Самогон крови (1919)

Максимилиан Волошин, 1919

«В языческом мире в таинствах дионисических оргий кровь человеческих жертвоприношений была превращена в вино. Её лечили вином и пляской в таинствах дионисических оргий…»

«Человек — это обезьяна, которая сошла с ума».

Ницше

В языческом мире в таинствах дионисических оргий кровь человеческих жертвоприношений была превращена в вино. Её лечили вином и пляской в таинствах дионисических оргий.

Кровожадность стала хмелем, убийство — трагедией.

В христианском таинстве вино превращается в кровь. То, что в языческом мире было хмелем, становится приобщением тела и крови Христовой.

Начало войны в России было ознаменовано запрещением употребления вина: государство замкнуло родники того хмеля, которым кровожадность претворяется в трагедию. И тогда пролились реки крови.

Первым действием революции была отмена смертной казни: тогда реки крови превратились в океаны.

Монополия вина выгодна для государства. Оно вольно устанавливать её или отменять. Но когда государство запрещает употребление вина, оно прекращает действие тех языческих мистерий, которые в христианском мире продолжают свое древнее претворение крови в вино.

И кровь, не претворенная в вино, хлещет потоками.

Пример — мусульманство запрещающее употребление вина ‹и› возводящее пролитие крови неверных в религиозный догмат.

Но есть монополии, от которых государство не имеет права отказываться, потому что они составляют основу его бытия и смысл его существования.

Первая из них — это монополия пролития крови. Государство говорит: никто не имеет права проливать кровь, помимо меня. И тогда прекращается война всех против всех и возникает возможность мирного развития общества.

У президента республики — символического фантома державного средоточия — не отнимается только одна прерогатива царства: право неутверждения смертного приговора; отнять ее — это вынуть ось из колеса, без нее государство теряет основную точку своего приложения.

Конец ознакомительного фрагмента.