Дегустатор снов. Время подлинности

Лю Ахметкали

С одной стороны, это просто 12 сказочных историй, а с другой стороны, эта книга особенная. Она – спираль принятия себя. Она – ключ к раскрытию своей женской сути. Эту книгу не нужно читать. Намного полезнее ее прожить: шаг за шагом, знакомясь со своей подлинностью и позволяя ей проявиться во всей полноте и гармонии. Попробуйте на вкус свой истинный путь. Насладитесь полнотой своего звучания в этом мире.

Мастерство жизнетворения

Я проснулась очень резко, будто вынырнула. Хотя еще не ныряла, просто задремала на шезлонге. Наверное уже пора лепить, точнее коллажировать мою реальность.

— Дайте мне еще минутку, пожалуйста, — протянула я не своим голосом. — Чуть—чуть еще полежу и начну коллажировать.

— Ну—ну, цыпленочек. Ты же знаешь, что в этом вопросе я совершенно солидарна с твоей мамой. Кто раньше встает, тому Бог дает. И совсем не важно, что дает. Ведь так приятно получать, при чем практически бесплатно, просто за вставание с кровати. Да и сюрпризы это всегда увлекательно. И, что ты там делать собираешься, я не разобрала, но вряд ли это удастся. Синьор Лима уже ждет тебя на веранде для генеральной репетиции, ведь сегодня вечером твой первый сольный концерт.

«Только Матильде всегда удавалось так начать мое утро, чтобы я потом весь день улыбалась», — сонно подумала я. — «И ведь пора вставать. Уже давно пора, раз синьор Лима ждет, а я еще даже не завтракала».

— Концерт? Мой? Я же не умею петь! — сказала я, проснулась окончательно и открыла глаза.

— Цыпленочек, ты опять за свое. Если синьор Лима сказал, что ты готова, значит так и есть. А если тебе страшно, так это не страшно, бойся, а потом пой. Это же в конце концов не взаимоисключающие вещи, — подмигнула мне Матильда и протянула домашнее выходное платье — платье, которое положено надевать дома, если пришли гости.

Я сидела на высокой кровати в бело—голубой комнате. Раньше я думала, что лишь розовые комнаты способны вызвать мое отвращение, ан нет, ошибочка вышла. Эта комната была приторно—девчачей, хоть и голубой. Я схватила платье (надо ли говорить — голубое в белый мелкий цветуёчек, как сказала бы моя мама или не моя….) и побежала к зеркалу, ибо подозревала, что в подарок к комнате будет и новая внешность. Обрадовалась, что не ошиблась. Глазастое лохматое рыжее нечто хитро смотрело на меня из зеркала. Я потрогала свои торчащие в разные стороны волосы — жесткие и кудрявые — как я всегда хотела.

— Цыпленочек, сначала умойся, потом я тебя причешу. С твоей проволокой справиться нелегко старой женщине. Дал же Бог характер.

— Матильдочка, ну какая же ты старая женщина?! Ты совсем—совсем новая, посмотри на себя в зеркало, — хитренько подмигнула своей няньке и унеслась умываться. Отчего—то я была совершенно счастлива.

Минутка на подумать выдалась лишь, когда я причесанная, умытая и подобающе одетая, стояла у рояля, а синьор Лима играл длинное—предлинное вступление очаровательной, но незнакомой мне песни.

«Надо признать, что я медленно, но верно или очень быстро, что в сути своей не так уж важно, схожу с ума, съезжаю с катушек, прощаюсь с крышей. И хотя мои нервы уже на пределе, процесс мне скорее нравится».

— Если вы будет мечтать о незаслуженных аплодисментах, они могут так и не состояться в вашей жизни, ибо концерт пропадет даром, — услышала я голос синьора Лимы. Вроде бы все понятно сказал, но как—то… затейливо.

— Я слова забыла, — наморщила свой конопатый носик.

— Синьорина Рада хватит меня уже разыгрывать, как мигрень по вечерам. Не смешно ей богу.

— Рада?! Меня зовут Рада! Как же это чудесно! — закружилась я вокруг рояля, но поймав тяжелый выдох синьора Лимы, замерла на половине оборота, упала на колени и слезно попросила:

— Только не плачьте, синьор Лима, я все—все помню про вашу репутацию, вы просто мне напомните первую строчку, я действительно забыла.

Учитель вытер слезу батистовым платочком и молча протянул мне нотную тетрадь. Странные завитки вместо букв стали еще одной неожиданностью. Но оказалось я их очень хорошо понимаю и даже знаю наизусть.

— Играйте, синьор Лима, — дозволила я величественным тоном и поклонилась пока еще не существующим зрителям.

«Подумаю потом», — строго пообещала я себе, где—то на середине длиннющего вступления. И вступила вовремя на этот раз.

Боже, как же я пела! Голос лился, лился, лился, будто лучи лунного света. А язык, на котором я пела, создавался исключительно для поэзии, — плавный, тихий и пластично—хрустальный — казалось вот—вот разобьется, а он все тянулся, тянулся и тянулся. И я тянулась вместе с ним, изгибалась, падала к самому дну только для того, что в ту же секунду оттолкнуться и парить, парить, парить. Слезы катились из моих глаз, я задыхалась, но продолжала петь, ибо завершить этот божественный ритуал было не в моих силах.

Внезапно музыка закончилась, и я обнаружила, что уже не пою. В дверях стоит Матильда с подносом, полным всякой снеди, и, прикрыв глаза, раскачивается в такт своему дыханию. А по щекам катятся слезы. Внезапно она очнулась, сердито поставила поднос на столик и ворчливо сказала:

— Умеешь же ты, цыпленочек, погрузить в ненужные воспоминания и вывернуть душу наизнанку, — и улыбнулась так сладко, что мне захотелось еще спеть. Только для нее — моей любимой Матильды. И поняла, что если сейчас не сбегу куда—нибудь, лопну как мыльный пузырь, и некому будет вечером давать концерт.

— Матильдочка, вы тут с синьором Лима выпейте чаю с бисквитами, а я пойду немного прогуляюсь, а то у меня голова кругом — пение, концерт, я сама не своя, — я вдруг откуда—то знала, что пить чай с синьором Лима Матильде нравится почти так же, как слушать мое пение.

— Цыпленочек, далеко не убегай. Да и надолго не убегай.

А я уже бежала. Со всех ног, со всех мыслей, которые толпились в моей голове. Я бежала и рыдала изо всех имевшихся у меня сил, а встречный ветер, как заботливый кавалер, вытирал мои слезы и нежно поглаживал по голове. «Ну—ну, цыпленочек, все как—нибудь устроится», — говорил он голосом Матильды.

Я добежала о своего любимого озера, рухнула в траву и отдалась рыданиям. Плакала я столь же самозабвенно, как радовалась за Матильду с синьором Лима, как боялась вечернего концерта, и как, судя по всему, жила — с полной отдачей и погружением. Хватило меня минут на пятнадцать, потом мне надоело, да и ситуация яснее не становилась, а вот легче уже стала, зачем же лишнее обезвоживание телу.

Конец ознакомительного фрагмента.