Зазеркалье, или Дождь смывает все следы

Лория Попова

Молодая женщина проходит тяжелый путь испытания жизнью. Ей приходится сталкиваться с большими проблемами и при этом оставаться порядочным человеком.

ГЛАВА 8

Прошло четыре года. Мне исполнилось пятнадцать лет. Каждую неделю теперь я с нетерпением ждала вторника и субботы. По этим дням мы с подругой Катей Веселовой ходили на репетиции в драмкружок при районном Доме пионеров. В драмкружке мне очень нравилось.

С нашей руководительницей Зоей Васильевной мы готовили спектакли, а по праздникам давали представления. Вместе с нами, с девчонками, на сцене выступало, между прочим, и немало мальчишек, которые охотно и увлеченно играли свои роли.

Зимой, во время новогодних каникул, мне поручили роль Снегурочки. Выступать предстояло на сцене районного Дворца культуры.

— Не робей! — напутствовала меня 3оя Петровна перед выходом. — Ведь ты такая красивая девочка. У тебя не должно быть ни грамма скованности! Спокойно, плавно… пошла!

Почти на каждом, столь ответственном спектакле рядом со мною была Катя Веселова.

— Анжелика Маркизовна! Крепитесь! Твой боевой товарищ рядом, — подбадривала она.

Моя лучшая подруга Катя была тайно влюблена в Павлика, который тоже уже давно ходил в наш кружок. Что она — такая умная и даже очень симпатичная, находила в этом Павлике, для меня было загадкой. Роста её кумир был средненького, сам щупленький, волосы светлые и редкие. Глаза его, правда, сразу обращали на себя внимание — большие такие, синие-пресиние.

Как-то Катя показала мне стихотворение, посвященное Павлику. Называлось оно «Твои глаза, как омут». Сквозь всё стихотворение красной нитью проходила мысль, что как не сильны Павликины глаза и не страшны, как омут, она найдет в себе силы справиться с ними.

— Вроде бы ничего, — сказала я. — Только ты ему читать не давай, а то твой Павлик и так нос выше головы задирает.

Через неделю у начинающей поэтессы произошел серьезный скандал с отцом. Кати не было дома, а папа, проверяя содержимое портфеля дочери, обнаружил тетрадь со стихами.

— Это что такое?! — кричал Семен Давыдович, размахивая тетрадью перед Катиным носом. — Потаскуха! Я тебе сейчас покажу «глаза как омут»! Ты у меня сразу в сознание придешь, сразу из головы вся дурь вылетит! Сейчас же садись за уроки! Из дома ни шагу без моего разрешения! Ты меня хорошо поняла?!

Но Катя вместо ответа лишь с силой хлопнула входной дверью.

— Как я завидую тебе, Анжелка! — рыдала вечером у меня на плече подруга. — У тебя нет отца, никто за тобой не гоняется по квартире с ремнем и не кричит: «Ты что, гадина, без спросу открыла сгущенное молоко!». Знаешь, папаша мне даже запрещает дружить с тобой, говорит, что мол, тебя связывает с этой плебейкой? У тебя, мол, есть друзья получше — умные, начитанные, из хороших семей… А я всегда буду дружить с тобой! Ты ведь тоже не бросишь меня, Анжела, да? — говорила Катя, всхлипывая.

— Да, — прошептала я, и мы разрыдались вместе.

Наплакавшись вволю, мы решили отомстить Катиному отцу. И я с важной миссией направилась к Семену Давыдовичу.

На мой стук дверь открыл сам глава семейства.

— Катерины нет дома, — не дожидаясь моего вопроса, холодно произнес Семен Давыдович.

— Знаю. С Катей я только что разговаривала. И она мне, рыдая, сказала, что не хочет так больше жить! Если вы и дальше собираетесь над ней издеваться, то она пойдет в аптеку, купит там какого-нибудь яда и отравится, а я пойду в свидетели! — выпалила я на одном дыхании.

— Вон отсюда! — заревел и затопал ногами Семен Давыдович. — Вон, шантажистка!

— Я-то уйду, но вы еще ответите за свой садизм! Ух, старый козел!

Со всей силы я хлопнула дверью и убежала.

Поздно вечером, когда Катя уже стала устраиваться у нас в доме на ночлег, в дверь постучали. Это был Семен Давыдович. Переговорив с дочерью с глазу на глаз он ушел. А вслед за ним стала собираться домой и Катя. Конфликт был замят, но я еще долгое время не ходила в гости к подруге: не могла забыть этот скандал и обжигающее слово «плебейка».