Я хочу свою жену…

Любовь Романовна Белых (2022)

Фиктивный брак — фиктивные измены. Невозможно устоять, когда у твоих ног двое красавцев, а в душе едкий запах гари от многочисленных измен мужа. Всего шаг до развода, а наши жизни лепят в пропасть. Уже и неважно, кто виноват, главное — понять, что со всем этим делать. Содержит нецензурную брань.

Глава 10

Белый свет выводит из зыбкой неги. Мысли путаются. Мне легко и спокойно. Просто тяжело на чём-то сконцентрироваться. Некуда спешить. Незачем торопиться. Я лежу себе и лежу.

Лежу…

Медленно приходит осознание, что я лежу. Что никакого белого света нет и в помине. Я вполне себе способна видеть окружающие меня белые стены и огромные светодиодные лампы под потолком.

В горло словно килограмм песка насыпали. Язык прилип к нёбу. Не получается пошевелить ни им, ни челюстью.

— Лиз… — шёпот слышу отчётливо. Передо мной возникает лицо мужа. Небритое, осунувшееся, с большим пролежнем на правой стороне: от щеки к самому лбу. — Ты как?

Не знаю, что ответить. Нет полного осознания себя.

— Пить… — голос скрипит.

— А пить нельзя. — он улыбается, сонно моргая. — Сейчас… Можно промочить губы…

Какая-то влажная ткань ложится на мой подбородок. Я хочу её всосать в себя, вобрать всю влагу, скопившуюся в ней. Мне плевать, что это, возможно, мерзко. Я хочу пить до одури.

— Всё хорошо, Лиза. — шепчет супруг. — Небольшая черепно-мозговая травма. Немного придётся полежать в больнице, под наблюдением специалистов.

О, боже мой! Поделки! Долбанные осенние поделки!

— Лёша, — хриплю, но всё же разговариваю. — Поезжай домой. Кристине нужна аппликация… Листья. Шишки… Жёлуди… — мысли всё же путаются. — Она не очень это любит. Но это несложно. Вдвоём интереснее…

Лёша смеётся, отчего на его глазах выступают слёзы.

— Лиза, ты…сумасшедшая. Не волнуйся об этом.

Ага! Если не считать гимнастику, у нас дочь и так растёт пацанкой. Сколько я не прививала бы ей усидчивость и концентрацию, всё бесполезно. Мяч, бег, мальчишеские проказы — наше всё.

— Лёш, надо. — выдыхаю я, жадно ловя почему-то горячий воздух. — Хотя бы няне позвони. Анна Владимировна разберётся. Мы насобирали позавчера по дороге с занятий всякого…такого. Листочки. Жёлуди. Каштаны… Рябинку…

— Хорошо, хорошо. — бормочет он. — Я отойду тогда, хорошо?

Я киваю, что даётся мне не очень легко. Лёша выходит из палаты, прикрыв за собой дверь.

Пытаюсь прислушаться к своим ощущениям. Не выходит. Тело не ощущается моим. Мысли роятся. Почему-то они постоянно возвращаются к этой поделке.

В открытых дверях показываются врачи. Наверное, даже не так — целый консилиум. Я бы решила, что это практиканты, но уж больно они все взрослые для студентов.

Банальные вопросы. Не менее банальные ответы. Шуршат какие-то листы, формата А4. Они переговариваются тихо, словно специально.

Чувствую себя маленьким ребёнком. Не в том смысле, что напугана. А в том, что со мной не желают разговаривать и объясняться. Словно там, за дверью, меня ждёт взволнованная мама, и они непременно всё расскажут, только ей. Не мне.

— Послушайте… — замечаю, что они засобирались уйти, и приподнимаю голову. Затылок отзывается тупой болью, но мне всё равно. Мне не нравится происходящее. — Может, вы мне что-то скажете? Нет? Что со мной? Когда я могу уехать домой?

— Это вам муж расскажет. Мы ему всё передадим.

Ошалело смотрю на закрытую дверь и понимаю, что я и есть маленький ребёнок! Только никакая меня мама не ждёт! Может, и Лёшка уже даже не ждёт, умотал по своим делам. Просто меня никто не воспринял всерьёз из пяти, ПЯТИ докторов.

Это как вообще?

Замечаю на тумбочке широкий стакан, наполненный водой. Я помню, Лёша говорил, что пить мне нельзя. Но мне хочется! Прямо невероятно хочется пить и врезать хорошенько своему муженьку!

— Лизок… — стоило только пригубить прохладную жидкость, как дверь медленно приоткрылась, и муженёк собственной персоной, опасливо заглянул в палату. — Тебе же нельзя!

— А нервничать мне можно? — щурюсь и выпиваю залпом столь желанную жидкость.

— Не-ет. — подозрительно протягивает Лёша.

— Так ну и? Каков диагноз? Почему врачи отмахиваются от меня? Давай начинай меня успокаивать, потому что я уже попила. Чувствую себя живенько так. А вот нервишки ни к чёрту, Алёшенька!

Он молчит. Смотрит на меня грустным взглядом и молчит.

— Лизок…

— Вот опять! — не могу сдержать раздражения. — Лизок? Серьёзно? Ты меня так лет пять не называл. Что происходит?

— Я… — его ведёт. Наконец-то, я замечаю то, чего не видела раньше. Или не хотела видеть. — Испугался… Было столько крови… а твой взгляд. Я думал, ты… не знаю… Неразумна…

— Лёша! Лёшка! — сама не замечаю, как начинаю шипеть на мужа. Прям как настоящая жена, ей-богу. — Ты что так нажрался-то? С ума сошёл? У тебя же выборы. Дочь же одна дома! Сколько хоть сейчас времени? Боже мой…

— Два. Среда. — тяжело выдыхает он, отчего я морщусь.

Перегар просто нереальный.

— Что два? Что среда? — вроде злиться должна, но его сосредоточенное и хмурое лицо не способствует негативу. — Да присядь ты хоть…

— Укгук. — сев на краешек кровати, он неуклюже поправляет мятый пиджак и со второй попытки поворачивается ко мне:

— Сегодня среда. — тщательно выговаривает он, хмуря брови.

Ком встаёт в горле. Два дня? Я провалялась здесь два дня?!

Конец ознакомительного фрагмента.