Журнал «Юность» №10/2021

Литературно-художественный журнал, 2021

«Юность» – советский, затем российский литературно-художественный иллюстрированный журнал для молодёжи. Выходит в Москве с 1955 года. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

© С. Красаускас. 1962 г.

На 1-й странице обложи рисунок Арины Обух «Юность»

Поэзия

Дарья Князева

Окончила ВГУ, кандидат физико-математических наук, актриса «Театра равных». Финалист «Филатов Фест — 2021» публиковалась в «Литературной газете» и коллективных сборниках издательства «Перископ-Волга».

Живет в Воронеже.

Обнуляемся

Обнуляемся.

Серая морось пылит в окно.

Снега в этом году не допросишься у зимы.

Оттого на дворе небеленое полотно,

безузорные лужи глянцевы и темны…

но погодный режим не важен.

Обнуляемся.

Стрелка очертит финальный круг,

оглушают бокалы и очередь римских свеч.

Вдоль экранов остервенело поют и пьют —

пять минут, —

замирая, врастают в чужую речь,

отливая чернильным блеском зрачковых скважин.

Обнуляемся

рокотно под неизменный «Бом-м-м-м»…

Ворожит огонь, пузырьки поднимают взвесь.

Принимая время авансовым платежом,

уповаем на то, что запас на кредиты есть.

На неделю переходим на черепаший.

Обнуляемся.

Диво — уже удлинился день —

оползает сумрак раньше на сто секунд.

Открывая глаза в новорожденном январе,

с замиранием кроткие тихого чуда ждут.

Затухают помалу гирлянды многоэтажек.

Звездолет

февраля назойливые мухи

мельтешат в окружье фонаря

коченеют руки тонут звуки

расплетая гомон по ролям

нехотя вращается Земля

кажется совсем заледенела

и замедлив новый оборот

равнодушно в космосе плывет

распыляя споры взвеси белой

безымянный сонный звездолет

вихри галактической поземки

Млечный Путь растянут за рукав

пышный ворох невесомой крошки

вечность вырезает на трудах

и на хрупких слюдяных окошках

вьет миров спиральные узоры

незаметно катятся века

лед расколот прорубь глубока

в толще беспредельного пространства

если сквозь нее перенырнуть

отыскать другой Кисельный путь

с холодом возможно распрощаться

но ведет планету снежный дрейф

мы на ней посажены на клей

бегство непосильная затея

скроемся в квартирах щелкнем газ

перепало каждому из нас

жалкое наследство Прометея

а когда истает этот сон

мы опять окажемся вдвоем

и глаза отвыкшие от солнца

несинхронно станем протирать

и закрыв февральскую тетрадь

небо акварелью разойдется

Из снега в снег

Опадает с непирамидальных июньский снег,

облака, уходя с маршрута, съезжают в клин.

С еле слышным треском с внутричерепных глубин

проецируется на изнанку прикрытых век

воспоминаний порванный диафильм,

подсвеченный голубым.

Первый обрывок: разломы бетонных швов

шахматно делят расхоженный тротуар,

хмуры громады пятиэтажных домов,

слева на кофте хитрый зеленый кот,

с толстым хвостом,

в полосочку, как батон,

щурится сыто.

Вдали розовеет шар,

тучки на юбке ему отвечают в тон…

…Много ступенек, долгие этажи…

жирная бабочка возле звонка кружит…

Это где-то в молочном, трогательном году,

до пришествия ножек Буша и ГКЧП,

я за руку с мамой впервые в гости иду

и голову запрокидываю на ходу,

чтобы лучше запомнить душистый липовый цвет

и закатный свет.

Дальше быстрее, сорвались кадры в галоп:

солнце, застрявшее в клумбе среди космей,

классики, велосипеды, конфет кулек,

рации из спичечных коробков…

волосы с каждым июнем темней, длинней…

Тянутся башни всеведущих тополей,

тени роняют кудрявые на асфальт,

учат, что прожитого не должно быть жаль.

Собирая на скотч разномастные склейки дней,

я миную былое послойно — к витку виток,

разгорается лампы проекторной уголек,

но в короткие сумерки многого не успеть…

По спине пробегает предательский холодок,

а в груди комок.

…Раннее утро, прохладное, тишь и блажь,

ходят соседи, родня и полно чужих…

зеркало в трауре, зеркало — проводник…

Белые пятна, обрыв, перекос, монтаж…

К влажной обивке дивана прильнув щекой,

байковый бабушкин вдвое свернув халат,

я засыпаю теперь неизменно так —

мир невозвратно холодный передо мной.

По небрежным кварталам оград позади аллей

подойду к могилке, протру деревянный крест.

Две гвоздики, песок, белый пух, ни души окрест.

Это завтра, а нынче немножечко пожалей…

пожалей беспокойную голову.

Гаснет синь,

и смежает измор воспаленные своды век.

Принимаю сценарий, роптать зарекусь.

Аминь.

Под участливым взглядом взлохмаченных тополей

мы идем из июня в июнь, собирая свет.

Из снега в снег.

«Все качается, знаешь, от знамени до креста…»

Все качается, знаешь, от знамени до креста.

Все кончается даже у тех, кто живет до ста.

От сухого куста не останется и листа…

Растекаются лица, расползается пустота

ядовитым газом.

Превращаются планы в тонкий свечной дымок.

Ни терпенья, ни мужества не заготовить впрок —

пусть в конечном итоге каждый не одинок

оказался бы по желанию, если б смог,

узелок развязан.

И последний развязан, и прежние все узлы.

Расставания преждевременные тяжелы.

Но по пеплу мостов разбросанные угли

указуют отчетливо сухо — не сберегли.

Да и поздно плакать.

Между тем по проталинам бесится детвора,

утомительно неиссякаема и пестра,

посылает безоговорочное «ура»

в сердцевину седого облачного нутра,

в кучевую мякоть.

Посмотри на этих зверенышей, посмотри!

Не закрыто для них ни одной потайной двери,

их куда-то уносят июни и декабри,

чтоб в измотанных клонов по кальке перекроить

и огня не стало.

Где-то должен быть камень шлифованный, путевой,

у которого время натянуто тетивой,

чтоб в обратную сторону к станции нулевой,

заглушая считалкой густой энтропийный вой,

усвистать в начало.

Иван Волосюк

Родился в 1983 году в городе Дзержинске Донецкой области в семье шахтера. Выпускник русского отделения филологического факультета Донецкого национального университета. Участник ряда Форумов молодых писателей России, стран СНГ и зарубежья, Фестивалей Фонда СЭИП на Украине и в Беларуси. Дипломант XVII Международного литературного Волошинского конкурса.

Живет в Подмосковье, работает в газете «Московский комсомолец».

«Когда уйду в зеленый сон…»

Когда уйду в зеленый сон,

врасту в него, как в лед,

ко мне небритый почтальон

письма не принесет.

Не привезут, чего пожрать,

в бесцветной тишине,

и даже родина и мать

забудут обо мне.

Я буду правильный, как ноль,

бессмертный, как вода,

мне никотин и алкоголь

не причинят вреда.

Я позабуду страх и боль,

но есть один прикол:

что человек не значит соль,

не означает — столб.

«Два негра играли Шопена…»

Два негра играли Шопена

и скрипку роняли всегда,

и в зеркале заднего вида

бесплатно сияла звезда.

Забыв Афродиту и пену,

и ад под названьем шеол,

хорошая девочка Лида

сменила гражданство и пол.

И вышел из облака Старец,

и лопнул в себе небосвод,

но кто-то сказал, что знаменья

бывают на стыке погод.

Мой мальчик, мой бедный скиталец,

земля твой последний приют,

ты сгорблен и глух от рожденья,

и ангелы мимо поют.

«Нельзя за пазухой держать…»

Нельзя за пазухой держать

змею, пластид, бутылку спирта,

мы здесь на стыке двух держав,

где воздух сдавленный и спитый.

Для нас вживую пел Кобзон,

его мы грели и кололи,

а Горловка до серых зон

была привеском трех колоний.

Но этот день неотдалим,

когда, заносчивый и трезвый,

с тобой останусь я один,

мой мертвый, мой бессмертный Дрезден.

«Кто умер для озера, рощи, костра…»

Кто умер для озера, рощи, костра,

для малознакомых дорог,

тем очи в финале закроет сестра,

ступив на стерильный порог.

Кто руки берег от любой ерунды

(помою и дело с концом),

тот дворников смог избежать и войны

с пропитым неженским лицом.

Такого несложно столетья потом

собрать из золы нежилой,

для этого он закрывался зонтом

от грязной воды дождевой.

Максим Шмырёв

Поэт, писатель, историк.

Окончил Литературный институт имени Горького, аспирантуру. Имеет ряд публикаций по истории и культуре периода Первой мировой войны, русской и зарубежной литературе.

Автор романов «Гавань», «Устье», «Ключ», сборника стихотворений «Сны Павла». Занимается архивными исследованиями по военной истории 1910–1940-х годов. В сфере интересов: европейская монархическая традиция, правые политические движения и искусство.

Про одинокого моряка

Спущен флаг Конфедерации,

И часовой ушел.

Индейцы дымят табаком в резервации.

И выходит на мол

Моряк, что пил полторы недели,

Забыл имена кораблей.

Смотрит куда-то, но видит лишь мели

В жизни пустой своей.

Видит он пляж опустевший, темный.

Некогда конквистадор

Шел по песку, и шумели волны;

Затем ирландский боксер

Кулаки омывал в прибое

(Мафия шла за ним).

Улицы, вывески, запах крови,

А далее — дым, лишь дым,

Дым в закусочных возле моря,

Где шумно — сидят, галдят,

Клерк пробегает мимо, и вскоре

Клерк попадает в ад.

В ад попадает его секретарша,

В ад попадает босс.

Мир больше не станет старше —

Словно дым папирос,

Что курят индейцы у древней секвойи, —

Мир растворился, ушел.

Только моряк сохранился в запое

И вышел один на мол.

Розовое и синее

Хочется думать о розовом,

О розовом, бледно-синем.

О солдатах, что оловом

Затвердели и ныне

На столе бытовуют,

Ждут победные горны.

Ласточки грозы чуют

И летают проворно

За окном — сущно малы,

Но небесно велики.

Проступают пожары —

То заревые лики:

Праведники, что грозно

Зрят, но милуют ныне

Мир — тот, что бледно-розов,

Бледно-розов и синий.

Шинель ноября

Ноябрь тебя прикроет шинелью —

Он добрый, но только игуменно-строгий.

И поведет тебя к новоселью

По мокрому снегу, раскисшей дороге.

Ты увидишь вдали полустанки,

Там нет поездов, поезда запоздали.

Справа и слева светлеют ушанки —

Нимбы солдат на иконах из стали.

Ноябрь — он хром, он ефрейтор на Шипке,

Идущий в метель, и вокруг все спокойно.

А горизонты порвались, как нитки,

Раненым больно — и больше не больно.

Сядет к костру, где поджарились рыбы,

Сядешь и ты — то привал, ненадолго,

Видя созвездья — огромные глыбы,

Айсберги звезд рядом с полюсом Бога.

Ясный день

Я вижу рыб, текущих в глубине —

Сё дали птиц, летящих между нами.

И тает грех, оставленный вовне,

И праведность — мосты между сердцами.

И где-то дождь, он плачет и поет,

И женщина, в одежде черно-белой,

Встречает славословием восход,

И в тишине закаты, между делом.

Все фабрики полны, но ждут солдат,

Которые за далью исчезают.

И слова нет, и немощен закат,

И в славе утра зори воскресают.

Но рыб и птиц неодолимый путь,

И этот дождь, что треплет старый ставень, —

Господь при них: и расточает жуть.

И ясен день, хоть горек и печален.

Стихи 2020–2021 годов

Семён Ромащенко

Родился в 2000 году в Томске. Учится в Литературном институте имени А. М. Горького. Занимается фотографией. Публиковался в «Литературной газете», на порталах «Полутона» и «Сигма».

Я слышу что хотят цветы

Цветы хотят на водопой

Они становятся слабей

Они шагают за тобой

И шепчут пей

и шепчут пей

Вы не земля и не семья

Но вместе сильные везде

Но я не мальчик для питья

Скажи воде

скажи воде

Cur Song

Чешуек огоньки горят в моей башке

когда я тявкаю в мешке нетвердым тявком

взрезаю пустоту незрячим томагавком

брыкаюсь и дразнюсь на древнем языке

Хозяин мой жесток он твердою походкой

идет бредет к реке а я в мешке верчусь

он мудр а я щенок и многому учусь

в густеющей воде под самой легкой лодкой

«Сердце, куда бы тебе спешить…»

Сердце, куда бы тебе спешить

И тебе все зримо

Разве кто укроется и сбежит

Из огня и дыма?

Вот и мы не прячемся, мы мишени

Не убоимся зла

Мы знаем сердце свое уже ли?

Ах, вот оно всё — зола