Завтра 3.0. Трансакционные издержки и экономика совместного использования

Майкл Мангер, 2018

Повышенный интерес к появлению и первым «шагам» экономики совместного использования в значительной степени объясняется растущей популярностью таких мобильных приложений и сервисов, как Uber и Airbnb. Майкл Мангер анализирует эти новые тенденции и делает вывод, что они имеют непосредственное отношение к фундаментальному понятию экономической теории – трансакционным издержкам. Впервые в истории у предпринимателей появилась возможность продавать не столько сокращения в издержках производства, сколько сокращения трансакционных издержек. Мангер считает, что важнейшую роль в коммерциализации избыточных мощностей будут играть смартфоны. Он предлагает новый взгляд на «экономику совместного использования» и приходит к парадоксальному выводу: одним из следствий «революции трансакционных издержек» будет введение гарантированного базового дохода. Книга адресована экономистам, финансистам, социологам, а также широкому кругу читателей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Глава 1. Мир Завтрашнего дня 3.0

Вывод из вывода, сделанного из вывода: люди — это проблема.

Дуглас Адамс. Ресторан в конце Вселенной

Предположим, я собираюсь заняться самостоятельной сборкой одного из предметов мебели и знаю, что мне понадобится электродрель. Я открываю на своем смартфоне нужное приложение и говорю: «Арендовать дрель» или «Дрель напрокат». Электроинструмент доставляется мне автомобилем (я не знаю, да мне и не нужно знать, где он сейчас находится) со склада инструментов; дрель соответствует указанным мной через приложение предпочтениям. Водитель подъезжает к пункту доставки рядом с моим домом, помещает заказ в ячейку постамата и устанавливает шифр. Мой телефон начинает вибрировать: пришло сообщение, что дрель доставлена. После того как я выполнил все, что было запланировано, я возвращаю инструмент в ячейку. Постамат — «умное» устройство, связанное с «интернетом вещей» при помощи программного обеспечения. Поэтому водитель другого автомобиля (не специального, а любого, оказавшегося поблизости) получает сообщение о наличии груза для доставки на склад.

Аренда обошлась мне в 2 долл. 50 центов, а на то, чтобы сделать заказ, дождаться доставки электродрели и возвратить ее, я потратил не более минуты. Я получил быстрый кратковременный доступ (только это мне и было нужно!) к электроинструменту коммерческого качества. На месте дрели могли быть электропила, сушилка для фруктов, хлебопечка, фритюрница, мясорубка или складная барная стойка для вечеринок. В моей квартире совсем мало кухонных шкафчиков и больших шкафов для одежды, к тому же нет парковочного места перед домом. Все пространство используется для людей, а не для вещей. У меня почти ничего нет, но есть прямой доступ ко всему, в чем возникает потребность. Amazon превратился в программотехническую компанию, Uber — основной поставщик арендных услуг, которые оказывают беспилотные автомобили, управляемые компьютерными программами. Рабочая неделя сократилась до двух дней. При этом многие люди вообще не имеют «работы» в традиционном смысле. Большинство из тех, кто сохранил свои места, получают значительно меньшую, чем раньше, заработную плату. С другой стороны, цены упали еще больше и многие из них близки к нулю, потому что сейчас люди совместно используют множество вещей.

Что произошло? Это наступил Завтрашний день 3.0. Так выглядит экономика после третьей великой экономической революции. Первой была неолитическая, второй — промышленная революция. Оглянитесь вокруг. Третья революция уже началась.

Революция трансакционных издержек

Мы владеем разнообразным имуществом. В развитом мире людям принадлежит огромное множество вещей. В США отрасль индивидуального хранения насчитывает примерно 50 тыс. складов; только представьте себе 425 млн кубических метров пространства, забитого разнообразными вещами (Clark, 2014). Мы храним велосипеды, мебель, бытовую технику и электронику в металлических ангарах, более дорогих и более надежных, чем обычное жилье во многих развивающихся странах.

Зачем? Через полсотни лет, оглядываясь в прошлое, люди будут удивляться нашему эгоизму. Почему мы хранили вещи, не позволяя пользоваться ими другим? Почему мы хранили эти вещи в домах и квартирах, в автомобильных гаражах или на узких пространствах оживленных улиц? Казалось бы, уже только из эгоизма мы должны ограничивать себя в вещах ради дополнительного пространства.

Ответ на удивление прост: то, что выглядит как эгоизм, на самом деле — лишь следствие трансакционных издержек^[1]. В следующей главе я более подробно объясню, что скрывается за этими словами. Пока же поверьте на слово: мы владеем разными вещами и храним свое имущество, поскольку любые другие наши действия влекут за собой больше проблем, чем стоят эти предметы. Владея чем-либо, я контролирую свое имущество. Если я захочу отдать его в аренду или взять на время некую вещь, то попаду в более сильную зависимость от других людей.

Тем не менее, если задуматься, у людей отсутствует глубинное желание владеть вещами. Они нуждаются в потоке услуг, которые с течением времени предоставляют им вещи. Поэтому приобретение вещей (одежды, инструментов, автомобилей, жилья) в собственность, а не в аренду, временное пользование, объясняется большей надежностью гарантированных услуг и более низкими издержками в первом случае, чем во втором. Однако это «предпочтение» владения не является абсолютным. Если предприниматели найдут способы продажи сокращения трансакционных издержек, предпочтение может быстро измениться.

В этом, если кратко, и заключается моя главная мысль: до сих пор, для того чтобы заработать деньги, люди должны были производить и продавать различные вещи. Во многих случаях они находят способы сокращения трансакционных издержек этих продаж, но в основном тех, которые были сопряжены с обслуживанием собственно продаж вещей. Отныне источниками большей части новой ценности в экономике будут создание и продажа сокращения трансакционных издержек, лучшее использование уже существующих вещей. Это изменение приведет к переопределению наших самых глубоких представлений о «продукте, предназначенном для продажи», поскольку арендовать можно практически все что угодно.

Мы уже сопользователи, которыми должны будем стать

По известному выражению Адама Смита, людям присуща «склонность к торгу и обмену»^[2]. Все это формы кооперации и совместного использования, участники которых извлекают преимущества из того, что все люди отличаются друг от друга. Мы отказываемся от применения силы и вступаем в переговоры в поисках взаимовыгодных решений. У нас достаточно вещей, но они находятся не там, где надо. Если мы будем использовать их совместно, даже просто обмениваясь тем, что имеем, ценность многих вещей повысится.

Может показаться, что различия между людьми не облегчают, а затрудняют совместное использование. Но во многих случаях различия становятся источником кооперации и выгод от обмена. Предположим, вы умеете обращаться с землей и растениями, а я очень хорош в ловле рыбы. Нам обоим будет лучше, если мы будем специализироваться, отдавать себя исключительно этим занятиям. Эти таланты не обязательно должны быть врожденными (но могут быть ими). Важно, что благодаря вкусу, таланту или практике вы в чем-то лучше, чем я. Поэтому мне выгоднее торговать с вами, чем пытаться делать все необходимое самому.

Отсюда следует необходимость кооперации, объединения усилий. Но склонность к сотрудничеству — это предположение, принимаемое по умолчанию, главенствующая тенденция, основной психологический факт человеческого общества. Усилению и расширению этой естественной склонности (по крайней мере при определенных условиях) способствуют механизмы, которые принято называть рынками. На действующем рынке мне не надо быть на все руки мастером, ведь я могу нанять людей, которые приобрели соответствующие знания благодаря практике или своим способностям. Поскольку каждый из нас работает на кого-то еще, эта готовность к зависимости от других порождает огромные потенциальные выгоды. Но передаточные механизмы системы страдают от «песка» — трансакционных издержек. Последние препятствуют кооперации даже в тех случаях, когда она является взаимовыгодной.

В частности, трансакционные издержки затрудняют обмены, которые в их отсутствие позволили бы улучшить положение двух или более людей. Кому-то это может показаться не слишком важным, но он ошибается. Обмены исправляют «ошибки», обусловленные тем, что в большинстве случаев способ использования ресурсов позволяет получить не самую высокую ценность. Причины этого могут быть довольно сложными, включая прошлое, случайности и результаты динамических изменений, когда нечто, бывшее когда-то оптимальным, превращается в анахронизм. Но это означает, что люди «держатся» за ресурсы, в которых испытывают нужду другие, только из-за трансакционных издержек. Если их сократить, перед людьми откроется возможность специализации: каждый из нас сможет владеть небольшим количеством вещей, а на время, когда мы их не используем, вещи можно будет сдавать в аренду другим. Мы, в свою очередь, сможем брать во временное пользование вещи, на которых «специализируется» кто-то другой.

Например, в моем гараже хранятся три старых велосипеда, хотя я не «садился в седло» вот уже несколько лет. Неэффективное использование ресурсов? Несомненно. Со стороны это выглядит как эгоизм, возможно, даже как аморальное поведение. Если для кого-то мои «средства передвижения» представляют ценность, почему бы не позволить другим пользоваться велосипедами, пока мне это ничего не стоит? Или я — жалкий скряга, ежедневно проверяющий сохранность велосипедов и тихо хихикающий при виде накопленного и спрятанного? Смауг^[3] в человеческом обличье?

Нет. Проблема в трансакционных издержках. В том, что я не могу легко и без особых затрат найти человека, которому нужен велосипед. Поэтому услуги, которые «двухколесный друг» мог бы предоставлять, пропадают втуне, но никакого очевидного способа лучшего его применения не просматривается. Вероятно, я мог бы найти человека, который захотел бы пользоваться одним из велосипедов в течение часа или взял бы его на день. Но плата за «прокат» была бы совсем небольшой, и я не уверен, что «пользователь на час» возвратит мое имущество. Одни проблемы. Поэтому велосипеды стоят в гараже.

Но если вы понимаете, что такое трансакционные издержки, ваш образ мышления коренным образом меняется. Если мне нужно подстричь газон перед домом или собрать опавшие листья, почему бы не нанять человека из Чоумухани или жителя Амбоайтомпуаны, которые с радостью занялись бы наведением порядка за 5 долл. в день? Об эксплуатации нет и речи; в настоящее время эти люди зарабатывают 3 долл. в день и с радостью согласились бы оказать услуги, в которых я нуждаюсь. Но, услышав ответ, вы сочтете глупым мой вопрос: Чоумухани находится в Бангладеш, а Амбоайтомпуана — на Мадагаскаре. Издержки, связанные с поиском человека, желающего заработать, согласованием стоимости его труда, поездкой из родного города к моему дому, двор которого засыпан опавшими листьями, намного превосходят сумму, которую я готов заплатить. Эти три вида издержек, которые я называю триангуляцией, трансфером и доверием, и обусловливают изобилие ошибок в мировой экономике: ресурсы должны перемещаться, а они неподвижны.

Третья Великая экономическая революция: зачем иметь в собственности, если можно взять в аренду?

Десять лет назад Крис Сьюллентроп пророчески (как стало понятно теперь) писал: «Мы проснулись в Обществе аренды и проката, которое, похоже, собирается жить вечно. И знаете что? Слава богу. Оказывается, что собственность для лохов» (Suellentrop, 2010, р. 33).

Владея чем-либо, будьте готовы оплатить средние издержки использования этой вещи, потому что никто более не способен применить ее в своих интересах. следовательно, вы должны заплатить и за создание вещи, и за ее хранение. Владея квартирой, я уже оплачиваю коммунальные услуги и вношу ипотечные платежи. Но что, если я не всегда живу в ней или использую одну из комнат для хранения бесполезных вещей? Я был бы готов — возможно, просто счастлив — предложить квартиру или комнату кому-то еще по цене, включающей затраты на уборку (после того как жилец освободит «площадь») плюс любые дополнительные деньги сверх того, что я плачу за аренду. Эта стоимость использования называется предельными издержками, то есть расходами, связанными с совместным пользованием квартирой в течение определенного периода. Если я смогу собрать деньги, достаточные для покрытия моих предельных издержек и ипотечного взноса в расчете на неделю, которую я все равно проведу где-то вне дома, то буду в выигрыше. Допустим, вы собираетесь посетить мой город, а я буду готов сдать вам комнату в своей квартире, если мы сможем решить проблему трансакционных издержек, то есть триангуляции, трансфера и доверия^[4].

Точно так же, чтобы оплатить некоторые расходы на автомобиль за этот месяц и несколько сократить общий платеж, я готов предложить поездки по цене бензина, моего времени и износа транспортного средства, то есть по цене, соответствующей предельным издержкам. Как и водителю такси, мне не нужно «напрягаться», чтобы плата за пользование покрывала все мои расходы, связанные с автомобилем. Достаточно компенсировать какую-то их часть. Если у меня есть автомобиль и несколько минут времени, то у меня имеются избыточные мощности. Если вам необходимо съездить куда-то, мы можем найти способ совместного использования этих мощностей.

Ограниченное применение совместного использования объясняется тем, что заинтересованным сторонам очень сложно прийти к согласию относительно всех трех составляющих трансакционных издержек. Как упоминалось выше, они включают:

— триангуляционную информацию о личности и местоположении, а также согласованные условия сделки, в том числе цену;

— трансфер — максимально быстрый и незаметный способ перечисления платежа и передачи товара;

— доверие — внушение уверенности в честности и справедливости условий договора, а также непременном их исполнении.

Разумеется, это давняя проблема, но потребуется какое-то время, чтобы привыкнуть к подходу, основанному на осмыслении всего сущего с точки зрения трансакционных издержек. Он позволяет, в частности, объяснять вещи, которые уже давно воспринимаются нами как данность. Предположим, вы собираетесь посетить незнакомый город. Где вы остановитесь? На первый взгляд проблема кажется трудной. В действительности ответ прост: вы остановитесь в гостинице — в организации, специализирующейся на сдаче во временное пользование принадлежащих ей жилых помещений.

Но как выбрать гостиницу? Для решения этой задачи используется инструмент, известный как бренд. Бренд позволяет решить все три задачи, связанные с трансакционными издержками. Тем не менее проживание в гостинице обходится дорого, потому что она должна возместить свои средние издержки: вся ее ценность заключается в бизнесе по продаже жилья на ночь. Гостиницы должны назначать такую цену, которая покрывает закладную, коммунальные расходы, содержание зданий и заработную плату сотрудников. Иначе обстоит дело в случае с квартирами или индивидуальными домами, поскольку эти расходы уже оплачены собственниками. Если я смогу немного заработать на квартире, в которой живу, то получу дополнительный доход. Даже если я назначу за нее цену, которая возместит только мои дополнительные расходы, то все равно буду рад сделке.

Низкая цена выгодна и покупателю, но лишь при наличии возможности сократить все три категории трансакционных издержек. Компания Airbnb убедилась в этом на собственном опыте. На самом деле она не занимается сдачей в аренду жилья; компания продает (1) информацию о доступности и местоположении (триангуляция), (2) надежный зачет трансакций и (3) «распределенное доверие», или бесперебойный доступ к проверенным участникам рынка, чтобы покупатели, которым можно верить, находили таких же продавцов. Остальное зависит от владельцев имущества (в данном случае жилья) и людей, которые хотели бы его арендовать (в данном случае получить крышу над головой в незнакомом месте, но там, где они могут спокойно выспаться).

Необходимо упомянуть об альтернативной и еще более экстремальной форме «аренды», которая, вероятно, приобретет огромное значение в течение ближайшего десятилетия, но не исключено, что и раньше. Имеется в виду возможность «краткосрочного пользования» некой материальной формой, напечатанной на 3D-принтере из гранулированного пластика или филамента. Если скорость и ценность трехмерной печати и далее будут увеличиваться, а стоимость переработки изделия в конце его желаемого использования окажется достаточно низкой, то все, что нам понадобится, это «аренда» материала, используемого для быстрой печати особой необходимой нам формы. «Покупатель» получит доставленное ему устройство, а затем вернет его в мастерскую трехмерной печати, где оно будет разобрано на составляющие — металлические и пластмассовые части. И те и другие будут переработаны и подготовлены для печати новой формы. Реализация этого сценария будет означать полное исчезновение потребности во владении любыми инструментами, а также и исчезновение обрабатывающей промышленности, так как 3D-принтеры должны будут научиться печатать 3D-принтеры. Я не намерен много рассуждать об открывающихся в данном случае возможностях, потому что прежде чем эта система начнет функционировать, придется решить множество задач и создать много новых вещей.

И независимо от того, какая — простая или экстремальная — форма «аренды» возобладает, в целом каждому из нас будет принадлежать гораздо меньше вещей, но при этом мы будем лучше использовать оставшееся у нас имущество. Мы станем менее эгоистичными, и у нас появится больше места. Мы станем богаче и будем теснее сотрудничать с другими — и все это потому, что предприниматели смогут продавать сокращение трансакционных издержек.

Программное обеспечение покоряет мир

Данной главе предпослан пессимистический эпиграф: «Люди — это проблема». Но люди испытывают необходимость в кооперации. Проблема обусловлена тем, что трансакционные издержки нередко мешают нам приходить на помощь друг другу. Однако предприниматели все чаще используют для сокращения этих издержек программное обеспечение, что открывает возможность сотрудничества. Программное обеспечение — это «робот» обмена: если автоматизация заменяет людей на производстве, то программное обеспечение автоматизирует трансакции.

Что произошло? Два обстоятельства соединились, а третье подтянулось к ним. Во-первых, был создан интернет, который обеспечивает очень дешевые способы коммуникации и создает условия для «инноваций без разрешения» (более подробно об этом далее). Во-вторых, аппаратные платформы, в первую очередь смартфоны, поддерживают всеобщий постоянный доступ в интернет, не требующий громоздкого оборудования. К этому «подтянулся» развивающийся мир: внезапно объем источника труда для предпринимательства и размеры «центральной точки» обмена, направленного на создание ценности, увеличились с 2 млрд человек в «первом мире» до 7 млрд всех жителей Земли. Расстояния, границы и язык — все это барьеры, принимающие форму трансакционных издержек, но смартфоны, подсоединенные к интернету, позволяют значительно их снизить.

Данная платформа и устанавливаемые с ее помощью соединения способствовали резкому росту количества и расширению разнообразия программных приложений. Об этом уже довольно давно писал Марк Андриссен:

Все больше и больше крупных предприятий и отраслей используют в своей деятельности программное обеспечение и осуществляют поставки в форме интернет-услуг — от киноиндустрии и сельского хозяйства до национальной обороны. Значительную часть тех, кто оказался в выигрыше, составляют предпринимательские технологические компании (наподобие тех, которые созданы в Кремниевой долине), вторгающиеся в существующие отраслевые структуры и опрокидывающие их. Я полагаю, что в ближайшие десять лет программное обеспечение будут использовать для подрыва многих отраслей, и в первых рядах окажутся компании мирового уровня из Кремниевой долины, в большинстве случаев предпочитающие подрывные действия (Andreessen, 2011).

В данном случае Андриссен объединил несколько явно никак не связанных друг с другом событий: благодаря программному обеспечению множество самых разных вещей, которые когда-то делались людьми за плату, стали почти бесплатными. Благодаря не роботам, а компьютерным программам. Более того, программное обеспечение способно делать, а в некоторых случаях уже делает новые вещи, никогда не производившиеся людьми, о которых и помыслить было нельзя до тех пор, пока трансакционные издержки были слишком высокими.

В каком-то смысле в этом нет ничего нового. Специализация всегда подразумевала необходимость решения людьми задачи кооперации усилий в группах, а в более крупных группах возникают значительно более высокие трансакционные издержки. Поэтому в обществах, где отсутствовали социальные контакты, вновь и вновь независимо друг от друга люди приходили к одному и тому же (с небольшими вариациями) решению: первым в истории «программным обеспечением» были деньги. Деньги воплощают фактическую ценность и неотделимы от нее. Аристотель полагал, что их появление было решающим шагом в эволюции рыночного общества^[5]. Он описывает «чекан» как показатель ценности фактических товаров. Этот чекан является программным обеспечением — набором инструкций, управляющих компьютером. Торговый чекан Аристотеля был грубым аналогом компьютера, но тем не менее компьютера. Символ, нанесенный на бумагу, был знаком ценности, но одновременно и сам создавал ценность в том смысле, что позволял резко сократить трансакционные издержки обмена по сравнению с бартером, то есть передачей одного товара в обмен на другой^[6]. Инструкцией служил знак числа, проставленного на «чекане»: большее число означало большую ценность, даже если сами бумага и число не имели никакой действительной ценности; это была просто инструкция, знак сохраняющегося передаваемого носителя информации. Функции компьютера исполнял человеческий разум, обрабатывавший данные о рыночных сделках с использованием программного обеспечения.

Система денежных знаков позволяет редуцировать «ценность» до абстрактного понятия и отказаться от трудоемкой передачи материальных товаров, представленных чеканом. Одного только желания людей обмениваться (единственный способ повышения моего благосостояния заключается в нахождении способа повышения вашего благосостояния) недостаточно. Нужно найти способ сокращения трансакционных издержек до более низкого уровня, чем ценность, продуцируемая обменом, а иначе обмен не состоится.

Многие потенциально выгодные акты кооперации так и не произошли, не происходят и не произойдут. Каждый житель Земли (а нас уже 7,5 млрд человек) хранит что-то свое, растрачивая время и занимая место. Каждую минуту каждого нового дня существует нечто, что может принести огромную пользу кому-то еще. То же самое относится ко множеству вещей, которыми мы владеем, с которыми работаем и видим вокруг себя: где-то всегда есть кто-то, кому некая вещь нужна больше, чем нам. Но мы не знаем, что эти люди хотели бы получить данную вещь, а им неизвестно, кто ею владеет^[7].

Если рассуждать об экономическом аспекте, то ресурсы и труд «хотят» быть более продуктивными, чтобы им нашли более ценные способы использования. Но с точки зрения фактической агентности это верно не более, чем утверждение, что жирафы «хотят» иметь длинные шеи. В биологической эволюции активным агентом является естественный отбор, в экономике — предпринимательство. Стремящиеся к получению прибыли предприниматели находятся в непрерывном поиске ресурсов, которые можно было бы переместить, преобразовать или объединить, а затем с выгодой для себя продать.

Как известно, Армен Алчиан считал, что утверждение о стремлении всех фирм и менеджеров к получению прибыли не обязательно соответствует действительности (Alchian, 1950; Алчиан, 2007). Они могут желать самых разных вещей, а некоторые организации, напротив, ничего не хотят. Однако раз механизм отбора (условием выживания фирмы является получение положительной прибыли) предусматривает избавление от тех, кто теряет деньги, возникает впечатление, что фирмы находятся в поиске прибыли. Это означает, что никто, включая предпринимателей, не может заранее знать, какие сокращения в трансакционных издержках будут создавать прибыли и новые трансакции.

Однако непрерывные пробы и ошибки, а также недорогие «инновации без разрешения», внедряемые в результате появления новых «приложений» для смартфонов, будут очень эффективными средствами поиска пространства вероятных прибыльных возможностей. Или, как отмечал Алчиан, проблема заключается в том, что «там, где прогноз оказывается неопределенным, максимизация прибыли как руководящий принцип действия лишена смысла… Неопределенность является результатом по крайней мере двух причин: несовершенного предвидения и неспособности человека решать сложные задачи, содержащие множество переменных, даже когда оптимум поддается определению» (Alchian, 1950, р. 211–212; Алчиан, 2007, с. 33–34). Дело не в том, что предприниматели знают, какое программное обеспечение покорит мир; они знают об этом не больше, чем каждый из нас. Когда множество программистов работают над созданием мобильных приложений (большинство приложений просто ужасны), у кого-то из них обязательно получится создать приложение, которое станет сверхпопулярным у пользователей.

Рынки «хотят» перемещать активы и услуги в направлениях использования, способных создать более высокую ценность, а трансакционные издержки становятся «присадкой», повышающей уровень трения в «двигателе», снижая его мощность и не продуцируя при этом ничего, кроме тепла. Конечно, в случае повсеместного распространения предпринимательства его специфические воздействия на экономику должны «фильтроваться» институтами или социально создаваемыми и применяемыми правилами, структурами прав собственности и стимулами (Boettke, Coyne, 2003; 2009).

Еще в 1740 г., на заре промышленной революции, о проблеме кооперации в мире, где каждый из нас зависит друг от друга, и все же люди являются проблемой, размышлял шотландский философ Дэвид Юм:

На первый взгляд кажется, что из всех живых существ, населяющих земной шар, природа с наибольшей жестокостью отнеслась к человеку, если принять во внимание те бесчисленные нужды и потребности, которые она на него взвалила, и те незначительные средства, которые она даровала ему для удовлетворения этих нужд… Только с помощью общества человек может восполнить свои недостатки, достигнуть равенства с другими живыми существами и даже приобрести преимущество перед ними.

Все его немощи возмещаются наличием общества… Пока каждый отдельный человек трудится в одиночку и только ради себя, силы его слишком малы, чтобы произвести какую-нибудь значительную работу; поскольку его труд затрачивается на удовлетворение различных нужд, он никогда не достигает совершенства в каком-нибудь одном искусстве, а так как его силы и успех не всегда одинаковы, то малейшая неудача в одном из таких отдельных искусств должна сопровождаться неизбежным разорением и нуждой… Благодаря объединению сил увеличивается наша трудоспособность, благодаря разделению труда у нас развивается умение работать, а благодаря взаимопомощи мы меньше зависим от превратностей судьбы и случайностей. Выгода общественного устройства и состоит именно в этом приумножении силы, умения и безопасности (Hume, 2004, part II, sect. 2; Юм, 1996, с. 525–526).

Проблема, которую определяет Юм, заключается в том, что мы все зависим от «общества», но оно не принадлежит к тем явлениям, на которые можно указывать пальцем или отдавать распоряжения в их адрес. Общество — это совокупный результат множества отдельных действий, которые не планируются и не направляются централизованно. И люди — это проблема, далее на той же странице Юм отмечает, что изначально «находясь в диком, нецивилизованном состоянии, люди никак не могут достигнуть познания» выгоды общественного устройства и зависимости от него. К тому же мощные конвульсии экономических революций разрушают долгое время взращиваемые нами отношения в обществе.

Перспектива программного обеспечения, «покоряющего мир», вызывает беспокойство, но мы уже не раз слышали подобные пророчества. Во времена промышленной революции мы услышали бы от стимпанка Марка Андриссена о «разделении труда, покоряющем мир». И он был бы прав. Небольшое количество работников из английского графства Ланкашир, используя прядильные машины периодического действия (изобретение Сэмюэла Кромптона), производили гораздо больше пряжи, чем сотни людей, работавших на прялках «Дженни». Ткачи, в свою очередь, получали из этих нитей более прочные и мягкие ткани; пошитую из них одежду могли покупать даже бедняки, хотя всего полвека назад она была доступна только богатым представителям элиты.

Для потребителей это просто прекрасно: они могут приобрести более дешевую одежду куда более высокого качества, чем раньше. Но в то же время работы лишились сотни тысяч прядильщиков и ткачей по всему миру^[8]. В данном случае рабочие места исчезали не в результате вывода технологических процессов в зарубежные страны; мир покоряло повышение производительности вследствие разделения труда. Капитализм — это система, основанная на потребительском суверенитете, вдохновляемая реакцией владельцев ресурсов на цены и предпринимателей — на перспективы получения прибылей и убытков. Капитализм не «продуцирует» рабочие места. Обычно он приводит к их исчезновению.

Исследования Карла Маркса подвели его к выводу, что вследствие повышения производительности работники должны лишаться своих мест. Согласно его прогнозу, по мере непрерывного «перемалывания» труда в механизмах машинного повышения производительности реальная заработная плата (то, во что обходятся рабочим их реальные покупки) должна неуклонно снижаться. В действительности все произошло наоборот: цены резко упали, но вместе с производительностью выросла и номинальная заработная плата. Вследствие повышения последней и падения цен большую часть времени, начиная с середины XVIII в., в большей части мира реальная заработная плата непрерывно росла, иногда «взлетая к небесам». И не только в швейной промышленности. В наши дни значительно улучшились едва ли не все материальные аспекты жизни потребителей: повысилось качество товаров и услуг, они стали более доступными и разнообразными^[9]. Да, многие трудящиеся теряли работу, но одновременно создавались все новые и новые рабочие места, поскольку процесс создания богатства подпитывал сам себя возникновением нового капитала и потребностью в более образованных работниках, которые, в свою очередь, были более производительными и получали гораздо более высокую заработную плату.

Повторится ли это снова? Новое ценностное предложение для производства экономического излишка заключается в использовании программных платформ для продажи сокращения трансакционных издержек. К каким последствиям это приведет? Какие новые рабочие места будут создаваться в это время?

Изменение представления о производстве: избыточные мощности хотят, чтобы их использовали

До сих пор задача сокращения трансакционных издержек рассматривалась применительно к услугам, связанным с продажей новой продукции. Она воспринималась как весьма важная, поскольку ее решение позволяет снизить стоимость доставки для потребителей. Попытки же продавать абстрактные сокращения трансакционных издержек предпринимались лишь в некоторых случаях — на ум приходят аукционные дома, такие как Christie’s или Sotheby’s.

Что происходит на базаре в одной из стран Западной Азии, на барахолке или на аукционной сессии в Sotheby’s? В отношении тех, кто получает право на продажи или на торгуемые товары, существуют некоторые ограничения; продавец просто должен заплатить за предоставленное место владельцам площадки, а затем заняться поиском покупателей. Почему имеет смысл «покупка» места? Потому что продавцы понимают, что покупателям известно, где они могут приобрести интересующие их товары. Иначе им пришлось бы «рыскать» по улицам в поисках торговых лотков. Что же касается самих лотков, то количество проданных товаров было бы небольшим, так что продавцу не стоило бы за это и браться.

Подобные «рынки» представляют собой физические пространства. Если сделать шаг в сторону от них, то продавец мог бы дать рекламу своих товаров на досках объявлений или в газетах: «У меня есть это, нахожусь здесь, цена такая». В данном случае о физическом «месте» уже нет речи, но газета может взимать плату за объявление, так как продавцы знают, что покупателям известно: в разделе рекламных объявлений они могут найти полезную для себя информацию.

В каком-то смысле веб-сайт eBay всегда был воображаемой совокупностью размещенных в интернете рекламных объявлений. Однако тот факт, что вы можете искать все, что захочется, означает и возможность продать практически все, что вы пожелаете. Как замечает Крис Андерсон в описании «длинного хвоста», сокращение издержек, когда экзотические вещи становятся общедоступными, означает, что продавцам более нет необходимости уделять повышенное внимание продажам товаров в крупных объемах (Anderson, 2008; Андерсон, 2012).

Конечно, покупки и продажи подержанных вещей не тождественны совместному использованию. Где находится «делимая» часть экономики совместного использования? Одним из примеров идеи продукта, который может совместно использоваться практически бесконечно и по очень низкой цене, является открытое программное обеспечение.

То есть в данном случае совместно используется само программное обеспечение, фактический код. Изучение истории открытого программного обеспечения позволяет проиллюстрировать некоторые проблемы и парадоксы «в действии». Этому стоит уделить немного времени.

Реальное совместное использование: открытое программное обеспечение

Одним из уртекстов истории программного обеспечения с открытым программным кодом является статья Филипа Элмер-Девитта «Компьютеры: программное обеспечение создано для совместного использования», опубликованная в журнале Time 30 июля 1984 г. Если вам удастся получить доступ к этой публикации, вы увидите, что автор описывает проблему отделения программного обеспечения от материальной электронной платформы, для которой оно создавалось. Почему я говорю: «Если вам удастся получить доступ»? Потому что прочитать эту статью о свободном доступе на веб-сайте Time можно только за отдельную плату. Просто восхитительно!

Впрочем, для ограничения доступа могут быть веские причины. Веб-сайт Time предоставляет услугу по доступу к статье, а Элмер-Девитт, возможно, все еще настаивает на соблюдении авторских прав. Во многих случаях люди пишут о том или ином, рассчитывая на денежное вознаграждение. Но чем то, о чем пишет Элмер-Девитт, отличается от тех вещей, которые пылятся в гаражах или заполняют складские помещения? Можем ли мы эффективнее использовать все подобные вещи, которые состоят из информации?

Идея «открытого доступа» обычно ассоциируется с программным обеспечением, но люди, занятые в самых разных областях деятельности, давно осознали фундаментальную проблему: информация хочет быть free (свободной и бесплатной)^[10]. В английском языке free может иметь то же значение, что и libre, то есть «свободный», «неограниченный», иными словами — не имеющий никаких ограничений на публикацию или распространение. Также free может означать и gratis — доступный без всякой платы и доступный для приспособления к различным способам использования^[11]. Одним из преимуществ ресурсов с «открытым доступом» является их связь с «инновациями без разрешения» Адама Тирера, которые позволяют людям, столкнувшимся с проблемой, адаптировать к своим нуждам нечто, предназначенное для использования в других условиях (Thierer, 2014; Тирер, 2014)^[12]. Развитие «общества» — это процесс; сокращение трансакционных издержек в каждом измерении ускоряет его, открывая возможность использования многих базовых процедур и процессов так, как если бы они были доступны в библиотеке.

Открытое программное обеспечение характеризуется свободным доступом к нему, свободным воспроизведением, возможностью свободного редактирования и нейтральным отношением к технологиям^[13]. В то же время далеко не все «свободное» программное обеспечение является открытым; оно может приобретаться по нулевой цене, но при условии отказа от редактирования и адаптации его под себя или даже просмотра его исходного кода. Пример открытого программного обеспечения — операционная система Linux. Она, как утверждают некоторые (поскольку система постоянно адаптируется под собственные нужды едва ли не каждым пользователем), более стабильна и безопасна, чем проприетарные системы. Интересно, что программное обеспечение Bitcoin, функционирующее как распределенная система для управления интернет-валютой биткоин, относится к открытым источникам и может копироваться и редактироваться всеми желающими. «Свободная и бесплатная» интернет-энциклопедия «Википедия» может редактироваться в значительном объеме каждым, кто готов потратить на это свое время. Конечно, никто не обязан использовать ваш вариант программного обеспечения Bitcoin или вашу статью о битве при Ватерлоо в «Википедии». Но вы можете свободно и бесплатно пользоваться ими.

Свободный доступ к полезным вещам имеет определенные преимущества. Одновременно возникает проблема. Обществу нужны изобретатели для открытия новой информации, программисты для создания нового программного обеспечения и исследователи, чтобы узнать больше о битве при Ватерлоо. Следовательно, мы должны каким-то образом покрывать средние издержки, возникающие при предоставлении этих ценных услуг.

Как только кому-то удается обнаружить эту новую информацию и как только это программное обеспечение написано, информация сразу же «хочет», чтобы ей была назначена цена, соответствующая предельным издержкам. Но когда речь идет о данных, исходном коде или идеях, возникает проблема сохранения представления о цене. Издержки распространения составляют всего несколько нажатий клавиш, соединение через интернет и пространство для хранения цифрового контента. Информация должна быть libre, но она не может быть gratis. Как решить эту задачу? Как сделать так, чтобы общество предоставляло возможность совместно использовать то, что мы уже имеем, и одновременно побуждало отдельных людей делать больше? Для ответа на эти вопросы нам потребуются предприниматели.

Посредник: слово о предпринимателях

«Настоящий» предприниматель не извлекает (только) выгоду из ошибок (то есть разницы) в ценах и не действует (только) как организатор доставки вещей из неправильных мест туда, где они нужнее. Предприниматель придумывает новые продукты или новые способы их создания, а «посредник» соединяет продавцов и покупателей, а также занимается доставкой продуктов. Вполне возможно, это не совсем точное разграничение, но оно очень широко распространено в общественном сознании. Предпринимателями мы обычно восхищаемся, а на посредников смотрим свысока.

Просто мы воспринимаем предпринимателей как более творческих, более «знающих» или более «бдительных», как заметил Израэль Кирцнер, по отношению к новым возможностям. Бывает и так, что они придумывают продукты и инновации, о которых потребители не могли помыслить, потому что не знали, что такое возможно^[14]. Стив Джобс из Apple Computer полагал, что предприниматели не могут полагаться только на академические представления о «рыночном спросе»: «Вы не можете просто спросить потребителей о том, в чем они нуждаются, а затем постараться предоставить им желаемое. К тому моменту, когда вы это сделаете, им захочется чего-то новенького» (Burlington, 1989).

«Предпринимательство как воображение» в решающей степени связано с изменениями в формах и доступности информации. Различие между посредниками и предпринимателями быстро стирается, поскольку положительные изменения в функции «посредников» (соединение покупателей и продавцов) относятся к числу наиболее плодотворных новых пространств предпринимательского переосмысления.

Почему? Это довольно сложный вопрос. Во всяком случае, «избавление от посредника» является максимой многих упрощенных схем увеличения прибыли или сокращения издержек. Рассмотрим пример. Предположим, что у Артура имеется звуковая отвертка (если вы не входите в число любителей телесериала «Доктор Кто», считайте, что речь идет о некой полезной вещи), которую он готов сдавать в аренду по любой цене, превышающей 40 долл. в день. Барбаре нужна эта отвертка на день, и она заплатит за нее любую цену ниже 75 долл. В принципе, здесь имеется пространство для заключения сделки, ведь обеим сторонам выгодно любое предложение об аренде по цене выше 40 долл. и ниже 75 долл. Да и в социальном смысле Барбара «должна» использовать звуковую отвертку, потому что в ее руках инструмент создает более высокую ценность (не меньше 75 долл.), чем в руках молодого человека (не выше 40 долл.).

Но Артур может ничего не знать о Барбаре (кто она и где живет), а поиск ответа требует значительных затрат. Если они живут далеко друг от друга, то возникают транспортные расходы. Платежное средство может оказаться неудобным, и в том случае, если сделка состоится, потребуются расходы на производство расчета между сторонами. Артур и Барбара не доверяют друг другу; звуковая отвертка — довольно хрупкий инструмент, и молодой человек опасается, что девушка может повредить его. Эти трансакционные издержки достигают 50 долл. и более. Не имеет значения, как они распределяются между сторонами, но, предположим, что поровну — по 25 долл. на каждого участника. Следовательно, Артур потребует за аренду звуковой отвертки не меньше 65 долл., а Барбара будет готова заплатить не более 50 долл. Цены сторон делают сделку невозможной. Поэтому Артуру и Барбаре мысль об аренде звуковой отвертки, вероятно, даже не приходит в голову. Никто и никогда не предпринимал попыток создать компанию по прокату этого инструмента. Никто из предпринимателей не работал над созданием институтов, которые позволили бы продавать сокращение трансакционных издержек. Владельцы звуковых отверток хранят их в специальных закрытых ящиках (дорогих и громоздких). Никакого рынка не существует. Никто не может представить себе аренду этого инструмента.

Попытаемся быть более практичными и поговорим не о звуковых отвертках, а об автомобилях. Невольно возникает мысль, что успехи Uber основываются на умении этой международной компании избегать издержек, связанных с необходимостью соблюдения норм и правил, налогов, а также ограничений, распространяемых на таксомоторные компании. Возможно, все это является частью истории. Но если вы вызываете водителя Uber, автомобиль останавливается перед вами почти сразу. Вам не надо долго ждать или поднимать руку перед проезжающими мимо такси. Программное обеспечение глобальной системы навигации и определения положения (GPS) «знает», где вы находитесь в данный момент. Кроме того, вы можете увидеть на экране смартфона информацию об имени и лицензии водителя автомобиля; вам известно, что личной и финансовой информацией о нем располагает и Uber. Вам не нужно подсказывать маршрут движения водителю, потому что об этом позаботится программное обеспечение, а вы можете откинуться на сиденье и подумать о чем-нибудь еще. Для того чтобы оплатить дорогу и отблагодарить водителя, вам не придется доставать бумажник. Наконец, вы оцениваете водителя и поездку, что способствует повышению доверия со стороны других пассажиров и поможет Uber улучшить обслуживание. Водители, средняя оценка которых за последние 500 поездок ниже, чем местная средняя «приемлемая» оценка, которую определяет Uber, теряют доступ к программному обеспечению компании (Uber, n. d.). Если быть честным, то этих водителей просто увольняют, хотя им предоставляется право после прохождения «курсов повышения качества обслуживания» подать заявление о восстановлении отношений с компанией.

Иными словами, Uber позволяет связаться двум людям, которые уже хотели найти друг друга, если бы они знали об этом. Разница между этим примером из реальной жизни и гипотетическим примером об аренде звуковой отвертки заключается в том, что вы и водитель знаете о взаимном поиске, так как Uber создал рынок. Uber продает брокерские, посреднические услуги, делая возможной ситуацию, когда водитель находит своего пассажира. Компания зарабатывает не на продаже услуг такси — их продает водитель, а на продаже сокращения издержек триангуляции, издержек трансфера и издержек доверия. Uber — чистый посредник^[15]. Ключевой фактор — это предпринимательская инновация в программной платформе, позволившая снизить издержки триангуляции, трансфера и доверия до точки, где эта деятельность становится прибыльной для предпринимателя и — впервые — приносит выгоду и продавцу, и клиенту.

Возвращение к электродрели. Пора

Эта глава началась с рассмотрения примера: предположим, я должен собрать некий предмет мебели и, для того чтобы просверлить несколько отверстий, мне требуется дрель. По всей Америке в шкафах, гаражах и ангарах хранится по меньшей мере 80 млн электродрелей. После покупки многие из них «отработали» всего несколько минут, а для половины этих инструментов средняя продолжительность их использования в течение всего срока службы составила в совокупности менее получаса (Friedman, 2013). По мнению некоторых наблюдателей, бесчисленное множество электродрелей и их избыточная мощность — чистой воды расточительство, ведь в любой конкретный момент времени используется очень небольшое их число. Другие выдвигают ряд обоснованных возражений, указывая на трансакционные издержки, возникающие при попытке избежать «расточительства», замечая (справедливо), что если бы прокат инструмента, а не владение, был действительно возможен и желателен, люди непременно использовали бы его (Asdfasdfasd, 2013). Таким образом, учитывая фактические способы ведения бизнеса, никакой «возможности деловой активности», выражающейся в том, что каждый из нас имеет электродрель, но редко ею пользуется, в действительности не существует. Справедливо.

Однако те, для кого неочевидны преимущества «проката против собственности» при существующих способах ведения бизнеса, упускают из виду ключевой момент. Предприниматели меняют способы ведения нами бизнеса. Когда-то Стив Джобс «увидел» новый продукт; точно так же предприниматели новой экономики под новым углом зрения смотрят на то, как мы ищем, договариваемся, платим и полагаемся друг на друга. Если эти три проблемы — триангуляции, трансфера и доверия — удастся решить, то вопрос о том, чем именно мы обмениваемся, отходит на второй план.

В трансакции с участием такого товара, как электрическая дрель, вопрос не столько во владении вещью, называемой инструментом, сколько в услугах, которые можно получить в результате его использования. Разница едва уловима, как в диалоге героев научно-фантастического боевика «Матрица», но тем не менее действительно существует^[16].

Мне нужна не электродрель, а отверстие вот в этой стене, здесь и сейчас.

Вопрос в том, как я смогу это сделать с наименьшими совокупными издержками, в том числе трансакционными (они играют решающую роль). Мне требуются способность электродрели предоставлять услуги (в сущности, время ее работы) и (небольшое) усилие, чтобы сверло вошло в стену. Все остальное — трансакционные издержки, оплачиваемые так, чтобы производительно потратить полезное время^[17].

Нам необходимо более глубокое понимание того, чем в действительности являются трансакции. Мы хотим купить только «отверстие вот в этой стене, здесь и сейчас» в некое время (в будущем) по нашему (непредсказуемому) усмотрению. Когда мы покупаем какой-либо товар, особенно если речь идет о товаре «длительного пользования», таком как электродрель, то приобретаем возможность просверлить отверстие в любой стене в любое удобное время. Мы приобретаем дрель в собственность только потому, что это гарантирует нам немедленный доступ к инструменту, а мы не знаем наверняка, когда он потребуется.

Это «когда» наводит на мысль, что, обсуждая электродрель и выбор между ее арендой и приобретением в собственность, мы упустили из виду идею времени^[18]. Покупая некую вещь, я становлюсь ее владельцем. Одновременно я еще и арендую эту вещь; просто я беру ее «напрокат» у самого себя. Дело в том, что услуги, предоставляемые этой вещью, необходимы мне в течение долгого времени. Конечно, этот временной аспект относится исключительно к продуктам длительного пользования. Если я покупаю яблоко, то съедаю его, и все — оно исчезло. Но с приобретением электродрели или делового костюма возникает поток услуг, которые я собираюсь арендовать у владельца (даже у самого себя), мотивирующего торговую трансакцию. Если я захочу использовать дрель, то мне придется сходить в гараж, найти ее среди других инструментов, разложенных на стеллаже, и вернуться в дом или туда, где я собираюсь просверлить отверстия или завернуть шурупы.

Дело тут вот в чем: те, кто (справедливо) указывал, что в прокате электродрели нет экономического смысла, упускали из виду главное. В сущности аренда является чем-то дорогим; нет никой одиннадцатой заповеди, которая гласила бы: «Не бери в аренду; владей всеми вещами, которые потребны будут тебе для всех твоих целей во все дни жизни твоей». Выбор зависит от институтов^[19]. Создавая программные платформы, предприниматели получают возможность продуцировать — и продавать! — сокращение издержек аренды. Звучит это довольно «неизящно», потому что мы не привыкли задумываться о «продуцировании сокращения». Но я посоветовал бы вам быстрее переходить на новое мышление. Мое же собственное предсказание относительно этого процесса лучше разделить на три части:

(1) Третья великая экономическая революция будет основываться на инновациях с использованием цифровых инструментов, направленных не на создание новых материальных продуктов, а на сокращение трансакционных издержек.

(2) В результате общество получит возможность более интенсивно использовать товары длительного пользования всех видов, поскольку «избыточная мощность» превратится из проблемы хранения в торгуемый товар. Вследствие этого качество и долговечность арендуемых вещей значительно возрастут, а количество вещей, действительно находящихся в обращении, резко уменьшится.

(3) Люди будут «коллекционировать» различный опыт, а не вещи; в конце этого столетия идея собственности будет восприниматься как странная и архаичная. Очень немногие люди в возрасте до тридцати лет будут иметь водительские права. Или рабочие места.

В следующей главе мы рассмотрим проблему экономической революции и разрушительную мощь эволюционирующих институтов.

Примечания

1

«Трансакционным издержкам» посвящена обширная литература. Ключевой научный вклад в их понимание внесли Рональд Коуз (Coase, 1937; 1960; Коуз, 2007а; 2007б), Гарольд Демсец (Demsetz, 1966; 1969), Дуглас Норт (North, 1981; 1990; Норт, 1997) и Оливер Уильямсон (Williamson, 1975; 1985; Уильямсон, 1996). Особенно важной (и недооцененной) я считаю статью Дэниела Грэхема, Эдварда Джейкобсона и Роя Вайнтрауба, в которой признается условная оптимальность равновесия при наличии трансакционных издержек (Graham et al., 1972).

2

«Ученый по своему уму и способностям и наполовину не отличается так от уличного носильщика, как дворовая собака от гончей или гончая от болонки, или последняя от овчарки. Однако сила дворовой собаки ни в малейшей степени не дополняется ни быстротой гончей, ни понятливостью болонки, ни послушанием овчарки. Все эти различные способности и свойства, ввиду отсутствия способности или склонности к обмену и торгу, не могут быть использованы в общих целях и ни в какой мере не содействуют лучшему приспособлению и удобствам всего вида. Каждое животное, вынужденное заботиться о себе, защищать себя отдельно и независимо от других, не получает решительно никакой выгоды от разнообразных способностей, которыми природа наделила подобных ему животных. Напротив, среди людей самые несходные дарования полезны одно другому; различные их продукты благодаря склонности к торгу и обмену собираются как бы в одну общую массу, из которой каждый человек может купить себе любое количество произведений других людей, в которых он нуждается» (Smith, 1981, p. 14; Смит, 2007, с. 78).

3

Огнедышащий крылатый дракон из повести Дж. Р.Р. Толкина «Хоббит, или Туда и обратно», в пещере которого хранились сокровища гномов Одинокой горы. — Примеч. пер.

4

Разница между «предельными» и «средними» издержками имеет важные следствия. Если вы вдруг соберетесь зимой в январе побывать в одном из курортных городков Новой Англии и зайдете днем около половины первого в ресторан, то непременно заметите, что оказались единственным его посетителем. Возможно, вы зададитесь вопросом: «Почему они открыты даже в мертвый сезон?» Ответ заключается в том, что ресторан несет довольно крупные постоянные издержки, такие как арендная плата и коммунальные платежи (им приходится платить за отопление, иначе замерзнут трубы!). Владельцы ресторана несут эти расходы независимо от того, обслуживает их заведение клиентов или нет. Предельные издержки, издержки коммерческого запуска — это расходы на закупку продуктов, заработную плату повара и обслуживающего персонала, а также на электричество для наружной вывески «Открыто». Если ресторан способен покрывать предельные издержки и пусть даже небольшую часть средних издержек, он будет в выигрыше. Они не зарабатывают, но теряют меньше денег, чем в случае закрытия заведения. На аналогичном принципе построена работа Uber: до тех пор пока водители, благодаря коммерческим перевозкам, покрывают свои предельные издержки, необязательно устанавливать для пассажиров такой тариф, который целиком покрывал бы полную плату за пользование автомобилем. Поэтому Джереми Рифкина так волнует судьба традиционных моделей капиталистических рынков: переживут ли они переход к ценообразованию на основе предельных издержек или им на смену придут какие-то другие формы «совместного использования» (Rifkin, 2014).

5

Аристотель подробно излагает свою точку зрения: «В первой общине, то есть в семье, не было явно никакой надобности в обмене; он сделался необходимым, когда общение стало обнимать уже большее количество членов. В самом деле, в первоначальной семье все было общим; разделившись, стали нуждаться во многом из того, что принадлежало другим, и неизбежно приходилось прибегать к обмену. Такой способ обмена еще и в настоящее время практикуется у многих варварских народов. Они обмениваются между собой только предметами необходимыми и больше ничем; например, они обменивают вино на хлеб и наоборот. Когда понадобилась чужая помощь для ввоза недостающего и вывоза излишков, неизбежно стала ощущаться потребность в монете, так как далеко не каждый предмет первой необходимости можно было легко перевозить. Ввиду этого пришли к соглашению давать и получать при взаимном обмене нечто такое, что, представляя само по себе ценность, было бы вместе с тем вполне сподручно в житейском обиходе, например, железо, серебро или нечто иное; сначала простым измерением и взвешиванием определяли ценность таких предметов, а в конце концов, чтобы освободиться от их измерения, стали отмечать их чеканом, служившим показателем их стоимости» (Aristotle, Politics, book I, sect. 1257a; Аристотель, 1983, с. 389; курсив мой. — М. М.).

6

История денег и представлений об использовании абстрактной ценности векселей, выпущенных частными субъектами хозяйствования (которые могут, но не обязательно должны быть банками), очень интересно и подробно излагается в статье Джорджа Селджина и Лоуренса Уайта (Selgin, White, 1994).

7

Вспомним об «обстоятельствах времени и места» Хайека (Hayek, 1945, p. 520; Хайек, 2011, с. 67).

8

Возможно, оценка «сотни тысяч» слишком консервативна. Да и последствия революции в прядении и ткачестве имели более сложный характер. См. об этом книгу Эммы Гриффин, особенно первую и вторую главы (Griffin, 2014).

9

Это справедливо даже в отношении беднейших членов общества. Первоначально крайне дорогие инновационные товары быстро становятся массовыми, и их цена снижается на 90 % и более. В текущих ценах первые «домашние» компьютеры стоили около 30 тыс. долл. С момента первого появления в продаже проигрыватели цифровых видеодисков и телевизоры с высокой четкостью изображения «упали» в цене в реальном выражении более чем на 90 %. Не говоря уже о том, что тридцать лет назад не было ни смартфонов, ни социальных сетей. Конечно, не все продукты, предназначенные для продажи, «делают это». Первые образцы Google Glass (гарнитура для смартфонов, которая крепится на голову, с прозрачным экраном и видеокамерой) были очень дорогими (1,5 тыс. долл.), и эта гарнитура никогда не производилась серийно. Один из первых карманных персональных компьютеров Newton от Apple в текущих ценах стоил 2 тыс. долл. и был снят с производства, потому что никто не хотел платить за него такую высокую цену. В то же время цена на цифровые проигрыватели упала с более чем 500 долл. (в текущих ценах) за MPMan F10 до менее чем 50 долл. за продукт с существенно более высокой (более чем в 1000 раз) емкостью запоминающего устройства. (В MPMan F10 объем запоминающего устройства составлял 32 мегабайта — достаточно для того, чтобы вместить десять обычных песен или музыкальный альбом, если кто-то еще помнит, что такое альбом.)

10

Роджер Кларке показывает, что эти слова или скрывающееся за ними чувство были известны с глубокой древности (Clarke, 1999). Однако начало современного их использования в контексте программного обеспечения и широкого распространения информации обычно относят к 1984 г., когда состоялась беседа Стюарта Брэнда и Стива Возняка:

«Брэнд: Я думаю, мы можем обсудить пару любопытных парадоксов. ‹…› С одной стороны, информация хочет быть дорогой, потому что она высоко ценится. Нужная информация, полученная в нужном месте, способна изменить вашу жизнь. С другой стороны, информация хочет быть бесплатной, потому что со временем расходы на ее получение становятся все меньше и меньше. Таким образом, эти два желания ведут непрерывную борьбу друг с другом.

Возняк: Бесплатной должна быть информация, но не ваше время.

Брэнд: Но тогда в какой момент разработки ваше время вознаграждается так хорошо, что это становится странным, или вознаграждается настолько недостаточно, что это странно? Там есть проблемы с рынком».

Цит. по публикации Стюарта Брэнда и Мэтта Геррона (Brand, Herron, 1985).

11

Более подробно об этих различиях см. у Роджера Кларке (Clarke, 1999).

12

Ясно видел эту проблему и Дэвид Юм: «Но для образования общества требуется не только, чтобы это было выгодно, но и чтобы люди познали эту выгоду; однако, находясь в диком, нецивилизованном состоянии, люди никак не могут достигнуть такого познания при помощи одного лишь размышления и соображения» (Hume, 2004; Юм, 1996, с. 526).

Никто не может знать, какие из инноваций окажутся полезными ни в первоначальной, ни в последующих формах. Предложения об экспериментальной, осуществляемой методом проб и ошибок проверке инноваций, направленных на снижение трансакционных издержек и предусматривающих использование информации из открытого источника, как раз и относятся к тем, полезность которых невозможно предсказать «при помощи одного лишь размышления и соображения».

13

Чтобы источник был признан «открытым», он должен соответствовать большему количеству технических требований. См.: (Open Source Initiative, n. d.). Важно отметить, что речь идет об исходном коде, а не только о компилируемых программах.

14

Израэль Кирцнер пишет: «Для применения прибыльных методов производства с использованием капитала и накопления сбережений, необходимых для его приобретения, недостаточно будет технической доступности самих этих методов. Они лишь создают условия для межвременного обмена, который, быть может, никогда не будет использован, если никто не знает ни о нем, ни об условиях. Если в отдельно взятый момент времени такая возможность остается неиспользованной, возникают условия для получения предпринимательской прибыли. Предприниматель сможет заимствовать капитал, приобретать ресурсы и производить продукцию по рыночной стоимости, которая будет более чем окупать инвестиции капиталиста и приносить проценты, позволяющие убедить его в необходимости затрат на основные фонды» (Kirzner, 1971; курсив мой. — М. М.).

15

Отметим, что как «посредник» Uber может проверять предпочтения и предубеждения своих клиентов, даже если эти предпочтения не являются этически оправданными. В одном из недавних исследований изучались данные о поисках потенциальными пассажирами подходящих автомобилей (Ge et al., 2016). Как обнаружили исследователи, люди с именами, звучавшими как афроамериканские, гораздо чаще сталкивались с отменой поездок, независимо от того, были они водителями (узнав имя водителя, пассажиры отменяли поездки) или пассажирами (узнав имя пассажира, водитель отменял поездку). Мне могут возразить, что аналогичное поведение часто встречается в такси (см., например: (Ayres et al., 2006)), с той лишь разницей, что выбор предопределяется на расовой принадлежностью пассажира (или водителя) или районом, в который направляется такси. Но факт остается фактом: водители и пассажиры компаний Uber и Lyft являются проводниками этически оправданных или не имеющих оправдания предпочтений соединяемых друг с другом людей.

16

Нео: «Любовь — это… человеческая эмоция». Рама-Кандра: «Нет, это слово» (сцена из фильма «Матрица: Революция» (2003) режиссеров Ланы Вачовски и Лилли Вачовски).

17

Позже выяснится, что с точки зрения потребителя все издержки являются трансакционными. Но для нашего анализа мы принимаем определение, в соответствии с которым трансакционные издержки представляют собой разницу между производственными издержками изготовителя и совокупными издержками потребителя.

18

Вот что об этом пишет Марио Риццо:

«Когда говорят, что австрийская школа экономической теории — это экономика времени и неведения, имеют в виду, что она стремится преодолеть проблемы, возникающие в реальном времени в условиях полного неведения.

Эти проблемы не оказывают парализующего воздействия на индивидов, но люди не способны автоматически или полностью преодолевать их. Поведение, порожденное этим затруднительным положением, в котором обнаруживают себя люди, является источником рыночных феноменов и институтов. Оно также является источником пруденциальных ограничений для этих институтов. Люди — “пленники времени” (цит. по: (Shackle, 1970, p. 21)). С точки зрения австрийской школы это узилище действует не только как ограничение (имеются в виду аллокационные аспекты времени), но и как пространство приобретения опыта, порождая, таким образом, и ограничивая наши знания» (Rizzo, 1996, p. 2; курсив мой. — М. М.).

19

«Эти индивидуальные действия являются в действительности транс-акциями, а не индивидуальным поведением, и не “обменом” товаров. Именно смещение акцента с товаров и индивидов на трансакции и существующие правила коллективного действия характеризует переход от классической и гедонистической школ к институциональным школам экономического мышления. Признаком этого перехода является изменение базовой единицы экономического исследования. Экономисты-классики и гедонисты (неоклассики), с своими коммунистическими и анархистскими ответвлениями, основывали свои теории на отношениях человека с природой, а институционализм — на отношениях между людьми. Наименьшей единицей анализа для экономистов-классиков был товар, создаваемый трудом. Для гедонистов (неоклассиков) такой наименьшей единицей анализа был тот же или аналогичный товар, используемый конечными потребителями. Одни основываются на объективном, другие — на субъективном подходе к одному и тому же отношению между индивидуумом и силами природы. Результатом в обоих случаях стала материалистическая метафора автоматически устанавливаемого равновесия, по аналогии с океанскими волнами, как бы “ищущими своего уровня”.

В свою очередь, наименьшая единица для институционалиста — это единица деятельности, то есть трансакция и ее участники. Трансакции встают между трудом у экономистов-классиков и удовольствием экономистов-гедонистов (неоклассиков) просто потому, что именно общество контролирует доступ к силам природы, и трансакции являются не “обменом товарами”, а отчуждением и присвоением между индивидами прав собственности и свобод, создаваемых обществом, которые должны, следовательно, быть предметом переговоров между вовлеченными сторонами до того, как труд сможет что-то создать, потребители — потребить, а товары — быть обменены физически» (Commons, 1931, p. 653–654; Коммонс, 2012, с. 72).