Д'Арманьяки

Люттоли (Луи Бриньон)

Книга основана на реальных исторических событиях. Париж. 1407 год. Король Франции безумен и не в состоянии править страной. Болезнь короля становится причиной беспощадной борьбы за трон. По приказу герцога Бургундского убит родной брат короля, герцог Орлеанский. Это убийство становится причиной кровавой войны между кланами «Бургундцев» и «Д’Арманьяков». Борьба между кланами завершается полной победой герцога Бургундского. Идёт повсеместное и полное избиение Д’Арманьяков. Триумф герцог Бургундского завершает казнь графа Д’Арманьяк и его двенадцатилетнего сына Филиппа. Палач спасает Филиппа. Спустя десять лет, Филипп соберёт под своими знамёнами новое поколение Д’Арманьяков и бросит вызов убийце своего отца, герцогу Бургундскому.

Глава 11

Казнь

На улицах Парижа творилось нечто невообразимое. Тысячи горожан, вышедшие в то утро из своих домов, исступлённо выкрикивали:

— Смерть Д,Арманьякам! Слава герцогу Бургундскому!

Казнь должна была состояться на площади Пилори, где проводились казни чаще всего. Площадь находилась в непосредственной близости от Шатле.

За день до казни, на площади соорудили деревянный помост. В середине помоста поставили плаху. Вокруг помоста, полукругом, соорудили длинные деревянные скамьи, которые имели в высоту несколько рядов. Таким образом, каждый следующий ряд возвышался над предыдущим. Сделано это было для того, чтобы высшая знать, для которой и соорудили эти скамьи, могла свободно наблюдать за казнью. В середине этого сооружения, поместили два кресла — для короля и королевы. Мало кто верил в то, что король Франции, заточивший себя во дворце Сен-Поль, и не покидавший его стен, несколько месяцев, приедет на казнь. Тем не менее, кресло для него было приготовлено.

Уже к семи часам утра, близлежащие улицы к площади, были забиты народом, который в эти дни буквально сходил с ума, выражая свою преданность герцогу Бургундскому. Все лавки Парижа, в которых продавалась красная, или лиловая ткань — опустели. Парижане покупали всё, что даже отдалённо напоминало цвета Бургундии. Множество людей находящиеся на улицах в это утро были облачены в одежды ярко — красно покроя. Немало людей прикрепили к своим плечам живые цветы. У других на груди красовались Андреевский кресты. Все эти детали равно воздавали дань восхищения новому властителю Парижа, да и наверно большей части Франции, ибо не было более могущественного человека, нежели герцог Бургундский. Весь народ с нетерпением дожидался полудня, назначенного времени для казни.

Ближе к одиннадцати, когда в тюрьме Шатле, осуждённые начали исповедоваться, к площади начали съезжаться кареты со знатью. Знать немедленно занимала места вокруг помоста. Народ слабо приветствовал знать. Знать их не интересовала.

Появление королевы и что совершенно удивительно, короля Франции, было встречено приветственными криками. У короля, по всей видимости, настало временное просветление, которое чередовалось с приступами безумия. Мало кто ожидал его появления и меньше всех королева. И тем не менее, с её уст не сходила счастливая улыбка. Королева выглядела так будто безмерно счастлива присутствием его величества.

Король первым вышел из кареты и не оглядываясь на королеву, что выглядело несколько грубовато, в сопровождении небольшой свиты, прошёл к своему месту. Один из придворных короля — Буа-Бурден, предложил королеве руку, на которую она и опёрлась, выходя из кареты. Он же проводил королеву до её места рядом с королём. И только после того, как она села, удалился.

Едва королевская чета заняла свои места, как раздался мощный взрыв приветственных криков.

— Да здравствует герцог Бургундский!

— Слава Бургундии!

— Слава великому герцогу!

Герцог Бургундский ехал на белом коне, облачённый в блестящие доспехи, на которых был выбит крест святого Андрея. Андреевский крест лилового цвета так же был вышит на плаще, прикреплённого к плечам сзади. Герцога сопровождали двадцать рыцарей, роскошное облачение которых намного превосходило облачение королевской свиты.

Приветствуя парижан благосклонной улыбкой, которая почти не сходила с губ Герцога бургундского и под несмолкающие крики, он спешился и направился на отведённое ему место, рядом с королевой Франции.

— Ваше величество! — герцог поклонился королю, тот в ответ кивнул.

— Мадам! — герцог Бургундский поцеловал протянутую руку королевы, задержав её, чуть дольше положенного. В этом был весь герцог. Он считал, что ему положено немного больше нежели всем остальным смертным.

Королева сделала попытку покраснеть, но у неё не получилось. Герцог Бургундский сел справа от королевы, чуть ниже её.

— Я у вас в долгу! — шепнула ему королева, — вы избавили меня от этого несносного Д,Арманьяка.

— Надеюсь, Мадам, — герцог Бургундский устремил на королеву страстный взгляд, — вы найдёте способ отблагодарить меня?

— Я думаю над этим! — королева кокетливо улыбнулась герцогу Бургундскому.

— Я слышал, вы были в плену кузен?! — не вовремя раздался голос короля, — крестовый поход закончился плачевно. Турки разбили вас под Никополем. Надеюсь, вы не слишком страдали в плену, у турок?

Герцог Бургундский, был явно озадачен словами короля.

— Я пробыл в плену менее года, Сир. К тому же эти события имели место одиннадцать лет назад.

— Время скоротечно кузен! — король вздохнул, погружаясь в обычное состояние полного безразличия.

Никто из тех, кто слышал слова короля, так и не понял, что он имел в виду.

По новому взрыву криков и проклятий, все поняли, что осуждённые покинули Шатле. И действительно, ровно без четверти двенадцать, повозка, запряжённая двумя чёрными быками, в которой, стоя везли заключенных, покинула стены Шатле.

Впереди заключенных, следовала небольшая процессия. Вся процессия была облачена в престранные одежды. У всех на головах были венки из роз. Процессия пела какую то весёлую песню. В общем, создавалось впечатление, будто затевается некое торжество, а не казнь. Повозку с заключёнными сопровождали десять стражников, ехавших по обе стороны. Люди, сыпля проклятиями в адрес осуждённых нехотя расступались перед процессией. Проклятия сыпались на заключенных не переставая, отчего в воздухе повис, непрекращающийся гул. Но люди не ограничились одними проклятиями. У многих в руках оказались гнилые помидоры и яйца, которые тут же были пущены в ход.

— Смерть подлым Д,Арманьякам! Смерть изменникам!

Все трое сохраняли невозмутимый, а правильнее сказать — равнодушный вид. Ни яйца, ни гнилые помидоры, ни многочисленные проклятия, никак не сказывались на выражении их лиц. Лишь граф Д,Арманьяк изредка бросал на сына обеспокоенный взгляд. Филипп держался с непоколебимой твёрдостью. Со стороны казалось, будто он вообще ничего не замечает.

Всё верхнее одеяние осуждённых состояло из белой рубашки, на которой после попадания яиц и помидоров то и дело оставались следы желтоватого и красноватых оттенков.

Осуждённые, под непрекращающийся град проклятий, достигли площади Пилори. Их вывели из повозки и подвели к помосту с плахой. Огромного роста палач, с крепкими ручищами, в которых легко умещалось древко топора, стоял на помосте и следил за осуждёнными.

Гилберт де Лануа, распорядитель казни, поднялся на помост и коротко бросил палачу;

— Приступай!

— Среди них ребёнок! — последовал неуверенный ответ палача, — мне не приходилось казнить детей.

— Придётся! — коротко ответил Гилберт де Лануа, покидая помост.

Палачу не понравились эти слова. Сквозь прорезь маски, глаза палача с неприязнью следили за мрачной фигурой Гилберта де Лануа.

Герцог Бургундский встал со своего места и взмахнул белым платком.

Ги де Монтегю поднялся на помост. Прочитав короткую молитву и бросив последний взгляд на своего друга, он встал на колени и положил голову на плаху.

Палач одним уверенным ударом, отсёк ему голову.

— Прощай мой друг! — тихо прошептал граф Арманьяк, — скоро мы вновь увидимся.

Он снял со своего пальца перстень — символ дома Д,Арманьяков и протянул Филиппу.

— Пусть недолго, но ты станешь графом Д,Арманьяк!

Отец с сыном крепко обнялись.

— Прости меня! — прошептал граф, когда подручные палача повели его на казнь.

Огромная толпа замолчала, в ожидании того, как падёт голова, главного из Д,Арманьяков.

Граф Арманьяк встал на колени и собирался положить голову на плаху, когда услышал голос сына:

— Монсеньор, для меня было честью жить рядом с вами. Для меня будет честью умереть рядом с вами!

Светлая улыбка осветила лицо графа. Не колеблясь, он положил голову на плаху.

— Бернар, муж мой! — раздался душераздирающий крик.

Женщина с растрёпанными волосами пыталась пробиться к плахе, но стража её не пускала. Палач опустил топор, на глазах рыдающей графини и на глазах Филиппа. Толпа приветствовала смерть графа Д,Арманьяк восторженными криками. Филипп, не ожидая когда его поведут на помост, легко вскочил на него и пока убирали тело его отца, гневно закричал в толпу.

— Замолчите, слышите вы, все замолчите. Имейте уважение если не к графу Д,Арманьяк, который в жизни не сделал ничего плохого, так хотя бы к сыну потерявшему отца.

Филипп стоял на помосте, в крови собственного отца и весь его облик пылал гневом и яростью. Он смотрел прямо в толпу. И люди, поражённые необыкновенной смелостью и непредсказуемым поведением мальчика, невольно один за другим замолкали. Дождавшись, когда наступит полная тишина, Филипп повернулся к палачу и с твёрдостью, поразившую свидетелей этой сцены, бросил:

— Я в вашем распоряжении мэтр!

Герцог бургундский встал, собираясь подать сигнал к казни, но был остановлен графиней Д,Арманьяк. Несчастная женщина бросилась к ногам герцога Бургундского.

— Пощадите моего сына, пощадите, — умоляла женщина. — Великодушный герцог, пощадите его, Герцог Бургундский поднял за плечи графиню Д,Арманьяк. Её тут же оттащил в сторону. Графиня ни на миг не переставала молить о помощи.

Герцог Бургундский выждал короткое время, а потом громко заговорил.

— Жители славного города Парижа, я не хочу стать детоубийцей. Поэтому я согласен пощадить последнего из Д,Арманьяков, хотя он собственноручно убил пятерых бургундцев.

При этих словах, Гилберт де Лануа обменялся беспокойными взглядами с Кабошем, который более всех предвкушал смерть Филиппа, потому что узнал в нём того, кто лишил его части руки.

— Если этот мальчик поклянётся мне в верности, я пощажу его! — закончил герцог Бургундский, совершенно довольный собой.

— Клятву! Клятву! — раздался нестройный хор голосов.

Филипп видел горестное лицо матери и слышал её слова.

— Клянись Филипп, клянись!

Филипп поднял правую руку. Всё вокруг него мгновенно затихло. Люди с нетерпением ждали, когда он заговорит. Филипп не заставил себя долго ждать.

— Клянусь! — громко и отчётливо заговорил Филипп, — клянусь вам, герцог Бургундский, если вы помилуете меня… Филипп сделал паузу, глядя на довольную улыбку герцога Бургундского, — клянусь, где бы вы не были, где бы не прятались, я настигну вас и убью, не дав времени на покаяние, — голос Филиппа взлетел высоко. — Гордость и Честь! Слава и Доблесть! Бесстрашие и Отвага! Вот девиз Д,Арманьяка! А теперь делайте то что должны, мэтр! — Филипп встал на колени и положил голову на плаху. Потрясённые зрители не верили происходящему. Столько мужества было в Филиппе, что все вокруг просто растерялись. Все за исключением герцога Бургундского, который с перекошенным лицом взмахивал белым платком, к великой радости Лануа и Кабоша.

— Филипп, мой мальчик, Филипп….. рыдающую графиню никак не могли оттащить от помоста.

Время шло, но палач почему-то медлил. Он не подходил к осуждённому. Видя медлительность палача, герцог Бургундский снова взмахнул белым платком, подавая сигнал к началу казни. И тогда Париж увидел нечто неподдающееся никакому воображению. Палач выпустил из рук топор. Потом медленно снял с головы маску, скрывающее его лицо и опустившись на колени, протянул руки в сторону короля, произнося всего одно слово:

— Милости!

Толпа взорвалась.

— Слава Капелюшу! — кричала толпа. — Слава Парижскому палачу!

— Приказываю казнить Д,Арманьяка — заорал во всё горло герцог Бургундский.

— Замолчите кузен! — раздался спокойный голос короля Франции, — палач не к вам обращается!

Никто не ожидал этих слов и менее всего герцог Бургундский. Король встал.

— По закону славного города Парижа, палач единожды за всю свою жизнь имеет право просить помилования для осуждённого на смерть. И никто, даже король Франции, не вправе отказать ему. Палач воспользовался своим правом, мы же воспользуемся своим. Поднимитесь с колен, граф Арманьяк, де Фацензак, де Родез, герцог де Немур! Отныне вы свободны!

— Да здравствует король! — толпа восторженно приветствовала слова короля, ибо нет для парижанина, ничего дороже законов города. По этой причине слова короля нашли глубокий отклик в сердцах у горожан. В этот миг, Д,Арманьяки перестали быть врагами Парижан, впрочем они ими никогда и не были.

Герцог Бургундский мрачно поглядывал на короля, который унизил его прилюдно. Такого герцог Бургундский никому не прощал.

Филипп протянул руку палачу, спасшего ему жизнь. Тот с необычайным благоговением пожал протянутую руку, словно это было рука короля или принца крови, впрочем, знатностью граф Д,Арманьяк не уступал ни тем ни другим. Все зрители наблюдали, как посреди помоста с плахой, мальчик пожимал руку палача и все услышали слова, которые он произнёс:

— Я прощаю вас за смерть моего отца. А за то, что вы дали возможность, отомстить за него, я буду благодарен вам, всю свою жизнь, — и уже спускаясь с помоста, Филипп добавил, — я вернусь за телами моего отца и Монтегю.

Едва Филипп сошёл с помоста, как сразу же попал в объятия своей матери, которая беспрестанно целовала его, а затем, взяв за руку потащила за собой.