Смертельный холод

Луиза Пенни, 2006

Роман «Смертельный холод» продолжает серию расследований блистательного старшего инспектора Армана Гамаша – нового персонажа, созданного пером Луизы Пенни, единственного в мире пятикратного лауреата премии Агаты Кристи. В деревне Три Сосны, что к югу от Монреаля, произошло невероятное убийство. Смерть настигла Сесилию де Пуатье на заснеженной поверхности замерзшего озера, где она вместе с другими болельщиками наблюдала за матчем по кёрлингу, а орудием убийства стал металлический стул, подсоединенный к источнику тока. Кто-то тщательно продумал и спланировал убийство, не оставив жертве ни малейшего шанса. Старшему инспектору Арману Гамашу из полиции Квебека нечасто приходится сталкиваться со столь изощренным и жестоким преступником. Но чем заслужила эта женщина такую ужасную смерть?

Глава четвертая

Идя по «Ожильви», Клара не могла решить, что хуже — вонь несчастного бродяги или удушающий парфюмерный аромат магазина. После того как в пятый или шестой раз некое молодое стройное существо обрызгало ее спреем, Клара точно знала ответ. Она самой себе была противна.

— Где ты шляешься, жопа?! — Рут Зардо похромала к Кларе. — С этими пакетами ты похожа на бездомную. — Они обменялись поцелуем. — И ты воняешь.

— Это не я. Это Мирна, — прошептала Клара, показывая на подружку и помахивая рукой под носом.

Вообще-то говоря, она еще никогда не получала такого теплого приема от Рут Зардо.

— На, купи-ка вот это. — Рут протянула Кларе экземпляр своей новой книги «У меня все ОТЛИЧНО». — Я ее тебе даже подпишу. Но сначала ты должна купить.

Высокая и величественная Рут Зардо захромала обратно, опираясь на трость. Она уселась за маленький стол в углу огромного магазина в ожидании, что кто-то попросит ее оставить автограф на книге.

Клара заплатила за книгу, и Рут подписала ее. Здесь всюду были знакомые лица. Габри Дюбо и его партнер Оливье Брюле. Габри был крупный и дряблый, он явно начал сдавать, но ни от чего не собирался отказываться. Ему было лет тридцать пять, и он решил, что уже хватит быть молодым и мускулистым. Вот только с гейством своим завязывать не собирался. Рядом с ним стоял Оливье, красивый, стройный и элегантный. Светловолосый в отличие от темноволосого партнера. Он был занят тем, что пытался очистить свою шелковую водолазку от волос, явно сожалея о том, что не может вернуть их на прежнее место.

Рут могла и не ехать на презентацию в Монреаль. Здесь присутствовали только жители Трех Сосен.

— Пустая трата времени, — сказала она, склонив голову с коротко подстриженными седыми волосами над книгой Клары. — Ни одного монреальца, черт бы их подрал. Ни единого. Только наша гоп-компания. Скукотища.

— Ну спасибо тебе, старая карга, — проворчал Габри, в больших руках которого утонули две книги.

— Потрясающе. — Рут подняла голову. — Это ведь книжный магазин, — очень медленно и громко произнесла она. — Это для людей, которые умеют читать. Это не общественная баня.

— И в самом деле, ужасно, — сказал Габри, глядя на Клару.

— Это Мирна, — возразила она, но, поскольку Мирна была далеко — болтала с Эмили Лонгпре, доверие к Кларе было подорвано.

— По крайней мере, заглушает аромат поэзии Рут, — заметил Габри, держа «У меня все ОТЛИЧНО» на вытянутой руке.

— Педик, — огрызнулась Рут.

— Ведьма, — отшил ее Габри, подмигнув Кларе. — Salut, ma chére^[15].

— Salut, mon amour^[16]. А что это у тебя за вторая книга? — спросила Клара.

— Си-Си де Пуатье. Ты знаешь, что наша новая соседка написала книгу?

— Господи Иисусе, это означает, что она написала больше книг, чем прочитала.

— Я ее вон там взял.

Он показал на кипу белых книг в ящике с остатками. Рут фыркнула, но сочла за лучшее промолчать, вероятно поняв, что еще несколько дней — и небольшой тираж ее тоненького сборника с изящными стихами присоединится к дерьмовой писанине Си-Си в этом литературном гробу.

Возле ящика стояло несколько человек, в том числе Три Грации из Трех Сосен: Эмили Лонгпре, невысокая и элегантная, в изящной юбке, блузке и шелковом шарфе; Кей Томпсон, в свои девяносто с хвостиком старшая из трех подружек, высохшая и сморщенная, пахнущая медицинскими мазями от «Проктер энд Гэмбл» и похожая на картофелину; и Беатрис Мейер с буйными рыжими волосами, дешевеньким ожерельем на шее и рыхлым пухлым телом, недостатки которого не скрывал даже объемистый кафтан золотистого цвета. Матушка Беа, как ее называли, держала экземпляр книги Си-Си. Она повернулась и посмотрела в сторону Клары. Всего на одно мгновение. Но этого было достаточно.

Матушкой Беа владело какое-то чувство, которого Клара не могла распознать. Ярость? Страх? Крайняя озабоченность какого-то рода — в этом Клара не сомневалась. А потом это ушло, и на лицо Матушки, розовое, морщинистое и открытое, вернулось прежнее беззаботное веселое выражение.

— Ладно, идем. — Рут с трудом поднялась на ноги и взяла Габри под любезно предложенную руку. — Здесь ничего не происходит. Когда нагрянут неизбежные орды любителей великой поэзии, я галопом примчусь сюда.

— Bonjour^[17], дорогая.

Крохотная Эмили Лонгпре поцеловала Клару в обе щеки. Зимой, когда большинство квебекцев, закутанные в шерсть и парки, были похожи на персонажи комиксов, Эм умудрялась выглядеть элегантной и красивой. У нее были со вкусом крашенные светло-каштановые, великолепно уложенные волосы. Одежда и косметика — неброские и уместные. В восемьдесят два она была одной из старейших жительниц Трех Сосен.

— Ты это видела? — Оливье протянул Кларе книгу.

С обложки смотрела Си-Си — взгляд жестокий, холодный.

«Клеймите беспокойство».

Клара посмотрела на Матушку. Теперь она поняла, почему Матушка Беа пребывает в таком состоянии.

— Ты послушай. — Габри начал читать с задника. — «Миз де Пуатье официально объявляет фэншуй делом прошлого».

— Кто бы сомневался, ведь это древнее китайское учение, — сказала Кей.

— «Вместо него, — продолжил чтение Габри, — этот новый мэтр дизайна предлагает более богатую, более осмысленную философию, которая облагородит и окрасит не только наши дома, но и наши души, каждое наше мгновение, каждое решение, каждое дыхание. Выбирайте ли-бьен, путь света».

— Что это такое — ли-бьен? — спросил Оливье.

Клара увидела, как Матушка открыла рот и снова закрыла его.

— Матушка? — спросила она.

— Я? Нет, детка, я не знаю. Почему ты спрашиваешь?

— Я подумала, что у вас центр йоги и медитации — может, вы знаете и ли-бьен, — сказала Клара, стараясь выразиться помягче.

— Мне известны все духовные практики, — ответила Матушка, чуть преувеличивая, как показалось Кларе. — Но эта — нет.

Скрытый смысл ее слов был ясен.

— И тем не менее, — сказал Габри, — совпадение довольно странное, не правда ли?

— Что странное? — спросила Матушка с безмятежным лицом и голосом, но вобрав голову в плечи.

— Ну, то, что Си-Си назвала свою книгу «Клеймите беспокойство». Ведь именно так называется и ваш центр медитации.

Ответом ему было молчание.

— Что? — спросил Габри, чувствуя, что вступил на запретную территорию.

— Вероятно, это совпадение, — ровным голосом произнесла Эмили. — И возможно, дань уважения по отношению к тебе, ma belle^[18]. — Она повернулась к Матушке и положила ладонь на пухлую руку подружки. — Она вот уже год как живет в старом доме Хадли, и ее наверняка вдохновила работа, которую ты делаешь. Это дань твоему духу.

— И ее куча дерьма, вероятно, выше твоей, — заверила ее Кей. — Это должно быть утешением. Я не думала, что такое возможно, — сказала она, обращаясь к Рут, которая с удовольствием разглядывала свою героиню.

— Хорошая прическа, Клара, — похвалил Оливье, думая, что это снимет напряжение.

— Спасибо. — Клара пробежала руками по волосам, отчего те встали торчком, словно со страху.

— Ты права, — сказал Оливье Мирне. — У нее вид как у испуганного солдата из окопов времен битвы при Вими^[19]. Не многие могут воспринять этот вид. Очень смело, очень в духе нового тысячелетия. Я тебя поздравляю.

Клара прищурилась и уставилась на Мирну, которая расплылась в улыбке.

— В жопу папу римского, — произнесла Кей.

Си-Си снова поправила стул. Одетая, она стояла в одиночестве в номере отеля. Сол ушел, не предлагая и не ожидая прощального поцелуя.

Она испытала облегчение, когда он исчез. Теперь наконец она могла сделать то, что задумала.

Си-Си взяла экземпляр «Клеймите беспокойство» и встала у окна. Потом медленно подняла книгу и прижала к груди, словно возвращая туда часть себя, которой ей не хватало всю жизнь.

Она наклонила голову в ожидании. Неужели они и в этом году подведут ее? Нет. Ее нижняя губа чуть задрожала. Глаза заморгали, в горле образовался комок. А потом они появились — побежали, холодные, по щекам в открытый, вместительный и в этот момент безмолвный рот. И она устремилась за ними в эту темную пропасть и оказалась в знакомой комнате на Рождество.

Ее мать стояла рядом с давно высохшей и неукрашенной елочкой, затиснутой в угол строгой темной комнаты, с россыпью опавших иголок на полу. На елке висел единственный шарик, и вот ее мать, истеричная, воющая, сорвала его. Си-Си еще слышала, как остатки иголок, шурша, сыплются на пол, а шарик уже полетел в ее сторону. Она не собиралась его ловить. Выставила руки только для того, чтобы защитить лицо. Но шарик оказался в ее ладонях, прилип к ним, словно обрел там дом. Ее мать теперь была на полу — она выла и перекатывалась, а Си-Си отчаянно хотела остановить ее. Закрыть ей рот, заставить замолчать, иначе соседи снова вызовут полицию и ее мать опять увезут. А Си-Си останется одна в окружении посторонних людей.

Какое-то мгновение Си-Си колебалась и смотрела на шарик в своих руках. Он сиял и был теплым на ощупь. На нем была простая картинка: три высокие сосны рядом, словно семья, на прогнувшихся ветвях лежит снег. А ниже рукой матери было написано: «Noёl»^[20].

И Си-Си переместилась в шарик, потерялась в его тишине, покое и свете. Но она, вероятно, слишком долго смотрела на него. Стук в дверь — и три сосны пропали, а она вернулась к ужасу, воющему перед ней.

«Что тут происходит? Впустите нас», — потребовал мужской голос из-за двери.

И Си-Си впустила. Впрочем, больше она никого и нигде не впускала.

Проходя мимо «Рица», Кри остановилась, чтобы взглянуть на этот шикарный отель. Швейцар не обратил на нее внимания, не предложил войти. Она медленно пошла дальше. Ее туфли напитались слякотью, шерстяные варежки висели на руках, налипший снег тянул их к земле.

Кри было все равно. Она тащилась по темным заснеженным переполненным улицам, люди натыкались на нее и с отвращением мерили взглядом, словно жирные дети размазали их сострадание, как глазировку по торту, а потом проглотили.

Она продолжала идти. Ноги у нее стали замерзать. Она вышла из дому без зимних ботинок, а когда ее отец неуверенно предложил ей надеть что-нибудь потеплее, она проигнорировала его.

Как игнорировала его ее мать. Как игнорировал его весь мир.

Она остановилась перед «Monde de la musique»^[21]. В витрине висел постер Бритни Спирс: певица танцевала на жарком тропическом пляже, а ее радостные бэк-вокалисты ухмылялись и приплясывали.

Кри стояла перед витриной, пока не перестала чувствовать руки и ноги. Она вообще перестала что-либо чувствовать.

— Что-что? — переспросила Клара.

— В жопу папу римского, — четким голосом повторила Кей.

Матушка Беа сделала вид, что ничего не слышала, а Эмили тихонько подошла поближе к подруге, словно на тот случай, чтобы подхватить Кей, если та упадет.

— Мне девяносто два, и я знаю все, — сказала Кей. — Кроме одного, — внесла она поправку.

Последовала еще одна долгая пауза. Но любопытство пересилило смущение. Кей, обычно немногословная и грубоватая, собиралась заговорить, и друзья плотнее обступили ее.

— Мой отец во время Первой мировой войны был в экспедиционном корпусе.

От нее ждали чего угодно, только не этого. Теперь она говорила тихим голосом, лицо ее расслабилось, взгляд устремился на книжные полки. Кей совершала путешествие во времени; Матушка Беа заявляла, что именно такие путешествия совершает она во время своих йогических полетов, но она никогда не делала этого с таким совершенством.

— Они тогда сформировали дивизию для католиков, в основном ирландцев вроде моего папочки и, конечно, квебекцев. Он никогда не говорил о войне. Ни разу. А я никогда не спрашивала. Можете себе представить? Как по-вашему, он хотел, чтобы я спросила? — Кей посмотрела на Эм, которая хранила молчание. — О войне он нам сказал только одно.

Тут она замолчала. Оглянулась и увидела свою пушистую вязаную шапочку. Она протянула руку, надела шапочку и выжидательно посмотрела на Эм. Все затаили дыхание. Глядели на нее, предполагая услышать больше.

— Да бога ради, женщина, скажи уже нам, — просипела Рут.

— Ах да. — Кей словно в первый раз увидела их. — Папочка. На Сомме. Командиром у них был, как вы знаете, Ролинсон. Этот идиот. Я про него все узнала. Мой отец был по грудь в грязи и дерьме, лошадином и человеческом. В пище ползали личинки. Кожа у него начала гнить, вся покрылась пузырями. Зубы и волосы выпадали. Они давно перестали сражаться за короля и страну, они сражались друг за друга. Он любил своих друзей.

Кей посмотрела на Эм, потом на Матушку:

— Мальчики построились, им приказали прикрепить штыки.

Все чуть подались вперед.

— Предыдущая волна мальчиков прошла примерно минуту назад, и всех их скосили пули. Они слышали крики и видели корчащиеся части тела, заброшенные взрывами назад в окопы. И вот наступила их очередь — моего отца и его друзей. Они ждали приказа. Он знал, что сейчас умрет. Что ему осталось жить считаные минуты. Он знал, что может сказать одно, последнее. И знаете, что кричали эти мальчики, когда выпрыгивали из окопов?

Земля перестала вращаться, все замерло.

— Они перекрестились и выкрикнули: «В жопу папу римского!»

Кружок подался назад, словно оскорбленный этими словами, этой сценой. Кей посмотрела на Клару своими вопрошающими, влажными голубыми глазами:

— Почему?

Клара не могла понять, с чего Кей взяла, будто ей это известно. Она не знала. И ей хватило ума промолчать. Кей уронила голову, словно этот груз стал для нее непосильным. По ее тонкой шее к затылку пролегла глубокая ложбинка.

— Пора, дорогая. Ты, наверно, устала.

Эм прикоснулась тонкими пальцами к руке Кей, Матушка Беа подошла с другой стороны, и три старушки медленно двинулись из магазина. Домой, в Три Сосны.

— И нам тоже пора. Подвезти? — спросила Мирна у Рут.

— Нет, я останусь тут до самого горького конца. Вы, крысы, не переживайте. Можете бросить меня здесь.

— Святая Рут среди язычников, — сказал Габри.

— Богоматерь вечной поэзии, — добавил Оливье, — мы останемся с тобой.

— Жила как-то женщина по имени Рут… — начал Габри.

— И был у нее не язык, а кнут, — подхватил Оливье.

— Ладно, идем. — Мирна потащила Клару, но Кларе было интересно, какую еще рифму они придумают к «Рут».

«Хомут»? «Плут»? Быть поэтом труднее, чем кажется на первый взгляд.

— Мне нужно сделать еще одну вещь перед уходом, — сказала Клара. — Это всего минутка.

— Я пригоню машину и буду ждать тебя у дверей.

Мирна поспешила на улицу. Клара нашла в «Ожильви» маленький ресторанчик и купила там итальянский сэндвич и рождественское печенье. А к этому большой кофе. После чего направилась к эскалатору.

Ей не давал покоя бездомный человек, через которого она перешагнула у витрины. У нее было подсознательное и тайное убеждение, что если бы Господь когда-нибудь и спустился на землю, то в обличье нищего. Что, если это был Он? Или Она? Без разницы. Если это и в самом деле был Бог, то Клара на сей счет имела глубокое, почти духовное ощущение, что ее обманули. Ступив на эскалатор, поднимающийся на главный этаж, Клара увидела знакомую фигуру, направляющуюся вниз. Си-Си де Пуатье. И Си-Си ее тоже увидела — Клара была уверена.

Си-Си де Пуатье ухватилась за прорезиненные перила эскалатора и уставилась на женщину, вошедшую на соседний эскалатор внизу. Клара Морроу. Эта самодовольная, улыбающаяся, ханжеская деревенская бабенка. Эту женщину всегда окружали друзья, всегда при ней был ее красавец-муж, а она демонстрировала его так, словно тот факт, что она заарканила одного из монреальских Морроу, не был ошибкой природы. По мере приближения Клары, у которой был провинциально счастливый вид, Си-Си чувствовала, как в ней нарастает злость.

Си-Си сильнее ухватилась за перила, чтобы не перепрыгнуть через тонкий металлический разделитель и не наброситься на Клару. Она собрала весь свой гнев в комок, в метательный снаряд, и будь ее грудь пушечным жерлом, она, как Ахав^[22], выстрелила бы своим сердцем в Клару.

Но вместо этого она сделала кое-что ничуть не хуже.

Она повернулась к человеку, стоящему рядом с ней, и сказала.

— Очень жаль, Дени, что ты находишь искусство Клары дилетантством и банальщиной. Значит, она просто попусту тратит свое время?

Си-Си увидела, как наглое, самоуверенное лицо проезжающей мимо Клары сморщилось. Удар попал точно в цель. Си-Си снова повернулась к ошеломленному незнакомцу рядом с ней и улыбнулась — ей было все равно, пусть думает, что она сумасшедшая.

Клара сошла с эскалатора как в тумане. Пол уходил куда-то вдаль, а стены раздвинулись. «Дыши. Дыши», — приказала она себе, испугавшись, что может и в самом деле умереть. Быть убитой словами. Убитой Си-Си. Так небрежно, так жестоко. Она не признала Фортена в спутнике Си-Си; впрочем, она видела его только на фотографиях.

Дилетантство и банальщина.

А потом — укол боли и слезы. Она стояла в «Ожильви», в том месте, в которое ее тянуло всю жизнь, и плакала. Рыдала. Она опустила свои драгоценные подарки на мраморный пол, положила туда сэндвич, печенье и кофе, как ребенок кладет подношения Санта-Клаусу. Потом опустилась на колени сама — последнее подношение — и превратилась в сплошной комок боли.

Дилетантство и банальщина. Все ее подозрения, все страхи оправдались. Значит, голос, который нашептывал ей в темноте, пока спал Питер, не лгал.

Ее искусство — сплошное дерьмо.

Покупатели обходили ее, никто не предлагал ей помощи. Точно так же, подумала Клара, как она сама не предложила помощи бродяге у витрины. Она постепенно взяла себя в руки, подняла свои пакеты и поплелась к вращающейся двери.

Было темно и холодно, снег и ветер усилились, кусая ее теплую кожу. Клара остановилась, чтобы глаза привыкли к темноте.

Там, под витриной, по-прежнему лежал тот бродяга.

Она приблизилась к нищему и обратила внимание, что парок над блевотиной больше не поднимается — она замерзла. Подойдя ближе, Клара прониклась убеждением, что этот нищий — старуха. Она увидела клок седых волос и тонкие руки, прижимающие грязное одеяло к коленям. Клара нагнулась, ощутила ее дыхание — от этого запаха ее саму чуть не вырвало. Она инстинктивно подалась назад, но пересилила себя и снова наклонилась над старухой. Поставив пакеты на тротуар, она положила еду перед женщиной.

— Я принесла вам еды, — сказала она сначала по-английски, потом по-французски.

Она пододвинула пакетик с сэндвичем поближе к женщине и подняла стаканчик с кофе, надеясь, что нищенка их увидит.

Никакого движения. Клара заволновалась: а жива ли нищенка вообще? Она легонько приподняла грязный подбородок.

— Вы живы?

Из-под одеяла появилась рука в грязной варежке и обвилась вокруг запястья Клары. Голова приподнялась. Усталые, слезящиеся глаза встретились с Клариными и остановились на мгновение.

— Я всегда любила твое искусство, Клара.

Примечания

15

Привет, моя дорогая (фр.).

16

Привет, моя любовь (фр.).

17

Добрый день (фр.).

18

Моя красавица (фр.).

19

Битва при Вими — сражение между канадскими и германскими войсками в апреле 1917 года, в ходе Первой мировой войны. Ценой тяжелых потерь канадцы сумели захватить район хребта Вими близ Арраса (Франция).

20

Рождество (фр.).

21

Магазин «Мир музыки» (фр.).

22

Имеется в виду капитан Ахав, персонаж романа Г. Мелвилла «Моби Дик».