Цивилиzации

Лоран Бине, 2019

Роман «Цивилиzации» (2019) описывает альтернативную историю открытия Америки: инки во главе с легендарным Атауальпой прибывают в Старый/Новый Свет и становятся завоевателями, политическими стратегами, реформаторами – и даже антропологами, когда пытаются расшифровать ритуалы и перенять обычаи коренных народов Европы. В романе фигурируют император Карл V и представители королевских династий Европы первой половины XVI века, священник Мартин Лютер, банкир Антон Фуггер, мыслители Томас Мор и Эразм Роттердамский, воин и будущий литератор Мигель де Сервантес. Автор экспериментирует, соединяя литературные жанры – скандинавский эпос, дневники, письма, поэзию, авантюрный роман. Книга ставит под сомнение, если не опровергает, наши предрассудки в отношении иерархии цивилизаций, при этом автор соблюдает точность в репрезентации исторического фона происходящих событий.

Часть вторая

Дневник Христофора Колумба (фрагменты)

Пятница, 3 августа

Мы отшвартовались в пятницу 3 августа 1492 года в восемь часов утра и покинули остров Сальтес [1]. Пошли на юг и до захода солнца при хорошем ветре проделали шестьдесят миль, или пятнадцать лье, затем — на юго-запад, дальше — на юг и четверть к юго-западу, по направлению к Канарским островам.

Понедельник, 17 сентября

Уповаю на то, что Всевышний, в чьих руках все наши свершения, вскоре пошлет нам землю.

Среда, 19 сентября

Погода ясная, и если Господу будет угодно, всё то, что сейчас миновали, увидим на обратном пути.

Вторник, 2 октября

Море по-прежнему спокойное и милостивое. Нескончаема хвала за это Господу.

Понедельник, 8 октября

Слава Богу, воздух вокруг легкий, как в апреле в Севилье, и такой благоуханный, что пребывать здесь одно удовольствие.

Среда, 9 октября

Всю ночь мы слышали, как летят птицы.

Четверг, 11 октября

В два часа пополуночи на расстоянии двух лье показалась земля.

Пятница, 12 октября

Мы достигли небольшого острова, который на языке индейцев называется Гуанахани [2]. К нам вышли нагие люди, и я сошел на берег, со мной были Мартин Алонсо Пинсон, капитан «Пинты», и Висенте Яньес, его брат, капитан «Ниньи» [3].

Оказавшись на твердой земле, я вступил во владение означенным островом от имени ваших высочеств.

Тотчас вокруг собралась толпа островитян. Чтобы они были к нам дружелюбны и зная теперь, что подчинить этот народ и обратить в нашу святую веру много проще любовью, нежели силой, я подарил им несколько красных колпаков, стеклянные четки, которые они повесили на шеи, и множество других безделиц; все это их необычайно обрадовало: просто поразительно, как они нам доверились.

Видится мне, что эти люди вообще ничем не владеют. Ходят они в чем мать родила, и женщины тоже.

Если Господу нашему будет угодно, когда отправлюсь назад, увезу с собой шестерых для ваших высочеств, пусть научатся говорить. На этом острове не встретил я никаких животных, одних только попугаев.

Суббота, 13 октября

Едва рассвело, их мужчины во множестве высыпали на берег, все молодые и все прекрасно сложены. Это очень красивый народ. Волос у них не вьющийся, а ровный и плотный, как конская грива.

Они подошли к нефу [4] на лодках, выдолбленных из цельного ствола дерева и таких больших, что в некоторых умещалось по сорок человек.

Они готовы отдать всё за сущие пустяки, которые им предлагаются. С неизменным вниманием пытался я уяснить, нет ли у них золота. С помощью языка жестов мне удалось узнать, что на юге есть царь, у которого золота немерено.

Посему я решил идти на юго-запад за золотом и драгоценными камнями.

Пятница, 19 октября

Чего мне хочется, так это увидеть и открыть как можно больше, чтобы в апреле с Божьей помощью возвратиться к вашим высочествам.

Воскресенье, 21 октября

Стаи попугаев затмевают небо.

Хочу отправиться на другой остров, очень большой: вероятно, это Сипанго [5], если верить тому, что сообщают индейцы, которых я взял с собой; они называют этот остров Колба.

Вторник, 23 октября

Сегодня собираюсь отправиться к острову Куба: думаю, это и есть Сипанго, судя по тому, что сообщают эти люди о его размерах и богатстве. Не хочу надолго задерживаться: вижу, что золотых копей здесь нет.

Среда, 24 октября

Сегодня в полночь я снялся с якоря и иду к острову Куба, который, судя по тому, что я слышал от индейцев, весьма велик, там бойко идет торговля, много золота, пряностей, туда заходят большие корабли, приплывают купцы. Полагаю, если все именно так, как описывают индейцы, — их языка я не понимаю, — это и есть остров Сипанго, о котором рассказывают столько удивительного: на встречавшихся мне глобусах и картах мира он расположен где-то в этих местах.

Воскресенье, 28 октября

Трава высока, как в Андалусии в апреле. Скажу, что прекраснее острова еще никто на свете не видел, здесь много гор, красивых и очень высоких, хотя длинных цепей они не образуют. Берег высокий, как на Сицилии.

Индейцы говорят, что на острове есть золотые копи и жемчуг. Я и в самом деле видел место, где могут зарождаться жемчужины, и раковины — верная примета. Насколько я смог понять, туда приходят тяжелые торговые корабли Великого Хана, а материк в десяти днях пути.

Понедельник, 29 октября

Чтобы наладить общение, я направил две шлюпки к встретившейся деревне. Все ее обитатели — мужчины, женщины, дети — разбежались, побросав дома и все, что было внутри. Я приказал ничего не трогать. С виду дома — как солдатские палатки, но размерами — с королевский шатер; стоят они не вдоль улиц, а как придется; внутри прибрано, утварь аккуратно разложена. Дома построены из красивых пальмовых ветвей — все, кроме одного: он заметно вытянут, и у него земляная крыша, на которой растет трава. Внутри мы обнаружили множество статуэток в виде женских фигур и такое же множество искусно сделанных масок, под которыми можно полностью скрыть голову. Не знаю, служат ли они для украшения или им поклоняются. В домах встретились собаки — они не лают — и прирученные дикие птицы.

Должно быть, есть скот: я видел черепа, напоминающие коровьи.

Воскресенье, 4 ноября

Люди здесь крайне миролюбивы и боязливы; они нагие, как я уже говорил, и у них нет ни оружия, ни законов. Земли исключительно плодородны.

Понедельник, 5 ноября

На заре я приказал вытащить неф на сушу, а за ним и остальные корабли, но не все разом, чтобы два из них всегда стояли на якоре на случай опасности, невзирая на то, что люди здесь внушают доверие и на сухую стоянку можно было бы определить все суда.

Понедельник, 12 ноября

Вчера шестеро молодых мужчин на лодке подошли к нефу; пятеро поднялись на борт. Я приказал не выпускать их обратно и везу с собой. Затем я отправил людей в один из домов на западном берегу реки. Они доставили женщин, числом шесть, отроковиц и зрелых, и троих детей. Сделал я так, потому что с женщинами из родных мест мужчины в Испании будут более покладистыми, чем без оных.

Нынче ночью к моему судну на лодке подплыл человек, он оказался мужем одной из женщин и отцом троих ее детей, мальчика и двух девочек. Он попросил разрешения отправиться с ними. Меня это только обрадовало. Теперь они все утешились, из чего я сделал вывод, что они между собой в родстве. Мужчине лет сорок или сорок пять.

Пятница, 16 ноября

Индейцы, которых я везу, выловили огромные раковины. Тогда я велел своим людям спуститься в воду и проверить, нет ли там перламутровых устриц, таких, в которых рождается жемчуг; устрицы нашлись, их много, но все без жемчужин.

Суббота, 17 ноября

Из шести юношей, которых я забрал в устье реки и приказал отправить на каравеллу «Нинья», двое, кто постарше, сбежали.

Воскресенье, 18 ноября

Я еще раз решил выйти на шлюпках, взяв с собой больше людей, чтобы на видном месте, где нет деревьев, поставить крест, который велел соорудить из двух бревен. Крест получился высоким, зрелище было красивое.

Вторник, 20 ноября

Не хочу, чтобы сбежали индейцы, которых я забрал с Гуанахани: эти люди мне нужны, надо доставить их в Кастилию. Сами они уверены, что как только найдется золото, я отпущу их назад в родные земли.

Среда, 21 ноября

В этот день Алонсо Пинсон ушел на каравелле «Пинта», не имея на то приказа и против моей воли, из корысти, полагая, что индеец, которого я переправил на его каравеллу, принесет ему много золота. Отправился в спешке, невзирая на ненастье, просто потому, что ему так вздумалось.

И это отнюдь не все, что он мне сделал и наговорил.

Пятница, 23 ноября

Весь день я шел по направлению к земле, строго на юг, при малом ветре. Держась этого курса, мы миновали другую землю: индейцы рассказывают, будто там встречаются люди с одним глазом на лбу, а еще те, кого они называют каннибалами и страшно боятся.

Воскресенье, 25 ноября

Перед восходом я спустился в шлюпку и отправился осмотреть мыс, поскольку мне показалось, что там должна быть какая-нибудь большая река. И в самом деле у оконечности мыса, пройдя расстояние в два арбалетных выстрела, я увидел полноводный ручей с очень прозрачной водой, которая с необычайным грохотом устремлялась вниз с высокой горы. Я пошел к этому ручью и увидел там камни: они сверкали и все были усыпаны золотистыми крапинами. Я сразу вспомнил, что в устье Тежу, ближе к морю, нашли золото: видится мне, что и здесь оно определенно должно быть. Я велел собрать таких камней, чтобы доставить их вашим высочествам. Обратив взгляд на горы, я увидел столь мощные, столь дивные сосны, что и не скажешь точно, какой они высоты, они похожи на огромные веретена. Думается мне, из них можно строить корабли, делать доски и мачты для самых больших испанских нефов. Здесь растут дубы и арбутус [6], есть подходящая река и место, где можно поставить лесопильню.

На берегу я видел много камней цвета железа, а еще такие, которые, как говорят, берутся из серебряных рудников, — их принесла река.

Кто не видел этого своими глазами, не поверит в то, что довелось увидеть мне, однако могу заверить моих сиятельных государей, что я и на сотую долю не приукрашиваю.

Я следовал дальше вдоль берега, чтобы основательно все осмотреть. Вся эта земля сплошь горы, очень высокие и очень красивые, не безводные, не скалистые, хорошо доступные, с роскошными долинами. Эти долины, как и горы, до того густо поросли высокими деревьями и полны влаги, что глаз радуется.

Вторник, 27 ноября

С южной стороны я увидел весьма примечательную гавань, которую индейцы называют Баракоа, а на юго-востоке необыкновенно красивые места — волнистые цветущие равнины среди гор. Там видны столбы дыма, крупные поселения и прекрасно возделанные земли. Посему я решил зайти в эту гавань, рассчитывая поладить с туземцами и приобщить их к нашим обрядам. Поставив неф на якорь, я спрыгнул в шлюпку и отправился исследовать окрестности, обнаружив в результате устье реки, вполне широкое для галеры. Как чудесно было, проходя по этому устью, любоваться деревьями и этой свежестью, невероятно прозрачной водой, птицами и прочими красотами — я даже поймал себя на мысли, что не хочу покидать этот край.

Да повелят ваши высочества построить здесь города и крепости, и тогда население обратится в нашу веру.

Должен сказать, что и здесь, и во всех других местах, которые мною уже открыты или, надеюсь, будут открыты на обратном пути в Кастилию, весь христианский мир найдет большую выгоду, и в особенности Испания, которой все должно быть покорно.

Среда, 28 ноября

Я решил остаться в гавани, поскольку идет дождь и небо плотно затянуто. Матросы сошли на землю, и некоторые направились выше по реке стирать белье. Они обнаружили большие поселения, однако дома там пусты: все жители разбежались. Вернулись они по другой реке, но на перекличке недосчитались одного юнги. Никто не знает, что с ним сталось. Быть может, его утащил крокодил или ящерица из тех, что населяют остров.

Четверг, 29 ноября

Идет дождь, небо по-прежнему затянуто, поэтому я остался в гавани.

Пятница, 30 ноября

Нам не удалось выйти, потому что навстречу дует левант [7].

Суббота, 1 декабря

Дождь сильный, ветер продолжает дуть с востока.

Среди голых скал при входе в гавань я установил крест.

Воскресенье, 2 декабря

Ветер по-прежнему встречный, и мы не можем отправиться дальше. В устье реки юнга нашел камни, в которых, похоже, есть золото.

Понедельник, 3 декабря

Погода все еще нам не благоволит, и я решил осмотреть весьма живописный мыс, отправившись туда на шлюпках с несколькими вооруженными людьми. Я пошел по реке и обнаружил небольшую бухту с пятью вместительными лодками, которые индейцы называют каноэ. Мы сошли на берег и отправились по пролегающей среди деревьев тропе, которая привела нас к хозяйственной постройке, довольно толково устроенной. Внутри было еще одно каноэ, как и другие, сделанное из цельного ствола дерева, длиной, как фуста [8] на семнадцать скамей. Была там кузница, где из торфа добывается железо, а возле печи стояли корзины с наконечниками для стрел и крючками для рыбной ловли.

Мы вскарабкались на плоскую вершину горы, где располагалась деревня. Жители, едва заметив меня и моих спутников, бросились бежать. Увидев, что у них нет ни золота, ни других ценностей, я решил повернуть назад.

К нашему удивлению и досаде, когда мы спустились на берег, где оставили шлюпки, их там не оказалось, как и каноэ. Это крайне озадачило меня, ведь к подобной дерзости аборигенов мы не привыкли. Наоборот, обычно они такие робкие и пугливые, что почти всегда убегают при нашем появлении, а когда все-таки решаются подойти, охотно отдают все, что имеют ценного, взамен на какие-нибудь безделушки. Как мне показалось, они не знают, что такое собственность, и не способны на воровство, ведь, когда просишь у них что-нибудь стоящее, они никогда не отказывают.

Между тем появились индейцы. Все они были разрисованы красной краской и наги, как если бы матери только что произвели их на свет, некоторые — с плюмажем или отдельными перьями на голове и все — с дротиками в руках. Они держались на значительном расстоянии, но время от времени с громкими криками воздевали руки к небу. Я спросил, пользуясь жестами, не молитва ли это. Они ответили — нет. Я сказал, что нужно вернуть шлюпки. Индейцы сделали вид, что не понимают. Я спросил, где их каноэ, рассчитывая забрать их, спуститься по реке и добраться до нефа.

И тут случилось нечто странное. Внезапно, как гром среди ясного неба, раздалось конское ржание. Индейцы бросились прочь.

Я поручил четверым своим людям добраться до наших по суше и предупредить о нежданных затруднениях. Сам же вместе с оставшимися решил пойти в ту сторону, откуда донеслось ржание.

Мы вышли на поляну — мне показалось, что это кладбище, поскольку она была утыкана камнями, они торчали всюду, и на них были выцарапаны надписи: литеры неизвестного алфавита состояли из линий, наподобие небольших палочек, одни были прямыми, другие наклонными.

Вечерело, и я приказал своим подручным устроить лагерь: слишком опасно было бы искать дорогу пешими в темноте, тем более что прибыли мы на шлюпках и не взяли с собой лошадей. Я также счел, что осмотрительнее провести ночь под открытым небом, не разводя костер. Так что мы с моими людьми устроились на ночлег среди могил, зато нас не мучил холод, ибо земля прогрелась как никогда.

Всю ночь по округе разносилось ржание.

Вторник, 4 декабря

На рассвете я велел поставить среди камней крест, дерево для него выбрали податливое, похожее на вяз. Мои люди хотели подкопать стелы и проверить, нет ли там золота, но я рассудил, что мудрее будет поспешить обратно на неф.

Я следовал со своими спутниками вдоль реки, но тропа пролегала по крутому склону, и приходилось спускаться по пояс в воду, огибая невероятно густую растительность. Над нами летали красноголовые грифы. Позади снова и снова раздавалось ржание, отчего мои люди нервничали: это напоминало им, что в таких обстоятельствах сами мы лишены возможности перемещаться верхом. Я попытался их отвлечь, указав на гальку, блестевшую в воде, и сказал, что здесь определенно есть золото, которое разносит река, причем, надо сказать, я в этом почти убежден. А потому дал себе слово, что еще вернусь и смогу доказать это вашим высочествам.

Но пока мы, преодолевая препятствия, шли вперед, одного из наших вдруг сразила стрела. Это вызвало смятение в отряде, и мне пришлось воспользоваться данной мне властью, чтобы всех успокоить. Уведомляю вас об этом, потому что нет ничего хуже трýсов, неспособных встретить опасность лицом к лицу; но знайте также, что если индейцы выследят одного или двоих, исход будет предрешен: ходить в одиночку — верная смерть. У стрелы был железный наконечник. Теперь мы были настороже, я приказал всем скрыть головы шлемами и лично убедился, что ремни нагрудников у всех надежно затянуты.

Среда, 5 декабря

Никоим образом я не хотел рисковать, поэтому мы осторожно шли через мангры — так называют эти леса аборигены, по названию кустарника, растущего в воде. (Во всяком случае, это сказал мне индеец, которого я забрал с острова Гуанахани и которого учили кастильскому, чтобы он был нашим толмачом, ведь здесь, кажется, говорят на одном языке.) Продвигаемся мы с трудом — мешает тина, зато больше происшествий не было. Мы видели, как река пронесла тело человека, одетого, как христианин, но выловить его не удалось, и он продолжил плыть по течению.

Завтра милостью Господа, который неустанно оберегает нас, мы доберемся до гавани, где нас ждут неф, «Нинья» и остальной экипаж.

Ржание тем временем не прекращается.

Четверг, 6 декабря

Мы отправились в путь до восхода солнца: мои люди нервничали и пребывали в нетерпении. Когда мы вышли к гавани, все вокруг было спокойно, слабый береговой ветер дул в сторону залива, красноголовые грифы парили в небе, ржание прекратилось.

Неф еще стоял на якоре, но почему-то не было «Ниньи».

По волнам двигалось каноэ, им правил всего один индеец, и казалось чудом, что он держится на воде, потому что ветер теперь дул довольно сильно. Мы стали звать его, но он не подплывал, а мы без шлюпок подойти к нему никак не могли. Я велел двум матросам добраться до нефа вплавь. Но не успели они преодолеть и трети расстояния от берега, как на воду спустили шлюпки, которые направились в нашу сторону, — это были те самые шлюпки, которые у нас забрали. Мы увидели на борту индейцев, они показались мне куда более шустрыми и сметливыми по сравнению с теми, каких я встречал до сих пор. Знаками они предложили доставить нас на корабль. Я сел в одну из шлюпок вместе со своей командой. У этих индейцев топоры с железными лезвиями.

На судне меня встретил индеец, которого остальные называли касик [9]: надо понимать, он правит здешними землями, учитывая, с каким почтением к нему относятся, хоть и ходят они все совершенно нагими. Странное дело, я не обнаружил и следа своего экипажа. Касик пригласил меня в ют отобедать. Когда я сел за стол, где привык есть, он жестом велел своим ждать снаружи, что и было выполнено со всей поспешностью и безупречным послушанием. Все уселись на палубе, за исключением двух мужчин в зрелых годах, которых я принял за советников, — они сели у его ног. Мне подали приготовленные ими блюда, как будто я их гость на моем собственном корабле.

Ситуация не переставала меня удивлять, но я не подавал виду, дабы представить моих сиятельных государей в самом достойном свете. В угоду хозяину стола я попробовал каждое блюдо и выпил немного вина, которое они взяли из моих запасов. Я попытался выяснить, куда делся весь мой экипаж и почему «Нинья» вернулась в открытое море. Касик говорил мало, но его советники заверили, что завтра меня проводят к каравелле. Так во всяком случае я решил; плохо, что мы пока не можем понимать их язык. Я также спросил, знает ли он места, где есть золото: думается мне, что здесь они добывают мало этого металла, однако мне известно, что по соседству расположены земли, где золото рождается и где его много. Касик заговорил о великом правителе по имени Каонабо [10] на острове где-то поблизости; мне кажется, это и есть Сипанго.

Я заметил, что ему понравилось покрывало на моей постели, и отдал его вместе с красивыми янтарными четками, которые носил на шее, парой красных башмаков и флаконом с флердоранжевой водой. Поразительно, как он был доволен. И он, и его советники огорчались, что едва меня понимают и что я не понимаю их. Но я все равно догадался, что они говорят: завтра я смогу увидеть своих людей, как и свой корабль.

Наверное, эти высочества — могущественные властители, — рассуждал он со своими советниками, — раз смело прислали меня сюда из такого далека. Они говорили между собой о чем-то еще — понять их я не смог, но заметил, что они все время улыбаются.

Когда час был уже поздний, он удалился со своими людьми и унес подарки, которые я ему вручил, оставив меня спать в моей постели.

Пятница, 7 декабря

Наш Всевышний, светоч и сила каждого, кто выбрал праведный путь, решил испытать самого преданного своего слугу, как и слугу ваших высочеств.

На рассвете индеец вернулся со свитой из семидесяти человек. С помощью всевозможных жестов и пантомимы он предложил препроводить нас к «Нинье». Пальцем он указывал на восток, так что я развернул паруса и со своим поубавившимся экипажем пошел в том направлении вдоль побережья в окружении каноэ. Находившиеся на борту индейцы наблюдали за нами, не произнося ни слова, но я догадывался, что они восхищены нашим умением управлять кораблем невиданных размеров, хотя численности нашей едва хватало, чтобы неф мог маневрировать. А ведь им было неведомо, что это судно за день способно пройти больше, чем они за неделю. Тогда я еще был далек от мысли об их коварстве.

Касик привел нас к деревне у моря, в шестнадцати милях, где я нашел подходящее место и бросил якорь возле пологого берега. Там была «Нинья»: ее вытащили на сушу, и это вновь озадачило меня и моих людей. А когда мы пожелали высадиться на берег, чтобы осмотреть каравеллу, касик и все, кто был с ним, категорически отказались покидать неф. Мне не хотелось тратить время на бесполезные пререкания, и я предпочел оставить на борту троих людей, которые должны были проследить, чтобы индейцы ничего не стащили и не повредили.

Едва мы высадились на берег, как вокруг нас собралось человек пятьсот, нагих, с разрисованными телами, вооруженных топорами и копьями. Вели они себя не так, как остальные — те, кого подталкивало любопытство и кто был готов обменивать ценности на безделушки. Эти, напротив, окружили нас, выстроившись в строгом порядке, словно полк ландскнехтов. Мы стояли спиной к морю, путь к нефу отрезали каноэ, а сам корабль находился в руках касика и его свиты, оставленных нами на борту.

Появились и другие индейцы, верхом на неоседланных приземистых лошадях; вооружены они были копьями и окружали царя на коне, покрытом золоченой попоной: наездник держался так горделиво, что в его статусе не оставалось сомнений.

Царь этот, увенчанный ореолом славы, каким только опыт прожитых лет дополняет властный нрав, зовется Бехекио [11]; он утверждает, что состоит в родстве с великим правителем Каонабо, о котором нам все рассказывают. (Полагаю, что это и есть Великий Хан.)

Не желая выказать ни смятения, ни слабости, хотя в эту минуту положение наше казалось мне не из лучших, я выступил вперед и, обратившись к царю, в самых торжественных выражениях сообщил ему, что прислан монархами могущественнейшей державы, по другую сторону океана, которым следует подчиниться, и тогда он сможет пользоваться их защитой и благоволением. Но, видимо, индеец, бывший при мне толмачом, рассказал ему, что христиане прибыли с небес и ищут золото, ибо такие речи он вел при каждой нашей встрече с аборигенами и никак не мог в этом разувериться, что, впрочем, до сих пор служило нам скорее добрую службу.

Затем я спросил, где мои люди. Тогда по знаку царя привели моих матросов (и видно было, что некоторых недостает), а с ними — экипаж «Ниньи», и надо сказать, состояние этих людей оставляло желать лучшего. Я был крайне возмущен столь скверным обращением с христианами и пригрозил Бехекио самыми страшными карами, заверив, что мои повелители не потерпят подобного оскорбления. Не знаю, что из этого понял царь, но отвечал он, повысив голос. Если верить толмачу, он винил христиан в том, что многих индейцев забрали против их воли, разлучили с семьями и надругались над их женщинами.

Я заверил его, что индейцев увезли ради их же спасения и что мы, насколько могли, старались не разлучать семьи, а если христиане успели надругаться над женщинами из этих мест, то совершено это было без моего позволения и их следует наказать. Мне неведомо, как были изложены мои слова и как истолковал их Бехекио, но, услышав это, он велел схватить всех плененных им христиан — экипаж «Ниньи» и моряков с нефа, которые не сопровождали меня. Их связали у нас на глазах. А затем посреди деревенской площади, перед всеми собравшимися привязали к заранее поставленным столбам и отрезали им уши.

Я бессильно наблюдал за этой жестокой расправой, ведь индейцев было слишком много и они были слишком хорошо вооружены: что бы мы ни предприняли, это обрекло бы нас на верное растерзание.

Наконец Бехекио знаком велел мне и тем, с кем я пришел, удалиться. Я громко ответил, что мы ни за что не оставим христиан в столь ужасном положении, в руках язычников, не ведающих о спасении души и Святой Троице. Он позволил нам отвязать несчастных братьев, но, когда мы собрались вновь овладеть нашими судами, их стражи преградили нам путь к морю и каравелле на берегу. Бехекио знаками показал, что для возвращения на небеса, с коих мы сошли, в кораблях нет нужды.

Нам оставалось только углубиться в лес, вместе с ранеными и без лошадей.

Нас тридцать девять.

Воскресенье, 16 декабря

Господь наш, кладезь мудрости и милосердия, ниспослал нам испытание, но решил нас не покидать.

Долго блуждая по лесу, мы нашли другие деревни, брошенные индейцами, ибо они трусливы и идут против нас только из великого страха. На наше счастье, они оставили немало припасов, а в их круглых хижинах можно выхаживать раненых.

Висенте Яньесу, капитану «Ниньи», увечья на месте ушей причиняют большие страдания, как и всем покалеченным. Раны чернеют, есть умершие.

Пленным удалось узнать, что Бехекио родом из тех же мест, что и Каонабо, которого местные призвали, чтобы нас прогнать. Не знаю, за что они нас так ненавидят, ибо мы не совершили по отношению к ним ничего дурного, и я всегда следил, чтобы с ними хорошо обращались.

Индейцы, находившиеся в украденных у нас шлюпках, завладели нефом, застав команду врасплох: людей перебили или взяли в плен. Четверо моряков, которых я отправил предупредить экипаж, не добрались до места. Те, кто пережил нападение, подтвердили мне, что одолевшие их индейцы прекрасно вооружены.

Увидев вокруг целый рой каноэ и опасаясь абордажа, капитан «Ниньи» стал уходить и нашел убежище в гавани (куда затем привел нас касик), но там его захватили аборигены. Кто мог ожидать такого коварства от людей, которые ходят нагими?

На этот раз я приказал выстроить башню и укрепления понадежнее, а еще вырыть широкий ров. Висенте Яньес и все остальные сокрушаются и говорят, что живыми нам Испанию не видать. Но я уверен в обратном: если бы нам удалось восстановить силы и завладеть оружием, с оставшимися людьми и подкреплением Мартина Алонсо Пинсона, когда тот соизволит вспомнить, что обязан мне повиноваться, и явится после своей выходки, я покорил бы весь этот остров, который, полагаю, превосходит Португалию территорией и вдвое — населением, только оно здесь нагое и бесконечно трусливое, если не считать войско этого Бехекио. Так что я подумываю взять Бехекио хитростью, чтобы вернуть корабли, оружие и припасы.

А пока разумно выстроить башню, и пусть она будет сооружена по всем правилам фортификации, ведь сейчас у нас только шпаги да несколько аркебуз и немного пороха.

Вторник, 25 декабря, день Рождества Христова

Случилась беда.

Неф оставался на якоре в гавани возле деревни, где подверглись истязаниям наши товарищи по несчастью. И вот нынче утром один из моих людей, которого я отправил охотиться, чтобы обеспечить форт пропитанием, предстал передо мной в крайнем возбуждении и сообщил, что видел издалека, как неф движется. Известие произвело необычайное впечатление на моих людей, которые жили надеждой снова заполучить этот корабль, как и другой, остававшийся на суше, и возвратиться в Кастилию.

Когда произошла моя встреча с касиком Бехекио, я оставил на борту троих матросов, и, если их не убили, быть может, им удалось высвободиться и завладеть судном. Или же это индейцы решили поупражняться в навигации.

Чтобы все точно выяснить, мы поднялись на довольно высокий уступ в скалах, откуда хорошо был виден порт.

Неф и в самом деле начал движение и, похоже, собрался выйти из гавани, но опасно приближался к скалистой отмели. Кто бы ни стоял на мостике, было видно, что со штурвалом он не справляется.

Неф неумолимо подходил к отмели. Потрясенные этим прискорбным зрелищем, мы громко кричали от ужаса. Когда судно в конце концов наткнулось на отмель и нам почудилось, будто мы слышим треск обшивки, дружный стон вырвался у нас из груди.

Увы, неф сел на мель, и даже если вдруг Мартин Пинсон вернется на «Пинье», нам не хватит двух каравелл, чтобы всем добраться домой.

Великое испытание уготовил мне наш Господь в день Рождества, все равно для нас священный. Я не должен сомневаться в Его замыслах и твердо верю: нет равных мне в истовости служения Вседержителю нашему, и потому Он меня не оставит.

Среда, 26 декабря

Обезумев от горя и ярости из-за потери нефа, мои люди поспешили на место крушения, прежде чем я успел что-либо сказать или сделать, дабы остудить их гнев. Не найдя никого среди обломков, они проникли в отсек с запасами и забрали оттуда столько пороха и вина, сколько могли унести, а затем, еще более потрясенные плачевным зрелищем разрушенного корабля, направились к берегу, где находилась каравелла, в полной решимости пустить в ход клинки. Но воинов Бехекио там не было, и тогда, охваченные исступлением, с криками «Сантьяго! Сантьяго!» [12], они перебили всех до последнего жителей деревни — мужчин, женщин, детей, после чего разграбили ее и сожгли. Деяние они совершили предосудительное, но в их защиту скажу, что одним своим видом место это оживило в них воспоминания о перенесенных муках.

Когда их гнев утих, они выгрузили из запасов «Ниньи» все, что смогли, но не стали спускать ее на воду, ведь для этого понадобилось бы много времени и труда, а они опасались возвращения Бехекио. Доставленное ими оружие и особенно бочки с вином радостно встретили все выжившие. Правда, у нас так и нет лошадей.

Пришел вечер, и мы устроили пир, чтобы отпраздновать победу, ибо что это, если не она? Еще вчера, после потери нефа, положение казалось отчаянным, но теперь оно несколько улучшилось, и хвала за это нашему Господу.

Понедельник, 31 декабря

Шестеро моих матросов, которые вышли за пределы форта пополнить запасы воды и древесины, попали в ловушку и погибли. Индеец подъехал верхом прямо к входу в крепость, где оставил корзину с головами этих несчастных христиан.

Я приказал как следует укрепить все сооружения, поскольку не сомневаюсь, что Бехекио к нам еще вернется.

Вторник, 1 января 1493 года

Всадники напали на троих людей, посланных за ревенем, который я собирался привезти вашим высочествам. Одному чудом удалось от них уйти и укрыться в горах — там, где лошади не могли его нагнать.

Моя команда нервничает, страшась появления Бехекио, и считает, что оно неизбежно; в этом, впрочем, уверен и я.

Среда, 2 января

Покидать форт больше никто не рискует, все боятся, что попадут в засаду или их съедят: матросы вбили себе в голову, что индейцы питаются человеческой плотью. Они действительно бывают крайне жестоки и, одержав победу над врагом, отрубают ноги женщинам и даже детям.

Я много бодрствую и днем, и ночью и порой совсем не могу уснуть, так что последний месяц я спал не более пяти часов в день, причем последнюю неделю весь мой сон — три колбы с песком, по полчаса каждая, отчего я наполовину ослеп, а временами и вовсе ничего не вижу.

Как удачно, что у нас есть семена и живность, прекрасно приспособленные к условиям этой земли. Все овощи идут в буйный рост, а некоторые семена, если их посеять, могут дать сразу два урожая, и это я могу гарантировать для любых плодов, культурных или диких: настолько высокое здесь небо и сочная почва. Скот и птица размножаются просто на диво, и также удивительно наблюдать, как вырастают куры: каждые два месяца у них появляются цыплята, а дней через десять-двенадцать их уже можно есть. Что до потомства, рожденного тринадцатью свиноматками, которых я сюда привез, то его столько, что все они одичали и бродят в зарослях, скрещиваясь со своими лесными собратьями, но нам этим не воспользоваться из-за индейцев, рыщущих снаружи.

Наш последний толмач бежал.

Четверг, 3 января

Началась осада. Нынче утром появился Бехекио со своим войском, верхом на коне с золоченой попоной.

Сразу видно: действует этот индеец, как самый настоящий воин, у него несметные войска, собранные и упорядоченные с таким же знанием дела, как если бы это было в Кастилии или во Франции.

Пятница, 4 января

Чтобы выдержать осаду, воды и пищи нам хватит, но мои люди знают, что крепость недостаточно прочна и нападения не выдержит.

Да сжалится над нами милостивый Господь.

Суббота, 5 января

С башни можно следить за передвижениями войск Бехекио. Когда видишь, как его кавалерия и полки пехоты выстраиваются в боевом порядке, сомнений не остается: штурм неминуем.

Но Господь, никогда нас не оставлявший, ниспослал нам чудо в лице Мартина Алонсо Пинсона: отсюда, с нашей башни, моя команда заметила точку на горизонте — это была «Пинта».

Явленное чудо необычайно укрепило наши силы и дух. Завтра, едва забрезжит рассвет, мы попытаемся выйти и с Божьей помощью доберемся до берега, где найдем Мартина Пинсона и «Пинту» или падем в бою.

Мне остается только препоручить наши души предвечному Богу, Господу нашему, который дарует удачу тем, кто не сходит с Его пути вопреки кажущимся препятствиям.

Воскресенье, 6 января

Поутру мы выступили плотным строем с аркебузами и арбалетами наготове, раненые замыкали колонну, а из артиллерии был только фальконет, который мои люди принесли с нефа. Мужчин, способных принять бой, среди нас оставалось не больше тридцати, но мы были полны решимости сражаться до последнего вздоха.

Снаружи нас ждали больше тысячи индейцев: впереди стояли всадники, за ними и по флангам — пехота; у всех — стрелы, которые они выпускают из пращи быстрее, чем из лука. Все были вымазаны чем-то черным и размалеваны цветной краской, еще у них были свирели, а на головах — маски и медные или золотые зеркала, и, по своему обычаю, аборигены издавали ритмичные устрашающие крики. Восседавший на золоченом коне Бехекио расположил свой лагерь на высоком холме в двух арбалетных выстрелах от нас и оттуда руководил войсками.

Часть наших бойцов должна была выждать появления лошадей на открытой местности и за ноги стащить всадников вниз, ведь у них не было ни седел, ни стремян, только дело все равно оказалось чрезвычайно опасным: задуманное они проделали, но все были убиты.

Тем временем наши аркебузы смели́ часть кавалерии, а фальконет помог пробить брешь в их рядах. Мы теряли людей, которых пронзали стрелы и топтали кони, но и сами оставили немало убитых язычников; стрелять огнем на этом острове нам уже приходилось, но все равно грохот от фальконета и аркебуз посеял смятение в лагере противника, мы получили спасительную передышку и смогли спуститься по тропе, которая вела к побережью (ведь форт мы построили на возвышении).

До берега, где стояла «Пинта», мы добежали ни живые ни мертвые: мчались так, что дыхание перехватывало, а улюлюканье врагов подгоняло нас, словно языки адского пламени, и вот мы уже по колено в воде, и остается преодолеть вплавь всего несколько футов, отделяющих нас от спасения, — так, во всяком случае, нам в этот миг казалось, — как вдруг на палубе рядом с Мартином Алонсо Пинсоном, который застыл, как статуя, и был бледнее призрака, возникла фигура в короне из попугаичьих перьев, украшенной золотыми бляхами; лицо незнакомца скрывала резная деревянная маска с отверстиями для глаз, ноздрей и рта в золотой окантовке, а рост и горделивая осанка не оставляли ни сомнений, ни последней надежды: это Каонабо, царь Сипанго.

Я уже писал, что Бехекио впечатляет одним своим видом: знатная кровь сразу узнается в его благородной стати, исполненной превосходства, но не спеси, однако это ничто по сравнению с новым правителем, которого старый царь приветствовал с исключительной почтительностью, преклонив колено и поцеловав землю.

Каонабо явился в сопровождении супруги, царицы Анакаоны [13], сестры Бехекио, которая в красоте и совершенстве манер не имеет равных среди индианок, притом что достоинств у них не счесть.

Нас же, несчастных христиан, обезоружили и взяли в плен, а раненых добили.

Из уважения к нашим званиям — адмирала и капитана соответственно — нас с Мартином Алонсо разлучили с командой и позвали в царский шатер. Висенте Яньес, капитан «Ниньи» и брат Мартина Алонсо, тоже был бы с нами, если бы выжил в бою.

Каонабо, как и Бехекио, винит нас в том, что мы взяли в плен индейцев из его народа и надругались над женщинами, что для него серьезное преступление. Я адмирал и командую экспедицией, а потому, хоть я всегда приказывал как можно мягче обращаться с местным населением, мне и отвечать за грехи Мартина Алонсо и других мятежников. Пусть я не сделал им ничего плохого и ни с кем не был жесток.

Что бы ни уготовил Творец всего сущего своему смиренному слуге, я не потерплю больше оскорблений от этих злобных грешников, дерзко навязавших свою волю тому, кто оказал им столько чести.

После того как Мартин Алонсо в поисках золота высадился со своей командой на островной земле по соседству с островом Хуаны (такое название дал я Кубе) — выходит, это и есть тот самый Сипанго, — они силой захватили четырех взрослых индейцев и двух отроковиц, но тут же на них напало войско Каонабо, да такое, что в два счета разгромило христиан — большинство убили на месте. Так Господь наказывает за гордыню и безрассудство. Однако эта участь миновала Мартина Алонсо и шестерых его людей из экипажа в двадцать пять человек.

Из семидесяти христиан, покинувших Палос-де-ла-Фронтеру [14], осталось не более дюжины душ и Мартин Алонсо.

Среда, 9 января

Три дня подряд индейцы пляшут под звуки свирелей и тамбуринов и поют. Кажется, празднество никогда не кончится, и мы, христиане, пребываем в глубокой скорби, ведь ясно, что празднуют они наше поражение. Одно зрелище больно разбередило наши души. Чтобы развлечь царственных супругов, Бехекио вздумал разыграть перед ними сражение, в котором мы, защитники крепости, были побеждены. Для этой инсценировки старый касик снял с нас одежды и надел на индейцев, которые должны были нас изображать, так что теперь мы наги, как сами аборигены. Нам пришлось обучать их стрельбе из аркебузы, и, хотя грохот все еще немного их пугает, они вовсю ликуют под громовые раскаты, порожденные нашим оружием. Всадники окружили индейцев в одеждах христиан и, пока те делали испуганные гримасы и стреляли в воздух, непрерывно чертили вокруг них витиеватые арабески. Затем индейцы, игравшие христиан, рассредоточились и предались беспорядочному бегству, а всадники стали преследовать их и делать вид, что рубят.

Единственное наше утешение — царица Анакаона, которая поет и декламирует стихи: почти весь их смысл остается вне нашего понимания, но нет христианина, который не был бы очарован ее красотой и голосом. Как я уже сказал, супруга Каонабо и сестра Бехекио, видимо, пользуется огромным уважением среди индейцев, и не только в силу царственного родства и красоты — всеобщее признание и восхищение приносит ей поэтический дар.

Ее властительный супруг присутствует на всех увеселениях и явно получает от них удовольствие, особенно когда выступает Анакаона.

В надежде на его благоволение мы стали умолять, чтобы он вернул нам одежду или предал нас смерти, но и в том и в другом нам было отказано.

Четверг, 10 января

Царь Каонабо желает больше узнать о стране, из которой прибыли христиане, и поэтому захотел побеседовать со мной в обществе царицы Анакаоны и касика Бехекио. Понимать меня ему помогает толмач, которого он отобрал у Мартина Алонсо. Принял он меня в подпоясанной ремнем сорочке, в пелерине с капюшоном и головном уборе без полей: все это принадлежит мне, но сам я по-прежнему наг.

Так мне довелось рассказать им о ваших святейших высочествах, которые правят величайшим королевством на свете, а еще об истинной религии и истинном боге, Господе нашем небесном. Очень мне хотелось поведать им о тайнах Святой Троицы, и я увидел, что царица и ее брат слушают меня с большим интересом.

Я поклялся им, что нет большей чести на земле, чем служить таким государям, как ваши высочества, что крещение могло бы спасти их от адских мук по завершении земного пути и что только истинная вера дарует им вечную жизнь.

Я предложил им отправиться с нами в Кастилию и пасть к ногам ваших высочеств, гарантируя, что они будут приняты со всеми почестями, подобающими их положению. Каонабо больше заинтересовали наши фортификации, корабли и оружие, но я увидел, что мои слова тронули его прекрасную супругу.

Пятница, 11 января

Каонабо увел свое войско, оставив супругу и ее брата присматривать за нами и за этими местами, и это хорошая весть, ведь, думается мне, убедить этих двоих вернуть нам свободу и принять нашу веру будет проще.

Мартин Алонсо иного мнения и хочет подбить команду на побег: «Пинта» еще стоит на якоре в бухте.

Суббота, 12 января

Сегодня я долго рассказывал царице о Господе нашем Иисусе Христе, и она разрешила установить крест на площади в деревне, где мы находимся. Ее брат предложил мне вместе попробовать коибу, или табак, — так они называют сухие листья, которые поджигают в полых тростях, чтобы затем вдохнуть дым.

Мартин Алонсо болен.

Воскресенье, 13 января

Царица — женщина, я описал ей украшения и платья, которые носят при дворе в Кастилии, и заметил вожделеющий блеск в ее глазах, как у ребенка.

Мы достойно питаемся, спим в гамаках, но Мартин Алонсо жалуется на боли по всему телу. Он говорит, что не хочет здесь умирать, и думает только о том, как вернуть свой корабль.

Понедельник, 14 января

У Мартина Алонсо жар, какая-то жгучая лихорадка — это заставляет опасаться за его жизнь. Судя по тому, что я наблюдаю, заразу он, скорее всего, подцепил, ведя торговлю с индейцами. Он в отчаянии при мысли, что больше не ступит на христианскую землю.

На языке Анакаоны ее имя означает «золотой цветок», поэтому я предложил ей стать доньей Маргаритой.

Вторник, 15 января

Дьявол овладел телом и рассудком капитана.

За обедом у Бехекио, куда мы оба ежедневно приглашены (до сих пор он ни разу не дал нам повода пожаловаться, разве что обязал ходить нагишом, как и он сам), Мартин Алонсо, распаленный лихорадкой, схватил нож и убил старого касика ударом в шею. Затем, угрожая оружием царице, он заставил ее освободить наших спутников, велел, чтобы каждому дали лошадь, и бежал с теми, кто мог держаться в седле. Несчастный безумец надеется, что попадет на корабль. Но я-то понимаю, что своим поступком он всех нас обрек на гибель.

Среда, 16 января

Индейцы оплакивают смерть своего правителя. Потерявшая брата царица в трауре и далека от мысли о крещении, теперь все ее речи только о мщении. Крест, который она поставила, свалили и сожгли.

Я же даю обет вступить в орден братьев-францисканцев, если каким-то чудом мне суждено однажды вновь увидеть Кастилию, хотя при этой череде бед кажется очевидным, что Всевышний приберег для меня иной замысел. И все же я смиренно молю ваши высочества: если Господу будет угодно вызволить меня отсюда, позвольте мне отправиться в Рим и в другие паломничества. Да хранит Святая Троица ваши души и умножает ваше могущество.

Понедельник, 4 марта

Теперь с уверенностью можно сказать, что все кончено.

Каонабо вернулся с головами Мартина Алонсо и христиан, совершивших тот безумный побег. Так гибнут грешники.

По приказу царя «Пинту» вытащили на сушу. Бухту, где еще вчера она стояла на якоре, я окрестил заливом Заблудшего пилигрима — с оглядкой на свое нынешнее положение и желая увековечить эту скорбную участь.

Возвращение в Испанию теперь для меня немыслимо, и вашим высочествам остается только забыть несчастного безумца, обещавшего вам Индии [15].

Без даты

Оттого, что я пристально вглядываюсь в морскую даль в бессмысленной надежде увидеть на горизонте парус, глаза мои начинают чувствовать ужасную боль, а взгляд мутнеет. И все же я прекрасно знаю, что после этой неудачи, полагая, что я канул в пучину, ваши высочества не станут впредь отправлять кого бы то ни было в Океаническое море [16].

Без даты

Еще одна печаль разрывает мне сердце. Это мысль о доне Диего, моем сыне, которого я оставил в Испании, о сироте, лишенном отцовского положения и состояния, хоть у меня и нет сомнений, что справедливые и признательные государи возместили бы ему всё с лихвой, если бы мне удалось вернуться из странствия хотя бы с сотой долей сокровищ этой изобильной земли.

Без даты

Протяженность острова Хуаны, или Кубы, сравнима с расстоянием от Вальядолида до Рима, и сегодня он почти весь под властью Каонабо. Да будет благословенна его супруга за то, что ко мне здесь терпимы и дают пищу наравне с остальными их подданными, которые, как я выяснил, называют друг друга таино, но царь их к этому племени не принадлежит — он происходит от карибов [17], что, разумеется, объясняет присущий ему дух превосходства, склонность повелевать и беспощадность в бою.

Без даты

Немногие остававшиеся при мне люди серьезно больны и все до одного подавлены. Последний испустил дух нынче утром, и вот я один среди этих дикарей. Какой смертный, не будь он Иовом, не умер бы от отчаяния вместе с ними? Не знаю, зачем Господь продлевает таким образом мое жалкое существование.

Я гол и похож на бездомного пса, почти слеп, и никто меня больше не замечает. Разве что у дочери Анакаоны есть интерес, какой дети иногда проявляют к старикам, которые рассказывают им разные истории. Каждый день она приходит ко мне послушать про великую Кастилию и ее озаренных славой монархов.

Без даты

Удивительно, как быстро маленькая Игуэнамота [18] усваивает кастильский, который прекрасно понимает, и уже умеет повторять разные выражения, чем невероятно забавляет мать.

В глазах царицы я всего-навсего шут, который только и может что развлекать ее дочь.

Без даты

Коль скоро у ваших высочеств не будет нужного случая, раз уж Повелитель всего сущего распорядился иначе, я молю Отца Небесного спасти все эти записи, чтобы однажды стало известно о моей трагической судьбе и о том, как я прибыл сюда издалека, служа своим правителям и оставив жену с детьми, которых в результате больше не увидел, и как теперь, в конце жизни, я лишен положения и состояния — без вины, суда и милосердия. Говоря «милосердие», я не имею в виду их высочеств, не они виновны в произошедшем и не Господь, а злые люди, которыми я имел несчастье себя окружить, они привели меня к гибели вслед за собой в этой забытой богом земле.

Без даты

Близится час, когда моя душа будет призвана к Богу, и если по ту сторону Океанического моря меня уже, верно, забыли, я знаю, что хотя бы одно существо еще заботится о поверженном адмирале: маленькая Игуэнамота, которая однажды станет царицей, мое последнее здесь утешение, будет рядом и закроет мне глаза. Господу угодно, чтобы ради своего спасения и в память обо мне она приняла нашу веру.

Без даты

Несчастен я, иначе и не скажешь. До нынешнего дня я оплакивал других: теперь же пусть, сжалившись, примут меня небеса, пусть плачет по мне земля. Без благ преходящих беден я, точно Лазарь. А что до духовных — какими путями попал я сюда, в Индии, известно. Я здесь один на один со своей бедой, хвор и каждый день жду смерти в окружении полчища дикарей, бесконечно жестоких и враждебных; не дано прикоснуться мне к святым дарам нашей церкви, и душа моя будет ею забыта, раз обречена покинуть здесь мое тело. Да оплачет меня проникнутый любовью к ближнему, истине и справедливости. Я пустился в странствие не в поисках славы и богатства; сие есть правда, ибо надежды таковые уже были для меня мертвы. К вашим высочествам явился я с чистыми намерениями и великим рвением и не лгу ни единым словом.