Жила-была Вера. Истории о силе духа, любящих сердцах и билете на счастье

Людмила Лаврова (2024)

Людмила Лаврова — российская писательница, лауреат национальной премии «Писатель года» за 2022 год, а также автор канала Lara’s Stories. Благодаря теплым жизненным рассказам, основанным на реальных историях, страница Людмилы в Дзене занимает лидирующие позиции по количеству прочтений, а число ее подписчиков уже более 190 тысяч. «Жила-была Вера» — это сборник рассказов о силе и мужестве, верности и любви, которые помогают жить и побеждать. На страницах книги вас встретят истории, которые покажут, что даже в самые тяжелые моменты вера и надежда могут стать проводниками к светлому будущему. На примере главных героев вы убедитесь, что, несмотря на все трудности, любая ситуация разрешима, если есть вера в себя, в свою семью и в тех, кто рядом. «Как всегда, душевно и с надеждой! Спасибо!» «Дорогая Людмила, очень давно на вас подписана. Еще ни один рассказ не удалось прочитать без слез. У вас Дар. Спасибо за ваше творчество!» Отзывы читателей

Иваныч

— Иваныч! Старый хрыч! Хватит только о себе думать! Бог велел делиться! А ты целую бутылку, да в одно лицо! Это справедливо по-твоему?

Тимофей грустно балагурил, раскладывая на столе нехитрую закуску и поглядывая на своего приятеля.

Иван на шутки внимания не обращал. Он сидел у стола, крутя в руках полупустой уже стакан, и даже не пытался участвовать в разговоре.

На душе был полный раздрай. Неделю назад он попрощался с Катей и теперь не мог понять, как же жить дальше.

Катенька, Катюша, Катерина…

Сколько лет они прожили вместе? Двадцать? Да, двадцать с гаком… Много это или мало? Наверное, как посмотреть…

Память стерла подробности, оставив почему-то то, что было незначительным и ненужным. Убрала, припрятала по сундукам хорошее.

Удивительно, куда что девается?

Хотя… Сколько его было, хорошего-то?

Иваныч вздохнул, аккуратно поставил стакан на стол и отодвинул от себя бутылку.

— Ты чего это? Не будешь больше? Нет, Иваныч, так не пойдет! Поминать надо как положено! Она тебе все-таки жена, а не чужая тетка!

Тимофей оставил свое занятие и присел к столу.

На маленькой, тесной кухоньке места было мало, но им с Иваном хватало. От прежнего порядка, заведенного Катериной, уже почти ничего не осталось. В раковине громоздилась грязная посуда, а цветы на подоконнике поникли, словно отдавая последнюю дань уважения той, что так любила их.

— Вань, ты бы повинился, что ли? Оно бы и полегчало. — Тимофей поставил полный стакан перед приятелем.

— Убери… Не хочу больше!

— Эва как! А когда Катя жива была — не отказывался…

— Не капай, Тимофей! Все ты знаешь! Сволочью я был… И порядочной… А Катя терпела…

— Так баба она, Иваныч! Ей сам Бог велел терпеть!

— Глупости не говори! — Иван помрачнел еще больше и угрюмо глянул на своего соседа и давнего собутыльника. — Что Бог ей велел — про то мне неведомо. А вот, что я про себя понимать должен был — это знаю…

— И что же?

— А то, что не человек я, а человечишко… Беспутный, пустой, как вот эта банка из-под огурцов. Ничего во мне хорошего нет…

— И не было? — Тимофей прищурился, но бутылку от Ивана отодвинул, заменив ее на бутерброд с «докторской».

— Не знаю, Тимофей. Может, когда и было, да только забыл я об этом давным-давно… Катя, вот, помнила…

— А что она про тебя помнить могла, если вы познакомились с ней, когда ты в наш город переехал?

— А ты не знаешь? Не тогда мы друг друга узнали-то. Давно знакомы были. Еще с того времени, как я кораблики в луже пускал, а Катя со сбитыми коленками бегала…

— Постой! Это что же получается? Ты мне врал? Я думал, что вы с Катей знакомы столько, сколько прожили. Вы же сразу съехались, как только познакомились. Вот я и думал…

— Почему врал? Ты не спрашивал.

— Надо же… А я о ней не очень хорошо думал…

— Почему?

— Потому, что сошлась с тобой быстро. До этого жила тихо — скромно, с пацаном своим, никого к себе не водила, а тут — здрасте-пожалуйста! Муж! Кто такой? Откуда взялся? Никто не знал. Решили, что она на тебе от тоски повисла. Шутка ли — столько лет одна, да еще с ребенком? Все знали, что ты сидел. А какая порядочная женщина за сидельца замуж пойдет? Кому оно надо?

— Прав ты. Никому… Катя единственная была, кто меня понял и принял… А я ей вот так отплатил…

— Как?

— А то ты не знаешь? С тобой ведь пили!

— Как будто я тебя силком поил! Ты, Иваныч, говори, да не заговаривайся!

— Это не тебе претензия. Себя ругаю… Нет мне прощения за то, что такую женщину потерял…

— Каждому свой срок, Иваныч! Не вини себя так уж… В одном только ты прав — Катя твоя редкой красоты человеком была… Ты бы это… Рассказал бы про нее, что ли? Помянем ее не стопкой, а словом. Мать моя говорила, что поминки живым нужны. И вовсе не для того, чтобы глаза залить, а чтобы хорошее о человеке вспомнить. Я, вот, уйду, и про меня слова никто хорошего не скажет. А потому, как никому от меня не было ни тепла, ни привета. Прожил жизнь, а добра от меня никто и не видал. Почему так? Вроде и воспитывали меня, и учили, а все мимо…

— Не только у тебя так… Я ведь тоже по молодости неплохим парнем был. А потом закрутила жизнь, завьюжила. Родителей потерял, когда семнадцать сравнялось, а дядья родные меня из дома выставили. Не нужен я им был. Места много занимал. Пришлось в город податься, на завод. Там я жизни учился. И сказать бы, что эта учеба впрок пошла, да не могу. Связался с не очень хорошей компанией. Они меня за малым под статью не подвели.

— Из-за них сел?

— Нет. Это уже много позже было. А пока я на заводе работал, меня Катя как раз и спасала.

— Как это?

— А вот так. Она мне письма писала. — Иван грустно улыбнулся, встал и поставил на плиту чайник. — Не хочу больше пить. Не лезет.

— А и не надо! Я бы тоже чайку горяченького освоил! — Тимофей согласно кивнул, ловя настроение приятеля, и спрятал недопитую бутылку под стол. — О чем же она тебе писала?

— А обо всем на свете. О том, как кошка котят принесла, о матери своей, о братишке… Расписывала мне жизнь свою по строчкам, а я, не поверишь, жил этими письмами. Мне казалось, что это весточки из родного дома. Ведь с Катей мы жили в соседних подъездах. И пусть она помладше меня была, но это дружить нам нисколько не мешало. И именно она мне идею подала — к морю податься. Я с детства о нем мечтал. Видел всего лишь раз, когда матери как-то путевку на работе дали. Она меня тогда в детский лагерь отправила. Я это лето и сейчас в подробностях помню. Лучшего времени в моей жизни и не было…

— А те годы, что ты с Катей прожил?

— Они ни в счет. Счастливы мы с ней не были… — Иван отвернулся, пряча глаза.

— Почему так?

— Она меня любила. А я…

— Что? Не любил ее?

— Нет, Тимофей, не так… Любил, конечно. Но вот дать ей то, чего она так хотела — не мог…

— Чего же?

— Семью, детей… Не получалось у нас…

— Погоди, что-то я ничего не понимаю! У вас же, вроде, сын есть?

— Есть. Да только Кате он не родной. Он мой, но от другой женщины. Из-за него Катя как раз и не понимала, почему у нас ребенок не получается. Себя винила. Все по врачам бегала, хотя я ей твердил, что не в ней дело.

— А в чем же тогда?

— В прошлом моем. Нехорошее оно у меня было. Очень нехорошее… Я Кате кое-что рассказывал, конечно, но всего ведь не откроешь. И про жен «дежурных» в трех портах… И про болячки… Нет, ты не подумай! Я в этом плане честен был! Кате ничего не принес! Пролечился еще до того, как с ней съехался. Но детей иметь я больше не мог… И она об этом знала. Хоть верить и отказывалась. Все твердила, что от человека в этом вопросе мало что зависит. И жизнь не нами дается, а кем-то свыше. Но, видать, нам эту жизнь не доверили… И я знаю, почему.

— Почему же?

— Потому, что я одного ребенка когда-то бросил. Отказался от него, боясь, что не справлюсь, не потяну такой ответственности. Сбежал, как трус, даже не считая нужным что-то объяснять. Мы с Олей, матерью Игоря моего, и знакомы-то были всего ничего — около полугода. И за эти полгода виделись от силы раз десять. Она меня в портах встречала, а я и рад был. Как же! Вон, я какой! Ездит за мной такая краля и платочком с пристани машет! Нет бы подумать, что у нее тоже сердце есть! И хочет она мужа нормального, семью и детей! Этого и ждет от меня… А я что? Гулял! Молодой был! Борзый! Весь мир у ног плещется! Мало ли, куда судьба заведет? Что ж я буду привязан к кому-то? Вдруг где-то лучше есть?!

— Так ты знал, что у тебя ребенок будет?

— Знал, конечно. Ольга сказала. Потому и умотал от нее на другой конец света, думая, что это поможет проблему решить. С глаз долой — из сердца вон… Что я ее из своей жизни вычеркнул, что она меня… Да только судьба — подруга несговорчивая. И ох, как не любит, когда человечишки командовать пытаются! Она меня здорово проучила!

— Как же?

— В том плавании я за малым с жизнью не попрощался.

— Это как это?!

— А вот так! По глупости свалился за борт. Нарушил технику безопасности во время шторма. И утонул бы, если бы не мужики. Достали они меня просто чудом! И сказали, что мне нужно свечку, да не одну, поставить за то, что жив остался! Я и сам это понимал. Да вот только не сделал ничего… Не поехал к Ольге, не повинился, хотя надо было бы…

— А как с сыном общаться начал? Сколько ему было?

— Много… Одиннадцать лет. Он меня знать не знал, когда я его забирать приехал после того, как Оли не стало. У нее же, кроме меня, никого и не было. Сирота. Олю бабушка воспитывала. Я ее, правда, не застал. Мы с Ольгой познакомились, когда бабушки ее уже на свете не было. Вот и получается, что я сироту обидел. Мало того, что слова своего не сдержал, так еще и не помогал ничем. Она одна сына поднимала… Пацан меня знать не знал. Думал, что отец у него — летчик.

Иван замолчал. Снял с плиты закипевший чайник, заварил чай и покачал головой.

— Летчик… Я и моряком-то неважным был, а уж летчиком… Сын меня тогда увидел и с кулаками кинулся. Кричал, что это я во всем виноват и из-за меня матери не стало… Еле угомонили его тогда! Я его за руки держал, а сам думал о том, что он прав! На все сто процентов прав! Виноват я был… Ольга одна надрывалась, а я и думать не хотел о том, что у меня сын растет…

— Как же тебе его отдали?

— Далеко не сразу. Я больше двух лет за него воевал. Еле-еле добился, чтобы отцом меня признали и позволили мальчишку забрать. Юрист хороший попался. Все сделал как надо! Катя помогла. Она же все про меня знала. Мы так письма друг другу и писали все эти годы. Она и про Игорька все знала, и про Олю. Помогла мне адвоката найти и бумаги собирала, какие могла, понимая, что одному мне не справиться.

— Постой! Что-то я ничего не пойму. А как же тебе ребенка доверили, если ты сидел?

— Так это после было. Я Игоря забрал, а через полтора года в аварию попал. Ехал поздно вечером домой, уставший, на нервах. И решил перекресток проскочить. А там женщина дорогу перебегала… Как ни крути, а виноват я. Думал — все! И пацана отберут, и мне жизни не видать. Да только тут судьба моя вмешалась.

— Катей ту судьбу звали?

— Да. Она это была… Приехала. Игоря забрала и настояла, чтобы мы расписались. Так, мол, вопросов меньше будет.

— Помогло?

— Да. Игорь с ней жил, пока я срок мотал. Она свою квартиру продала и сюда, в этот город перебралась. Ко мне поближе. Соседи вообще думали, что Игорь — Катин сын. И правильно думали. Он больше ее был, чем мой… Катя научила его письма писать. Это и помогло. Вытащили меня эти письма из той ямы, в которую я сам себя столько лет загонял. Сын мне почти каждый день писал. Иногда пару строчек всего, но и этого было достаточно. Я знал, что меня ждут. Мы ни до, ни после столько не говорили с ним, как в этих письмах. Он рассказывал мне, как они с Катей живут. Ругал меня за маму и за то, что я так поздно в его жизни появился. Писал о том, как в школе дела. Даже совета просил, представляешь, когда с девушкой познакомился. А что я ему мог посоветовать? Только не поступать так, как сам когда-то…

— И то верно… А потом?

— Потом я вернулся. И какое-то время мы жили спокойно. А потом Игорь уехал учиться, и Катя затосковала. Все просила меня ребенка из детского дома взять, раз свои не получаются. Только я понимал, что ничего у нас не выйдет. Откажут в опекунстве. С моим-то прошлым. Злился на ее настойчивость. Попивать начал. Мне бы тогда понять, что она не для себя просила…

— А для кого?

— Для меня, Тимофей! Для меня… Видела, как я в себе копаюсь. Как перебираю свою жизнь, понимая, что большая часть уже за плечами, а сделано всего ничего. Кто я? Что я? Пустое место! Никому от меня, как ты говоришь, ни холодно, ни жарко! Это она, а не я, Игоря поднимала. Она обо мне заботилась все эти годы, а не наоборот… Разве я — мужик? Нет! Так, обмылок…

— Ну ты совсем уж себя не казни! Если Катя тебя миловала, то и тебе не след так о себе говорить!

— Нет, Тимофей, не прав ты! Человек должен о себе все понимать. А уж в моем-то возрасте и подавно! Вот, Игорь мой… Молодой еще совсем, а уже все у него по полочкам разложено. И дом, и семья, и понятия о жизни… Правильные они у него. От Кати достались…

— И какие же это понятия?

— А такие… Есть у тебя близкие — держи их крепче! Сам держи! Это твоя обязанность как мужчины! Дай им тыл и поддержку. Сейчас дай! А не откладывай на потом! Потом оно никому уже и не надо будет! Сами научатся о себе заботиться, а ты им станешь вовсе и не нужен… Я этого не понимал. Все думал, что жизнь долгая. На мой век обязанностей хватит. А оно вон как вышло. И Катя уже ушла… И мой срок не за горами…

— Интересно, и куда это ты, Иваныч, собрался? Думаешь, просто все? Так с твоими грехами в рай не пустят! А Катя твоя тебя там ждать будет! Вот и подумай, стоит ли тебе руки опускать да тапки по размеру искать?

— Какие тапки?

— Как это какие? Белые! Тебя послушать, так тебе уже и пора! А я тебе скажу — нет! Рано, Иваныч! Рано… Сколько лет ты небо коптил, а кому от тебя светло стало?

— Никому…

— Вот! Думаешь, тебе там рады будут? Ага! Сейчас! Катерина твоя первая тебе по носу щелкнет и спросит, чем ты тут без нее занимался!

— И что ты предлагаешь?

— А ничего! Что ж ты, Иваныч, за человек такой, что все решения да совета от кого-то ждешь? Сам — то чего хорошего сделать не пробовал? — Тимофей махом допил из своей кружки давно остывший чай, сполоснул ее и аккуратно пристроил на сушилку. — Вот так… Катя порядок любила… А еще — тебя, Иваныч. Шибко любила она тебя. Если бы меня кто так любил, я совсем иначе жил бы… Знаешь, что я тебе скажу?

— Что?

— Не о чем тебе жалеть! Все у тебя было! И счастливый ты человек, хоть и не понимаешь этого. Ты подумай. А как надумаешь чего — пойди и сделай что-нибудь хорошее. Помяни Катю свою добрым делом. Дай свет, какой она дарила столько лет тебе, кому-нибудь еще.

— Кому?

— Да кому угодно! Мало ли на свете людей? Вон в окошко глянь! Спешат куда-то, бегут, торопятся… И у каждого свои проблемы… Своя печаль…

— А как я узнаю о том, какая у них печаль?

— А как Катя твоя узнавала?

— Она говорить умела с людьми… Знала, что сказать, когда и как… Я так не умею…

— Так учись! Кто мешает?

— Ты прав. Никто… — Иван подошел к окну, отодвинул занавеску и посмотрел на улицу.

Прав ведь Тимофей… Вон они — люди… Чужие, незнакомые… Пока… Может, и стоит выйти на улицу, осмотреться по сторонам и сделать уже хоть что-то, чтобы понять — никакое ты не пустое место… И не нужно совершать никаких особых подвигов, чтобы сделать чью-то жизнь чуть лучше и светлее… Иногда достаточно доброго слова и вовремя забитого гвоздя, чтобы помочь кому-то.

Со словами у него неважно, а вот молоток в руках он держать умеет. Может, и сгодится кому его умение? Кто знает…

В одном он уверен — Кате идея Тимофея очень понравилась бы.

Иван провел пальцем по стеклу, словно ловя ускользающий день, и вдруг совершенно ясно услышал голос своей Кати:

— Молодец, Ванечка! Все верно… Начинать надо с малого, а остальное — приложится…

Обернулся, ожидая увидеть жену рядом, но наткнулся только на недоумевающий взгляд Тимофея:

— Ты чего, Иваныч?

— А, ничего! — Иван улыбнется сквозь слезы, потянется за лейкой, стоявшей на подоконнике, и первым делом польет Катины цветы. — Вот так!