Мокрый мир

Максим Кабир, 2021

Мир после катастрофы, о которой никто не помнит. Мир, в котором есть место магии, голосам мертвых и артефактам прежней эпохи. Мир, в котором обитают кракены. И убийца кракенов, Георг Нэй, придворный колдун из Сухого Города. Мир за пределами острова-крепости – Мокрый мир, соленый и опасный, подчиненный воле Творца Рек. Неисповедимо течение темных вод. Оно может поглотить Нэя или сделать его легендой. И да поможет Гармония смельчакам, покинувшим клочки суши ради правды, похороненной на дне Реки.

2. Хороший улов

Лита мысленно выругалась, да так заковыристо, что удивилась сама. Вновь повторила про себя спонтанно сочиненную конструкцию и решила обязательно запомнить.

«Ну да, — хмыкнул внутренний голос скептически, — будешь чихвостить палача на собственной казни».

А до казни было действительно недалеко.

Возвращая в реальность, заскрипели оглобли, Литу тряхнуло. Колеса зачавкали размокшей глиной, жирная морось окропила и без того изгвазданные щеки. Чтобы волосы не волочились по земле, Лита заправила их за воротник. Грязь пощадила косу, но обильно испачкала прочее.

Судя по звукам, подвода въехала в глубокую арку крепостных ворот. Застыла, повинуясь приказу стража. Со всех сторон раздавались оклики, шумела очередь идущих к пропускному пункту торговцев. Каждый, кто намеревался попасть в Оазис, должен был иметь пропуск. Иначе…

Лита отогнала мысли про «иначе».

Она устроилась под днищем телеги. Руки и ноги засунула в специально притороченные ременные петли. Прижалась к деревянным планкам так плотно, что губы расплющились о доски. От напряжения ныл позвоночник. А в десяти футах вооруженные пистолетами и алебардами стражи выискивали нелегальных пассажиров. И помимо колющих и стреляющих штукенций были у офицеров вещички магические. Например, чертов монокль из Облачного стекла, изобретенный не менее чертовым колдуном Нэем.

— Что везем? — гаркнул офицер.

Скосив глаза, Лита видела заляпанные грязью ботфорты.

— Живую рыбу, — отвечал Билли Коффин, рыжий детина, управляющий лошадкой. Билли не знал ни о тайной попутчице, ни о ремнях, которые Лита крепила ночью, забравшись на соседский двор. Его дело было маленьким: доставить к дворянским ледникам груз и вернуться обратно в провонявшую жерехом нору. Спросит матушка Билли Коффина: «Как там Полис, стоит?» «А чего б ему падать?» — лаконично скажет Билли.

Впрочем, Лита сомневалась, что рыжий добряк сдал бы ее страже. Со школьной скамьи (а жители Кольца учились в школах ровно два года) Билли капал слюной, провожая соседку голодными глазками влюбленного идиота. И рыбак Альпин, папаша Литы, намекал, что Билли — хороший вариант (две ноги, две руки в придачу). Но Лита не торопилась лишать себя свободы и мочек. Пока соседки с откромсанными, по брачной традиции рыбаков, мизинцами да ушами прислуживали мужьям-пьяницам, Лита наслаждалась жизнью, совершенствовалась в магической дрессировке животных и ходила на риф слушать пение волчьих кораллов. С рифа и начались неприятности. Сперва ее похитили члены Змеиного Клана, потом, по милости колдуна Нэя, она очутилась во чреве кракена и была порабощена духом еще более древнего колдуна…

Ох… Лита встрепенулась. Что-то мягкое коснулось лопаток. Потерлось о ее спину. Девушка вывернула шею, опасливо поглядела вниз. Черный котенок, пролезший под телегу, заурчал и ткнулся лбом ей в плечо.

«Тише, малыш», — распорядилась Лита. Котенок послушно сел на дорогу.

Запищали рессоры, телега прогнулась, почти вминая Литу в грязь. Второй офицер запрыгнул в кузов и инспектировал бочки с бершем, окунем и густерой.

— Чисто, — оповестил он.

«Давай уже», — взмолилась Лита. Мышцы горели.

— Проверь моноклем, — сказал офицер.

Вот оно. В прошлый раз Лите легко удалось просочиться сквозь блокпосты — она пряталась в телеге с икрой, а разгильдяи-стражи не прибегли к помощи Облачного Стекла. Но осенью Сухой Город усилил кордоны. Глашатаи герцога Маринка зачитывали указ: всех, кто незаконно проникнет за стену, теперь не будут лишать лодки или торговой лицензии. Их попросту казнят на главной площади Кольца.

Прощайте, поющие кораллы, и ты, папа, прощай и умри себе спокойно в нищете. Лита, дочь Альпина, девятнадцати лет от роду, пожила и хватит.

Внутренний голос требовал отцепиться от телеги и попытаться улизнуть. Но вместо этого Лита представила хрупкую черепную коробку сидящего рядом котенка. Представила холодную рыбу в воде. Заглянула за лобную кость лошадки и поворошила бесхитростные мысли: овес, солнышко, мухи.

Офицер ойкнул в кузове. Окуни принялись выскакивать из бочек. Их плавники шлепали по повозке. Что-то блестящее упало в грязь.

— Монокль! Уронил!

Второй офицер, ругаясь, наклонился. Котенок прыгнул из-под телеги.

— Блохастая тварь!

Лита осклабилась.

«Пру!»

Лошадь пошла вперед, заднее колесо проехалось по ступне офицера.

— Убью! Выпорю! Убью!

Перепуганный Билли Коффин сыпал извинениями.

— К черту тебя! — процедил, массируя ногу, офицер. — Убирайся с глаз долой.

Именно так Лита и попала в Оазис.

Спустя полчаса, набросив на голову шаль, она кралась по одному из великолепных парков Полиса. Надеялась, что прохожие принимают ее за горничную, которую забрызгал грязью промчавшийся кеб. Все же она была слишком хорошенькой для обыкновенной рыбацкой девки (и прекрасно это осознавала).

«Нэй, — бормотала Лита, — чтоб тебя раки сожрали, Георг, жаба, Нэй».

Люди, праздно гуляющие по парку, были чисты, вальяжны, упитанны. Полная противоположность отощавшим и одичавшим голодранцам Кольца. Они клевали виноград и жареные каштаны. Покупали у лоточника какой-то дымящийся напиток. Кормили лебедей. Во имя Гармонии, они сами были Гармонией, бережно охраняемой от болезней и голода. А оркестр играл бравурную музыку на берегу устеленного кувшинками пруда, мраморные статуи кланялись прохожим, и даже облака, плывущие над шпилями дворца, были какими-то особенно чистыми и толстыми.

Заглядевшись, Лита врезалась в высокого господина и прикрикнула, позабыв, где находится:

— Сын сома! Ослеп, пиявка?

— Отчего же? — молвил господин. Сердце Литы екнуло. Она запоздало прикрыла ладошкой рот. — Зрение у меня отличное, и вижу я простолюдинку, ошивающуюся в Оазисе. — Он покрутил пышный ус. — Полиция Полиса, кнутмастер Серпис к вашим услугам. Предъявите-ка удостоверение, мадам.

* * *

Вийон застал Георга Нэя за исследованием катакомб. Мокрицы и слизни падали со сводов, дух в обличье ласки ловко огибал их. По древним стенам скользила его тень, ничуть не похожая на тень животного.

— Ах, друг мой, это ты. — Нэй улыбнулся компаньону.

В закутке под библиотекой, кроме него, находился Гарри Придонный, колдун, специализирующийся на корабельных лаках и календарях. И, конечно, верный помощник Гарри, дух в образе енота, такого же дородного, как хозяин. Духи обменялись приветствиями на своем языке, и Вийон вскарабкался по штанине Нэя.

Колдуны изучали пролом в каменном полу. Трещину, за которой клубилась тьма.

Лишившись возможности свободно путешествовать по Мокрому миру, Нэй, придворный колдун Полиса, сосредоточился на картах подземелий. Нарисованные сошедшим с ума ключником, карты содержали разгадку давно терзавшей Нэя тайны. Пришлось залучить старину Гарри: Придонному принадлежала Северная башня. Согласно картам, здесь находился склеп, настолько старый, что его обитатели застали мир до Потопа.

Пролом обнаружился под щебнем и слоем грязи, затвердевшей до прочности цемента. Нэй орудовал киркой, круша преграду. Известняковые блоки покрывал розоватый раствор из сульфата кальция и двуокиси железа.

— Может, это спальня достопочтенного Улафа Уса?

Улаф Ус, старейший из Совета тринадцати, с еще тремя дышащими на ладан колдунами самоустранился от дел, порвал с мирским и дрых где-то в туннелях.

Гарри не оценил шутку.

— Мрак, — шепнул он. Руки Гарри Придонный поджал к брюху, копируя позу енота.

— Хоть глаз коли. — Нэй поднес лампу к трещине.

— Я говорю про иной мрак. Который нельзя выпускать. Колыбель неупокоенных душ, бутыль со злом. Зря мы сняли печати, Георг, ох зря.

Нэй ухмыльнулся. Гарри было привычнее прозябать в библиотеках, читая о темных материях, чем сталкиваться с ними воочию. Бездна за пробоиной шелестела беззвучными голосами, скрипела зубами усопших, скребла когтями по кладке.

— Что тебе, Вийон? — рассеянно спросил Нэй.

Ласка прильнула к уху.

Колдун нахмурился, внимая.

Лита? Эта вздорная плебейка из Кольца? О Творец Рек…

Нэй отряхнул сюртук.

— Пожалуй, Гарри, я займусь склепом позже.

— Мы оставим его… откупоренным?

— Не волнуйся. Напишем предупреждение, чтобы никто не провалился вниз.

— Я волнуюсь, чтобы никто не пришел снизу…

Нэй похлопал удрученного Гарри по плечу.

Часы на ратуше пробили дважды. Нэй рисковал пропустить обед. На кухне завелась весьма миловидная повариха, и готовила она отменных жаворонков. А на Нэя смотрела так… так, как все поварихи смотрели на Нэя. С восторгом и вожделением. О подвигах колдуна слышал всякий в Сухом Городе.

— Серпис! — Нэй распахнул настежь дверь кабинета. Усатый кнутмастер нахохлился над столом. Щупом и микроскопической отверткой он чинил механическую канарейку.

— Добрый день, Георг. Чем обязан?

— Горожане судачат, утром вы задержали девицу без документов.

— Заметьте, лично! — Серпис выпятил украшенную медалью грудь.

— Где же она? — Нэй покрутился, словно ждал узреть арестованную прямо тут, в кабинете, тесном от механических птиц.

— Знамо где. В кутузке. Вечером ее депортируют за стену и заживо сожгут на глазах семьи. Жаль, ее матушка не насладится казнью, померла.

— Чем вам не угодили виселицы? — Нэй вскинул бровь.

— Увольте, мы не садисты. Знаете, по чему я действительно скучаю? — Кнутмастер вздохнул. — По славным денькам, когда мы ломали им кости. Десять костей десятью ударами. — Он разродился ностальгической улыбкой. — Шмяк-шмяк-шмяк.

…Как всякий колдун, Нэй умел творить три заклинания одновременно. Первым он навел глухоту на громадного надзирателя. Вторым отвадил крыс, что нагло роились у ног. Третьим обратил вонь казематов в цветочный аромат.

— Вы поглядите, кто у нас такой важный! — Лита встала с ледяного пола и прогулялась к прутьям решетки. — Нэй, убийца клопов. Чем занимался все эти месяцы? Швырял невинных девушек в пасть кракенам?

— Мне тоже неприятно тебя встретить, — сказал Нэй.

Лита похорошела. Даже в запятнанном рубище она была милее многих известных ему дам. Но симпатичная внешность скрывала характер речной ведьмы.

— Тебе повезло, что Вийон учуял твою вонь.

— Дух-хомяк? Как он? Ходит в лоток или гадит всюду?

Нэй поморщился.

— Не испытывай судьбу, Лита, дочь Альпина. Говори, зачем шныряла по Оазису.

— Только не загордись. Я искала тебя.

— Меня?

— Говорят, ты лечишь любую сыпь. А у меня на срамном месте выскочил, как назло, прыщик. Посмотришь?

Лита потянула вверх подол. Показались стройные ножки, белые икры.

— Хватит валять дурака! — Нэй не знал заклятий, чтобы перестать краснеть, иначе использовал бы его. — Что у тебя ко мне за дело?

— Ладно. — Лита перестала ерничать. Обернулась, точно проверяла, не подслушивает ли кто. — С тех пор как ты подселил в меня душу старика-маразматика, я вижу разное. — Она потрогала шрамик на виске, след пули, выпущенной в нее Нэем; понизила голос до шепота: — Плохие сны про мертвых людей… и наяву…

— Разреши. — Нэй сунул руку меж прутьев. Лита отпрянула. Нэй поманил жестом. — Не трусь.

— Облапишь — пришибу.

— Больно надо.

Нэй коснулся пальцем девичьей щеки. Запах роз пропал. Заклинание похищенного ока сработало моментально: левый глаз Литы увлажнился, слезинка капнула на руку Нэя.

Пока удивленная Лита терла веко, Нэй поднес палец ко рту и слизал соленую влагу.

Замшелые стены тюрьмы растворились.

Нэй стал Литой. Вернее, переместился в ее голову и смотрел оттуда, как из крепостных бойниц. Взгляд вниз — пышная, покачивающаяся при ходьбе грудь. Взгляд по сторонам — зловонные улочки Кольца. Задворки рыбного рынка. Ящики, поддоны в чешуе, кишки. Коты, ссорящиеся за объедки. Лита присвистывает. Коты встают на задние лапы и комично покачиваются.

С реки дует промозглый ветер. На кольях сушатся сети. Лита идет по мосткам, проложенным над грязью, сворачивает в сумрачный переулок. Его образуют не здания, а клетки с кудахчущими курами. Куры справа и слева, подпрыгивающая грудь внизу. Впереди…

Нэй вздрогнул.

В десяти футах от него… нет, в десяти футах от Литы!.. стоял мертвец.

Загораживал путь. Худой, в драном кителе, с седыми волосами, липнущими к дырявому скальпу. Речные гады съели ему лицо. Вычистили глазницы. Толстый рыболовный крючок пронзал нижнюю губу, отчего та отвисала к подбородку, оголяя черные десны и обломки зубов. Картинка задергалась. Это Лита в ужасе отскочила от мертвеца. Нэй не осуждал ее.

Будто в ночном кошмаре, умертвие плыло по руслу переулка. Руку оно выпростало к Лите. Что-то мелкое темнело на ладони.

— Скажи Нэю, — забулькал утопленник, — скажи Нэю, я умер как собака. Скажи ему, чтобы навестил мою могилу. И отправляйся с ним. Обязательно — с ним.

Мираж развеялся. Лита смотрела на Нэя внимательно и жевала губу.

— Когда? — коротко спросил колдун.

— Вчера утром. Это из-за того чертова ритуала, да? Из-за него я вижу призраков? Из-за тебя?

«Пытаешься пробудить во мне чувство вины? — хмыкнул Нэй мысленно. — Не выйдет».

— Что он дал тебе?

— Сущий пустяк. Покажу, когда ты вытащишь меня из клетки. И когда эти мордовороты, — она зыркнула на оглохшего тюремщика, — отдадут мои вещи.

Нэй двинулся к выходу. Замер на пороге и буркнул:

— Я знал, что намучаюсь с тобой.

* * *

— Так вот оно как — лежать в твоей постели. — Лита принюхалась к перинам, потерлась щекой о шелк наволочек. — Всем подружкам расскажу.

Рабочий кабинет колдуна был обшит льном с мишурным орнаментом, устелен шкурами. В камине шуршало пламя, бросая отсветы на тяжелую мебель. Учитель Нэя, Уильям Близнец, недовольно следил с закопченного холста.

Лита перекатилась на перине.

— Немедленно встань! — шикнул Нэй. Он в сотый раз отругал себя за то, что привел девку домой. — И перестань мусорить!

— Перестань мусорить, — передразнила Лита, откусывая от кренделя. Крошки сыпались на простыни.

Нэй схватил хулиганку за запястье, рывком стащил с кровати.

— Грубиян!

Затрапезный наряд Литы так измарался в грязи, что пришлось купить новые тряпки. Строгое платье гувернантки сидело на ней как влитое, подчеркивая прелести фигуры.

Нэй загромыхал книгами чуть громче, чем было необходимо. Расправил на столе карту. Реки испещрили пергамент черными венами. Островки суши помечали гербы. Русалки, Посейдоны, щуки и осьминоги браконьерских стоянок. Большинство островов канули в пучину, большинство городов разрушил неприятель. Тут и там карта зияла пустотами, белыми пятнами. Если бы Полис развязал ему руки, позволил путешествовать свободно, он бы заполнил пробелы.

— Кушай, тушканчик. — Лита скатала шарик из теста и пульнула через комнату, метя в книжные полки, на которых угнездился Вийон. Шарик отрикошетил от ветхих корешков. Дух обалдело задергал ушами. — Совсем истощал с этим извергом.

Нэй стиснул кулаки. В правом был зажат артефакт из загробного мира, предмет, переданный Лите мертвецом. Вещь, порочащая Гармонию. Тусклая позеленевшая пуговица от кителя с вытравленным на ней якорем.

— Ты узнал его? — спросила Лита, прекратив шататься по кабинету. — Этого призрака?

— Узнал. Капитан Джорди Каллен, один из лучших речников Полиса. В прошлом году на небольшом шлюпе с командой из двадцати человек он отправился к северной воде, за Косматый маяк, и пропал без вести.

— Ну, теперь он прислал тебе весточку, да?

Нэй воздел руку над картой.

— Вы не пытались искать вашего лучшего речника?

— Министерство запретило, — проворчал Нэй, — опасались новых потерь. Северная вода — пиратский край. Множество небольших атоллов, мель…

— Мель! — Лита притворно выпучила глаза.

— Не понимаю, — сказал Нэй, — зачем Каллену посылать на свою могилу какую-то нищую нахалку.

Вийон засопел, разделяя озадаченность хозяина.

— Эй, нахалка еще не согласилась. Но, — Лита накрутила на пальчик локон, — за определенные подарки… за лодку для моего отца… возможно, я бы…

Нэй щелкнул языком, накладывая на девицу печать молчания.

Лита замычала, затопала ножками.

Нэй проигнорировал ее.

Он разжал кулак, и пуговица спикировала вниз, но в пяти дюймах от пергамента изменила траекторию полета.

Упав на карту, медный кругляш замерцал и исчез, став комочком спрессованного дыма, который быстро испарился, пахнув болотной тиной. Но там, где он приземлился, осталась точка.

Могила капитана Каллена посреди белого пятна.

* * *

Солнечный диск поднимался над пустынным горизонтом, и яркая кровь утреннего зарева текла по воде из невидимой раны. Парус «Каллена» полнился ветром, волны с шипением бились о корпус.

Нэй стоял на квартердеке и смотрел, как разгорается новый день. Вдыхал запах гниющего дерева и корабельного лака, сваренного Гарри Придонным из скипидарного масла, смолы, рыбьего жира и секретного ингредиента — Нэй поставил бы на помет чаек. Судно воняло кораблекрушением, которым, к слову, и закончилось его последнее плавание: когг налетел на риф.

Полис не имел собственной верфи. В Кольце работала лишь небольшая судоремонтная мастерская — залатать да заштопать. Корабли покупали в городе-верфи Вагланде. Вагланд выращивал лес на архипелаге островов в западных водах. Стоимость судов (в отсутствие конкуренции цены безбожно накручивались) доводила герцога Маринка до зубовного скрежета. После неудачной попытки породниться с правителями Вагланда Маринк затаил на соседей злобу. Стоит ли удивляться, что просьба Нэя о снаряжении корабля для путешествия в северную воду наткнулась на прибрежные скалы непонимания его светлости. Единственной уступкой стал дырявый когг. Затраты на ремонт судна, переименованного в честь пропавшего капитана, и содержание экипажа легли на плечи придворного колдуна.

Сомневался Нэй и в готовности герцога подписать пропуск на выход в Мокрый мир для простолюдинки, освобождение которой из лап падальщиков не принесло городской казне ни грана золота. Поэтому заверил общий пропуск для команды из шести человек.

Кто-то тронул его за руку. Нэй повернулся. Лита смотрела на него с прищуром.

— Чего тебе? — спросил колдун.

— Хочу послушать, к какому черту речному нас несет на этот раз.

— Сама знаешь.

— Ой, сомневаюсь.

Нэй мысленно прикрыл глаза рукой. «Если я к этому привыкну, вздерните меня на рее». Чтобы не смотреть на наглую девицу, он перевел взгляд на серые волны.

Лита присела на корточки, уперлась лопатками в высокий фальшборт.

— А правда, что над Соленой рекой дует ветер безумия?

— Он дует над всем миром. — Нэй пожалел о сказанном, едва слова сорвались с языка.

Лита одарила его глухим смехом.

— Не знала, что ты поэт! Посвятишь мне стихотворение, а? Ладно, не серьезничай… Я о другом. Отец рассказывал о кораблях без команды, которые находят в Реке. Нетронутые вещи, на борту ни капельки крови, словно экипаж сам прыгнул за борт.

— Может, и прыгнул, — сказал Нэй, — только ветер тут ни при чем.

— А что при чем?

— Блуждающие волны. Или… сирены.

— Такой большой, а в сирен верит!

— Не верю, а знаю. Я их видел.

Он повернулся к сидящей девушке и наткнулся взглядом на ее большие карие глаза. Ему удалось ее удивить. На секунду.

Лита рассмеялась.

— А ты мастак на небылицы! Я почти поверила! — Она перестала смеяться. — Расскажи мне о месте, куда мы плывем.

— Джорди Каллен умер, пытаясь это выяснить. В северной воде может быть что угодно.

— А Косматый маяк — это остров или?..

— И остров, и маяк.

— Остров назвали в честь маяка? Тоскливо им там, наверное.

— Ему.

— Что?

— На острове живет только смотритель маяка.

Лита изобразила на лице смертельную скуку. Встрепенулась.

— А почему Косматый?

— Увидишь.

— А Пятна Дьявола?

— Так называют слепые области на карте.

«Каллен» шел по бескрайней Соленой реке. Вийон резвился в такелаже. Матросы скатывали палубу.

Матросов было пятеро. Трое черных, больших, мускулистых и почти незаметных, и двое белых: седовласый здоровяк Томас, шершавый и твердый, как булыжник, и малый с жутко несимметричным лицом, словно состоящим из половинок двух разных лиц, которого Томас называл Сынком. Сынок постоянно косился на Литу и разве что слюни не пускал.

На румпеле стоял широкоплечий голем. Когда Нэй покидал палубу, рулевого сменял один из черных матросов, иногда Томас. При Томасе нос когга всегда смотрел строго по заданному курсу, даже если он крепил румпель канатом.

Лита распрямилась навстречу мягкому утру. Увидела на западе вилохвостку и поспешила сообщить об этом Нэю, нашла на востоке небольшую тучу и стала тыкать в нее пальцем, затем долго смотрела в воду и обрадовалась, заприметив стайку золотистых рыбок, дорадос.

Лита кружила по палубе. Остановилась, хитро глянула на Нэя, направилась к трапу, переступила через свернутый канат, обернулась.

— Вам не идет эта шляпа, капитан. — У Литы вырвался горловой смешок. — Не к месту она здесь. Захватили с собой треуголку?

Нэй сделал вид, что увлечен расчесыванием меха Вийона.

Через полчаса он передал управление судном Томасу и спустился в свою каюту.

* * *

Лита не разбиралась в больших судах. Ну… назвать эту посудину большой было преувеличением — но она все же больше рыбацкой лодки, тут не поспоришь. Одна мачта, прямой парус, корпус с высокими бортами. Зубчатые надстройки в передней и задней частях судна («форкастль и ахтеркастль», — просветил Томас. «Красиво, — подумала Лита, — словно крепостная башня на корабле»); за бойницами, если верить колдуну, некогда стояли пушки, прятались лучники. На верхушке мачты располагалось «воронье гнездо», где нес вахту молодой матрос с половинчатым лицом. При виде этого лица девушку пробирал озноб. Еще один Билли, готовый сигануть из бочонка по щелчку ее пальцев, — и плевать, натянута ли над палубой страховочная сеть.

Лита заперла дверь и растянулась на койке. Внизу качка ощущалась слабее. Ветер покинул паруса, вода в иллюминаторе казалась гладкой, обманчиво спокойной. Зеленоватый шелк.

Лита закрыла глаза, но сразу открыла их снова. Боялась засыпать. Во сне приходили мертвецы. Нависали над ней, раскачиваясь.

Она села, придвинулась к столу и глотнула из кувшина вина с пряностями. В который раз осмотрела убогую каюту. Койка. Стол. Комод с крошечным зеркалом. Все привинчено к полу, не убежит. На переборках и бимсах висели фонари. Лита зажгла свечу: к зеленоватым теням добавились желтоватые. В глиняной миске лежала опостылевшая рыба, вчерашний улов. Она полила рыбу соусом.

— Приятного аппетита, — сказала сама себе, ковырнула вилкой (отварная рыба расползлась на куски, устричный соус потек в расселины), не сдержалась: — Ах ты ж гниль жаберная! Гиппокамп дырявый!

Бросила вилку и схватила кувшин.

* * *

Нэй запустил сапоги в угол каюты, скинул сюртук, лег на койку и открыл философский трактат, в котором Полис сравнивался с жемчужиной в раскрытой раковине Мокрого мира. Нэй лично знал автора; Маринк подарил философу домик в парке имени Гармонии. Дрянная и подхалимская книга — Нэй понял это с первой страницы. Философ объяснял Гармонию отражением чистых помыслов герцога, а в нападении кракенов винил порочный образ жизни жителей Кольца. Нэй все же прочитал несколько страниц, чтобы утвердиться в мысли о плети на спине философа как о высшей справедливости. А лучше пройтись по пальцам автора, по каждой косточке, шмяк, шмяк, шмяк, как говорил Серпис. Нэй захлопнул книгу и дернул головой: что-то его понесло…

Штиль кончился. Соленая река вновь вздыбилась под судном. Некоторое время колдун лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к ударам волн о корпус. К скрипу переборок и обшивки. Различил новый звук, выбивающийся из монотонных жалоб судна. Открыл глаза и посмотрел на переборку. Затем встал, натянул сапоги и вышел в узкий коридор под шканцами.

На подволочных крюках покачивались грязные фонари. Нэй замер у двери в каюту Литы. Поднял руку, но не постучал. Стоял, вслушиваясь. Затем коснулся темного дерева заклятием прозрачности.

Задвинутая изнутри щеколда и кованые полосы с петлями повисли в мерцающем воздухе.

Каюта Литы была вдвое меньше его собственной. На столе — огарок свечи и миска с галетами и рыбьими костями, под койкой — пустой кувшин. Лита сидела на краю койки. Волосы ее падали на лицо и высокую грудь. Медовый водопад.

Нэй засмотрелся.

Нельзя не признать, что его тянуло к этой плебейке. Лита была очень красива. Ее красота была наглой, дикой и оттого влекла еще сильнее. Взывала к грубости и нежности одновременно. Иногда Нэю казалось, что он смотрит на детеныша тюленя, который жадно обгладывает медвежью лапу.

Он увидел ее подрагивающие плечи и решил, что она плачет.

И тут же понял, что ошибся. Голова Литы задергалась из стороны в сторону, словно девушку хлестали по щекам. Волосы двумя струями разлетелись по обе стороны лица. Лита жевала нижнюю губу. В глазах клубился мрак. Лицо потускнело, на коже проступили гнилостные пятна.

Она пребывала во власти черных видений.

Нэй толкнул дверь — та не поддалась. Щеколда! Он набросил на рычажок ментальную петлю, но в этот момент приступ миновал: призраки покинули каюту, оставив в глазах девушки тусклые тени. Такие тени Нэй часто видел в глазах покойной матери, высокой жилистой женщины, гувернантки и, по слухам, любовницы милорда, когда она читала ему книги по этикету, а душой находилась в другом месте.

Взгляд Литы сфокусировался на двери, растерянный и сердитый. Она не могла видеть Нэя, но тот непроизвольно отступил. В какие бездны она заглядывала всего несколько секунд назад? Он решил отложить этот разговор на потом, если ей будет что сказать. В конце концов, именно для этого он и взял ее с собой — как переводчицу с языка призраков, ведь так?

Днище когга громко потрескивало.

Нэй вернулся в каюту, чтобы отдохнуть. Открыл сундук, достал из соломы бутылку черного стекла, плеснул в стакан и выпил. Бренди обожгло горло, тепло заструилось по пищеводу. Нэй устроился в кресле со сборником стихов и забылся сном на третьем монориме.

Волны облизывали скулы «Каллена», бежали за корму. Свернувшись кольцом на тонком матрасе, заснул и Вийон.

* * *

Попутный магический ветер трепал парус. За кормой «Каллена» тянулся пенный кильватерный след. На палубе горели огни.

Шел третий день плавания. Небо на востоке окрасилось в светло-серые тона.

— Капитан!

Нэй задрал голову. Соленый ветер пощипывал чисто выбритые щеки.

— Вижу свет, капитан! — прокричал Сынок из вороньего гнезда.

Нэй поднялся на шканцы. Долго всматривался в густой туман, прежде чем различил неясный свет, похожий на красный свечной огонек, который то появлялся, то пропадал. Белесая, напоминающая пену дымка стерла горизонт: в ней заканчивалась вода и начиналось небо.

— К повороту приготовиться! — крикнул Нэй матросам, и те бросились брасопить рей.

Подчиняясь мысленной команде капитана, голем повернул румпель.

Судно взяло курс на красные вспышки маячной башни. Свет загорался и гас.

Через час вышли из тумана и увидели остров. Он приближался, обретая форму и теряя сходство с мертвым кракеном. Бурлящие волны омывали шершавые слоистые скалы и мшистые обрывы, вливались в зубастые гроты.

Красный маяк мигал. Потом он потух и больше не загорался.

«Каллен» обогнул мыс и, следуя створным знакам, вошел в каменную бухту. В глубине острова темнел дикий лес.

Косматый маяк ввели в строй три года назад. Пятидесятифутовый колосс навевал мысли о безбрежном одиночестве, пробирающем до кишок холоде и ежедневной рутине: чистке отражателей и фитилей, замене масла в лампах. «Тоскливо им там…» Нэй отряхнулся от слов Литы.

А она была тут как тут.

— Я с Томасом почирикала. Ты знал, что прошлый смотритель не выдержал и двух месяцев? Начал слышать голоса. А потом пропал.

— Кому он рассказал о голосах, если пропал?

— Томас говорит, что его забрали водяные эльфы.

— Значит, скоро вернется. Синенький, мертвенький.

— Фу таким быть. Это не смешно!

Судно стало на рейд вдали от берега. Ни причала, ни песчаной косы — камни, камни, камни.

Волосы Литы развевались на ветру.

— Поплывешь со мной, — сказал Нэй.

— Не оставишь меня с мальчиками?

Спустили шлюпку. Нэй скинул веревочный трап и повернулся к Лите:

— После тебя.

— Боишься не сдержаться и заглянуть ко мне под юбку?

Нэй криво улыбнулся.

— Ты в брюках.

Лита захохотала — корабельный колокол, в который набилась тина, — и проворно спустилась по лестнице.

— Только ты и я? Так волнительно.

Нэй молча спустился следом, оттолкнулся от когга и сел за весла.

— И правда косматый. — Лита смотрела на мыс. — Это что, мох?

— Древесный волос.

Тонкие серо-голубые пряди обвивали башню от основания до красного глаза, сейчас закрытого, слепого. Утренний свет путался в лохматых порослях, порождая длинные игривые тени. Диана Гулд — придворный колдун Полиса, пожелавший стать придворной колдуньей, — набивала древесным волосом ритуальных кукол.

Нэй выпрыгнул из шлюпки и затащил ее на валуны. Мелкие волны облизывали сапоги из акульей кожи. Под подошвами хрустели устричные раковины.

К маяку вела дорожка из плоских камней. Прежде чем ступить на нее, Нэй и Лита измазались прибрежной грязью. Вийон лихорадочно принюхивался.

Между маяком и лесом лежал пустырь, слева поднимался холм, на гребне которого уместно смотрелась бы небольшая церквушка. К башне маяка был пристроен маленький домик, возле крыльца лежала перевернутая вверх дном лодка с расстеленной поверх сетью, придавленной к земле камнями.

Нэй остановился, зажег фонарь и передал Лите.

— Держи ровно. Если начнется — не роняй. — Он расстегнул кобуру.

— Что начнется?

— Что уго…

Лита не слушала: рассматривала ползущие по стене стебли, провела пальцами по шиловидным листочкам, мелким цветкам, зарылась рукой вглубь — длинные «бороды» отмерших побегов зашевелились, заструились по камню.

— Тут какие-то чешуйки.

— Хватит, — грубо сказал Нэй.

Дверь оказалась незаперта.

* * *

Первым маяк исследовал Вийон. Исшарканные деревянные ступени винтовой лестницы. На самой вершине — большие лампы, заправленные китовым жиром, вогнутые металлические отражатели. Под фонарем — крошечная комната смотрителя. Незастеленная кровать. Кухонный стол. Остановившиеся часы. Дождевая шляпа и плащ на вешалке.

Лита едва не грохнулась во время спуска. Нэй схватил ее за локоть.

— О, ты спас мои коленки… — Девушка осеклась. В распахнутой двери стоял высокий белокурый парень с просоленной кожей и цепкими черными глазами.

— Кто вы? — спросил смотритель на речном языке. Он целился в Нэя из арбалета.

Пистолет колдуна смотрел в тонкую переносицу парня.

— Георг Нэй, ученик Уильяма Близнеца из Сухого Города, — сказал Нэй.

Литу он не представил. Не стал рисовать в воздухе знак тайной полиции — парень был впечатлен и без этого, впечатлен и… испуган. Черты его лица, правильные и красивые, портило глуповатое выражение, поголовно присущее клеркам Министерства.

Смотритель опустил арбалет и шмыгнул носом: «ффамп».

— Чего надо?

— Мы ищем капитана Джорди Каллена. В прошлом году он должен был останавливаться здесь по пути в северную воду.

Смотритель достал из куртки платок и громко высморкался. Лита закатила глаза. Вийон вскарабкался на плечо колдуна. Духу-ласке не нравился парень, и Нэй согласился с такой оценкой: было в лице смотрителя что-то еще, помимо красоты и глупости… Нэй понял, что смотрит в лицо фанатика.

— Кто-то останавливался. А потом уплыл. Мое дело, — парень ткнул пальцем вверх, — лампы.

— Здесь будем говорить? — спросил Нэй.

«Ффамп», — издал носом смотритель и махнул рукой: за мной.

Домик смотрителя мало чем отличался от комнаты под фонарем. Кровать, набитый соломой матрас. Стол и стул. Ведро в углу. Всё как в тюремных камерах Полиса. Разве что полок с побрякушками в камерах не вешают. Нэй провел взглядом по пыльным доскам: кусочки кораллов, камни причудливой формы, ракушки.

Его внимание привлекла раковина речной улитки. Хитиновая трубка, светло-синяя с темно-красным швом, закрученная в коническую спираль с широким устьем на последнем обороте. Такие раковины лучше всего поддавались магической настройке.

Нэй подошел ближе, чтобы смотритель понял, куда он смотрит.

— Небольшая коллекция?

На лице парня мелькнула растерянность, но он быстро с ней справился.

— Я… да, собираю…

Лита стояла в дверях, надув губы, — обиженная тем, что светловолосый отшельник не удостоил ее и полувзглядом.

Смотритель положил арбалет на стол. Нэй повернулся к парню лицом. Не хотел пускать его к себе за спину.

— Мое дело — лампы, — зачем-то повторил смотритель, отводя глаза.

— А мое — поиск капитана Каллена, — сказал Нэй.

— А что рассказывать? Ну, был здесь один. С картой. А потом…

–…уплыл, — фыркнула Лита.

— Угу, — сказал смотритель, даже не взглянув в ее сторону.

— Я должен увидеть, — сказал Нэй. — Вспомни тот день, подумай о нем.

Колдун приблизился и протянул руку к обветренному лицу смотрителя. Ему не хотелось этого делать, но он должен был удостовериться, что Джорди Каллен не закончил свой путь на Косматом острове. «Не закончил. У тебя ведь есть точка на карте, в которую превратилась пуговица…» На шее смотрителя натянулись жилы. Нэй чиркнул пальцем по лбу парня и словил упавшую слезу.

Лита захихикала, предвкушая.

Нэй заклинанием захлопнул дверь перед лицом девушки и поднес палец ко рту.

* * *

Волны набегали на корпус когга, пучина под ними была голодна. Маяк медленно растаял за кормой. По темному небу плыли вихрастые облака.

— Ты с каждой подружкой такой фокус проделываешь? — не унималась Лита. — И чьи слезы вкуснее?

— Подружкой? — не понял Нэй.

— А ты не видел, как он на меня смотрел?

— Он на тебя не смотрел.

— А я про что! Ну, дошло?

— Ты хочешь сказать…

Лита раздраженно покачала головой.

— И что ты увидел в голове новой подружки?

— Ничего, что могло бы помочь. Каллен был на острове, но в тот же день ушел на Север.

В голове смотрителя было темно и скользко — Нэй словно пялился на мир из илистого грота. Из клубка слизи, из бесконечного «ффамп». Заклятие похищенного ока пробудило чувство тошноты и слабости. Он поспешно сбежал из чужого воспоминания.

— Ты ему просто не понравилась, — сказал Нэй, но Литы уже не было рядом.

Прокладку курса к черной точке на белом пятне карты взял на себя Томас. Матрос ежечасно сверялся с компасом и секстантом.

Когда по волнам разлилась бледная луна, Нэй поднялся на палубу и пробудил голема.

— Это вовсе не обязательно, сэр, — сказал черный матрос.

— Ты устал, — сказал Нэй. — Вы все устали. Спускайтесь вниз и отдохните. И пришли мне Томаса.

Глиняный слуга взялся за румпель. Плоское красное лицо бессмысленно смотрело вперед. Нэй потянул за нить заклинания — и парус выгнулся, наполняясь ветром.

На шканцы поднялся Томас. Нэй проговорил с бывалым речником до самого рассвета. Речные обитатели сновали в воде темными лентами.

* * *

Судно тряхнуло, и Нэй вцепился в штормовой леер мертвой хваткой. Казалось, голему с трудом удается держать «Каллена» на нужном курсе. Волны захлестывали палубу.

— Эй, подсоби! — крикнул Томас.

Чтобы когг не опрокинулся, матросы уменьшили площадь паруса, беря на нем рифы. Нэй пробудил второго голема и призвал на помощь команде. Матросы постоянно падали, покрываясь синяками и ссадинами. Деревянный корпус когга угрожающе скрипел, стонал рангоут.

Штормовой ветер, с которым не могло справиться ни одно заклинание, стих к обеду следующего дня. Все это время Нэй провел на палубе, управляя големами. Литу тошнило в каюте под испуганным взором Вийона, который не пожелал остаться один в каюте Нэя.

Ураган выдохся. Солнце прорвалось из-за черного небесного дыма, дождь закончился, и на мокрой палубе «Каллена» заиграли солнечные блики. Ветер утих и задул с юга. Чтобы удерживать курс, шли в бейдевинд, очень круто к ветру.

— Мы рядом, кэп, — уверил Томас, склонившись над картой. — Вот только, сдается мне, мы уже знаем, что погубило Каллена.

— Ураган?

— Он самый, кэп. Из самого ада ураган. Нас только хвостиком задело. А старому волку Каллену, видать, не повезло.

«Каллен послал меня на поиски обломков погибшей в урагане шлюпки?» Нэй в это не верил.

— Тысяча церквей! — воскликнул Томас. — Кэп, гляньте на компас.

Картушка компаса крутилась по часовой стрелке. Нэй отпустил нить управления рулевым-големом, чтобы удостовериться, что дело не в магии. Прибор сошел с ума.

Река успокоилась. Высоко-высоко стояли белые облака. Шли прежним курсом, уменьшив скорость и надеясь, что не слишком уклонятся от цели, если ветер вдруг переменит направление.

Спустя два часа Сынок заметил в воде обломок мачты. Матросы с тревогой всматривались в молочную мглу, на лицах читался слепой страх. Неизвестность изматывала.

— Вперед смотреть! — приказал Нэй.

— Есть смотреть! — вяло откликнулись матросы.

Лита поднялась на шканцы, но помалкивала. Тоже пробрало?

Потянулись крохотные вулканические островки. Картушка компаса перестала крутиться — теперь ее качало из стороны в сторону. Заморосило.

— Трава, — сказала Лита.

Пучки зеленой травы, судя по всему, недавно вырванные из земли, плавали вокруг судна. Скорее всего, их сорвало волнами со скал.

Нэй почувствовал, как в душе проклевываются темные ростки беспричинной печали. Если бы можно было выкорчевать их колдовством…

Томас поймал руками странную птицу, у которой не было лап. Птица лишь отдаленно напоминала уродливую чайку: огромный загнутый на конце клюв, красные глаза, ржавые пятна на крыльях.

Река кишела травой, зеленый камыш лип к корпусу.

А потом они увидели коралловые рифы. Архипелаг кольцеобразных островов, разделенных проливами. Вулканы, которые замерли с раскрытыми над водой кратерами: коралловые рты, голубые лагуны.

Дно Соленой реки вздыбилось, встав на пути «Каллена».

— Я могу помочь, — сказала Лита.

Нэй кивнул.

— Веди.

Он коснулся ее плеча, и увидел мир глазами конгеры, прошмыгнувшей под килем судна, и направил когг между коралловыми нагромождениями и песчаными косами. Избегая шельфов и острых как бритва скал.

— Стоп! — приказал Нэй, когда картинка померкла и Лита завалилась на него, заслонив лицо руками. — Спустить парус!

* * *

— Что ты видишь?

— Мертвых… посмотри сам…

Нэй посмотрел.

Мертвецы стояли на воде плотным рядком, будто не желая, чтобы судно шло дальше. Предупреждали об опасности. Мертвые капитаны и матросы в изорванных истлевших одеждах, с раздувшимися телами и пустыми глазницами.

Он видел их сквозь туман, и что-то еще — за ними… похожее на огромный плот.

Нэй сморгнул черное видение.

— Глаз!

Томас вложил ему в руку трехколенную зрительную трубу, и Нэй припал к окуляру. Покрутил колесико, фокусируясь на плавучем помосте.

Плот — широкий, как Река, — был сколочен из обломков парусников: каракк, коггов, каравелл, джонок, мтепи и гичек. Мачты, надстройки и разломанные на части корпуса. Кладбище флотилий, растекшееся по воде деревянной пленкой, стянутое каболками и линями, густо поросшее водорослями. Атолл был запружен досками, брусьями, килями, шпангоутами, бимсами и носовыми фигурами.

Матросы убрали парус.

Нэй присел рядом с Литой.

— Они хотят нам что-то показать, но не хотят, чтобы мы подплывали ближе. Как это понимать?

Лита ответила не сразу.

— Они не хотят, чтобы мы подплывали на корабле.

Нэй обдумал это и поднялся.

— Спустить шлюпку!

* * *

Туман, везде туман. Плот исторгал его как дыхание.

Нэй ступил на плот и привязал лодку. Следом за колдуном из шлюпки выбрались Томас и голем. Хлипкая конструкция заскрипела под весом здоровяка и глиняного человека.

Томас шел, выставив перед собой багор. В руках Нэя были пистолет и шпага.

Вода плескалась о бревна. Из мглы выплыла голова деревянного льва, потемневшая от влаги и мха. Точно такая же украшала нос судна Джорди Каллена.

Нэй остановился, прислушиваясь.

Тишина длилась полминуты, потом он услышал странное эхо, которое донеслось откуда-то спереди, издалека. Оно приближалось, потом стихло, развеялось, как акустический туман. Нэй пошел дальше.

— Кэп… — вырвалось у Томаса. Лицо матроса перекосилось от страха.

Нэй снова уловил звук шагов, ближе, намного ближе. В этих звуках было что-то неотвратимое и жуткое. Нэй замер, пропустив голема вперед. Ему показалось, что он различал что-то похожее на кашляющий смех или издевательский хрип.

Нэй устремился на это демоническое звучание, желая поскорее получить ответ на вопрос: кого скрывает туман? Он ускорил шаг. Он был целеустремлен, как и невидимый противник, и поэтому не испытывал страха. Вийон вытянулся в струну, запустил когти в спину колдуна.

Плот покачивался на волнах. Расстояние сокращалось, и Нэй понял: скоро. Томас спотыкался и таращил глаза, но шел рядом.

Нэй остановился и замер. Сделал знак матросу. Обездвижил голема. Достал из кармана пузырек с серебристой жидкостью и разбил о доски.

Серебряные искры подожгли грязное марево, словно туман был тополиным пухом.

Помост сотрясали тяжелые шаги… Из расступившегося тумана выскочил человек, настолько огромный, что в первое мгновение колдун принял его за зеркальное отражение голема. Семифутовый гигант с багровым лицом и напряженной бычьей шеей, он летел навстречу Нэю. Сжатые губы были пробиты рыболовными крючками. Глаза безумного рыбака горели жаждой убийства. Свирепость взгляда гиганта могла подломить колени даже бывалому воину. Только не Георгу Нэю.

Кровь неслась по его жилам расплавленным свинцом. Нэй с усилием избавился от мысли об отступлении. От всех мыслей до единой; кто перед ним, придется выяснить позже. А на что способен противник, он узнает прямо сейчас.

Череп Нэя наполнился гудящим мычанием, исходящим из глубин брюха гиганта.

Колдун хладнокровно навел пистолет и выстрелил рыбаку в грудь.

Вместе с гильзой над пистолетом взлетело облачко дыма. Резко запахло порохом.

Пуля не остановила гиганта. Срикошетила от панциря: бивней и раковин, вплетенных в накидку из рыболовной сети.

Нэй взял на мушку багровое лицо и нажал на спуск. Гигант на бегу закрылся рукой, в которой сжимал огромный ржавый крюк. Выстрел. Выстрел. Выстрел… Прицельной стрельбе мешал неровный раскачивающийся настил. Нэй разрядил пистолет и, выхватив шпагу, опустил ее на пятнистый лысый череп гиганта.

Клинок со свистом рассек воздух. Рыбак двигался с быстротой болотной кошки. Он не только ушел от удара, но и едва не подцепил Нэя на крюк — колдун отпрыгнул и сразу подобрался, готовый к новому прыжку. Мышцы гудели, как натянутый лебедочный трос. Он взмахнул шпагой, сделал выпад правой ногой и нанес круговой удар — рыбак отбил клинок над головой! — ударил снова — рыбак увернулся.

Быстрые удары Нэя не достигали цели. В действиях гиганта не было системы — только хаос и безумие. Каждая встреча шпаги с крюком отдавалась болью в вооруженной руке Нэя, который атаковал скачками, отбегал назад, прыгал влево и вправо. Колол и рубил. Менял позиции. Тщетно! Гигант был проворнее и сильнее.

Проворнее и сильнее, даже когда в бой вступил Томас.

Нэй пустил в сознание мысль о смерти. Понял, что проигрывает. Сюртук и плащ из бурой кожи свисали клочьями. Раны кровоточили. Острому крюку гиганта всегда не хватало лишь самой малости, чтобы сделать их смертельными. Нэй поставил всё на один-единственный скоростной выпад.

Томас пытался достать безумца гарпуном.

Сейчас! — пискнул Вийон.

Нэй резко шагнул вперед и молниеносно распрямил руку в локте.

Острие шпаги проткнуло пустоту.

Кулак гиганта прилетел откуда-то слева и снизу, и в следующий миг колдун оказался в воздухе. Грудную клетку словно расплющил паровой молот, еще не до конца прирученный, но обещающий изменить производство Полиса. Нэй кувыркнулся в небесах и оказался в воде, проломив, как корку льда, настил из лодочных весел, скрепленных лентами парусной ткани.

Удар вышиб из него дух, оборвал нить заклятия, связывающую с Вийоном. Холодная вода накрыла с головой, в щиколотки вцепились водоросли, холодные пальцы. Нэй ринулся вверх.

Вынырнул и стряхнул с лица волосы. Шляпа осталась под водой. Он схватился за край проруби, острая щепа впилась в ладонь.

«Вийон?»

Зверек полз по торчащей из воды мачте. Мокрый до кончика хвоста, но невредимый.

«Томас?»

Томас ткнул багром в плечо гиганта. Второй удар не достиг цели — багор разминулся с лысой головой. Томас ударил в третий раз. Деревянная рукоять сломалась о руку с крюком, которую рыбак выбросил навстречу. Другой рукой он саданул матросу в челюсть, и у Томаса подломились ноги. Устояв, он оказался в питоньих объятиях гиганта.

Нэй затащил себя на плот (обломок весла расцарапал грудь) и поискал взглядом шпагу.

Томас сопротивлялся до последнего. Извивался и вырывался. На татуированной шее матроса вздулись черные вены. Потом из горла Томаса вырвался приглушенный всхлип, и из глаз ушла осмысленность.

Гигант разжал хватку и, подняв жертву одной рукой, будто тряпичную куклу, вогнал крюк под кадык Томаса. Острие выбило зубы и раздвинуло губы мертвого матроса. Гигант вырвал крюк — воздух окрасился красной пылью — и швырнул тело по дуге в Нэя.

Тот успел откатиться в сторону. Подхватил шпагу, вскочил на ноги за спиной глиняного истукана. Слишком поздно он вспомнил о големе, слишком поздно для Томаса… На бессмысленные сожаления не было времени.

Нэй потянул нить заклинания.

Гигант и голем сошлись на обломках каравеллы, на покрытом солью выцветшем гербе одного из островных городов. Голем шел раскинув руки, безумный рыбак размахивал крюком.

Они сблизились. Гигант ударил крюком, направив острие в голову голема. Нэй не стал отдавать команду увернуться — глиняные слуги не отличались скоростью реакции. Вместо этого он мысленно толкнул голема вперед, опрокинул на гиганта. Крюк провалился в пустоту за красной головой, голем боднул противника — расквасил багровое лицо. Гигант зашипел, и только. Отшатнувшись, он занес крюк, извернулся и отпрыгнул на шаг. Затрещали доски, загудели медные листы сорванной обшивки.

Мокрый Вийон забрался на плечо мокрого хозяина.

Рыбак закружил вокруг голема, не подпуская того слишком близко. Он делал резкие выпады — изогнутый стержень выбивал из широкой фигуры куски глины. Голем выбрасывал вперед квадратные кулаки, но гигант уклонялся от ударов. Сам же бил прицельно и сильно. Лицо голема потеряло всякое сходство с человеческим.

Размашистым выпадом гигант снес большую часть глиняной головы — и издал клокочущий клич.

Воспользовавшись моментом, Нэй бросил обезглавленное тело вперед и вправо: поймать безумца в капкан, раздавить, сломать, как тот сломал Томаса… Гигант поднырнул под руку голема, мгновенно развернулся и схватил противника за предплечья. Уперся ногой в глиняную поясницу. Покрытое шрамами тело затряслось от напряжения, гигант заревел — и рухнул назад с оторванными руками голема, которые тут же осыпались сухой крошкой.

Нэй отдал последнюю команду и побежал в сторону шлюпки, надеясь, что выбрал правильное направление. «Сражайся, пока можешь». За его спиной безумный рыбак сокрушал безрукую и безголовую пародию на человека.

Нэй мчался по плоту. Обернулся.

Гигант несся длинными прыжками — нагонял. На утесоподобной груди подскакивала удерживаемая кожаным ремешком светлая ракушка с темным рисунком спирали. В широких сапогах хлюпали вода и кровь. Крюк потрошил складки мглистого воздуха.

Рыбак зарычал и вдруг исчез за вздыбившимся настилом из мертвых кораблей. Огромный пузырь газа вырвался из трещины речного дна и поднялся вверх, ломая доски и брусья. Раздался оглушительный хлопок, мир лопнул, и на месте опавшего гребня образовалась воронка, в которую потянуло обломки, воду, небо…

Нэй сотворил заклятие: оградил себя и Вийона от разверзшейся пустоты и смертоносного газа. Воздух вибрировал на кошмарной частоте, нутро Нэя заполнил вопль паники. Плот разваливался на части.

* * *

— Что это было?

Лита круговыми движениями массировала грудь Нэя, втирала мазь в царапины. Он морщился, но терпел. Кожа колдуна была белой в свете корабельных ламп, левый сосок крест-накрест рассекал застарелый шрам.

С судна Лита, забравшись в «воронье гнездо» по веревочному трапу, видела фрагменты боя, мечущегося по уродливому плоту детину и как легко он убил бедолагу Томаса и расправился с големом. Она кусала кулаки и умоляла чернокожих матросов помочь Нэю, но шлюпка при «Каллене» была всего одна, а строй мертвецов по-прежнему мешал подплыть поближе к вотчине гиганта. Лита видела, как пузырь разрушил тонкий настил и как плот за минуту расползся кусками погибших лоханок.

Нэй выдавил на поврежденную ладонь бурую мазь. Вийон жалобно вился вокруг хозяина.

— Кто он? — снова спросила Лита. — Сын водяных эльфов? Дружок сирен? Племяш Хафгуфа?

— Он — порождение Дьявольского Пятна, — ответил Нэй, жестом останавливая массаж. Лита, ставшая свидетельницей смерти Томаса, смутилась от мысли, что не хочет, чтобы Нэй одевался, скрывал под материей поджарый торс.

«Нашла о чем думать», — укорила она себя.

Нэй накинул сухую рубаху. Сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Он — Дьявольское Пятно. Творцу Рек известно, как долго он сидел там, сторожил и грабил корабли. Джорди Каллен взывал о мести.

— Выходит, эта обезьяна — обыкновенный псих? Разбойник?

— У Соленой реки нет ничего обыкновенного. Уильям Близнец говорил, что, пока люди кормят тьму, тьма кормит своих слуг.

— Не понимаю. При чем тут кормежка?

Палуба заходила ходуном под босыми пятками Нэя, под плоской подошвой Литиных туфелек. Уцелевший голем вел когг обратно к Косматому острову. Матросы переговаривались, вспоминая Томаса, отличного речника и отважного человека. Вечером они помянут товарища доброй порцией рома. Если выведут судно из чертовых вод. Если сами не присоединятся к Томасу.

— Рыбак, — сказал Нэй, — создал гнездо из чистого зла. Это словно трясина, которая не позволяла духам речников упокоиться в мире. Нечто чуждое Гармонии. Чернота. Гармония наоборот. — Нэй взглянул с сожалением на порванный плащ, через прореху посмотрел на Литу холодным серым глазом. — Я чувствовал магию, но она исходила не от рыбака. Что-то пребывало среди рифов задолго до его появления.

Лита кивнула, думая о зловещем жилище великана, представляя, как тот рыбачил, выдергивая жизни из тел случайных путников, будто бьющихся окуньков из воды.

— Но теперь рыбака нет? — спросила она.

— Боюсь, газа недостаточно, чтобы остановить того, кто пропитался злом.

— Тогда… — Лита захлопала ресницами. — Мы просто убегаем?

— Мы — хитрая рыба. — Нэй подал Лите бинты и подставил руку со свежим стигматом по центру ладони. — Хитрая и жестокая. Мы разрушили дом рыбака и нынче наведаемся к его жене.

* * *

Волны цвета смолы бушевали у скал и кипели в гротах. Серый рассвет превратил лес в готовую обороняться армию. Маяк был предводителем воинства, стариком-исполином с седыми развевающимися кудрями древесного волоса. Таким исполинам, свирепым и надменным, поклонялись северяне. Глаз циклопа пылал красной звездой. Указывал путь, но путь был ложью и заканчивался на крючке садиста.

Смотритель посылал суда в сети рыбака. Своего любовника — гомосексуализм не был чем-то из ряда вон выходящим для граждан Оазиса. Иные вельможи тайно предавались мужеложству, а три ангельски красивых служки всюду сопровождали кардинала Галля, улыбаясь ему подобострастно и порождая скабрезные анекдоты, пересказываемые в хибарах Кольца.

Нэй понял, что к чему, сравнив медальон великана с экземпляром из коллекции смотрителя. Хитиновая трубка, темно-красная спираль… В детстве он и сам играл с подобной побрякушкой. Вторая была у его матери, и, настроив раковины, они передавали друг другу сообщения на расстоянии. Уже после смерти мамы десятилетний Георг был разбужен шепотом, звучавшим из осиротевшей раковины.

«Найди Уильяма Близнеца», — говорила мертвая мать ошеломленному мальчику.

Тоненький свист отвлек от воспоминаний.

Длинный болт крепостного арбалета впился в глину.

— Вот ублюдок, — шикнула Лита. — Змеюка рогатая!

Они двигались стайкой от бухты. Голем, как щит, маршировал впереди. Нэй, Лита и один из черных, парусных дел мастер по имени Эмек, жались за широкой спиной глиняного человека. Болты впивались в грудь и голову голема. Застревали, топорщились иглами речного дикобраза. Отшельник стрелял, притаившись на вершине башни.

Команда преодолела половину пути, когда, по-видимому, у смотрителя закончились боеприпасы. Сгустки тумана рыскали по пустырю, будто души мытарей, скрипел на ветру лес, обагренный светом мощных ламп. Внезапно красное око погасло.

Голем извлек из плоти занозы болтов и передал колдуну. Нэй сунул смертоносный пучок в походную сумку. Дал указания матросу, потянул за нити. Вийон сновал по плечам.

Здоровяк Эмек плечом выбил дверь, голем первым ввалился в комнату под куполообразной крышей маяка, но его помощь не потребовалась.

Частое испуганное «ффамп-ффамп» доносилось из-за кровати. Смотритель забился в угол, его трясло. Сопли обильно струились из ноздрей, словно это холодное и липкое вещество, заменявшее ему мозг, вытекало наружу.

Удивительно, однако все, что испытал Нэй, взглянув на убийцу стольких речников, была брезгливая жалость.

— Не троньте нас, — гнусавил отшельник, прикрываясь разряженным арбалетом. — Оставьте нас в покое.

«Любопытно, — подумал Нэй, — это проклятые места порождают безумцев или безумцы отравляют тьмой Реки и сушу?»

— Именем Гармонии, — провозгласил колдун.

Лита, прерывая, подлетела к смотрителю и пнула что было сил между ног.

— А девица не промах, — сказал довольный матрос.

* * *

План сработал. Пегий альбатрос рассказал Лите, что лодка приближается к острову, к призывно мигающему маяку. Ветхая, ощетинившаяся наростами набойная ладья словяков. Такой управляли обычно шестеро дюжих гребцов, но орудовавший веслами гигант справлялся в одиночку.

Он проигнорировал неподвижный, вытянувшийся в направлении дрейфа когг и причалил к каменистому берегу гавани.

Крюк волочился по земле, чертя прямую линию. Моросил противный дождь.

Красный демон в отблесках ламп. Покатые плечи, шишковатый череп. Бивни, вплетенные в накидку, ставшую броней. Кожаный фартук, расшитый бобровыми пластинками. Сложно было представить, что именно к этому слитку мышц и ненависти обращался, вцепившись в раковину, смотритель: «Милый, беги, забудь меня, это засада!»

Милый?

Гигант пер буйволом к маяку.

Нэй скорчился за перевернутой лодкой.

Первая нить соединяла его с Вийоном.

Две другие сплетались вместе, трепетали в такт с жилкой на виске колдуна. Пот струился по худому лицу. Пальцы сжимали рукоять арбалета.

Рыбак вышиб дверь, шагнул в пристроенный к маяку домик. Здесь после кровавых дел зверь становился для свихнувшегося смотрителя нежным и ласковым. Как они познакомились? Как получилось, что даже у таких существ есть пары, а Георг Нэй за все годы не нашел никого, кто разжег бы пламя в душе?

За годы, прошедшие с того дня, когда тьма поглотила голубые глаза возлюбленной…

Нэй, горбясь, побежал к западной стене домишка.

Ему не нужно было заглядывать в окна. Вийон, схоронившийся на полке, передавал четкую картинку: комната, освещенная свечными огарками. Расположившаяся на кровати Лита. Она улыбается, привечая великана. Сумерки скрадывают недостатки Нэева мастерства.

Тень рыбака накрывает Литу. Девушка протягивает великану подарок: отрезанную голову смотрителя. Белокурые волосы слиплись от крови. Остекленевшие выпученные глаза встречаются с мутными глазками рыбака. Лита сама похожа на фурию, демонессу.

Крик боли исторгается из черных недр гиганта.

Лита хохочет, а рыбак не видит ничего, кроме головы любовника. Не замечает привязанный под потолком бурдюк. Аккурат над лысой макушкой.

Он бьет крюком. Стальной клюв прошибает лоб Литы, сминает черепную коробку, разбрасывает по постели мозг. Рыбак рубит снова и снова, пока Нэй распрямляется в окне и наводит мушку на притороченный бурдюк. Вийон соскальзывает с полки. Сплетенные нити отпущены и тают, тает искореженный труп Литы, исчезает отсеченная голова. Настоящая Лита в башне подмигивает связанному смотрителю. Зря она критиковала созданную Нэем тюльпу: «И это я? Ни капли не похоже! Что у меня с носом? Почему он такой кривой? Ты ослеп, Георг Жаба Нэй?»

Но Нэй не старался сотворить шедевр, он сыграл, положившись на полутьму и гнев убийцы.

Выпущенный из арбалета болт пронзил замшевый мешок. Переливающаяся жидкость хлынула на лысину великана. И воспламенилась, соприкоснувшись с кожей. Голубой огонь объял громадину.

Вийон теплым комочком устроился под сюртуком отступающего колдуна. Из маяка высыпали матросы. Абордажные сабли нацелились на крыльцо дома, в окнах которого мерцало синее зарево.

— За Томаса! — крикнул Сынок. — За Гармонию!

Дверь распахнулась, и полыхающий рыбак выбрался на порог.

Он ревел, охлопывая себя пятерней, крюк в правой лапе рассекал воздух. Нэй спустил курок. Болт срикошетил от бобровых пластин. Затуманенный болью и яростью разум повел великана на речников.

Черные оробели, они рассчитывали схлестнуться с умирающим противником, но рыбак не торопился на тот свет.

— Ко мне, голубок! — Нэй отшвырнул арбалет и обнажил шпагу.

Гигант крутил непропорционально маленькой головой, губа, украшенная крючками, оттопырилась. Зубы в пасти были заточены камнем, намекая, что не одним лишь грабежом жил монстр.

Крюк нарисовал дугу.

Сынок отпрыгнул. Замешкавшийся матрос взвыл, схватившись за освежеванную кисть. Дождь гасил пламя. Шкура рыбака вздулась пузырями, накидка исходила дымком. Он топал ногами и бил, бил, бил крюком. Эмек подскочил сзади — рослый негр едва доставал темечком до подбородка великана. Сабля скользнула по широкой спине. Лезвие чиркнуло о броню, не причинив рыбаку вреда.

Рыбак сделал шаг назад и придавил Эмека своей тушей к кирпичам домишка. Он присел на корточки, вытянулся резко во весь рост. Бивни и ракушки разорвали эбонитовую кожу Эмека. Из вспоротой глотки хлынул алый поток. Матрос обмяк, ловя разодранным ртом капли дождя.

Сынок — обе разрозненные половинки физиономии соединились в гримасе ужаса — махал саблей, уклоняясь от страшного крюка. Нэй потянул за нить, формируя невидимый купол, и устремился к рыбаку.

Но и здесь дождь встал на сторону убийцы. Струйки воды, стекая по лицу и одежде, выдавали невидимку. Дюйма не хватило крюку, чтобы чмокнуть Нэя в висок. Колдун кубарем полетел по камням. Вийон воткнул коготки в грудь, предупреждая. Нэй перекатился. Крюк брызнул грязью рядом с головой.

Повторный удар пришпилит Нэя к земле.

Упущенные нити заклинаний бесполезно болтались.

Отсрочив гибель — надолго ли? — речники атаковали гиганта. Нэй покрутился в поисках шпаги, не найдя оружия, выхватил первый попавшийся пузырек и метнул под ноги великану. Серебристые искры были способны разогнать туман, но сейчас лишь населили тенями пустырь и стали прощальным салютом для коренастого негра: крюк проник в живот матроса, вытащил гирлянды фиолетовых кишок. Предсмертный хрип разнесся по поляне… захлопали крылья…

Нечто белое спикировало сверху. Оседлало лысину рыбака. Будто живая шапка, по которой великан заколотил свободным кулаком.

Птица — осенило Нэя.

Колдун поднялся, отплевываясь.

Рыбак сорвал бьющуюся в агонии чайку и бросил на землю. Но вторая птица рухнула камнем с дождливых небес.

Нэй обернулся. У подножия маяка стояла Лита. Руки разведены крестом, веки сомкнуты. Ладная грудь вздымается и опадает.

«Давай, девочка!» — призвал Нэй.

Уже три чайки метались вокруг рыбака. Клевали, отлетали, чтобы вновь напасть. Нижняя губа убийцы отвисла, бренча украшениями, в щеках образовались дыры. Кровь текла по накидке и фартуку. Крюк распорол подвернувшуюся чайку, впечатал в лужу. Мстя за смерть сородича, молодая птица спикировала на плечо великана и клюнула в глаз. Рыбак споткнулся, накрыл ладонью глазницу. Клюв растерзал левое веко и погрузился в зрачок. Как чешуйчатую добычу из лагуны, чайка вынула из глазницы болтающееся на пуповине нерва глазное яблоко.

Лита оскалилась и издала птичий крик, полный радости и злобы.

Ослепленный рыбак упал на колени.

Перья прилипли к запрокинутому лицу.

Он звал. Не бога, не дьявола — своего любовника звал, рыдая от бессилия.

Чайки упорхнули, забрав кусочки мяса, волокна мышц.

Крюк валялся в грязи. Рыбак загребал лапами, будто хотел обнять кого-то очень любимого.

Нэй подошел, остерегаясь этих длинных обезьяньих конечностей.

Стиснул в кулаке три арбалетных болта.

— Именем… — начал Нэй, но, передумав, облизал пересохшие губы и заключил: — Просто сдохни.

Пучок болтов втиснулся в пустую глазницу. Чавкнуло.

Рыбак рухнул лицом вниз, вгоняя собственным весом наконечники в умерший мозг. Одновременно зазвенело разбившееся стекло, и что-то тяжелое приземлилось у башни. Хрустнуло костями, искореженным позвоночником.

Ффамп!

Лита выругалась витиевато. Возле косматого маяка лежал единственный обитатель острова. Связанный бечевой отшельник смотрел на рыбака не мигая. И черт бы побрал Нэя, если глаза смотрителя не были полны любви.

* * *

На этот раз голем сумел подвести когг к атоллу. Кольца суши с гнойниками вулканов грелись в лучах полуденного солнца. Было тихо, лишь легкие волны шептались, омывая кораллы. Интенсивно-голубое небо накрыло праздничным куполом острова. Туман сгинул, части страшного плота либо опустились на дно, либо уплыли по течению. Лишь деревянный лев высовывал из воды косматую голову, провожая взором визитеров.

— Они здесь? — спросил Нэй.

Лита сдавленно буркнула и указала на промоины среди камней. Фигуры тут и там. Почившие капитаны, штурманы, матросы. Боцман с поеденным крабами лицом. Томас с полуоторванной челюстью, свисающей, как сломанное забрало шлема.

Призраки ждали.

Лита и Нэй шли по неровному всхолмью, по каменному хребту, возвышающемуся над зеленой от водорослей мелью. Их вел Вийон. Ласка принюхивалась, подметала хвостом оголившуюся породу.

Нэй чувствовал, что они близко, почти у цели.

И Лита чувствовала, не прибегая к колдовству. По тому, как заерзали в бочагах призраки, по мурашкам на спине.

Атолл заканчивался одиноким деревцем. Так показалось сперва, но, вскарабкавшись на камни, Лита поняла, что перед ними нечто рукотворное. Как плот рыбака, но созданное гораздо раньше.

Нечто древнее, оставленное людьми — или не людьми, — населявшими атолл давным-давно.

Из зигзагообразной щели в рифе рос четырехфутовый коралл, черный как ночь, черный, как раковина, которой он был увенчан словно короной. Огромная раковина — Лите не доводилось сталкиваться с подобным. В отверстый зев могла вместиться ее голова. Наружный слой покрывали шипы величиной с мизинец. Внутренний переливался и блестел. В раковине, как моллюск, гнездилась осязаемая живая тьма.

Лита инстинктивно прижалась к Нэю. Ощутила его напрягшиеся мускулы. Вийон тыкался в ухо колдуна, теребил мочку, шептал. Капитаны и матросы синхронно выпростали руки и указывали на черный… «Алтарь», — подумала Лита.

— Что это? — спросила она, с неприязнью рассматривая артефакт прошлого. Тишина стала пугающей. Штиль — зловещим.

— Духоловка, — ответил Нэй, механически поглаживая Вийона по холке, — я читал в бестиарии Дардона и Гвиди. Ловушка для духов. Ее использовали, чтобы приручить или усмирить неупокоенные души.

— А для чего ее использовал рыбак?

— Возможно, — сказал Нэй, вытаскивая шпагу из ножен, — рыбак ничего не знал о раковине. Но именно она не давала его жертвам уйти с атолла. Привязывала к этому месту.

Зазевавшаяся Лита вздрогнула, заметив, что призраки подошли вплотную. Теперь они стояли вокруг. Землистые, осклизлые, разбухшие под водой. Истерзанная крюком плоть отворялась рытвинами. У некоторых были обглоданы кости. Иных жарили на костре.

— Уничтожь, — простонал Джорди Каллен. — Отпусти нас.

У него не было глаз, но изъеденное лицо выражало мольбу.

Лита перевела для Нэя с языка мертвых.

В искривленных каналах журчали ручьи.

Нэй ударил по кораллу сапогом, намереваясь скинуть его с обрыва. Шершавый ствол накренился. Жемчужина тьмы пульсировала в раковине.

А в пустых глазницах Джорди Каллена пульсировало предвкушение.

— Еще, — прошелестели мертвецы. Они льнули к живым, обдавая запахом разложения.

Лита отстранилась, не желая прикасаться к эфемерным силуэтам.

Нэй пнул опять. Коралл зашатался, готовый выпасть из гнезда, как гнилой зуб из десны.

Тьма окуривала духоловку. Тьма гуляла по лицам капитанов и матросов. Они улыбались, демонстрируя черные резцы.

— Постой, — выдохнула Лита.

Нэй оглянулся, озадаченный, с занесенной над кораллом ногой.

Лита смотрела на ухмыляющегося алчно Джорди Каллена. Всматривалась в его глазницы, как в иллюминаторы. И узрела, будто мигом спала пелена.

Внутри вычищенных дыр бушевал шторм. Волны накатывали друг на друга, но это была не вода. Увиденная Литой Река состояла из черных и гладких угрей. Они ползали и копошились там, в преисподней черепной коробки. Миллиарды извивающихся рыб. Мрак был соткан из длинных тел. Он жаждал вылиться наружу, в наш мир, и пожрать все: лживый штиль, ясное небо, Реки и сушу.

Мрак использовал плененные души, чтобы убрать последнюю преграду на пути. Зло, прикованное к атоллу. Отравившее рыбака и смотрителя абсолютное зло.

— Стой! — воскликнула Лита.

Она не почувствовала, как Нэй снял слезинку с ее щеки.

И таращилась на Джорди Каллена, который больше не притворялся Джорди Калленом. Лица призраков оплыли и вытянулись, из распахнувшихся пастей лезли угри, точно языки, лакающие воздух, облизывающие прозрачные рыбьи зубы мертвецов.

— Еще одна ловушка, — проговорил Нэй, мрачнея. Он понял, как близок был к пропасти. — Духоловка удерживала не только жертв кораблекрушений. Те, кто установил ее, стреножили демонов, царивших на рифах.

— И мы почти освободили их. — Лита дрожала.

— Если бы ты не догадалась… — Нэй не стал развивать мысль. Обхватив ладонями колючую раковину, он возвращал алтарь в горизонтальное положение. Призраки рычали и выли, когти полосовали пустоту. Угри вылезали изо ртов, разрывая связки, ломая челюсти, откидывая пустые головы мертвецов за спины, как капюшоны. Но духоловка не позволяла им причинить вред живым, и все, на что они были способны, — взывать к Лите, просить ее остаться с ними навсегда, стать новым рыбаком и удить рыбу; тут хороший клев, говорили они, хороший улов.

Они царапали камни и кричали вслед уходящим по склону людям:

— Выпустите нас, выпустите, выпустите!

* * *

Чтобы подсластить новость о смене курса, Нэй разрешил экипажу отдохнуть. Полная луна бороздила великую реку небес, освещала глиняного рулевого. Лита подлатала голема.

Команда когга сократилась до двух человек: Сынка и черного матроса с раненой рукой. Речники пили на камбузе ром, плескали под ноги тягучий напиток, чтобы он смочил доски — поминали ушедших. Сынок подливал Лите и не сводил с нее влюбленных глаз. Нэй не сомневался, что эта девица постоит за себя в компании мужчин.

Запершись, он медленно разделся.

«Каллен» шел на запад.

В голове Нэя хранилась карта, принесенная из храма Чрева Кита. Карта, которую дал ему мертвый, занявший тело Литы Уильям Близнец.

Когг шел к острову железных повозок, работающих от молний.

И Нэй не знал, кто из пассажиров судна вернется в Полис живым.

Настороженный Вийон наблюдал за хозяином. Ныли ссадины. Стихи из книги никак не усваивались.

Через час угрюмой борьбы с поэтическими строками в дверь постучали. Нэй потянул за нить прозрачности и увидел покачивающуюся Литу. Захмелевшую, вздернувшую носик, подбоченившуюся.

— Не прикидывайся спящим! — заголосила она. — Ты ведь наврал, да? Маринк не посылал тебя к северным рекам? Ты изначально планировал продлить маршрут?

Нэй молчал, и Лита, поколотив дверь ножкой, удалилась.

Ему было горько оттого, что не он, не его фамильяр, а какая-то плебейка встала меж миром живых и вечно кипящей Рекой по ту сторону.

Гордость… чертова гордыня, на которую вечно указывал учитель.

— Ты должен моему отцу целый флот! — Голос Литы доносился из висящего на бимсе амулета. Раковину смотрителя Нэй забрал себе, а второй опрометчиво поделился с девицей. — Чтоб тебя кракены сожрали!

«Цыц!» — Нэй стрельнул пальцем в тут же заглохшую спираль.

Когг скрипел на волнах.

Нэй думал о тонкой стене меж мирами и о тьме снаружи всего.

Три нити сплелись воедино.

Подложив подушку под голову, Нэй глядел на появившуюся в углу тюльпу.

Созданная им девушка сидела смирно и безропотно улыбалась, а медовые волосы ниспадали на плечи и белую шею.

Такой — покладистой и покорной — Лита нравилась ему гораздо сильнее.