Поле чудес в стране дураков

Любовь Гайдученко, 2021

В книге представлены в основном короткие статьи публицистического направления, три короткие повести и дневник последнего времени. Содержит нецензурную брань.

Принцесса на горошине

Ночью я бываю близка к сумасшествию. Мой мозг устаёт от обилия информации, которую он получает за день из интернета и телевизора. Её так много, что он не в состоянии её полноценно переварить. К тому же, она очень противоречива. И моё старенькое серое вещество, к тому же получившее двадцать лет назад огромную дозу стресса, начинает давать сбои и работать как-то совсем неправильно.

К тому же, я давно пришла к выводу, что вся наша жизнь основана на сплошных шаблонах и стереотипах, с которыми я категорически не согласна. Но за их рамки трудно выходить даже мне, которая всю свою бурную жизнь позиционировала себя как антимещанка и антиобыватель. Я всегда начисто отрицала те ценности, которыми живёт большинство. Из-за этого я так и не нашла своего места в обществе, не стала его «полезным членом», к чему меня призывали с самого детства все на свете — школа, бабушка, люди, которые меня окружали.

Вот до чего все они любят учить жить других! Нет, даже не учить, а поучать. Я постоянно хлебаю их нравоучения. Они исходят буквально ото всех — от моей дочери, с которой я недавно решала прекратить всякое общение, от бывших знакомых, и вот последнее — от двоюродной сестры. Это было сегодня. Она мне и раньше высказывала своё «фэ». Якобы я пишу не то, что надо, пишу поверхностно и, как она выразилась, полуправду, потому что мне не дано поставить себя на место другого человека, влезть в его шкуру. И сегодня она повторила все свои претензии, видимо, свои обиды она будет помнить всегда.

А я, чёрт возьми, мягкотелая интеллигентка, я не умею давать отпор, когда на меня наезжают, поэтому это делают все, кому не лень. В интернете проще — там нетрудно заблокировать кого угодно. То есть, общение с вышеперечисленными родственниками происходит тоже в интернете — у меня вообще в последние годы нет другого общения ни с кем.

Впрочем, недавно я решила позвонить старым друзьям на свою малую родину. И получила такой щелчок по носу, что даже вспоминать противно. Бывшая подруга (я училась с её сестрой в старших классах) несла такой бред, что у меня повяли уши. Она судила меня со своей низенькой колокольни обывателя, всю жизнь просидевшего на одном месте — она боялась высунуть свой нос дальше родительского дома, да и личная жизнь у неё совсем не сложилась, но она считала, что имеет право осуждать меня, хоть о моей жизни она знала только понаслышке!

Я и так в последние годы живу в полном уединении, почти не выходя из съёмных хибар, которые я меняю со свистом — увы, не по своей вине. А теперь надо было придумывать что-то такое, чтобы вообще свести любое общение к минимуму, потому что оно мне приносит только одни неприятные эмоции.

Если ты раньше жил, особо ни о чём не думая — было не до этого, то, когда ты дожил до «преклонных годов», мысли лезут в голову сами, можно сказать, автоматически. Мысли известно о чём — о прожитой жизни. Они не дают спать.

Одна тётка везде пишет про меня, что я пишу о совести, чести и прочем таком, и вроде я не имею на это права, поскольку я её, этой совести, не имею. Тётка делает такие выводы всего лишь на основании того, что якобы она пыталась делать мне добро, а я, сволочь такая, это не оценила и, мало того, в ответ эту тётку всячески обидела.

Бог с ней, с этой тёткой. Её так называемые «благодеяния» были грязными, делались с грязным умыслом и вопреки моему желанию, потому что мне от этой тётки ничего не надо было — такие, как она, мне глубоко противны.

Но никто себя не судит беспристрастнее, чем сам человек. Я знаю про себя такое, чего никто про меня не знает и никогда не узнает. Я это никогда не расскажу своему психоаналитику и кому бы то ни было. К священнику я тоже не пойду, поскольку ни одной минуты не верю в то, о чём глаголет организация, от лица которой действуют эти товарисчи.

Да и что я могу сделать сейчас? Покаяться? Да, я раскаиваюсь, но толку-то от этого раскаяния? Изменить-то всё равно ничего нельзя. В петлю я тоже не полезу — мне и так осталось немного, и вообще я на такие ужасные вещи совершенно не способна — я трусиха. Больше того, совсем недавно я опять совершила ужасную вещь. Впрочем, это было не действие, а всего лишь мысли. Но мои мысли приводят к страшным последствиям, хотя мне, конечно, хотелось бы думать, что всё это совпадение, но судя по всему, это не так. Мысли, черт бы их побрал, материальны, я в этом убедилась на собственном опыте, и не раз.

Конечно, я, как абсолютно всякий человек, могу убедить себя, что я ни в чём не виновата и найти себе миллион оправданий. Мол, эти люди сами были виноваты, за что и поплатились. И в каждом конкретном случае я могу эти их поступки охарактеризовать с очень большой убедительностью таким образом, что это не я им, а они мне нанесли моральный, и не только, ущерб, что это я от них пострадала. Но всё-таки где-то в глубине души я прекрасно понимаю, что это я — злодейка, а они жертвы, поскольку я продолжаю жить, а они умерли…

Но пусть они радуются на том свете: Бог меня очень сильно наказал за мои прегрешения. На старости лет (хоть старухой я себя совершенно не чувствую, но объективно же это так!) я нищая, больная и бездомная. Опять же — другая тётка выговорила мне, что я, якобы, когда пишу такое, «ною и жалуюсь». Но это полная неправда, потому что, когда я это пишу про себя, это всего лишь обыкновенная констатация факта.

Судьба-злодейка в итоге занесла меня в маленький областной городок, часах в трёх от столицы нашей родины. Впрочем, мне в ней нечего было делать, я безвылазно сидела в маленькой квартирке, битком набитой разным барахлом. Она была как наглядное пособие, на какую ерунду тратили деньги советские люди. Впрочем, когда я недолго жила в самой богатой стране мира, там население в этом плане было ещё хуже. Они тяжело пахали с утра до вечера только для того, чтобы в выходные поехать на своих роскошных авто в их не менее роскошные супермаркеты и спустить все денежки на страшную дрянь.

Если раньше я тащилась от двух вещей — когда я слушала Моцарта и иже с ним (в гениальном исполнении Баренбойма, конечно) и когда я писала свои опусы, которые были интересны очень ограниченному контингенту читателей — то теперь даже эта радость в жизни перестала доставлять мне удовольствие. Наверное, я уже высказала миру всё, что я о нём думала, а жевать сопли я не любила. И к тому же, основной биомассе, живущей на этой планете, мои мысли и мои ценности были непонятны.

Поскольку я в основном обреталась в одном очень поганом сайте, меня читали разные люди. Некоторые считали своим долгом давать мне ЦУ, как мне надо жить. В принципе, меня это не раздражало, а даже смешило. Доходило до маразма. Например, одна женщина, которая иногда возникала на горизонте (слава Богу, нечасто, потому что она была занята добыванием хлеба насущного и работала на нескольких работах) все два часа нашей бесполезной беседы пыталась мне внушить, что я не нашла своего пути в этой жизни, профукала своё предназначение. И якобы, если бы я помогала тем, кому хуже, чем мне — инвалидам и бомжам — то тут-то я и обрела этот самый пресловутый смысл жизни. И вообще, она считала, что получить радость так просто — достаточно выйти на улицу и покормить голубей, которых я терпеть не могла.

По её словам, я должна была быть довольна уже тем, что живу не на улице, а имею крышу над головой. Ей, живущей в своей собственной квартире, было не понять, что я в любую минуту могу очутиться на улице, что уже неоднократно и случалось: были в прошлом такие моменты, когда я ночевала в палатке на берегу моря летом или жила в глухой деревне в полуразрушенной избушке, не имея ни дров ни денег зимой.

Как бы там ни было, на какое-то время ситуация стабилизировалась, впрочем, тут тоже было всё далеко не гладко. Хозяйка этой квартиры могла явиться сюда жить в любую минуту. Не то что я бы с ней не ужилась — в начале нашего знакомства мы вполне мирно провели около двух месяцев вместе, а просто я не горела желанием жить с чужими мне по духу людьми, к которым я не испытывала особой любви…

И меня всегда ставило в тупик, когда люди могли мне не с того ни с сего нахамить, а это бывало с её стороны неоднократно. Впрочем, я делала вид, что пропускаю это явное хамство мимо ушей, но тем не менее оно на меня действовало, и ещё как, потому что я имела глупую очень уязвимую натуру, которая начинала вибрировать от любого пустяка.

А после того, как я случайно обнаружила в шкафу некую мерзость, которую я выкинула в помойку, потому что не могла находиться рядом и спокойно спать в той же комнате при такой отвратительной штуке, я не то чтобы стала плохо думать об этой женщине (в конце концов, какое мне было до этого дело?), но было понятно, что у меня с такими людьми нет ничего общего. Впрочем, за последние пятнадцать лет, когда я потеряла единственного человека, с кем мне было хорошо, я так и не встретила никого, с кем мне хотелось бы как-то хоть немного сблизиться.