Не вспоминай меня

Майя Эйлер, 2023

Я вижу тебя в первый раз, не знаю, как тебя зовут. Но позволяю себе мечтать, слыша твой шёпот: «Я вспомню, обязательно всё вспомню, только дай мне второй шанс». Ведь для всех ты – мой бывший муж, и лишь мне известно, что ты чужой мужчина, который потерял память, когда тебя хотели убить. В книге присутствует нецензурная брать!

Глава 3

Стас

В голове стучали поезда.

Тух-тутух, тух-тутух. Стальные колёса по рельсам.

Били в виски, оглушали, топили в сером мареве ещё не закончившегося сна. Я пытался выплыть, помня, что нужно это сделать, иначе случится нечто плохое. Страшное. Непоправимое.

И не мог.

— Стас?

Голос. Женский. Чужой. Я точно знал, что чужой, но именно он вывел меня туда, где сквозь закрытые веки светило солнце, где пахло едой и сыростью, а по ногам бродил холод.

Открыл глаза и уставился в дощатый потолок. Тёмный от времени, рассохшийся, нелепый и совершенно незнакомый. Он, как и витавшие вокруг запахи, настойчиво твердил, что я сошёл с ума. Я точно знал, что терпеть не могу цветочный запах постельного белья, не ем сосиски и не пью водку, но…

Я лежал в кровати, от которой пахло лавандой, небрежно укрытый одеялом. От меня воняло дешёвым спиртом и лекарствами, а вокруг разливался запах общежития — еды при полном отсутствии кофе.

Я помнил, что люблю кофе.

Но не мог вспомнить своего имени.

Сел на кровати резко, одним движением, и застонал от боли, ворвавшейся в затылок контрольным выстрелом неопытного киллера.

Что, твою мать, здесь происходит?

Завертелись мысли, анализируя обстановку и моё состояние.

Жив, голова разбита, ничего не помню.

Удар или напился до беспамятства? Тогда где я сейчас? Не могу поверить, что унылое жильё с древней обстановкой принадлежит мне, слишком не похоже на меня. Или это я сейчас не похож на себя?

Кое-как встал, поморщился, поняв, что одет по-дурацки: рубашка, трусы и носки. На руке часы, на безымянном пальце широкое золотое кольцо. Женат? Тогда где моя жена, если я в таком состоянии?

Вопросы множились, и от этого сильнее болела голова. Но я нашёл силы, чтобы встать, обойти дом, найти ванную комнату, которая выглядела как декорации к фильму ужасов. Умылся холодной водой, но в себя так и не пришёл, в голове звенела пустота, которую нужно было чем-то заполнять.

Скудная обстановка спальни и зала, на кухне обычная деревенская печь, в которой потрескивают угольки. Прошёл мимо, но потом вернулся, закинул в неё несколько поленьев из лежавшей на полу кучи. Не думаю, что сам буду рад, когда огонь потухнет и в доме станет холодно. Третья комната оказалась запертой, но я не стал её выбивать, дёрнул пару раз ручку и отступил, решив потом найти ключ и узнать, что прячется за ней. Вернулся на кухню и подтянул поближе кастрюли, найдя в них макароны и скукожившиеся сосиски. Аппетита ни то ни другое не вызывало, но чувство голода проснулось вместе со мной, так что выкобениваться не стал. Дают — бери.

Ходить в трусах и рубашке мне не нравилось, поэтому первым делом после скромного завтрака отправился на поиски шкафа с моими вещами. В спальне нашёл только женскую одежду — два летних платья, одно тёплое, парочку свитеров и джинсы. Негусто. Но ничего мужского, хотя пустые полки ещё оставались.

Повезло в зале.

Я едва смог открыть шкаф, от времени дверцу заело, пришлось приложить усилия, чтобы не сломать, но выйти победителем. И почему такое чувство, что вот такое совершать мне ещё не приходилось?

Зато нашёл вещи и переоделся. Пахли они, конечно, так себе, затхлостью и приторно-сладким порошком, но я переборол себя. В конце концов, это намного лучше, чем рубашка, которая вдруг стала душить. А потом вернулся в спальню, где в каждой вещи чувствовалась женская рука. Букет засушенных полевых цветов на подоконнике, брошенный на стул розовый плюшевый халат, полотенца и нижнее бельё…

Захлопнул шкаф и выругался.

Ни одна вещь не стреляет в память, ни одна не кричит, что я помню эту женщину. Должен ведь? Но не помню.

Снова вернулся к шкафу, стараясь не смотреть на то, что мне не предназначено. Если эта комната женщины, то, может, не жены? Вдруг я в гостях у сестры или мамы?

На третьей полке повезло, деревянная шкатулка на простой навесной защёлке попала под руку. Если и она ничего не расскажет, то я сойду с ума от безысходности!

Открыл и замер. Пошёл к кровати и сел на край.

Сверху лежали фотографии, совсем немного, но руки начали дрожать. Улыбающаяся темноволосая девушка в том самом платье из шкафа. Сияющие глаза, разлапистый букет в руках. Эти снимки распечатаны на обычной бумаге, криво отрезаны, немного измяты, словно их пересматривали не один раз.

Одна или с парой в возрасте, наверное, родителями. Словно один день из счастливого прошлого, которое ей не хочется забывать. И я понимаю её, как никто другой, хочу увидеть хоть на одном фото себя рядом с ней, но нет. Только трое, только она. Но зато теперь я знаю, кто укрыл меня ночью, кто вытащил из темноты, кто накормил пусть и простой, но сытной едой. Я не мог быть ей безразличен, хотя её сейчас и не было рядом со мной.

Я не мог вспомнить, какой сегодня день недели, не помнил имени, не помнил, кто я и что позабыл в этом месте. Но счастливые глаза искупали всю убогость обстановки.

Она мне не сестра. Это знание родилось где-то глубоко внутри и опалило безумной радостью. Она обработала рану на голове, прикасалась ко мне, быть может, спала этой ночью рядом?

Я отложил фотографии в сторону, мельком глянул на документы, зацепив взглядом мужское имя на дарственной. Год рождения не совпадал, слишком уж далеко от стоял от моего возраста, поэтому даже не придал ему значения, а вот обе фамилии казались незнакомыми. Удивительно, я помнил, что мне тридцать два. Знал. Будто это было для меня чем-то очень важным, тем, что не стирается как имя. Глупо. Да и женщина в документах была намного старше. Но со всем этим можно будет разобраться потом, если память не вернётся и придётся учиться жить заново, а пока…

Конверт. Небольшой, но набитый деньгами. Крупные купюры. Машинально пересчитываю, удивляясь, откуда здесь такая сумма. Не то чтобы очень большая, но глядя на дом, не скажешь, тут хранятся сбережения.

Немногим больше двухсот тысяч.

«На карманные расходы!» — всплывает в памяти.

Мои слова или мне? Но явно не эти деньги, заботливо спрятанные с глаз подальше.

Я убираю всё на место и возвращаюсь на кровать, понимая, что голова продолжает ныть, а попытки что-то вспомнить заканчиваются чёрным провалом. Кто я такой? Глупец.

Засыпаю и просыпаюсь от стука в дверь. Гулкого и громкого.

И женского голоса:

— Стас, ты дома?

Что ж, теперь мне известно, как меня зовут.

Быстро встаю и иду в коридор, странно ожидая, что сейчас увижу её, но замираю, понимая, ярко-накрашенная блондинка чувствует себя в этом доме намного увереннее, знает моё имя и… И слишком призывно улыбается. Инстинкты говорят, что сейчас я — жертва, а охотник заряжает ружьё, кривя алые губы.

— Привет, — здороваюсь настороженно.

— Ох, а Кати дома нет, да? — спрашивает и переступает через свои сапоги, становясь ниже ростом. У неё большая грудь, покачивающаяся в вырезе крикливого платья, худые бёдра и ноги, обтянутые чёрными колготками.

— Катя? — это имя мне ничего не говорит, но вспыхивает надеждой.

— Хотела её застать, но раз уж тут ты, то давай хоть нормально познакомимся, бывший муж моей подруги! — засмеялась, кокетливо убирая в сторону волосы.

— Давай, — иду в кухню, а самого трясёт от ярости.

Я — бывший муж? Бывший?

Неужели счастливые глаза — в прошлом? Поэтому и нет меня на фотографиях, что нет общих воспоминаний, которые следует хранить также бережно?

Где-то на задворках бьётся мысль, что если бы я женился, на самом деле женился, то только один раз — и на всю жизнь. Словно установка, правило, которому следовал и буду следовать.

Бывший муж… Никак не могу уложить в голове. Не обо мне, просто не обо мне.

— Вот ты вчера набрался, Стас, — смеётся девушка, идёт к шкафу в углу и достаёт оттуда бутылку недорогого вина. — Мы с Катей тебя еле дотащили!

— Я так много пью? — прозвучало слишком резко, но она не обратила на это внимания.

— А вот сейчас и узнаем! — подмигнула, потом нахмурилась. — Вроде бокалы в зале были… Сейчас принесу.

— Я сам.

Мне не хочется пускать чужачку в дом, который начал чувствоваться своим. Включаю свет, мимоходом удивляясь, что уже успело завечереть. Значит, проснулся я не утром, как думал, а уже на закате и принял его за рассвет? Долго же спал! Нахожу бокалы — чистые, светящиеся, и понимаю, что не хочу, чтобы эта женщина их касалась. Вот не хочу, и всё! Слюнявый придурок, а настроение уже испорчено.

Возвращаюсь на кухню и говорю, равнодушно пожимая плечами:

— Их нет, разбились, наверное, только коробка пустая.

— Ну да, из Катьки так себе хозяйка, — неожиданно бросает гостья и ставит на стол два стакана, достав их из сушилки над мойкой. — Откроешь вино?

Пробка обычная, откручивающаяся, даже не из пробкового дерева или имитации. В нос ударяет запах спирта, и я морщусь.

— Ох, какой запах! — девушка уже сидит за столом, приглашая присоединиться к ней, и я сажусь напротив, разливаю по чуть-чуть в стаканы, но не пробую, смотрю, как она отпивает, улыбаясь мне. — За знакомство! Я Шура, подружка Кати, твоя вчерашняя спасительница. Знаешь, когда Катя говорила, что ей с мужем не повезло, я не думала, что ты окажешься… Таким, — облизнулась она.

— Каким же? — спрашиваю, а самому противно и от её слов, и от всей ситуации.

Подруга? Пришла к Кате, но не застав её дома, решила выпить со мной? Не слишком ли наигранно?

— Александра, — улыбнулся уголком губы, — не стоит…

— Ох, да какая я тебе Александра! Шура, просто, Шура. Я как узнала, что у вас вчера годовщина развода была, так много думала, почему она с тобой рассталась, а потом поняла. Это ведь ты её бросил, да? — она потянулась ко мне через стол. — Скучная и пресная Катька, вечно витает в облаках. На дом посмотри! Зарабатывает, а ремонт сделать не может. А тебе женщина настоящая нужна, с которой есть чем заняться, да? Выпьем?

— Я не пью.

От мысли прикоснуться к этой шалаве стало противно. Подруга за порог, а она к её мужу? И смотрит так… Неужели у меня могли быть такие женщины? И сам я был не прочь развлечься на стороне, поэтому брак и закончился разводом?

Память молчит, упорно отрицая сам факт моего существования. Может, так и надо было, забыть себя, чтобы понять главное?

Она появляется в дверях неожиданно, замирает, смотрит на нас с такой болью, что мне хочется подойти и обнять. Она — чужая, я отчётливо осознаю, что эта девушка не оставила следа в моей памяти, не отпечаталась там, как и многое другое. Но ловлю зелёные глаза и боюсь отпустить, заново впечатывая их узор в свою душу.

Фото не смогло ничего передать, не отобразило золотых искр и тёмного края, но запомнило лучший момент. Тогда Катя была живой, а сейчас в её глазах нет ничего, и страшно подумать, что я приложил к этому руку.

— Здравствуй, — произношу, не в силах тянуть молчание.

Получается сухо, и пусть я не помню жену, не хочу обидеть её ещё больше своим пренебрежением. Она не знает, что после вчерашнего я забыл о нашем прошлом, поэтому хочу сделать всё, чтобы сгладить впечатление, но не успеваю.

— А мы тут со Стасом выпить решили за знакомство, — Александра торопится оправдать своё нахождение в чужом доме и с чужим мужем. — А ты рано так приехала…

Всё-таки выдаёт себя.

— Успела на автобус, — Катя стоит в дверях, сделала всего шаг на кухню, а я смотрю на неё и понимаю, что был дураком.

Мне душу наизнанку выворачивает от одного её взгляда! Одного! И после этого мы развелись?

— Я не пью, уже говорил, — холодно отвечаю, понимая, что после вчерашнего Кате может быть неприятно видеть меня нетрезвым. — Александра, я бы хотел поговорить с женой наедине.

— Шура, зачем же так официально? Александра! — не успокаивается подруга моей жены. — Но ты не забывай, что я говорила. Катя у нас девушка серьёзная, раз сказала, что ты бывший муж, значит, отпустила уже, — добавляет вдруг, словно я обсуждал с ней свой брак.

Стерва.

Собирается и уходит, шепнув Кате что-то на прощание, и я смотрю, как меняется девушка. Она словно собирается с силами, чтобы сказать мне о чём-то важном, но я не хочу её слышать, не хочу, чтобы она прогоняла меня, особенно сейчас, когда я ничего о себе не помню. Голос, тот самый голос, который я слышал во сне, отстранённо называет меня на «вы», дистанцируется ещё больше, и я злюсь, а потом, даже неожиданно для себя, извиняюсь за то, чего в моём нынешнем сознании не было, удивляю этим и её, и себя. Не слушаю, что Катя говорит мне, понимая, прошлое возвращать не хочу.

— Почему мы развелись?

Вопрос вырывается внезапно, и я даже не знаю, кого он бьёт больнее. Она вся сжимается, облизывает сухие губы, стараясь избегать моего взгляда.

— Мне пришлось так сказать Шуре, иначе бы она не помогла дотащить тебя до дома.

Всё-таки меня сильнее.

— Я сильно напился?

Чем я вчерашний отличаюсь от сегодняшнего? Я ведь чувствую, что меня направляют принципы, внутреннее чутьё, своя правильность. И алкоголь, который срывает замки, превращая в тупое животное, если перебрать… Не я, это не могу быть я.

— Ты? Нет, просто… Ты не помнишь? — бормочет она, теряясь от моего прикосновения.

Сжалась, замерла, а я всего лишь накрыл холодную ладонь своей и утопил её в страхе.

— Кать, я не знаю, что натворил вчера, голова раскалывается и… Я не помню. Ничего не помню. Ни тебя, ни себя, ни этого дома. До сегодняшнего утра — чёрная пропасть, которая бесит. Бесит, я знаю! Не помню себя, но знаю, что никогда не чувствовал такой беспомощности! Что ты у меня есть, не подозревал, пока эта Шура не пришла. Я ведь как её увидел, испугался, — пытаюсь рассмешить, плету, что на язык попадёт. — Не мог я такую женщину выбрать, не моя она.

— А я — твоя? — вопрос-отчаяние.

— Моя, — отвечаю твёрдо, теряясь в зелёных омутах.

Не помню, но почему-то же я выбрал её, не ткнул же в первую попавшуюся девушку, решив, что она станет моей женой!

— Не твоя, — выдохнула, выбивая из-под меня опору. — Не была твоей и не буду!

Я хотел ответить, но понял, что не могу, не смогу, не сейчас, когда нас разделяет её обида и моя память.

Вышел в коридор, огляделся в поисках своей одежды, но нашёл только бесформенную, драную куртку, психанул, натянул и вышел на улицу.

Холод тут же пробрал до костей, но я закрыл глаза, впитывая его, отпуская напряжение.

До одури хотелось курить, но что-то останавливало. Чувство, что бросил давно, такое яркое и непререкаемое, моё.

Тёмное небо, заснеженный двор, и я стою в одиночестве, не зная, как сказать своей жене, что не хочу ссориться. Плевать, о чём я думал раньше, зачем заливал… Горе? Радость? Катя не кажется мне плохим человеком, она чистая и свежая, уставшая, но искренняя. Вдыхаю морозный воздух, чтобы успокоиться, но злюсь сильнее. Я не привык оправдываться за то, чего нет, в этом уверен твёрдо. Как и в том, что не умею просить прощения. Может, она поэтому ушла от меня? Да, Катя могла разозлиться, встать в позу и бросить несговорчивого мудака. Я вижу это в её взгляде, слышу в каждом слове.

За моей спиной открывается дверь, и я почти слышу, как она зовёт меня в дом, но… Катя просто проходит мимо, скрываясь за углом. Я слышу скрип снега под её обувью, но не решаюсь идти следом, не хочу, чтобы она злилась ещё сильнее.

Смотрю на небо, вспоминаю себя и злюсь как никогда раньше.

Ошибка. Увидев вновь Катю, понимаю, что до этого не умел злиться.

— Какого? — вскипаю, видя, как она, чуть согнувшись, несёт полную охапку дров.

Подлетаю, пытаясь забрать, но жена останавливается, зыркнув на меня как на врага народа.

— Что тебе ещё? — устало произносит, перехватывая поленья покрепче.

— Ты дура? Почему не сказала?

— О чём? — искренне удивляется, и я почти ей верю, но злость во мне не собирается молчать.

— Брось дрова, я сам принесу.

— У тебя травма.

— Головы же, а не рук.

— Стас, — вдруг вздыхает Катя и отбрасывает всё прямо в снег, словно устала от наших разговоров, от этой жизни и от меня. — Я не шарилась по твоим карманам, но в брюках никаких документов не было. Может, что-то осталось в пальто, оно висит за домом. Посмотри, пожалуйста. Я хотела как лучше, но тебе, наверное, стоит сходить в больницу, — замирает и твёрдо добавляет: — Не у нас в городе.

— Выгоняешь?

— Это, правда, не твой дом. Да и я тебе не жена.

— Моё мнение тебя не волнует?

— Меня волнует, что ты ничего не помнишь. А когда всё вспомнишь, начнёшь винить меня, и это закончится плохо. Понимаешь?

Понимаю, что она меня боится, что смотрит так, словно ждёт подвоха, удара исподтишка. Твою мать, кем же я был?

— Хорошо, я решу проблему, — разворачиваюсь и бросаю: — Дрова не тронь, принесу.

— Мы не женаты! — кричит мне в спину.

Упрямая.

Но и я не лучше. Вот в чём, чём, а в этом уверен на все сто процентов. На двести. Моя память подводит, но ощущения — нет. Я точно знаю, что привык, чтобы мне подчинялись, и Катя должна это знать.

Пальто висит на бельевой верёвке рядом с дровяным сараем. Я даже не сразу обращаю на него внимания, хотя и пришёл сюда ради этого, мой взгляд прикован к топору, который прислонён к колоде. Вокруг мелкие щепки и несколько поленьев лежат прямо в снегу. В сарае не так уж много дров, я прикидываю, на сколько их хватит, но понимаю, что ни черта в этом не смыслю. Знаю только, что этого слишком мало, чтобы пережить зиму.

О чём вообще думает Катя? Неужели не понимает, что замёрзнет в этом доме насмерть?

Злюсь, поэтому сдёргиваю пальто слишком резким движением и тут же морщусь от запаха. От него воняет спиртом. Даже время и мороз не избавили меня от этой ошибки.

В карманах я нашёл несколько купюр и смятый чек с заправки, больше ничего.

Негусто, но пара тысяч хотя бы немного компенсируют моё свинство.

Осмотрел пальто и тяжело вздохнул. Разошлось по шву, кровь вряд ли отстирается, да и выглядит слишком вычурно. Мелькнула подлая мысль, что стоит оно больше, чем весь Катин дом. Не хочу думать о том, что оставил жену без средств к существованию.

Пошёл обратно, собрал дрова, вдохнул их смоляной запах.

Катя сидела на кухне, напряжённо стучала ногтями по столу, раздумывая о чём-то. Стоило мне войти, замерла, следя за каждым моим движением.

— Надо решить, что делать с тобой дальше, — произнесла, смотря, как я подбрасываю в печь дрова, грея руки.

— Я остаюсь здесь.

— Нет!

— Да. Катя, ты моя жена…

— Я уже устала повторять, что мы не женаты!

–… и я не помню никого, не знаю никого, кроме тебя. Хочешь, чтобы я ушёл, я уйду. В ночь, в неизвестность, без одежды и денег. Если это то, чего ты хочешь, то скажи. Спорить не буду.

Она смотрела на меня, кусая губы.

Зелёные глаза сейчас решали мою судьбу, и я мечтал, что Катя сжалится. Пусть между нами пропасть, но я сделаю всё, чтобы выстроить чёртов новый мост, завоевать хрупкую женщину, такую слабую на первый взгляд, с разбитым сердцем и железным взглядом. Завоевать ещё раз, не помня, как мне удалось это в первый раз, но точно зная, что теперь отступать не собираюсь.

Она моя.

Была моей и будет снова, пусть пока и верит, что я подчиняюсь её желаниям.

— Это плохая идея, — бормочет Катя и тяжело дышит. — Тебе нужно в больницу, проверить, что они ещё отбили, кроме мозгов! Чёрт с тобой! Оставайся…