Мелкий инквизитор

Максим Касмалинский, 2023

62161: "Классический рассказ в рассказе. Название адресует нас к Достоевскому и сразу становится понятно, что будет отсылка к Священному Писанию. То ли мудро, то ли заумно. Если бы не ирония, не юморок, было бы тоскливо, а так, кажется, замечательно…".63547: "Рассказ написан прекрасно. Были мелкие шероховатости, но уж совсем мелкие. Можно сказать, внимания недостойные. Живой, динамичный, яркий и образный язык.Сама история, хм… Глубокая, единственное, что приходит в голову".– "Тут вспомнился мем «ничего не понятно, но очень интересно». Скажем так, посыл автора я уловила, некоторые мысли автора тоже были мне довольно близки. Если же рассматривать этот рассказ как литературное произведение, то я, к сожалению, не могу поставить ему высокую оценку"."…Отличный магический реализм. Как будто что-то от Борхеса. Стиль понравился. Персонажи отличные Самое лучшее в рассказе, это идея, вернее то, как я её понял, или какую идею из рассказа для себя выделил..".

— И чем, позвольте полюбопытствовать, вызван интерес органов безопасности к нашему учреждению?

Сейчас доложу! Ты в самом деле думаешь, что я каждой высокоумной особи буду рассказывать за интерес органов безопасности?

— Какое там? — говорю. — Плановая проверка. Работаем по советским еще предписаниям. Старые регламенты менять нужно, я сколько наверху предлагал-предлагал…

Профессор не впечатлился. А я ведь явно намекаю на связи в высших эшелонах. Хотя он и сам светило, доктор наук, психиатр мирового уровня, то сё. Козел, одним словом.

— Нашей клинике гарантирована неприкосновенность.

— При условии соблюдения встречных обязательств. Выполнения пожеланий государственных органов и Временной Администрации.

— Почему именно этот пациент? — спрашивает профессор и пытливо глядит из-за крышки ноутбука.

Зеваю, смотрю на стену — там благодарственные грамоты, свидетельства регалий, дипломы международного формата.

— Почему бы и не он? — говорю лениво.

Кажется, профессор не купился на мою напускную скуку. Психолог же, знаток эмоций.

— Анджей Каменский страдает сложной формой аутизма и ваш контакт, насколько я могу предположить, обернется ничем. Он вас может просто не заметить. Нет гарантии, что откроется, ибо это происходит спорадически.

— Да и Бог с ним, — говорю, тут же осекаюсь, делаю смешок. — Так и отразим. Мое дело составить обобщающую справку. В полном соответствии с инструкциями обеспечить обоснованность и полноту мероприятия.

Профессор усмехается. Маске ретивого службиста он, понятно, тоже не поверил.

— Я опасаюсь, — говорит. — Что такая беседа может навредить пациенту.

Ну вот, опять этот бред: не навреди, не оскорби. С первых погон не люблю интеллигенцию — наверное, черносоточку ртом поймал, как кто-то ловит смешинку.

— Профессор! Давайте сэкономим мое и ваше время. Как я понимаю, ТАКОМУ пациенту навредить невозможно.

— Я могу потом взглянуть на ваш итоговый э-э… документ?

Ага! Чего там? Ты в кабинет ко мне приходи, я из сейфа вывалю все дела оперучета, лички агенов, ДЛ, КНВ. Шифротелеграммы покажу.

— Это невозможно. Сами понимаете. И еще! В вашей комнате для свиданок есть аппаратура, как я понимаю.

— Отключим, — вздыхает профессор.

— И чтобы не включилась. Спорадически.

В сопровождении санитара по светлому коридору, наполненному типичным больничным запахом, я пришел в специальную комнату. Зеленоватого оттенка стены, пол из тяжелой плитки, белый стол и два стула друг напротив друга. Я сел, пошарил под столешницей, обнаружил ожидаемую кнопку. До сих пор тревожная кнопка не требовалась, в позапрошлый раз мне пригодился тревожный «Макаров», был там один буян бессарабский. Того, правда, не запирали в психушку или в тюрьму, простой побирушка у церкви, безобидный, ущербный. Но пылко бросился в защиту того, о чем не знает. Каков будет Анджей Каминский?

Запустили пациента. С непроницаемым лицом он сел за стол, пошарил по его поверхности, видимо, ложку с тарелкой искал. Худой, большеглазый, короткостриженый. Со вздыбленной будто бы шерсткой. Чеширский кот Эрвина Шредингера. Расплескал улыбки в миллиард коробок.

— Привет, — говорю.

Он смотрит не на меня, не сквозь меня. Он внутрь глядит.

Ожидаемо. Предусмотрено. Достаю из портфеля стопку исписанных листов, кладу их на стол перед Каминским.

— Сюда иди! — зову. Потом еще раз. И еще.

Явился, очнулся. Анджей протянул руку к листам.

— Почерк узнаешь!?

— Мацей, — шепчет он. — Но почему здесь?

Забираю писанину Мацея Левински, убираю обратно в портфель. Осмысленность во взгляде пациента похожа на сигнальный маячок. Надо его зафиксировать.

— Анджей! Сосредоточься. Не уходи…

— Да.

— Расскажи мне Анджей. Меня интересует Проводник. Расскажи.

Нелегко это было, но раскрылся, раскололся пациент. Рассказал.

Параллельная жизнь. Дубль-биография.

****

… не он нас выбрал — мы его…

… я жил в унылом рыбацком поселке у зеленого залива. Запах рыбы и соломы, рыбы и лепешек вкус, руки в царапинах от плавников, сети и чешуя. Больше вспомнить о детстве нечего, кроме…

…сидел на скале и пытался доплюнуть до моря. Внизу качалась на волнах лодка дяди Яна, а вверху, помню, солнце боролось с тучами. И случилось… Я почувствовал себя на дне, на дне огромного стакана, в который снаружи кто-то скребется. И голоса не живые. Верней, голоса не живых. Покойники пытались мне что-то сказать, а среди них в многоголосье — мертвая родня моя по крови и предки дальние в веках.

Старший брат мой Самюэль по прозвищу Кифа сказал — фантазии твои, Анджей, мертвые не кусаются и не разговаривают.

Было мне в ту пору десять полных лет. Смерти не бывает, так я понял.

Через три дня помогал по хозяйству и опять этот шорох. Я словно на дне стакана, вокруг стекло, сверху до неба открыто, и слышно, очень плохо слышно, но можно разобрать, как дедушка — он помер прошлой весной — сказал, что возьми молоток, забыл на чердаке. Я лестницу приставил, и на чердак. Точно — лежит молоток. Забиваю гвоздь в забор. Отец увидел, говорит — молоток полгода искал, а я ему — дед дверцу чинил на чердак, там и оставил. А ты, значит, нашел? Я тебя предупреждал, не лазь на крышу? Выпорю — пообещал, а я-то знаю, что не выпорет…

… десять овец у нас, гоню я их за деревню. Навстречу идет дядя Ян. И в шутку он — раз, два, три… десять, неплохая отара. А я — на самом деле девять, та ярка, что последняя, уже в мире мертвых. Дядя Ян внимательно на меня посмотрел, ничего не сказал. Ночью овца издохла.

Выгоняю пастись уже девять, и опять дядя Ян навстречу. Говорит — как ты, Анджей увидел, что одна подохнет? А я и не знаю! Говорю — она как будто раздваиваться начала. И я будто вижу, что кусочек овцы в мертвый мир улетает.

С того дня стал я ходить к дяде Яну, он позвал. Дядя Ян был одинокий и очень бедный, он нашу ребятню поселковую учил ходить в походы, где нужно правильно костер сложить, шалаш поставить, мед диких пчел добыть, чтоб не покусали. Много чему учил дядя Ян, сам говорил — жизни учу.

Так компания наша сложилась: я, Томаш Сверчок, Мацей Левински, Якуб Тихий и Якуб Громкий, которого почему-то прозвали Тадеушем. А Кифа, братец, походил несколько раз к дяде Яну и перестал. Я лучше книжку почитаю, говорит.

*

… мы в походы за холмы — интересно. Вроде и недалеко от поселка, а нам — странствие. Отец недоволен, конечно, говорит — работы по дому много. А дядя Ян — что ж ребятам всю жизнь рыбарями?

… оказалось, что Тадеуш тоже бывает такое слышит и может читать старые книги. Я потом взял эту книгу, а там вообще не по-нашему написано и буквы чудные. Откуда бы Тадеушу чужие языки знать, когда он даже бредень нормально завести не может? Я и подумал, что нашу шайку дядя Ян по какому-то хитрому признаку собрал. Способности необычные у всех. Я с Мацеем поделился мыслью такой, мы тогда у него во дворе сеть чинили. Так и есть — говорит Мацей. Я-то из вас самая круть! Только никому!

Тоже голоса слышишь — мне даже обидно стало, а Мацей нос задрал выше крыши — голоса слышать большого ума не надо, это каждый дурак может, если потренируется. Я — Мацей оглянулся и шепчет — я летать умею. А мне не верится совсем — летать человеку невозможно.

Спорим? Мацей за руку меня берет — сейчас я настроюсь и докажу тебе, что летаю. Я не высоко летаю, но… летаю.

Я смотрю, Мацей чего-то пошептал-пошептал и вдруг как поднимется метра на полтора над землей. Медленно, как в воде, руками гребет и ногами помогает. Доплыл, значит, по воздуху до трубы на крыше, потом ногами заболтал-заболтал и выше поднялся, круг навернул.

А я смотрю и не верю. Не бывает так! И зажмурился, головой помотал, а когда глаза отрыл вижу — сидит Мацей, меня за руку держит и нашептывает — ты видишь, как я лечу через дом, ты видишь, как я поднимаюсь, ты видишь…

Не вижу я ничего — кричу. Мацей смутился самую малость, потом хохочет — ты видел, что я летал! Никуда ты не летал — ору. Внушил, сволочь! Мацей говорит — если бы ты не очнулся, то был бы уверен и даже под пытками бы показал, что видел летающего человека. А раз ты видел, значит так оно и было, такая правда. Я в Самаре с паромщиком на спор реку по воде перешел. Пойди докажи тому паромщику, что это не так, когда он собственными глазами видел.

*

… следующий год брат уехал на учебу в город, а мне забот прибавилось в два раза. Но к дядя Яну ходил все равно, выкраивал время. Опыты ставили.

Один раз собрал нас дядя Ян, рассадил в круг и говорит — вот лягушка, она еще живая. Наблюдаем. Дядя Ян завернул лягушку в тряпку, сдавил, значит. Видите? Разворачивает.

А я вижу, что вроде как лягушка раздваивается и ее часть крошечная будто такой свет серый куда-то растворяется. Ну смерть, понятно.

Штука в том, сказал дядя Ян, чтобы вернуть этот дух обратно. Нет, такое не смогу — сказал я, и Тадеуш сказал — никак. И остальные — невозможно.

А если постараться? Дядя Ян, надо думать, страшную вещь замыслил.

… лягушками пробовали, с козленком, с кроликами часто — они резво дохнут. Спроси, каким образом — не объясню. Вроде заклинаний — возвращайся, возвращайся. Но нет из смерти обратного хода.

*

… прибегает Якуб — старик Лазовский умирает! А нам того и надо. Приходим в их избушку — я, Якуб, дядя Ян и Тадеуш. Лежит уродливый мертвец, бабка Лазовска уже выть собирается. А старик уже помер, но еще и не помер. Свечение его рядом парит. Яркое такое свечение, красноватое и вытянутое. Но видно — он. Только мертвый. Душа или дух, я не знаю. И мы с Тадеушем и Якубом тогда думаем этому духу: вернись. Может день был такой, звезды как-то встали, может мы в своих способностях силу обрели. Да только вернулся дух в тело, старик глаза выпучил и рукой туда-сюда. Бабка — в обморок, родня — почти тоже. Сосед Завадский заорал. Тут дед Лазовский и помер до дна. Свечение улетело.

Значит можно оживлять — сказал потом дядя Ян, а мы — случайно получилось, может это и не душа была, а так, отсвет от окна грязного.

*

Шесть лет просидев в духовном училище, вернулся домой мой книжник-брат. Стал первым священником в поселке. Ну и пожалуйста. Нам-то что? Не фискалом же. Чистенький довольный отец Самюэль. Или брат Самюэль, кто их разберет? Купил землю, подлец, за деревней, где холм. Ты, Кифа, (я его как в детстве) самое лучшее место подгреб, а он — я есть лицо должностное, мне положено. Я ему рассказал в двух словах о наших опытах, он пыхтит — этот дядя Ян мне всегда не нравился, мутные делишки у него, чародейство самопальное, есть области такие, куда человеку соваться нельзя. А я думаю про себя, что человек он потому и человек, поскольку стремится больше всего туда, куда нельзя.

Конец ознакомительного фрагмента.