Я выбираю тебя. Книга первая

Людмила Андреевна Евсюкова

Жизнь подростков полна неожиданностей. Героиня романа учится любить, ценить хорошее и отвергать плохое. Умная помощь окружающих помогает ей в этом. А негативное вмешательство вселяет неуверенность и толкает на необдуманные шаги. Говорят, нельзя войти в текущую воду дважды. А жаль. Было бы здорово, устала героиня, наделала ошибок, вернулась бы в прошлое, набралась сил, эмоций, новых знаний. И продолжила бы борьбу за свое счастье.

Дизайнер обложек Алина Розанова

© Людмила Андреевна Евсюкова, 2019

ISBN 978-5-4496-3167-1 (т. 1)

ISBN 978-5-4496-3168-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я живу, как умею.

Ни о чем не жалею.

Нахожу и теряю

И с нуля начинаю.

Глава 1. Детские годы

По одной из легенд в самом начале мироздания мужчина и женщина были единым целым существом, которое со временем Бог разделил на две половинки. С тех пор они ищут друг друга. И только, когда находят, могут надеяться на счастье. И смысл человеческого существования — найти свою половинку и обрести с ней гармонию.

У каждого из нас своя история любви. Кто-то заметил лёгкую улыбку на празднике и понял: это — судьба. Кому-то удалось найти потерянный кошелёк будущего избранника, а вместе с ним и свою любовь. Кто-то завязал разговор о музыке в интернете, но вскоре понял, что хочет декламировать стихи и петь серенады. Кто-то познакомился с будущим супругом еще в старших классах и не замечал, что судьба была совсем рядом.

С Женей мы познакомились по воле случая, когда брат попросил меня встретить своего нового друга у подъезда нашего дома. Он шел мне навстречу — чуть выше среднего роста, опрятно одетый — и смотрел во все глаза. О, эти глаза! Они больше всего выделялись на его лице и как-то искрились. От этого взгляда внутри меня все просто затряслось. А бархатный голос вообще сбил с толку:

— Ты — Оля?

Я молчала. Во мне все кипело внутри и булькало в районе горла. Кажется, я проглотила язык. Он не повиновался мне. Я только слепо прокручивала в голове эти два слова. Как приятно было слышать из его уст свое имя. Будто приоткрылось окно, и сквозь него просочилась свежесть весеннего утра с примесью запаха любимых с детства цитрусов.

Он повторил:

— Слышишь меня? Ты — Оля? Сестра Каролины?

— Что? — Сдвинула я брови. — Ах, да!

Я сдавила голову, чтобы привести ее в нормальное состояние, так как никогда раньше не теряла власти над нею. А теперь вот совсем спятила.

— А я Женя. Пришел к твоему брату.

Он, казалось, понял мое состояние. И стушевался сам. Почему я так решила?

Да он вдруг промямлил, потупив взгляд:

— Каролина сказал, что встретит меня его сестра. — Помолчал. — Не ожидал, что такая красивая.

Он искоса наблюдал за мной. Пришла очередь смутиться и покраснеть мне.

Я взяла себя в руки:

— Ни к чему эти комплименты. Ты меня только в краску ввел. Иди за мной.

И стала подниматься на третий этаж. Он пошел следом. Я слышала его легкую поступь и дыхание. Как ни странно, мне нравилось ощущать все это рядом. Так бы и топала по ступенькам всю жизнь. Но тут мы оказались возле входной двери. Он осмелел:

— Мне кажется, ты была прехорошенькой в детские годы? Этакой паинькой с бантиками?!

— Не угадал! Я росла пацанкой, уличной девчонкой, если хочешь знать. Не всякий мальчишка бывает таким.

— Странно, никогда бы не подумал.

Старшему брату было около трех лет, когда я родилась. Он с удовольствием суетился возле колыбели: — Когда ты подрастешь, мы будем с тобой вместе играть в игры, читать книжки и бегать во дворе.

Серебристые снежинки кружились тогда в свете уличных фонарей. Ложились на ветви деревьев, накрывая землю белоснежным покрывалом так же заботливо, как родители в эти дни укрывали меня, свою новорожденную дочь.

Мы жили с братом дружно, хотя бывали моменты, вместе нам становилось тесно, а врозь скучно. Оба оказались лидерами по натуре. Без нас у друзей не ладились игры. Они каждый день кричали у забора, вызывая на улицу то Вову, то меня.

Родители работали, и мы с братом были предоставлены сами себе. Что хотели, то и делали. Где хотели, там и бывали. Нашим воспитателем оказывалась улица. Мы находили развлечения в любое время года. Носились с друзьями по тротуарам наперегонки, играли в казаков-разбойников, в салки, в знамя или прятки.

Детство было незабываемым. О нем я могу вспоминать часами.

Примерно с двух лет я стала рьяной «почемучкой». Мне не хотелось принимать мир таким, каким его мне преподносили, я старалась обо всем узнать сама.

— Папа, мне сегодня бабушка читала сказку про Колобка. Он там от одного зверька к другому катился по земле. А как же он видел? У него что, глазки не пачкались об землю?

Нахождение с бабушками всегда шло мне на пользу. Они приучали к порядку. После того как поиграем и собираемся садиться кушать, гулять или купаться — я стала сама собирать все игрушки, класть на место и только потом все остальное.

А вообще, когда родители видели меня только по вечерам и на выходных — замечали каждый мой момент взросления.

По дороге от бабушки я как-то затеяла с мамой такой разговор:

— Мама, я вот все думаю, почему в сказке, где у зайчика была избушка лубяная, а у лисички ледяной дворец, как у Снежной королевы, лиса выгнала зайчика из дома?! Она посмотрела на него, и ей не понравились его косые глаза? Разве можно выгнать из собственного дома того, чьи глаза тебе не понравились?

— Нельзя, конечно. Но в жизни встречается всякое.

— Выходит, если я кому-то не понравлюсь, меня тоже могут прогнать?

— Что ты, Оленька, у нас семья. И каждый, кто рядом с тобой, не позволит никому тебя обидеть: ни я, ни папа, ни Вова.

— И Вова?

— Обязательно.

— Тогда я спокойна. Вова — мой брат и лучший друг.

Познавая с каждым прожитым днем все больше, я подходила с различными вопросами к родителям:

— Мама, ты говорила, что детей находят в капусте, а папа сказал, что их приносит аист. А вот мама Лиды сказала, будто проглотила зернышко, а оно встретилось с яичком. Они стали дружить. И от этого получился плод, который вырос и стал Лидой. Дети что, по-разному получаются?

Отец отфутболивал меня к матери, та к отцу. Оба ссылались на нехватку времени. Понятно, они уставали на работе, и домашние дела отнимали у них много времени и сил. Но в глубине души чувствовала обиду на их невнимание.

Я как-то слышала разговор за забором у соседей:

— Если хотите добиться уважения от ребенка, сначала сами начните его уважать, понимать и поддерживать, — говорила учительница матери троих детей тете Ане.

— Да мы стараемся помогать детям во всем. Они у нас ни в чем не нуждаются.

— Потакать — не значит поддерживать. Будьте ближе к ним. Тогда вам будет всегда известно, где они, чем занимаются. И нужна ли им помощь.

Когда родители отмахивались от меня, я бежала на соседнюю улицу к бабушке Тане и мамашке. Они всегда были моими советчиками и рассказчиками. И отвечали на любые вопросы. От них я получала любовь, тепло и ласку. Здесь меня лечили, парили ноги, отправляли в пионерские лагеря и на праздничные мероприятия.

Воспитывали родители нас в строгости. Если кто-то из нас провинится, — в сарае стоял полный мешок с горохом. Отец кричал:

— Марш за горохом! И на колени!

Мы понуро шли в сторону сарая. Потом насыпали на пол горох. И становились коленями на него. Было больно и обидно. Чтобы облегчить свои страдания, мы ерзали коленями по полу, стараясь выкатить из — под них зерна. Если эту хитрость замечал отец, он говорил назидательным тоном:

— А за это будешь наказан до утра.

Мы просили:

— Больше не будем. Простите нас!

Отец отворачивался:

— Не слышу раскаяния в голосе. Стойте, пока не поймете глубину своего проступка.

Но понимание не приходило, появлялась злость на отца.

Иногда к нам приходили по какому-нибудь вопросу соседи.

— Андрей! Ну что ты над детьми глумишься? Прости их! — С мольбой в голосе взывали нашего отца к милосердию они.

— Я знаю, что делаю.

— Но у детей потом проблемы с ногами будут! Пойми, можно ведь и словом воспитать не хуже, чем физическим воздействием!

— Они слов не понимают! А не хотят слушать родителей, пусть поймут недопустимость своего поведения через боль!

Тогда мы просили заступиться за нас мать, плача и еле терпя боль.

Она пожимала плечами:

— Отец наказал, обращайтесь к нему. Я не могу ему перечить.

Бывало, отец забывал о нас, ложился спать. А мы продолжали стоять коленями на горохе. Тогда мать разрешала подняться с колен и идти в кровать.

Изредка на моих родителей находило желание вплотную заняться нашим с братом воспитанием. Так было однажды летом, когда мама получила отгул за работу во внеурочное время. Вова тогда перешел уже в четвертый класс, я только готовилась стать первоклассницей.

Мама приказала:

— Никуда сегодня не убегайте. Я дома и хочу, чтобы вы были возле меня, выполняя поручения.

Вовка тут же нашелся:

— Мне в школу! Надо готовить класс к началу учебного года.

И отправился на улицу. Мы с друзьями в этот день собирались оказать тимуровскую помощь соседке. У нее из-за старости не было сил перекапывать небольшой огородик. И мы договорились тайно помочь ей в этом.

Не умея врать, я осталась дома с матерью, упрашивая ее отпустить к ребятам:

— Мамочка, ну как ты не понимаешь, я пообещала друзьям, что пойдем вместе к бабушке Нюсе вскапывать огород. И что же, всех уговорила, а сама не приду!?

— Что мне за дело до твоих друзей? — злилась мать. — Это ты не понимаешь. Я из-за работы редко бываю дома. Теперь появилась возможность побыть с вами, а вы от меня, как от огня, бежите! Неужели я многого требую от вас с Вовой?

— Мамуля, прошу тебя, ну отпусти меня. Вот вскопаем огород, я вернусь домой. И мы тогда целых полдня будем рядом, — умоляла я, заглядывая в глаза.

— Нет! И еще раз нет! Я сказала не пойдешь, значит, так и будет! — потеряв терпение, крикнула она.

Я упрямо уставилась на нее и с обидой в голосе прошептала:

— Вот пионеры в книжке» Тимур и его команда» помогали старикам. И никто их за это не ругал. — Глотая слезы, добавила. — Мне мамашка про них книжку читала.

— Ну, это пионеры. А ты пока еще даже не школьница, а всего-навсего маленькая девочка, — вроде примирительно сказала мать. — А вот мамашке твоей я сделаю выговор: нечего лезть к моей дочери со своими книжками. Своих пусть заведет и воспитывает их, как хочет!

От обиды я подпрыгнула на стуле:

— И вовсе не маленькая, а большая уже! Мы давно помогаем старикам. Разве это плохо?

А книжку я попросила прочитать. А потом ее всем ребятам пересказала. И мы решили тоже стать командой. — Даже не сказала, а выкрикнула я. — А еще я уже в первый класс записалась. Вас с папой целыми днями дома не бывает. А учительница ходила по дворам и всех семилеток приглашала в школу. Я самая первая теперь в списке. И ее по всей нашей улице провела. А что? Она ведь не знает, кто, где живет. А я всех знаю. И меня тоже все знают, — с ноткой гордости добавила я.

Мать со злостью выкрикнула:

— Вижу, ты совсем от рук отбилась! Если так хочешь помогать, возьми веник и подмети в нашем доме. А то, видишь ли, большая она уже. — Она со всей силы захлопнула форточку, в которую с улицы уже много раз доносился зов друзей.

— Я уже утром подметала!

— Так сделай то же самое во дворе.

Она была уже выведена из себя.

— Там тоже. И еще бы сто раз везде подмела после тимуровской работы, — с обидой ворчала себе под нос я, глотая соленые слезы, струйками стекающие по лицу.

Я без души поводила веником по полу в доме, потом по аллейкам во дворе. Затем поиграла во дворе с собачкой. А в конце вообще села в уголке у окна, надув губы.

Изредка в нашей семье случались праздники. Особенно радостными для нас были совместные походы в парк культуры и отдыха имени Кирова. Коротко этот парк называли треком. Там были качели и карусели, пруд с лодками, лебедями и бакланами, плавательный бассейн и многое другое.

Накатавшись и наплававшись, посетители трека обязательно отправлялись в кафе с мороженым, шашлыками и прочими вкусностями. Так поступала и наша семья. Мы с удовольствием и неторопливо ели мороженое, сидя за столом и с достоинством поглядывали на людей в очереди, ожидающих трапезы в уличном кафе. Надолго потом нам с братом хватало эмоций от этого отдыха.

Реже удавалось сходить всей семьей в кино, в цирк или зоопарк. Мы мечтали о большем общении. Когда родители потом надолго погружались в свои дела и заботы, мы снова становились предоставленными самим себе.

Росли мы, как тростинки: куда подует ветер, туда и склонялись. Благо, еще с детства по интуиции или природному чутью, а может, и с помощью наставлений многочисленных бабушек и мамашки мы не свернули с правильного пути. Хотя и считались уличными сорванцами.

Вблизи от нашего дома находился детский сад. Все мы мечтали хоть на некоторое время попасть туда. И с завистью смотрели на детсадовцев, играющих в подвижные игры во дворе, как воспитатели читают им книжки и беседуют с ними в беседках, как медики проводят с малышами летнее купание в бассейне, как они верятся на турниках на спортивной площадке.

Стоило детям покинуть двор, мы перемахивала через забор. И начинали выделывать все, что видели сквозь решетки забора: висели на турниках и бегали наперегонки по двору, исследовали каждый уголок беседок и всего двора, летом купались в бассейне. И при этом визжали от удовольствия.

Повзрослев, устраивали даже футбольные и баскетбольные матчи. За нами гонялись сторожа с метлами. Воспитатели и заведующая уговаривали покинуть территорию. Мы рассыпались, как горох, в разные стороны. И тут же появлялись снова.

Иногда мы шли за детсадовскую территорию, где в годы нашего детства был пустырь. Там гоняли мяч в футбол, играли в волейбол или в вышибалу. Потом на месте наших былых игр приступили к строительству высотных домов. Выкопали котлованы для фундамента, завезли блоки.

Понятно, что строительство домов и магазинов — это хорошо. Лишь одного не могли мы понять, где теперь играть?! И продолжали развлекаться на стройке. Мы бросались в котлованах камнями или комьями земли, перепрыгивали с верхней площадки дома на нижнюю, балансировали на незакрепленных ступенях и балконах без ограды.

При метании комьев мне разбили голову. В глиняном комке оказался осколок стекла. Дети вели меня под руки, так как я ничего не видела из-за прилипшей к ресницам и волосам крови, которая струилась по лицу и голове. Засохшие волосы не давали мне повернуть голову. Мать, увидев меня, зареванную, грязную, всю в крови, не пустила домой:

— Иди туда, где была! Сколько тебе раз говорить: девочка должна быть послушной, играть в спокойные игры?! Например, в дочки-матери с подружками, а не бросаться камнями, лазить по заборам или бегать по стройкам с мальчишками!

Я размазывала по щекам слезы с кровью и грязью. Ну, что поделаешь, если я с малолетства не любила играть в куклы. Во-первых, никогда их не было, а во-вторых, больше нравились игры на воздухе в кругу друзей. И что самое интересное, — с мальчишками я чувствовала себя намного уютнее, чем с девчонками.

От боли физической и обиды я безутешно плакала. А друзья повели меня на улицу, громко успокаивая и наперебой вспоминая, что делали их родители в подобных случаях:

— Мне мама ранку промыла, когда я ударился об крыльцо, и потекла кровь. А потом завязала чистой тряпочкой.

— А моя мама говорила, что любую ранку надо зеленкой залить.

— А моя — иодом.

— А у нас сейчас есть хоть что-то?

Я от их слов заголосила еще громче.

На этот шум вышла из двора соседка бабушка Нюся.

— Как это мама не стала лечить Олю? Разве можно бросать ребенка в беде?!

Она подхватила меня на свои старческие руки. И бросилась бежать через дорогу в больницу:

— Ничего, мы этот вопрос быстро решим. Поликлиника рядом, а ребенок кровью истекает, — говорила она, запыхавшись, на ходу.

Вся ватага друзей еле поспевала за ней.

В кабинете врача медсестра обмыла и обработала рану, выстригла вокруг нее волосы, сделала укол, а врач зашил кожу. Затем забинтовали голову.

— Ну, вот! Теперь ты, как раненый в голову Чапаев! — засмеялись они.

Долго теперь друзья наблюдали мои походы в больницу на перевязку и обратно. Так что, закончив первый класс с отличием, я фотографировалась с одноклассниками с перевязанной головой и с перебинтованной рукой, которую разбила, переходя через железную дорогу при очередном походе в больницу.

Как-то брат собрался на день рождения купить мне в подарок настоящую куклу. У меня была лишь самодельная подруга, которую сшила бабушка Душа из тряпок. Мы с ним даже в город для этого ездили вдвоем. Во время поездки обошли много магазинов в центре Грозного.

Ни одна из облюбованных мной красавиц ему не нравилась:

— Ты только посмотри, какая она страшная: глаза навыкате, губы, как гармошка. Давай еще поищем.

— Вова, глянь, кукла с золотыми волосами! Немного на Лидину похожа. Правда?

— Ничего ты не понимаешь, у нее вместо волос пакля. Она не Лидину красавицу похожа, а на бабу Ягу из мультиков.

— Ой, погляди, какие пупсики. Я давно о таком мечтала. Научусь ему платьица всякие шить.

— Сама ты, как пупсик. От горшка два вершка. Нормальную игрушку надо.

В результате поисков Вова приобрел машинку с поднимающимся кузовом. И не отдавал мне ее, пока не наигрался сам.

В один летний вечер мы с друзьями отправились играть на стройку. Рабочих там уже не было. А этажей в доме прибавилось. Это манило с небывалой силой.

Мы носились по этажам, перекликались и прятались друг от друга. Неожиданно наткнулись на сторожа. Он стал прогонять нас с объекта. Мы бросились врассыпную. Он побежал за нами. Я выскочила на балкон третьего этажа. Не успела отдышаться, как в проеме показался сторож. Он отправился за мной, потому что была самой маленькой.

Я, ойкнув от неожиданности, прыгнула вниз. Вельветовая юбка парусом надулась на ветру. На лету она зацепилась за балкон первого этажа. На мгновение это задержало меня там. А когда материя порвалась, я рухнула вниз, где валялись бетонные плиты и осколки кирпичей, а из земли торчали куски арматуры. Видимо, меня оберегал хороший ангел-хранитель, приземлилась на чистое место.

Через некоторое время, грязная и поцарапанная, в ссадинах и крови, я шагала впереди ватаги друзей. При этом размахивала разорванной юбкой над головой, и в миллионный раз рассказывала, как совершила свой прыжок.

Друзья с обожанием и завистью смотрели на меня:

— Ну, ни за что бы не прыгнула. Я высоты боюсь!

— С ума сойти, аж с третьего этажа!

— Это сколько ж метров от земли!

Там, где жили мы с друзьями, раньше была узкая автомобильная дорога с остановкой напротив нашего дома. И на проезжей части транспорт нередко сбивал беспризорных собак. Тогда мы, положив на тряпку раненое животное, несли его по очереди в наш двор, где лечили, кормили и были счастливы, если оно выздоравливало и начинало ходить.

Если наступал страшный конец, целой процессией шли на пустырь, где теперь была стройка. И там хоронили беднягу в вырытой нами ямке. Потом посещали это место в знак памяти.

Вова любил читать книги. И как-то прочитал мне вслух отрывок из « Четвертой высоты», где Гуля Королева, поборов страх, совершила свой первый прыжок с самолета. Брат от переживания за нее даже вспотел. Потом поднял на меня глаза:

— Оль, а ты бы смогла вот так взять и прыгнуть вниз с парашютом?

— Не знаю, не прыгала. Наверное, все-таки струсила бы.

— А вот наши ребята считают тебя смелой.

— Кто так считает?

— Ну, Витька, например.

Я покраснела. Достаточно было этого имени, чтобы я в то время в любое пекло полезла.

— А давай попробуем?!

— Как? У нас и парашютов-то нет. С крыши, что ли прыгать будем?

— А хоть и с крыши!

Вовка почесал затылок:

— А что, я в сарае старый зонтик видел. Чем не парашют?

И мы начали рыться в старых лохмотьях, разыскивая будущий парашют. Потом забрались на крышу сарая, раскрыли найденный зонтик.

Первым спрыгнул брат. Забросил парашют мне:

— Прыгай, не бойся! Это вовсе не страшно, а даже приятно!

Я тут же ринулась вниз, ощутив, как дернуло ветром зонтик. И не успела даже испугаться. Потом подумала: не зря Вовка ходит теперь, выпятив грудь, как индюк. А ведь, правда, приятно ощущать себя смелой.

К забору подошла Лида:

— Чего вы там веселитесь?

Я с радостным возгласом побежала к ней:

— А мы, как Гуля Королева из « Четвертой высоты», с парашютом с сарая спустились.

— Не врешь?

— Чего мне врать?

— Покажи.

Я снова спрыгнула с крыши.

— Ух, ты! Ну, вы даете!

Вовка отозвался издалека:

— Давай к нам! Хочешь так же спрыгнуть?

Лида перелезла через штакетник, соединяющий наши дворы:

— Нет, я боюсь. Вдруг ногу сломаю.

— Тогда иди, я тебя на машине покатаю!? — предложил он ей.

— Давай!

Она поправила свои красивые черные волнистые волосы. Машиной у нас считались огромные счеты нашей мамы. Вовка подложил ей на счеты дощечку. Она удобно уселась, аккуратно разложив вокруг себя платье. Ноги поставила на их края. И он стал толкать ее в спину. Счеты покатились, раздался грохот от их скольжения по асфальту. Они « ехали», а я бежала следом и вместе с ними смеялась.

У Лиды был брат. Тоже Вова. Он учился в старших классах и на наши забавы смотрел с усмешкой: чем бы дитя не тешилось… Он часто ходил по двору с рогаткой. Настреляет воробьев, что воровали у них виноград, поджарит их над костром. А потом нас с Лидой угощает. Мне казалось, это было самое вкусное блюдо, которое я пробовала в детстве.

Иногда в хорошую погоду мы устраивали игры в бадминтон или волейбол в проулке или своими руками изготавливали ходули. И потом оказывались великанами, распугивая своим видом и шатким ходом прохожих.

Или вдруг начинали гонять на громких тачках, прикрепив к сколоченным деревяшкам подшипники. Иногда тачки ломались, тогда всей гурьбой мы, девчонки и мальчишки, склонялись над ними. Одни советовали, другие ремонтировали, третьи бегали домой за инструментом.

Нам никогда не было скучно. Часто мы шли на поле выливать сусликов или пауков, играли в чакушки, для начала собрав в округе все металлические крышки от бутылок и загнув их края кирпичом.

Зимой у нас развлечений не уменьшалось. Особенно, если выпадал долгожданный снег и мороз не давал ему быстро растаять. В ходу тогда были игры на горке, коньки и санки. Кроме прочего, мы играли в снежки и лепили снежных баб. Все это считалось у нас символами зимних школьных каникул и предвестниками главного праздника детворы — Нового года с подарками, сюрпризами и представлениями в Домах культуры.

Когда нечем было заняться, мы дожидались повернувшего в проулок грузовика, цеплялись за его борта и несколько сот метров на ногах катились за ним по ледяной дороге. В последний момент, когда машина собиралась повернуть в другую сторону или начинала набирать скорость, мы резко отталкивались от ее борта, чтобы наше скольжение прекратилось. Если толчок не получался сразу, бежали за машиной, пока не удастся оттолкнуться.

Но не одними развлечениями жили тогда мы. Семья и отношения в ней для нас играли огромную роль. Разногласия, непонимание, и невнимание в нашей семье стали происходить все чаще. Психология семейных отношений, видимо, прошла мимо дома, когда ее делили между всеми жителями города.

Как-то Вова пришел домой с разбитым носом. Отец отлупил его ремнем, и, выставив за дверь, сказал:

— Если ты не разобьешь Панфилову нос до крови, как он тебе, домой можешь не возвращаться. Забудь тогда про улицу и игры. Еще я тебя откостыляю так, что мало не покажется.

И тут же забыл о сыне и своем обещании. Ему было не до его проблем. У него рушились семейные отношения с нашей мамой. Наверное, у отца давно прошла любовь к ней. Остались лишь привычка да обязанности по отношению к нам. Раньше он, как мог, скрывал свою холодность за пристрастием к алкоголю, срочными вызовами на работу или командировками.

Теперь после работы он спешил не домой, а к другой женщине. В ней, как он как-то сказал соседу дяде Ване, ему нравилась ухоженная внешность, отсутствие детей, темперамент, и ее правило в каждый в его приход ставить на стол бутылочку винца. Она принадлежала только ему. Не надо было делить ее с детьми или родственниками. В ее доме он чувствовал себя, как улитка чувствует себя внутри раковины.

Мама от кого-то узнала об этой его отдушине. В семье сначала проходили военные битвы, а потом наступила холодная война. Прекратились разговоры между всеми нами, никто не советовался и не предлагал помощь. Все предвещало приближение, как сказал мне старший брат, развода.

Я часто ездила с матерью следить за отцом или сопровождала ее в походах в профкомы или парткомы организаций, где он работал. Но все говорили, что он хороший работник. И никаких мер к нему не предпринимали. А его волновало лишь одно: как при создавшейся ситуации с наименьшими потерями выйти сухим из воды.

Он потом кричал, как резаный:

— Чего ты позоришься? Чего всем рассказываешь о нас? Что, не можешь смириться с потерей? Да, я золотой человек! И работник хороший!

Мама не уступала ему:

— Лучше бы ты не позорил нас! Нужна другая женщина? Уйди, оставь меня с детьми в покое. А — то вся улица обсуждает наши семейные отношения.

А мы с Вовкой сидели в спальне, прижавшись друг к другу, как сиамские близнецы, и опустив в пол глаза. Нам почему-то было страшно и больно смотреть друг на друга.

Вовка два дня искал встречи со своим обидчиком. А тот, как назло, не показывался на глаза. И вот стычка произошла. Но брат не чувствовал удовлетворения. Ему было стыдно перед закадычным другом. И поступил он бесчестно, подкарауливая его по приказу отца. Драка исподтишка была для Вовы унизительна.

Он избил друга, но без появления крови. Затем пришел к себе на крыльцо и заплакал. Я выбежала из дома, обняла его и зарыдала вместе с ним. Он, вздыхая, сказал:

— Теперь отец всыплет мне! Я не до крови Витьку побил.

— А за что вы подрались? — Удивленно подняла я брови вверх, потому что с малолетства боготворила этого Витьку. Он часто давал мне покататься на велосипеде. Между нами существовала какая-то скрытая симпатия.

— А просто так! Отец приказал! — размазывая грязь и слезы по лицу, снова вздохнул Вовка.

Боясь исполнения отцовской угрозы, он старался не попадаться ему на глаза. А тот и думать забыл о нем. Только напивался до потери пульса и, дойдя до комнаты, падал на пол и орал похабные песни. Тогда даже родные, соседи и знакомые слышали громкий ор нашего отца:

— Когда меня мать рожала, вся милиция дрожала.

И все в этом роде. Невольные слушатели в очередной раз говорили:

— Андрей опять напился, вон какие концерты закатывает!

Когда я пошла в первый класс, долго не могла взять в толк, почему в классе надо полдня находиться за партой в безмолвном молчании? Почему нельзя дать сдачи мальчишке, если он обижает или пугает девочек?

Тогда у мальчишек в чести было такое занятие: они ловили лягушек, кузнечиков или ящериц и забрасывали их за ворот школьных форм девочкам. Те визжали, плакали и разбегались в разные стороны.

Я тут же давала сдачи шутникам и хулиганам, как поступала и до записи в школу. Только теперь защищала, кроме своей персоны, еще и подруг, которые не могли постоять за себя. И проделывала с мальчишками то же самое, что и они. Ведь уличные дети привычны ко всему.

Если кто-то из ребят не понимал серьезности моих поступков, и снова обижал девочек, набрасывалась на обидчика тигрицей и воспитывала с помощью тумаков:

— Вот тебе, вот тебе! Будешь знать, как слабых обижать!

— Я не обижал! А просто шутил!

— Ах, ты шутил? Так теперь я шучу. Проси прощения у… — Я называла имя пострадавшей одноклассницы.

И делала это до тех пор, пока тот не взмолится о пощаде:

— Прости, я больше не буду! Да отпусти ты меня!

Я отпускала обидчика. И слышала вслед:

— Дура ненормальная. Сумасшедшая какая-то.

Тогда снова ловила мальчишку или не обращала на его слова внимания. Чего со слабаками возиться?! Не зря же я свободное время проводила больше с мальчишками. Как говорится» с кем поведешься, от того и наберешься».

Мальчики часто приводили в школу своих родителей с жалобами на меня. Первая учительница — Мусаева Лэйла Заурбековна — по-разному меня наказывала: и ругала наедине, и совестила перед классом и родителями. Самым страшным наказанием оказалось то, когда она заставила всю вторую смену простоять в углу другого класса.

Я не любила проводить весь день без движения. И все равно не стала просить прощения. Учительница поражалась.

— Не понимаю, — говорила она Алевтине Ивановне, — как такая малышка стойко выдерживает испытание, оставаясь при своем собственном мнении, что зло должно быть наказано?!

— Ты же знаешь, Лэйла, не все дети трусливы. Некоторые с малолетства болезненно реагируют на обиду и стойко защищают свое личное пространство. Значит, мальчик сам виноват в том, что Оля побила его. Иногда ребята слишком надоедают девочкам. Одно дело, если за косичку дернут, и другое, когда пугают всякой тварью.

Когда Лейла Заурбековна уехала домой, Алевтина Ивановна подошла ко мне:

— Оля, признай свою вину. И иди за всеми детьми домой, — упрашивала она меня на одной из перемен второй смены.

— Я не виновата. И просить прощения не буду. Пусть мальчишки перестанут обижать слабых, тогда и я их не трону. И вообще, что это за мальчишки, если обижают девочек, а при первом же поражении бегут жаловаться родителям?! — Я плакала, но не хотела виниться.

В школьные годы меня многое возмущало. Для чего, например, нас заставляли в свободное от школы время собирать макулатуру или металлолом, если они потом месяцами под дождем и снегом валяются в школьном дворе, покрываясь ржавчиной или превращаясь в месиво. Зачем тогда мы тратили время и силы, если это никому не нужно?

Лучше бы школьники в это время лишний раз сходили в библиотеку, где много прекрасных книг. Для меня библиотека представлялась идеальным местом, бальзамом для души. В каждой книге я видела умных и добрых друзей, готовых поделиться со мной своими знаниями. Я была полна надежд и мечтаний. И хотела с помощью книг сделать счастливой свою жизнь.

В четвертом классе объявили на линейке, что класс, набравший большее количество металлолома, отправится на несколько дней в Орджоникидзе на экскурсию. Мы трудились в поте лица, но кучка с металлоломом не отличалась размерами от других. Тогда я предложила:

— А давайте сходим в ДОСААФ и попросим металл у них. Я с продленкой каждый день там обедаю и знаю начальство в лицо. Да и они меня знают.

— А пошли!

Он находился за школьным забором.

Секретарша нажала на кнопку коммутатора:

— К вам тут школьники целым классом пришли.

— Впустите представителей.

Единогласно решили, что это буду я.

Странно, но я тогда не боялась начальства и общалась со всеми, как со старыми знакомыми.

Я остановилась поодаль от стола:

— Петр Иванович, у нас в школе объявили сбор металлолома.

— Что ж! Похвальное дело! Страна нуждается в металле, чтобы строить самолеты, поезда и многое другое.

— А что, ваши самолеты тоже из такого металла делают?

— В том числе и из такого. Так что вас, милая леди, привело вас мне?

Я рассказала об условиях конкурса и попросила помочь нам с этим сбором.

Ну, никак не ожидал начальник такого разговора от девочки с косичками. Он привстал от моей наглости:

— Я, конечно, понимаю ваше желание пуститься в путешествие в Орджоникидзе. — Тер он подбородок. — Очень красивый и своеобразный город. Но чем я могу помочь? У нас ведь тоже план по сдаче отходов алюминия и меди.

И почесывал затылок, раздумывая. Я расстроилась: неужели откажет?

— Петр Иванович, мы не просим цветные металлы. Просто на территории перед столовой и вашей конторой валяется много хлама. От этого ДОСААФ выглядит неухоженным. Давайте, мы с одноклассниками устроим субботник. Наведем здесь порядок. Все металлическое заберем, а остальное сложим в одну кучу. А ваши курсанты погрузят это на машину и отвезут на свалку.

Петр Иванович даже улыбнулся:

— А что, это идея. И вам хорошо, и мы не в накладе. Разрешаю.

Он тут же вызвал завхоза:

— Дайте инструменты для субботника этим школьникам. Всячески им помогайте. Все, что надо им, они после субботника заберут с собой. Я разрешил. Остальное вывезите на свалку.

— Оля, я даже не ожидал, что в твоей детской головке находится такой зрелый и практичный ум. Думаю, тебя ожидает неплохое будущее.

— Спасибо, Петр Иванович. Я к ребятам.

В голове моей вертелись некоторое время лестная фраза офицера. Но проведение субботника и последующие события вытеснили ее из памяти.

Потом мы нашли на буровых качалках всякие металлические болванки и выкопали из земли возле железной дороги обломки рельсов. В результате класс оказался первым. И мы отправились с учительницей в туристическую поездку.

Мы с одноклассниками гордо вышагивали по тенистому городу, открывая новые места в нем и черпая знания пригоршнями. Музеи и обелиски, — все посмотрели мы и, наконец, отправились в городской парк. Незабываемые минуты подходили к концу, когда мы остановились у водоема с лебедями черной окраски, грациозных, ярких и просто необыкновенных.

Они проплывали мимо нас в одну, потом в другую сторону. Или вдруг один лебедь, склонял свою голову к другому, зарывшись клювом в его пуху. Это зрелище было незабываемо. И чем-то напоминало добрые чувства людей.

Любому мероприятию рано или поздно приходит конец. Мы надолго запомнили эту удивительную поездку, заработанную собственным трудом.

Я никогда не отказывалась от школьных мероприятий. И любое поручение выполняла добросовестно и с огоньком. Но в душе со многим не соглашалась. Просто действовала, как по Уставу: сначала выполни приказ, потом выражай свое несогласие.

Шло время. Я подросла, стала больше общаться с ровесницами. Еще чаще — со старшими подругами. Соседки Катя Писарева, Лида, Люба и я, взявшись под руки, ходили взад-вперед по улице, напевая модные в то время песни типа:

— Представить страшно мне теперь,

Что я не ту открыл бы дверь,

Другой бы улицей прошел,

Тебя не встретил, не нашел.

Мы многозначительно при этом переглядывались. Втайне каждой из нас уже нравился кто-то из ребят. Ночами мы мечтали о встречах с ними. И переживали, если они не обращали внимания на наши страдания.

Часто во время прогулок пересказывали прочитанные взрослые книги. Особенно мне запомнился Любин пересказ романа «Анжелика и король». Я слушала и удивлялась ее мастерству передавать увлеченно и правдиво всю интригу романа. А после этого взяла в городской библиотеке все книги про Анжелику. И прочитала их от корки до корки, проживая все испытания вместе с героями книги.

Разлад между родителями не оставлял спокойными нас с братом. Мы старались меньше оказываться на глазах у матери с отцом, не расстраивать их и помогать по мере сил, опасаясь попасть под горячую руку.

Мать все последнее время плакала, переживала и следила за каждым шагом мужа. Мы жалели ее. А она, поймав его на измене, совсем сникла.

Она как-то рассказывала тете Оле Боровлевой:

— До этого в душе теплилась мизерная надежда, что не все так плохо, как кажется. Со временем все встанет на свои места, жизнь наладится. Но ничего не улучшилось.

Он по-прежнему отрывается у любовницы. А дома одни скандалы да ложь.

— Что поделаешь, Даша. «Жизнь прожить, — не поле перейти». Случается и такое.

— Мне все тяжелее становится жить рядом с изменником. Он напивается до потери пульса, орет на всех, кто попадается на пути, хватается за нож или топор. И гоняется за нами, пока кто-нибудь из соседей не запустит в свой двор.

— Дашенька, милая, если что, переноси свои вещи ко мне. Потом подгонишь машину и уедешь от Андрея, если совсем невмоготу терпеть его выходки.

Однажды в нашем доме дошло до драки отца и Вовы. Если бы не помощь маминого двоюродного брата, страшно подумать, чем бы окончилось это столкновение.

Мать и Вова потихоньку переносили вещи к тете Оле на случай, если в ходе очередного скандала придется спасаться бегством. Было решено: больше не возвращаться в опостылевшие стены.

Мне мама не особо доверяла. Боялась, что из-за малолетства выдам отцу ее планы. А я и без слов все поняла. И помалкивала. Меня уже тогда обижало отношение ко мне. Как-то друзья позвали меня на улицу. Отец с матерью сидели на кухне, через которую я шагала с гордо поднятой головой, делая пальцами щелчки, которым недавно научилась

— О, пошла, пошла! Даже не смотрит на отца. — И повернувшись к маме, произнес то, что меня покоробило до самой души, — Смотри, принесет тебе твоя фифа в подоле.

Прошло немало лет с тех пор, многое забылось, а эти слова до сих пор жгут душу.

В конце августа мать забрала наши с братом документы в школе, уволилась с работы. И в последний день летних каникул, когда отец был на работе, погрузив немудреный скарб на машину, покинула с нами родное место, где прошли многие годы семейной жизни. Пусть не всегда счастливой, но жизни.

Как пчелиный рой гудели тогда соседи, столпившись у забора, когда отъезжала машина с нами:

— Дашка бросила Андрея.

Кто-то был на стороне матери, кто-то осуждал ее поступок, считая, что в семье бывает всякое:

— Надо уметь терпеть и прощать.

— Но сколько можно прощать человека, думающего только о собственном благополучии? Он ведь совсем не думал о своих родных, каждый раз смешивая их с грязью.