Традиции & Авангард. №3 (14) 2022

Литературно-художественный журнал, 2022

Новый выпуск журнала «Традиции & Авангард» – новые литературные открытия ждут читателей. В номере издается очередная часть романа Полины Жеребцовой «Тюкины дети», продолжается публикация произведений советского классика Александра Рекемчука. Представлены два полюса литературоведения и критики – от обращенного к сверхсовременной литературе, сохраняющей индивидуальность в русле поэтической традиции, до классики, которая для своего времени была почти авангардна. Седая древность отражается в современности, на фоне повседневного шума звенят аккорды вечности, мудрые жизненные уроки проходят сквозь десятилетия, почти не меняясь, но при этом классическая аллюзия – вовсе «не то, чем кажется». «Традиции & Авангард». Читайте и будьте готовы к интересным неожиданностям!

© Интернациональный Союз писателей, 2022

Проза

Алёна Белоусенко

Алёна Белоусенко родилась в 1992 году в городе Удомле Тверской области. Окончила экономический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова, Литературный институт имени А. М. Горького. Рассказы и повести опубликованы в журналах «Наш современник», «Подъём», «Волга — ХХI век», «День и ночь», «МолОко», «Традиции & Авангард» и других изданиях. Лауреат нескольких литературных конкурсов и премий, в том числе ежегодной премии сайта «Российский писатель» в номинации «Новое имя» (2015), премии «Болдинская осень» (2021). Живёт в Одинцове.

Легенды и мифы не-Древней Греции

Рассказы

Русалка

На погребении уже никто не решался спорить, утопилась Женя или утонула. Наташи не было: ей, наверно, не сообщили. Гроб закопали как-то совсем быстро. И родные говорили последние слова коротко, с натугой. Как будто за неимением чувств к дочери, её мама рассказывала, как хоронила свою мать. Слова отца были похожи на тост: «Нельзя родителям хоронить своих детей». Разве что тётя сказала, какая Женя была умная и серьёзная, даже в детстве. Это было чистой правдой. Брат промолчал — не считал обязательным или его душила вина?

В тишине наблюдали, как доделывают свою работу могильщики. Бедный Лёша, её бывший муж, сидел на коленях у ямы и просил прощения. «Да пусть хоть в могилу прыгает, мне-то что», — на чей-то вопрос громко ответила её мать. Без суда и следствия вся семья превратила его в козла отпущения: утопилась из-за тоски по нему, предателю. Он и у Жени был виноватым. Характер у неё был тяжёлый, и это тоже правда.

Пока я не переехала в другой город, держала здесь свой магазин одежды. Они ещё женатыми как-то пришли за рубашкой. Она и выбирала, и в примерочную носила, и за него говорила: «В этой — кривой, в той — старый». А он молчал. На мой вопрос, почему выбирает за него, сказала, что он индюк в этом деле.

О н а. Ну, какие тебе нравятся? — тоном учительницы.

О н. Я бы обе синих взял.

О н а. Нет, они скучные и почти одинаковые.

И купила что-то на своё усмотрение. А он ведь потом носил.

Про Наташу, вероятно, никто не знал. Поэтому и не сообщили. А если бы знали, то тем более не сообщили бы. Нужно ли ей это? У неё семья, ребёнок, правильная жизнь…

Прошло два года с Крыма. Тогда мы с Женей сидели у берега на ярких пуфиках под белой дощатой крышей беседки и ели алкогольное мороженое. По микрофону объявили открытый танцевальный урок, хотя был разгар дня. Целый час на сцене худо-бедно танцевали несколько женщин, повторяя движения за тренершей. У неё была модная причёска — с выбритыми до верхушек ушей висками и хвостом на макушке. Причём она выглядела вполне женственно и танцевала очень вкусно, как в клипах Бейонсе. Но почему это так всерьёз тронуло Женю, сказать не могу. Весь час она повторяла, что влюбилась в эти танцы, и притоптывала ногой.

После выступления Женя познакомилась с тренершей, Наташей, и сразу попросилась к ним в команду, не обсудив это со мной. Мы поссорились и почти весь отдых провели раздельно. Я загорала на пляже, пока Женя пропадала на танцах. Как-то ночью она плохо спала, ворочалась и светила экраном. Наверно, тогда всё и началось. Потому что следующим вечером она не пришла домой и написала, что ночует с девчонками. Долгое время я так и думала, что она просто влюбилась в танцы. Хотя и видела их рядом (Наташа провожала нас тогда до трансфера) и меня удивило, как восхищённо Женя смотрела на неё. Так девочки смотрят на красивых женщин, мечтая вырасти такими же. И это было странно для гордой, где-то жестковатой Жени.

А через год после Крыма она развелась с мужем и всё мне рассказала.

Мы сидели у неё дома, муж уже съехал к другой. Она встретила меня с опухшими лбом и губой — так наплакалась. Первые месяцы после развода он каждую ночь в кошмарах от неё уходил, не давал выспаться. И похудела на два размера — как раз того времени и фото на могиле. Но было у неё убрано, приготовлено, и я не сильно беспокоилась. А через полгода она и вовсе выкарабкалась из этой ямы — так мне казалось. Но, может, из ямы развода и выкарабкалась, а из своей главной, жизненной ямы — нет.

Вдруг, будто для передышки, чтобы высохли глаза от разговоров о муже, она начала:

— А ты знаешь, что меня в детстве брат домогался?

— Как «домогался»?

— Да вот так. На ночь просил с ним в кровати остаться, — видите ли, ему страшно одному. И когда засыпали, руку свою на моё бедро клал.

— Что ты?! Но до дела не дошло, нет? Ты родителям не говорила?

— Вроде не дошло. Да не говорят дети о таком родителям. И ты знаешь мою маму, я ей боялась сказать, что живот болит.

А может, было что-то страшнее, чем помнила Женя. И она это вдруг вспомнила и утопилась. Женин брат стоял ко мне спиной. Когда он поворачивал голову, я пыталась найти ответ в его лице: раскаивается или нет? Когда мы были маленькие, он нам с Женей кидал монетки с балкона, а мы носились и подбирали. А потом, счастливые, бежали за мороженым. Может, и в этом есть что-то плохое? Женя бы сказала, она многое могла объяснить, хотя и странным образом.

Как, например, она объясняла про себя. Подвела меня тогда к туалетному столику, на нём стояли фигурки русалок.

— Русалка — это не сказка, а реальная болезнь души, — сказала она. — И Лёша правильно сделал, что ушёл: я не умею любить по-человечески, я мужчин зазываю и убиваю. И родить не могу, потому что вместо матки и ног — хвост. Секса у нас три года не было. Из-за меня. Вот и подыскал шалаву, пятнадцать лет наших отношений засунул ей в дыру.

Её весь вечер бросало от самобичевания к злости.

Про Наташу рассказала не сразу, почти перед моим уходом. Мы вяло обсуждали планы на ближайший год, как вдруг она оживилась, будто вспомнила хороший анекдот. Я уже обрадовалась, что заканчиваем на хорошей ноте, а тут такие подробности.

— Помнишь Наташу с Крыма? Тренера? Так вот, она в длинных шортах ходила до колен, и ноги у неё были как будто мужские, накачанные. С крепкими коленями. Когда я у неё ночевала — ты ведь знаешь, должна знать: мы спали вместе. Так вот, самое главное. Она как-то репетировала у зеркала перед сном, а я не выдержала, слезла с кровати, на четвереньках подползла и впилась ртом в эти колени. И вот тогда я только почувствовала: да, я животное, я человек, слава богу! На следующий вечер пыталась повторить, а уже не то…

Разошёлся ветер, песок с могильных газонов неприятно колол кожу. Её мама сказала, что пора ехать домой, на поминки. На полпути она остановилась, схватила ладонями лицо сына и умоляюще сказала: «Сыночек». Сжала его в объятиях, как безвольную мягкую игрушку, и долго не отпускала.

Лёша остался у могилы. Я сказала, что у меня поезд и что тоже побуду немного здесь. Пока мы оба молчали, я нашла Наташу в соцсетях и написала, что сегодня хороним Женю на Акуловском кладбище: утонула в речке у дома. Она тут же ответила: «Мои соболезнования. Это большое горе, совсем молодая».

— Лёш, а ты знал Наташу, Женину подругу? — спросила я, когда все скрылись из вида.

— Нет.

Я кивнула:

— Лёш, она тебя любила.

Он нахмурился, как ребёнок от кислого, и встал с колен.

— Не надо вот этого. Я не знаю, что это было: любовь, не любовь. И не знаю, зачем она утонула. Я ведь не ви-нова-ат.

«Виноват» он словно запел. Я молчала, он пытался успокоиться.

Вскоре за Лёшей приехала жена, и он ушёл. Я достала из сумки купленную вчера статуэтку и поставила рядом с венками. Холодная красота Жени на фото перекликалась с бледными губами и чёрными глазами фарфоровой русалки. В нашу последнюю встречу Женя сказала, что держит эти статуэтки дома, чтобы её болезнь переселилась в них и освободила душу. Назвала себя шаманом и посмеялась.

Ещё минуту я постояла, ожидая, что Женина душа освободится и что-то произойдёт. Солнце скроется за тучи, например. А после направилась к выходу, уже начиная принимать и кладбище, и солнце, которое почему-то светит на этом кладбище, и многое из того, чего даже Женя не могла объяснить.

Венера Подвальная

Подмосковье, тридцать три километра от МКАД, квартира чеканщика. Окна закрыты, но зимний ветер глухо посвистывает через раму. «К огда-то эту раму в самом деле мыла мама», — думает он. Сначала старую деревянную с облезлой краской, потом эту — гладкую, белую. Когда женился, поставили дорогие пластиковые окна: ночная кукушка, то есть жена, перепела дневную — и выкинули вату с дохлыми мухами. Но мыла мама недолго и вскоре умерла от рака. Она долго умирала — это важно, — а потом только умерла.

Если бы судьба предложила, кого бы он вернул? Мать с того света или жену из другой семьи? Жену. Матери всё равно придётся умирать.

Уже не жена, а другая женщина, Маша из «Тиндера», стоит у раковины и чистит картошку. У неё ребёнок от прошлого брака, копеечная работа и преданный характер.

Сидя за ноутбуком, чеканщик смотрит ей в спину:

— Я сегодня в мастерской, наверно, заночую.

— А что так? — спрашивает она, в самом деле расстроившись.

— Дары не успеваем к сроку сдать.

«А зад всё-таки плоский. В целом ведь полненькая, а зад впуклый. Композиция нарушена», — думает чеканщик и возвращается к экрану.

— Как знаешь. А, я тебе прикол не рассказала… — натянув улыбку, поворачивается она к нему.

— Ого. В Крыму наводнение, — прерывает чеканщик.

Маша не спеша смывает картофельную землю с рук, отключает воду. Он молчит, внимательно пробегая глазами по строчкам.

— У тебя ведь бывшая там до сих пор?

По-прежнему молчит.

— Ну ничего, наверно, не на берегу живут, не затопит, — то ли шутливо, то ли всерьёз говорит она.

Пока он обувается, Маша стоит рядом, прислонившись к стене. Чеканщик прячет взгляд: в конце концов, она ведь не виновата.

Он садится в свой тихий и мягкий «форд» и старается думать о приятном. О предстоящем переезде в другую квартиру, о заказанном по его эскизу дубовом столе, о том, что новый дом не будет хранить отпечатки его старых проблем и сдерживать будущую судьбу в затвердевших оттисках. Как ни старается он мечтать об этом, стены внутреннего дома не выпускают его из воспоминаний.

Чеканщик открывает железную дверь подвала и включает свет. В самом конце обшарпанного коридора, рядом с туалетом, его мастерская. Грязная и пыльная, но он бы не смог работать в другой. Стеклянный шкаф давно просит ревизии, при желании что-то можно продать, другое переплавить, а остальное выбросить. Оттуда же, из центра шкафа, будто приклеенная к стеклу, смотрит на него проклятая гравюра. Мужики прозвали её «Венера Подвальная», по месту происхождения. И иногда чокались с ней на попойках. Когда у кого-то возникала идея сплавить что-то не по инструкции — гениальное и заведомо провальное, смешать стили, обойти закон формы, поддаться горению души, — его отсылали молиться Венере Подвальной.

История этой гравюры началась три года назад, незадолго до Крымского фестиваля, став символом то ли душевной ущербности, то ли просто глупости. Чеканщик бродил по воспоминаниям, словно привидение, забывшее человеческую жизнь и изучающее её снова и снова.

Несколько дней подряд, без отдыха, в период исступлённого творческого порыва, в этой самой грязной мастерской чеканщик отбивал гравюру. Позади него на закопчённой плите грелась смола, и на столе ярко светила электрическая лампочка. Каждые пять минут он проверял работу, поднося её к сáмой колбе. И в какой-то момент точный орнамент и тонкая фактура вдохнули в его изделие и душу, и содержание. Всё лучшее, что чувствовал в своём сердце, он отдал этой работе. Это лучшее тяготило его, как переспелый и никому не нужный плод.

Чеканщик растил и лелеял его, потому что ждал, что однажды Прекрасная Елена всё-таки придёт и сорвёт его.

В их последний разговор в подвале она спросила:

— А церковные заказчики у тебя спрашивают, православный ты или нет? Это ведь важно, чтобы мастер был верующим, как иконописец?

— Нет, не спрашивают. Один раз у нашего Женьки в интервью спросили, как часто он ходит в церковь. Он, дурак, растерялся, покраснел, замямлил, что не часто, работы много, — захохотал чеканщик.

— Я знаю, ты верующий. А я — нет.

— Ну ничего, потом придёт.

— Церковь говорит, что разводиться — грех. А если люди не любят друг друга и продолжают жить вместе, то разве это хорошо? — и посмотрела своими накрашенными глазами так серьёзно. Наверно, она и правда была хорошей актрисой.

Лена ещё училась в школе, когда он впервые увидел её в мастерской её отца, находящейся в том же подвале. Блёклое бесформенное существо, тихо шуршащее по коридору. Потом она вошла в стадию гадкого и яркого утёнка, который смело пробует всё, что блестит. Это был этап грубой работы, когда по модели выплавляют восковки, но всё не то, пока внешняя формочка не зайдёт в пазы рождённого в сердце образа. А дальше — тонкая, въедливая работа, требующая терпения, по доработке рельефов, облоя, дефектов литья. И она стала той, какой её задумала природа. И уже Прекрасная Елена сидела в его мастерской и рассказывала про влюблённых однокурсников. Приходила без отца, просто так. Лак на её ногтях менялся так же часто, как и её истории. Каждый день в коридоре он видел картины её отца и смеялся над ними, потому что главное произведение этого художника — дочь. Она результат чуда, алхимии, а не духовного пота и крови. Вот как объяснить: в одно и то же время закладывается в литейную печь одна и та же шихта, но в одной ёмкости она плавится, а в другой — нет. Так же не понять, как из бездарного материала рождается сокровище.

После того как она уходила, он наливал в её кружку кофе и боролся со своим представлением о добре и зле. И когда он сдался, Лена перестала появляться в подвале да и вовсе отвечать на сообщения.

Её легкомысленные слова о разводе застыли в сердце чеканщика, превратившись в его опору. Проверив гравюру глазами, напоследок он медленно провёл пальцами по обработанной поверхности. Гравюра готова. Такая же неземная, как и её первообраз. Такая же чистая, как иконный оклад. Чеканщик почувствовал, что это именно то, что он хотел бы ответить Лене — словами, воплощёнными в материи. Так он думал тогда…

Так он думал и на Крымском фестивале, сидя на краю первого ряда (чтобы быстрее добежать до сцены) и держа в руке гравюру. Её труппа показывала спектакль.

На сцене Лена в белом платье стояла над лежащим парнем. К спинам обоих были приделаны широкие крылья. В руках она держала зажжённую лампу.

— Они ангелы? — спросил чеканщик у соседа, незнакомого мужчины, чьего лица тогда не запомнил.

— Амур и Психея. Спектакль так называется. Миф.

— А-а, да, точно, — вспомнил чеканщик.

Голос из-за кулис сообщил, что капля горячего масла упала на Амура и тот проснулся. Актёр тут же вскочил, оттолкнул Лену и на качелях поднялся над центральной стеной. Его юбка развевалась на ветру.

— О неразумная Психея! — вскрикнул он.

Тут чеканщик заметил большой живот под платьем Лены. Накладной? А вдруг нет? Всё может быть, он так давно её не видел.

— Помнишь, что говорил я тебе: если заглянешь мне в лицо, никогда больше не увидишь меня. Так запомни: нет меня теперь с тобой, но на тебе моё проклятие!

Актёр взмахнул рукой и плавно опустился за картонную стену.

Не смог чеканщик дождаться окончания аплодисментов, кинулся к сцене с гравюрой в руке. Пара ступенек отделяла его от Елены. Он услышал чьё-то недоуменное «куда он?». А на третьем шаге остановился, увидев, что из-за кулис снова выходят актёры.

«Чёрт, поклон же ещё», — понял он и попятился.

«Именно тогда нужно было остановиться и потащить себя на самолёт, обратно домой. Как-нибудь всё бы устаканилось», — говорил себе после чеканщик. Но путь назад был невозможен. Только вперёд, всем своим наваждением, как будто наваждение было демоном и могло сотворить невероятное, сломать положенный ход вещей. И эта слепая сила, как только вереница актёров скрылась за кулисами, понесла бедного чеканщика к сцене.

Зрители ещё не успели встать с мест, как на подмостки выбежал непричёсанный мужчина в растянутой футболке и взял микрофон. Сейчас, спустя три года, казалось, что не может быть на свете человека более нелепого и глупого, чем он был в тот момент.

— Всем привет! Я Паша-чеканщик. Ради этой девушки я пошёл бы вой ной на Трою. Елена, прекраснейшая из смертных, я тебя люблю!

Зрители завопили и щедро осыпали оратора аплодисментами. Он ещё стоял на сцене, повернувшись к кулисам, но люди раньше его поняли, что продолжения в виде появления Елены не будет, и разошлись. Чеканщик не сразу почувствовал, что кто-то дотронулся до его плеча, — это был тот самый сосед, что подсказал название спектакля. Т огда-то он и рассмотрел его: худой, белобрысый, сдержанный. Интеллигент. Похож на школьного учителя.

— Пойдёмте выпьем чего-нибудь. Вам, наверно, голову напекло, — сказал он.

Чеканщик посмотрел сквозь него и рванулся к выходу. Лена, уже без живота, стояла неподалёку с труппой и курила.

— Лена, привет.

Она как будто не услышала.

— Ле-на-а! — крикнул он.

Ей пришлось подойти. Паша молчал и нервно посмеивался. Она смотрела на него как на что-то отвратительное. — Ну что это, блин, такое? Мне твои преследования да ещё тупые признания на фиг не нужны. У меня же парень, и ты об этом знаешь. Я уже не говорю про твою семейную ситуацию. Я никогда не давала никакого повода, ну ведь скажи?

Чеканщик не нашёл что ответить. Он не понимал ни Лены, ни себя — никого и ничего, только верил, что достоин настоящего и непреходящего счастья.

В тот же вечер на фестивале появилась жена. Он сидел один на берегу, когда его окликнули:

— Эй, чеканщик! Тебя там жена ищет.

— Жена? Вы не перепутали?

— Говорит, Паша зовут и он чеканщик.

Жена стояла у входа на КПП. Она приехала с завитыми волосами и накрашенными губами — чеканщик удивился её внезапной праздничности. Но, как и прежде, была жалка и несчастна. Он чувствовал её как металл, с которого забыли снять шлак.

— Ты не отвечаешь на сообщения, — выкрикнула издалека.

— Ты чего примчалась, мать? Из-за того, что не отвечаю?

Жена резко зашагала в сторону охраны.

— Тебя не пропустят. Ты не регистрировалась!

Охранник в самом деле не пропустил и продолжил с интересом наблюдать за семейной сценой.

— Домой поехали, — сказала жена властно, но звучало это всё равно жалко.

— Фестиваль завтра закончится, и приеду. А ты давай домой. Со мной всё в порядке.

Она швырнула сумку на землю и пустилась в ругань.

— Да заткнись ты, — приблизился он то ли чтобы закрыть ей рот, то ли чтобы напугать. — Ещё раз повторяю: ничего у нас с ней нет. Ты доконала уже ездить за мной. Вот здесь у меня это всё, — зажал своё горло. — Не собираюсь с тобой разговаривать, пока не перестанешь беситься, поняла? Надеюсь, ты где-то остановилась?

Они шли к хостелу; жена всхлипывала, он злился. Остановились у киоска, потому что у неё не было еды на вечер.

— О, а что это? — неожиданно спросила она, показывая на груду аппетитно блестящей выпечки.

— Хворост, нам каждое утро привозят. Свежий, очень вкусный, — ответила продавщица.

Паша купил ей хвороста, вина и пельменей. А потом они шли и вспоминали, как несколько лет назад отравились на море вафельными трубочками со сгущёнкой, а вдобавок подцепили вшей. Паша говорил, что хворост там тоже продавали, мужики каждый день ходили с тюками вдоль береговой линии и кричали: «Свежий хворост!» Но она, видимо, не знала, что это такое, и всегда брала трубочки. Жена этого не помнила и не спорила.

— И в детстве тебе наверняка готовили хворост, — говорил он, раздражаясь.

— Нет, точно не готовили, — отвечала она.

Из-за этого хвороста чеканщик воображал тогда, что жена не только для него чужая, но и для всего мира, что не родилась она, а возникла сама собой, как глюк в компьютерной игре. И не человек она вовсе, а набор случайных хромосом или чего-то ещё.

У входа в номер жена начала трясти его и молотить, потому что он не собирался оставаться у неё на ночь. Но тут же пришла в себя и, словно в приступе нежности, обняла и быстро заговорила, но чеканщик почувствовал, как её рука, сжимающая что-то, лезет в его карман. Паша схватил это «что-то», и оно шипами въелось в его кожу. Раскрыл ладонь и увидел мешочек с выглядывающими из ткани остриями иголок.

— Она приворожила тебя! Мне гадалка сказала, — заревела жена.

— Дура долбанутая, — будто выхаркнул чеканщик.

Силой вырвался из её рук и исчез. Правда, часом позже взял трубку после её настойчивых звонков и пообещал прийти завтра в кафе, чтобы ещё раз поговорить обо всём. Но не пришёл. А, подавленный и разбитый, словно в больнице, лежал на белом постельном белье в отельном домике. До конца не зная, идти или нет. И чтобы не принимать решения, просто уснул.

А жена в это время ждала его в прибрежном кафе с покачивающимися на потолке абажурами… Наверно, тогда и подсел к ней этот местный театрал, он же интеллигент, он же учитель. И она вышла за него замуж, родила двоих детей. От отчаяния или полюбила? Как так получилось, что на спектакле Паша подсел именно к нему? А теперь тот занял место рядом с его женой. Любит ли она его сейчас?..

Он не звонил жене первые полгода после Крыма. Тогда думал: исчезла, и бог с тобой, хорошо. Отвязалась. А потом увидел фотографии на её страничке и узнал его. И перестал представлять её чужой, случайной.

Если по матери он горевал два года, то сколько ещё будет вспоминать жену? Уже давно он начал представлять её ожидающей за столиком в кафе в красном платье, хотя такого у неё не было, с прямой спиной и любящим взглядом. Это видение стало центром его жизни. В зажёванных фантазиях он никак не мог коснуться жены или окликнуть, а лишь покачивался, как абажур. Сегодня в эту картину вмешалось море, которое наступало своими жилистыми волнами и топтало под собой и кафе, и жену, и его. «В Крыму произошло наводнение» — мелькали перед глазами слова.

Чеканщик открывает стеклянный шкаф и достаёт гравюру. Он изобразил на ней Лену в образе Венеры Боттичелли. Очень странно. Так много времени просидел над ней, столько яростных сил вложил, но не заметил, какая устрашающая Венера у него получилась: вырезанная на металле, она походила на ведьму своими длинными волосами и чёрными глазами. Проклятая Венера, забравшая у него жену.

А вечером, сидя в новой квартире за дубовым столом, он спрашивает у своего привидения, чем прогнать тоску. Привидение смотрит в окно, и перед глазами чеканщика появляется мать, которая снова моет раму, и руку её, красную от холодной воды, хочется расцеловать, прижать к щеке и заснуть. Но мама не даёт руки́ и исчезает. Квартира снова заполняется пустотой. Тогда чеканщик дотрагивается до пустоты и пальцами мастера прощупывает её фактуру, пытаясь разобрать рисунок. Круговой лабиринт. То ли и правда он чувствует его кожей, то ли это просто отпечаток его пальца? Он замирает, стараясь присмотреться и разобрать, что принадлежит пространству, а что — ему. И вдруг слышит раздражающие Машины шаги. Она с накрашенными губами и завитыми волосами заходит в комнату и рассказывает какой-то несмешной прикол. А он чувствует её как металл, с которого забыли снять шлак.

Маша уходит, и чеканщик снова возвращается к пустоте. Встаёт, плотно прижимает ладони к окну, отрывает их и на мгновение видит в отражении странную и неизвестную гравюру. Чем сильнее он пытается поймать видение, тем более знакомым оно ему кажется — такое же нелепое и бездарное, как его жизнь. Он понимает, что эту неуловимую гравюру нужно годами переплавлять, перебивать и чеканить снова и снова, и никто, кроме него, этого сделать не сможет. Но чеканщик не чувствует сил, в глазах его темнеет, ему почему-то тошно и страшно, и, чтобы прийти в себя, он отворачивается от пустоты.

Вампир

Мальчик не боялся ни ливня, ни жары, потому что внутри него было ясно и хорошо.

Держа на ладони краба, он подошёл к женщине:

— Смотри.

Она вздрогнула и, не взглянув на мальчика, отвернулась к планшету.

— Страшно? — спросил он. Наверно, он жил полными эмоциями и не умел понимать спрятанное.

— Да.

От солёного моря сладко пахло по всему посёлку. Каждое утро по пути на пляж Оля останавливалась у шелковицы и обирала созревшие за ночь ягоды. Срывать нужно было только чёрные, легко отходящие от ветки, иначе покрасишь пальцы. Без особой радости искупавшись в море, она торопилась обратно, чтоб не напекло голову, не сожгло кожу. Заходила в киоск за мясом и кратчайшим путём шла к отелю, где на веранде уже стояли коробки с настольными играми.

— Будешь в «Имаджинариум»? — тут же из-за угла спрашивал мальчик.

Её умиляло, что он ни разу не назвал её на «вы».

К столу подходили двое его друзей помладше, они разговаривали только между собой и с мальчиком.

— «Крымский вампир», — назвал мальчик ассоциацию и выложил карту рубашкой вверх.

Остальным игрокам нужно было найти среди своих карт подходящий рисунок. Женщине повезло: ей попалась грудастая медсестра с кровью на губах, на которую все и поставили, а на карте мальчика не заметили комара. Её слон пошёл вперёд, его — назад.

Иногда мальчик вставал и читал стихи, будто на сцене. Оля боялась показаться глупой и не спрашивала, чьи это стихи. Ей хотелось думать, что это его, сочинённые здесь, в Крыму. А вечером он брал гитару и пел про вола с исполненными очами, и женщина улыбалась такой милой нелепости. Оля же пела плохо и хорошо это понимала. Поэтому в её жизни не было ни музыки, ни стихов. Зато с цифрами всё сложилось. На работе она считала конверсию сайта, после работы — ступеньки в подъезде, перед сном — доходность акций. Каждый час — сколько лет прошло, как она перестала жить.

Оля прилетела в Крым одна, с надеждой найти того, кто сделал бы её счастливой, потому что самой стать не получалось. Отчаянное воображение рисовало ей многочисленные знакомства. Но мужчины выглядели незаманчиво или приезжали с семьёй. Поэтому после моря она возвращалась на веранду отеля. В её чашку падали цветы дикого винограда, обвивавшего крышу. Оля их не вылавливала и продолжала пить чай. Там она и познакомилась с мальчиком. Он стоял в двух шагах и бережно собирал свою удочку и оттого казался ей и мальчиком, и любовником, и отцом.

Она рассмотрела его хорошенько уже на следующий день.

Каждую неделю в отель приезжал мужчина с бедными глазами, клал журнал из пяти страниц на стол веранды и как-то нехотя звал на экскурсию. Обгоревшие полные женщины толпились вокруг него, опираясь руками на стол, и гаркающие голоса их вылетали чайками, сталкиваясь между собой. Мальчик стоял в стороне, прислонившись к вишнёвому дереву, и смотрел в телефон. Он был сам как молодой саженец — гибкий и худенький. Его тело ещё не превратилось в юношеское: торс не сформировался в перевёрнутый треугольник и был прямоугольником с выходящими из него тонкими, лёгкими ногами. Оля опустила взгляд на себя. Она тоже была стройной, её фигура мелькала изящными углами плеч, грудей, коленей. Но в её случае природа медлила, подстраиваясь под душу, и честное отражение обещала лет через десять, когда сухость и замкнутость души обточат её тело, как холодный ветер обтачивает лёд. Только щёки сейчас тяжелели на лице, придавая грустный, заспанный вид. Она стояла поодаль ото всех, по другую сторону от мальчика, заранее решив записаться туда же, куда и его родители. Ей было всё равно, на какие скалы и волны смотреть. Вечер в номере или на мысе был, по сути, одним и тем же вечером с шумящим в голове ливнем и превращающим всё вокруг в ливень. Он стирал лица людей, их характеры, вымывал мел, соль, жизнь из земли, по которой она ходила.

На экскурсию она шла торопясь, прорываясь через привычный внутренний шум, словно пытаясь вылезти из большого сломанного телевизора с трещащей белой рябью. Сквозь этот шум она услышала приближающиеся сзади шаги мальчика.

— Тоже привык быстро ходить, — сказал он, поравнявшись.

Она улыбнулась куда-то вдаль.

— Когда не успеваю на бокс, то вообще бегу.

— У подруги сын твоего возраста, тоже уже как взрослый. Вы какой-то скачок резкий делаете с двенадцати до четырнадцати лет. Вчера ребёнок, а сегодня раз — и почти взрослый.

— Я два года назад не общался ни с кем, а сейчас у меня много друзей из старших классов.

— Ну вот, стал социально активнее.

— Как ты думаешь, лучше уйти после девятого или после одиннадцатого?

— Ты, наверно, хочешь после девятого?

Он кивнул.

— Я бы не советовала уходить…

Он всё спрашивал, пока Оля не поняла, что они заговорились и прошли нужное место. Пришлось повернуть и идти назад вдоль берега. Их никто не окликал, только вдалеке виднелись движущиеся к пирсу оранжевые жилеты. Она поторопила мальчика и представила, как его мать брезгливо посмотрит ей в лицо и запретит сыну приближаться к этой взрослой женщине. Но та, погружённая в ссору с мужем, не заметила их отсутствия.

Все зашли на катер. Незнакомые люди быстро перезнакомились и уже фотографировали друг друга. Женщины залезали на нос катера и кричали, поднимая вверх руки. Только Оля сидела молча и ни о чём никого не спрашивала.

Экскурсовод указал на скалу:

— Видите сеть, натянутую на столбы?

Пассажиры протянули ленивое «да-а».

— Это приспособление для ловли рыбы, использовалось здесь ещё греками. Сверху тянут за канаты, и сеть поднимается.

— Греки? Они ведь далеко отсюда, — сказал мальчик.

— Древние греки, — ответил экскурсовод. — А здесь в советское время боевых дельфинов тренировали, знаете для чего? — показывал он уже на следующую скалу. — К дельфину привязывали мину, он подплывал под корабль и примагничивался к нему. В итоге корабль взрывался вместе с дельфином. Но здесь есть проблема. Подумайте.

— Подплывали к своим кораблям? — спросил мальчик.

— Вот именно!

— Молодец, — сказала Оля и улыбнулась кипению жизни в мальчике.

Его отец перехватил улыбку и принял на себя.

— Моя школа! Я, когда подростком был, всю местную библиотеку перечитал… — начал он и гордо поплёлся по своим воспоминаниям.

Его жена тем временем общалась с другим мужчиной.

Оля надела тёмные очки и смотрела, как ярко и искусственно, будто синие блёстки на ногтях, играло солнце на воде.

Вечером на общую кухню она пришла в короткой сорочке. Мальчик резал салат, отец жарил курицу. Матери не было. Мальчик с заворожённым страхом взглянул на женщину и тут же отвернулся к овощам. Раньше, когда она была студенткой, такой потерянный взгляд вызывал в ней брезгливость. А сейчас воротило от нагло скользящего по сорочке взгляда его отца. Женщина потянулась за солью, стоя за спиной мальчика, и он замер.

Утром в день отъезда раздался стук в комнату. Женщина знала, что это он. Поднялась, взглянула на себя в зеркало, убрала петухи с волос, крикнула входить. Он поздоровался и замолчал. Она предложила пройти и выпить чая. Рассказала, где продают хорошую черешню, забыв, что такие вещи детей не интересуют, но понимая, что ему нужно собраться с мыслями. Он пил маленькими глотками и ни к чему больше не притронулся.

— Это тебе, — достал он из кармана гладкий красный камень.

— Что это?

— Камень с берега, самый красивый.

Шум ливня внутри неё затих. В сердце прояснело, посвежело, и Оля думала, как поблагодарить его — по-матерински или по-сестрински, не навредив и не отравив. Разве что немного по-женски, то есть неравнодушно.

Но в комнату кто-то постучал. Они оба вздрогнули. Женщина подошла к двери и, не спросив, кто там, чтобы человек не зашёл, приоткрыла дверь, заслоняя собой обзор комнаты.

— Приве-ет, — сказал отец мальчика.

Она взглянула на него неприязненно, но он продолжал говорить:

— Я подумал, может, оставишь свой телефон? Ты говорила, что работаешь программистом. А я как раз собирался…

— Я только с юрлицами работаю, поищите на «Юду» или «Профи».

— Ладно тебе, может, просто поболтаем?

Она не успела ничего ответить, как мальчик оттолкнул её, юркнул через узкий проход, занырнув под руку отца, и пустился вон.

— А чё он там делал? — Отец испугался и съёжился.

— Возвращал кое-что. — Она не успела придумать что.

Неловко потоптавшись на пороге, тот ушёл. Оля несколько минут шагала по комнате, понимая, что так прощаться нельзя. Она вышла на общую кухню, но мальчика там не было. Гамаки на территории тоже были свободны. Будто внезапно отяжелев, она села на веранду и уткнулась в телефон. В очередной раз зашла на его страничку — фото менялось меньше года назад, а какой он здесь ещё ребёнок! И почему-то на этой мысли её память выдала картинку: за воротами отеля, под тенью дерева, стоит одинокая скамейка, и она поспешила туда.

Мальчик сидел и старался храбриться, но смотрел всё равно умоляюще. Женщина села рядом. Положила ладонь на затылок, как кладут младенцу, чтобы держать его голову, пока не окрепли мышцы шеи. И поцеловала в бровь. Мальчик порывисто, словно в неравной схватке с врагом, поцеловал её по-взрослому. В то же мгновение в её голове всё перевернулось. Она открыла глаза, увидела того же мальчика, который вдруг стал ей противен. — Мы теперь встречаемся? — спросил он. У него были глаза отца.

— Нет, мы не можем встречаться. Прости, зря я это сделала. Меня, честно говоря, и посадить могут.

Мальчик, кажется, готов был заплакать. Женщину это обрадовало: значит, он всё правильно понял.

— Никому не расскажем, ладно? — повторила она на всякий случай.

Мальчик кивнул, и она скрылась за воротами.

Вечер съел солнечный свет, и тёмный автомобиль подъехал к отелю. Со скамейки встали гогочущие парень с девушкой и одинокая женщина.

— Давайте помогу, — сказал парень, наклоняясь к её чемодану.

— Спасибо, я справлюсь, он лёгкий. — Оля поспешно закинула чемодан в багажник и села на место рядом с водителем.

«Как хорошо, что завтра меня здесь не будет, но лучше бы уехать вчера или совсем не приезжать», — думала она, рассматривая проплывающие мимо дома. Потом обрушился ливень. В общей игре ветра и молний казалось, что по лужам, наперегонки с автомобилями, мчатся крупные рыбы, мерцая стальными спинами. В голове у женщины шумело, она всё считала воображаемых акул, когда на девятой наконец удалось забыть про мальчика. Она закрыла глаза, снова открыла — ливень за окном уже прошёл, но Оля его по-прежнему слышала.

Сергей Круглов

Сергей Круглов родился в 1966 году в Красноярске. Православный священник, служит в Спасском соборе города Минусинска. Стихи и проза издавались в журналах «Новый мир», «Знамя», «Дети Ра», «Сибирские огни» и многих других изданиях. Автор нескольких сборников стихов и публицистики, колумнист интернет-издания «Православие и мир». Лауреат литературных премий Андрея Белого (2008), «Московский счёт» (2008), Anthologia (за книгу стихов «Царица Суббота», 2016). Живёт в Минусинске.

Звонко зерна застукали, дробно…

Пророки

Дети, дети,

Крапивное семя,

Наследники, дездичады,

Неразличимые, как предметы,

Замыленному глазу судорожного века!

Вы — пророки,

Грядущие в мир, и здесь уже.

Пророки, позванные Богом

В ночи по имени, посланные

В дома ребёнка, спецприёмники, подвалы,

В одинокие, неполные, однополые, безотцовые

бизнес-семьи,

В тоску, заботы, соития, смерти, лютые иллюзии будней,

В мусорное кипение городов.

Поколение пророков:

Отчего, думаешь, этот

Так зол, ненавидит и мать, и бабку, и педагога,

Отчего в тетрадях острое и кровь чертит,

На кого в кармане

Китайский нож выкидной носит?

Взгляни: разве не блистает

В этом профиле огненная ярость, ревность

Илии, коего ноздри

Переполнил смрад Ваалов?

А этот, аутично

ФМ-раковинами залепивший уши, во что смотрит?

Думаешь, в миры травы, в недра

Электронных бродилок?

Взгляни, взгляни в эти восхищённые очи,

В зрачки, предела достигшие зренья, —

Не новый ли Иезекииль зрит колесницу?

Или она, полутора лет от роду,

В серой фланелевой, некогда оранжевой, рубахе

На четыре размера больше, с приютским

Номером, по подолу выжженным хлоркой,

Чей щетинистый аэлитный череп вытянут щипцами,

Чей живот небесно-синё вздут рахитом,

Чей лик терпелив, хмур, всепонимающ,

Чьи дни и дни — стоянье

В клетке кровати, полированье поперечин,

Раскачиванье, оцепененье, —

К полуночи очнувшись,

На каком языке она в неслышный

Собачий захлёб плачет? — на том же

Древнем обессловеслом

Языке скорби,

На матерней жали брошенной малютки,

На которой плакал в ночи Иеремия

О городе, некогда многолюдном.

Или этот, ещё в утробе

Вписанный в прайс-листы фетальной индустрии,

Нерождённым расчленяемый аккуратно, жадно:

Ножницы в затылок, отсос мозга, коллапс черепа, кода, —

Думаете, кусок безымянного мяса? —

Нет, ангел боли

Уже нарёк ему имя: это

Захария, убитый заживо

Между жертвенником и алтарём.

Четвёртая раса: подонки.

(«Нет, представь, на днях взял

В кредит мечту — уютную, утробную, моего размера,

Розовую, сбыточную! Несу домой — и что же?

Тут в подворотне подонки!

Напали, из рук выбили, глумились,

Растоптали мечту в стеклярусную пыль, в ноль!

Их надо давить и вешать принародно,

По телевизору казнь казать, чтоб другим неповадно!

Подонки, подонки!»)

Казнь — показ — наказ: так и будет.

Чтобы не раздражали,

На площадях вас побьют камнями.

Пророки, поколение подонков:

Со дна, неутопимы, всплывают

Пылающие глаголы Суда и жизни.

Спас

Приходи ко мне поиграть, видишь,

Какой Я пятикупольный слепил для тебя пряник.

Разложил твои любимые игрушки:

Свечечки, иконки, платочки.

Приходи, Я тебя не напугаю,

Ничем не потревожу,

Дырки в руках и ногах, чтоб ты не видел,

Аккуратно залеплю

Сусальным пластырем.

Приходи на пятнадцать своих минут, переведи

запыхавшуюся душу,

Поиграй, побрякай в кадилы-кропилы,

Расскажи Мне свою хвастливую сказку,

Свою жалобу, обиду, сопельку.

Побудь со Мной, дай

Подышать тебе в макушку,

Подуть на твои ободранные коленки,

Вытереть твои слёзы.

Хочешь, буду для тебя чем хочешь:

Буду Медовым, Яблочным,

Ореховым — только завтра

Приходи снова.

«На кого мы свои грехи возложим…»

На кого мы свои грехи возложим,

Братья и сестры,

Кого вытолкаем в пустыню к азазелю?

Уборщицу, бабушку в чёрном.

Пусть она там паперть полирует,

В бритвенном взмахе

Цокающих магдалин шваброй режет под сухожилья:

«Ишь, выспались, припёрлись,

Страха Божия нет у вас, срамницы,

Телеса оголили, ходют и ходют!» Ходят и ходят

Ходики памяти: жизнь уборщицы в чёрном

Длилась столько, сколько она вспоминает, —

С небольшим минуту:

Любовь, комсомол, весна, Ободзинский,

Дешёвое вино, патруль у храма на Пасху,

«Эй вы, мракобесы, айда на танцы!..»

Швабры на плечо, бабушки в чёрном,

Марш, терракотовые армии воздаянья,

Прикладом бей, магазинной коробкой бей: азазели

Подавятся вашими швабрами, сдохнут,

Бабушки в чёрном, жертва за грехи, столп и

Утвержденье прихода!

Атеист

Июль наполняет потрескавшийся от зноя сад

гудением пчёл: это роение

чёрных точек возраста,

белый шум Вселенной, прилив.

Кресло в тени, книга на коленях,

но он не читает. Меж разверстых страниц,

словно меж желтоватых волн,

муравей, яко посуху,

путешествует в Ханаан.

Свою первую Нобелевскую премию

старик получил в те времена,

когда для того, чтоб чего-то достичь в науке,

одной борьбы за мир было маловато.

Смерти он не боится, потому что представляет,

как устроены механизмы мира.

О всех, кого давно пережил,

он помнит, но не то чтобы тоскует:

он как юный велосипедист,

который отбился от компании, к месту общего сбора

поехал совсем другой, никому не известной дорогой

и намного опередил друзей

и вот теперь просто ждёт их здесь.

Скоро встреча.

Собака (должна здесь быть и собака,

непременный психопомп одинокого мужчины

из поздней зрелости в старость)

ждёт в саду вместе с ним,

свесила лиловый язык, вытянула лапы,

иногда моргает гноящимся,

окружённым седой щетиной глазом.

Он бреется каждое утро,

отвечает на все письма, даже

на самые ничтожные,

употребляя принятые в его время церемонные обороты,

и аккуратно постригает махры ниток на манжетах

застиранной добела рубахи

маленькими маникюрными ножницами,

оставшимися после смерти жены.

Честная последовательность его мышления

соизмерима с невероятной бездной пылания

Того, к Кому

он неизменно вежливо обращается на «вы»

(не из высокомерия или сарказма,

просто потому, что так приучили в детстве).

Бижутерия

Читал утреннее правило,

Почувствовал пустоту за грудиной.

Схватился сжать края,

Стянуть обратно — и чётки

Порвались: нить истлела.

Звонко зёрна застукали, дробно

Запрыгали по полу.

А это не чётки — шёпотки, щепотки,

Тенётки — это

Мамины красные пластмассовые бусы

Запрыгали по пятнам солнца, пыли,

По старому, звонкому молодому паркету.

Оставь, не подбирай. Приложи, словно обрёл впервые,

К деревянной тёплой беспредельности

Ладони, потом щёку,

Потом всего себя, прищурь веки — видишь,

Каким золотым, огромным стал деревянный конь у стены.

Солнце всё шире поёт. И его не застят

Эти стаи синиц, треща, славословя, нахлынувшие,

Множащиеся неимоверно,

Налипающие на стёкла

С той стороны окна кельи,

Привлечённые сухим летающим цоком

Рассыпавшейся псевдорябины.

Паркет всё теплее, бусины

Всё звонче. Мама

Скоро придёт.

«Блаженны»

Врата отпирают раз в году —

когда постом на изобразительных

поют «Блаженны».

(Поют поскору, труда ради постового,

потому успей переоблачиться

и выйти на солею класть три поклона — в этом месте

клирос немного тебе поможет, потянет:

«ПоооооомянииииинасГоооооооооспаадиииии

егдаприиидеееешивоЦаарствииТвоооооееееем…»)

Врата отпирают со скрежетом, и заключённый

с лёгким узелочком в руке, немного пьяный

от воздуха марта, холода, света,

сини,

покидает (колючка, прожектора,

лай собак, бесстрастные вертухаи на вышках

подняли воротники тулупов)

зону комфорта.

Как там, помните, говорил Егор Прокудин:

«Садиться надо весной» — преждеосвящённой

весной и выйдешь.

С.А. ДМБ-87

ну-ка вспомни, зёма,

какой подарок получали мы утром

заветного дня

23 февраля

за завтраком? я помню

квадратную, в лиловой обёртке

пачечку вафель ягодных

и как раскрывались врата неба

и свершалось светолитие благодати

на нас, утлых;

никакой не мифический бром и тем более

не патриотический долг, а

сладкое

вообще заменяло тогда бойцу

желания, душу, девушку, родину, счастье, спасение;

как (помнишь нашу

эталонную мальчуковую книгу жизни?)

билли бонсу некогда

ром был и мясом, и водой, и женой, и другом…

нигде более в ссср

не был дант так полно,

пряно,

вещественно

воплощён в жизнь

из ада сквозь чистилище в рай,

как в рядах советской армии срочной службы.

и нет вергилия, кроме вергилия,

и незаслуженно смилостивившийся к тебе, салаге, дедухан,

внезапный пророк его.

рай, достигаемый муками перерожденья,

рай, зарабатываемый религиозным праксисом,

рай шаговой доступности,

конкретный и осязаемый, —

о ты, дембель!

все атрибуты святых — се

твои, брате!

нимбы жития, крылья, светы

шевроны, погоны, петлицы, кокарды, аксельбанты —

все доступны в сакрально-заветном

магазинчике военторга.

любовь и свобода — что ещё и петь тебе, брате,

самозабвенно-последне

летящему в вагоне ночью

тыдымм-тыдымм

поющему со ангелы лихую

безоглядную песнь:

«дембель в маю —

всё аллилуйа!»

и только годы и годы спустя,

если повезёт,

салют дембеля в тебе наконец угаснет

и ты

начнёшь что-то понимать.

одного не поймёшь, спросишь: «но разве

это Ты был там?!

драящим парашу,

зашаривающим от построенья,

портящим показатели роты,

доходягой, нехваткой, чмом, салабоном?!» — и сам же

в содрогании ответишь:

«Кто же ещё?»

Колобок

Начало сказки про Колобка

в детстве вызывало брезгливость:

«по сусекам поскребла, по амбарам помела».

сор, мышиный помёт, паутина —

всё в тесто. Из круглого, волгло-серого

щепка торчит наружу.

Но с тех пор, видишь,

я вырос.

Наклони голову. Опускаю епитрахиль,

кругло, бережно

накрываю сверху ладонями:

«благодатию и щедротами Своего человеколюбия» —

внутри такое тепло,

как в русской печи,

сор выгорает дотла, хлеб поднимается, пышен.

Выныриваешь, дышишь

всей собой. Косынка сбилась.

Глаза сияют — не здесь.

Щёки румяны.

Мир нов.

Катись, Колобок.

«Осень. Митрополит…»

Осень. Митрополит

облетает крестным лётом город.

Ответственное мероприятие.

Предоставленный вертолёт грохочет.

Чтобы надеть наушники, пришлось снять митру.

Седенькая макушка волгла.

Митрополит моргает, робко

глядит вниз

и видит всё впервые:

кирпичные, охряные, серые домики,

ржавые крыши, щетина антенн;

белоснежная застенчивая мэрия, сделанная в технике

оригами

и невесомо, неловко, как чужая,

присевшая на миг

посреди старой соборной площади;

трубы шарикоподшипникового завода

косо, синё

кладут ленточки-дымы на розу ветров;

муравьями — автомобили, гусеничками — трамваи,

в трамваях дробятся стёкла;

узенькая, тяжёлая лента реки

блестит, когда её переворачивают

с боку на бок, как скользкую драгоценную рыбу;

плеснутое оземь палое злато листвы

из скверов, дворов

затекает всюду: неумелый мальчик-октябрь

закрашивал неосторожно, заходя кисточкой

за карандашный контур прориси.

Осень. Листья летят внизу — митрополит

Летит вверху.

Митрополит смотрит на город,

на всё, оказавшееся родным.

Он остро, слёзно

хочет туда, вниз.

Он забыл чинопоследование важного молебна

и только шепчет севшим тенорком: «Слава Тебе, Боже,

сотворившему законы аэродинамики!»

Публикуется в авторской редакции

Анастасия Веколова

Анастасия Веколова родилась в 1991 году в Самарской области. Окончила филологический факультет Самарского государственного университета и аспирантуру Самарского национального исследовательского университета имени академика С. П. Королёва. Автор нескольких десятков научных статей по лингвистике и литературоведению. Публиковалась в журналах «Нижний Новгород», «Север», «Дальний Восток», «Невский альманах», в «Литературной газете», альманахах «Земляки», «Кольчугинская осень» и других изданиях.

Первая газета

Повесть

Кто живёт в мире слов, тот не ладит с вещами.

Сергей Довлатов

1

День студента

Двадцать пятое января — Татьянин день, который любят многие студенты. Экзамены сданы, впереди — каникулы. Именно в это время, в конце января, я устраиваюсь работать журналистом в свой родной вуз. Наверное, судьба.

Первое задание, как всегда, тестовое. Без этого в СМИ не возьмут. И конечно, в моём случае нужен материал о празднике. Энтузиазма — море. Когда трудовой договор будет на руках, энергии поубавится. Закон сохранения энергии в действии.

Морозное субботнее утро. Вставать по будильнику — тяжело. В субботу — вдвой не. А ведь у некоторых студентов шестидневка! Бедные, как они живут? Забыть бы обо всём и выспаться! Но место терять нельзя. В нашем миллионном городе Смирновске это единственный классический вуз. И для меня — лучший.

С трудом открываю глаза, одеваюсь. Безлюдное метро, холодный трамвай, знакомая расчищенная дорога… С улицы из-за дверей слышится танцевальная музыка. Захожу.

Красиво! Холл университета преобразился: огромная сцена, яркие шары, нарядные ведущие. Да, будет весело. От методичного «бум-бум» сразу затрещала голова.

Куртку пришлось оставить в гардеробе. Без повода одежду туда лучше не сдавать. Есть риск, что окно закроется перед самым носом. Обед. Мольбы и уговоры бессильны. У вахтёрш, охранников и иного технического персонала чувство собственного достоинства завышено.

— Саша, поздравляю с новой должностью! — кивает декан филологического.

Откуда они только все знают?!

— Анастасия Дмитриевна, меня же ещё не взяли.

— Всё будет хорошо. Почему с другой работы ушла?

— Зарплата маленькая.

Начало праздника между тем затягивалось: ждали руководство. Через двадцать минут появился ректор. С улицы. Без шапки. В мороз. Толпа зашевелилась. Рядом со мной возник глава студенческого профкома Миша. Вручил зеркальный фотоаппарат.

— Посмотри, — говорит. — Тебе нужно уметь им пользоваться.

— Зачем? Снимать же будешь ты? Мы договаривались…

— Ну, учись, пригодится.

Следующие полчаса знакомлюсь с новым устройством. Увы, обычная мыльница была куда проще. Фотографирую пол и чьи-то ноги. На втором кадре отсутствует макушка головы. После третьего неудачного снимка, где ректор выглядит косым, инструмент у меня забирают.

Растерянно оглядываясь, понимаю, что на мероприятии будут журналисты из местных СМИ. Встречать их доверили секретарю Ксюше. Она тут давно, привыкла, а мне неловко: слишком много камер. Как только объявляют пресс-подход, захожу в центр круга и уверенно включаю диктофон. Чувство скованности, однако, не проходит.

— Молодец! Мы всегда должны быть в первых рядах. — То, что я старательно растолкала всех локтями, Ксюшей оценено по достоинству.

К этому времени уже подтянулись студенты. В общей массе их всё равно немногим больше, чем преподавателей. Деканы и начальники отделов присутствовали с утра, как по разнарядке.

— Пойдём в буфет. Там сегодня акция, — слышится где-то рядом.

Наконец заиграл студенческий гимн Gaudeamus. Будучи юристом и филологом, я знаю его наизусть и всегда подпеваю. Музыкальными талантами с детства я обделена. Так что петь — только шёпотом, чтобы не распугать народ. Народ с тоской посматривал на столы и закуски.

— Мы рады видеть студентов, преподавателей и всех гостей! — раздалось со сцены.

Все повернулись. Блондинка-ведущая определённо привлекала. Разрез на её платье достигал талии. Сквозь ткань просвечивало изящное кружевное бельё. Один из деканов кинул взгляд, полный недовольства. Так смотрят на девушек лёгкого поведения…

Началась торжественная часть. На трибуну проходили руководители и что-то говорили. Их разные слова мало отличались по существу. «Дорогие студенты! С праздником!» Или: «Разрешите поздравить всех с этим замечательным днём!» И конечно, все утверждали, будто для них огромная честь присутствовать сегодня здесь…

Со временем я пойму, что разная форма и одинаковое содержание — это норма жизни. Цифры берут верх над сутью. Всё делается, чтобы показатели росли. Внутренняя составляющая никого не трогает. Какая разница, много ли сделано, если отчёт не утвердили? Зачем работать, когда формально обязанности выполнены? Не придерутся же. А если посмеют — напишем очередную бумагу. Израсходуем ещё кипу листов. Запасов на всех хватит!

Но я опять думаю не о том… Чтобы сочинить материал, требуется найти в каждом выступлении нечто особенное. Впрочем, есть хороший способ: назвать ораторов, похвалить их — и достаточно. Фамилии можно зафиксировать в блокноте смартфона (тетрадь и ручку мне носить обычно лень). Все будут довольны, лишь бы не забыли. Человеку приятно видеть напечатанным своё имя, а в прессе — так вдвой не.

Снова музыка. Парни и девушки в народных костюмах выкатили бочку с чем-то жёлтым. Слово взяли ведущие:

— Давайте в честь праздника вспомним традиции и выпьем медовухи!

Бурные аплодисменты.

— А кто у нас разливает медовуху? Конечно же, ректор!

Такого поворота не ожидал никто. Началось что-то сверхъестественное. Ректор Пётр Александрович смущённо заулыбался, щёки покрылись ярким румянцем. Кто-то вручил ему половник, рядом виднелись стаканы. Вся толпа начала перемещаться. Со стороны казалось, что это движется какая-то очень большая волна. Ксюша лихорадочно щёлкала фотоаппаратом.

После медовухи все заметно повеселели. Настроение улучшилось. Ведущие рассказали об истории праздника. — Ребята, за что вы любите Татьянин день?

— За то, что сессия закончилась! Впереди каникулы! Ура!

Громогласный хохот.

После торжественной части всегда следует развлекательная. Этот праздник не исключение: танцы, песни, быстрый рэп. Я с обожанием вдыхаю такие моменты ещё со школы. Окунаешься в радостную атмосферу, мечтаешь о новых свершениях и чувствуешь, будто всё не зря… Может, в часы таких поэтических раздумий и рождается любовь к слову? Хотя нет, у меня это произошло гораздо раньше: сельские картины, грустный дом, зимние поля, время остановилось… Стоп, это уже другая история. Музыка стихает. Праздник закончился. Но не для меня.

* * *

Традиционно на двадцать пятое января запланированы ещё и соревнования. Признаюсь, как по мне — странная традиция: всё-таки День студента, а не здоровья. В минус двадцать пять резвиться в бассейне — это слишком.

— Сходи ты, я с прессой общаюсь, — махнула рукой Ксюша.

Бассейн находится в отдалении. Красивое, недавно отремонтированное здание привлекает издалека. Ёжась, я приближаюсь к входу. Дёрнув тяжёлую ручку и пробравшись внутрь, ощущаю, что начинаю задыхаться. Это не бассейн. Это баня! Недаром первые слоги у них одинаковые. Конечно, сказывается разница температур. Искренне жалко студентов, которые в такой мороз щеголяют в плавках и шапочках. Им же ещё добираться домой, многим — на общественном транспорте.

Но то раздевалка, в само́м бассейне куда хуже. Странно находиться тут в шерстяной толстовке… Однако мне нужно сделать репортаж и пару фотографий. С первым легко: достаточно комментария организаторов. Правда, где их найти? Взгляд останавливается на тётеньке, которая мучится с акустикой. Говорю:

— Здравствуйте! Я из пресс-службы. Меня зовут Саша. Можно с вами пообщаться?

— Чего?

— Я из университетской газеты, статью пишу.

— Из какой ещё газеты? Девушка, я занята.

— Хорошо, я так и передам ректору.

— Ректору? Что вы говорите про ректора? Я вам дам сценарий, а вы его перепишете.

— Хорошо, я его сфотографирую. Вы не против?

— Нет, только быстрее.

И так всегда в нашей жизни. Подходишь к людям с открытой душой, а они к тебе задом. Как ни расстилайся, бесполезно. И человек ожесточается. Перестаёт доверять окружающим. Становится злым. Теряет друзей. А в душе он добрый. Просто знают об этом немногие. Нет, всё-таки «среда заедает».

Журналисты это чувствуют с особой силой. Общаться с ними желающих мало. Я понимаю, когда людям есть что скрывать. Или когда у СМИ репутация неоднозначная. Но зачем игнорировать собственную пресс-службу? Её сотрудники делают торты из грязи. И согласуют с источником каждую запятую несколько раз.

Мне и самой приходилось избегать вопросов журналистов. Но на работе я по другую сторону баррикады. Значит, должна выводить людей на беседу. Иногда — мольбой. Бывает — напористостью (результат — «сейчас отвечу, только отстаньте»). И ещё один способ — «включить начальника». Какой из них применять, зависит от ситуации. Сегодня пригодился третий. Он крайний, безотказный. Но то, что админресурс может всё, — факт.

Фотографирую сценарий. На сегодня хватит. Придумывать уже нечего: на снимках есть вся информация. Главное — имена и фамилии, которые выверять особенно мучительно. Люди обижаются, когда их фамилии коверкают. Но кто же виноват, что русский язык такой богатый? — Привет! — улыбается мне какой-то парень.

Что-то знакомое в физиономии…

— Здравствуйте?

— Саш, ты не узнала, что ли? Я же Коля! Помнишь, мы с тобой в трамвае вместе ехали?

Простите, нет, я там каждый день езжу и вечно знакомлюсь.

— Конечно!

— Как дела?

— Хорошо.

— О, крутой у тебя фотоаппарат!

— Рабочий.

— А где ты работаешь?

— Устраиваюсь в наш вуз. Журналистом буду.

— Типа в газету, что ль?

— Типа да.

— В натуре круто.

— Ага, капец, ваще. — Мой внутренний филолог заливался диким смехом и не переставал язвить.

— А ты клёвая.

— Спасибо.

— Прям зачётно выглядишь.

— Благодарю.

— Давай сходим куда?

— В библиотеку пошли. Гы-гы.

— Чё?

— Коля, я работаю. — На этих словах ретируюсь в другой угол бассейна.

Соревнования между тем продолжались. Раздетые пловцы начали разминку. Им готовили полотенца и одежду. Два мальчика весело переговаривались.

— Клёвая водичка, — сказал один.

— Опробуем, — констатировал другой.

Наконец все подошли к линии старта. Раздался звук сирены, и десять полуголых тел оторвались в прыжке. Один студент маленького роста замешкался. Не видать ему приза! Мне же удалось заснять старт — красиво. Ещё пара фото… На одно попал Коля. Уже забыл про меня. В телефон смотрит.

— Давай быстрее! Опаздываем! — раздалось откуда-то справа. В разгар соревнований приехали телевизионщики и загородили обзор.

Пора уходить. Ксюша скажет, что нужны итоги. А какая разница, выиграют те или другие? Сценарий есть, результаты пусть объявляют организаторы. Мне для новостной заметки хватит.

Гордо продефилировав мимо Коли, захожу в раздевалку. Ненадёжна всё-таки мужская симпатия в двадцать первом. Заматываю шарф, надеваю куртку. Вдруг чувствую: кто-то сзади смотрит. Поворачиваюсь — Коля. Видно, невнимание было показным. Так любят сейчас делать. — Привет!

— Привет! Мы виделись уже. — Обычно я стараюсь всем широко улыбаться, но, когда терпение лопается, напоминаю злую фурию.

— Саш!

— Откуда ты знаешь, как меня зовут?

— Лёша сказал.

— Какой ещё Лёша?

— Неважно.

Выяснять, что ещё за Лёша, я не стала. В сё-таки наш вуз иногда напоминает хутор. Ничего не скроешь.

— Ты почему ушла от меня?

— Я с тобой и не была.

— Ну, разговаривать не хочешь.

— Я работаю.

— Сейчас уже нет.

— В смысле?

— Ты же домой собираешься.

— Мне там статью писать. И вообще, меня парень ждёт.

— Лёша сказал, у тебя никого нет.

Что же это за колхоз такой? Ни дунуть, ни плюнуть.

— И что?

— Давай я провожу.

— Нет.

Подходит ко мне.

Тут я запаниковала. Вокруг ни души. Все в бассейне, раздевалка пустая. И вряд ли кто-то ещё сюда зайдёт. Спортсмены ещё долго плавать будут…

Коля между тем подвигается ещё ближе. Инстинктивно делаю шаг назад и вспоминаю недавнюю сцену на улице. Иду, значит, поздно ночью от метро домой. Навстречу мне какой-то странный тип. Улыбается. Косится на мою сумку. Благо пересмотрела кучу детективов, уже выработала линию поведения. Останавливаюсь боком у тропинки и делаю вид, будто по телефону разговариваю. «Мам, иду домой», и всё такое. Говорят, что это отпугивает бандитов, так как жертву ожидают, а значит, начнут искать. У меня в этом случае ещё один интерес — не подпустить со спины. Обычно срабатывает, но тип оказался каким-то наглым. Подошёл ближе. Я улыбаюсь и грозно качаю головой. Он поворачивается всем телом и говорит: «Девушка, я вас не трону! Я адвокат!» Разговорились — действительно адвокат. И всё моё поведение просчитал. Хороший парень оказался. Жаль, кольцо на пальце имеется.

В ночное время на улице люди часто ощущают животный страх. Просыпается инстинкт самосохранения. А потом думают, что всё хорошо закончилось… И сегодня мой инстинкт, увидев Колю, сработал. Хотя с чего бы это вдруг? Мы в высшем учебном заведении, а не в подворотне. Это мысли, как обычно, прыгают. Но поток сознания невоспроизводим, хотя Джойс очень старался… Стоп, хватит. Гордо толкаю собеседника рукой и направляюсь к выходу.

Возвращаюсь в редакцию. Где мне сообщают, что товарищи из профкома нечаянно стёрли все фото из памяти телефона. Удаляли одно, а снесли всё. Это трагедия. Статья не выйдет. Что делать? Звоню Ксюше.

— Привет.

— Саш, давай быстрее, — отвечает.

— Зайди, у нас катастрофа, — говорю. — Мы без фото.

— Опять? Ты не переживай, они всегда их стирают. То возьмут новых студентов, которые зеркалку никогда не видели. То сами что-то перепутают, как будто руки дрожат. Я тоже снимала. Нам достаточно.

Отлегло…

— Спасибо тебе.

— Да не за что. Учись сама фотографировать. И статью готовь к утру.

Ох, закончилось, думаю. Правда, ещё сочинять материал всю ночь.

Впрочем, всё ещё только начиналось.

Впереди была интереснейшая жизнь. Необычная работа. Победы и разочарования. Смех и плач. Друзья и предатели.

Новый университетский мир распахнул свои двери.

2

Встреча с журналистами

Я ещё ждала трудоустройства из-за бумажной волокиты. Однако работу это не отменяло.

Задание выдалось преинтересным: наш ректор пригласил кучу журналистов. То есть фактически моих коллег. Что с ними делать, было не совсем понятно. Миша сообщил: в Круглом зале назначили встречу.

— Напиши хоть что-нибудь, — говорит.

— «Что-нибудь» — это про то, какие они все продажные?

— Да ну тебя на фиг… Опять ты со своей правдой.

— А разве не так?

— Получается, и тебя можно купить.

— Нет, милый. Я из пресс-службы. — Мысленно хихикаю, вспоминаю заезженную шутку про вторую древнейшую.

— Всё одно и то же.

— Не-а. Это разница, как… Ну типа… Как между тобой и молодёжным отделом.

С ним у профкома действительно были вечные нелады. Люди не могли поделить зоны ответственности и финансирование.

— Ты загнула. Они же ни хрена не делают.

— Про тебя они то же самое скажут.

— Спасибо, удружила.

— А нечего меня поднимать с утра. Я, между прочим, ещё не работаю официально. И по утрам спать люблю.

— Это, по-твоему, я спать не хочу?

— Кто тебя знает. Ты у нас активист.

— Угу. Зарплату бы подняли, тогда и активизируюсь.

Миша красив. Даже невыспавшийся. Среднего роста, с правильными чертами лица и тёмными волосами, он напоминает мне героя античных трагедий. Импонируют его вежливость и доброта. С некоторыми людьми как-то стыдно обниматься при встрече — с ним не хочется расставаться. А руки так и тянутся поправить волосы. Психологи говорят, что это признак скрытой симпатии.

На мероприятие я чудом не опоздала. Опять. Надоело! Выросшие в девяностые, кажется, не в состоянии приходить вовремя. Как и не могут работать по восемь часов в день. Да-да, это я про своё поколение. С кем ни поговорю, все одного мнения: лучше быстрее, зато продуктивнее. А восьмичасовой рабочий день — атавизм.

В общем, я залетаю в холл, раздеваюсь на бегу. Отважно разматываю шарф, смотрю: стоит замдекана филфака, встречает гостей. Ага, точно, это же филологи всех приглашали. Хотя, по мне, так филология с журналистикой имеет мало общего. Ну не могут люди со знанием греческого и латыни вытаскивать из людей комментарии, отмахиваться от угроз и доставать всех по двадцать четыре часа в сутки: характер не тот.

В Круглом зале холодно. Брр, и зачем только я надела этот пиджак?

— Привет! — кивает заспанный Миша.

Нет, не зря, пиджак красивый.

Народу уже немало. Все чинные, благородные, на столе — таблички. Знакомых я не обнаруживаю. Протискиваюсь в дальний угол, вынимаю ручку, блокнот, диктофон. Опять некуда поставить сумку и пакет. С трудом пристраиваю их на полу. Пакет, купленный в ларьке у метро, резко выделяется среди всей обстановки. Так выглядит рабочий в униформе, оказавшийся на светском балу.

Журналисты тем временем переговариваются, обсуждают новости. Как только заходит руководство университета, все стихают. Старт дан. Мои глаза медленно закрываются…

Встреча ничем особым не ознаменовалась. Сначала выступал ректор, а дальше по нисходящей: проректор, декан, завкафедрой… О чём говорили, зачем встречались, я так и не поняла. Сказали, что университет активно сотрудничает с журналистами, и поблагодарили их за такую возможность. Попрощались и разошлись. На пути к выходу гостей завели в современную лабораторию. Вероятно, чтобы они про неё сочинили материал.

Всё собрание напомнило мне конференцию учёных. Приехать за тысячу километров, выступить с докладом, сходить на кофе-брейк и затем обратно в поезд — в этом вся суть. Я участвовала в десятках таких конференций, в том числе международных. Один хороший знакомый справедливо называл подобные мероприятия научным туризмом. Для журналистов, видимо, устроили пресс-туризм.

Упустить полезные знакомства в этот день было бы глупо, тем более смелостью природа меня не обделила. Быстро достав телефон, я обменялась контактами с пятью известными редакторами и к одному напросилась на собеседование. Какая разница, где работать? В региональной газете точно веселее. А зарплаты на стартовых позициях мало отличаются.

На выходе из лаборатории меня догнал Миша.

— Ты что, увольняешься?

— Я здесь как бы и не работаю ещё.

— Ну а всё же?

— Попробую в другое место.

— Зачем?

— Хочу развиваться дальше.

— А чем у нас не нравится?

— Это что, допрос? Я предпочитаю задавать вопросы сама.

— Ладно, мне просто интересно, — теребит Миша пуговицу на рубашке.

— Да спрашивай, чего уж там.

— Проехали. Ты сейчас куда?

— На работу, мне материал готовить надо.

— Вечер уже, тебе заняться нечем?

— Представь себе. Это только ты у нас по вечерам по ресторанам шатаешься, — отвечаю. И думаю: вдруг пригласит? — Я завтра пойду с друзьями гулять. Ладно, мне пора.

Я разворачиваюсь и иду в другую сторону. Миша неожиданно хватает за локоть:

— Ты это… Оставайся работать у нас.

— Посмотрим!

Возвращаюсь в свой кабинет. Вдохновение напрочь отсутствует. Подхожу к окнам, которые выходят на стоянку, и с тоской разглядываю опустевшую территорию. У одного из автомобилей стоит Миша и смотрит куда-то вверх. Что у него на уме? Впрочем, надо заканчивать материал.

* * *

На следующее утро я просыпаюсь в шесть. Пора на собеседование. Меня ждут в редакции известной газеты «Вечерние новости». Нахожу самые приличные джинсы, кое-как укладываю макияж и беру такси: холодно.

Редакция находится в центре города и занимает весь первый этаж офисного здания, то есть около десяти больших чистых комнат. Вроде неплохо, однако после университета масштабы кажутся так себе.

Открываю дверь.

— Девушка, вы к кому? — спрашивает секретарь.

— К редактору на собеседование.

И тотчас же все, кто находится рядом, буквально сканируют меня глазами. Ненавижу такое внимание! Хотя людей, наверно, можно понять: они боятся, как бы их не подсидели. — Подождите, я доложу о вас.

Через пять минут слышу: «Проходите». Вздохнув, отправляюсь. Немного потрясывает. Руки и нос холодеют, давление, кажется, скачет. Утром пила валерьянку, но что-то не помогает.

— Здравствуйте, — открываю дверь.

— Доброе утро, — откликается редактор. — Присаживайтесь. Расскажите о себе.

— Ну, меня… зовут Александра, — собираюсь с мыслями. — Я окончила филфак и полгода работала корреспондентом отдела экономики журнала «Бизнес».

— А в университете вы трудоустроены?

— Пока как внештатный журналист. Я готовлю информационные материалы и аналитику, пишу в разных жанрах, могу фотографировать, вести соцсети…

— Это уже связи с общественностью. Нас интересует скорее журналистика в её классическом понимании. У вас резюме с собой?

— Да, конечно.

— Оставьте, пожалуйста, его мне. И отправьте на эту почту свои лучшие тексты, — протягивает редактор бумажку с электронным адресом.

— Хорошо, а скажите, пожалуйста, какая вакансия у вас имеется?

— У нас? Ничего нет.

— Мм… — пребываю я в лёгком удивлении.

— Но мы практикуем создание кадрового резерва. Как только нужная позиция освободится, вам дадут знать. Сразу хотим предупредить, что на всех творческих должностях у нас минимальный оклад, остальное — гонорары. — Извините, а какая примерно вилка?^[1]

— Порядка десяти-пятнадцати тысяч в месяц.

Весь мой энтузиазм улетучивается. Гонораров дождаться трудно, особенно в январе и мае с их бесконечными праздниками. А отпуск? А больничные? Какой ещё кадровый резерв? Это же негосударственное учреждение! — Александра, вы сейчас пришлите мне тексты. В ответ мы отправим вам тестовое задание. Понимаете, у нас серьёзная организация, конкурс большой. Вы английский хорошо знаете?

— Да, читаю профессионально.

— Насколько высокие у вас скиллы^[2] по отдельным блокам?

Стоп, я, кажется, попала туда, где любят англицизмы и гонятся за всем западным.

— Общий уровень B2^[3], ридинг на уровне нэйтив^[4], райтинг, листенинг и спикинг чуть похуже^[5].

Редактор вроде доволен терминологией.

— Вы не переживайте насчёт оплаты труда. За выполнение KPI^[6] предусмотрены бонусы. Но для этого ваши скиллы должны быть высокими. Хотя вы, по-моему, стараетесь. SEO^[7] и копирайтинг знаете?

Сколько же можно, давайте поговорим на русском языке! Только что связи с общественностью ему были не нужны, а интернет-маркетинг понадобился! И зачем ему в региональной газете столько всего? Улыбнувшись, отвечаю:

— Конечно!

— Тогда договорились. В ответ на ваше письмо я отправлю вам небольшое задание. Надо будет подготовить всего три заметки.

Медленно падаю со стула…

— А на какую тему?

— В письме всё объясню. Если будут вопросы, позвоните. По результатам тестового задания мы определим вас в резерв.

— Хорошо.

— Возможно, проведём групповое собеседование, у нас много кандидатов. Но не переживайте, у вас хорошие задатки. И одна вакансия, думаю, скоро появится. У нас они бывают.

— А какие условия работы?

— Как и везде, с девяти до шести, обед с часу до двух. Пару раз в неделю мы устраиваем дежурство. Иногда оно приходится на выходные. Бывает ненормированный рабочий день, как у всех журналистов. И анкету заполните у секретаря, пожалуйста. Мы вам обязательно перезвоним. У вас вопросы есть?

— Нет, — отвечаю. А сама думаю: «Вопрос у меня только один: зачем это всё? Понятно, откуда у вас вакансии появляются. Люди не выдерживают».

Выхожу из кабинета. Секретарь даёт анкету на трёх листах:

— Девушка, вот ручка, вот бумага, пишите. И скан паспорта вашего можно сделать?

— Зачем? — Мои глаза округляются ещё больше.

— Ну как же! Наша служба безопасности вас проверит.

— Извините, я всё-таки откажусь.

Медленно двигаюсь к выходу, пока такая возможность ещё имеется. Университет, оказывается, не самое плохое место. Тем более там меня ждёт Миша. Наверное.

— А, это ваше право.

* * *

После собеседования отправляюсь в родные края.

Открываю дверь и из потока людей сразу выделяю Мишу. Общается с тремя симпатичными девушками. По-моему, руки опять холодеют. Почему он вечно оказывается рядом? Наверно, я просто слишком акцентирую внимание. Кажется, заметил… На прощание обнимает и целует каждую из студенток. А вот это было совсем необязательно.

Явно довольный, он подходит ко мне, какую-то секунду находится в замешательстве:

— Привет.

— Здравствуй.

Привычка обнимать всех знакомых явно делает счастливее, когда эта знакомая — ты.

— Ну что, как собеседование?

— Откуда ты знаешь, что я там была?

— Слышал разговор вчера.

— Ты что, подслушивал?

— Не, я случайно, — краснеет.

— Случайно подслушивал?

— Опять ты злая. Как с тобой разговаривать?

— Да нормальная я. Собеседование — отдельная история. Пойдём расскажу.

— Может, ко мне в профком? Там сейчас никого, у всех пары.

— А ты прогуливаешь, — смеюсь.

— Я уже давно магистрант, учусь по вечерам.

— Ладно, иди уже.

Профком находится в конце третьего этажа. Уединённый кабинет, кожаные диванчики. Присаживаюсь.

— Рассказывай. — Миша устраивается рядом. — Может, тебе кофе сделать?

— Не откажусь, замёрзла.

Монолог длится треть часа. Периодически прерывается Мишиным хохотом.

— Саш, ты даёшь! Я же говорил тебе не ходить.

— Ну и что? Опыт как-никак, — устало откидываюсь на спинку. — Скажи, почему мне так не везёт, а? Я журналист, но максимум, что мне предлагают, — пятнадцать тысяч. Я окончила аспирантуру, а на кафедре трудоустроиться не могу: мест нет. Кругом один обман.

— Да ладно тебе, — двигается он ближе. И обнимает за плечи. — Мы тут тоже по-своему с ума сходим. Всё будет так, как надо!

«Даже если всё будет наоборот», — вспоминаю я цитату из любимого сериала «Ментовские вой ны» и смотрю ему в глаза. Хоть бы этот миг не кончался! Мишка прижимает меня ещё сильнее, и я сижу, практически уткнувшись в плечо…

Неожиданный стук в дверь выводит нас из оцепенения. — Здравствуйте, Михаил Викторович, можно заявление на материальную помощь оставить? — вбегает студентка. — Ой, извините…

— Не-не, всё в порядке, проходите, — натужно улыбается Миша и встаёт.

Раздаётся звонок на перемену. Покоя теперь не будет. — Я пойду? — поднимаю взгляд.

— Куда? Уже?

— Мне уже пора работать. Я тебя отвлекла?

— Ты что! Я тебе перезвоню, как освобожусь.

— Говоришь, как на собеседовании, — хохочу в ответ. Минутная слабость в прошлом. — Звони, конечно. Хотя у меня работы море. Пока.

Выхожу в коридор. Нескончаемая толпа студентов, у всех дела. Какое это счастье — студенческие годы! Как хорошо учиться и не думать ни о чём! Впереди у них взрослая жизнь, поиск работы, собеседования… Я сегодня была на одном… Что за мода у людей: «Мы вам перезвоним»? Вроде и не отказ, и не согласие. На собеседованиях мне так говорили и раньше, но обратной связи не было. Если в человеке заинтересованы, то обычно сразу дают об этом знать. А Миша… Туда же: «Я перезвоню». Мы оба знаем, что этого не случится.

Может, люди так пытаются казаться вежливыми? Но горькая правда всё-таки лучше сладкой лжи, народная мудрость лукавить не будет. К чему мы придём с такими двой ными стандартами? Рекрутёры… Сколько можно гонять безработных измученных людей по собеседованиям? Проезд — это деньги, собеседование — нервы, время… Такое впечатление, что нужен процесс ради процесса, что сотрудники кадровых отделов сами таким образом выполняют какие-то свои никому не ведомые KPI. Что происходит? И как найти работу без опыта? Мне немного повезло, а одногруппники так и не стали ни журналистами, ни пиарщиками: филологов туда не берут. А ведь хотели работать почти все, но теперь… Нет, не может человек со знанием латыни и старославянского махать флажком и кричать: «Свободная касса!» В школу, преподавать, говорите? Найдите любую вакансию, позвоните и спросите про зарплату. Дальнейших вопросов, я уверена, не последует.

Что дальше? Ответа нет. Я знаю только, что это собеседование вряд ли оправдало бы ожидания будущих выпускников. Помню, как года два назад читала эссе студентов гуманитарных факультетов о трудоустройстве. Наша кафедра тогда организовала конкурс письменных работ, обещая лучшим авторам стажировку в газете. Меня, аспирантку, включили в состав жюри. Я оценивала грамматику, орфографию, пунктуацию — в общем, соблюдение норм русского языка. Одно сочинение, написанное кем-то из филологов, храню до сих пор. Автор, кстати, стал победителем.

Проблема блата и связей в современном мире труда

Те процессы, которые происходят сегодня в области трудоустройства молодёжи, напрямую связаны с явлениями, случившимися в девяностые. В настоящее время, как и раньше, связи играют огромную роль, порой даже бо́льшую, чем образование. Мне доводилось слышать мнения людей, утверждавших, что им не слишком важны оценки в зачётке или специальность, на которой они будут учиться, — гораздо большее значение имеют знакомства, позволяющие найти хорошее рабочее место. Эти студенты дорожили своими связями и нередко напоминали о них, доказывая, что бессмысленно проводить время за учебниками, когда есть влиятельный дядя, готовый сделать племянника своим заместителем. Такой же позиции придерживались не только учащиеся, но и их родители, пытавшиеся всеми силами помочь своему ребёнку.

Почему люди мыслят именно так, почему они ставят блат и связи на первое место? Попытаемся разобраться в этом подробнее. Для начала следует обратиться к истории слова «блат», которое появилось в советские времена, когда в стране был дефицит и когда многие товары доставали через знакомых, то есть по блату. Впоследствии лексема «блатной» стала означать возможность приобрести необходимые вещи с помощью связей и оказалась своеобразной характеристикой человека, который, будучи модно одетым, выделялся из толпы и привлекал всеобщее внимание. Затем слово «блатной» постепенно утратилось и заменилось определением «крутой». Современной молодёжи выражение «блат» режет слух и напоминает о советских временах, однако, поскольку это слово ещё не совсем исчезло из нашего языка, мы обязаны помнить его. В целом же «блат» и «связи» — это синонимы.

Мне кажется, те, кто думает о блате, просто пытаются оправдать свои провалы в учёбе, не хотят самостоятельно преодолевать все жизненные трудности и стремятся быстро занять место под солнцем. Задавшись своей целью, они могут прибегнуть к любым методам, не скупятся на взятки и лесть. Это, конечно, приносит свои плоды. Но всегда ли? Во-первых, человек, который устроился на работу при помощи связей, не совсем отчётливо понимает, какой труд его ждёт, и думает, что влиятельный родственник быстро исправит ситуацию. Хорошо, если родственник — это папа или дядя, работающий в этой же организации и всегда готовый помочь. А если нет? В этом случае молодой сотрудник сталкивается с целым рядом препятствий, которые не всегда легко преодолеть. Если у человека нет упорства или желания, если он не имеет силы воли, то не исключено, что его работа на новом престижном месте окажется недолгой.

Что касается взрослых, то они, на мой взгляд, тоже серьёзно относятся к связям и блату. Люди, лишившиеся работы по определённым причинам, обычно уже имеют какие-то деловые контакты, которые и используют, пытаясь трудоустроиться. Молодёжи в этом плане несколько труднее, хотя, наверно, самая тяжёлая доля достаётся не выпускникам вузов, а тем соискателям, чей возраст близок к пенсионному. Пытаясь найти постоянную работу, они часто сталкиваются с отказами, и тут огромное значение приобретают связи, которые, однако, не всегда помогают.

Впрочем, не всё так печально. В двадцать первом веке благодаря развитию техники резко увеличилась скорость обмена информацией. Людям больше не нужно искать объявления на остановках, им достаточно зайти в интернет, где имеется масса предложений от работодателей, готовых взять на работу умных и способных выпускников высших учебных заведений. Эти работодатели не всегда учитывают связи, их интересует скорее уровень образованности и грамотности соискателя, выявляющийся на собеседовании, когда в процессе личной беседы оценивают будущего сотрудника, который вполне может заинтересовать рекрутёра, если имеет определённый набор знаний и умений. Из этого следует, что любой способный выпускник, изучив нужные сайты, может найти себе профессию по душе. Это на самом деле так. Я знаю массу примеров, когда мои знакомые отправляли свои резюме и через некоторое время успешно трудоустраивались, не обладая при этом связями. Чтобы перечислить их всех, понадобится масса времени, поэтому упомяну лишь о девушке, которая, работая в трёх местах, по разным причинам уволилась и осталась без дела. Чтобы не сидеть дома, она откликнулась на понравившиеся вакансии и уже через несколько дней поехала на собеседование. Эта девушка, кстати, имела неплохие связи, однако предпочитала искать работу сама. Данный факт, на мой взгляд, является очень показательным.

В заключение хочется отметить, что проблема блата и связей в современном мире труда, несомненно, существует. Она актуальна среди выпускников, которые только начинают свою трудовую деятельность и пытаются найти работу по душе. Одни пользуются имеющимися знакомствами, другие сами пробивают дорогу в жизнь. Так или иначе, у каждого из них свой путь, и главное — выбрать правильный. Взрослые тоже серьёзно относятся к связям и в случае чего пытаются ими воспользоваться, хотя, конечно, все соискатели имеют отличную возможность найти работу в интернете.

Написано весьма сносно. Особенно если учесть, что автор пока только студент. Смущает лишь категоричность высказываний. Впрочем, это объясняется попыткой учесть жанровый канон: требовалось сочинение-рассуждение.

С главной мыслью я согласна: связи решают всё. Мнение автора по частным вопросам более спорное. Хороших вакансий в интернете практически нет. Уровень образованности может стать минусом, если нужен исполнитель, а не руководитель. А то, как трудится чей-то ставленник, особенно если он, например, родственник директора, мало кого волнует. Работать за него будут те, кто устроится по объявлению.

Как жестоко действительность рушит юношеские мечты!

3

День влюбленных

Наступило четырнадцатое февраля — День влюблённых. Праздник этот никак не связан с христианской традицией, однако нашёл широкое признание у постсоветской молодёжи.

В школе, помню, в этот день всегда работала почта. Мы отправляли валентинки — записки с признаниями в любви. Посреди уроков заходил импровизированный почтальон и объявлял фамилии тех, кому послание. Какое счастье было услышать свою!.. Валентинки часто присылали анонимно, ещё чаще отправителями были близкие подруги, но радости это не умаляло. А у самой популярной девочки в классе Наташи к концу праздника на столе лежала настоящая гора из валентинок — можно было открывать свой магазин.

Профком решил организовать нечто подобное. Захожу утром на работу (да, меня трудоустроили уже наконец): шарики, музыка — всё как обычно, в общем. Предупредить заранее было, конечно, нельзя.

Отправляюсь к проректору, который является моим непосредственным руководителем. Алексей Степанович — хороший человек, вежливый и мягкий. Известный учёный. Годы в интеллигентской среде наложили отпечаток на его внешность. Толстые очки гармонируют с ровными усами и едва заметной сединой. Общаться с таким начальником всегда приятно. Есть, правда, одно большое «но»: он проректор по образовательным вопросам. И вся наша пресс-служба для него, видимо, лишняя головная боль. Он бы, скорее всего, и отказался, но не может. Нового проректора брать не хотят. Экономия, оптимизация, модернизация и всё такое. Так что теперь доктор технических наук осваивает сториз, слушает мои рассказы про флуд, лайки, хайп, директ, фолловеров. Старается, по крайней мере. Впрочем, сейчас многим нелегко. Вот моя тётя в банке вообще изучала мерчандайзинг. А ведь ей тогда было за пятьдесят. Пригодилось: в кризис её сократили. Теперь расставляет коробки в продуктовом магазине. Строго по законам мерчандайзинга.

В общем, захожу. Встречает секретарь, уставшая дама лет пятидесяти.

— Проходите, — говорит.

Я гордо открываю следующую дверь:

— Здравствуйте, можно?

— Доброе утро, Саша. Что-то случилось?

— Это… — пытаюсь разлепить заспанные глаза, — праздник, День влюблённых внизу организовали. Мне готовить материал?

— Умница, конечно.

— Как обычно, новость?

— Тебе виднее.

— Угу.

— Что-то ещё?

— Нет, я пойду?

— Хорошего дня!

Спускаюсь в холл. Ищу глазами Мишу: надо знать, что они затеяли. Нет, он куда-то ушёл. А окружающая атмосфера тем временем расслабляет: такое я вижу впервые, потому что, будучи филологом, училась в корпусе на отшибе и развлекательные мероприятия, организуемые в учебное время, были для меня недоступны. Наши активисты организовали импровизированный загс. Посредине холла — стол. Рядом — шарики. Громкая музыка. За столом грустно дремлет Оксана из профкома: ей регистрировать «браки». Сегодня все студенты могут в игровой форме узаконить свои отношения и получить свидетельство.

— Скоро начинаете? — спрашиваю её.

— После одиннадцати.

— Ещё два часа, что ли? А почему вы здесь уже? Холодно, — жалею я Оксану, которая сидит напротив входной двери.

— Сказали быть тут весь день.

— Понятно. А начальство ваше где?

— Девушка, вам что надо?

— Я из пресс-службы.

— А-а-а…

— Ага, — поворачиваюсь я спиной. Злая она какая-то.

Два часа у меня ещё есть. Возвращаюсь в кабинет. Работать мне сегодня лень. На улице снег, и дико хочется спать. Правый глаз всё время норовит закрыться. Беру за веки и держу — помогает слабо. В общем-то, может, отдать всё студентам? Отправляю СМС Лене с кафедры журналистики — обещает прийти. С чувством исполненного долга возвращаюсь в свой кабинет.

— Привет, — разрушает моё спокойствие Денис, начальник отдела по реализации молодёжной политики.

Отдел этот, по сути, занимается тем же, что и профком. С которым постоянно конкурирует. Я же отношусь хорошо и к Мише, и к Денису. А лавировать между ними становится всё труднее.

— Давно не виделись, — отвечаю я и невольно любуюсь собеседником.

Денис — выпускник юрфака. Всегда честен с окружающими. К тому же имеет такой тип внешности, который располагает к себе и всегда нравится женщинам. Накачанный, с татуировками, ровными белыми зубами, одетый в строгий чёрный костюм, он сразу выделяется из толпы.

— Ты будешь писать про День влюблённых? — спрашивает.

— Конечно, — отвечаю.

Лицо собеседника становится мрачноватым.

— Скажешь, что мы тоже участвовали?

— Ты же знаешь, я всегда готова помочь. Но писать о том, чего не было…

— Да ладно, кто ж заметит?

— Все! Ты в курсе: у нас ректорат новости на сайте читает.

— Ну да… Извини.

— Да ничего.

— Саша, а ты уже брак зарегистрировала?

Неожиданный вопрос, однако.

— Да нет, с кем…

— А пойдём!

— С тобой?

— Я тебе что, не нравлюсь?

— Хах, я этого не говорила. Просто внезапно…

— Ну это же шутка, сделаем клёвое селфи! Или у тебя парень есть?

— Я так-то за. — Его предложение мне явно льстит. — Только почему я?

— А кто ещё?

— Вопросом на вопрос отвечаешь!

— Ты хорошо выглядишь сегодня.

Хоть кто-то комплимент сделал!

— Дай только я накрашусь. По утрам лень, — отвечаю. — Да не отворачивайся ты, тоже мне джентльмен!

Выходим в холл.

— Давай, как в загсе, — хохочет он и подставляет локоть.

Принимаю вызов. Гордо поднимаю голову. Мы направляемся к столу регистратора. Чувствую взгляды студенток, которых в холле уже значительно больше: до перемены минут десять. Ну а что: вы студентки, а я тут работаю. Вдруг замечаю Мишу в углу. Стоит насупившись. Я нервно дёргаю руку.

— Слушай… Я передумала.

— Опять?

— В смысле?

— Помнишь, мы тебя звали в караоке. Потом в «Мафию». Ты соглашаешься, а потом не идёшь. Продолжать? — Спасибо, не надо. Просто тут парень, который мне нравится.

— А-а-а, — хитро подмигивает. — За него замуж пойдёшь?

— Я не хочу потом с тобой разводиться, — убираю локоть.

— Если надумаешь — телефон знаешь, — хихикает.

Остаюсь наедине со своими мыслями. Звонок прерывает их. Большая перемена. Сейчас начнётся. Где же журналистка? Лена обещала прийти заранее. Набираю. «Я в пробке», — отвечает. Приплыли… Бегу в кабинет за фотоаппаратом и, перепрыгивая через одну ступеньку, обратно. Диктофон забыла… Ладно, обойдёмся. Всё равно не успею уже: я работаю в другом корпусе, и идти туда надо через улицу.

Начинаю судорожно фотографировать. Кадры стандартные. Студенты подходят к столу, улыбаются, расписываются в журнале. Регистратор объявляет их мужем и женой, выдаёт свидетельство.

— Поздравляю, любимая, — целует какой-то парень в щёку девушку.

После женитьбы супруги направляются в буфет. Правильно, какая свадьба без банкета?

Рядом возмущается другая студентка: её милый уже вступил в брак.

— Ты понимаешь, она меня сама притащила, — оправдывается собеседник в очках. — Если откажусь, у кого потом лабы списывать?

— Но мы же с тобой встречаемся! Спасибо, хороший праздник!

— Так давай поженимся.

— Нет уж, спасибо. — Девушка злобно скрещивает руки на груди.

Ага, стола разводов тут явно не хватает.

К регистратору приближается Миша. Рядом с ним Лера из профкома. Моё настроение тоже сразу исчезает. Они расписываются, получают свидетельство, улыбаются. Снимаю на камеру. Нет, этот кадр я выставлять точно не буду.

Сзади кто-то хлопает по плечу. Лена приехала.

— Давай быстрее, — говорю. — Торжественной части ещё не было. Ты диктофон взяла?

Кивает.

— А фотоаппарат?

— Ага.

Оставляю всё происходящее Лене и растерянно поднимаюсь на третий этаж. От музыки трещит голова. Весь день насмарку. Ходила, фотографировала, а материал теперь не мой. Сама, конечно, предложила ей. Но рассчитывала отдохнуть. Если уж работала, то хочется и подготовить текст. А тут ни отдыха, ни материала. И почему Лена опоздала? Да уж, хочешь что-то сделать хорошо — сделай это сам. Золотое правило.

Поднимаю взгляд: кажется, я пришла к Денису. Ноги сами привели.

— Эй, — заглядываю в кабинет.

— Не прошло и года, — хохочет.

В голове что-то щёлкает.

— Я передумала, — говорю. — Пойдём свадьбу играть.

— Ха-ха-ха, а что твой благоверный?

— Ушёл.

— Как скажешь, принцесса.

Спускаемся. Праздник в разгаре. Какие-то конкурсы, песни. Уже преподаватели начали жениться. Хорошо, что медовуху не додумались принести… Из-за угла выглядывает любопытный охранник. Может, вахтёршу в жёны позовёт?

— Эй, ты чего? — теребит Денис за плечо.

Я опять задумалась.

— Устала.

— Развлечёмся. — Он подаёт мне локоть.

Довольные, подходим к столу регистратора. Всё как обычно.

— Поздравляем молодых, — возникает откуда-то Миша.

— Спасибо, — скалюсь в ответ. — Пойдём, милый.

— Ох, и загуляем теперь, — обнимает за плечи Денис.

Мы уходим из коридора. Чувствую на себе тяжёлый взгляд сзади.

* * *

Отдохнуть в этот день мне не дали. Раз пять заходил Денис. Потом я инструктировала Лену. Выбирала фотографии для сайта. И снова отвечала на звонки. Люди явно путают нас со справочной. Меня просили назвать телефон приёмной комиссии, интересовались, где забрать диплом, как найти Анну Григорьевну… Всё, завтра удалю номер с главной на сайте, оставлю только почту.

Наконец Лена прислала текст. В первом абзаце значилось: «Открыл мероприятие доктор истерических наук Геннадий Марков». Работы у меня явно прибавилось. Придётся всё редактировать.

Стемнело. Небо покрылось звёздами. Они всегда располагают к мечтам. Вспоминаю сегодняшние «браки». Обидно… Глаза опять закрываются. Кажется, я засыпаю…

— Можно фотки скачать? — резко будит меня чей-то голос.

Миша. Сплю, что ли? Нет.

— Фотки? Свадьбу захотел распечатать?

— В ообще-то в соцсети кинуть надо.

— А-а-а…

— И давно ты с Денисом встречаешься?

— Я с ним не встречаюсь.

— А выглядело очень мило.

— Ты смотрелся не хуже.

— Мы с ней каждый год так женимся. Она главный организатор праздника.

— Пожалуйста, — дуюсь.

— Саш, у тебя ресница упала.

— Где?

— Подожди, я уберу, — протягивает руку к моему лицу.

Осторожно, тыльной стороной ладони смахивает что-то со щеки. Меня бьёт током; лёгкие мурашки волнами пробегают по спине. Загипнотизированно смотрю в глаза.

— Вот. Держи. Две ресницы.

Да что ж сегодня за день-то такой!

4

Открытие коворкинг-центра

У нас отремонтировали буфет. Назвали его коворкинг-центром. Я долго хохотала.

Да, заимствования из английского — везде. Коворкинг-центр. Мерчандайзинг. Клининговая компания. Тимбилдинг. Хайп. Филологический слух это режет. Но именно филолог и понимает, откуда такие слова берутся. Всё просто: они воспринимаются людьми как более престижные. Уборщица — как-то некрасиво. Это вызывает осуждение. А иногда и насмешку. Куда лучше «сотрудник клининговой службы». Звучит не хуже, чем «менеджер отдела по связям с общественностью».

Да, англицизмы уже стали отличительным признаком русского языка двадцать первого века. Язык в той или иной степени отражает общественные изменения. Из этого отчасти следует, что по лексике можно определить эпоху, в которой вырос человек. Допустим, в наследство от двадцатых годов двадцатого века нам досталась гора сокращений, которые активно использовались в СССР. Аббревиация и усечённое словообразование процветали. Поколению же, родившемуся после развала Союза, термины «главбух» и «кухработник» всё-таки режут слух. Далее, «блат» — это явно из восьмидесятых: сказались застой, дефицит и так далее. «Приватизация» — уже девяностые. Ну а «хайп», «фолловер», «скиллы» — молодёжный жаргон десятых годов нашего века. И таких примеров тысячи.

Что будет дальше с этими заимствованиями? Трудно сказать конкретно. По общему правилу они или уходят в небытие, или вытесняют исконные слова, или меняют значение. Абсолютных синонимов язык не терпит — это один из законов лингвистики. Я думаю, нужно рассматривать каждый случай в отдельности. «Коворкинг» и «мерчандайзинг», например, ещё имеют особенную семантику и могут остаться в языке. Если, конечно, не смешивать коворкинг с буфетом. Ведь изначально коворкингом называли место для деловых встреч. А вот будущее слов «тимбилдинг» и «клининг» представляется мне туманным. В любом случае узнаем мы это через несколько десятков лет, не раньше. Хронология языковых трансформаций слишком растянута во времени и может измеряться столетиями.

Итак, к открытию коворкинг-центра (то есть по-человечески — буфета) мне поручили сделать новость.

Прихожу с утра. Миша, Денис — ага, все в сборе. Ждут ректора. Проректор по административно-хозяйственной деятельности Иван Матвеевич заметно нервничает. Проходящие мимо студенты останавливаются. Им интересно, что будет дальше. Где-то в углу тихо стоят рабочие.

Дальше было всё по плану.

Пришёл ректор.

Сказал, какие все молодцы.

Аплодисменты.

Открыли дверь.

Перерезали ленточку.

Все свободны.

— Ты напишешь? — спрашивает Миша.

Задумчиво киваю. Мне ещё фотографировать всё изнутри. Ремонт там неплохой. Сделали всё в духе минимализма. Поставили колоритную мебель из «ИКЕИ». Купили неоновые лампы. Взяли буфетчицу, раньше продававшую чай в другом корпусе. Я её знаю.

— Привет, — говорю. — Теперь на новом месте?

— Угу. Как твои дела?

— Видишь, работаю.

— Булочку?

— Извини, я не ем сладкое.

Вся еда лежит в открытом доступе на тарелках. Один раз я видела, как в другой столовой летом ползали мухи. Сейчас, конечно, зима, но всё равно противно. Моя собеседница теряет всякий интерес:

— Как хочешь.

Начинаю снимать. Студенты уже пришли. Делают селфи, пьют кофе. Увидев профессиональный фотоаппарат, закрываются руками.

— Улыбнитесь, пожалуйста, — говорю.

— А нечего меня фоткать, — заявляет какой-то прыщавый мальчик в очках.

— Так уйдите. Я из пресс-службы, мне нужно сделать несколько кадров.

— Сами и уйдите.

Опять грубость.

Еле-еле ловлю нормальный сюжет.

Любителей селфи тем временем явно прибавилось. Кажется, у меня есть идея. Надо запустить конкурс. Сделай фото — получи магнитик. Заодно подписчиков в корпоративном аккаунте станет больше.

А пока хорошо бы отдохнуть. И домой. Тяжело опускаюсь на диван и закрываю глаза. Мне опять хочется спать.

Да, время в столовой летит незаметно. Место потребления еды, как бы оно ни называлось: буфет, столовая или даже коворкинг-центр, — всегда особенное. Тут можно писать конспекты, обсуждать новости, листать соцсети, знакомиться.

Качеством столовой измеряется всё учреждение. От школы у меня вообще осталось только два приятных воспоминания: буфет и спортзал. В университете было лучше, но обедать на коротких переменах я не успевала. «Саш, прожуйте, тогда и отвечайте», — заявлял, весело подмигивая, лектор по культурологии. «Мне очень тяжело ставить вам автомат. На задних партах вы часто жевали сосиску в тесте», — говорила тётенька по истории.

* * *

Конкурс удался.

Я получила три нормальных селфи.

На четвёртом вместе с буфетом запечатлели грязный коридор привокзального типа.

Ещё один кадр был от пожилой сотрудницы. «Хочу участвовать. Да, и мы, взрослые, туда же», — написала пятидесятилетняя тётенька. Яркий макияж на её лице сливался в одно красно-синее пятно.

Апогеем стал снимок засохшей булки, из которой торчал заметный огрызок пупырчатой кожуры. Изобретательностью автор явно не был обделён. «Всегда нравилось участвовать в конкурсах с фотками. Но в этот раз я хочу воспользоваться моментом и пожаловаться. В этом году в универе буфеты и столовые преобразовали до лухари^[8] уровня. Круто. Но, видимо, этот ремонт сказался на качестве еды. Жаль! Верните самые вкусные на свете курники без перьев и кожуры! Профсоюз, возьмите на контроль!» — гласила подпись. Комментарии тоже были соответствующие: «Без фарша один хлеб — это невкусно», «Не курник, а подушка», «Заставить самих жрать такое», «Сталина на них нет». Профком отозвался: «Напишите заявление». — «Мне лень и некогда», — парировала девушка.

На этом конкурсы в соцсетях закончились. С чувством выполненного долга я отправилась домой.

* * *

Мой дом — съёмная квартира. Однокомнатная, без коворкингов, зонирования. Дизайнер сошёл бы тут с ума.

Квартиру я не меняла уже больше трёх лет. Получив диплом о высшем образовании, сразу решила, что хочу жить одна. Четыре года мы делили комнату с подругой, которая заводила то кошек, то собак. Оставить вещи хотя бы на месяц Карина мне не разрешила. Одежда, подушки, микроволновка, лампа, книги — всё было транспортировано за сто километров от города, к родителям. Сложив пакеты в комнате и на балконе, я отдыхала ровно неделю, а потом, вздохнув, начала искать жильё.

О это чувство бессилия! Оно знакомо всем, кто посмел загуглить «Снять квартиру в городе N. от собственника». Вместо собственников — риелторы. Вместо квартир — нечто похожее на сарай.

Один раз мне пытались сдать малосемейку, то есть жильё с общей кухней по цене однокомнатной.

Другие собственники не стали общаться. Пообещали встречу, а на следующий день бросили трубку, сказав, что арендаторов уже нашли. Я приехала ради этой квартиры из села. И встала в пять утра.

Риелторы убеждали, будто за десять тысяч в Советском районе однушек нет. Собственники матерились: желающие снять измучили звонками.

Промаявшись две недели, я решила, что лучше спрашивать у знакомых. Написала красивое объявление в соц сетях и разослала всем. Как ни странно, это помогло. Квартира нашлась.

Кажется странным, что арендодателей называют хозяевами. В этом есть нечто рабское. Он господин, а ты холоп. Впрочем, учитывая отношение к квартиросъёмщикам, ничего странного.

Сразу оговорюсь: мне с хозяевами повезло. Интеллигентная семейная пара.

— Холодильник новый. Сантехнику поменяли. Мы не будем к вам ходить. Возьмите ключи и договор, — сказал Артём.

— Всего хорошего, Сашенька! Звоните, если что, — добавила Маша.

На этом они ушли.

В течение следующих трёх лет желание съехать возникало по другим причинам. Меня замучили бытовые проблемы.

Сначала в квартире появились осы. Они пробирались через старый балкон. Некоторые застревали между стёклами и погибали от голода. Другие ползали по квартире. Проблема исчезла сама через год. Возможно, кто-то обработал фасад.

Гораздо больше неудобств доставляли комары, летавшие с мая по октябрь. За ночь я убивала до пятнадцати особей. Два года жизни с фумигатором изрядно вымотали нервы. Потом комары, как и осы, пропали.

Далее моё терпение испытывали соседи, которые вывесили график уборки подъезда. Мыть полы я не собиралась. С соседями перестала разговаривать.

Через полгода в квартире заклинило дверь. Это сломался входной замок. МЧС решили не вызывать. Артём освободил меня сам, но взаперти я просидела целый день. И к тому же чуть не опоздала на зачёт — хорошо, что он был вечером.

Зимой в подъезде обосновался бомж и сломался лифт. Соседи начали курить в туалете. Вентиляция практически не работала. Запахи тянуло ко мне. С учётом отсутствия в квартире межкомнатных дверей это была катастрофа.

В апреле ЖЭК заварил мусоропровод, потому что тот постоянно ломался. Формально это было сделано под предлогом ремонта. Фактически от нас просто отмахнулись. Ближайшие мусорные баки располагались в нескольких кварталах. Я носила туда мешки объёмом сто двадцать литров. Закидывала их на спину, как Дед Мороз на новогодней открытке.

Вскоре от короткого замыкания упала люстра. Собственно, это был мой неудачный опыт замены лампы накаливания.

Протекал стояк. Хулиганы резали провода от интернета. Горячая вода регулярно отсутствовала. Холодная лилась струйкой толщиной с мизинец…

Апогеем кошмара стала летняя жара. Оказалось, что квартира находится с восточной стороны. Солнце палило уже с шести утра. Спать было невозможно. Через маленькую форточку ничего не охлаждалось. В октябре деревянное окно заменили пластиковым — теперь можно было открывать настежь.

Со всеми бытовыми трудностями я смирилась. Привыкла. Целыми днями работала в офисе. Жаркое лето старалась проводить у родителей. Но на третий год приехали новые соседи, которые гремели сутками. Мешали отдыхать и ночью, и по утрам. Чем они там занимались, доподлинно неизвестно. Иногда я дремала за компьютером. Иногда, как сегодня, — в буфетах, коворкингах, фуд-кортах. Мечтала о частном домике. Лучше где-нибудь в деревне.

Знакомые жаловались на аналогичные проблемы…

Люди! Как вы живёте в мегаполисах?

5

Восьмое марта

Праздник Двадцать третье февраля наша редакция как-то упустила. Материал никто не просил, а инициативу мы не проявляли. А игнорировать Восьмое марта не получилось. Вызвал меня Алексей Степанович.

— Саша, — говорит. — Хочу попросить вас набросать материал.

— К празднику? — спрашиваю. — Может, лучше к студентам тогда обратиться? Мальчикам?

— Нет, мне именно ваш стиль очень нравится.

Да, здорово, у меня праздник, и мне ещё работать. Вслух произношу:

— Хорошо, конечно. А в каком виде вы хотите?

— Вы лучше в этом понимаете. Поздравление какое-нибудь?

— То есть ваше?

— Если можно, и ректора.

— А это… — задумываюсь. — Несколько поздравлений, как вариант?

— Несколько? Прекрасный вариант!

— А кто поздравлять будет? Вы, ректор, Анастасия Дмитриевна?

— Нет, женщин-деканов не трогаем. Давайте только к мужчинам обратимся.

Ага, а меня трогать можно.

Возвращаюсь на рабочее место, открываю сайт и начинаю искать кандидатуры. Нервно обзваниваю собеседников. Соглашаются, как обычно, не все. Один декан в командировке, второй резко говорит, что занят. Ну и ладно, без вас обойдёмся.

Первым откликается декан факультета международных отношений. С ним я ещё не общалась ни разу, это будет первое знакомство. Быстро накидываю куртку: идти придётся в другое здание.

В нужную дверь меня сначала не пустили.

— Вы к кому? — рявкнула секретарша.

— К Игорю Евгеньевичу.

— Он занят.

— Понимаете, я журналист. Мы договаривались насчёт интервью.

— Подождите в коридоре.

— Хорошо, — отвечаю.

Выхожу в грязный холл. Ёжась, застёгиваю куртку. Тут явно не больше пятнадцати градусов. С тоской достаю телефон. В ленте маячит счастливое лицо Дениса. На почте у меня три новых письма. Погода морозная, ожидается снег. В регионе увеличилось число заболевших ОРВИ… Стоп, прошло уже двадцать минут. Они издеваются? Заглядываю:

— Игорь Евгеньевич не освободился?

— Я же сказала: нет! Вы мне мешаете работать! Хватит сюда заглядывать! Расхлебенила тут дверь — и давай ширь-пырь! Он вообще в другом кабинете!

Да, судя по лексике, тётя явно родилась не в городе.

— Как «в другом»?

Молодцы, проинформировали…

— Ушёл в бухгалтерию.

— Что ж вы сразу-то не сказали?

— Так общаться вы здесь будете!

Железная логика! Отправляюсь в бухгалтерию. Вежливо стучу. Приоткрываю дверь. В кабинете — пять девушек и один мужчина, которому далеко за шестьдесят. Несложным методом дедукции понимаю, что это тот, кто мне нужен.

— Игорь Евгеньевич, это Александра, я вам звонила насчёт интервью.

— Подождите в коридоре. Я занят. Работаю.

Работает он. А я, значит, ерундой занимаюсь. В углу кабинета замечаю стол, на котором красуются немытые чашки и разрезанный торт.

Прислоняюсь к стене. Здравствуй, интернет, давно не виделись…

Дверь отворяется резко и сильно. Игорь Евгеньевич, с трудом переступая с одной ноги на другую, выкатывается наружу.

— Пойдём.

Хватаю вещи и направляюсь за ним.

— Меня не трогать, — бросает он секретарше на входе.

Я присаживаюсь на кожаный диван. Собеседник устраивается рядом. Наклоняется ко мне почти вплотную. Инстинктивно отодвигаюсь: всё-таки личное пространство каждый ощущает по-своему.

— Начнём? — спрашиваю.

В ответ он выдаёт:

— Одежду надо оставлять в гардеробе.

— Что?

— Мы тут студентов учим, чтобы на лекциях в куртках не сидели. А сотрудники в пуховиках ходят. Какой пример?

— Понимаете, я работаю в другом корпусе. И мне потом возвращаться. Вдруг гардероб будет закрыт?

— Ничего не будет.

— Извините, но они часто объявляют технический перерыв. А у меня слишком много работы.

— Добежишь, не замёрзнешь.

Сколько уже можно! На улице, однако, семнадцать градусов мороза. Я, пока тебя ждала, прогноз на весь месяц вперёд выучила! И кому из студентов нужен этот пример? Кто вообще увидит? Меня в толпе до сих пор со студентами путают. Отопление надо регулировать в аудиториях по-человечески. И с какой стати я за тобой вообще целый час бегала? Что за неуважение к людям?

Вежливо вздыхаю. И произношу совсем другое:

— Извините, пожалуйста, больше не повторится. Может, начнём интервью?

— Давай, я готов.

За десять минут Игорь Евгеньевич наговорил на целую страницу. Достаточно.

Вторым моим собеседником стал проректор по научной деятельности Владислав Игнатьевич. Общение было недолгим.

— Я назову вам людей, которых хочу выделить. А вы там придумайте что-нибудь, — заявил он. — Орлова, Маркелова, Вахрушина…

— Может, более развёрнутый комментарий? — спрашиваю.

— Что сказать… Это… Эмм… У нас работают прекрасные женщины, многие тесно связаны с научной деятельностью. Их разработки очень важны для университета. Что ещё… Хочу поздравить всех женщин. А особенно тех, кого уже назвал. Вы же на диктофон записали?

— Да, конечно, — отвечаю.

Я выхожу расстроенная. Спикеры говорят одно и то же.

— Саш, привет, — выводит меня из оцепенения Миша. Его оценивающий взгляд задерживается на моём лице и устремляется куда-то вниз.

Дорогой, я не манекен и не товар на рынке!

— Здравствуй, — отвечаю.

После наших «свадеб» четырнадцатого февраля мы как-то не общаемся.

— Ты чего в гости не заходишь?

— Заработалась.

— Может, кофе? — подмигивает.

— Давай, — устало отвечаю.

— Что ты такая заторможенная? У проректора была, нагрузили?

— Можно и так сказать. К Восьмому марта готовлю поздравления, комментарии собираю.

— И как?

— Пока два собрала.

— Интересного много?

— Угу. Перечислил фамилии и сказал самой разбираться.

— А кого назвал?

— Орлову, Вахрушину, Маркелову.

— Вахрушину? — хохочет Миша. — Ну конечно, её попробуй не назови — всех достанет. А почему у меня комментарий не хочешь взять?

— У тебя?

— Я, на минуточку, всё ещё возглавляю профком.

— «Всё ещё»? Уходить собрался, что ли?

— Не… Но ты знаешь, сколько на это место всегда желающих?

— К счастью, нет. Только представляю. В общем, согласна!

Приходим к нему. Включаю диктофон, нажимаю кнопку записи.

— Стоп, — говорю. — Давай ты всё, что хочешь сказать, напишешь и пришлёшь мне на мыло?

— Как тебе удобно. Тогда по кофе?

— Мне лучше чая, зелёного.

— А ты в курсе? У Дениса есть подруга теперь. Встречаются.

— Нет. И зачем ты вообще мне это говоришь?

— Просто так.

— Просто так даже мухи не летают. Ладно. Что у тебя нового?

— Ничего. Работаю. А у тебя?

— И у меня.

Очень содержательный диалог. Нам, оказывается, и поговорить не о чем. Медленно поднимаюсь.

— Извини, я бы с тобой ещё пообщалась с огромным удовольствием. Но мне надо срочно за компьютер.

— Много работы?

— Ага. Думаю, закончу поздно. Опять по темноте домой, — мягко намекаю на то, что не против личного такси. — Да. Дел у всех много, — слышу в ответ.

Злая, я выхожу из кабинета.

Нет, первых шагов, видно, не дождаться. Хотя, может, я и не интересна ему вовсе? Надо забыть всё это. Сублимировать. Творчество — лучший способ… Напишу что-нибудь пафосное!

В век глобальных информационных технологий праздник Восьмое марта приобретает особенное, сакральное значение. Рушатся традиционные устои, меняются приоритеты, развивается мир, однако именно сегодня мы вспоминаем о том нежном отношении к женщинам, которое берёт своё начало в глубине веков.

Мне, филологу, хотелось бы в этот день сказать, что образ женщины в литературе всегда воспринимался по-разному. Верная Татьяна Ларина, честная Ольга Ильинская, роковая Настасья Филипповна, благородная Наташа Ростова… Примеры можно продолжать бесконечно, но нельзя не отметить, что всех героинь объединяет одно — искренность, с которой их описывают авторы, будто прикасаются к святыне.

Сейчас трогательное отношение к женщинам встречается редко, а как приятно услышать его отголоски морозным весенним утром! Поздравления с Восьмым марта от сотрудников университета оказались именно тем необыкновенным средством, которое выводит из оцепенения и заставляет подумать о вечном, непреходящем. Каждое из них — уникальное, трогательное, наполненное нежностью и теплотой, столь необходимыми женщинам после долгой зимы.

Особенно запомнились слова проректора по научной дея тельности Владислава Степанова: «В нашем университете работают прекрасные женщины. Все они: преподаватели, административные работники, вспомогательный персонал — так или иначе связаны с научной деятельностью. Они проявляют удивительный энтузиазм и готовы трудиться на благо родного вуза. В преддверии Восьмого марта я бы хотел поздравить каждую из них с этим замечательным днём! И лично отметить достижения заведующей кафедрой античной истории Елены Витальевны Орловой, а также профессоров Натальи Игоревны Вахрушиной и Марии Александровны Маркеловой».

Всего наилучшего желает сотрудницам университета декан факультета международных отношений Игорь Волков, который говорит: «В день Восьмое марта я от всей души хочу поблагодарить наших женщин за нелёгкий труд на благо родного вуза. Вместе с вами мы становимся сильнее. Новых вам карьерных достижений, успешных начинаний! Пусть каждая из вас будет счастлива!»

Не остался в стороне и глава профсоюзной организации студентов Михаил Сафин, который выразил надежду на то, что весна подарит всем не только тепло, но и вдохновение: «Я от души поздравляю всех сотрудников и студентов. Впереди — весна, а значит, обновление, радость. Нам с вами предстоит организовать и провести масштабное мероприятие — “Студенческую весну”. Искренне верю, что в этом году у нас всё получится, и надеюсь увидеть новые лица среди профсоюзных и творческих активистов!»

В заключение отметим, что, несомненно, каждый из мужчин готов был бы назвать всех женщин, работающих в нашем университете, и поздравить их с этим замечательным праздником. Всё сказанное лишь малая часть пожеланий. Остальное будет произнесено позже, в тёплой компании, и остаётся надеяться, что добрые слова и красивые подарки помогут женщинам ощутить ту нежность, которая так необходима им после долгой зимы.

6

Кинематографический фестиваль

Отдел Дениса решил, что студентам надо просвещаться, и организовал фестиваль авторского кино. Меня две недели просили сочинить «что-нибудь». Это было вполне ожидаемо. Я помнила о литературных успехах Дениса: новость про «окровавленных доноров» мы случайно загрузили в интернет. В общем, никто не стал рисковать, и информационное сопровождение поручили мне. Издали соответствующий приказ.

— Снова ты мне покоя не даёшь, — захожу я в кабинет Дениса утром.

— Сашуль, не ной. Давай селфи!

— А у нас не слишком много совместных фоток? Тебя благоверная ревновать не будет?

— Ты откуда знаешь? — хохочет. — Следишь за мной, что ли?

— Добрые люди подсказали, — ухмыляюсь.

— Ну раз добрые, тогда я спокоен. Да ей пофиг, не заморачивайся. Мы так, чисто поржать с ней. Скучно что-то. Погоняем, и ладно. Вот ты для меня как сестрёнка.

— Сейчас я покраснею, — отвечаю. — Хотя сколько лет мы с тобой общаемся?

— Ты ещё на втором курсе была. Я на четвёртом учился. Помнишь?

— Ещё бы! Такое не забывается.

С Денисом мы познакомились в столовой (тогда она ещё не была коворкингом, а Денис — начальником отдела). Меня довели до истерики одногруппники, и, утирая слёзы, я прихлёбывала сладкий чай с валерьянкой. Он, заметив размазанную по лицу тушь, бросил есть и начал успокаивать. Уже через час мы покупали билеты в кино, а через три — кормили белочек в парке.

— Ты лучше скажи, кто тебе нравится? Я его знаю? А то, может, он бабник там какой-нибудь?

— Как раз потому, что ты его знаешь, и не скажу. Да и не нравится больше. Надоело.

В последнее время я сама не понимаю, чего хочу. Интересы и увлечения меняются ежедневно. Где-то читала, что после двадцати пяти наступает кризис среднего возраста. У меня в двадцать шесть, наверно, кризис, только не возраста, а самоопределения. Два высших образования (филолог и юрист), аспирантура, а чем заниматься в жизни, непонятно.

— Заинтриговала меня! — подмигивает Денис.

— И ты тоже! Я тебя уже спрашивала: как мы на фестиваль поедем? Он же в другом корпусе. Я не хочу по грязи туда идти. Апрель на дворе. А транспорт, сам знаешь, не ходит. Машины у тебя нет же.

— А прогуляться ты не хочешь, Саш? Стройнее будешь.

— Я что, по-твоему, толстая, да?!

— Да я ж любя!

— Спасибо, — демонстративно складываю руки на груди и отворачиваюсь к окну.

— Что ж ты всё так близко к сердцу принимаешь, — трогает за плечи Денис. — Я попробую решить этот вопрос.

— Уж попытайся. У меня кроссовки новые.

— Опять Adidas купила? Ты на каблуках ходить не собираешься совсем?

— На каблуках? Асфальт носом подметать? Или паркет? У нас тут все полы скользкие. Знаешь же, что я спотыкаюсь даже в кедах.

Я действительно падала везде, где только можно. Углы и ступеньки становились проблемой. Особенно тяжело было зимой, когда скользко. Денис несколько раз собственноручно вытаскивал меня из лужи. В одну из них я умудрилась рухнуть вместе с мешком продуктов.

— Как хочешь. Только нас шпильки привлекают. Глядишь, так и замуж выйдешь.

— Тебе работать не пора?

— Не. Я уже настроился на банкет, — разворачивается собеседник к двери. — Жди, скоро буду.

Через полчаса Денис является воодушевлённым. Он уже сменил джинсы на деловой костюм. А ему идёт, однако…

— Сань! Я нашёл, прикинь! Поедем на маршрутке!

— Круто, слушай! Это нам специально выделили? Откуда ты её взял? У нас что, таксопарк в универе? Маршрутки есть? — забрасываю его вопросами. Никак не могу избавиться от привычки спрашивать обо всём кучей.

— Эта «газель» какую-то технику повезёт. Обещали нас взять. Тебе пятнадцать минут на сборы.

— Зачем так рано? До открытия ещё час.

— Ну и ладно. Приедем. Отдохнём. Ты же сама не хочешь пешком. Выбирай одно из двух.

— Тогда уж поехали, — начинаю хаотически бегать по кабинету.

Сумка, фотоаппарат, косметика, диктофон… Мой друг терпеливо ждёт.

Выходим. Старая облезлая машина ожидает у входа. Улыбающийся небритый водитель покидает своё место и добродушно открывает заднюю дверь. Бокового входа в этой маршрутке не предусмотрено, как и сидений. Нашему взору предстаёт закрытая кабина, заваленная старыми шинами, грязными вёдрами и мониторами. Посередине возвышаются системные блоки от компьютеров. Судя по внешнему виду, ими пользовались на заре техногенной эры.

— Э-э-э… Что? — поворачиваюсь я к Денису.

— Залазь давай быстрее.

— Сюда? Как я здесь поеду?

— Вон сядь на ведро или шину.

— Ты издеваешься, да? Я боюсь вообще-то замкнутого пространства.

— Я тебя за руку подержу.

— Не знаю, — стою в нерешительности.

— Хотя подожди-ка… Эй, а спереди можно? — спрашивает он у водителя.

Тот охотно кивает. Мы быстро занимаем места рядом с водительским сиденьем. Нельзя было сюда позвать? Из подвала выходят двое рабочих, которые будут сопровождать технику в задней кабине. Видимо, с ними нас и перепутали.

Трогаемся в путь.

На ухабах грунтовой дороги машину подбрасывает вместе с моими кишками. Сначала опускается «газель», затем — внутренности. В самом крутом месте я невольно хватаю локоть Дениса. Ему тоже явно не по себе. В общей сложности за десять минут дороги нас перетрясает раза четыре.

— Приехали, — громко заявляет водитель. Кажется, сейчас он добавит: «Оплачиваем за проезд!» А меня передёрнет от безграмотности.

Автоматически достаю кошелёк. Денис теребит мой пиджак:

— Ты выходить будешь?

Поняв комичность ситуации, начинаю хихикать.

— Саш?

— Подожди, — выскакиваю я из кабины. — Я двадцать пять рублей отдать собиралась за билет. Совсем крыша едет.

— Он не отказался бы, я уверен, — заливается смехом Денис. — Идём уже.

Водитель отправляется к узникам задней кабины. А мы подходим к старому корпусу факультета искусств.

Здание расположено в историческом центре города, рядом c одним из крупнейших шоссе, и окружено частным сектором. Горланящие петухи, бродячие собаки и одноэтажные дома создают тут неповторимую сельскую атмосферу. Печальная романтика дополняется отсутствием регулярных транспортных маршрутов: до ближайшей остановки идти минут восемь через старое футбольное поле. Сам фасад не ремонтировался уже полвека и серьёзно износился от времени. Новые пластиковые окна среди обшарпанных стен выглядят особенно антагонистично. Говорят, раньше тут была школа. Сейчас — вуз. Меняется суть, приходят новые люди — форма вещей остаётся та же. Многих преподавателей, когда-то работавших здесь, вероятно, уже нет в живых, а здание по-прежнему цело. Человеческая жизнь течёт слишком быстро, материя более стабильна. Вернись я сейчас в родной детский сад — и там всё будет по-старому…

Минорные размышления прерывает Денис, который указывает на толпу журналистов с видеокамерами. Возвращаясь в реальность, я понимаю, что работы предстоит много. На фестивале авторского кино сегодня заявлены три фильма, каждый почти на два часа. А перед этим будет открытие, где выступят ректор и почётные гости. Моя задача — подготовить новость и сделать фото (уж как-нибудь справлюсь с этой зеркалкой). Кино смотреть необязательно: пусть это счастье останется Денису. Мне хватит аннотаций из программы.

Коридор возле актового зала уже переполнен студентами. Большинство из них фотографируются около тематического баннера. Делаю несколько снимков. Мне с удовольствием позируют.

— Где можно будет потом фотки скачать? — спрашивает интеллигентный парень в очках.

— В группе «ВКонтакте», — отвечаю заученной фразой.

— Ой, а может, вы мне на почту пришлёте? Или в личку? Я хочу оригиналы.

— Давайте. Найдите меня «ВКонтакте». Александра Привалова.

— Александра… Как?

— Привалова.

— При-ба-ло-ва?

— Молодой человек, давайте я сама наберу, — говорю. Слишком часто мою фамилию путают. Типичная ситуация. Лучше сразу перехватить инициативу.

На экране моего смартфона появляется новый запрос на добавление в друзья. Приняв его, грустно вздыхаю. Таких «друзей» у меня больше сотни. К огда-нибудь они все сами удалятся. Как удаляются сейчас школьные знакомые… Для меня же отправлять фотографии — лишняя работа. Но и отказывать людям неловко.

— Пошли, ректор приехал, — выбегает из зала Денис.

— Где? Я его не видела.

— Он с другого входа.

Начинается открытие. Меня опять клонит в сон… Увы, спать нельзя: я сегодня ещё и фотограф. Ректор, какие-то иностранные гости, потом декан… Вынесли хлеб-соль… Подарки… Гигабайты памяти наполняются снимками. Записывать выступающих на диктофон уже нет возможности. К счастью, программа от Дениса у меня в сумке.

Фотографировать в последнее время мне нравится всё больше. На цыпочках хожу между рядами, наклоняюсь, чтобы не мешать людям, а иногда, для пущего эффекта, сажусь на лестницу у сцены. Зеркалка на шее, волосы, чтобы не мешали, забраны в хвост — настоящий папарацци.

— Саш, — подкрадывается откуда-то сзади Денис. — Всё нормально?

— Да, — говорю. — Всех сфоткала уже.

— Сделай побольше кадров, плиз. А то скоро пауза. Разбегутся все.

Как только объявляют перерыв, зал действительно сразу пустеет. Всем хочется попробовать бесплатные сладости.

Выхожу за толпой.

У дверей зала установлены парты, которые ломятся от яств. Кофе, печенье, чай.

— Тебя где носит? У нас пресс-подход, — хватает меня за руку Катя.

Катя работает в отделе Дениса и занимается как раз организацией мероприятий. Всё, что мы наблюдаем сегодня, — плод её труда. Денис только координирует процесс.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Вилка зарплатных ожиданий — примерный диапазон. — Здесь и далее примеч. авт.

2

От англ. skill — навык. Слово часто употребляется у рекрутёров.

3

По международной классификации существует три уровня владения английским (А, B, С), из которых А — самый низкий, С — самый высокий. В рамках каждого уровня выделяются подуровни. B2 считается достаточно хорошим показателем.

4

От англ. native — родной. Имеется в виду самый высокий уровень, C2, как у носителя языка.

5

При проведении международных экзаменов по иностранному языку обычно проверяются четыре блока: Reading, Writing, Listening, Speaking. Оценка выставляется отдельно за каждый блок, а также даётся общая оценка, которая и переводится в уровни (A1, A2, B1, B2, C1, C2).

6

Key Performance Indicators, KPI — целевые показатели эффективности.

7

Search Engine Optimization, SEO — совокупность мер для поднятия сайта в рейтинге поисковых систем.

8

От англ. luxury — роскошный, шикарный.