Красавицы Бостона. Распутник

Л. Дж. Шэн (2022)

Самая известная роковая женщина Бостона встречает достойного соперника в лице опасно-обходительного англичанина, поклявшегося никогда не жениться. Эммабелль Пенроуз шла по жизни, никогда не чувствуя нехватки мужского внимания, и все было потрясающе до тех пор, пока однажды она не решила, что ей необходимо родить ребенка. Дэвон Уайтхолл ростом почти метр девяносто с ДНК премиум-класса, богатый наследник британского королевского титула. Какое счастье — он боится связывать себя узами брака. Эммабелль считает, что предложение Дэвоном своих услуг как нельзя кстати. Однако то, что начинается как невинное соглашение, быстро превращается в паутину лжи и нераскрытых тайн. Среди этого хаоса Эммабелль и Дэвон вынуждены признать ужасную истину: они способны на любовь. Хуже того, они могут испытывать ее по отношению друг к другу.

Шестая

Дэвон

Плохая новость заключалась в том, что я ненароком успел на похороны отца.

А хорошая — в том, что я так обрадовался встрече с мамой и Сеси, что даже само мое присутствие, дабы почтить память своего отца, не сумело омрачить мне настроение.

Первоначальный план состоял в том, чтобы приехать на следующий день после похорон. Видимо, провели на день раньше, поскольку больше не было необходимости подстраиваться под мой график. Я заявился во время финального акта, когда гроб уже опускали в землю.

Отца похоронили в задней части территории замка Уайтхолл-корт возле заброшенной церкви, у которой покоились все его предки. Где, надо полагать, однажды и я упокоюсь навечно.

Дом моего детства представлял собой величественную крепость в стиле готического возрождения с башнями, как в Средневековье, построенную из гранита и мрамора и с безобразным количеством арочных окон. Спереди замок окружал сад в форме подковы, а сзади высилась старая заброшенная церковь. На территории располагались два амбара, четыре дома для прислуги и ухоженная дорожка, ведущая в дикий лес.

В ясный день с крыш замка Уайтхолл-корт можно увидеть французское побережье. В голове одно за другим пронеслись воспоминания о том, как я, будучи еще худощавым и загорелым юнцом, бросал солнцу вызов, чтобы оно сожгло меня заживо и расплавило на камне, на котором я лежал.

Я направился к плотной толпе людей, одетых в черное, мысленно отмечая список присутствующих.

Мама, как всегда изящная и полная достоинства, стояла, вытирая нос ворохом салфеток.

Моя сестра Сесилия пришла со своим мужем Дрю Хастингом, с которым я виделся несколько раз, когда они приезжали ко мне в Штаты. Я пропустил их свадьбу в Кенте, но зато подарил этой парочке прекрасную квартиру-студию на Манхэттене, чтобы они могли регулярно меня навещать.

Сесилия и Дрю были пухлыми и высокими. Пожалуй, на первый взгляд их можно принять за близнецов. Они стояли плечом к плечу, но не обращали друг на друга внимания. Ради сестры я очень старался проникнуться к Хастингу симпатией, но не мог не замечать, насколько же он поразительно невзрачен абсолютно во всем.

Несмотря на хорошую родословную и семью с большими связями, в джентльменских клубах Англии он слыл довольно скучным, недалеким человеком, который неспособен удержаться на работе, даже если его за ногу прикуют цепью.

Байрон и Бенедикт стояли в конце толпы. Обоим уже перевалило за сорок, и выглядели они обрюзгшими и помятыми. Такое впечатление, будто все время с моего отъезда они только и делали, что пьянством и курением доводили себя до нынешнего состояния.

А еще присутствовала Луиза Бутчарт.

В свои тридцать девять Луиза сумела стать приятной на вид. Коротко подстриженные, блестящие и темные, как моя душа, волосы, алые губы и привлекательная изящная комплекция. Стройную фигуру украшало черное двубортное пальто.

Такую женщину хотел бы видеть рядом с собой любой уважаемый мужчина моего положения и титула.

Должен признать: если бы не то обстоятельство, что мне необходимо отвергнуть ее из принципа, Луиза наверняка могла однажды осчастливить такого, как я. Сунув сигарету в рот, я закурил и направился к зияющей дыре в сочном зеленом газоне. Остановился, когда уперся грудью в спину Сесилии. Наклонившись, приблизился губами к ее уху.

— Привет, сестренка.

Сесилия повернулась ко мне, голубые глаза засияли от потрясения. Я не сводил взгляда с гроба, который постепенно скрывался под комьями земли. На миг я отчетливо осознал, что внимание всех присутствующих переключилось с него на меня. Я не мог их винить. Наверное, все подумали, что это не я, а голограмма.

— Дэвви! — Сесилия обхватила меня за плечи и уткнулась лицом в шею. — Как же мы по тебе скучали! Мамочка сказала, что ты приедешь только завтра.

Я обнял ее и поцеловал в макушку.

— Моя милая девочка, я всегда буду рядом.

Даже если придется почтить память недоноска, который подарил мне жизнь.

— Боже ты мой! У меня чуть не случился сердечный приступ! — вскричала мама и заковыляла ко мне, утопая каблуками в размякшей земле.

В воздухе пахло английским дождем. Домом. Я заключил мать в объятия и поцеловал в щеку.

— Мамуля.

Скорбящие начали стягиваться вокруг нас, бросая любопытные взгляды. Я испытывал мелочное удовольствие оттого, что в очередной раз украл внимание у Эдвина, даже когда он отправился в последний путь.

Мама запрокинула голову и прижала замерзшие ладони к моим щекам, глядя блестящими от слез глазами.

— Ты такой красивый! И такой… такой высокий! Я все время забываю твое лицо, если не вижу тебя по нескольку месяцев.

У меня невольно вырвалось нечто среднее между ворчанием и смешком.

Я был так решительно настроен не возвращаться в Англию, пока жив мой отец, что едва не забыл о том, как сильно скучал по матери и Сесилии.

— Все же сумел прилететь? Молодец, приятель. — Дрю похлопал меня по спине.

Продолжая обнимать маму, я почувствовал нерешительное прикосновение ладони к моей руке. Повернув голову, увидел смущенно улыбающуюся Сесилию. Ее розовая кожа казалась хрупкой, как стекло электрической лампочки.

— Я скучала по тебе, братик, — тихо сказала она.

— Сеси, — проворчал я, едва ли не с мукой. Отпустив мать, я заключил сестру в объятия. Ее светлые кудри защекотали мне нос. Я с удивлением обнаружил, что от нее, как и прежде, пахло зелеными яблоками, зимой и лесом. Детством, в котором было слишком много правил и слишком мало смеха.

Меня сразило сожаление.

Я пренебрегал своей младшей сестрой. Бросил на произвол судьбы, когда она была еще подростком.

Мама оказалась права: возвращение в Англию возродило старые воспоминания и нерешенные проблемы.

— Ты останешься на какое-то время? — взмолилась Сеси.

— Останусь на несколько дней. — Я погладил сестру по волосам, а глянув поверх ее макушки, встретился взглядом с Дрю, который неловко переминался с ноги на ногу, выглядя отнюдь не довольным тем, что в доме появился еще один мужчина. — Как минимум, — многозначительно добавил я.

Сесилия задрожала в моих объятиях, и я вдруг ужасно разозлился на самого себя за то, что не принимал большего участия в ее жизни. В детстве она всегда нуждалась во мне, и я всегда был рядом. Но ненависть к отцу вынудила меня пропустить ее свадьбу три года назад.

— Ты счастлива с ним? — прошептал я ей в волосы, чтобы только она могла меня услышать.

— Я… — начала сестра.

— Ну и ну, — объявил Бенедикт и сжал мое плечо. Байрон шел за ним по пятам. — Я уж думал, скорее свиньи полетят, чем я увижу, как Дэвон Уайтхолл ступит на британскую землю.

Я отошел от Сесилии и пожал обоим братьям руки.

— Приношу извинения, но единственные знакомые мне свиньи — здесь, на земле, и похоже, им не помешает наведаться в лечебницу.

Улыбка Бенедикта померкла.

— Очень смешно. — Он стиснул зубы. — Да будет тебе известно, у меня проблемы с щитовидной железой.

— А что же ты, Байрон? — я обратился к его брату. — Какие проблемы мешают тебе выглядеть как трезвый, работоспособный член общества?

— Не все из нас настолько тщеславны, чтобы так сильно заботиться о своей внешности. Слышал, ты теперь миллионер, который всего добился сам. — Байрон разгладил рукой костюм.

Я докурил и бросил окурок в сторону могилы.

— Справляюсь.

— Быть известным благодаря своим достижениям — очень тяжкий труд. Лучше быть известным благодаря фамилии и наследству, — хохотнул Бенедикт. — В любом случае рад, что ты вернулся.

Но суть в том, что я не возвращался. Я был простым гостем. Сторонним наблюдателем своей прежней жизни.

Я построил новую жизнь в другом месте. Жизнь, которая связана с семейством Фитцпатрик, взявшим меня под крыло. С моей юридической фирмой, фехтованием и женщинами, за которыми я ухаживал. С новым сюжетным поворотом в моей истории в лице Эммабелль Пенроуз, у которой демонов в шкафу больше, чем платьев.

Пока люди обступали меня со всех сторон, желая узнать о моей жизни в Америке — о моих друзьях, партнерах, клиентах, любовных завоеваниях, — я заметил, что только один человек остался стоять в стороне по другую сторону засыпанной землей, неглубокой могилы.

Луиза Бутчарт с безопасного расстояния изучала меня взглядом из-под опущенных ресниц. Губы слегка поджаты, спина выгнута, будто выставляя напоказ ее новые достоинства.

— Ну, по́лно. — Мама взяла меня под руку и повела к обширному поместью. — У тебя еще будет предостаточно времени, чтобы поговорить с Лу. Мне не терпится показать тебя всем нашим слугам.

Но говорить не о чем.

Я должен принести Луизе Бутчарт извинения.

И больше ничего.

Час спустя я сидел за большим столом в одном из обеденных залов замка Уайтхолл-корт. Занял место во главе в окружении членов семьи и друзей детства.

Меня поразило, что за годы моего отсутствия ничего не изменилось. Вплоть до клетчатых ковров, резной деревянной мебели, канделябров и обоев в цветочек. Стены пропитались воспоминаниями.

— Ешь овощи, а не то окажешься в кухонном подъемнике.

— Но папа…

— Не папкай. Мой сын ни за что не вырастет пухлым и дряблым, как дети Бутчартов. Сейчас же съешь все овощи, а не то будешь ночевать в ящике.

— Меня стошнит!

— Оно и к лучшему. Рвота пойдет твоему дородному телу на пользу.

Оглядываясь кругом, я невольно проникся сочувствием к Сеси и матери — даже большим, чем к самому себе. Я, по крайней мере, уехал и создал для себя другую жизнь. А они остались здесь под гнетом ужасного характера моего отца и его бесконечных требований.

— Итак, Дэвон, расскажи нам о своей жизни в Бостоне. Он в самом деле такой страшный и серый, как говорят? — потребовал Байрон, громко жуя пастуший пирог с мясным рулетом. — Я слышал, он мало чем отличается от Бирмингема.

— Полагаю, тот, кто тебе это сказал, не бывал ни там, ни там, — ответил я и проглотил кусок пастушьего пирога, не чувствуя вкуса. — Мне по душе происходящая в городе смена четырех времен года, как и культурные заведения. — Под культурными заведениями подразумевался мужской клуб Сэма, в котором я играл в карты, занимался фехтованием и накуривался до смерти.

— А что насчет женщин? — поинтересовался Бенедикт, допивая уже пятый бокал вина. — Какие они в сравнении с женщинами Англии?

Я встретился с Луизой взглядом через стол. Она не избегала смотреть мне в глаза, но никаких эмоций тоже не выражала.

— Женщины везде одинаковые. Они забавны, необходимы, но в итоге оказываются плохим финансовым вложением, — манерно протянул я, надеясь донести мысль о том, что остался все тем же никчемным бабником, который сбежал из Англии, чтобы избежать брака.

Бенедикт рассмеялся:

— Что ж, если никто не собирается затрагивать скользкую тему, то я и сам могу. Дэвон, тебе есть что сказать нашей дорогой сестрице после того, как ты оставил ее ни с чем? Она ждала тебя четыре года.

— Хватит, Бенедикт! — рявкнула Луиза, чинно вздернув подбородок. — Как ты себя ведешь?

— А как ведет себя он? — посетовал Бенедикт. — Кто-то же должен ему на это указать, если мама с папой не могут.

— А где же герцог Солсбери и его жена? — спросил я, только сейчас осознав, что они не присутствовали на похоронах.

На мгновение наступила тишина, после чего мать прокашлялась:

— К сожалению, они скончались. Погибли в автомобильной аварии.

Господи. Почему она мне не сказала?

— Мои соболезнования, — сказал я, глядя больше на Луизу, нежели на ее братьев, которые, как я по-прежнему считал, не стояли со мной на одной ступени эволюционного развития.

— С кем не бывает, — пренебрежительно отмахнулся Байрон. Видимо, он был слишком увлечен тем, что стал герцогом, чтобы беспокоиться о том, какой ценой получил этот титул.

Снова наступило недолгое молчание, после которого Бенедикт заговорил вновь:

— Знаешь, она сказала всем своим друзьям, что ты вернешься к ней. Луиза. Бедняжка ходила смотреть места для проведения вечеринки по случаю помолвки по всему Лондону.

Луиза прикусила щеку, вращая в руке бокал вина, и смотрела на его содержимое, не отпивая. Мне хотелось увести ее в какое-нибудь уединенное место. Извиниться за весь бардак, который я устроил в ее жизни. Заверить, что самого себя я прокатил не хуже, чем ее.

— Боже, ты помнишь? — захохотал Байрон, хлопая брата по спине. — Она даже выбрала обручальное кольцо и все остальное. Заставила отца заплатить, потому что не хотела, чтобы ты счел ее слишком требовательной. Ты здорово ее опозорил, приятель.

— В мои намерения это не входило, — процедил я сквозь зубы, не испытывая ни малейшего интереса ни к еде, ни к компании. — Мы оба были детьми.

— Я считаю, что Дэвон и Луиза должны обсудить это наедине. — Мама промокнула уголки рта салфеткой, хотя на ее лице не осталось никаких следов еды. — Обсуждать этот вопрос на людях неуместно. В особенности на поминках моего мужа.

— Тем более нам и так есть о чем поговорить! — с притворным воодушевлением воскликнул Дрю, муж Сеси, улыбаясь мне. — Дэвон, я все хотел спросить твое мнение насчет ипотечного бума в Британии. Риск инфляции довольно высок, не считаешь?

Я уже собрался ответить, когда Байрон встрял в разговор, подняв свой бокал с вином, словно деспотичный император:

— Да брось, никого не интересует рынок жилья. Ты разговариваешь с людьми, которые даже не знают, как пишется слово «ипотека», и уж тем более им никогда не приходилось ее выплачивать. — Он жахнул бокалом по столу, отчего красное содержимое выплеснулось на белую скатерть. — Давайте лучше поговорим обо всех тех обещаниях, которые Дэвон Уайтхолл не сдержал за эти годы. Обещаниях, данных моей сестре. Его семье. О том, как реальность наконец-то настигла лорда Красавчика, и теперь ему нужно пойти на серьезные уступки, если он желает сохранить то, что осталось от его прежней жизни.

Луиза встала и бросила салфетку на все еще полную тарелку.

— Прошу меня извинить. — Ее голос дрожал, но в остальном она безупречно держала себя в руках. — Ужин был прекрасен, миссис Уайтхолл, однако, боюсь, об обществе моих братьев того же не скажешь. Ужасно сожалею о вашей утрате.

На этом она развернулась и ушла прочь.

Мы с матерью переглянулись.

Я знал, что должен исправить ситуацию, пускай возникла она не по моей вине. Но сперва нужно разобраться с двумя клоунами, рассевшимися за моим обеденным столом.

Я пронзил Бенедикта и Байрона свирепым взглядом.

— При всем сочувствии в связи с вашей недавней утратой родителей я больше не позволю говорить со мной в подобном тоне. Нравится вам это или нет, я хозяин этого поместья. Мне решать, кого я принимаю и, что еще важнее, кого не принимаю в своем доме. Вы перешли черту и огорчили свою сестру и мою мать. В следующий раз за подобное вас ожидает пуля в зад. Быть может, я распутник с недостатком моральных принципов, но при этом, как мы все знаем, еще и отличный стрелок, а ваши задницы — легкая мишень.

Самодовольные улыбки Бенедикта и Байрона тотчас испарились, сменившись хмурым взглядом.

Я встал из-за стола и помчался за Луизой. Слышал, как позади меня братья Бутчарт без энтузиазма извинились за свое поведение, обвиняя в своих дурных манерах вино.

Я нашел Луизу в своем старом зимнем саду в окружении экзотических растений, больших окон и дерева, выкрашенного в мятный цвет. Она пробежалась кончиками пальцев по композиции из разноцветных роз, стоящей в дорогой вазе. Подарок французского виконта, относящийся к девятнадцатому веку.

Конец ознакомительного фрагмента.