Хроники Анклава 3: Иллюзия Вечности

Максим Вячеславович Лакомский, 2020

Предсказанный Анклавом Катаклизм начался. Глобальные катастрофы и ядерная война целиком изменили облик планеты, а остатки армий человеческих государств продолжают бессмысленную вражду между собой, в то время как бесчисленные Легионы вернувшихся на Землю Великих Первых истребляют каждого человека на своем пути. Целью интереса выживших земных наций становится российская Сибирь – наиболее уцелевший из регионов планеты. Тем временем старые и новые члены Анклава наконец-то воссоединяются и продолжают поиски источника спасения для всех землян. Мозаика из кусочков всех произошедших событий начинает складываться в полноценную картину, но выглядит она еще более пугающей, чем даже Анклав себе представлял. Хватит ли героям решимости и ума для участия в игре со столь высокими ставками? Или же этой истории суждено завершиться абсолютным концом всего Мироздания?

Глава 12: Создавая Рассвет

Двадцать второго сентября две тысячи двенадцатого года мощный электромагнитный импульс, порожденный выбросами на Солнце, поразил Землю. Невиданное ранее северное сияние отключило практически всю электронику на планете. За несколько часов мир окутала тьма. Тьма в душах людей, копившаяся веками, выплеснулась наружу и обратила все города и страны в анархию. Так продолжалось сутки. Многие погибли за это время. Так начался Армагеддон.

Стихийные бедствия, уносившие все больше и больше жертв, к моменту перед солнечным ударом достигли такого масштаба, что правительства всех ведущих стран решили: отрицать события нельзя, пришло время готовиться к худшему. Большинство прогнозов сошлись в едином мнении: единственным более-менее пригодным для выживания местом во время Катаклизма будет являться территория южной Сибири, находящейся внутри Российской Федерации. Предшествовавшие переговоры «G20» во Владивостоке, проходившие с шестое по восьмое сентября, ни к чему не привели. Все страны хотели спастись. Каждый хотел выжить. Никто не хотел идти на уступки. Мир вступил в новую эру холодной войны, где каждый стоял сам за себя. Через сутки после отключения большей части электронных устройств, когда вся разведка, все радары и средства защиты были мертвы, а города запылали огнем мятежей, ситуация полностью вышла из-под контроля.

Мир был обречен, и все понимали это. Но людей, его населявших, было много. Слишком много, чтобы укрыться на маленьком клочке земли. И ни одна из сторон не хотела его уступать. Несмотря на импульс, часть электронных технологий все же удалось сохранить в рабочем состоянии. Несколько десятков ядерных ураганов пронеслись по крупнейшим мегаполисам Земли. Количество претендентов на места в сибирский «Ковчег» было сокращено. Конец Света наступил согласно нашим ожиданиям. Неизвестно, кто выпустил ракеты первым. Да и не важно. Количества взорванных боеголовок было недостаточно, чтобы полностью уничтожить поверхность планеты. Стиранию подверглись лишь очаги человеческого обитания. Одним из результатов обмена ядерными ударами стало усиление уже запустившейся цепной реакции внутри Земли. Начались серьезные землетрясения, извержения вулканов, ураганы и бури. На границах тектонических плит появились гигантские разломы. Взрыв Йеллоустоунского вулкана поднял большое количество пыли в атмосферу, а вкупе с радиоактивными осадками она затмила Солнце. Второй взрыв, произошедший на месте, где ранее существовала Гренландия, создал огромные цунами. Всемирный потоп, сопровожденный массовыми сдвигами земной коры, поглотил огромную часть суши. Великобритания ушла под воду. США практически полностью перестали существовать. Обугленную и зараженную гамма-излучением Европу скрыл океан.

Но это было лишь началом. Двадцать первого декабря две тысячи двенадцатого года, когда Солнце и Земля выстроились на одну линию с центром галактики, когда первые лучи света поднялись сквозь тонны пепла над полуостровом Юкатан, пришли Они. Вернулись, спустя тысячелетия. Как и предсказывали Майя. После заточения вне времени и пространства, за краем всех известных Планов Бытия, в Вечной Пустоте и первородном Хаосе, Они возвратились.

Великие Первые пришли на Землю. Человек, погрязший в собственном безумии, лишенный источника своей гордости — технологии, погибавший под ударами стихий, не смог Им сопротивляться. Сотни тысяч ужасных существ, спустившихся из разверзшихся небес, впадин и морей, заполонили истерзанную планету.

Но через некоторое время эффект Блэкаута прошел. К людям вновь вернулось их оружие. Вышедшие из укрепленных укрытий остатки армий различных государств слились в неистовой схватке друг с другом и с гостями из иных веков за последний оазис жизни — за южную Сибирь.

Сколько времени уже прошло… А что такое время? Как нам его расценивать? Как принимать этот призрачный термин?

Под ногой хрустнула ветка. Иссохшая плоть елового растения раскололась. Если бы не это, я бы не отвлекся от своих размышлений и не обратил внимания на лежавший впереди труп. Кабан. Уже давно тут. Догнивает. Странно, что падальщики не сожрали. Значит, в этом районе никого нет. Клубы белесого тумана струились на многие сотни метров вокруг, охватывая некогда великие столбы елей. На некоторых еще оставались иголки. Разумеется, это уже была не та прекрасная зеленая хвоя, которую мы помнили. Ответом на загадку «в любой сезон единым цветом» теперь, скорее, являлось небо. Серое, набухшее, безжизненное… Как и вся планета.

Ветки на останках деревьев пришли в еле заметное движение, и несколько иголок упало на меня. Сквозь мою экипировку почувствовать слабый поток воздуха было сложно. Туман медленно двигался. Концентрация его была разная: в небольших впадинах и ямках он лежал густым слоем, словно жидкость, а выше метра над уровнем почвы капельки воды уже растворялись.

Утро потихоньку стягивало с себя нежное ночное покрывало и начинало ворочаться. Кто-то считает, что самое холодное время — это ночь. Это неверно. Самое холодное время — утро: вечером, когда солнце заходит, земля еще теплая и остывает, ночью она постепенно охлаждается, и только к утру вся полученная за день температура уходит. Именно та часть суток, когда Солнце еще не взошло, но небо уже начинает светлеть — самая зябкая. Мох зашевелился и из него вылез маленький черный жучок. Не заметив меня, насекомое продолжило свою вылазку за пищей. К счастью, эту часть суток я уже пропустил. Теперь температура росла. Градусов десять уже, наверное. Поднимется максимум еще на один. Сойдет, неплохо.

Метров через двести показались явные просветы. Хотя, конечно, просветами называть их следовало бы раньше, когда лес стоял густым за счет растительности, но это слово уже было мне привычным. Впереди раскинулась опушка, причем очень большая. Даже нет, скорее — поле.

Присев, я скинул рюкзак на жухлую траву, открыл его и достал подзорную трубку. Своего цифрового бинокля я лишился на последнем задании — выпал, когда пришлось сматываться. Из дома взять новый забыл. А по дороге сюда наткнулся на поврежденную артиллерийскую установку. Благодаря нехитрым мародерским манипуляциям, с нее я и стянул уцелевший прицел для наведения. Его кратности мне было вполне достаточно, а то, что на один глаз — не беда. Зато конструкция крепкая: пушка, ведь, когда стреляет, там такой удар происходит… Оптика — дело тонкое. Обычная сбивается легко, и тогда грош цена такому прибору. А на эту трубку хоть свой прибор положи. Хрен что ей станется. В разумных пределах, конечно.

Поле оказалось деревней числом около десятка домов. Старые деревянные хибарки, покосившиеся колышки прогнивших заборов. Колодец по центру селения означал, что вода у жителей была. Вчера вечером я наткнулся на небольшой ручеек, бивший из скал на склоне холма. Вполне возможно, с ним и связан этот колодец. Показатели дозиметра тогда доверия мне не внушили. Здесь, на границе чистых районов, радиоактивное загрязнение уже начинало встречаться.

Вокруг деревеньки разрослось много густой, ростом по пояс, желтоватой травы — еще не загнила, но скоро тоже умрет окончательно. Стекла в окнах либо отсутствовали, либо еле держались из-за разразивших их трещин. Света нигде видно не было, дыма тоже. Первые признаки обитания можно было откинуть. На слух — только холодный ветер гулял, да заржавевшие петли калитки в палисадник поскрипывали. Я подошел поближе, до первого дома оставалось около двадцати метров. Еще раз прислушался и внимательно осмотрелся. Идти можно только крадучись — если где-то притаился противник, он тут же убьет тебя при обнаружении. На засаду не очень похоже, но черт его знает…

Домов здесь было восемь — двое больше остальных, и с той стороны, откуда я вышел, они загораживали друг друга, вот и подсчитал неверно навскидку. Мародеры хорошо поработали — битые стекла, наверняка, их рук дело. Некоторые двери были выломаны. На центральной дороге валялось несколько гильз — автоматных, а чуть дальше и парные от дробовика. С винтовками сюда пришли грабители — за странствия они вполне могли где-нибудь найти себе подобное оружие. Двустволка, скорее, принадлежала старожилам. Осмотрев две хибарки справа, я не нашел ничего интересного. Все вынесли. А вот по соседству, на стенах внутри, бордовым пятном виднелась старая засохшая кровь. Тел или кусков, разумеется, не было. Все растащили плотоядные. Только испачканные клочки одежды валялись по углам. Полакомились мертвечиной явно после нападения. Ветер продул деревянные комнаты насквозь, запах давно испарился.

На улице я вновь хорошенько осмотрел окружавшее пространство. Через трубу изучил местность вокруг опушки. Глухо, как в тайге… Где я, собственно, и находился. В самом ветхом сооружении наткнулся на пару банок с консервированными огурцами и мешок с картошкой. Эх, было бы время — поел бы корнеплодов, а так только несколько маленьких огурчиков отправились в желудок. Халявная еда — это круто. На печке нашел дешевую пластиковую зажигалку. Значит, связь с внешним миром у этого места имелась. Это уже хорошо. Цивилизация должна быть неподалеку. Лишняя зажигалка никогда не помешает.

В центральном доме осколков валялось больше всего — все крыльцо усеяно, словно кто-то специально их разбросал. В качестве сигнализации — отличный способ. Даже мне не удалось прокрасться без шума, как ни старался. В прихожей жизнь отсутствовала, смерть тоже. Продвигался я медленно, вслушиваясь в пустоту. Что ненавижу в старых домах, так это скрип досок. Каким бы ты «ниндзя» не был, ничего не поможет, когда пол под ногами гуляет. Люблю отечественный укороченный автомат за его размеры. Игрушка и мощная, и скорострельная, и магазин большой. Конечно, в отличие от старшего, полноценного собрата, оптику к нему не прикрутишь, да и подствольник не закрепишь, зато размер и вес меньше. Предпочитаю удобность и легкость мощности и точности там, где это возможно.

— Нет здесь никого, все уже умерли, иль ушли. — Произнес кто-то басом у меня за спиной.

Мурашки окутали все тело уже на развороте, когда мужчина оказался в области поражения ствола.

— Не стреляй. Я тебе ничего не сделаю. Смотри сам, оружия нет.

— А ну-ка, крутанись вокруг!

Незнакомец, стоявший у входа, повернулся на месте так, чтобы я смог осмотреть его со всех сторон. Действительно, снаружи ничего из средств убийства не наблюдалось. Одежда на нем была ни то, чтобы очень легкая, но и спрятать там тоже было что-то сложно — тонкий серенький свитер и темно-коричневые брюки советской эпохи, даже стрелочки проглядывались.

— Тебя как звать? — Спросил я.

— Алексей Степанович.

— Что ты делаешь здесь?

— Дочку свою искал… Наташеньку, хотел извиниться перед ней. Убежала она, я действительно тогда виноват был, соврал ей.

— Ясно. Это место знаешь, проверял?

— Да. Бывал уже в этом доме не раз, да и в остальных тоже. — Сорокалетний отец махнул рукой в сторону улицы.

— Что-нибудь интересное нашел?

— Нет, все вынесли давно уже. Только вот, надо погреб проверить здесь. Он закрыт накрепко. Взрывчатки, какой, часом, нету?

— Есть. Только тратить впустую не охота.

— Помоги с дочкой, а? Мне найти ее надо, извиниться…

— Думаешь, она могла спрятаться там? Может быть. Сильно поссорились?

Что-то в этом госте мне не нравилось, что-то было очень странным, только вот причину этого волнения по отношению к нему я пока не уловил.

— Да. Я ей про мать солгал, якобы умерла она. На самом деле, к другому ушла. А Наташка записку старую нашла, я ее хранил…

— Зря. Надо было лучше прятать.

— Какая у тебя взрывчатка?

— Граната, оборонительная.

— Сойдет, должна пробить крышку. Она просто из толстого слоя дерева, но там металлический засов, крепкий, держит ее. Руками не выломать, петли тоже хорошие.

— Ты с собой хвост не привел?

— Нет, можешь не беспокоиться. Ни тварей, ни людей.

— Хорошо, — Доверять этому человеку не очень хотелось, он мог меня пришить в любой момент, потому и ствол с него не сводил, но помочь надо, — Пойдем.

В дальней комнате, как и сказал Алексей, в полу находилась деревянная крышка. Несколько раз дернув за ручку и убедившись, что так ее не открыть, я свесил автомат на ремне и начал копаться в рюкзаке. Граната у меня была только одна, да и использовать ее нужды не представлялось, а все места на разгрузке забиты либо магазинами, либо иными необходимыми вещами. Перерыв свои пожитки, я нашел старую, помятую пачку сигарет. Ту самую, с Охты. Четырнадцать штук. Неплохо. Давно уже забыл про нее, так и болталась среди снаряжения с тех самых пор, как покинули берега речки.

— Душно здесь… Скоро еще хуже станет. Не люблю такое. Пойду наружу, там гораздо легче сейчас.

— Сходи на северо-восток поселка, проверь, нет ли там кого-нибудь. Оружия не дам, уж извиняй, сам понимаешь. — Сказал я вслед вышедшему из комнаты мужчине.

Действительно, дышать становилось тяжелее. Ветра почти не стало, а туман медленно наползал. Еще совсем легкий, но влажный. Это я заметил, когда вышел из времянки, в которой овощи нашел. Были у меня знакомые, им тоже только свежесть подавай. Воздух в этой безоконной комнате с прикрытой дверью мариновался долго, и духота стояла не слабая, вентиляции никакой.

Заправив рюкзак и повесив его обратно на спину, я отсоединил чеку, разжал и аккуратно кинул гранату, бросившись к выходу. Когда прыгнул со стекла на дорогу, ударная волна уже разорвала стену дома и разворотила половину крыши. Поднявшись с колен и отряхнувшись, Алексея я нигде не заметил.

— Ле-ха!.. Степанович!

Никто не ответил. Странно, куда он делся? Выстрелов, криков или рыков я не слышал, а шанс того, что они совпали с моментом взрыва — минимальный. Рискну. Сначала проверю подвальчик, а затем пойду искать этого хрена. Уж больно мне самому стало интересно, во что я вложил свои последние взрывоопасные инвестиции, и какой с этого выпадет процент.

Зашел я с той стороны, где раньше стояла несущая стена, идти через главный вход — самоубийство. Дом и так еле держался, а тут еще крыша на башку свалится и похоронит под грудой бревен. Кое-как освободив проход в лаз, я достал из разгрузки фонарь и посветил внутрь. Глубоковато для погреба. Метра три, минимум. Лестница валялась внизу, откинуло взрывом.

— Есть там кто живой, а?

Подождав с минуту, я выкрикнул еще раз, громче, ведь контузию человек в два счета мог получить. Конечно, можно было кинуть вниз светошумовую гранату, чтобы обезвредить возможного противника, ну а если там девчонка? Рисковать — опасно, что и следует из значения данного термина. Тем не менее, я положился на удачу. Подтянув респиратор с шеи на лицо, вслушался еще раз и прыгнул в проем. Если бы глубина была больше, или видимость хреновая — мог и ноги сломать, упав на какую-нибудь дрянь, вроде старого мусора. С такими джампами вообще надо аккуратным быть.

И вот, при приземлении, мозг, наконец-таки, сообразил: «Он совершенно бесшумно подошел ко мне через россыпи стекол! Не было ни единого звука!».

Когда ты вдруг улавливаешь проколы или нестыковки в действиях подозрительных лиц, особенно, если только этого и ждал, то сразу становишься максимально готовым к любой негативной реакции с их стороны на твой драгоценный организм.

Зря сюда полез. В одной руке фонарь, другой перехватил автомат. Подвальчик бетонный, что странно для деревянного дома в глухой таежной деревеньке. Зато такой фундамент объяснял, почему от гранаты не разворотило все сооружение. Сырость, множество грязных плесневелых разводов на стенах, какие-то ящики со стеклянными банками и картошкой… На деревянном столе, рядом с пепельницей, стояла старая здоровенная радиостанция. Таких я уже много повидал, военная модель. Радиус обхвата около тридцати пяти — сорока квадратных километров. А вот за самим столом, облокотившись на него и сидя на стуле, догнивал труп. Я-то думал, что это прогнившим съестным так воняет, а то вместе с сыростью хрен поймешь. Частично разложившийся серый свитер и коричневые брюки советской эпохи украшали тело.

На лице и в душе у меня проступила легкая улыбка. Посмотрев, на всякий случай, наверх, я подошел к столу, оттащил тело в угол и сам сел на стул.

— Извини, дружище, похоронил бы тебя, но сам видел, что вокруг творится, да и ты уже ушел… Помогу, не волнуйся, тебе нельзя. — Произнес я вслух, обратившись к трупу.

Достав из рюкзака флягу, сделал несколько глотков, положил обратно, взял сигарету и прикурил той зажигалкой, что нашел в деревне. Зачем свое топливо тратить? Радиостанция работала — под столом стоял автомобильный аккумулятор, видимо, от грузовика, раз столько времени смог продержаться. Вероятно, Алексей заряжал его незадолго до Катаклизма. Прослушав однообразное шипение эфира и, настроив передатчик на волну «двадцать три тридцать два», я начал вещание:

«Внимание всем! Говорит лидер Анклава, полковник Дориан Грей! Повторяю! Внимание всем! Говорит лидер Анклава, полковник Дориан Грей! Если вы меня слышите, отправляйтесь на Восток! На Восток! Сто пятьдесят километров! Следите за сигналом! Я буду выходить в эфир при первой же возможности! Следите за сигналом! Это касается всех выживших! Мы предоставим вам кров, еду и защиту! Повторяю, всем выжившим, идите на Восток, за сигналом! Сто пятьдесят километров! Сто пятьдесят километров! Да, кстати… Наташа! Если ты меня слышишь… Твой отец, Алексей Степанович, просил передать, что это была его вина! Он извиняется, посмертно! Полковник Дориан Грей, Анклав. Конец Эфира».

Итак, дело было сделано. Голос я подал, маяк надежды для тех, кто услышал, вновь загорелся где-то на горизонте. Минус подобного саморетянства — теперь вся округа, имевшая рации и прослушивавшая эфир, узнала о том, что я где-то рядом. Частота же не защищенная, слушай — не хочу. И мародеры, и, что гораздо хуже, военные всех стран могут начать за мной погоню. К счастью, вторых, по последним известным мне разведданным, здесь не присутствовало. Битвы шли в иных местах… В основном — на севере и юго-востоке. Если раньше Сибирь была сердцем материка, то теперь им остались лишь ее южная и восточная части, да и те — своеобразный полуостров, с запада, севера и востока окруженный большой водой.

Через час я уже шел в двух километрах от деревеньки. Дома расскажу Рушу и Андрею, им определенно понравится. Вот Давидовскому и будет еще один пример на его любимую тему о духах, относительно исполнения незаконченных дел и удержания в этом мире при наличии подобных. Сверившись с картой перед уходом из уютного погреба, обнаружил и ближайший «центр цивилизации» — поселок Назия. Местечко не большое, около пятидесяти домов разных размеров, больше, конечно, изб частных. Зато к ним должен был прилетать вертолет из более благоустроенных и развитых мест. Находилось это чудо советской экспансии в пяти километрах от меня. Продвигаться приходилось осторожно, повсюду могли подстерегать смертельные опасности. Один раз дозиметр завел свою прерывистую трель, и пришлось обогнуть участок аж в целых триста метров. Что могло там быть и вызвать подобное заражение, я понятия не имел. Вполне возможно, какая-нибудь небольшая «грязная бомба». Хотя каким же надо быть идиотом, чтобы заражать место, в которое ты собираешься переселиться? Все стороны конфликта старались оставить Сибирь максимально чистой и незагрязненной, пригодной для дальнейшего выживания. Негласное табу на ядерное, химическое и биологическое оружие. Если испоганят последний оазис — сами и сдохнут в нем.

К обеду я добрался до Назии. Процедура на подходе к месту бывшего обитания гомо сапиенс, с целью установления является ли оно нынешним, была стандартной: обзор через оптику и ориентирование по ситуации.

С первого взгляда стало видно, что здесь не так давно протекало сражение: разрушенные взрывами кирпичные трехэтажки, воронки на асфальте, когда-то дымившиеся кучи обугленных стен. Поселок не был разрушен полностью, но потрепало его хорошо. Процентов, эдак, на пятьдесят, я бы сказал, причем равномерно. Следы взрывов и огня ярко виднелись и вокруг, в лесах. Такие разрушения могли оставить после себя только государственные войска. Должно быть, «наши» проходили сюда с востока и столкнулись лбами с америкосами — эту догадку подкреплял выгоревший остов тяжелого западного транспортного вертолета, на окраине кирпичного квартала разнесший при падении водонапорную башню. Выживших здесь тоже, вроде бы, не наблюдалось.

При входе в городок я наткнулся на крупного одичавшего пса. Тварь была потрепана и очень зла. В глазах читалось неугасимое желание сожрать случайно забредшего на ее охотничью территорию путника. Пришлось положить конец планам зверя несколькими выстрелами из автомата. Сначала я скосил, оторвал собачке лапу, но следующие пули пошли правильно, и черепная коробка песика разлетелась по проезжей части. Нечего на меня огрызаться. Прошел бы мимо — и звука бы не поднял. Тысячелетиями человек уничтожал все известные ему формы жизни, считая себя царем природы. Якобы, все так и должно быть. При этом убийство какой-нибудь лягушки считалось незаметным, а вот смерть другого человека — высшее преступление, грех. Это неправильно. Даже не бред, или идиотизм… Не знаю, как это назвать. Жизнь — есть высшая ценность, любое ее проявление, любая ее форма, какой бы она ни была, и как бы она ни была настроена супротив вас, есть абсолют. Нет ничего важнее. Никакие моральные устои или материальные богатства не могут быть даже близко приравнены к ее ценности, не говоря уже о превышении…

Очередь из автомата взорвала небольшую бочку с топливом, чудом уцелевшую во время предыдущей крупной битвы, и разнесла на пригоревшие ошметки еще двоих обладателей облезлой шерсти. Как тогда относится к подобным вещам? Очень просто. По крайне мере, таковым оно является для меня. Если бы собаки не угрожали моей жизни, или я бы мог пройти мимо них незамеченным, я бы их не трогал. Но в данной ситуации выхода было только два: или они, или я. И сами животные прекрасно понимают это, ведь Природа живет по тем же законам. С точки зрения людской этики это плохо, но не нужно еще и усугублять дело самому, уничтожать все вокруг тебя при первой же возможности, вне зависимости от расклада сложившейся ситуации. Всегда нужно думать, прежде чем что-то делать, причем не только за себя. И я с полным пониманием беру на себя все бремя ответственности за все те жизни, загубленные за свою.

Странно, что никого из людей мне до сих пор не попалось. Дошел почти до центра Назии, а души ни одной. Даже ни одного мародера не встретилось за последние два дня. Апокалипсис, все дела, но выжившие-то должны быть. Я, конечно, люблю, когда рядом нет людей, никто не подстрелит со спины и не ушибет арматуриной, но полное их отсутствие странно. Неужели, все ушли из этого района? Похоже, заварушка, протекавшая здесь несколько месяцев назад, была настолько мощной, что всех распугала. На месте гражданских я бы тоже свалил из опасных районов, втопив педали.

— Бегом отсюдова! — Раздался дикий вопль слева, из переулка — молодой паренек выбежал на всех парах, прямо ко мне, — Валим на хрен, эта штука нас сейчас сожрет!

Дважды повторять мне подобные заявления не нужно. Учитывая, что у чувака не было оружия, да и одежда явно не приспособлена для ведения боевых действий, я ему поверил. И, как оказалось, не зря: пробежав по улице вперед, я оглянулся на ходу и увидел здоровенную тварюгу, летевшую за нами метрах в пятнадцати над землей.

Черно-фиолетовая сморщенная лысая кожа, визуальное родство общей формы тела с летучей мышью, размах перепончатых крыльев в четыре с половиной метра и три склизких щупальца, торчавших из разинутой, истекавшей ядовитой слизью пасти, говорили за себя: «Смерть вам пришла!».

Скользкая зараза попыталась спланировать и подцепить испуганного до мочеиспускания студента — очень уж вид паренька напоминал шуганного первокурсника — но я успел среагировать, сделав подсечку по ногам и сместив его центр тяжести, ударив рукой по спине: кавалер долбанулся башкой об асфальт, облив матом и меня, и летучую проказу.

Непонятная зверина что-то прохрипела сквозь щупальца, мол, «Какого черта я этого тушканчика не подцепила?!», и пошла на вираж для второй попытки. Подняв на ноги заскулившего парня, я сделал три выстрела по воздушной мишени, но пули ушли в молоко. Палить очередью было бессмысленно — и патронов у меня не так много, и не попасть уж тем более, отдача велика.

— Быстрее, впереди церковь стоит, доберемся — укроемся! — Выкрикнул я ему.

— Думаешь, эта страхолюдина не полезет в церковь?

Парень немного отошел от размышлений о боли, впитал суть и побежал за мной.

— Не думаю. Еще как полезет. А вот там и подумаю, что дальше делать. Просто, если сейчас подумать, то думать-то и некогда.

Незнакомец в мой базар не особо въехал, но сделал для себя исключительный вывод: мы находились между двух смачных булок, а эта штука способна была нас вогнать туда по самые не балуй. Я бы на его месте тоже делал то, что скажет человек в боевой экипировке и с автоматом в руках, молниеносно подаривший моему лику ощущение каменной тверди.

До церкви оставалось метров сорок, когда существо вновь пошло на заход. На этот раз молодой человек сам понял, когда надо пригнуться и, тем самым, уберег себя от смерти, удара лицом об асфальт и повторного, сокрушительного падения самооценки. Я вообще люблю воспитательные методы коммуникации с молодежью. Это мне, видимо, от моего Учителя досталось. Как он мне мозг сношал по каждому поводу… Зато теперь вот песок не жую, как этот хмырь, и из носа фонтанчики алой не пускаю.

Бестия опять прокудахтала на своем, и урок тоже осознала, хоть и со второго раза — пикировать надо до самой земли. А вот занятия в летной школе она явно прогуливала ради совокупления с партнерами — грохот и визг поднялся отличный, когда крылатая сволочь врезалась всей своей многокилограммовой тушей в фасад церкви. Лапами все-таки успела зацепиться за крышу и не упасть, а я в этот момент, вышибив входную дверь плечом со всего разгона, благо та не заперта была, ввалился внутрь вместе с попутчиком.

На входе висело зеркало для осмотра собственного внешнего вида прихожанами, вдоль стен под мозаичными окнами шли ряды скамеек, завершавшиеся парой золотых статуй маленьких ангелочков и алтарем.

— Быстро, возьми это зеркало и поставь напротив подиума для священников, приложи к чему-нибудь, чтоб держалось, найди второе в их комнате — знаю, оно там должно быть — и поставь так, чтоб стояло противоположно первому, смотрело прямо на него!

— Ты… Ты собрался этого монстра в Ад что ли отправить?

— Отсоси. Ответ отрицательный. Двойка тебе за религиоведение и мифологию: если эта штука в Аду окажется, там всем песец на яички наступит. Ты же не станешь зловредного муравьеда в муравейник отправлять? Только если на живодерню…

— Мог бы и не выражаться… Тут еще и храм к тому же. — Обидевшись, проговорил в нос мой новый знакомый.

— Мог бы, — Ответил я, повернулся к нему и одарил легкой улыбкой, — Только тогда весь кураж исчезнет.

Хлопнув парня по плечу, и прокричав ему в след «Две минуты!», отправился на улицу, гонять тварь, пока коллега, к общему счастью пока еще не калека, делал так, как я сказал. Создание тем временем кружило над куполом и думало, как поэффектней ввалиться внутрь, чтоб мы оба обделались от удовольствия его лицезреть. Завидев меня, Летун тут же попытался спикировать и царапнул каменную плитку тремя своими лапами, так как я уже сделал кувырок в сторону. На этот раз кошмар криптозоолога не удостоил меня своим ехидным гортанным бздением, деликатно промолчав.

Единственным несмертельным вариантом отвлечения твари была беготня вокруг здания. Запыхался я уже порядком, несколько раз в обратные стороны разворачивался на месте, а это неплохо по сердцу долбает. Лиловая скотинка тупила по полной программе, мне же на руку. А какой еще уровень интеллекта можно было ожидать от кальмара с крыльями? Мои навыки отлично не давали мне превратить это место еще и в кладбище, ибо летучее головоногое обладало шикарными рефлексами и гибкостью. Будь она даже на земле, я бы с трудом смог попасть в эту тварь из автомата. Убить ее в одиночку можно было, лишь остановив на одном месте. Ну и роторный шестиствольный пулемет тоже, конечно, сошел бы, но, увы, такого у меня в кармане не завалялось. Когда из стен церкви прозвучало самодовольное «Готово!», я уже подбежал к входу на последнем дыхании. «Спрячься за скамейкой!» — успел я выкрикнуть, упав плашмя.

Как и ожидал, Леталка пронеслась внутрь сооружения вслед за мной, и, растерявшись от секундной смены окружавшего ее пространства, не подцепила жертву когтями, а полетела вперед, затормозив только у алтаря. Повезло, что юный стратег предусмотрел размах крыльев черной страшилы, и та не снесла зеркала случайным взмахом. Поднявшись, я начал громко и дерзко, так, что мой голос отчетливо отразился от стен храма ярким эхом, говорить.

— Замри на месте! А то сейчас я вновь отправлю тебя прозябать остаток вечности со своими запечатанными собратьями. Посмотри вокруг, я уже открыл портал, вот они, виднеются, запертые, без сил, голодные…

Существо успокоилось, перевело безглазую морду сначала к одному зеркалу, затем к другому, и заверещало, принявшись повторять эти движения из раза в раз. Пока Летун соображал своим особо одаренным разумом, я юркнул к нему и выпустил полный магазин по тому месту, откуда торчали щупальца. Туша завалилась, немного побилась в конвульсиях и замерла навсегда.

— Круто ты его! — Воскликнул восхищенный новый друг, вылезший из-за скамейки, — Черт, да ты вообще кто такой? Солдат? Или экзорцист какой-нибудь?

— И то, и другое, и даже без хлеба. Нашивку на плече видишь? Анклавец я. Дориан Грей. Рад знакомству.

— Саша, — Парень пожал протянутую мной руку, — Спасибо за спасение. Так ты тот мужик, вещавший по рации?

— А что, слушал? Работает, значит, задумка, отлично.

— Я только не пойму, чего это за создание такое и как ты его уделал?

— Как говорит один мой хороший друг: «Ни одно существо в этом мире не выдержит очереди из автомата в голову в упор». Это был Летун, ну или Леталка, как мы иногда их называем. Разведчик, нечто вроде большого комара. Щупальцами высасывает все соки из твоего организма, оставляя труп на съедение падальщикам.

— Но как такое существо может, э-э, существовать?

— Не знаю точно. Мы их физиологию еще не изучали, образцов не было. Сталкивались несколько раз, но зенитки превращали их тушки в фарш — кишки, дерьмо, хрен разберешь, где что и куда вставляется. Позже обязательно займемся. Жалко, этот экземпляр изучить не выйдет, отлично сохранился. Только разложится очень скоро.

— Погоди, или мне кажется, или эта штука постепенно иссыхает?

— Да, верно подмечено. Ему для того кровь и прочая жидкость и нужна. Тысячелетия на морской глубине оставили свой отпечаток в эволюции.

— Так оно из воды вылезло? — Удивился новый знакомый, — С крыльями?!

— Ага. Это нам повезло, что мы еще с залетными из более непривычных сред обитания не столкнулись — те гораздо опаснее. Да и интеллект получше будет, тоже без сравнений.

— Но у него же глаз нет! — Не собирался отставать Александр, — Как оно в зеркало посмотрело?

— Глаза ему и не нужны. Так же, как и уши. Оно ориентируется ментально. Ощущает твои мысли. Не просто видит тебя, но знает, что именно ты делаешь и о чем думаешь, образами конечно, не целиком. Сильные, яркие мысли, такие как страх, например, отличный для него ориентир. Если не о чем не думать, совсем, оно тебя не заметит или потеряет. Когда я начал орать на него, конечно, существо меня не слышало. Но оно ощущало, понимало, мою речь. Считывало мое общее напряжение, направленные образы в моем сознании. Церковь — это очень старое, сильное место. Сотни людей каждый день оставляли здесь мощный эмоциональный отпечаток за счет своих молитв, надежд, воли и желаний. Я этим воспользовался, усилил свой психологический выброс. А дальше все сделали зеркала и само небогатое воображение Летуна. Если поставить две зеркальные поверхности друг напротив друга, они станут отражать себя до бесконечности, а в данном случае объектом отражения стал Летун. Оптика. А бесконечное отражение самого себя заставило существо оценить ситуацию так, как я этого хотел. Заставило его сомневаться в себе, колебаться, предположить возможность истинности моих слов. Психология. Этого мне и хватило, чтобы убить тварь, высадив рожок в мозговой отдел.

— Вот это отпад… Ты молодец, однако! Быстро кумекаешь.

— И ты научишься, если тренироваться будешь.

— Хех… Слушай, а когда ты сказал про его изголодавших собратьев…

— Да, правильно мыслишь. Он сам был голодным и исхудалым, начал ссыхаться, иначе бы не охотился так открыто.

— Ну, вообще-то, я не об этом… Разумеется, все равно интересно, только вот… Эти его «собратья», которые заперты…

— Нет. Они нас сейчас не достанут.

— Ты тоже читаешь мои мысли?

— Нет. Я же ошибся в первый раз. Просто предполагаю, что вероятнее всего ты дальше скажешь, исходя из уже сказанного тобою.

— Откуда ты столько всего знаешь?

— Я же сказал: я Анклавец. Знать и думать — это наша работа.

— И спасать людей из безвыходного положения тоже?

— В точку. Именно так.

— Вам, наверное, неплохо за это платят…

— Неплохо, хех… Меньше, чем «ничего» нет ничего. Мы ни на кого не работаем, за нами никто не стоит. Мы сами по себе. Сами помогаем людям. Очень часто даже в убыток уходим, но оно того стоит, — Вытащил из рюкзака пачку, достал зажигалку, прикурил и продолжил, — А ты сам как здесь оказался? Вроде, не из местных.

— По сигналу шел, как ты и говорил. А вообще я из Санкт-Петербурга.

— Питер? Ух, земляки значит. Но как ты здесь-то тогда очутился? В центре Сибири?

— В общем… — Парень отвел глаза, ему явно тяжело было заговорить об этом, — У моего дедушки тут дом… Был. Он еще другой строил, поновее, помочь очень просил. Приехал я к нему десятого сентября, до всего этого… Потом… Дед погиб. Одна из тварей таких, только наземных, поймала. Он меня защищал, свою жизнь, можно сказать, отдал. Сказал: «Беги отсюда, пока цел! Живи! Я свое уже отгулял!». Я и убежал. Прятался, где мог, ел и пил, если пропитание находил, разок мародеры поймали. Хотел у них помощи попросить, привлек внимание, а они обобрали всего, только одежду оставили.

— Тебе еще повезло — живым оставили, отпустили.

— Да, возможно. Люди как волки стали друг к другу.

— Да они всегда такими и были, просто сейчас гримаса интеллигенции и подхалимства спала. Есть, конечно, и нормальные, только меньшинство это, по сравнению с общей серой массой. Я вот как раз из такого меньшинства. Не из сексуального, не кривись. С этим все в порядке. Из духовного, морального, нравственного.

— Красиво заливаешь, как соловей. А вдруг ты меня обманываешь?

— Тогда зачем спасал?

— А вдруг, я тебе просто нужен был, чтобы этого Летуна убить, чтобы финт с зеркалами провернуть?

— Молодец, мозга зашевелилась, а-ха-ха! Не парься. Если бы я захотел тебя убить, ты бы уже был мертв, сам подумай.

— Гм, тоже верно.

— Спас я тебя из чистых побуждений. Понимаю, в этом догорающем мире тяжело поверить, что остались еще чистые, хорошие люди, которые не только за себя, но и за других… Но это так. Я действительно открыт перед тобой.

— Это хорошо, э-э… Грей.

— Можешь пойти со мной. Полагаю, ты этого и хотел, раз уже шел по сигналу. Мы живем довольно большой общиной — дадим тебе приют и еду, защиту, но и самому тебе придется помогать нам в работе.

— Да, конечно! Я согласен. Все равно пойти некуда. А вы ребята вроде не плохие и даже интересные. Можно попробовать. Мне в одиночку нет шансов выжить.

— Отлично, тогда — в путь! — Потушил хабарик о скамью, на которой сидел, — Редко Летуны по отдельности передвигаются. Должны быть и наземные существа. Мы тут и так уже засиделись, а на столь громкую заваруху кто угодно может прискакать. Я отнюдь не сверхчеловек, с целой армией не справлюсь.

— Хорошо, пойдем.