Секс-защитник по соседству

Любовь Попова, 2020

Чтобы сбежать от мужа садиста я придумала совершенно безумный план. Переспала с одним из охранников. Мне удалось скрыться и зажить новой жизнью, с новым именем. Но кто же знал, что тот самый обаятельный охранник станет моим соседом по лестничной площадке. И кто же знал, что именно тогда найдет меня муж. Теперь только сосед может меня защитить. И совершенно точно знаю, что он потребует взамен. История Илия из книги "Секс – тренажер по соседству".... Содержит нецензурную брань.

Пролог

— Ты видел её рот? Представляю, как глубоко она может…

— Заткнись, ты не в стриптиз пришел, — шикаю на коллегу Мишу, который обычно и охраняет такие богатые сборища.

Я сегодня напросился тоже, потому что уже осточертело высиживать в нашем с зятем клубе экстрима. Особенно тошно смотреть на счастливые семейные пары.

Тошно, да… И без военной службы тошно.

Но матери я обещал больше не соваться в горячие точки за рубежом, а на питерской сходке воров в законе сегодня должна быть жара.

Ну, кстати, Миха прав.

Рот у дочери питерского «Аль Капоне», что надо. Как, впрочем, и грудь, да и задница не подкачала. «Орех» я такие называю. Круглая, на вид очень упругая. Такую бы расколоть надвое чем-нибудь твердым. Задницу эту периодически хватает ладонью ее муж — Беляев. То ли на упругость проверяет, то ли демонстрирует всем, какой лакомый кусочек выторговал у своего врага.

И что-то мне подсказывает, что брак этот был определенного рода перемирием, потому что вид у супруги далек от счастливого. Кислая мина. Но, в принципе, там все ясно. «Аль Капоне» — Романов уже сдает позиции в мире криминала, а терять все на восьмидесятом году жизни ему явно не хочется. Вот и загнал старшую дочку подороже, чтобы иметь нужные связи. Младшая, говорят, тоже уже поспевает.

А вот, кстати, и покупатель младшей. Вальяжный, крупный, как я, Вячеслав Ломоносов.

Вообще от этого собрания самых отъявленных отморозков Питера немного потряхивает, сразу вспоминается, как в Афгане собирались целые преступные кланы. Но там были правила, традиции. У русского криминала нет ничего.

Они не гнушаются ни шантажа, ни убийства. Все хорошо, что приносит деньги. Все хорошо, что продается.

Мне денег достаточно, а вот за преступления я бы поотрывал этим ублюдкам яйца, но сегодня я на их стороне. Наблюдаю, пока что. Так что просто стою аккуратненько в углу и попиваю за выдуманное празднование годовщины свадьбы Беляевых. Год свадьбе, а народу собрали как на само венчание. Прикрытие что надо.

А вот радости не вижу, только как все обильно жрут и пьют. Кстати, вкус шампанского кажется мне странным.

Смотрю на командира Тамерлана и понимаю — нас просто решили накачать.

Вопрос в том, кто из этой троицы? Кому надо снять всю охрану, да еще таким безумным способом? Или, не снять? Просто дезориентировать?

Отставляю бокал на поднос официанта, и в который раз ловлю на себе внимание госпожи Беляевой.

В один момент захватываю ее взгляд, не даю возможности отвести и буквально теряюсь в глубине глаз. Красивая зараза. Блондинистые волосы блестят в свете ламп, точно так же как влажные губы, по которым она чертит линию кончиком языка, и глаза. Особенным безумием сверкают глаза.

Перевожу взгляд на бокал и понимаю. Дама накачана, точно так же, как и остальные.

И вот уже разговоры становятся громче, смех истеричнее, женщины практически лезут на мужчин, а мужчины не стесняясь, засасывают поцелуями своих женщин. Лезут руками к ним в декольте.

Эм… Как-то в голове происходящее не укладывается.

— Тамерлан, — зову по внутренней связи командира. — Мы вроде на сходку собирались, а не на оргию.

— На тебе жена Беляева, — без лишних разговоров командует Тамерлан и я, кивая, иду в сторону круглых, богато уставленных блюдами русской кухни, столов.

Ну, кстати, я бы не отказался, чтобы чаровница в платье, цвета красного вина, побыла на мне. А лучше подо мной. Да и в любой доступной позе. Вот только хрен знает, кто это говорит. Я или наркота внутри меня.

Странно, но охрана бы не напилась, если бы не настояла, как раз, женушка Беляева.

Подхожу ближе уже осторожнее, наблюдаю, чтобы эти с ума сошедшие гости, уже раздевающие друг друга, не наделали глупостей.

Но глупости настигают всех сверху.

Стеклянная крыша с треском разбивается и на нас падают парни в форме спецназа. Рвусь вперед, сквозь паникующую толпу и глухой стук сердца.

Прикрываю жену Беляева телом от брызг стекла и чувствую, как тесно она ко мне жмется. Содрогаюсь, совершенно непрофессионально, когда тонкие пальчики согревают кожу, даже через три слоя одежды.

Один из парней в форме тычет мне ствол в лицо, пока десять других собирают народ в кучу и предъявляют обвинения Беляеву.

— Захар? — удивленно смотрю в глаза парня в маске и тот кивает. Этот парень все еще служит. Потом оглядывается и указывает на выход.

— Сейчас бойня начнется, уведи женщину.

Теперь я понимаю все еще меньше. Но и уходить нет желания. Хочу в перестрелке поучаствовать. Ведь ради этого и приехал из Москвы в Питер, а тут меня вынуждают, по сути, стать надзирателем над дочерью преступника и женой садиста.

Но делать нечего, загреметь за решетку за халявную работенку не хочется. Да и отец — генерал Ланкин, меня убьет, если опозорю честь семьи.

Так что подхватываю на руки госпожу Беляеву, чувствуя, как от дозы наркотиков ее уже потихоньку колбасит, и уношу из зала.

— Ванная, — еле шевелит она пухлыми, напомаженными губами, и я почему-то сразу вспоминаю слова Женьки. — Мне надо туда. Пожалуйста.

Выругиваюсь. Отношу ее ванную, закрываю двери и отворачиваюсь к ней, пока девушка умывает лицо.

Достаю пистолет и слушаю, что происходит за дверью. Её сотрясает выстрел. За*бись! Отскакиваю в сторону, но видя, что никаких повреждений нет, расслабляюсь.

Новая череда выстрелов за стеной и меня бьет током желание выйти и присоединиться к веселью. Но вдруг слышу вой и резко оборачиваюсь.

Беляева сидит на полу, поджав под себя охранительные ноги, и вся трясется. Прижимает одну руку к голове. Зубами сжимает кулак второй.

Чешу затылок и соображаю, как быть. Вой услышат, начнут долбиться в дверь, а моя задача как раз спасти Беляеву. Нанял-то нас ее отец. Опасался за жизнь дочери. Я еще тогда поржал, что он поздно спохватился.

Подхожу медленно, чувствуя, что наркотик и на меня уже действует все сильнее, а значит точно не стоит выходить за дверь.

Выключаю свет, чтобы никому не вздумалось прийти сюда и сажусь у ног сотрясающейся в рыдании барышни.

Красивой, сука, бабы.

Вроде ничего особенного, но большие глаза и пухлый рот заставляют воспаленное воображение подкидывать новые, шальные фантазии. А наркотик вскрывает как консервную банку звериные инстинкты.

Сейчас она просто слабая женщина, беззащитная, дрожащая от страха. Как же легко было бы ее просто повалить на кафельный пол, задрать юбку и трахнуть. Жестко, грубо, до визга. Заставляя глотать собственные слезы.

Никогда женщин не насиловал, но вот сейчас инстинкты, присущие любому мужчине, бунтуются. И из-за чего? Запах. Запах страха, возбуждающий похлеще любого афродизиака.

Тяну руку и снимаю слезу с щеки, второй сжимаю дрожащее плечо и, когда звучит новый выстрел, заглядываю в лицо, которое видно разве что из-за остатков света из-под двери.

— Не реви.

— Не реву.

— Не бойся.

— Пытаюсь.

— Я здесь. На меня смотри. Тебя никто не тронет, пока я с тобой, — чуть встряхиваю ее и снова пробирает до основания, когда большие глаза в меня впиваются, словно расплавляют какой-то внутренний стержень. Понимаю её мужа. Я бы и сам не прочь купить такую куколку. И пользовать во всех доступных человеку позах. Снова и снова. Пока не сдохну от оргазмов.

— А если тебя убьют? Они ведь могут. Они все… Все они убийцы и животные.

Про животных она хорошо сказала, потому что мое тело уже на грани, а мозг готов отключиться, подчиняясь желаниям, горящего от напряжения члена.

— И ты такой же, да? — цепляется она пальцами за плечо, обжигает простым касанием. Парень, очнись. Ты на работе! — Убийца? Насильник? Зверь. Почему ты молчишь? Говори со мной, иначе я сейчас умру от страха.

— Хотел бы опровергнуть твои слова, но не могу.

— Ты убивал? — тут же спрашивает она, и врать не имеет смысла.

— Да.

— Насиловал?

— Никогда, — да и надобности не было. Девки как-то сами на меня прыгали всегда, и эта прыгнет. Она уже так близко. Буквально сводит с ума светящимся в глазах безумием. Желанием. Я никого никогда не насиловал, но прямо сейчас могу понять этих тварей, потому что откажи она мне, я бы свихнулся. Достал ее из-под земли, чтобы трахнуть. Разобрать нутро на части и поставить свое клеймо. Пусть даже без согласия.

— И Беляев меня не насиловал, просто заставлял с ним ложиться снова и снова. А мне бы хотелось сопротивляться. Но в его руках столько власти, отец, сестра… Мне нельзя сопротивляться, а хотелось, понимаешь?

— Не совсем, — отвечаю честно, потому что, когда наркотический дурман заполняет разум, сложно говорить связно. А может быть, ты не хочешь ее слышать, зато можешь спросить о том, что сейчас важнее для тебя?

— А ты бы хотела сопротивляться? Хотела бы быть изнасилованной?

— Я бы хотела, да, — лепечет она, впивается коготками в бицепс сильнее. — Просто чтобы почувствовать себя жертвой, а не продажной куклой, которая ушла с молотка вместе с имуществом отца.

— Я бы мог, — сглатываю. Яйца просто горят. — Помочь тебе.

— Когда? — тут же прижимается она всем телом, поднимает руки к моему лицу и поглаживает скулы.

— Прямо сейчас.

— Хочу, — говорит она резко и неожиданно хлестко бьет меня по щеке. — Давай же! Не сиди столбом, мужчина ты или кто?

Щека горит, но желание сильнее. Жажда, что она заставляет испытывать, уже невыносима. Замахиваюсь, но трепетно кладу ладонь на щеку, чем удивляю ее еще сильнее. Притягиваю податливое тело ближе и касаюсь языком губы, пробираюсь в рот и пальцами сжимаю волосы на затылке. Она сначала словно не понимает, морщит лоб в сомнении и лишь спустя несколько секунд отдается мне во власть.

Как же, сука, сладко и горячо.

Пока отвечаю на удар поцелуем, не оставляет ощущение, что меня используют. Что не я собираюсь трахнуть *бнутую сучку, а имеют меня. Морально и психологически.

Только вот это не как не мешает порвать до середины бедра ее платье, сдернуть бретельки и выпустить на волю две чудесные дыньки с вишенками сосков.

Она наигранно вскрикивает, прикрывает их руками, но я шлепаю барьер и хватаю соски пальцами, тяну на себя, снова вылизываю рот.

Такой пухлый, крупный рот. Уже фантазирую, как она будет глотать мою сперму. А, впрочем? Она ведь сама хочет.

— Сучка похотливая, — встаю над ней, растягиваю ширинку. Беляева тут же пытается подняться, но я держу ее внизу, скалюсь и выпускаю наружу заждавшегося ласки монстра. Она еще шире распахивает глаза, и я самодовольно понимаю, что у Беляева член поменьше.

— Стой, — упирает она руки в мои бедра, но меня уже не сдержать.

— Ты сама этого хотела, так что не рыпайся и соси, — шиплю я, хватаю нос пальцами и тут же запихиваю головку члена в открывшийся от невозможности дышать рот. Пихаю глубже, содрогаюсь от кайфа. Тут же вытаскиваю ствол, даю глотнуть воздуха и снова. Глубоко в глотку и назад. Туда — сюда и снова. Размазываю слезы, слюни по лицу и пихаю, пихаю член сквозь пухлые губы. В какой-то момент мне просто надоедает эта половинчатость ощущений. Обхватываю ее голову двумя руками, окончательно растрепывая шелк волос, и просто насаживаю горло на член. Смотрю в наполненные слезами глаза и слюни, ручьем бегущие по подбородку, стекающие по таким крупным дойкам. И долблю. Трахаю. Глубоко. Прямо в глотку, чувствую, как от напряжения сводит челюсть, а внутренности плавятся.

— Давай, давай, — запихиваю член глубже, чувствую, как носик упирается в пах. — Соси, сука.

Вытаскиваю с пошлым хлопком член, наблюдая, как жадно Беляева заглатывает порцию воздуха, и дергаю ее на себя вверх.

Еще один удар по щеке, горящий обиженный взгляд, но чувствую не жжение, а лишь острое желание продолжить, всадить ей в щелку и трахать с такой же силой, какой она наяривает отбиваться.

Толкаю на пол, нависаю.

Раздвигаю коленом ноги, одной рукой зажимая оба запястья над головой, другой с треском ткани срываю трусы.

— Да, вот так, — хрипит она и елозит под мной, постоянно пытаясь, как будто вырваться. — Насилуй меня, сделай это грубо, сделай мне больно, оставь синяки на теле.

Рукой провожу по влажной промежности, зажимаю уже трясущиеся ноги в коленях и начинаю гладить клитор.

Она вдруг дергается и шипит.

— Ты что творишь? Зачем трогаешь меня там. Тебе надо было просто изнасиловать меня, порвать одежду и трахнуть жестко.

— Так и собираюсь, — усмехаюсь я и обсасываю собственные пальцы, обмазанные ее жаркой влагой, потом наклоняясь, снова целую, даю ощутить собственный вкус. Не даю даже дернуть головой.

Тут же приставляю член к раскрытым в ожидании вторжения мягким вратам. Заглядываю головкой внутрь, чтобы убедиться, что мне рады. О, да… Влажно, туго, горячо.

Головка проникает глубже, пока я еложу внутри красотки языком. Ствол заходит до конца ювелирным толчком, отчего в глазах Беляевой вспыхивает удивление, сменившееся тотчас острым как лезвие возбуждением.

— О, господи… Еще.

Выхожу полностью, касаюсь головкой клитора, так, что «жертва» дергается, и снова загоняю член, срывая с ее губ очередной протяжный стон.

— А-а, да!!

Она руками касается моей шеи и шепчет в ухо:

— Не останавливайся.

А я и не собираюсь. Слишком тесная оказывается дырка, слишком плотным кольцом она обхватывает мой член, фиксирует и заставляет тело плавиться от кайфа получше любой наркоты.

Но мне мало, кажется, что я могу войти еще глубже, закидываю ее ноги себе на плечи и ставлю руки кулаками в пол. Вхожу в фазу бессознательного безумия. Рычу зверем, срываю поцелуй с пересохших губ и теряюсь в похоти и страсти. Трахаю. Вбиваю член. Тараню дырку с яростью быка. Толкаю член по самое не могу и сжимаю челюсти рыча:

— Я бы драл тебя всю жизнь.

Она ахает, старается подмахивать бедрами, держится за шею, словно боится упасть и шепчет только:

— Еще, еще, мне нужно больше.

Все кончается внезапно.

Хотя до моего оргазма очень далеко. Беляева со спины тянет руку назад, касается моей задницы и нажимает пальцем на анус.

Кончаю бурным потоком одновременно с тем, как отваливаюсь от этой дуры.

Сперма обильными брызгами заливает ей остатки платья.

— Ты чего делаешь? Совсем сдурела? — рычу я, чувствуя, как от подобного финта подбирается тошнота и ярость. Да, да, я знаю, что у людей там эрогенная зона. Но меня как-то всегда классика устраивала.

Беляева не отвечает, только тяжело поднимается по стене, держится и хладнокровно кивает на дверь.

— Теперь иди.

— Не понял, — застываю от удивления, пока прячу стояк в штаны.

— Мне нужно было, чтобы меня изнасиловали. Я нашла самого крупного и не тупого среди охранников. Так что свободен, — шипит она не хуже змеи, поворачивается к зеркалу и злорадно усмехается.

— Так… ты не боишься выстрелов, — спрашиваю зло перед самым выходом, и она поворачивает голову и смотрит как на дурака. Может я и правда дурак?

— Я родилась в семье бандита. Оружие было моей первой детской игрушкой.

Хлопаю дверью резко, слыша тихий смех и смотрю на облако пыли. Из зала выносит тело Женьки Тамерлан и подходит ко мне.

— Узнаю, чьих рук этот пиздец, придушу.

Киваю, поглядывая на дверь, в которую заглядывает один из людей Беляева и зовет босса.

Тот врывается в ванную, где я только что трахнул его жену. Но я почему-то спокоен и прекрасно знаю, что сейчас услышу.

— Что за ублюдок?! Кто это с тобой сделал?!

— Я не запомнила его лица, — отвечает она жалобным голоском, но я уже не верю. Как будто могу различить фальшивые ноты.

Тамерлан оборачивается, смотрит на меня пристально и кивает на выход.

— Потом все расскажешь. Погнали. Меня уже тошнит от Питера.