Безумие толпы

Луиза Пенни, 2021

Луиза Пенни, знаменитый автор детективов о старшем инспекторе Армане Гамаше, в новом романе поднимает жесткие и оттого неудобные вопросы. Что утратило и что приобрело цивилизованное общество после пандемии двадцать первого столетия, которая невольно заставила нас вспомнить о мрачных коллизиях Средневековья? Неужели напуганная, сбитая с толку толпа готова пойти за новым лидером, который провозглашает: «Все будет хорошо»? Хорошо, но не для всех… Эпидемия схлынула. Накануне Нового года в Квебек по приглашению почетного ректора университета приезжает лектор, профессор Эбигейл Робинсон. Тема ее выступления вызывает небывалый ажиотаж, и ректор лично просит старшего инспектора полиции Гамаша обеспечить порядок в зале. Симпатичная Робинсон прекрасно владеет вниманием аудитории, несмотря на острые разногласия среди слушателей. И вдруг звучат выстрелы… Поднимается паника. К счастью, Эбигейл даже не ранена, но Гамашу приходится принять все необходимые меры для ее дальнейшей защиты, хотя… позиция профессора вызывает у него (и не только) крайнее отторжение. Присутствие этой женщины сеет раздор даже в таком тихом месте, как деревня Три Сосны. И несмотря на все усилия полицейских Квебека, в новогоднюю ночь, под гром фейерверка, в считаных шагах от праздничной кутерьмы происходит жестокое убийство… В ходе расследования Гамаш интуитивно хватается за маловероятную версию, и эта нить уводит его в прошлое, к страшному преступлению против человечности, совершенному здесь, в цивилизованной стране… Впервые на русском!

Глава двенадцатая

Гамаш оглядел помещение, потом посмотрел на Колетт Роберж:

— Это ваш кабинет?

— Oui. Я бы пригласила вас сесть, но…

Сесть было некуда, разве что на старое заляпанное вращающееся кресло за столом, которое, судя по его виду, нашли на мусорной свалке.

Гамаш видел тюремные камеры побольше и поуютнее.

— Никто не предполагал, что почетный ректор будет всерьез работать, — усмехнулась Роберж, опершись о стол, заваленный бумагами.

— Назначая вас, они явно не знали, что их ждет. — Затем выражение лица Гамаша стало серьезным. — Почему мы здесь, Колетт?

— Я пригласила вас, чтобы отдать вам заявку на бронирование зала, которую вы просили.

— Ее можно было бы отсканировать и отправить по почте. И это не обязательно было делать почетному ректору.

— Верно.

Он ждал.

— Я думаю, вы догадываетесь, почему я позвала вас сюда.

— Я думаю, мне не хочется догадываться.

Она кивнула, потом потянулась к ящику стола.

— Заявку с чеком оплаты я могу отдать вам прямо сейчас. Они под рукой, искать не нужно. — Она вытащила бумагу из ящика, но не торопилась передавать ее Гамашу. — Эбби позвонила мне перед Рождеством.

— Вы прежде не говорили этого.

— Не говорила. А теперь говорю. В этом нет ничего необычного. Большинство людей, которые не очень близки, но хотят поддерживать отношения, вспоминают друг о друге к Рождеству. Она прислала мне свою работу, подготовленную для Королевской комиссии, и я следила за спорами вокруг ее теории. Она сказала, что хотела бы приехать повидаться.

— Но они с помощницей остановились не у вас. Сняли номер в «Мануар-Бельшас», верно? Я отправил туда агентов на случай, если кто-нибудь попытается учинить там неприятности.

— В моем доме и без того гостей было предостаточно, вы сами видели, — так что мы не могли их принять. Но…

— Да?

— Мы вчера вечером говорили по телефону. Она и Дебби настолько потрясены… Я пригласила их сегодня к нам. А дети могут поспать внизу на диванах.

Гамаш прикинул: пожалуй, это хорошее решение. Легче защитить частный дом, чем отель.

— Когда Робинсон сказала вам, что хочет приехать, она не сообщила о цели приезда?

Теперь Колетт улыбнулась:

— Я предположила, что ей требуется моя мудрость, мой совет. Но оказалось, ничего подобного. Никакие советы ей не нужны.

— И она не говорила, что хочет прочитать лекцию, пока будет здесь?

— Нет. Никакой лекции не планировалось.

— И откуда же она тогда взялась?

Теперь по лицу почетного ректора было видно, что она испытывает чувство неловкости.

— Боюсь, что это я ее спровоцировала. Я мимоходом сказала ей — скорее в шутку, вовсе не имея этого в виду, — что, если ей нужно как-то оправдать поездку, пусть прочтет лекцию. И она перезвонила мне через два дня…

— Перезвонила? То есть вы не обменивались ни письмами по электронной почте, ни эсэмэсками?

— Нет. Одни телефонные разговоры.

Арман взял это на заметку. Значит, вещдоков не будет. Нет никакого способа подтвердить сказанное документально, можно только утверждать, что были звонки. Но содержание разговоров тоже нужно принимать на веру.

— Она спросила, есть ли у нас какое-то помещение, арена, которую она могла бы арендовать. Я решила, что теперь шутит она. Арена! Но потом я нашла запись ее последнего выступления и увидела там толпу зрителей.

— Значит, это вы забронировали для нее спортзал?

Бумажка в руке почетного ректора ясно говорила о том, что ответственность за это несет именно она, тем не менее подтверждение ее участия стало неприятным потрясением для Гамаша.

— А что я могла поделать? Ведь я сама это предложила.

— Могли бы сказать, что у вас нет помещения. Отклонить просьбу. Отказать. Солгать. — Он смотрел на нее, пытаясь понять, как человек, которого он всегда считал умным, мог сотворить такую глупость. И тут ему в голову пришла одна мысль. — Вы не хотели ей отказывать… На самом деле вы сделали ей это предложение, зная, что она за него уцепится. Вы хотели гарантировать ее приезд. Зачем?

Почетный ректор Роберж сжала губы и положила документ на гору папок, загромождавших стол.

— Она гениальна, у нее такой же блестящий интеллект, как у ее отца. Но она пошла вразнос, сделала выводы, которые оказались не только ужасными, но и в самом деле неправильными. Да, я хотела, чтобы она приехала. Я чувствовала себя в долгу перед ее отцом. Я хотела понять, что с ней случилось. Вернуть ей здравомыслие.

— И поэтому вы дали ей возможность прочитать лекцию? — спросил он.

— Да знаю я, знаю… — вздохнула она. — Слушайте, я ведь считала, что никто туда не придет. Заранее не объявленная статистическая болтовня по-английски в сельском Квебеке в праздничные дни между Рождеством и Новым годом… Эта идея изначально казалась провальной. Пока там не собралась куча народу, я и не думала, что хоть кто-то явится.

— Ладно, это уже случилось. Забудем на время. Но, Колетт, если целью ее приезда была не лекция и не встреча с вами, то зачем она сюда собиралась?

— Я тоже задавала себе этот вопрос. Она никогда прежде не приезжала — так почему сейчас? Я думаю, она хотела увидеть кого-то, кто мог бы ей помочь.

— Она не говорила кого?

— Нет. А я не спрашивала.

— Это правда?

Довольно странно, что ученый, специалист по статистике, мало-мальски не интересуется, с кем желала встретиться здесь профессор Робинсон. Да хотя бы из чувства ревности. Чьи авторитет и положение могли быть выше, чем у почетного ректора университета?

Гамашу это показалось весьма любопытным.

— Да, правда, — ответила почетный ректор. — Это меня не касается.

— Это очень даже касалось вас, Колетт.

— Уже нет. Я давно отошла от такой захватывающей отрасли знаний, как статистика.

Ее попытка самоиронии показалась Гамашу неудачной. Он продолжал смотреть на нее, а молчание мучительно тянулось и тянулось.

А потом почетный ректор заговорила серьезным тоном:

— Эбигейл — уникальная личность, Арман. Она притягательна, и трудно противиться ее обаянию. Вы ведь видели ее вчера.

Он ее видел. Не многие могли бы, читая лекцию по статистике, завладеть вниманием публики, состоящей главным образом из людей, которые ненавидят математику. Почетный ректор Роберж была права. Ее прежняя студентка умела очаровывать. Причем делала это, не прибегая к артистическому искусству, — она говорила тихим голосом, таким тихим, что людям приходилось напрягать слух. У нее был добрый, сочный голос, звучавший убедительно, потому что убедительность давалась ей без всяких усилий.

— Вы хотите сказать, что она действовала на вас гипнотически? — спросил он.

— Я хочу сказать, что есть люди, которым хочется угодить. Эбби из таких.

— Профессор Робинсон появилась здесь два дня назад, за день до лекции, — сказал Арман. — Вы ее видели?

— Нет.

У Гамаша был немалый опыт — он чувствовал, когда от него что-то скрывают. Он не был уверен, солгала она сейчас или просто увильнула от ответа, то есть утаила то, о чем ее не спрашивали.

Потом он вспомнил минуту перед самым началом лекции, когда он спросил профессора Робинсон, представит ли ее кто-нибудь. Она ответила «нет», но взгляд ее скользнул к дверям.

У него создалось впечатление, что профессор тянет время. Ждет кого-то и будет ждать до последней минуты, а может, и дольше.

— Вы должны были прийти туда? Профессор Робинсон просила вас представить ее?

— Нет.

Категорическое «нет» было произнесено слишком быстро.

Он не поверил.

— Почему вы не сказали мне всего этого, когда я приходил к вам?

— Я не думала, что это существенно. — Поймав его взгляд, она исправилась: — Не хотела, чтобы кто-то знал о моем участии. Я почти сразу же пожалела, что приняла заказ на аренду, но отменять что-либо было слишком поздно…

— Тогда еще не было слишком поздно! — отрезал он. — Я приехал к вам, практически умолял вас отменить лекцию, но вы отказались. Вы сожалеете об этом или нет? Говорите одно, а делаете совершенно другое!

— Повторюсь, — вспыхнула она в ответ, — я не думала, что кто-то придет. Мне показалось, вы чрезмерно перегибаете палку и отмена выступления лишь вызовет ажиотаж, пусть лучше Эбби прочтет свою лекцию, и тогда вся эта шумиха уляжется естественным путем.

Роберж сразу же пожалела о своих словах. Она стояла, держась за край стола и чуть подавшись к Гамашу, а теперь опустила голову. Потом подняла ее и посмотрела ему прямо в глаза:

— Простите. Я определенно была не права. Вот, возьмите. — Она протянула ему заявку с прикрепленным к ней чеком.

— Здесь не ваше имя — «Тайлер Виджен». Кто он такой?

— Никто. Я не хотела подписываться своим именем и придумала это.

Гамаш сложил листок, сунул его в карман, потом посмотрел на нее:

— Вы причастны к этому?

— К стрельбе?

— Не надо делать вид, что вы потрясены. Вы читали ее работу, вы пригласили ее сюда. Вы забронировали помещение для лекции и могли пройти туда в любое время.

— Но вы же взяли стрелка.

— Взяли, но, возможно, у него был напарник.

— Если и был, то не я. — Затем она прищурилась. — Вы считаете, что пистолет оказался в зале, потому что кто-то другой принес его туда.

— Да, мы рассматриваем такую вероятность. И если так оно и было, то этот человек где-то на свободе. Вы уверены, что хотите пригласить профессора Робинсон и мадам Шнайдер домой? Туда, где сейчас ваши внуки?

Почетный ректор Роберж уставилась на него, мысли ее метались. Наконец она кивнула:

— Спасибо за предупреждение. Мы будем крайне осторожны, обязательно включим сигнализацию.

Арман смотрел на нее в ожидании продолжения. Когда такового не последовало, он спросил:

— А дети?

— Они останутся до уик-энда. У них лыжные соревнования.

— Вы приглашаете к себе в дом человека, на жизнь которого уже покушались, причем второй потенциальный убийца остается на свободе. Вы не думаете, что детей следует увезти?

Она подумала, тяжело вздохнула:

— Вы правы. Мне так хотелось, чтобы они побыли у меня… Они будут разочарованы.

— Зато живы. Я командирую агентов к вашему дому для охраны. А попозже заеду к вам поговорить с профессором.

Он надел вязаную шапку, потом остановился у двери.

— Вы сказали, что Эбигейл Робинсон была и остается гениальной.

— Да. Гений в своей области.

— Если она такой гений, то как она свела статистику пандемии к неправильным выводам?

— Ничего такого она не сделала.

— Pardon?

— Я проверяла ее исследование, ее статистику. Даже отправляла на предварительное исследование одному близкому другу, мнение которого я очень ценю. Он пришел к тем же выводам. Она не ошиблась.

— Но вы сказали, что она пошла вразнос, что…

— В нравственном плане это ужасно, но фактически верно.

* * *

— Господи Исусе, мужчины, вы что, не чувствуете запаха? — возмущалась Изабель.

— Какого запаха? — спросил Жан Ги и посмотрел на Армана, тот в явном недоумении отрицательно покачал головой.

Гамаш пришел к ним в подвал здания спортзала. Временный штаб группы расследования решили оборудовать в бывшей мужской раздевалке.

Технари тащили провода, компьютеры, столы, стулья, доски.

Не сказать, что тут творился хаос, но нечто весьма родственное ему.

— Словно кто-то сунул окский сыр^[45] в потный носок, завернул в старую кожуру банана, а потом сел на него, — поморщилась Изабель. — И просидел десять лет.

— А-а-а, — сказал Гамаш. — Вы об этом.

— А мне нравится, — заявил Жан Ги.

Арман рассмеялся.

— Может, тут есть менее вонючее место? — спросила Изабель, оглядываясь. — Например, душевая.

Месье Вио вернулся с листком бумаги — он переписал имя и номер телефона человека, с которым встречался неделей ранее.

— Merci, — сказала Лакост.

Она прочла написанное, потом показала Гамашу и Бовуару.

Выражение их лиц не изменилось.

Эдуард Тардиф.

Удивило их только то, что Тардиф даже не попытался назваться другим именем.

— Есть тут где-нибудь место потише, чтобы нам поговорить?

— Я могу поставить стол и стулья на сцене наверху, если хотите, — предложил смотритель.

Пока Вио занимался этим, полицейские вышли на свежий воздух. Изабель сделала долгий-долгий, глубокий вдох.

Гамаш прищурился на солнце и показал на здание неподалеку:

— Там кабинет ректора Паскаля.

Построенное из плитняка здание было очень старым, очень привлекательным, с ярко-красной металлической крышей, имеющей наклон лыжного трамплина, — такие крыши характерны для patrimoine québécois^[46]. Дом был построен век назад, и он сохранился в своем первозданном виде. Он являл собой резкий контраст брутальной архитектуре спортзала, возведенного в начале шестидесятых.

— Оттуда хорошо виден спортзал.

— Да, но ректор говорит, что заглядывал ненадолго в свой кабинет несколько дней назад. И ничего не видел.

— Он так говорит? — спросил Бовуар. — И вы ему не верите?

— У ректора склонность к фантазиям, но… — Гамаш задумался на несколько секунд. — Думаю, он не лжет.

— Между прочим, он мог спокойно войти в спортзал, — заметил Бовуар.

Гамаш попытался представить, как Отто Паскаль крадется к бывшему спортивному залу, открывает дверь, проходит внутрь и прячет пистолет. Но воображение не справилось с задачей.

Дверь у них за спиной открылась, и месье Вио сказал:

— Все готово и ждет вас.

Прежде чем подняться на сцену, Гамаш поднырнул под полицейскую ленту и прошел в середину зала. Обугленное пятно на полу указывало, где были взорваны хлопушки. И откуда производились выстрелы.

Он стоял почти там же, где находился Тардиф. Почему на таком большом расстоянии от сцены? Почему стрелок не подошел ближе, чтобы поразить цель наверняка?

Может быть, он вовсе и не хотел попадать в нее. А может, Тардиф предполагал, что с этого места ему будет проще бежать.

Гамаш посмотрел на двери. Да. Выигрышное место для того, кто планирует побег. Но не самое подходящее, если в планы входит убийство профессора Робинсон.

Он посмотрел на пол. На предметы, оставшиеся там, после того как люди в толкучке устремились к дверям.

Рядом с обожженным пятном лежала зимняя шапочка «Абс». Безошибочно узнаваемая вязаная красная шапочка с большой буквой C для фанатов хоккейной команды «Монреаль Канадиенс», которых любовно называли «Лез абитан». «Абс».

Такие шапочки были очень популярны. Почти у каждого квебекца имелась такая. И Гамаш не сомневался, что и у него есть — лежит где-то среди зимней одежды.

И все же…

Он подозвал одного из техников и попросил, чтобы шапочку упаковали и отдали на лабораторный анализ.

Поднявшись на сцену, Гамаш подошел к ее краю и оглядел зал. Он стоял, сцепив руки за спиной, как капитан корабля, оглядывающий горизонт: не появилась ли земля. Или айсберг. К нему присоединились Жан Ги и Изабель. Встали по бокам от него.

— Вы о чем думаете, patron? — спросила Изабель.

— Я думаю, что месье Тардиф стоял дальше, чем следовало.

Она удивленно посмотрела на него. Удивленно — потому, что сама не обратила на это внимания.

— Верно. Почему же он не подошел поближе? — нахмурился Бовуар. — Тогда бы он не промахнулся.

— Может, поэтому и не подошел, — сказал Гамаш, подходя к столу в центре сцены. — Еще один вопрос к нему.

Смотритель вернулся с тарелкой песочного печенья в виде рождественских елочек и снеговиков, с серебряными шариками, похожими на крупную дробь и в такой же мере съедобными.

Еще он принес три кружки крепкого горячего чая.

Полицейские поблагодарили его и приложили ладони к кружкам. Зима проникла в большое пустое помещение, и руки сами искали тепла.

Старший инспектор кивнул, и Лакост с Бовуаром сообщили ему об их разговоре с Вио.

— Похоже, цель посещения спортзала Эдуардом Тардифом состояла в том, чтобы отвлечь смотрителя, а кто-то другой в это время спрятал в помещении хлопушки и пистолет, — сказала Изабель.

— Вероятно, его брат, — предположил Бовуар. — Копы в Абитиби не оставляют попыток найти его, но вполне возможно, что его там нет. Мы разослали его фотографию и данные о нем.

Гамаш сделал глоток чая и посмотрел на помятую шапочку «Канадиенс», все еще лежавшую на полу.

— Если предположить, что сообщником был не его брат? — сказал он, пытаясь вообразить это. — Если предположить, что сообщник во время лекции тоже находился здесь? Он явился сюда несколькими днями ранее и спрятал эти вещи.

Гамаш говорил, а перед его глазами мелькали, как в фильме, мысленные образы. Мужчина в шапочке «Абс» входит в зал вместе с толпой. Потом он ускользает из зала. Возможно, идет в туалет. Берет из своего тайника хлопушки и пистолет. Незаметно вручает пистолет Тардифу.

— Может быть, он должен был привести в действие хлопушки, посеять панику, — сказала Изабель, — чтобы Тардиф в это время мог стрелять без помех.

— Может быть, когда после взрыва хлопушек все бросились к дверям, он собирался подбежать к сцене, — выдвинул свою версию Бовуар, — и, воспользовавшись суматохой, застрелить профессора.

— Но почему тогда для начала не подойти поближе? — спросил Гамаш.

— Возможно, он так и планировал, но, увидев вас и агентов перед сценой, понял, что после выстрела ему не уйти, — рассуждал Бовуар. — Его шансы на побег повышались, если он занимал более отдаленную от сцены позицию.

— Ладно. Мы должны продолжать поиски брата Тардифа, но не упускать из виду, что в деле мог участвовать кто-то другой, — сказал Гамаш. — А как насчет осветителя и звукооператора?

— Они студенты, — сообщил Бовуар. — Не исключено, что Тардиф заплатил им, чтобы они захватили с собой кое-что в упаковке. А что внутри, они не знали.

— Но разве они не должны были бы заявить об этом? — заметила Лакост.

— У вас не было детей студенческого возраста, — усмехнулся Гамаш. — Это все равно что жить в одном доме с хорьком.

Он вспомнил о Грейси и подумал, что они, вероятно, именно так и живут.

— Я поговорю с ними, — сказал Бовуар. — Я знаю, как к ним подойти.

— С каких это пор? — спросила Изабель.

— С тех пор, как мне вручили служебный пистолет. Мы еще не должны забывать о смотрителе.

— Oui, — согласился Гамаш.

С месье Вио следовало поговорить, хотя Гамашу не хотелось думать о нем как о соучастнике.

Итак, на жизнь профессора было совершено преднамеренное покушение. И хотя лекцию не предваряла рекламная кампания, все же был человек, который одним из первых узнал о предстоящем мероприятии, располагал достаточным временем для подготовки к покушению и лучше всех знал помещение, где ожидалась лекция: смотритель.

Впрочем, думал Гамаш, глядя в огромное окно на административное здание, был и другой человек, имевший еще большие возможности.

Примечания

45

Окский сыр — полутвердый сыр, который первоначально делали монахи-трапписты в местечке Ока, провинция Квебек.

46

Здесь: квебекских имений (фр.).