Философия любви. Рассказы

Людмила Захарова

В книге рассказов «Философия любви» герои делают переоценку ценностей, осмысление пережитого счастья и горя. Люди, состоявшиеся, пытаются на смене эпох быть честными с собой, но вновь оказываются перед выбором между привычным образом жизни, долгом и любовью, без которой теряется смысл жизни.

Песня

Дымок дружеского застолья струится сквознячком в открытые окна. Вино наливается и проливается. «Амаретту» выпили сразу — спросонок. Василий слегка зол — утром едва добудился. Ждали, называется. Он никогда не понимал — не принимал такого образа жизни, но чувствовал себя по-старому — как меценат и слегка студент. Есть и другие спонсоры. Уж он-то видит всех насквозь и знает — кто по чем, кто и с кем. А здесь не соскучишься.

Он раздраженно взглянул на Раю, любезно кивая на бокал. За водкой еще рано — «еще не вечер» — не три утра. Она особенно раздражает его. Нет, не гениальна. Но зачем же так отдаваться прилюдно, исполняя чужое? Так, словно это она… И, вообще, зачем им надо писать такие романсы?! — Какие?.. словно им все ведомо и все дозволено. Словно они могут знать, как это все было… Забыто! И давно забыто. Да он и не прислушивается к словам. Тоже мне — барды…

Хватит, наверно! Зачем? Болезненная откровенность — нарочитая экзальтация чувств, обнажающая самое дно (нет, не душу, не прошлое, где мрак и бред), не самое сокровенное (нет-нет, не убеждайте). Перебор гитарных струн сестрицы. Рая глотнула, набрала воздуха тощей грудью, не поблагодарив даже взглядом. Такая же дрянь — плеснула припевом в лицо, в глаза, словно в душу плюнула. Да разве он стал Иудой? Не она?.. пошла по рукам?! Только открой душу, тут же натопчут. При всех плеснула рюмкой коньяка, при всех своих — лучших, своих бывших. Уже бывших. Да Бог с ней, не поминать же лихом.

Ладно, выдержу. Зачем-то ведь приехал. Он слушает и не слушает, что тут нового услышишь. Романс? Новый? А у меня вся жизнь — как песня. Полюбуйся: упакован. Но никто не любуется, хотя, конечно, есть и молоденькие, глупенькие — то, что надо. Стар что ли стал? Да разберемся! Но все слушают, застыли — надели искренние маски. Тоска, да и только…

Чинарик по кругу: открывайте клювики. Дошло и до него, а романс душещипательный, — утер слезу. И действительно слеза! А девочки — совсем уже не девочки. И где же тот десятый класс?! Черт побери…

А вокруг стола — то пили, то пели, не очень-то интересуясь им. И всего-то: «Как дела, старик?» Да ведь говорил уже, как только вошел. Все такие же бестолковые, как… Да Бог с ней. Она уже не вернется никогда. Не простит. Да и он не простит: прилюдно, при всех… Зараза! В первый раз так отомстили. И кто! В первый раз за тридцать лет было так больно. И сейчас. Романс… Как больно! Или нет? Это дым глаза разъедает.

— Хватит, девочки, песенки петь. Что-то зябко, не пора ли за водкой?

— Что ты, Васенька, не вечер, мы тебе еще споем! Давно же вас не было у нас, а как поживает… — Он так испугался продолжения фразы, что одноклассница осеклась и, заминая неловкость, запела из давнего репертуара, когда они бывали вдвоем.

Запела… словно песня может что-то исправить, словно воспоминания могут быть приятными — уместными в кругу давних приятелей. Он принял косячок — гулять, так гулять! Ехал к ним — отвлечься от дел. Расслабляет. Приятно. Наверно, был перебор с непривычки. Нет, не гитары… И вот она садится рядом, на свое обычное место, домашняя, своя до гроба. Он смеется от души, до слез, припоминая ей: «Лисенок-лисенок, как давно мы не ездили в Питер! Как здорово, Лисенок». А гитара продолжает звенеть и откровенный до бесстыдства голос Раи поет о чуде, как любили они когда-то, в другой жизни. Ну, просто песня!