сей вопрос крайне невнятно — что-то буркнул, — так что Болт попросил:

— Повтори.

— Не получится, говорю, — чуть громче ответил Юра. — Пятнадцать — это максимум, больше никак.

— Да не…! — крикнул Болт. — Разве только пятнадцать?

— Только?! Ты не знаешь, сколько стоят эти пятнадцать билетов!

— Представляю, — индифферентно ответил Болт. — И что?

— Больше взять не позволят.

— Да ладно?! Ты ж там главный.

— Да нет. Я уже много раз повторял, что я там не главный. И мне и так нелегко было взять эти билеты.

— Но ты же взял, — настаивал Болт. — Почему еще нельзя?

— Потому что не позволят, — отбивался Юра.

— Постараешься…

— Я все равно думаю, что нет.

— А если не думать?

— Все равно не получится.

–…, а если как-нибудь выкупить их? — предложил Болт. — Ну, по скидке, естественно.

— По скидке? — повторил Юра. — А зачем тебе? — спросил он.

— Да надо! Компания тут большая набирается — срочно нужны билеты.

— Так уж нужны?

— Да.

— Очень?

— Да, Юра, очень.

— Реально?

— Слышь, ты давай без стеба, — заметил Болт. — Раз Компания — значит, надо. К тому же я по-дружески.

— Ладно, так и быть, — сдался Юра. — Я сейчас попробую выяснить. Через пять минут отзвонюсь, — заверил Перекатов.

— Вот, другое дело.

Однако нам с Болтом пришлось ждать по меньшей мере минут пятнадцать. И как только Юра, наконец, перезвонил, Олег сразу нажал кнопку ответа и сказал:

— Ну ты долго!

— Sorry, друг. Я с важным лицом беседовал.

— А, ну с важным — пойдет. Так что?

— Все равно никак. Разве только еще один билетик достану.

— И все?

— Больше не смогу — подставлю и тебя, и себя.

— А, ну ок. Пофиг тогда, главное — чтоб шестнадцать были, — заявил Болт.

— Это обязательно! — заверил Юра.

— Ты помнишь, где мы завтра пересекаемся?

— Да, на Загородном.

— У Пяти углов!

— Да, конечно.

— Отлично. Тогда до встречи, — в заключение сказал Болт и завершил разговор.

— Вот так! Еще один билетик отгрыз! — гордо произнес он.

— Да, молодчик! — оценил я. — Ему хоть не достанется?..

— Не, все нормально. С ним только так и надо базарить, — заметил Болт. — Так все-таки, — вспомнил он прошлую тему, — кого же звать?

— А почему бы тебе не позвать Альхана? — предложил я. — По-моему, для тебя он очень близкий друг. Раз уж передает все наши школьные известия.

— Не, он не сможет, — резко ответил Болт. — Я базарил с ним вчера, но он сказал, что будет чинить на выходных свой треснувший комп.

— А, ну это, значит, надолго. Я знаю, что такое сломанный комп… Но как же он собирается его чинить? Он в этом петрит, что ли?

— Этого я и сам не знаю, — признался Болт. — Пускай чинит, — рассудил он, махнув рукой. — Авось у него что-то и выйдет, — далее он сообразил: — Ладно, сделаем так: я приглашу четверых из группы Паши. Позвоню ему, а он позовет своих друзей. Все! Так и сделаю!

— Что ж так долго думал? — засмеялся я. — И стоило ли дергать Юру?

— Стоило — ради еще одного билета. Халяву надо использовать по максимуму!

— У него был важный разговор…

— А на это — насрать. Знаю я его разговоры! Дергаю — не дергаю… — какая разница? — заметил Болт.

— Но базарил ты с ним спокойно…

— Естественно! — как и всегда!

— Даже чересчур…

— Я его давно знаю, Колян. И всегда так! А то, поверь, он будет весь день ломаться в раздумьях.

— То есть он еще долго стал бы ломаться? — уточнил я.

— О, это вполне. Так всегда происходит.

— Интересно, а как вы познакомились? — спросил я.

— Да я его года два назад случайно научил граффити рисовать! — сразу выпалил Болт. — Сам типа неплохо рисую…

— А как так «случайно»?

— Да во дворе его был, на Петроградке. Рисовал хрень какую-то, а он вдруг прошел мимо да и заинтересовался. «Научи, — говорит, — я вижу, ты здорово рисуешь!» Рисунок мой тогда, может, и впрямь выглядел неплохим, — вот я его быстро взял да и научил. Целую неделю с ним возле стен шатались! Зато потом каков художник!.. — а он мне еще и деньжат подкинул… Я уже тогда узнал, где он работает, а он был так мне благодарен, что заверил меня, что всегда мне поможет. Быстро и в чем угодно. Я и взял это на заметку — так, в общем, мы и подружились. Он благодаря мне стал создавать настенные творения, а я хапаю билеты.

— Ясненько…

— Здорово, правда?

— Да, ничего не скажешь, — оценил я.

— Но ладно, дружище, мне уже пора идти, — заметил Болт. — Время ждет! А с Пашей я договорюсь, и он все сделает. Завтра суббота — так что непременно созвонимся, и я уже все сообщу. Билеты же на месте будут. Договорились?

— Ок. Буду ждать звонка.

— Давай, — сказал Болт, и после этого последнего слова он сразу куда-то побежал. Видимо, с Пашей договариваться.

Я же домой не спешил — мое курсовое занятие было отменено, поэтому я решил еще какое-то время погулять во дворе.

Заодно начал думать о Болте. И не потому, что другие темы меня меньше интересовали, — просто я заметил, что каждый новый разговор с Олегом после 1 января приносит мне все большую долю положительных эмоций. Нет, это не эйфория и не вселенское счастье, — но совершенно точно убийство всех моих негативных сомнений. Однако и они уже не так важны. Ведь сначала я радовался только тому, что попросту увидел его, и что он вовсе не чурается идти со мной на контакт, а, напротив, сам подбегает для беседы. Затем донельзя вдохновился его идеей собрать Компанию. А теперь я испытал еще более значительный прилив оптимизма, когда понял, что все превосходно и что план Олега срабатывает даже больше, чем на 100%. «Да, что-то будет в воскресенье?!..»

Впрочем, я еще не так хорошо знал Юру, поэтому в принципе мог сомневаться в том, что Болт получит свои пятнадцать — нет, шестнадцать! — билетов. «Довольно развязно он с ним базарил… И как-то все просто…» Но, опять же, стоит ли над этим запариваться? Ведь главное, что Болт вернулся! И разве можно встречать это событие с какими-то вопросами, лишними сомнениями?! А не доверять намерению Болта реставрировать Компанию — реставрировать морально и эмоционально! — чепуха. Но пусть простят меня мои друзья за то, что я так резко выразился о проблеме Компании. Может быть, все не так уж плохо?..

Замечателен, вообще говоря, тот факт, что я стал даже как-то уважать Болта. Не стоит думать только, что раньше я его вообще за человека не считал, — считал! — и хорошо к нему относился. Но всегда понимал, что… Болт — дитя всех компаний Купчино и всей дворовой жизни! — то есть он часть не только Костиной Компании, но и многих других схожих — и отчасти условных — локальных групп. Вследствие этого и нет у него какого-либо предпочтения и родства по отношению к нашей Компании. Впрочем, может, сейчас и появится! Каков он организатор, мы уже наблюдаем, а еще парочка встреч — и сплочение будет максимальным! Хотя… Неправильно, наверно, говорить об этом в будущем — для меня, к примеру, он всегда был своим, — но, увы, не для всех. И неизвестно еще, считал ли он сам себя своим в Костиной Компании. Да, ему все наши дворы родны, но с чего тогда это отделение, это обособление от нас? Вот хороший вопрос! — и он все никак не дает мне покоя. Я до сих пор не могу понять некоторых аспектов в поведении Болта — однако надеюсь уже только на то, что хотя бы он сам их понимает. А коли так, то это уже очень хорошо.

Но почему я ранее не оценивал Болта как организатора? Да все ясно — был Костя, и такой вопрос просто никогда не вставал. Однако вот опять я позволяю себе хаос в мыслях и говорю в прошедшем времени… — Костя не «был», Костя есть! — и, пока я не докопаюсь до абсолютной сути проблемы, я не имею права и не могу говорить иначе. Я вообще не привык рассуждать заочно.

И тем не менее надо признать, что при временном — я уверен в этом! — отсутствии Кости кто-то должен взять инициативу на себя. 1 января, конечно, не в счет — тогда мы просто соблюдали традицию, — а вот на этой неделе организатор был нам просто жизненно необходим. Забывать про развлечения ни в коем случае нельзя — и хорошо, что это так быстро уловил Болт. Молодец!

В субботу с сомнениями было покончено навсегда. Болт позвонил мне довольно рано, еще когда я находился в школе, — то была как раз перемена между двумя химиями, и я традиционно общался с друзьями в рекреации.

Как только раздался звонок, я, сходу узнав номер Болта, немедля включил громкую связь и подозвал их. Что-то мне подсказало, что предстоящий диалог не должен быть конфиденциальным, да и кто сказал, что это будет всего лишь диалог? Костя, кстати, в этот момент, по-моему, уже успел выбежать из класса, но все остальные товарищи по Компании были рядом со мной.

— Привет, Коля, — прозвучало из телефона.

В ответ раздалось дружное:

— Привет, — с криками и толкучкой, так что находившаяся рядом дверь кабинета физики немного зашаталась.

Слышалось это на той линии, должно быть, крайне сумбурно, но зато хорошо чувствовалась компанейская общность.

— Ха, как вас много!.. — приятно удивился он. — Коля, ты что, уже собрал всю Компанию?

— Как видишь, — рассмеялся я.

— Что ж, тем лучше. Тогда я всем друзьям заявляю, что билеты уже у меня — ровно шестнадцать штук! Можете крикнуть «Ура!»

Не последовать этому совету Компания не могла, — правда, потом на нас уставилось все окружение.

— Я получил их в десять часов утра и ради этого… школу. Но я рад. И хочу сейчас подойти к вашей школе. Отдам вам билеты и заодно объясню наш завтрашний маршрут.

— Ты хочешь с нами встретиться? — уже обрадовалась Даша.

— Да, — однозначно ответил Болт. — Никто не против?

Разве кто-то мог воспротивиться его предложению?!

— Здорово, — оценил Болт, услышав одобрительный гул. — Я и сам так давно вас не видел!.. А какой у вас там урок?

— Химия. А по счету — шестой, — ответил Арман.

— Химия?! — важно произнес Болт. — С Бандзартом?

— С кем же еще? — заметил я.

— Ладно, это серьезно. Ну тогда я приду к концу урока.

— Отлично! Супер! Круто! — прозвучало среди нас.

— Кстати, а врагов у тебя тут нет? — полушутя спросил я. — А то вдруг…

— Есть, пожалуй. Но это фигня, с вашей школой у меня нормальные отношения. В общем, ждите! — напоследок сказал Болт.

«Ну, на химии только и остается ждать…» — подумал я.

— Как же здорово, что он позвонил! — радостно подпрыгнула Даша — и известная дверь снова покачнулась. — Нет, это фантастика! Я не верю! Я не верю, что он сам к нам придет!

— Да, я его уже так давно не видел!.. Последний раз… — начал вспоминать Саша.

— Ущипните же меня! — обращалась к нам Даша. — Чтобы я знала, что он точно придет!

— Придет, уж не сомневайся, — успокаивающе произнес я.

–…в сентябре, — вспомнил Саша.

В этот момент Люба отвлекла Дашу и сказала:

— Я и сама с трудом верю. Столько месяцев беготни — и, наконец, он одумался.

— По-моему, уже давно пора, — заметила Женя.

— Очень давно, — согласился Саня.

— Хорошо бы потом всем вместе пойти в «Макдак», — уже прикинул Миша. — Болт же не против будет.

— Точно не против, — заверил Саня.

— Ну, «Макдак» — «Макдаком», а я уже предвкушаю нашу встречу, — признался я.

— Я тоже!.. — эмоционально добавила Даша.

— Да все! — метко произнес Леша.

В это время рядом объявились Юля и Сергей и сразу подошли к нам. Я быстро сообразил, что они подслушали весь наш разговор и поняли, кто был на связи.

— Я так и знала, Сережа, что они все еще общаются с этим психом, — конкретно заявила Юля, затем посмотрела на Сергея, ожидая, что он согласится с ней.

— Потому что больше не с кем, — согласился Сергей. Юля обрадовалась этим словам, и они немного обнялись.

— Это почему же он псих? — возмутилась Даша, чем завлекла эту парочку в разговор.

— Я бы сказал, кто тут настоящий псих… — заметил Леша, посмотрев на Сергея.

— А, по-моему, кто-то просто продолжает заниматься ерундой, — ответил тот. — Все приключений ищет.

— Я поражаюсь, насколько ты глуп, — выступил я. — Ты столько лет говоришь об этом, но так и не понял смысл.

— Да ладно? — изумился Сергей. — Тут еще и смысл есть? А вот я во всем этом и капли смысла не вижу.

— Не горячись, Сережа, — ласково успокоила его Юля, добавив: — Ты же видишь: они сами не знают, что говорят…

— Валите уже!.. — пригрозил Саня.

— Боже, Саша, сколько же в тебе агрессии?!.. Ты с первого класса злишься на меня, а она так и не иссякла, — кротко произнесла Юля.

Саня лишь фыркнул в ответ.

— Смысл-то есть, — вернулся я к теме. — И смысл этот в дружбе! Впрочем, твоим мозгам, — я посмотрел на Сергея, — этого не понять.

— Да? А я бы мог упомянуть и про твои куриные мозги, двоечник, — с насмешкой ответил Бранько.

— Вот это ты зря!.. — рассердился я. — Если бы я вспомнил о том, как учишься ты, я бы только заметил, как ты умеешь пластаться перед девушками!..

— Ну, твой богообразный Костя, к примеру, вообще не знал, что такое девушка! — вступила Юля.

— Это не тебе судить, — ответила ей Даша. — Ты ошибаешься.

— Да ну? А кто ж тогда придумал Теорию нелюбви? — вспомнила Юля и пристально посмотрела на Дашу.

— Да что ты говоришь про теорию, если сама в ней ничего не понимаешь? — вступилась за подругу Женя.

— Смотрите, кто заговорил! Женечка! — едко произнесла Юля. — Да я бы на твоем месте вообще там ничего не понимала…

— Когда ты уже заткнешься,…? — всерьез разозлилась Даша.

— А ты только об этом и мечтаешь? — с жестокой ухмылкой выкрикнула Юля, и снова они с Сергеем стали тискать друг друга, так что стало совсем противно на них смотреть.

— Вот…! — крикнула Даша и чуть не набросилась на нее.

Тут я отмечаю, что конфликт очень быстро набирал обороты. Практически весь наш класс уже собрался вокруг и с интересом наблюдал за столкновением. Были здесь и Карина с Викой.

— А я давно говорила, что Болт — придурок, — вставила Карина. — И дружить с ним — просто стыдно.

— Карина, ты даже не знаешь, насколько это прекрасный человек, — возразил я.

— Настолько прекрасный, что только от взрослых бегает, — сказала Вика.

— Да это не так…

Даша тем временем продолжала ругаться с Юлей.

— То, что ты дружишь с ним, — она показала на Сергея, — это настоящая глупость!

— Кто бы говорил! — заявила Юля, в то время как Сергей продолжал обнимать ее.

— Ну, я-то не настолько тупая…

После этой фразы Юля буквально набросилась на Дашу. Завязалась искрометная драка, они орали, визжали и лупили друг друга, пока, наконец, девушек не разняли Арман и Леша. Сергей тут же схватил Юлю за руку, успокоил ее, и на сей раз собравшиеся могли увидеть их горячие утешения.

Дашу успокаивала вся Компания.

Вообще, неизвестно, чем бы продолжился этот внезапно разгоревшийся скандал, — однако раздался звонок. Народ немного отошел от случившегося, и вскоре все зашли обратно в кабинет к Бандзарту.

А после урока мы уже просто выбегали. Быстро оделись — и вот мы на крыльце! И Болт… БОЛТ был с нами!

— Какие вы быстрые! — обрадовался он, горячо поздоровавшись со всеми. — Ну, разбирайте билеты!

Мы стали протягивать руки, и вскоре уже каждый из нас имел при себе билет. А Арман взял сразу два экземпляра, чтобы один потом отдать Джахону.

— А где Паша и Степа? — спросил Болт. — Вы им хоть сказали, что я приду?

— Да, они в курсе, — ответил я, и, действительно, во время химии мне удалось выкроить секунду для того, чтобы отправить смс Паше. Правда, Бандзарт потом чуть не убил меня за то, что я «позволяю себе отвлекаться на уроке и думать на химии не о химии», но связаться с Дубровиным было очень важно, так что это того стоило. И, в принципе, я сообщил ему все то, что хотел, — в краткой, естественно, форме.

Прошло две минуты нашего с Болтом общения, и вскоре подошли Павел и Степан — и тоже взяли по билету.

— А Боря? — спросил Болт. — Кто ему передаст?

— А, точно, еще же Боря! — стукнул я себя по голове. — А я забыл про него…

— Он же здесь учится? — уточнил Болт. — В этой школе?

— Да, но у 9а по субботам только пять уроков, — и они уже свалили.

— Везет им, — оценил Олег. — Впрочем, у меня сегодня вообще не было уроков, — улыбнулся он. — Так ты сможешь ему передать?

— Конечно, смогу, — ответил я.

И Болт вручил мне один билет.

В это же время из школы вышли Карина и Вика — без Сергея. Они, конечно, сразу увидели Болта, но обе мигом устремили на него поистине дьявольский взгляд, который выражал не только банальное отвращение к Олегу, но и неприятие ко всем нам, ибо мы стояли рядом с ним, разговаривали с ним и шутили с ним вместе. Похоже, что абсолютно весь негатив к Болту, который девушки копили, думается, не одну неделю, они выразили в этом ужасном взгляде.

Но Олег, напротив, посмотрел на них крайне дружественно — даже помахал рукой. По-видимому, он ожидал услышать от них хотя бы слово приветствия, но, к сожалению, и этого не случилось. Девушки, пройдя на крайне малом от Болта расстоянии, так и не стали с ним здороваться; более того, Карина своим каблуком на туфле умудрилась наступить на ногу Олега.

— Ах,…, — вскричал он, — больно же!

Карина, однако, даже не обернулась. Она и Вика проследовали в прямом направлении.

— Вот…! — рассердился Болт. — Даже не поздоровались!.. Что с ними? — спросил он, все еще потирая свою больную стопу.

— Я же говорил: они теперь не с нами, — сказал я.

— Не беспокойся, они еще пожалеют, — утешала его Даша.

— Ой, да и… на них! — заключил Болт.

Через несколько секунд на улицу вышел и Костя. Точнее, вылетел. Болт снова улыбнулся — это сияла на его лице истинная улыбка дружбы! — и даже заранее протянул руку для рукопожатия, но Костя, кажется, даже не обратил на него никакого внимания. Он мгновенно промчался мимо нас, не став ни с кем ни здороваться, ни прощаться.

— Да что за…? — взбунтовался Болт.

— Не сердись, — посоветовал ему Арман. — С Костей мы еще поговорим! — пообещал он.

Но пока разговаривали только с Олегом. Разговаривали долго и обстоятельно — сразу чувствовалось, что уже очень давно не виделись. Узнали заодно, что встречаться завтра будем сразу у «Юбилейного», в 18:30, обсудили еще некоторые детали и затем разошлись по домам.

А в воскресенье уже все улыбалось Компании! Даже погода с утра стояла солнечная, и потеплело, и ветра практически не чувствовалось. Я очень быстро добежал от дома до метро, сел в вагон и в том же темпе доехал до «Спортивной».

У «Юбилейного» народ уже собрался. Правда, пришли пока еще не все — по уже древней традиции, мы ждали Лешу, да и Арман с Джахоном опаздывали. Не было на месте и Болта.

Московский, появившись спустя четыре минуты, тут же нашел себе быстрое оправдание:

— Я смотрел биатлон! Там такая гонка была…

— Что, выиграл опять Свендсен? — спросил я.

— Нет, сегодня Фуркад².

Мы с Лешей еще какое-то время поговорили о биатлоне, — пока, наконец, не пришли Арман с Джахоном. Как выяснилось, они добирались до нас на какой-то полуживой маршрутке, но в дороге она диким образом сломалась, — и пришлось им пересаживаться на троллейбус. Потом и он заглох и сошел с проводов, — тогда они решили дойти до нас пешком. Что ж, дошли!

Ну а последним из Компании пришел наш новый организатор — Олег. Он спешил, видно, даже очень сильно, и по привычке бежал, но на этот раз, к счастью, навстречу нам, и пусть, как потом выяснилось, ему для того, чтобы успеть, пришлось преодолеть не один километр (он добирался до нас не из Купчино и не через метро), но все это, однозначно, того стоило, ибо баскетбол нас ожидал, несомненно, крайне интересный. Ранее я уже излагал Читателю свою теорию типичного болельщика-глора — повторяться не буду, просто скажу, что было бы логично, если бы она сработала и сегодня.

Так бы и случилось, однако «Спартак» выиграл, — и, наверно, это справедливо, ибо в прошлый раз, когда мы ходили на СКА, «Армейцы с Невы» потерпели поражение. Однако должен же был и на нашей болельщицкой улице настать праздник!

После матча под неутихающие крики «Спартак — чемпион!» мы вышли на улицу. Болту тоже захотелось выступить в роли заядлого фаната, и он стал выкрикивать одну за другой спартаковские слоганы, будто скопированные с баннеров, что были развешаны на трибунах, а потом спровоцировал на это нас. И тогда уже началась форменная вакханалия! Мы прыгали, скандировали лозунги, дудели в питерские вувузелы и даже били во временно оставленные фан-клубом барабаны — и все это делали вместе с остальными болельщиками, которых и знать не знали, но которые помогали нам почувствовать общность спартаковской победы, и восхититься окружавшим нас духом чистого и искреннего боления, и просто предаться атмосфере веселья — веселья в едином порыве, без каких-либо праздничных речей, салютов и церемоний, но со счастливыми возгласами, с непреходящим смехом, с параболическими улыбками и с захватывающей эйфорией радости. Уже давно стемнело, но разве могло от этого ухудшиться наше настроение?!.. — нет, не могло, и сегодня его особенно горячо поддерживал человек, который справился, который сумел собрать Компанию пусть и не в самом широком и боевом составе (по понятным причинам), но зато с самым ярым и боевым настроем. Он не раздавал нам так уж много обещаний, но организовал все то, что хотел, и обо всем позаботился — так, что мы совсем забыли и про сентябрь, и про первое января, и про речь Степана на собрании… А Лемехов, кажется, больше всех радовался внезапно упавшей на нас халяве, и здесь его вполне можно понять, ибо в ней кроется очень большая заслуга Болта. Как и во всем перечисленном.

За время матча всем сильно захотелось есть, и Олег, долго не думая, предложил нам дойти до «Петроградской». Там у нас был просто шикарный выбор — и «Макдак», и KFC, и «Пицца Хат»… Выбрали последнее. К слову, в пиццерии и так уже давно не были, — а это очень вкусный и выгодный вариант.

И вот сидели мы уже за столом в ожидании еды, и, конечно, я не мог не вспомнить день 31 августа, когда мы почти точно так же гостили в «Мама Рома» и ждали наши пять пицц. Тогда с нами не было Болта, но был другой человек… — впрочем, не будем сейчас об этом. Лучше вспомнить, что ожидание тогда растянулось на двадцать минут, — зато ныне повара управились быстрее.

Темы за столом обсуждались самые разные. Миша с Лешей вспомнили, к примеру, кино и момент, когда Болт решил поиздеваться над Машей Подковальниковой.

— Ха, забудешь такое!.. Держу пари, тогда она сильно на меня разозлилась… — смеясь, заметил он.

А Саня, бывший в этот день особенно счастливым, напомнил всем про первое сентября, когда он прославился как «парень, который ругается»:

— А я тогда все ждал, когда с меня этот… динамик снимут, — с шутливой интонацией говорил он. — Он,…, мне все тело отдавил.

— Да, Санек, попадаешь ты порой… — отметил Болт.

На фоне разговоров о школе нельзя было не вспомнить о Бандзарте, и тему эту, которую поднял Павел, Олег подхватил весьма охотно:

— Кстати, как он? Все так же?

— И не говори! — ответил Саня.

— Так и поставил мне «неуд» в семестре, — пожаловался я. — И этот год я начал хреново…

–… себе!.. — подивился Болт. — Надо же разобраться. Поговори с ним.

— Ты смеешься? К нему подойти-то опасно, а ты про разговор!.. — заметила Даша.

— Но надо же как-то решать проблему! — серьезно произнес Болт.

— Всем надо, — сказал Саня.

— Как, у тебя тоже «неуд»? — удивился Олег.

Тут сразу выяснилось, что «неуд» есть и у Топора, и у Леши, и у Жени.

— Да, серьезно все у вас!.. — задумчиво проговорил он. — Но еще, как я понял, есть дело…

— Ага! — подтвердил Арман, взяв с подставки новый кусок пиццы.

— А может, из-за него все?.. Может, если прекратить дело, то и оценки улучшатся? — предположил Болт.

— Ха, это невозможно, — заметил я.

— Это вообще не связано, — сказала Даша. — Бандзарт не знает про дело.

— Не знает… — повторил Болт.

— Конечно, нет, — сказал я. — Да и откуда?

— Ну,… знает. Вы ж сами говорили, что он странный чел. Может, и впрямь что-нибудь знает? — предположил Болт. — Вот и сердится…

— Тогда это полный…! — заключил Саня.

— Лучше поговорите с ним, — настаивал Болт. — А то и аттестат изгадите. У меня-то, к счастью, двоек пока нет. Троек, правда, до хрена…

— Легко сказать… — прокомментировал Леша. — Вот у Павла все еще не так…, а до нас он докапывается по поводу и без.

Впрочем, мы поняли совет Болта и не стали против него возражать, потому что в душе знали, что, на самом деле, никто никогда не станет просто так говорить с Бандзартом.

«Есть только один возможный разговор, — вспомнил я, — и вот он состоится!»

Вскоре тема Феликса была закрыта — нет, мы могли бы еще долго ее мусолить, просто на свете есть еще очень много куда более приятных тем. Вот и перешли далее к разговору о спорте, машинах, городе, погоде, еде и многом другом. Еще, кстати, пришли к выводу, что «Пицца Хат» круче, чем «Мама Рома».

Затем были поездка в метро, выход в Купчино и еще очень долгие благодарности Болту за это воскресенье.

— Ты молодец! — сказала Даша.

— Просто крут! — оценил Арман.

Добавили что-то и все остальные, а Болт лишь улыбался и повторял:

— Все просто. Главное — иметь хорошие связи!

«Просто мастер!» — подумал я.

Глава 6. Время идей

Новая неделя наступила, и перед Компанией совершенно четко встали две проблемы: Бандзарт и Костя. Пока, правда, трудно сказать, какого они масштаба… Мы не знаем, кто такой Бандзарт на самом деле: обычный учитель или непростой человек с тайной, выдающий себя за учителя? Точно так же нам неизвестно истинное состояние Кости. Мы видим некое изменение, но не преувеличиваем ли его значимость? И вдруг только напрасно напрягаем сознание? Что ж, очевидно, эти две проблемы породили уже очень много вопросов, но, похоже, на том останавливаться не собираются. И пока Компания не в состоянии их решить, новая неделя порождает очередные подозрения.

Во вторник мы сидели на обществознании, и Ставицкий спрашивал с нас три параграфа — про мораль, культуру и нравственность. Первые два ответа в исполнении Саши и Федора, надо отметить, не слишком обрадовали Юрия Александровича, и он поставил им обоим по удовлетворительной оценке. А затем, потирая подбородок, начал размышлять:

— Эх, ну кого же вызвать? Отвечаете вы плохо, еле-еле на «троячок» натягиваете… — так хоть вообще никого не спрашивай!.. — тут он заглянул в журнал. — Так, ладно, пускай… Лена Мишина нам ответит.

— Юрий Александрович, я болела и не смогла подготовиться, — с грустью ответила она. — Можно, я в следующий раз отвечу?

— Так… Болела, значит… Ладно, хорошо. Пусть будет в следующий раз. Но кого же вызвать?

И он опять стал думать. Но потом решил:

— Знаете, давно у нас не выступал товарищ Таганов. Даже как-то притих. Выходите к доске! — обратился к нему Юрий Александрович.

Тут мы услышали следующее:

— Я не готов.

Класс, как бывает в таких случаях, ахнул, все взгляды сразу обратились в сторону Кости, а у Ставицкого аж очки с носа упали.

— Что, простите? — спросил он, не веря своим ушам.

— Я сегодня не готов, — повторил Костя.

Во второй раз это вышло не менее мощно. И уже никто не мог сказать, что «послышалось».

Даже атмосфера будто изменилась после такого ответа Кости. Таганов раньше никогда не произносил подобные фразы, и если даже чего-то не учил, то всегда находил способ выкрутиться, импровизировал — так, что выходило это довольно надежно, и у учителей не было иных вариантов, кроме как ставить Косте пятерки. Но что будет сейчас? Что случилось сейчас?

Наконец, Ставицкий пришел в себя:

— Константин… — произнес он и задумался, видимо, еще не совсем додумав, что сказать. — Я надеюсь, вы понимаете, что это «два».

— Прекрасно понимаю, — ответил Костя крайне спокойно.

— Я, конечно, очень не хочу ставить эту оценку, но вы сами сказали, что вы…

— Так ставьте, — произнес Костя.

Это была еще одна неожиданная фраза, и Ставицкий опять потерял контроль над своими очками. Класс молчал, продолжая, впрочем, украдкой глядеть на Костю.

— Вы серьезно? — недоумевал Юрий Александрович. — Даже не хотите исправить?

— Нет, — легко ответил Костя и слегка улыбнулся. — Что заслужил…

— Что ж, выбор ваш, — сказал Ставицкий.

Он взял в руки черную гелевую ручку и придвинул к себе журнал. Затем поправил очки, костюм и нашел нужную клетку. В это время Костя спросил:

— Я могу сесть, Юрий Александрович?

Тот посмотрел на него и ответил:

— Да, безусловно.

Этот вопрос его отвлек. Он снова поправил очки и костюм, потрогал подбородок, придвинул к себе стул, который, кстати, немного поскрипывал, и, наконец, принялся ставить оценку. Лицо его при этом выражало крайнюю сосредоточенность. Он словно боялся нарисовать страшную цифру не в той клетке, не туда, где собирался, и все потому, что Косте он ставил двойку впервые. Наверно, он все еще сожалел о том, что делает, и мучился от одной этой мысли, но уже не мог не сделать этого, — потому как, во-первых, уже приступил к данной процедуре, а, во-вторых, потому, что Костя сам дал на это согласие. Ему наверняка хотелось бы нарисовать эту двойку очень тонко, мелко и коряво — так, чтобы никто не понял, какая это загогулина значится в клетке у фамилии «Таганов», и чтобы ее приняли просто за банальную кляксу, за лишний штришок, за дефект листа. Но он и не мог себе этого позволить, ибо знал и понимал, что это его — Ставицкого — страничка, и что он потом сам — перед Барнштейн — будет отвечать за каждую пометку, сделанную на ней. И, уж конечно, ему придется объясняться перед директрисой за эту помарку, неизвестно что означающую, и, естественно, так как это поле для оценок, возникнет вопрос, что там стоит, какая цифра и почему так неэлегантно, так криво, грубо и неразборчиво,… — а это камень в его огород, и поди попробуй он потом оправдаться, что это, мол, у него рука поехала, или что классный стол деформировался на двадцать пять процентов… И даже если всего этого не случится, то… Ставицкому станет крайне неприятно, что он, как учитель, позволил себе разводить этакую грязь в журнале. Это ведь все-таки учебный процесс — серьезное дело, и, тем паче, одиннадцатый класс — влияние на аттестат, и какие тут могут быть варианты, какие сомнения, — ставить или не ставить, — а? Решил — ставь! А не решил — … но ведь так тоже нельзя, ибо он его спросил, а тот не ответил, и, по правилам, он уже не может от этого откреститься, значит, если не решил — тоже ставь! Вот так вот, все — выбора нет! НАДО СТАВИТЬ!

Ставицкий окончательно двинул верхней частью ручки в сторону листа, и уже коснулся ею его поверхности, и уже начал было что-то там вырисовывать… Но тут же стало ясно, что что-то случилось, что-то все-таки пошло не так!.. И вскоре все убедились — проблема в ручке. Она перестала писать.

Ставицкий быстро нашел на столе пустой листок и начал пытаться что-то на нем начирикать, однако было уже очевидно: это бесполезно. Ручка не пишет, и ничто не может этого изменить.

— Вот видите, Таганов, даже ручка не хочет ставить вам «2», — заметил Ставицкий.

Оказалось, что запасной черной ручки у Юрия Александровича под рукой нет. Пришлось обратиться к нам:

— Класс, есть ли у кого-нибудь черная ручка? Пожалуйста, поделитесь на пару секунд.

Все по-прежнему молчали. Возможно, черные ручки были у многих, но вряд ли кто-то хотел оказывать Ставицкому такую услугу. Вот и Леша, сидевший рядом со мной, шепотом сказал мне:

— Я ему не дам!..

Положение Таганова не требовало комментариев. Костя был очень близок к невероятному для себя событию, и, пожалуй, все ребята, сидевшие в классе, понимали это — понимали, что в данный момент могут косвенно совершить настоящее историческое действо. Конечно, в любой другой день или момент они бы незамедлительно поделились ручкой со Ставицким, причем сделали бы это с радостью, спокойствием и должным почтением по отношению к Юрию Александровичу, — но только не сейчас! Не в ситуации, когда эта ручка так много решает.

Костя уже сидел за последней партой. Он сохранял спокойствие и безмятежность, иногда, впрочем, слегка озираясь по сторонам.

И вдруг вверх поднялась рука с черной ручкой. Это была конечность Сергея Бранько.

— Держите, Юрий Александрович! — весело произнес Сергей.

Ставицкий подошел к нему, и я успел заметить на лице нашего историка несколько удивленный взгляд. Можно лишь догадываться, о чем в этот момент подумал Юрий Александрович. Однако он взял ручку и подошел к столу. Журнал был раскрыт, ручка — тоже, и теперь ничто не могло помешать печальному факту получить официальное закрепление. Рука Ставицкого не дрогнула, — напротив, она очень уверенно вывела результат, даже как-то слишком быстро, как будто хотела поскорее покончить с этим и более не вспоминать, — именно так Константин Таганов получил свой первый «неуд» в этом году, — а, возможно, и за все время учебной деятельности.

Юрий Александрович, отдавая ручку Сергею, заметил:

— Такая яркая. Видимо, качественная.

После этого урока мы не спешили выходить из кабинета — следили за Костей. И я не стану скрывать, что нас интересовала его реакция. Мы все были одержимы какими-то ожиданиями: кто-то, например, предполагал, что он захочет разобраться с Бранько и сделает это прямо сейчас, кто-то — что он подойдет к Ставицкому, дабы узнать о возможности исправить оценку; еще были догадки о том, какие Костя начнет придумывать планы, чтобы ликвидировать свою неудачу в журнале, — все как одна бредовые, на мой взгляд, и совершенно не в духе Таганова… Но нет! Костя совершенно спокойно вышел из класса, — при этом на лице его не выражалось никаких отрицательных замыслов.

Юрий Александрович, казалось, и сам ожидал, что Таганов захочет обратиться к нему. Более того, он даже приготовился к этому: встал, поправил костюм и сделал умный вид, посмотрел на Костю… Однако тот ветром просвистел мимо него, даже не произнеся ничего на прощание.

Ставицкий постоял еще немного со своим профессорским лицом и, кажется, даже не услышал, как попрощались с ним мы. Очевидно, удивление по-прежнему заполняло все его сознание.

После этого события вектор тем переместился в сторону непонимания по отношению к Косте и осуждения действия Бранько. Однако тот лишь отвечал:

— Я просто помог учителю.

— Лучше бы не помогал, — говорил кто-то в ответ.

Подчеркну, что я ругаться с Бранько не стал. Мне было просто очень противно на него смотреть, — впрочем, как и на всем протяжении времени с шестого класса. Я мог бы, конечно, заняться предъявлением к нему определенных претензий, но решил не делать этого — меня все еще одолевало желание понять и проанализировать решение Кости. Оно было для меня настолько неясным, насколько очевидным и предсказуемым виделся мне поступок Сергея.

Это было, однако, еще начало. Далее в четверг на алгебре Никанорова стала озвучивать результаты контрольной работы по теме «Интегралы»:

–… Подковальникова — 4, Ветров — 5, Караванная — 3, Московский — 3, Топоров — 2, Хатов — 4, с минусом от школы до дома, Лавров — 3, Шпалов — 3, Мец — 2, Гущин — 3, Таганов — смотрено,…

Тут она внезапно остановилась.

— Стоп, что за?.. Смотрено? — она будто не поверила своим же словам и еще раз посмотрела на работу Кости.

Вопрос, обращенный к самой себе, явно застал ее врасплох. Действительно, откуда это вдруг в чинном ряду оценок появилось слово «смотрено»?

Класс тоже недоумевал. Один только Костя сидел на пятой парте близкой к окнам колонки с полным безразличием к сказанному и слушал музыку.

Наконец, Никанорова стала понимать, что к чему:

— Да, Таганов… вот что интересно: я проверяла вашу работу два раза, но так и не смогла ее оценить.

Костя понял, что обращаются к нему, снял наушник и спросил:

— А в чем дело?

— Дело в том, — отвечала Никанорова, — что ваша работа тянет максимум на тройку. Но у вас тут столько исправлений, что даже ответ не везде ясен.

— У меня не было замазки, — сказал Костя.

— Нет, про замазку мне не рассказывайте. На ЕГЭ ее все равно не будет! — заметила Никанорова.

— Жаль.

— И как странно вы рисуете интеграл! — возмутилась она. — Он у вас больше похож, пардон, на вантуз для туалета.

Это были мгновения явного смеха. Повеселился и Костя.

— Я не думал, что так получится… — смеясь, проговорил он, и успокоился.

Общий же смех в классе не проходил.

— Я смотрю, вам очень весело… — заметила Никанорова. — Что ж, посмейтесь, пока ЕГЭ не наступил. Вы же, Константин, — обратилась она к Таганову, — имейте в виду, что работу эту вам придется переписать. И желательно в течение недели. А иначе я отдам ее на изучение Людмиле Арнольдовне, — и тогда разбираться будет она сама.

— Нет, я лучше перепишу, — сказал Костя.

— Это правильно, — заметила Никанорова. — А вообще… очень странно, что вы так написали эту работу. Фактически это «2», — заявила она, тряся соответствующим листком в руке. — Неужели вы так плохо разбираетесь в интегралах?

— Не знаю.

В этот момент кто-то пошутил, что после ассоциации с вантузом он станет разбираться в них лучше, — и в классе опять поднялся смех. Так как это был укор в сторону Кости, то ржали уже не все, но Никанорова и здесь поспешила ответить:

— Все шутите? Ладно, еще посмотрим… — она не договорила, да, наверно, ей уже и нечего было добавить.

А продолжение сюрпризов последовало на химии.

В пятницу Бандзарт вызвал Костю к доске:

— Итак, Таганов, напишите мне схему получения кумола из пропана.

Задание это, сразу замечу, конечно, мало было связано с темой и явилось очередным результатом взлета бандзартовской импровизации. Однако на наших уроках химии иного ожидать и не приходилось.

Печально, что помочь Косте мы сейчас никак не могли. Если в классе кто-то и знал, как осуществить заданное Бандзартом превращение, то это был только Костя. На химии он всегда был помощником самому себе и всем нам, — но, видимо, не в этот раз…

Таганов сумел написать первую реакцию и получил какое-то другое вещество, но вот со второй стадией у него возникли проблемы. По всей видимости, Костя просто забыл нужную реакцию и никак не мог ее воссоздать.

Бандзарта же задумчивость Кости возмутила, кажется, до глубины души:

— И что же? — строго вопрошал он. — Вы не помните, как получить кумол?… А бензол присоединить не думали?

— Точно, — вспомнил Костя, — это та самая реакция…

И он тут же ее написал.

— Та самая… Ужасно! — рассердился Бандзарт. — Садитесь, «три».

— За две реакции? — спросил Костя.

— А вы как думали? Что я задам двадцать реакций?! Садитесь, оценка поставлена.

Костя обошелся далее без слов и просто прошел к своему месту. Спорить с Бандзартом в любом случае было бессмысленно, и наш друг очень хорошо это понимал.

Впрочем, мы пришли к фактам: за неделю Костя удивил весь класс сразу тремя неудачными результатами. Конечно, на других уроках они не были столь «впечатляющими», но эти три отметки выглядели настолько нетипичными для Таганова, что не поддавались никакому разумному объяснению или обоснованию. Костя ранее никогда не допускал провалов в учебе, а тем более в старшей школе, когда на кону стояла сама медаль. Так в чем же дело?

Для Компании стало очевидно: эти оценки есть следствие изменений — наверняка! И мне не хочется сейчас повторять, как хорошо мы знаем Костю — это и так всем ясно, — но иначе, чем об изменениях, думать никак нельзя! И есть еще вывод: теория Ветрова о влиянии учебы на изменение принципиально неверна — скорее даже наоборот, случилось обратное — то, чего вряд ли ожидал и сам Дима, и все мы: изменение начало сказываться на учебе. Нет, конечно, все это пока не так страшно и катастрофично, как можно подумать исходя из описания, но разве это не еще один сигнал о том, что наш лидер — в кризисе?.. Я ставлю этот вопрос, одновременно пытаясь найти подходящий заменитель для последнего слова.

Но еще о Ветрове: не стоит все же ругать человека, столь сильно желавшего донести до нас значение понятий «базис» и «побудительное начало». Все-таки учеба имеет связь с изменениями, и Дима, в общем, верно мыслил. Однако кто мыслил вернее?

Надеюсь, мы это когда-нибудь узнаем. А пока Компания лишь увидела и поняла всю существенность проблемы. И ощутила еще один удар по своему бездействию.

«Да, нам нужно с ним поговорить!..» — подумал я.

Неплохо также меня раздражал Сергей. На уроке алгебры в четверг он передал мне небольшой листочек. На нем было написано следующее:

«Поздравляю! В Компании еще один двоечник».

Эту записку я быстро смял и кинул ему обратно.

Читатель уже знает, что наша Компания пришла к выводу о том, что без помощи Щепкиной решить проблему изменения Кости нам вряд ли удастся. И, возможно, он является справедливым, ибо ранее несколько раз такие люди, как Арман, Даша, Женя и Саня, уже пытались организовать долгожданный разговор наедине, — однако ничего путного из этого не вышло. Костя игнорировал их, не оставляя ни малейшей надежды на тет-а-тет.

Проваливались и все мои попытки догнать Костю на перемене. Кстати, к ним я сейчас отношусь двояко. С одной стороны, я вел себя глупо — как пятиклассник, играющий в салки с семиклассником; и Костя меня, в принципе, наказал за эту глупость, предложив свою игру — этакие прятки, — в которой я примерил на себя образ явного неудачника да еще и породнил с ним Альхана. С другой стороны, я совершенно четко понял, что Костя сознательно скрывался от меня, — и вообще, вел себя странно. У него как будто была причина. Можно, конечно, говорить о том, что наш друг просто пытался убежать от разговора, догадываясь, какие вопросы рискуют на него посыпаться, но едва ли он мог совершенно точно знать, что мы с Альханом — да, с Альханом! — именно на этой конкретной перемене станем его тревожить. Если бы он знал, — то да, тогда вопросов нет. Но он не мог этого знать, хотя на переменах постоянно куда-то исчезает. Что ж, такая вот круговерть размышлений наталкивает меня на мысль о том, что у Кости, вероятно, есть какие-то свои нерешенные вопросы, и, выступая противовесом к заботам Компании, они оказываются для него значительно важнее, чем, например, наше дело о Бандзарте.

И все-таки, несмотря на наличие двух явных проблем, которые я обозначил еще в самом начале этой главы, Компания не забывала о необходимости развлекаться. На прошлой неделе Болт подарил нам поистине незабываемый праздник компанейства, который, бесспорно, еще долго будет вспоминаться и мне, и всем моим друзьям, но теперь, после того феерично проведенного воскресенья, кто не пожелает ощутить эту атмосферу снова?!.. Кто не захочет продлить этот блистательно проведенный праздник?!..

Многие в Компании стали говорить о Болте. И тон разговоров был весьма позитивный — никто, похоже, не сомневался в том, что Болт организует нам и следующий уик-энд. Действительно, что мешает ему снова собрать своих друзей, договориться с очередными хорошими знакомыми и организовать второй ударный выезд?! Да, по большому счету, и ничего. Связи у него, как мы уже убедились, есть, и весьма неплохие, финансы присутствуют, погода едва ли может повлиять, а настроение обещает быть отличным!.. — в общем, развлечениям дорога открыта! Осталось только решить, каким именно:

— Интересно, — общался я в понедельник с Сашей Топоровым, — где мы еще не были?

— Да много где… Но над этим будет думать Олег, — сказал Саня.

— Ха, опять свалим всю подготовку на него?

— Ну конечно! Он в ударе — чего ж мешать творчеству? — весело, но с уважением произнес Топор.

— А если не выйдет такой халявы?

— Да и…! — решил Саня. — Главное — развлечься.

Здесь я с ним соглашался. Понятно было главное: надо позвонить Болту.

И вечером того же дня я взял в руки телефон и набрал номер Олега. Что же я услышал? — некоторое время вообще никакого ответа не было, а потом начали раздаваться привычные гудки, свидетельствующие о том, что абонент разговаривает по другой линии. Через десять минут я решил повторить попытку, но теперь гудки послышались с первых секунд, а вот голос Болта я так и не услышал. И еще через час результаты были такими же.

«Что за фигня?» — недоумевал я.

Два последующих дня я пытался дозвониться до него. Но, что странно, каждый раз, когда я набирал известный набор цифр, мне в ответ приходили только извечные гудки ожидания. И ни разу я не услышал фразу «Номер занят» или «Абонент временно недоступен». Это могло означать только одно: на том конце просто никто не отвечал. Или не хотел отвечать. Впрочем, так думать глупо, ибо, возможно, Болт был просто занят, или у него на телефоне установлен беззвучный режим… Но в итоге поговорить с ним мне так и не удалось. Повторюсь, я считаю очень глупым даже допускать мысль о том, что Болт, дескать, специально не отвечал на мои звонки, — мы друзья, и после того великого воскресенья этим точно все сказано.

И все-таки я не мог понять причин проблемы со связью. Неужели в течение нескольких суток можно так спокойно пропускать звонки? Неужели Болт за это время даже ни разу не прикоснулся к телефону и не посмотрел, сколько у него непринятых вызовов? Я подумал над этими странностями и решил обратиться за помощью к Альхану Гаймизову, о дружбе с которым Болт мне говорил, кажется, уже не раз. И ведь именно Альхан сообщал Олегу о многом из того интересного, что происходит в нашей школе, — так что с кем еще мне следует говорить насчет Болта?.. В общем, я так и порешил, что Гаймизов точно поможет мне выйти на связь с Олегом, хотя бы на телефонную.

Соответственно, я узнал, что по четвергам последним уроком у 7б является физика. Этот расклад меня вполне устроил, и 12 февраля, сразу после того, как наша биология завершилась ровно со звонком, я побежал к кабинету Ломановой — ждать Альхана.

Интересно, что та позволила себе задержать бедных семиклассников аж на десять минут. Причем я, стоя в рекреации, очень хорошо слышал доносившиеся из кабинета вопли и крики Ирины Евгеньевны, которые случались, вообще говоря, крайне редко.

«Жарко у них там!..» — подумал я.

Наконец, люди стали выходить. Точнее, выползать. Лица у всех, кого я видел, были не то чтобы усталые, но какие-то тревожно-запуганные; и, конечно, волосы у многих стояли дыбом. Глаза же просто метались — видимо, в надежде увидеть что-то нефизическое.

Вскоре появился и Альхан. Выйдя из кабинета, он еще какое-то время торопливо мотал головой по сторонам, пытаясь, очевидно, осознать, что физика уже позади, но потом заметил меня и успокоился — понял, что находится уже в привычном мире.

Я подошел к нему и, естественно, первым делом спросил:

— Все нормально?

— Наверно, — ответил Альхан.

— Вас что там, пытали? — полушутя спросил я.

— Да это жесть!.. — заметил Альхан. — Эта физика…

— Мне это знакомо. Ну ладно, я собирался поговорить с тобой о другом. Если ты готов слушать, конечно? — на всякий случай спросил я, глядя на его явно заучившийся вид.

— Готов, да.

— Ок. Вот смотри, Альхан, ты же знаешь Олега?.. — как бы невзначай спросил я.

— Какого Олега? — переспросил Альхан не без удивления, которое тут же передалось мне. На секунду даже возникло чувство, будто меня окатили всего водой — с ног до головы.

— Как какого? Ну, Болта. Или Олега Угарова…

— А-а-а, кто-то очень знакомый, — заметил Альхан. — Где-то точно видел и слышал.

Глупо это говорить, но, пока он вспоминал, я уже несколько секунд пребывал в потрясающем для себя шоке. Давно я такого не испытывал!..

— Как, ты не знаешь Болта?!

— Погодь, Колян, а это случайно не тот самый хулиган-юморист, что известен на все Купчино?

— Ну конечно! Как же можно забыть? — недоумевал я. — Ведь он тебе друг!

— Мне? Друг? — офигел Альхан. — Да я вроде один только раз с ним общался. Какой он мне друг?!

Тут уж я не выдержал и прямо так и прислонился к стене:

— Охренеть!..

— Коля, что с тобой? — рассмеялся Альхан и даже стал тянуть меня за руку.

— Ой, да не стоит, — бросил я.

— Так что случилось? При чем тут Болт и…

— Ничего. Больше ничего, — сказал я, поблагодарил Альхана за информацию и покинул территорию второго этажа.

«Жесть, — думал я, сбегая на первый этаж по лестнице. — Новый организатор, блин,…!..»

Гневу моему в этот момент, казалось, не было предела, — и если бы мне по пути сейчас встретился кто-нибудь типа Сергея Бранько, то я бы точно столкнул его на фиг. Хотя какое мне сейчас до него дело?

Болт соврал мне. Соврал во всем, что говорил относительно Альхана! И я даже не смею в этом сомневаться, потому что уже одного пристального взгляда на Гаймизова было достаточно, чтобы понять, что он точно не врет. И тем более после такого изнурительного урока, когда… он и так был весь опустошен. Нет, об этом я и думать не решался, так как знал, с кого следует спрашивать. Но вот еще неясность: то, что Альхан все же знает Болта, — более-менее логично и объяснимо. А вот откуда Болт знает Альхана?.. Популярность Олега в Купчино сомнению не подлежит — что же думать о Гаймизове?

Теперь я начал вспоминать все свои реплики в адрес Болта, чтобы понять, не говорил ли я ему сам случайно что-нибудь об Альхане. Тяжело, однако, было воспроизвести в памяти все наши разговоры. С Альханом я знаком относительно недавно, а бесед с Болтом за последнее время было не так уж много, — рассуждая подобным образом, я и пришел к выводу, что, скорее всего, на девяносто процентов о Гаймизове я ничего при Болте не говорил — напротив, всегда он первым произносил его имя.

«Выходит, откуда-то узнал… Или кто-то сообщил?..»

Впрочем, неблагодарное это занятие — копаться в истоках информации. И интерес к нему у меня быстро пропал. Зато все мое нутро было пробито одним и тем же вопросом: почему мне соврал Болт? И теперь я уже не сомневался в правильности его постановки.

В пятницу же, 13 февраля, мне пришлось сильно разочаровать своих друзей.

— Я звонил ему — Болту, — но… он не берет. Наверно, не может ответить, — говорил я им перед ОБЖ.

— Да почему? — не мог поверить услышанному Арман.

— Да хрен знает.

Для того чтобы мне все окончательно поверили и не возникло лишних вопросов, я еще раз при всех набрал номер Болта и посоветовал собравшимся подойти поближе. Хотя… что они могли услышать? — разве только знакомое соло гудков…

— Если я правильно понял, то — ни…? — выругался Саня.

— К сожалению, ты правильно понял, — заметил я.

— Типа все отменяется? — изумилась Люба.

— Ну как так?!.. — расстроился Арман.

— Вот как есть, — сказал я.

Среди Компании начал витать явный дух недовольства, недоумения и разочарования. Впрочем, этого и следовало ожидать. Наверняка я тоже в тот момент выглядел очень грустным.

Тем не менее нужно было как-нибудь взбодриться:

— Ладно, друзья, погодите уж так расстраиваться. Может, все еще вернется? — оптимистично предположил я. — И вообще, давайте сами что-нибудь придумаем! А?

— Без Кости и без Болта? — сразу поспешил уточнить Леша.

— Да.

— Не-е-е, я тогда — пас.

— А что так? Неужели мы без них ничего не можем? — обратился я ко всем.

— Просто куда идти? — спросил Арман.

— Наверно, лучше всего куда-нибудь в оригинальное место, — заметил Саня.

— Отлично. Может, ты такое и найдешь? — спросила Женя.

Тут отмечу Сашино молчание. Оно выражало многое, и в том числе готовность срочно отправиться на поиски этого места, равно как и самого Болта, — поэтому я, на всякий случай, попридержал его.

Что же до вариантов развлечений, то их, на словах, было откровенно мало.

«С этим у нас плохо», — понял я.

Но думать мы не переставали до самого звонка, — да и кто отменял разговоры на ОБЖ?! Только вот… явно не хватало болтовского энтузиазма добавить — для осуществления великих идей. И удачи…

Впрочем, время идей все еще работает на нас. И одна из таковых, кстати, — Книга Памяти. Очевидно, пришел ее черед, — потому, конечно, Щепкина и вызвала в свой кабинет меня, Саню, Армана, Дашу, Любу, Женю, Лешу и Мишу, — именно для этого долгожданного обсуждения.

— Есть ли у кого примерные вопросы для Феликса? — начала Щепкина.

— Я составляла, — сказала Даша.

— И я, — похвастался Арман.

— Прекрасно! — отметила Дарья Алексеевна. — Потому что времени чего-то ждать у нас больше нет, а встреча с Бандзартом уже совсем-совсем недалека. Как я подсчитала, разговор с ним должен состояться в конце этого месяца, на неделе с 23 по 28 февраля. Понедельник из-за праздника пропадает, поэтому у нас будет пять дней.

— Нормально. За пять дней разговор точно состоится, — заметил я.

— Да, я тоже в этом уверена, — гордо призналась Дарья Алексеевна. — Но с этим понятно. Ведь это будет, как вы знаете, квинтэссенция всей идеи о Книге, — и мы обязаны оправдать ее предназначение! — Тут Щепкина подошла к двери и, на всякий случай, проверила, хорошо ли она закрыта. — Для нас крайне важен только этот разговор с Бандзартом! Всего один разговор! — тихо, но настойчиво повторила она. — И подготовка к нему должна быть на самом ответственном уровне. Я, в общем-то, уже составила несколько вопросов, но мне больше интересны ваши идеи; что вы хотите о нем знать? Так что в понедельник приносите мне листы с вопросами. Только тайно! — важно произнесла Щепкина. — Помните, это закрытое дело, и никто ничего не должен знать. Хорошо?

Мы договорились и выразили согласие относительно понедельника.

— Теперь о следующей неделе. Сегодня, кстати говоря, меня очень сильно ругала Барнштейн — за то, что дело с Книгой, мол, практически не продвигается. И я сразу поняла — это сигнал к действию! Тут же и решила: с понедельника пора начинать! И точка. Некоторым старым преподавателям я позвоню уже сегодня — у меня с ними до сих пор хорошие связи, да и нужно мне от них всего два слова; с работающими же ныне педагогами, как мы и договаривались, беседовать будете вы. Итак, — Щепкина вынула из кармана несколько листочков, — вот список всех учителей. Вроде бы полный.

Леша взял у нее эти листочки, и мы начали рассматривать список.

— Значит, мы со всеми должны пообщаться? — спросила Люба.

— Да, это важная задумка, — заключила Дарья Алексеевна.

— Но мы же так никогда до Бандзарта не дойдем, — сказал Саня, слегка рассмеявшись.

— А что? Мне нравится! — оценил затею Арман. — Я люблю беседовать с людьми.

— Чудесно! Вот Арман и будет у нас главным, — решила Щепкина. — Впрочем, помните все, что разговор с учителем не должен быть очень долгим. Считайте вообще, что это просто экспресс-интервью. Спрашивайте только самое основное — и учитесь ценить время свое и время учителя. А то точно не дойдем до Бандзарта, — весело сказала она.

— А сократить список нельзя? — предложил Саня. — Половинку скинуть?

— Я тоже хотела так сделать, Саша, — призналась Дарья Алексеевна, — но… Людмила Арнольдовна потребовала, чтобы мы опросили всех. Кстати, ребята: не хотела говорить, но вы должны знать, что сначала она была против вашего вмешательства в это дело. И вы бы видели ее реакцию, когда я перечисляла фамилии!.. Но я настояла-таки на своем: сказала, что это моя идея и моя ответственность, — и Барнштейн сдалась. К счастью.

— И что ж, она была так против? — поинтересовался Арман.

— Трудно сказать, но, видимо, она вам не слишком доверяет… — предположила Щепкина, но мы-то и так все знали:

— Она нас не любит, — напомнил я.

— А… Ну, бывает, — спокойно отметила Щепкина. — А что, мы ее любим?

Это был классный ответ, и мы достойным смехом оценили ее слова. А Арман даже зааплодировал.

— Так все-таки разве никак нельзя сбросить половину? — настаивал Саня. — А то если Барнштейн вмешалась — то все уже?..

— Ну ты же знаешь, Саша, что Барнштейн не важно, в какие дела совать свой нос, главное — совать. Так что фактически Книга Памяти — это теперь уже не только мое дело, но и ее тоже.

— Но как так? Ведь это же целиком и полностью ваша идея! — всерьез возмутилась Даша. — А она… она просто хочет нагло присвоить себе вашу идею, получается. Но ведь это несправедливо!

— Да, Даша, мне все ясно, что она хочет. Но рассудим так: мне-то какая разница? — начала размышлять Щепкина. — Ведь я это все придумала только ради разговора с Бандзартом, остальное мне, честно говоря, не так важно. И вообще, я буду даже рада, если Барнштейн окончательно и полностью возьмет на себя дело с Книгой. У меня будет меньше рутинной работы и всей этой мороки с издательством, и я смогу всецело сконцентрироваться вместе с вами на деле о Бандзарте.

— Как логично! — даже удивился Арман.

— Логичней не придумаешь! — подтвердила Дарья Алексеевна. — Но ладно, к делу. Итак, с понедельника вы начинаете беседовать с преподавателями. И я сразу, ради быстроты и эффективности, советую вам разделиться. Беседуйте по два человека и подключите к делу ваших друзей из средней и старшей школ — ну, если это, конечно, проверенные люди. Так вам будет не только интереснее, но и веселее. Используйте каждую перемену — нам ни к чему растягивать процесс. Во время разговора забудьте о лишнем — бессмысленно разводить дискуссию на три часа. Арман, тебя это особенно касается, — обратилась она к Хатову. — Я знаю, ты любитель поговорить, но помни, что все запасное время мы оставим для Бандзарта. Не забудьте также отмечать на листках уже опрошенных учителей — так вы не запутаетесь, — сказала она уже всем. — Надеюсь, за неделю вы управитесь. Если что, я вам помогу. Ну как, нормальный план?

— А приступать именно в понедельник? — уточнила Женя.

— Да. Утром, на первой же перемене, приходите ко мне. Сначала я отдам вам свои анкетные листы, потом проверю ваши, рассортирую и к концу уроков вручу их тоже. Думаю, времени у меня на все хватит.

— Чудно, — сказал Леша. — По-моему, все ясно.

— Что ж, если ясно, — то вы можете быть свободны.

— Погодите! — сказала вдруг после долгого молчания Даша. — А как быть с Костей? Мы же собирались поговорить с ним…

Тут возникла небольшая пауза. Одно воспоминание о Косте оказалось для Компании куда более колющим, чем все обсуждение дела о Бандзарте. Мы вздрогнули. Это была наша большая коллективная проблема, одна на всех зубная боль, и, наверно, хорошо, что Дарья Алексеевна смогла вовремя оборвать молчание:

— Не беспокойся, Даша. О разговоре мы все помним и все осуществим. Но ты видишь, как дела наслаиваются друг на друга. И мы не можем провести разговор сейчас…

— А когда? — спросила Даша.

— Наверно, уже в марте.

— В марте? — вскрикнула Даша. — Но еще же две недели! Это опять ждать! — она говорила достаточно громко, и я даже стал бояться, не сорвет ли она голос. — Да как вы не понимаете? С Костей непременно нужно поговорить, и чем скорее — тем лучше.

— Мы понимаем, Даша, но, к сожалению, не можем осуществить все и сразу. Дело о Бандзарте видится мне сейчас более важным, недаром оно стоит у нас с ноября, если не раньше; здесь уже заложена идея, и мы не можем не воспользоваться ей, когда все может пройти так, как бы нам хотелось.

— Но как же Костя? Ведь он не такой, как раньше, совсем не такой! — горячо настаивала Даша.

— Костя от нас никуда не денется. Он, как и Бандзарт, не сможет уйти от разговора! Просто не сейчас… Не надо браться за два дела одновременно — есть риск провалить оба.

Даша Красина вздохнула и произнесла:

— Ладно, — ей пришлось смириться с данным раскладом.

Но слушать все это было нелегко и мне; я готов был подписаться под каждым Дашиным словом, потому что она говорила как есть, и она лучше всех, — в этом нет сомнений, — понимала ситуацию: Компания бездействует в отношении Кости, и когда-нибудь это бездействие может обернуться окончательной потерей друга. Однако позиция Щепкиной выступала таким сильным противовесом, что была непоколебима. Фигура Бандзарта приковывает к себе внимание Компании уже очень давно, — и, наверно, наконец, настало то время, когда необходимо рассоединить все цепи тайн, которыми она все еще продолжает оставаться окованной, дабы эти цепи не приковали к себе кого-нибудь еще.

Кстати, на собрании, помнится, Саня говорил о том, что изменение Кости может быть связано с делом о Бандзарте. Что ж, если это так, тогда, взявшись за него, мы можем выяснить сразу очень многое…

После слов Даши вопросов более ни у кого не было. Мы распрощались с Щепкиной и вышли из ее кабинета.

До понедельника теперь оставался еще один учебный день — 14 февраля.

Глава 7. Антибуржуйский день

Во всем мире люди, в своей общности, далеко не однозначно относятся ко Дню святого Валентина. Одни принимают его, ибо считают, что этот день есть праздник любви, а это прекрасно, — и призывают всех влюбленных дарить друг другу романтически-сердечные подарки. Другие настаивают на том, что 14 февраля — это обычный и ничем не примечательный день — такой же, как, например, 31 марта или 19 октября, — следовательно, и о каком-либо празднике говорить в данном случае бессмысленно. Как правило, к группе вторых относятся все истинные коммунисты. Они утверждают, что День святого Валентина — это праздник всех… буржуев, — поэтому не перестают повторять строчки из мема: «Товарищ, не ведись на буржуйскую хрень. 14 февраля — обычный день!»

Таковы принципиально разные отношения к данному празднику.

Компания же в этот день не могла не вспомнить Теорию нелюбви, автором которой является, напоминаю, Костя Таганов. Читатель, наверно, помнит, что в свое время она вызвала серьезные разногласия в 11б, а также и в других классах, но — главное — в самой Компании, где тема любви поднималась в принципе очень редко. Подавляющее большинство наших соратников верило в теорию, считая ее важным подспорьем в общественных отношениях. К таковому относились, например, мы с Сашей, Лена, Дима, Павел, Степан, Люба, Миша, Альхан, Леша, Боря, Даша, почти все представители шестых и седьмых классов и многие другие. Некоторые — немногие! — считали теорию «абсолютным бредом», — но именно так говорили, помнится, только Юля и Сергей. Отдельные товарищи сомневались — Карина, Вика, Арман, Женя… — да и все. Последние, нетрудно догадаться, просто видели в теории как верные и справедливые мысли, так и спорные утверждения. Впрочем, факт остается фактом: Теория нелюбви мало кого оставила равнодушным, — ну, разве что только Володю и Федора, хотя… и они, пожалуй, примыкали к самой большой — первой — группе.

Естественно, — и это следует из приведенных выше выкладок, — Компания, в целом, очень положительно отнеслась к теории Таганова, пусть даже отдельные ее положения и вызвали у нас некоторые сомнения. Но, наверно, для нее это даже и хорошо: она содержит в себе такие тезисы, которые хочется обдумать. А это вызывает еще больший к ней интерес.

Логично будет предположить, что сторонники Теории нелюбви достаточно негативно относились ко Дню святого Валентина, — и это было особенно справедливо для нашей Компании. Еще в средней школе, то есть далеко-далеко до теории, мы много раз говорили о нашей дружбе, ставя ее, в принципе, за основу, — фундамент! — нашего компанейства. Так оно всегда и было и есть, на том Компания зиждется,… — но вот о любви разговор никогда не заходил. Эту тему мы сознательно предпочитали избегать, она нам не нравилась, — да и куда приятнее было говорить о нашей дружбе!.. Вот истинная ценность! Соответственно, тогда же Компания невзлюбила и этот буржуйский праздник. Костя Таганов 14 февраля, как правило, вообще не приходил в школу (если, конечно, этот день не приходился на воскресенье), девушки — Даша, Люба, Женя и Карина — одевались в превосходном готическом стиле (причем подбором одежды всегда заведовала, конечно, Люба), Вика предпочитала появляться в дворовой одежде. Парни вообще надевали бейсболки с какими-то матерными слоганами на козырьке, напечатанными латинскими буквами, а Санек однажды даже умудрился прийти в своей фирменной футболке: на ней была изображена разорванная валентинка, а внизу красовался перечень самых грубых и похабных выражений. Фон состоял из чисто черного цвета, так что все эти надписи были очень хорошо видны даже издалека.

А вот наш главный в классе коммунист, Миша Шпалов, в этом году, чувствуется, подготовился к празднику заранее. Он пришел в школу за двадцать пять минут до начала алгебры и сразу привлек к себе всеобщее внимание.

Одет Миша был в красное, и только в красное! На нем были красная шапка, красная куртка, красные штаны и даже красные кожаные сапоги. (Где он все это нашел — неизвестно.) Сняв же куртку и шапку, Миша явил всем нам свою красную до пламени футболку, на которой красовался портрет Владимира Ленина. Рядом помещалась фраза «14 февраля — антибуржуйский день!», уместились на футболке также изображения серпа и молота.

Дело этим, однако, не ограничилось. Шпалов умудрился притащить с собой несколько агитационных плакатов — типа «Окон РОСТА»³ — и принялся ходить с ними по этажам и приклеивать в самых разных местах: в рекреации, на лестницах, около кабинетов, на стендах, вдоль перил… А один повесил, как потом выяснилось, аж в учительской уборной! Все плакаты, как нетрудно догадаться, были посвящены одной общей тематике, и ее можно сформулировать как ненависть ко Дню святого Валентина.

Активная деятельность Шпалова, надо заметить, началась еще задолго до того, как основная часть 11б пришла в школу. Поэтому на этажах нас ожидало немало интересного:

— Охрененные плакаты! — смеясь, оценил Саня, когда мы с ним шли по гардеробу и видели, как они располагаются на вешалках.

— Да уж… — поддерживал я его смех. — Интересно, откуда они?

Мы повернули на лестницу.

— Смотри, и тут, — сказал я.

— Нет, реально… плакаты! И смотрятся супер! — продолжал восхищаться Топор.

— Не спорю, — согласился я.

Вышли на второй этаж, в центральную рекреацию. Там, как и во всей школе, было еще темно; горели лишь тусклые бра по краям — школа экономила на электричестве. Но даже в этих условиях не различить красного Мишу Шпалова было невозможно. Тем более, что он двигался в своем замечательном костюме прямо к нам, — разведя по сторонам руки, в которых были пачки оставшихся антибуржуйских плакатов.

— Круто! — только и донеслось от Сани, который от смеха уже едва ли не лежал на полу. Естественно, и я свои эмоции не сдерживал.

Только через секунд тридцать я, наконец, попробовал спросить:

— Миша… а что это?

Миша и сам смеялся и сказал, пересилив ржаку, ровно следующее:

— Я создаю тут прекрасную антилюбовную атмосферу!

Прозвучало это так, что Саня снова начал падать от смеха. Но потом он так здорово оценил ситуацию, что выпалил:

— А давай помогу! Быстрее управишься!

Это была блестящая идея, — и Миша тут же буквально всучил ему несколько плакатов в руки. Я поддержал его, и вскоре все антибуржуйские плакаты уже располагались на своих местах. Замечательно еще, что нам удалось это сделать до прихода большинства учителей и главных лиц школы. По субботам они тоже не спешили навстречу своим делам.

— Впечатляет! — восторженно произнес я. — Жаль, Дарья Алексеевна этого не видит.

— Жаль, что и Болта тут нет, — по-прежнему смеялся Саня, который сегодня, как и Миша, кажется, подготовился. — Он бы оценил.

Кстати, заниматься плакатами оказалось таким увлекательным делом, что, даже рассчитав все свои минуты и имея хороший запас, мы все равно умудрились опоздать на алгебру. Да, впрочем, и плевать! — нас просто дико интересовала реакция остальных.

Уже перед самым звонком на урок, когда все важные лица только начали стекаться, я не без радости и удовольствия обратил внимание на удивленные лица окружающих. Они взирали на картинки Миши — кто со смелым, кто с осторожным взглядом, — и, конечно, испытывали все разные — даже, наверно, довольно различные — чувства. По рекреациям бродили радость и смех, и возмущение, и грусть, и злоба, и обида, и веселость, и ненависть… — все грани одного большого разнообразия реакций раскрыли шедевры нашего коммуниста. И как же приятно мне было видеть радость в глазах Даши, Любы и Леши, — а после замечать злость и негодование со стороны Сергея и Юли.

После алгебры, как только мы вышли из кабинета, у нас даже разгорелся спор:

— Это кощунство! — заявила Юля. — Так нельзя!

— Это вам не двор! — сердился Бранько. — Это школа.

— Очень забавные картинки, — заметила проходившая мимо Катя Вербова.

— Забавные?… Да они омерзительны! Это же гадость, пошлость, позор! — запищала Юля.

— Не нравится — не смотрите! — сказал я.

Это повторили стоявшие рядом со мной Миша и Саня.

— Но вы же не просто так их развесили! Вы хотите доказать нам что-то из своей ужасной теории. И заодно испортить всем праздник, — решила она и начала что-то выкрикивать в наш адрес.

— Да какой праздник? Нет никакого праздника, — спокойно заметил я.

— Это у вас нету! — сказала она, и продолжились крики.

— Да идите вы к…, — оборвал ее выступление Саня.

В этот момент Юля хотела, кажется, что-то произнести в ответ, — однако Сергей придержал ее и принялся успокаивать. Мы же пошли от них прочь.

А что же учителя? — о, ну, они, конечно, были шокированы выходкой Миши, и именно Миши, — ибо прикид его уже и так обо всем говорил. Но, должно быть, они просто не встречали ранее таких борцов с Днем святого Валентина. Поэтому, встретив, не могли поверить своим глазам.

Но не все, впрочем, обнаружили в себе такую реакцию. К противодействиям пока никто не переходил, а Ставицкий, например, даже обрадовался:

— Посмотрев на эти плакаты, я почувствовал себя советским человеком.

Что же до Бандзарта, то он, казалось, даже и не замечал того, что в школе появились какие-то странные агитки. Феликс проходил мимо них с совершенно безразличным видом — очевидно, его больше увлекала разработка сложных заданий для нашей очередной контрольной по химии. Да-да, нас опять ожидал этот кошмар!..

А вот Костя… Он предсказуемо не пришел в школу поутру, и, учитывая дату, это, в общем, никого не удивило. Я уже говорил, что в прежние годы он демонстративно отказывался от посещения школы в День святого Валентина, — однако сейчас его внутренний мир стал настолько неясен, что я не решусь произнести здесь что-либо утвердительно. Да, он не любит этот день и, возможно, поэтому и не явился; но пропуск контрольной по химии… — для Кости это слишком! И я готов был сильно удивиться, если бы выяснилось, что во всем виноват этот буржуйский праздник

И действительно, все это были бредовые мысли: Костя пришел. Пускай я и начал сомневаться в том, что он появится, но, видимо, наш друг вовремя вспомнил о химии. Почему «вовремя»? — да потому что наверняка проспал свой первый урок. Нет, я, конечно, не спрашивал его об этом — Компания вообще пока ни о чем его не спрашивает! — однако другой причины я выдумать не могу, тем более что сегодня суббота — самый популярный день для опозданий.

Теперь, кстати, коль уж Костя пришел, можно было понаблюдать и за его реакцией. Ведь именно он, как ни крути, создал Теорию нелюбви! — чья же еще реакция может быть интересней?!.. Поэтому я специально, издалека, следил за ним.

Однако Костя, как мне показалось, не слишком заинтересовался плакатами. И чем-то даже его реакция напомнила реакцию Бандзарта (что, кстати, вполне логично, ибо Костя тот еще химик!). Он почти не выражал никаких эмоций, продолжая лишь изредка и как бы вскользь оглядываться по сторонам и ненароком замечать работу Миши. Потом взгляд его шел наверх, а затем прямо. И ни радости, ни восхищения, ни едва ли возможной злости… — ничего не вызывали у него развешанные картинки.

Признаться, я даже обиделся. Точнее, разочаровался, — ибо уж точно ожидал, что Костя хотя бы рассмеется от души. Но и этого не случилось. Однако не потому, наверно, что Костя в последнее время вообще очень мало смеется — я имею в виду открытый, беззаботный смех, — но из-за того, думается, что, во-первых, его сейчас куда более интересовала химия и контрольная, а во-вторых, он, как автор великой Теории нелюбви, наверно, ожидал от нас в этот день чего-то большего, чем агитация против одного только праздника. Ведь сам Костя агитировал, в свое время, против всей любви — всей, а не только той, что мы видим на валентинках 14 февраля, — а теперь «продолжить» должны были мы! Но мы не оправдали его ожиданий. Мы подвергли критике только 14 февраля, — и поэтому Костя явно не мог остаться довольным, потому что он уже сказал все о любви раньше нас.

«Да, это мы его разочаровали…» — подумал я, поделившись потом этой мыслью со своими друзьями, — и они со мной согласились.

Впрочем, стоит ли останавливаться на Косте? Он же не злился, не ругался и даже и близко не входил в ту группу возмущавшихся, что рано или поздно все же должна была как-то добиться своего. А она действовала, она атаковала! И я не могу не вспомнить, как, например, орала на всех Федорова, требуя немедленно снять ненавистные ей плакаты. Видя же, что ее слова ни на кого не действуют, она сама начала переходить к контрмерам, — и вскоре уже ее остервенение ускорило процесс разрывания художеств Миши на мелкие части. Федорова даже и не смотрела порой, что на них написано, — она просто уничтожала их, и от каждого нового уничтоженного плаката получала небывалое удовольствие. Активно ей, кстати, помогали Юля и Сергей, и, во многом благодаря им, все плакаты второго этажа были ликвидированы. Эта троица радовалась, ликовала: Сергей обнимал Юлю, Юля восхищалась тому, что они сделали, а Федорова сердечно благодарила их, обещая поставить «пять» по литературе, и приговаривала гневные слова в адрес «любого, кто посмеет нанести ущерб школе, празднику и любви!»

А потом приехала Барнштейн. Случилось это на третьей перемене, и к тому моменту, конечно, еще далеко не со всеми плакатами было покончено. Сергей с Юлей закружились от своей победы на втором этаже, но на остальных таких «героев» не нашлось, и, в принципе, ничто не должно было помешать директрисе тоже стать свидетелем оригинально украшенных стен и перил нашей школы.

Миша, Леша, Саня и я находились в этот момент как раз на первом этаже, в гардеробе, и Топор сразу сказал:

— Вот она идет…

Мы спрятались за вешалкой, прикрывшись чьими-то куртками.

— Представляю, что сейчас будет, — заметил Миша.

— Сердечный приступ? — успел пошутить я.

Слова эти были не так далеки от истины. Первый же плакат, который обнаружила Барнштейн — он висел на одном из стендов, — вызвал у нее шок:

— Что это? — вскричала она.

Ответить было некому.

— Я спрашиваю: что это?! Что это за хрень?

То же молчание, только рядом с Барнштейн стало оживленно, и собралось смешение школьников и учителей.

— Где дежурный? А? Дежурного сюда! Немедленно! — скомандовала она.

Подбежал какой-то парень — кажется, девятиклассник. По пути мы успели пожелать ему удачи.

— Вы меня звали, Людмила Арнольдовна? — обратился он к ней.

— Погляди! — крикнула она. — Нет, ты не по сторонам, а сюда гляди! Видишь?

— Да, вижу.

— Что «да»? — строго произнесла она. — Это вообще что?

— Плакат…

— Откуда он?

— Я… я не знаю, — замялся парень.

— Ты дежурный или нет? Я спрашиваю: откуда он? — очень грубо спросила она.

В этот момент, на счастье паренька, из спортзала вылетел Долганов — дежурный по всему этажу.

— Что случилось, Людмила Арнольдовна? — спросил он, уже подбежав к директрисе.

— Что случилось, спрашиваете? А вы сюда посмотрите! — Барнштейн взяла Долганова за локоть и подвела прямо к плакату.

Константин Викторович взглянул на плакат, улыбнулся, но тут же, под убийственным взором Барнштейн, осекся и сказал:

— Это плакат.

— Да я и без вас вижу, что плакат, — опять закричала Барнштейн. — А теперь скажите, откуда он и как здесь появился!

Долганов поморщился. Он явно не знал, что ответить, — поэтому, как дурак, обратился к окружению:

— Надо у народа спросить, — наверняка кто-то видел.

— Замечательно! Вот вы и спросите! — давила на него директриса.

Так продолжалось несколько секунд. Долганов мялся, пытался как-то обуздать ситуацию, расспрашивал собравшихся. Трудно поверить, что он не догадался или что ему не сообщили, кто повесил плакаты, потому что всяких разных прохожих на этаже было много, и среди них, конечно, неоднократно мелькало имя нашего коммуниста. Кто-то даже прямо так и крикнул:

— Это идея Миши Шпалова из 11б! Он сегодня утром все сделал.

После такого Долганову уже ничего не оставалось, кроме как сослаться на это заявление, хотя его репутации классного руководителя пользу оно точно принести не могло.

А лицо Миши покраснело, — как и весь его костюм. Но даже тот уже сразу перестал казаться столь ослепительно красным.

— Значит, Шпалова? — уточнила Барнштейн.

Долганов от страха лишь мотнул головой.

— Ну, Шпалов!.. — произнесла директриса со зловещей ухмылкой.

Долганов молчал. Молчали и мы. Только Миша сказал:

— Ну вот…

— Погоди — может, еще пронесет… — зачем-то начал я его утешать.

Шпалов сразу на это отреагировал:

— Пронесет?! Да ты смеешься! Посмотри на ее лицо.

А лицо Барнштейн нам было очень хорошо видно. И оно менялось, становясь все более злым, — по мере того, как директриса узнавала все новые и новые факты.

— Значит, вы хотите сказать, что плакатов несколько?

— Ну да, — ответил физрук, и кто-то из окружения начал смеяться.

— Чего вы ржете? — рассердилась Барнштейн. — В школе черт знает что, а вы радуетесь! Да как только вы могли это допустить, Константин Викторович? — обратилась она вновь к Долганову.

Обращение по имени явно пришлось ему по душе. Он даже позволил себе гордо улыбнуться, — но, конечно, только на мгновение.

— Да я даже не обратил внимания… — признался он.

— Не обратили внимания? — злобно повторила Барнштейн. — Может, вы решили защитить Шпалова?! Но не выйдет. Я с ним сама разберусь! Где он?… Хотя не важно — я найду его! Устроили тут!..

Ругань эта говорила сама за себя. Но Барнштейн была настроена крайне решительно. Она собралась уже идти в свой кабинет, как вдруг Долганов вдогонку сказал ей:

— Постойте, Людмила Арнольдовна. Вы можете его не искать. У 11б сейчас как раз урок со мной.

— Вот как! — тут же коварно улыбнулась Барнштейн. — Что ж, тем и лучше. Скоро свидимся, — пообещала она и ушла.

Мы по-прежнему оставались в гардеробе.

— Ну блин! На хрена он сказал про урок?! — метался Миша.

— Сочувствую тебе, — сказал Леша.

— Да пофиг, ребята. Классно же было! — заявил Саня. — И сами порадовались, и школу повеселили.

— Даже Долганов, мне кажется, оценил, — заметил я.

— Идея была отличная, — согласился Леша.

— Да ладно. Чего мы паримся? Снимем эти плакаты — и к…, — рассудил Саня. — Так ведь, Мишань?

— Ну да, — согласился он.

— Их снять — пару минут… — заметил я.

— Да понятно. Жаль, что не все оценили…

Это говорил наш коммунист.

Далее наступил урок физкультуры, на который мы все благополучно опоздали и на который действительно явилась Барнштейн. Случилось это, к слову, на двадцатой минуте занятия, когда мы наматывали круги по залу. Долганов, едва завидев директрису, приказал всем остановиться.

Естественно, все началось с крика.

— Значит, так! — обратилась она к еще не отдышавшемуся классу. — Зарубите себе на носу, что все ваши шуточки и вся импровизация, подобная той, что сегодня устроил Шпалов, в школе категорически запрещена! Я сейчас говорю и об агитации. Агитации в школе быть не должно! Вы это поняли?

Класс продолжал переводить дух.

— Что ж, сегодня обойдемся без коллективных санкций, — решила Барнштейн. — Но Шпалова я прошу немедленно выйти, одеться и проследовать в мой кабинет.

— А могу я узнать зачем? — выкрикнул Миша, решивший побороться.

— А я уже все сказала. — заявила в ответ Барнштейн. — Агитация в нашей школе запрещена. А вы позволили себе развесить на каждом углу свои гнусные фотографии.

После этих слов многое стало понятно:

— Но вам же просто не понравилась моя агитация?!..

Очевидно, Миша уже вскипел. И Барнштейн, завидев это, решила моментально его охладить:

— Шпалов, вы смеете на меня кричать? Решили поспорить со мной? — она чуть приблизилась к нему. — Да кто вы такой? — максимально громко вскрикнула директриса, отойдя после этого назад, на прежнее место. — Все, немедленно в мой кабинет!

— Позвольте! — решил вмешаться я, и это сразу вызвало вздохи присутствующих. — Мне кажется, вы поступаете несправедливо. По сути, вы ругаетесь на Михаила за агитацию.

— Что, и вы туда же, Лавров? Думаете, самый умный? — закричала на меня Барнштейн.

— Я не считаю себя самым умным. Но где же справедливость? Миша просто высказал свое мнение, — ответил я.

— Знаешь, что, дружок: забудь про это мнение и почитай устав школы! Всякая агитация в школе запрещена! — настаивала Барнштейн.

— Да это даже не совсем агитация была, это же шутка все… — заступился и Леша.

— Не спорить со мной! Вы находитесь в школе и сами все знаете!

— Но вы не правы! — сказал я.

— Так, запомни: здесь всегда права только я, а такие, как ты, должны помалкивать! — заключила Барнштейн, явно взбешенная моим выходом. — Это понятно?

— Если честно, не вполне, — ответил я на фоне какого-то разросшегося гула из вздохов и комментариев.

— Я могу тебе напомнить наш устав…

— Ладно, хорошо, — почувствовав накал ситуации, вмешался Шпалов. — Давайте я сниму свои плакаты.

— Это само собой, — отметила директриса.

— Тогда я помогу ему, — крикнул Саня.

— Я не поняла, Топоров, — вы здесь каким местом?..

— А я имел честь помогать Мише в вывеске плакатов, — так что считаю своим долгом помочь ему их снять.

— Вот как?! Значит, вы являетесь сообщником?

— Наверно, — ответил Саня.

— Что ж, тогда я тоже буду помогать! — решил я и вышел вперед.

— Как, и ты? Да вы что, совсем?.. — рявкнула Барнштейн.

«Вот и компанейская шутка!..» — смекнул я, и тут же Компанию решили поддержать Даша и Арман, также предложившие свою помощь.

— Это же сговор! — добавила директриса.

После этого никто из нас ничего добавлять не стал. Да и зачем? Лицо Барнштейн от злости раздулось донельзя, но, в конце концов, она решила:

— Значит, так! Шпалов сейчас же переодевается и идет со мной снимать оставшиеся плакаты! — заключила директриса. — А остальные остаются тут и занимаются физкультурой, — добавила она, произнеся наконец: — Все!

«Вот это правильно, — подумал я. — Хотя бы без кабинета!»

Барнштейн уже была в дверях, Шпалов отправился в раздевалку, а распределение по залу совсем расстроилось, — но директриса все-таки не удержалась и крикнула нам:

— И запомните! Других таких акций я не потерплю! А последствия будут крайне неприятными.

Теперь она точно ушла, и Саня сразу заметил:

— Уже не сегодня.

«Да», — мысленно согласился я с ним.

В любом случае хорошо, что какая-никакая акция состоялась! И Миша — молодчик!.. Благодаря ему название «День святого Валентина» на какое-то время утратило свое значение.

Глава 8. О великом провале

В понедельник после географии Компания подошла к кабинету Щепкиной. Мы, не скрою, предполагали, что приступить к делу сможем уже сейчас, — тем более что Дарья Алексеевна сама говорила нам, что «ни к чему растягивать процесс». Однако… в который раз все оказалось не так просто. По крайней мере, Щепкина, впустив нас, сразу начала с неприятных слов:

— Возмутительно! Это было просто возмутительно! — небольшая пауза. — Я о вашей субботней выходке. Я связывалась на выходных с Людмилой Арнольдовной, — и она, поверьте, просто вне себя от ярости!… Я, признаться, сначала даже и не поняла, о чем речь. Барнштейн говорила мне про какие-то плакаты, обвиняла вас, Михаил, — Щепкина посмотрела на Шпалова, — но… что? Какие плакаты? И при чем здесь наш Миша?… Только потом мне стало ясно, что речь шла о празднике, и вы занимались какой-то своей агитацией! А ей потом пришлось эти плакаты снимать…

— Что? — крикнул вдруг Миша.

Щепкина прервалась, удивленно уставившись на нашего коммуниста.

— Вообще-то я сам их снял, прямо при ней. Все без остатка, — заявил он.

— Правда? — уточнила она.

— Да, мы шли, и я все снимал.

— Давайте я поясню, — вызвался я, поняв, что Барнштейн опять начала искажать ситуацию не в нашу пользу.

— Конечно, — поддержала Щепкина.

И я ей рассказал, как в субботу в нашей школе праздновался День святого Валентина — вернее, праздновался больше на словах, чем на деле. Да и не всеми. Вот и Миша, например, пришел в школу весь в красном, — потому как он коммунист.

Я особенно подчеркнул, что плакаты, которые он принес с собой, не содержали никакой специальной агитации, а просто выражали наше отношение к буржуям, показывали в шуточной форме, что мы думаем обо всем этом празднике… Ведь известно, что его придумали буржуи, — ну, вот и было решено превратить праздник в антибуржуйский день. И поэтому Миша развесил плакаты.

— Интересная идея, — оценила Дарья Алексеевна. — И как находчиво!

— Вот-вот. Но его идея понравилась, увы, не всем. Хотя наш Костя тоже не признает этот праздник, и его отношение абсолютно аналогично.

— Это наверняка, — согласилась Щепкина.

— Так вот: те, кому идея Миши не понравилась, конечно, срывали его плакаты, его работу, — они возмущались и негодовали. Они не оценили, насколько Миша здорово выразил свое отношение к празднику. Хотя очень многие по-настоящему радовались, что мы провели эту акцию, — я специально сказал от лица всей Компании. — А вот Барнштейн ее не оценила. Хотя Миша старался, мы старались. Она пришла на нашу физкультуру и начала на нас орать. А потом, конечно, заставила Мишу снять все плакаты. Хорошо еще, что его не вызвали в кабинет, но вот плакаты он срывал сам, в этом можно не сомневаться. И пусть Барнштейн не говорит, что это она сама все делала. Делал только Миша, а она лишь ходила за ним и контролировала. Все так? — уточнил я у друга.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Идем? (англ.)

2

Мартен Фуркад — французский биатлонист.

3

Агитационные плакаты, которые создавали советские поэты и художники, работавшие в системе Российского телеграфного агенства.