Черные карты для белой дамы

Лин Эхо, 1998

Единственная радость в жизни молодой матери-одиночки – её сын. И даже несмотря на сложные взаимоотношения в семье, на нелёгкую работу, всё не так уж и плохо… Но что будет, если самого дорогого человека в её жизни забрать, уничтожить? Как сложится её дальнейшая жизнь? Станет ли мать искать и мстить убийце своего сына? И кто этот таинственный ночной посетитель, собирающий конструктор? Содержит нецензурную брань.

Глава 1

Она открыла глаза, ничего не соображая, посмотрела на потолок. «Боже! Который сейчас час?», сбросила с себя тяжелое тело партнера; он, недовольно заворчав, откинулся на спину, захрапел. Ее передернуло. От лежащего исходил запах грязи и пота — в воздухе висел сладковатый запах «любви» и перегара. Ей не хотелось двигаться, Лежа, с открытыми глазами, глядела на, слегка блестевшую в лунном свете люстру. В голове ни одной мысли. Пустота.

Она перевела взгляд на окно. «Что же меня разбудило?» По небу пробежал луч и начал танцевать на месте одному ему известный танец. Вскоре к нему присоединился еще один и еще…

Они прыгали с тучки на тучку, выискивая их на небе. Тучи, причудливой формы, слегка искрились в лучах прожекторов. «Это с дискотеки в торговом доме или с «Олимпа», — наблюдая за игрой света, определила Лена. Легкое постукивание отвлекло ее внимание от окна, она посмотрела на дверь в комнату сына.

Данилу было двенадцать лет: он прекрасно понимал, как мать зарабатывает на жизнь, и когда она приводила в дом клиента, закрывался в своей маленькой — два на три — комнате, с небольшим окном. Он никогда ей не мешал и не попадался клиентам на глаза. Многие даже не знали о его существовании. «Чем это он занимается в такой поздний час?». Она лениво протянула обнаженную руку, взяла с тумбочки будильник: «Ни хрена не видать», — прищурившись и поднеся его почти к носу, прошептала она. Пришлось приподняться на локти и слегка вылезти из-под лежащих на ней ног. Парень открыл глаза, тупо уставившись на нее. Лена натянуто улыбнулась, в голове стучала одна мысль: «Сейчас повторится все, только теперь я не пьяна и мне не все равно, кто со мной и что со мной делают». Он окинул ее взглядом, до него еще плохо доходило, где он и с кем. Потом, видимо решив, что это не имеет никакого значения, схватил ее за плечи и, повалив на подушку, больно придавил. Она старалась отвернуться, не вдыхать запах перегара и больного желудка, ее начало подташнивать, постаралась лежать не шевелясь.

— Ты что же это, сучка, одеревенела, что ли? — он с размаху ударил ей в челюсть. Лена вскрикнув, схватилась за ушибленное место. — Я не за резиновую куклу плачу, а ну, работай!

Его зубы впились ей в грудь, хотелось кричать от боли, но она боялась за Данила. Он не должен знать, как это ей достается. Слезы текли по ее щекам, скатываясь на подушку. Она начала свою обычную работу проститутки. Клиент должен уйти удовлетворенным. Получив еще несколько ударов за плохую работу, ей, наконец, удалось привести его член в боевую готовность. Теперь все будет продолжаться гораздо дольше, это она знала, и рыдания от обиды и беспомощности застряли в горле. Ей пришлось несколько раз вскрикнуть и постонать, нежно пролепетать ему на ухо, слегка покусать плечо партнера, все, чтобы возбудить и дать ему понять, как ей хорошо. Это «хорошо», как она и рассчитывала, продлилось долго. Может, ей так только показалось, ведь скосив глаза на окно, она увидела танцующие огни на облаках. Откинув тело довольно грубо, она села. Волосатая рука обхватила ее за ногу.

— Хватит! — Бросила, вставая, Лена.

— Кто так решил? Иди сюда и ляг. — Парень приподнялся на локтях, рассматривая стройную фигурку в лунном свете. — Я к тебе на всю ночь, слышишь?

— Вот и спи, раз на ночь, — бросила она, не оборачиваясь.

— Что-о? — он одним прыжком вскочил с кровати. Схватил ее за волосы, швырнул на пол. Она сжалась в комок от боли.

— А ну работать! — крикнул он. Лена быстро вскочила, она боялась только за сына, он не должен знать, и видеть ему ничего нельзя. Ей пришлось целовать потное, пропахшее грязью тело, клиент довольный рычал. Он намотал ее волосы на свою руку и водил ее голову туда, куда ему хотелось. Она уже не сопротивлялась. Очнувшись вновь, увидела в окне рассвет. Танца на облаках уже не было, облака стали чуть серебристыми. Теперь лучше не двигаться и не будить лежащего рядом. Она лежала, уставившись в окно, с полными слез глазами.

Сын никогда не выходил первым, пока она не зайдет к нему, в этом Лена была уверена и не боялась, что ребенок застанет их лежащих на кровати голыми. Ей надо привести себя в порядок, скрыть от сына следы сегодняшней ночи. Она взяла будильник: «Ого! Полдевятого, пора этому кретину и убираться». Она встала без боязни. Парень открыл глаза, сощурился от ударившего в глаза яркого солнечного света. Это Лена отдернула шторы, впуская в комнату лучи. Посмотрев на сидевшего, зажмурившегося парня, она получила легкое удовлетворение, хоть чем-то сделать ему больно. Он встал, потянулся, ничего не говоря, начал одеваться. Бросив на смятую постель пятьдесят долларов, натянул штаны. Лена покосилась на валявшиеся возле стула носки, ее в который уже раз передернуло: «Точно, что стоят!» — усмехнулась она про себя. Рубашка, с темными кругами под мышками, аккуратно висела на стуле.

— Чего косишься, стерва? — он подошел к ней.

— Просто смотрю. Ты где живешь, воды, что ли там нет?

— Есть! — он сощурил глаза. — Только мне так больше нравится, так я чувствую себя мужиком, и меня это возбуждает и не только меня. — Он хищно сощурил глаза, на лице заиграла улыбка, — тебя ведь тоже? Я помню, как ты вылизывала ночью все мои любимые местечки.

Лена накинула халат, ей хотелось, чтобы он ушел как можно быстрей, исчез из ее жизни навсегда. Клиент оделся, шлепнул ее по заду, загоготал, словно гусь, вышел на улицу. Она пошла за ним, хотелось убедиться, что он покинул ее двор. Парень пошел по тропинке, остановился возле старой яблони, достал пачку сигарет, закурил. Сделав две большие затяжки, вдавил окурок в ствол яблони. «Скотина! — стучало в голове у Лены. — Тварь безмозглая. Думает только о себе, остальные не люди». Ей стало жалко себя и сына, ведь Данил может сейчас увидеть и не подойдет больше к своему любимому дереву. Парень помахал ей и, не оборачиваясь, исчез за калиткой. Лена бегом пробежала к ней и закрыла на замок. Никого не хотелось видеть, все было противно. Запахнув наглухо халат, она вошла в комнату сына.

Данил сидел на кровати. Очень худенький мальчик, только голова казалась очень большой для его тела. Может, это потому так казалось, что на ней красовалась чудесная шапка кудрявых белых волос. «Одуванчик», — звала его в детстве мать. Он и сейчас был для нее «Одуванчиком», только теперь она ему об этом не говорила. Мальчик поднял на мать глаза.

— Сейчас умываемся, будем завтракать, я курочку поджарю. Идет? — Данил молча кивнул. Лена посмотрела на пол, куда был устремлен взгляд ребенка. На ковре стоял собранный конструктор. Она опустилась на колени.

— Что это?

— Не знаю, — тихо прошептал Данил. Я вчера спрятал все в коробку, — он кивнул в сторону большой коробки, — и положил под кровать, а утром проснулся, смотрю… — Он не знал, как назвать то, что он видит перед собой. «Вот, что меня разбудило, — мелькнуло в голове Лены, — вот отчего было легкое постукивание. Как он в темноте собрал все это»? — Они вдвоем рассматривали причудливую конструкцию.

— Это ты, Данилка, во сне собрал, потрепала она сына по голове. — Я читала, такое бывает иногда. Человек во сне что-то сделает, а утром не помнит, вот и с тобой значит так.

— Я не собирал, — насупился мальчик.

Я, знаешь, тоже была не этим занята, — выпалила, не подумав, мать. И тут же поймала на себе взгляд сына. «Зачем я так?» Мальчик не осуждал ее, он жалел, хоть и не понимал еще многого.

— Ма, а ты можешь найти другую работу? — не сводя с нее печальных глаз, произнес он.

— Где? Сейчас безработных больше, чем работающих, а жить хотят все. Я о себе и не думаю, мне бы тебя поднять.

— Почему о себе не думаешь? Ведь ты же молодая, — он погладил ее по лицу, дотронулся до синяка на скуле. Лена покрепче сжала халат возле горла, боясь, как бы он не оголил ее ожерелье засосов, заодно и придушила плач, который уже подступил к горлу, и только глаза наполнились влагой, выдавая ее чувства.

— Это только ты видишь меня молодой, мой «одуванчик», — произнесла она. Чтобы не разрыдаться, Лена быстро вышла из комнаты сына. Она стянула с кровати грязную постель, отнесла в ванну, включила колонку.

— Данилка, я первая купаюсь! — крикнула она сыну. Включив душ, встала под воду. Ей казалось, что все прикосновения чужих рук и губ сползают с нее, как кожа. Схватив сетку, намылив ее, она начала стирать с себя все следы прикосновений, включив воду как можно горячей. Выйдя из ванны, она достала из холодильника окорочка, приготовленные еще с вечера, они лежали в миске, залитые кетчупом и майонезом, а сверху — кольца лука. Выложив все это на противень, она включила духовку, через полчаса будет готово. Теперь можно и себя привести в порядок.

Из ванны доносился шум воды, значит Данил уже там. Лена быстро проскочила в его комнату, ей захотелось еще раз посмотреть на конструкцию, собранную, как она решила для себя, сонным ребенком. «Как же он в темноте-то собирал? Свет он не включал, это точно, иначе она бы это увидела». Лена дотронулась до нее рукой, конструкция легонько крутнулась. «Забавно! О чем он думал, когда собирал? Она вошла в свою комнату, надела футболку под самое горло и легкие брюки, быстро навела порядок в комнате. Подойдя к трюмо, рассмотрела себя. Круги под глазами, синяк на скуле, не говоря уже о груди. Все это к вечеру придется замазывать, иначе на работу не пустят. Глядя на свое отражение, не могла поверить, что это все происходит с ней. А все так хорошо начиналось!

В шестнадцать лет ее взял в жены Рустэм. Тогда она была самая счастливая. Он носил ее на руках, от каждого брошенного на нее чужого взгляда загорался, хватался за оружие, она смеялась, целуя его. Он увез ее к себе в районный центр. Там, в горном азербайджанском селе, она была белой вороной. Наверное, они любили друг друга, она не знает, только через полгода его арестовали. Она осталась беременной. Ей хотелось верить, что он вернется и все будет хорошо. Она для него сохранила сына, о котором он так мечтал. Лене пришлось уехать из его семьи, где мать отказалась принимать ее как невестку. Они не были расписаны и жила она со своим Рустэмом как любовница. Его родителям она была не нужна. Она знала, как ее встретят дома, но ей было некуда идти. Мать заставляла сделать аборт, обзывая ее, она даже отказалась кормить Лену, и до зимы ей пришлось жить в летней кухне. Отец приносил ей туда хлеб и виноград. Он же и увез ее в роддом на своей рабочей машине. Она помнит, как косились на нее, приехавшую рожать без документов, зато она лежала в палате одна, палата эта считалась изолятором, а ей-то какая разница, главное, ее мальчик был в палате с ней и она могла к нему подходить в любое время. Отец решил дать ее мальчику, ее Данилу, свою фамилию, вот и имел Данил ту же фамилию и отчество, что и она. Родной отец претендовать на него не мог.

Лена закончила школу, поступила в хореографическое училище. Жизнь, кажется, вошла в русло. Родители помогали, сын рос, она — молодая, красивая. Надо же, как все было хорошо, беззаботно.

Она потянула воздух носом, из кухни доносился аромат курицы. Данила прошлепал босыми ногами. Надо идти готовить завтрак. Выскочив в небольшой огород, нарвала редиски, укропа. Промыв все, поставила на стол. «Опять Данил «Доку» купил, — недовольно подумала, нарезая хлеб. — Эта «Дока» хороша только горячей».

— Ты себе курточку-то какую собирался купить? — вгрызаясь в мясо, спросила мать. Данил снял с ножки шкурку, брезгливо отбросив ее в блюдце, отодрал пальцами розоватое мясо, обмакнул в хрен. Мать молча наблюдала за ним. «В кого он такой?» Отломив от куска хлеба маленький кусочек, взял в рот.

— Данилка, ты чего, не слышишь, о чем я спрашиваю?

— Слышу, — ответил мальчик, — только у меня все из головы не выходит, кто же собрал конструктор. — Да ты же! Вот чудак! — Лена улыбнулась. — Так бывает, я же тебе говорила! — Она посмотрела на серьезное личико сына. — Ну, так что насчет куртки?

— Это ж к осени, — произнес он.

— Надо сейчас взять, пока есть деньги, — она жевала косточку. — Сегодня сходи, посмотри, приценись, — мальчик кивнул. Все покупки, в основном, делал он, даже белье матери покупал и обувь.

Лена разлила по кружкам компот, себе на тарелочку выложила фрукты из него, Данил выпил свой компот залпом.

— Это не я собирал, — буркнул он, вставая из-за стола.

«Как же не ты, лунатики, знать» — подумала Лена, но говорить парню ничего не стала. Данил разобрал конструктор, потратив на это около двух часов. Он аккуратно сложил болтики и гаечки в пакетик, железные пластинки разобрал по размерам, положил в коробку в нужные ячейки. Конструктор ему подарили совсем недавно, и он дорожил им. Это самая дорогая игрушка в его комнате. Правда, мать покупала ему машины коллекционные, но они его не интересовали. Машина — это уже готовая вещь, это чья-то мысль, превращенная в реальность. Он, конечно, с уважением относился к чужим идеям, но в его голове рождались и свои. Данил положил конструктор под кровать. В комнату вошел его лучший друг Сашка.

— На пляж идем? — Сашка окинул комнату взглядом, ища что-нибудь новенькое, что можно посмотреть, не найдя ничего, он перевел взгляд на Данила. — Идешь? — На его руке висели черные ласты, трубка, в одной из ласт торчали синие трусы. Сашка, крепкий мальчик, почти на голову выше Данила. Несмотря на то, что ребята ровесники, но разница в три месяца в пользу Сашки и помогла тому пойти в школу раньше своего друга. Учился он в седьмом классе, а Данил в шестом. С большим трудом давались Сашке знания, и учителя, не желая обучать его дважды в одном классе, закрыв глаза, ставили ему тройки, толкая его по школьной, крутой лестнице. Сашка — не только лучший друг Данила, был еще и соседом, жил в том же доме, что и Лена с Данилом. Дом их старый, щитовой. Строили его для переселенцев, когда свозили в пятидесятых годах в Крым семьи со всего Союза. Так называемые финские домики росли быстро, один на две семьи. А сейчас в их доме проживает семей восемь. Правда, к дому сделано много пристроек, и он мало чем напоминал первоначальное строение. Сначала домик был окружен большим садом, теперь все изменилось. Сад поделен на клочки, по количеству семей. На каждом участочке в обязательном порядке стояла летняя кухня, только на маленькой делянке Лены такой кухни не было. Она пристроила к своей единственной, отданной родителями комнате кухню, ванную с туалетом и малюсенькую комнатку Данилу. Таким было их жилье, и о другом они и не пытались мечтать.

— Идешь? — еще раз спросил Сашка.

Да идет он, идет! — ответила за сына Лена. — Чего сегодня будете продавать, бизнесмены?

— Отец кукурузу принесет, а пока у Данилки открытки есть, их и будем иностранцам толкать, — переминаясь с ноги на ногу, ответил Сашка

— Поймают вас с этим делом, — вздохнула Лена, наблюдая за сыном. Данил сложил в яркий пакет несколько пачек с открытками города, кинул туда же выгоревшие на солнце трусы.

— Ну, мы пошли, — он поднял глаза на мать. Она сжалась, в его глазах горел непонятный огонек, не виденный ею раньше.

— Вы там, это, поаккуратней, — тихо пролепетала она, зная, что говорить такое бестолку. Ребята зарабатывали деньги себе на кусок хлеба сами, и очень часто Лена жила на деньги сына. Таких щедрых клиентов, как сегодня, выловишь не каждый день.

Проводив их до калитки, она остановилась посреди своего маленького сада. Наверное, маленький принц имел когда-то такую же маленькую планету, только порядка на ней явно было больше. Лена вытащила из-под крыльца шланг и стала отмывать ствол яблони, заодно полила и весь участок. Клубника отцвела, и крупные ягоды прятались под листьями. Лена собрала в тарелку спелых ягод. Яблоки тоже уже начинали краснеть. Слегка наклонив ветку, она сорвала яблоко, откусив, сморщилась, бросила его в сторону. Большая черешня стояла на границе ее и материнского участка. Плодов хватало всем, даже на продажу. Данил с Сашкой продали пару ведер в этом году, этот год на черешню неурожайный. Она вздохнула, вспомнив последний разговор с сыном: «Я заработаю деньги, и тебе не надо будет работать», — обняв плачущую мать, заявил он. От этих слов она разрыдалась еще сильнее, вот и сейчас сердце сдавило от жалости. Что он видел хорошего? Только грязь. Единственное, что его отличало от беспризорника, это то, что он имел свой маленький угол. Мать он иногда не видел неделями. Тогда на помощь приходила бабушка, с которой мальчик не находил общего языка с пеленок, так как для той ее собственная дочь была не кто иной, как «блядь» и «проститутка». Она кричала об этом на весь двор, и ребенок, не понимая еще слов, чувствовал, что его мать обижают.

Глава 2

— Никак огород полила? Это к дождю, Ленка, ты, не подумавши, сделала, — прервала ее мысли мать. — Чего это кобель от тебя так поздно ушел? Ты его еще, небось, и кормила, от дитя кусок оторвала для своего кобеля? Ох, Ленка, Ленка! — Она покачала головой.

— Никого я не кормила, — покосившись на мать, бросила Лена. Настроение что-нибудь сделать в саду исчезло. Она направилась к дому.

— Молоко-то чего не взяла? — спросила вслед мать.

— Принесешь, не переломишься, — со злостью ответила дочь.

Надо успеть до прихода матери убрать в комнате и замочить белье. Сейчас начнет совать свой нос во все кастрюли и щели. Сколько они уже живут отдельно, а она не может привыкнуть, что у дочери своя жизнь,. и ей вовсе не хочется, чтобы в нее вмешивались. Включив колонку, она набрала в пластмассовую, еще Данилкину, ванну воды. Налила туда отбеливатель, опустила постельное белье.

«Все! Теперь даже духа подонка не осталось». Окинув комнату придирчивым взглядом, точно ли не осталось чего от ночного гостя, она опять прошла в комнату сына. Конструктор лежал в коробке под кроватью. Взбив зачем-то подушку, она прижала ее к груди, ей казалось, что от всех вещей в комнате исходит запах чистоты и детства, как от этой подушки, которую она прижимает к себе. Закрыв ею лицо, она постояла так несколько минут: «Как же жить дальше? У нее нет и никогда не будет средств, чтобы выучить сына. Все говорят, что он умный мальчик. Ей и говорить об этом не надо, сама видит. Данил постоянно решает Сашкины задачи и уравнения — и в кого он такой?»

Хлопнула дверь. Лена, аккуратно поставив подушки на место, вышла из комнаты, плотно прикрыв дверь. В царство сына никто не имел права входить.

— Лен, у тебя соль есть? — на кухне стояла Тамара, соседка, мать Саши, замученная жизнью и заботами женщина. Ее глаза смотрели на мир с испугом и тоской. Тамара работала в совхозе, как и ее муж, только вот последний год у нее сильно болела спина, и она больше находилась на больничном, чем работала за бесплатно в поле. Лена всегда удивлялась, глядя на нее, зачем идти на каторжный труд, если за него не платят? Но они уж так устроены, Тамара и Гриша, что надо обязательно где-то работать, и детей, а их было трое, учили тому же. Саша был старшим.

— Гриша кукурузу отварил, сейчас хлопцам на пляж отнесет, кинулась, а соли нет. — Лена молча достала соль, подала соседке.

— Мой вчера зарплату на машине привез, — вздохнула Тамара, в глазах блеснули слезы. Дети есть просят, а он пятьдесят ящиков вина в дом вместо продуктов притащил. Если б не Сашка, хлеба не видели бы.

— А в магазин разве не принимают? — пожалела соседку Лена.

— Выгоды нет, они, гады, за полцены берут, а это значит, что Гриша почти задаром всю весну пахал, да… — она махнула рукой, — пойду, а то сейчас разревусь. — На ее глазах и впрямь появились слезы.

Лена однажды видела, как ее сосед торгует на рынке. Григорий, здоровый работящий мужик, виновато достал из сетки бутылку вина и тихо стоял возле торгующих зеленью и громко кричащих бабуль. Ему было стыдно стоять, предлагая людям свою зарплату, не будешь же каждому объяснять, что на это вино он должен кормить семью, что совхоз не дает ему денег на жизнь, а рассчитывается своей продукцией. На лице Гриши была виноватая улыбка, он не смотрел на людей, поэтому Лена и смогла спокойно понаблюдать за ним. Да, торгаш он никакой.

— Чего это Томка к тебе прибегала? Опять просила чего-то? — мать поставила на стол литровую банку козьего молока. — Поди опять просила вино реализовать? Нашла дуру. Они тебе хоть бы десять копеек с бутылки платили. О! — она постучала пальцем по голове, — никогда у тебя ума не было.

–Что ж такую рожала? — Покосилась Лена на мать.

–Что рожала, что рожала! Ты, вроде, и не глупая была, дурная, правда. — Лена усмехнулась. — Ничего смешного нет. Данилка-то где?

— На пляж ушел.

— Вот, а я ему молочка тепленького, худой он больно, может, болезнь у него какая, ты бы проверила, потом поздно будет.

— Поздно это уже сейчас, — Лена поставила молоко в холодильник. — Нет у меня денег на обследование, — она повернулась к матери. — Нет! — Лена вывернула карманы у халата, показывая, какие они пустые. — И здоров он, не лезь к нему.

Прям там, не лезь! Мать хочет, как лучше, добра хочу, — крикнула она.

— Ты за своим присмотри, а к моему не лезь, — еще раз повторила Лена.

— Ой, Ленка, — голос матери стал плаксивым. — Опять вчера Серега с дружками что-то притащил, спрятали на летней кухне, я туда и заходить-то боюсь. У него глазищи вчера мутные были, что твой самогон. Дышал или кололся, ума не приложу. Вот уж детки у меня! Говорила старику, не надо нам детей, давай для себя поживем, так он, дурак: «Нет, что за жизнь без детей». Она вытянула губу и постаралась передать речь своего мужа. — Теперь вот он сдох, а мне мучайся с вами.

— Господи, что ты такое говоришь? — Лена испуганно смотрела на мать.

— Правду и говорю.

— Побойся Бога говорить так о мертвом, о них только хорошее надо говорить.

— Это неужто ты, проститутка, о Боге вспомнила? Грехи, случаем, не бегаешь замаливать?

— Все! Хватит! — разозлилась Лена. — Иди коз паси, это как раз по тебе, в лесу ты ядом никого не отравишь.

— Это ты о ком? — остановилась мать в дверях.

— Иди! Ни о ком, — махнула рукой дочь, не желая больше разговаривать с ней. Мать зло зыркнула на дочь, но промолчала и вышла из дома. «Что же это такое? За что я так наказана? Кажется все против меня, весь мир против меня». Лена подошла к трюмо. «Сколько я еще смогу работать, год, два? Сейчас есть такие молоденькие девочки, глядя на которых можно и стриптиз не смотреть. Лена провела рукой по лицу, уставшая, помятая, вон и морщинки, пока еще легкие, но уже есть. «Еще год, два, а потом?» Она села возле зеркала. «Я и пожила-то совсем мало, что видела? Истеричная мать, пьянки отца, братец тоже не подарок, воровать начал лет с десяти. Мать все время его защищала: «Не Сереженька это, Ленка, та могла, сучка». Может, оттого она и уехала с первым, предложившим ей это, и неизвестно, как бы они жили, может даже и хорошо, только где ей, симпатичной, невинной глупышке было знать, кто ее будущий муж. Только позже она узнала из газет — грабитель. Тогда это казалось страшным. Ей думалось, что на ней как-то это отметилось, точно клеймо. Мать, обозвав ее последними словами, хотела вышвырнуть, но вступился отец. «Беременная она, не бери грех на душу», — строго сказал он. Как мать ни бушевала, и Сергей ни кривился, Лена осталась в доме. Вскоре после рождения Данила ей выделили комнату. Отец помог построиться. Работая водителем в совхозе, вез домой все, что плохо лежало, только благодаря нему они теперь имели отдельное жилье. Он даже пить на некоторое время бросил, только ненадолго. Лена вздохнула. «И почему милиция не вышла на ее братца? Вот уж правду говорят, дуракам везет. Но ничего, ничего. Сколько веревочка ни вьется, конец будет. Не возьмут за воровство — попадется на наркотиках. Это надо же! У человека нет будущего. Впрочем, у кого оно сегодня есть? У меня? Или у моего сына?» При воспоминании о Даниле ей стало тоскливо. Он все понимает, жалеет ее, хочет помочь, но что он может, ребенок, если она уже опустила руки и пустила все на самотек, говоря себе: «Будь что будет!»

Окончив с отличием хореографическое училище, Лена поступила работать в клуб строителей. Это, пожалуй, самый чистый и светлый промежуток в ее жизни. Преподаватель танцев! Ей нравилось, когда на урок приходили дети, смеясь и толкаясь. Она вела себя с ними очень строго. Сама подтянутая, стройная, требовала от своих воспитанников того же. Все были одеты в одинаковые темно-синие трико и белые носочки, волосы подобраны, нигде ничего не висит. Дети чувствовали порядок и старались подражать своей молодой учительнице. Ей выделили самый большой зал клуба. Две стены его покрыли зеркала в тоненьких дубовых рамках. Паркетный пол всегда сверкал, она сама его натирала. Зал имел три больших окна, на которых любили сидеть дети во время отдыха. Урок начинался со станка. Красиво поднятые головки, вытянутые носочки, они любовались своим отражением в зеркалах, а она любовалась ими. Да, она была счастлива, когда ее танцевальные пары спустя год брали призы на сценах города. Они были сильными конкурентами многих танцевальных коллективов, даже тех, что имели звания «народных». Ее девочки двигались легко, чувствовали ритм, она заставляла их заниматься музыкой, что много значило для их развития.

Раз, два, три, раз, два, три… Считала она громко — и пары скользили по паркету, точно порхали.

Глава 3

Все оборвалось сразу. Пошла черная полоса.

Умер отец, вскоре закрыли клуб. Сначала говорили на ремонт и реконструкцию, но всех работников при этом уволили. Лена оказалась на улице. Побегав по городу в поисках работы, пошла официанткой. Надо было на что-то жить, но и тут ей не повезло. Жаркой, летней ночью горел их ресторан на набережной синим пламенем. Тогда впервые Лена почувствовала, что такое безработица. В городе для нее работы не было, да, пожалуй, и во всей Украине для таких, как она, работы нет. Зачем тонущей стране культура, зачем ей красивые здоровые дети, когда она сама бьется в агонии, выбрасывая юные создания на панель или за границу в виде дешевой рабочей силы. Стране никто не нужен, только деньги, любой ценой деньги. Лене нечего было продавать, да и товар покупать не за что. И где иметь такую лошадиную силу возить товар на себе? Нет, торговля не для нее.

Работа ее нашла сама, как ни странно. Антон, хозяин ресторана, выискивал безработных, молодых, танцующих, создавал варьете.

Отступать некуда-и вот она солистка варьете. Цветы, шампанское, конфеты… Хозяин их хорошо одевал, не обижал. Вскоре его девочки стали продаваться в разные страны. Это называлось «подработать». Девочки уезжали на полгода, возвращались с деньгами, рассчитывались с работодателем — иначе за границу не выпустит, и снова танцы.

Лене не с кем было оставить Данила. Спрос на нее был велик, но мать отказалась смотреть за семилетним ребенком: «Вот еще! Буду я за твоим выблядком ходить!»-кричала она в лицо дочери, когда та рассказала ей о своих планах. Больше Лена к ней с такими предложениями не обращалась. Денег не хватало. Нужно было держать себя в хорошей форме. Антон предложил ей работать стриптиз. Ее это поначалу напугало. В городе не было еще подобных заведений, ей предстояло быть первой. Обдумав все, она решилась. Кто-нибудь знает, что творится в душе женщины, которой приходится обнажать свое тело за деньги перед пьяными, скалящимися лицами. Сколько разных взглядов она ловила на себе: презрение, похоть, стыдливость, понимание. Она по взгляду могла определить, какого мнения о ней человек. Она себя ненавидела, ненавидела свое красивое тело, выставляемое на потеху. Зато появились деньги. Плохо стало буквально после нескольких ее выступлений. Хозяина прижали, требуя отдать Лену на растерзание, а он как человек, слабый до денег, молча согласился. Партнеры менялись, она даже не пыталась узнавать их имена. Зачем? Легкий бизнес понравился хозяину, и в их ресторане появились юные путаны. Лене стало полегче, правда, и доход упал. Последние полгода она не очень-то котировалась в кругу постоянных посетителей. Юные соблазнительницы всегда были рядом, мило, по детски, улыбаясь.

Еще год, два… А потом? Лена обмакнула палец в крем-пудру и принялась закрашивать ожерелье на своей груди.

Глава 4

Ребята подбежали как раз вовремя. К пристани пришвартовался большой, белый корабль с ярко-синей трубой, с изображением золотой короны.

Они протолкались сквозь толпу зевак к самой изгороди, установленной пограничниками, они ходили тут же, наблюдая за порядком. Сигналя, подкатил автобус с надписью «Интурист».

— Видно, их сейчас погрузят и по музеям, — сплюнув сквозь зубы, сказал Сашка. — Во жисть, боятся они нас, как дикарей, — добавил он.

— Они нас не боятся, — сощурившись и не спуская глаз с трапа, произнес Данил. — Мы для них никто, недоразвитые. Смотри, вон какая девчонка семенит ножками по трапу! — он кивнул в сторону девочки. Она, держась за веревочные перила, спускалась тихонько по трапу. На ней надеты белоснежные шорты, легкая блузка — «топик», слегка касалась пояса, и стоило девочке поднять руку, тут же выглядывал загорелый животик с симпатичной ямочкой посредине, голову украшала аккуратная кепочка. Забавно было то, что девочка в толпе зевак разглядела Данила, она мило улыбнулась ему, блеснув зубами, помахала пальчиками поднятой руки. Данил молча наблюдал за ней.

Сашка расплылся в улыбке, взмахнув обеими руками, будто наконец-то увидел маму дорогую. Данил ткнул друга локтем в бок, Сашка непонимающе скосил на него глаза.

— Чего ты перед ней дергаешься, как цирковая лошадь! Стой спокойно.

Девочка подошла к автобусу, остановилась, пробежала взглядом поверх голов, повернулась к трапу, с которого спускалось еще несколько детей. Они громко разговаривали, смеялись, рассматривая зевак. Девочка подошла к ним, о чем-то быстро заговорила, дети притихли, но вскоре раздался взрыв смеха. Они все разом, точно по команде, развернулись лицом к публике, замерли на короткое время и вдруг побежали! Их было человек восемь. С корабля донеслись крики, пограничники пытались задержать детей, но те, словно ртуть, проскальзывали между их рук. Трогать гостей было запрещено.

— Во, дают! — восторженно закричал Сашка.

Девочка подбежала к бордюру, слегка запыхавшись, вскоре вся ее команда стояла рядом. Она ткнула себя пальцем в грудь.

— Диана, — улыбаясь, представилась она, затем показала на Данила. Тот сморщился слегка.

— Данил, — ответил он, вертя в руках набор открыток, постукивая ими о ладонь. Один из мальчиков показал пальцем на набор и что-то сказал.

— Он спрашивает, что это есть у тебя? — раздался голос запыхавшегося человека. Данил покосился на оказавшегося рядом переводчика. Дети закивали головами в знак согласия.

— Открытки с видами нашего города, — ответил Данил и посмотрел на стоящую рядом девочку. Она протянула руку, он молча подал ей набор.

— Охренел, что ли? — рассердился Сашка. — Это же денег стоит, — переводчик, видно, перевел его слова, дети засмеялись и стали громко о чем-то его спрашивать.

— Они хочат знать, сколько это стоят!

— По три доллара! — Сашка взял из рук Данила пакет и стал доставать из него наборы открыток, к нему потянулись руки с долларами, Сашка раздавал наборы, бросая деньги в пакет, пытался сказать по-английски, как он рад, но его вряд ли поняли.

Диана посмотрела открытки, полезла в задний карман шортиков за деньгами.

— Не надо, — остановил ее Данил. — Это тебе подарок от меня. — Стоящий рядом друг засопел недовольно и очень громко носом. Диана посмотрела на переводчика, тот перевел слова мальчика. К детям подошли взрослые. Диана подала набор Данилу, сказав несколько слов, велела перевести.

— Если это подарок, то ты его пишешь, — перевел он ее слова. Данил повертел головой в поисках ручки, заметив это, добрый переводчик подал ему свою. Писать на глянце, да еще на весу, очень неудобно, но Данил старался изо всех сил.

«Диане от Данила в честь короткого знакомства». Он поставил дату «10-е августа 97 года». Размашисто подписался и подал девочке набор. Диана поблагодарила. К ним подошел мужчина с огромным животом, на котором лежал фотоаппарат. Он, смеясь, что-то предложил девочке и та, подумав с секунду, согласилась. Подойдя к Данилу, встала рядом, их разделяла небольшая изгородь. Переводчик велел Данилу улыбнуться, фотоаппарат щелкнул — и в руках мальчика появилась фотография, еще один щелчок — и туристы пошли рассаживаться по автобусам, попрощавшись с толпой как со старыми знакомыми.

— Надо было больше брать наборов, — прошептал Сашка.

— Это были последние, придется ехать искать, — Данил посмотрел на снимок, он стоит, улыбаясь, с совершенно чужой девочкой. «Интересно, как она так смогла встать, что перекрыла Сашку?» Он только теперь рассмотрел, что у нее бледно-голубые глаза, белесые ресницы и брови, а вот губы алые, словно только что подкрашены. Ничего в ней особенного нет, у него в классе есть гораздо интереснее, но не мог оторвать взгляда от ее лица, а сердце слегка участило свой бег.

— Пошли! — Сашка дернул друга за рукав. — Отец скоро должен на пляж подвалить, до него надо успеть понырять, а то зачем я ласты таскал. — Он расталкивал собравшихся, вытягивая за собой Данила.

На городском пляже негде яблоку упасть. Они постояли, высматривая сверху свободное местечко. Далеко идти нельзя, отец не найдет. Сашка присмотрел маленький клочок между лежаками, показал Данилу. Они еще постояли в поисках чего-нибудь получше, но, видно, сегодня на пляже собрались все отдыхающие города. Закинув ласты за спину, Сашка начал спускаться к воде. Им пришлось выслушать много не очень приятных слов по поводу их стоянки. Тощая старуха недовольно заявила, что это место ее внучки, она сейчас купается. Сосед справа, выругавшись, объяснил старухе, что им двух лежаков вполне хватит, а пацанам, что ж, и не искупаться? Бабуля недовольно сдвинула лежаки, и ребята смогли сидеть рядышком под палящим солнцем на горячей гальке. Переодевшись в раздевалке, вернулись в плавках, побросали штаны на пакет, побежали, перешагивая и перепрыгивая через лежащих. Данил приучил себя заходить в воду, не раздумывая, с разбега, вот и сейчас с криком радости, обгоняя друг друга, они прыгнули в голубую прохладу. Первой на поверхности показалась голова Сашки. Подняв руку, он рассмотрел добычу, ею оказалась целая борода коричневых грубых морских водорослей. Сашка оглянулся вокруг, высматривая друга: как только тот появится и не успеет еще толком открыть глаза, получит по физиономии жесткой травой, только бы не упустить его. Сашка смотрел на плавающие головы, Данилкиной среди них не видно. Ни у кого он не видел таких белых кудрявых волос. Мать говорила, что Есенин, наверное, был таким же. «И как так долго можно под водой держаться?» — встревожился Сашка. Данил, подплыв вплотную к другу, схватил его за ноги и потащил вниз.

— Ай! — испуганно закричал Сашка, барахтаясь и отбиваясь. Водоросли поплыли к берегу. Вода вскипела от их барахтанья, они баловались, пока хватало сил. Оба, тяжело дыша, легли на спины, раскинув в стороны руки и ноги. Чуть сощурясь, смотрели в выцветшую голубизну неба. Солнце, казалось, висело прямо над ними, посылая обжигающие лучи на отдыхающих. Нырнув еще пару раз, ребята, уставшие, поплыли к пирсу. Попрыгав то на одной, то на другой ноге на раскаленном, точно сковорода, бетоне, они улеглись поближе к воде.

— Хорошо! — сплевывая воду, произнес Сашка. Данил посмотрел на друга. «Видно, его уже не переделать. Сколько ему твердил, что плевать некрасиво, все до одного места. Он повторяет все за дядькой Гришей». Данил закрыл глаза.

— А клево я тебя напугал?

— Еще бы, — хмыкнул Сашка. — Я подумал, мертвяк ко дну тянет, до того у тебя руки были холодные.

— Мертвяк не тянет, он просто тихо может рядом с тобой всплыть.

— Тьфу, Тьфу! — поплевал через плечо Сашка. — Чур, меня, если что, я был бы вторым мертвяком.

— Так их боишься?

— Не знаю. Наверное.

Их разговор прервал свист.

— О, батя, пришел. Пошли. — Ребята вскочили на ноги и бегом припустились к стоящему на верхней площадке Григорию.

— Ну что, мальцы, искупались? Оно и хорошо. Мамка еще кастрюльку поставила. Заработали чего? — Он скинул с себя брюки, оставаясь в черных плавках. — Где ваши вещи?

Ребята показали ему, где оставили свои пожитки. Григорий поставил возле них ведро с горячей кукурузой, подал пакетик с солью, ложку и, подмигнув детям, побежал к морю.

— Горячая кукуруза, покупайте горячую кукурузу, — звонко крикнул Данил. На его голос отозвалось сразу же несколько требовательных «Купи!», «Хочу кукурузу!» Данил довольно улыбнулся, он всегда надеялся на поддержку малышей, мамаши на курорте им ни в чем не отказывают.

— Почем? — посыпались вопросы.

— Гривна початок! Смотрите, какая молоденька, молочновосковой спелости, а горячая да с солью! — прихваливал Данил свой товар. Гривны посыпались в Сашкин пакет Он ловко поддевал большой вилкой початок, ложкой сверху посыпал солью и подавал покупателю. Торговля шла бойко, недалеко детский голос кричал о том, что имеется холодное пиво и напитки. Из кафе гремела музыка, перекрывая все голоса; со спасательной вышки, надрываясь, кричали в рупор о том, что за буйки плавать запрещено, с волнорезов нырять тоже запрещается и чтобы зеленая шапочка гребла к берегу, иначе за ней вышлют лодку, и ей придется платить штраф. На пляж спустилась мороженица с тяжелым ящиком-холодильником, висевшим у нее на шее, бегали, суетились фотографы, жизнь пляжа шла своим чередом.

Ведро быстро опустело. Григорий удивился быстроте распродажи, он не прочь бы еще пару раз искупаться. Забрав ведро и деньги, он быстро побежал за новой партией, обещав вернуться часа через полтора.

— Мороженого хочешь? — Сашка бросил в воду камень.

— Нет, оно сейчас мягкое, больше по рукам растечется. Сколько мы сегодня заработали, прикинул?

— Давай вместе, — Сашка стал загибать пальцы: за открытки тридцать долларов — раз, да за кукурузу гривень сорок, и сейчас отец еще притащит ведерко.

— Нормально! — протянул Данил. — Я хочу себе куртку купить на свои деньги.

Глава 5

Они вернулись на пирс, вытянувшись на прежнем месте. Солнце разморило, Данилу не хотелось ни двигаться, ни говорить, глаза, смотревшие на искрящуюся воду, слипались, им в этом помогал шум пляжа.

— Загораем, шпана! — выводя ребят из дремоты, послышался скрипучий голос. — Слышал, какая у вас торговля бойкая шла. А деньги где?

— А тебе что? — поднялся на локти Данил.

— Ты еще гавкать, щенок, будешь? — парень склонился над мальчиком. — Это моя территория, и ты мне за нее платить обязан. — Он выпрямился во весь рост, чтобы дети могли лучше рассмотреть, с кем имеют дело, посмотрел вдаль.

— Да ты что? — засмеялся Данил.

— Кто ты вообще такой?

— Сейчас я отверну твою красивую голову, и дружок твой признает во мне хозяина, — он надвинулся на мальчика. Данил не спускал с него глаз, а когда парень оказался совсем близко и, нагнувшись, протянул руку к лицу Данила, тот, крутнувшись на месте, подняв ноги вверх, резким толчком нанес парню удар в живот, тот, хрюкнув, перелетел через Данила, упав в воду, при этом, вероятно, больно ударившись. Данил проследил взглядом за его падением.

— А щенок-то еще и кусается! — раздался голос сзади. Ребята не оглядывались, знали, кому принадлежит этот скрипучий, точно ему в горле что — то мешало, голос. Данилу всегда хотелось откашляться за говорившего. — Обучен, обучен, щенок, молодцом! — в волосы Данила впились тонкие пальцы. Такие руки, дожно быть, имеют пианисты. Пальцы тонкие, длинные, кисть красивая с ухоженными, чуть подкрашенными ногтями. Это, пожалуй, и все, что есть красивого в человеке, схватившем Данила за волосы. Мальчик повернулся к говорившему. Они смотрели друг другу в глаза.

— Хорошо, паршивец, — отпуская Данила, произнес Гоша, прищуря большие, темные глаза. Очень неприятно смотреть ему в глаза, они у него не то что большие, они на выкате, и казалось, что веки не смогут их удержать, стоит только Гоше наклониться и глаза выпадут. Большой горбатый нос прикрыт белым клочком бумаги, усики над тонкими губами напоминали черный шнурок. Наверное, поэтому у него и кличка была «Шнурок». Волосы коротко стрижены и две залысины, которые «Шнурок» пытался скрыть. Он ненавидел, когда его вот так в упор разглядывают, лицо его исказила злая ухмылка.

— Что ж ты, мальчик, налог платить не собираешься? — нагнув голову маленькую для столь большого тела, произнес Гоша.

— Кому платить? Тебе, что ли?

— А кому ж еще. Ты порядки нынешние знаешь? За все надо платить. Что ж ты так неуважительно с моим человеком обошелся? — словно змея, зашипел Гоша.

— Откуда я знал, кому платить? — изобразив на лице удивление, произнес Данил. — Ныряльщик вон, — он кивнул в сторону вылезшего на пирс парня, — говорит, что ему надо платить. Так кому же? Вы меж собой пока договоритесь, а мы поплаваем, — Данил толкнул Сашку в воду, тот только этого и ждал. Он видел, с каким лицом надвигался на них вылезший из воды. Гоша протянул было свою коротенькую, почти женскую, ручку, пытаясь схватить мальчика, но тот, перевернувшись в воздухе кульбитом, вошел в воду, как опытный пловец.

— Хорош, гаденыш, — проскрипел Гоша. — Я на него большую ставку делаю. Еще год, другой и в нашу команду его брать будем. Вот за такими говнюками будущее. — Он окинул взглядом стоящих возле него. — Вроде, в чем только душа держится, а ловок, подлец! — Гоша перевел взгляд на стоящего рядом парня. — Правда, ловок, «Огурец»? — И засмеялся, точно закашлял, остальные поддержали его, угодливо захихикав. — Ничего, «Огурец», заберут тебя в армию, вернешься оттуда человеком, — он похлопал парня по плечу. — А вас всех предупреждаю, мальчишку не трогать, он нам еще очень пригодится. Я сам с него налог сымать буду, — он посмотрел в сторону буйка, где качалась белокурая головка Данила. И вновь глаза его сощурились от мыслей, крутящихся в его голове, но своими думами он не желал делиться ни с кем.

— Данилка, ты «Шнурка» совсем не боишься? — ухватившись за буек и тяжело дыша, спросил Саша.

— А чего он сделает? Денег у нас нет, мы ведь реализаторы, — он посмотрел на друга. — И хозяин сейчас придет, свиснет нас, как собак, вот пусть с ним и говорят. Только думаю, что с твоим отцом «Шнурок» говорить не пожелает.

— Еще бы! Батя, чуть что, за монтировку берется. Он нынче злой.

Ребята обхватили буек руками, соединив головы, смотрели в морские глубины. Море под ними казалось черным, и цепь с якорем от буйка терялась в глубине. Море спокойное теплое. Мимо проплыла стайка мелких серебристых рыбешек, лениво покачиваясь, к ним приближалась большая розоватая медуза. Сашка брезгливо пнул ее ногой.

— Давай нырнем! — глядя в темноту, предложил Данил.

— Ты чего? Перегрелся? Так я помогу, — Сашка набрал в ладонь воды и вылил на голову друга, — точно, перегрелся, парит! Давай лучше к берегу, отец, наверное, скоро придет! — И не дожидаясь ответа, оттолкнулся от буйка. Ему даже думать страшно о том, что там на дне, не то что нырять. Данил плыл рядом на спине. «Вылитая амфибия», — подумал о нем Сашка.

С берега доносилась громкая музыка, смех, визг детей. Друзья подплыли к пирсу, поднялись по ступенькам. Загорать расхотелось, и, вообще, Сашка хотел домой. У него заурчало в животе, напоминая, что пора бы и перекусить. Он посмотрел по сторонам, ища глазами компанию, вогнавшую их в воду, но ее поблизости не было видно.

— Чего у тебя так гремит в животе?

— От испуга, — честно признался Сашка. — У меня всегда так. Или в туалет хочу, мочи нет, или рокочет в животе. — Данил улыбнулся.

— А у меня от испуга речь отнимается, хочется что-то сказать или даже крикнуть, а нет! Точно рыба, рот открываю, закрываю и ни звука. Чудно! Уже несколько раз так замечал.

— Данилка, я вот что подумал, — Сашка сел на бетон, спустив ноги к воде, до которой было еще метра полтора. — Останусь-ка я на второй год, с тобой хочу учиться, вместе в армию пойдем, вместе в училище.

— В какое?

— В какое ты захочешь, в то и пойдем.

— Чудной ты, Сашка! — засмеялся, хлопнув друга по спине, Данил.

Второе ведро распродали еще быстрей. Кукуруза была горячей и сочной. Сашка рукой намазал соль на последний початок, разломил его пополам, подул на красные пальцы.

— Поедем, сбегаем на «Поляну сказок», может там еще остались открытки, — вгрызаясь в початок, сказал Сашка.

— Говорил, надо зимой побольше брать, так нет…

— Денег не было, — жуя зерна, отозвался Данил. — И так все, что тем летом заработали, потратили. — Он вздохнул. — Хорошо беспризорным.

— Это точно, — поддержал его дружок.

Глава 6

Беспризорные в городе мыли машины, это их бизнес, в который не смел лезть ни один домашний. Машины надо мыть круглый год и при любой погоде, и они дружно охраняли свою нелегкую профессию мойщиков. Воду приходилось брать из текущей с гор речки. Летом это еще терпимо, но в холодные зимние дни ребятам приходилось туго. Опуская руки в ледяную воду, они старались, подшучивая, подбодрить друг друга. Их руки, постоянно красные, шершавые, не похожи на детские. Сашкин друг Игорь всю весну проходил с чирьями, не успевал сойти один, в другом месте появлялся новый. Сашка жалел парня и иногда приносил ему из дома бутерброды. Недавно Игорь исчез, и никто не мог сказать, где он. Наверное, убежал куда-нибудь. Они часто покидали города, где им не повезло. Писать Игорь вряд ли умел, поэтому и не мог дать о себе весточку.

А еще эти дети занимались попрошайничеством. Их можно видеть повсюду: в троллейбусах, автобусах, возле церкви, в переходах. Такое наплетут, слезу из камня выжать можно, только не из нашего народа. Попадались, конечно, и сердобольные, подавали в протянутые руки монеты. Домашние не знали, кто стоит за беспризорниками, но чувствовали интуитивно, лучше на их дороге не вставать, точно так же, как и на дороге «Шнурка». Его небольшая группа занималась большими делами. «И как это Гошка себе еще офис не приобрел, да акции выпускать не начал? — Подумал Данил. — Полгорода под ним ходит, видать, и он перед кем-то склоняется, значит, дурак! — определил Данил. — Вот я всегда буду сам по себе, ну разве что Сашка, — он покосился на друга. — И Лешка не подведет, и еще… Нет, так вроде уже и не сам, группа, а у группы всегда есть голова, и кто знает, моя ли это будет! Значит, я сам всего добьюсь, сам».

Им пришлось объездить полгорода в поисках нужных наборов открыток, но сейчас их в продаже нигде не было. Таким бизнесом, как их, занимались многие школьники, продавая всякую ерунду отдыхающим.

Уставшие, голодные, под вечер они вернулись домой. Каждый побрел к своей калитке. В окнах Сашки горел свет, слышались голоса. «Наверное, малые в саду играют или на качелях», с завистью подумал Данил, глядя в свои темные окна. Его никто не ждал, не радовался его приходу. Это на Сашке сейчас повиснут братья, расспрашивая и рассказывая новости, а мать встретит уставшего сына добрым словом, отец будет подшучивать, дядька Гриша на это мастак.

Данил подошел к двери, приподняв коврик, достал ключ. Войдя на веранду, плотно прикрыл дверь. На кухонном столе стояла банка молока. «Бабка принесла», отметил, улыбнувшись, Данил. Молоко еще теплое, значит, вечерней дойки. Попил молока прямо из банки, напившись, сел на стул, обдумывая, готовить ужин или обойтись молоком с хлебом. Решил, что стоит отварить пельмени и приготовить кофе, он сегодня это заслужил. Быстро вскочил со стула, чтобы не расслабиться, поставил воду на газ. В морозилке лежали пакеты с готовыми пельменями, вареники с картошкой и капустой. Порвав тонкую пленку, Данил отсчитал пятнадцать штук, остальные бросил назад. На нижней полке обнаружилась утренняя банка молока. Приподняв крышку кастрюли и убедившись, что вода закипит нескоро, Данил достал молоко и вышел во двор. Ему показалось очень темно, пришлось постоять какое-то время, пока глаза привыкли к темноте. Подойдя к Сашкиному забору, громко свистнул.

— Чего тебе, соловей? — совсем рядом раздался голос Гриши.

— А ты чего в темноте делаешь? — удивился Данил.

— Тебе скажи и ты захочешь, — засмеялся тот.

— Ничего не захочу.

— Знаю я, как вы не хотите! Тебе Сашку крикнуть?

— Можешь и ты молоко взять, не надорвешься, — протянул Данил банку с молоком.

— Не надорвешься… — передразнил Григорий. — Ишь ты, как о моем здоровье беспокоишься. — Он бросил шланг под дерево, взял банку, Данил услышал, как зажурчала вода. «Правильно дядька Гриша делает, заливает деревья на ночь, — отходя от забора, отметил мальчик. — Мать все с утра со шлангом бегает, придется мне самому поливать».

— Он вошел на кухню, когда крышка на кастрюле, подпрыгивая, тихонько позванивала. Посолив воду, побросал в нее слегка оттаявшие пельмени, помешал, рядом поставил чайник. «Лучше бы мать вообще сегодня домой не приходила, чем привела кого-то». Он ненавидел всех, кто когда-либо переступал порог его дома и закрывал дверь в его комнату, мило улыбаясь. Теперь он знал, что происходит за дверью, не боялся, как это было раньше, за мать, не забивался под одеяло и подушку, чтобы не слышать никаких звуков из ее комнаты, не плакал от страха. Он просто ненавидел. В такие ночи кулаки его сжимались от бессилия и унижения за мать и за себя. Она «зарабатывала» ему на хлеб, который потом плохо лез ему в горло.

Вода закипела, подняв пену, побежала через край. Данил убавил газ. «Надо же, как темно! — посмотрел он в окно. — Интересно, луна есть или нет?» С их маленького участка не было видно простора, а только небольшой кусочек неба, усыпанный звездами, крупными, яркими. Данил вытащило пельмени, поставил на стол, достал кетчуп, посмотрел на кастрюлю. «Надо сразу же помыть! — приказал он себе. — Я понимаю, что не хочется, но надо!» Пришлось подчиниться внутреннему голосу. Он знал, чей это голос командует им, голос его тренера, любившего во всем и везде порядок, тренера по борьбе «каратэ», которой Данил занимается уже два года. В группе он самый маленький и по возрасту, и по росту, не говоря уже о структуре. Зато в этом и есть преимущество, никто не подумает, что такое хилое дитя может дать сильный отпор. Лев Борисович, так звали тренера, сам предложил ходить ему в свою секцию. Данил долго думал, боялся, но, придя туда один раз, больше не ушел. Теперь в голове Данила частенько звучал голос его тренера, строгий, приказной.

Взяв тарелку, Данил вошел в комнату матери. В комнате витал запах косметики. Включил телевизор, на экране шла одна из многочисленных серий, переключил канал. На нем два полных дяди, еле умещавшихся в креслах, обсуждали какие-то проблемы, говорили о трудностях настоящего времени, об экономике. Данил нажал на следующую кнопку, с экрана ему в глаза посмотрела певица, это уже лучше. О чем она пела, он мог только догадываться по некоторым, отдельно пойманным словам, но музыка заводная, а это хорошо.

Глава 7

Лена вышла из дома, выглядела она прекрасно, тут же поймала на себе взгляды сидевших в баре мужиков. Остановка троллейбуса от их дома находилась далеко, автобус ходит редко, а ей надо еще заскочить к подруге, вернувшейся из Японии. Может, что перепадет по дешевке и доброте душевной. Как-никак, а с Любой они дружат уже давно. Постукивая каблучками, она спускалась по серпантину дороги. Машины летели в разных направлениях, и ей приходилось прижиматься к бордюру, пропуская их. Черная машина, промчавшаяся мимо, резко остановилась. «Тормоза проверяет, что ли?» А та, качнувшись, двинулась назад. Лена остановилась. За темными стеклами в машине не видно ничего. Остановившись возле нее, машина тихонько работала, точно большая кошка мурлыкала. Дверка открылась, и к удивлению Лены, в ней показался Лев Борисович, тренер Данила.

— Куда спешим? — Лева улыбнулся, открылась вторая дверка. — Садись подвезу. — Ее не надо уговаривать. Она нырнула в полумрак салона, окна которого закрыты наглухо, ощутила приятное мягкое сиденье. Рядом с ней оказалась девчушка лет пятнадцати.

— А мы с Ай-Петри едем, глядим, ты семенишь, — хохотнул Лева, наблюдая за удивленным лицом Лены.

— Когда это ты себе такую машину приобрел? — В салоне прохладно. «Кондиционер», подумала Лена. Из небольших динамиков сзади лилась спокойная музыка.

— И не только машину, — она перевела взгляд на сидевшую рядом в непринужденной позе девочку. «Совсем ребенок, считает себя королевой, и вправду смазливая, только надолго ли?» — Лев довольно засмеялся.

— Когда приобретаешь одно, второе дается как бесплатное приложение. — Он посмотрел в зеркальце на сидящих сзади дам. — Ты, гляжу, еще в норме.

— Стараемся, — уклончиво ответила Лена. — Мне в центр.

— Как скажешь, сейчас только Машеньку домой забросим — и я в твоем распоряжении. — Девушке, вероятно, не понравились его слова, она капризно надула губки и, заморгав длинными ресницами, спросила:

— А когда мы снова увидимся?

— Я позвоню, детка. — Лев развернулся и похлопал девочку по руке. — Все нормально? — Та, не понимая, о чем он, пожала плечами. Лев вновь вцепился в руль.

— А вы его знакомая, — пролепетала ревниво капризным голосом Маша.

— Что-то вроде этого, — улыбнувшись, покачала головой Лена. — Чего на горах-то делали? Сейчас, вроде, сезон пляжа.

— О! — закатила театрально глаза девочка. — Там у Левушки дачка, — она посмотрела на водителя, затем на Лену, читая по ее лицу, знала ли незнакомка об этом. — Там сауна, бассейн и вообще всего так много, красиво! — Ее глаза заискрились детской радостью.

— И вы там конечно…

— Боюсь, Лен, она еще к этому не совсем готова, дикая, а нам лишний шум ни к чему, правда, Машенька? — он подмигнул ей в зеркальце, девочка улыбнулась ему, смутившись.

— Да ладно тебе! — махнула рукой Лена. — В ее годы уже рожают.

— Не все, не все, вот в том то и смак! — Лев выехал на площадку между девятиэтажками, остановив машину, повернулся к ним. — Ну, бывай, моя девочка. — Он потрепал Машу по щеке. — Я позвоню! Ты будешь ждать? Тебе все понравилось в горах? — Маша, покраснев, кивнула головой, быстро выскочила из машины. — Ей двенадцать, — бросил Лев, глядя убегающей девочке вслед.

— Сколько?

— Столько же как и Данилу, только у нее уже все на месте, ну не совсем все, — уклончиво сказал он, — зато это и волнует.

— Да ты развратник, друг мой, — покачала головой Лена.

— Она сама, — засмеялся Лев. — Я так думаю, что она уже хочет, только еще не поймет, чего.

— Так пусть найдет ровесника, — возмутилась Лена.

— Она не дура, где это ей ровесник на «мерсе» объявится, все, Лен! Забудем о ней. Это просто развлечение. Мне нравится ее наивность, не я, так другой, какая разница!

— Никакой! — Машина тронулась.

— Что мне в тебе нравится, так это то, что мы с тобой понимаем друг друга. Я могу тебе обо всем говорить, и ты мне правду в глаза бьешь.

Они подъехали к центру, Лев достал блок «Стиморол», кинул в рот две подушечки, подал и Лене парочку. Она взяла, покрутила в руках, положила жвачку в рот.

— Не нравится, — заметил ее колебания Лев. — Есть и лучше. Ну, бывай, спасибо, что подбросил. — Она открыла дверку.

— Подбрасывать ты умеешь, — загоготал Лев.

— А, пошел ты! — Лена со злостью хлопнула дверцей, но такого эффекта, как на «Москвиче» или на «Жигулях», не получилось. Дверь мягко захлопнулась, точно ее нежненько прикрыли. Поморщившись с досады и погрозив Льву кулаком, она перебежала улицу под сигналы летящих автомашин, на площади, возле бассейна, собралась небольшая толпа с плакатами. Бабули ловили проходящих, прося подписаться под их требованиями. Лена была очень далека от всего этого, ее цель — выжить, а не митинговать, все равно впустую. Проскочив мимо плакатов, она даже не поинтересовалась, чего хотят собравшиеся. Заскочила в переулок. Как ни странно, здесь тоже стояло несколько финских домиков, но более современных, чем их дом, похожий больше на сарай, эти же имели вид домиков. Она позвонила в дверь, сразу раздался громкий лай, собака скребла дверь лапой. Дверь быстро открыли, и на пороге, в ярко-зеленом, с разводами и птицами халате, появилась хозяйка.

— Ленка! Привет! — обрадованно закричала она. — Пошел, Джоки! — Она пнула собаку, пес недовольно покосился на женщин и отошел. — Леха! — крикнула Люба вглубь квартиры, — Ленка пришла, готовь на стол! Я, знаешь, все еще не могу прийти в себя от впечатлений, полученных там, я тебе покажу. — Она провела Лену в комнату. — Садись, сейчас что-нибудь соображу.

Люба занимала трехкомнатную квартиру, вернее, раньше это была двухкомнатная, а после ремонта появилась еще одна комната. Дом двухэтажный, рассчитан на четыре хозяина, с одним подъездом, крутой лестницей на второй этаж. Те, кто жил на первом этаже, имели когда-то по две комнаты, а те, что под крышей — по одной. Ванная и большая кладовка находились в подвале. Это, пожалуй, единственное неудобство этого жилья. Зато это был центр города. Лена посмотрела на кучу разной величины коробок, сложенных в углу комнаты. Значит, еще не успели распаковать. В комнату вошел Леонид — муж Любы. На нем надеты только спортивные штаны.

— Я, никак, помешала? — глядя на него, спросила Лена.

— Ничего, наверстаем, — довольно заулыбался Леонид. — А ты ничего, — он подошел к креслу, на котором сидела Лена. — Я так давно тебя не видел, как там крестник?

— Пришел бы и посмотрел, — отстранилась от него Лена.

— Приглашаешь? — он склонился над Леной.

— Ты лучше выпить приготовь, — оттолкнула она кума. Леонид покосился на дверь кухни, где скрылась жена. Лена чувствовала, что он еще что-то хочет сказать, но боится. Глаза его бегали с ее лица на руки, на обнаженные стройные длинные ноги. Она специально положила ногу на ногу, слегка покачивая ею. Кому, как не ей, знать, что Леонид от ее ног сходит с ума.

— А чего ты меня не приходила проведать?

— Нашел дуру! Как бы я потом в глаза Любке смотрела? — Леонид отошел от нее и как раз вовремя, в дверях появилась его счастливая жена. Она несла на подносе небольшой чайничек и чашечки темно-синего цвета, халат разлетелся, оголяя ее некрасивые, точно бутылки, ноги. «И как только она за границу попала? Видать, шеф с нее хорошо содрал». Люба поставила поднос на стол

— Ленька, коньяк тащи! — приказала она, опускаясь напротив в кресло, запахнув халат. Леонид достал бутылку, открыл, налил прямо в чашечки. — Ну, за встречу, — подняла чашечку Люба. — Скучала я там по вас, ребята, жуть как! Ну, будем! — Она одним глотком выпила напиток. Леонид посмотрел на Лену, кивнул ей и последовал примеру своей жены. Лена сделала маленький глоток. Ей сегодня работать и до ночи она успеет накачаться.

— Ты по-японски говорить умеешь? — спросила Лена.

— Понимаю, а говорить, — Люба развела руками, будто говоря: «Извините, друзья, не получилось». — А ты как тут, не обижают?

— Кому я нужна, — отмахнулась Лена. Ей хотелось поговорить с подругой наедине, но Леонид, как назло, никуда не собирался. Он то и дело бросал взгляды на ее ноги, от чего, как ни странно, настроение у Лены поднялось.

— Живем потихоньку. — Разговора не получалось. Просидев у Любы несколько часов, просмотрев пару кассет, поговорив о пустяках, Лена засобиралась на работу.

Люба достала большой пакет, подала Лене.

— Там все для Данила, как-никак, а Ленькин крестник. — Лена постаралась отказаться от подарка, но Люба пообещала обидеться. — Специально для него все купила, да еще для племянницы. — Своих детей у них пока не было.

— Ленька пусть проводит, ему все равно кобеля выгуливать надо, и тебе веселее под охраной идти. — Договорившись о встрече, Лена попрощалась.

Выйдя на улицу, им сразу пришлось остановиться. Собака побежала к первому же кусту. Оббежав его вокруг несколько раз, обнюхав, она, наконец, задрав лапу, ударила по тонким прутикам струей, затем погребла задними лапами, поднимая мусор и листья, только тогда присоединилась к ожидавшим ее. Медленно, с частыми остановками, спустились к набережной. Обоим некуда спешить. Разговор шел ни о чем. Вспомнили школьных друзей, кто где сейчас. Устроились все по-разному. Леонид считал себя неудачником, пытался пожаловаться Лене, но у нее своих забот достаточно.

— Может, кофейку выпьем? — предложил он.

— Думаю, не стоит. Ты, кум, на меня сильно-то не глазей. Любка заметит, вышвырнет в два счета, она теперь баба деловая.

— Я и не глазею, я любуюсь. Все в толк не возьму, почему такая красивая баба и без мужика?

— Как раз мужики-то есть, мужа нет. Видно, судьба у меня такая, — произнесла Лена. — А ты, никак, жалеешь меня? Уж не ты ли собрался мне мужем стать?

— Тебе станешь! У тебя все шуточки в голове, — он позвал пса, прицепил поводок к ошейнику. — Был бы не хуже других, — проговорил он тихо, но Лена его услышала, засмеялась.

— Неужто из-за меня Любку бросишь?

— Оставлю, — поправил он Лену. Та покосилась на него, никогда еще кум с ней так не говорил, да она на него и внимания-то не обращала. Обычный, ничем не выделяющийся, слегка низковат, чуток толстоват да и лысоват. Нет, она не могла даже в шутку представить себя с ним. Леонид об этом догадывался и не обижался на Лену, он ее жалел.

Глава 8

В окнах ресторана сверкали бегающие огонечки, высвечивая его название. Лена попрощалась с Леонидом, вошла в прохладное помещение. За столиками сидело несколько пар, но это еще не посетители, это случайно попавшие сюда клиенты, обычно они обедали или ужинали и покидали ресторан задолго до того, когда на небольшую сцену с громким визгом выскочат девочки в легких сетках вместо одежды, и начнутся пляски в диком ритме. Лена, поздоровавшись с официантами, прошла вглубь ресторана за сцену, где была маленькая дверь, что вела в гримерку. Подсев к своему зеркалу, она грустно улыбнулась своему отражению.

— Привет! — в комнату вошли трое и сразу стало шумно. Девчата наперебой рассказывали друг другу о ночных похождениях.

— Лен! Говорят, Люба вернулась? Правда? — подсела к ней одна из девушек. В комнате повисла тишина, но не надолго. Как только Лена подтвердила, что Люба приехала и она даже ее видела, посыпались вопросы, на которые она не успевала отвечать. Шеф заглянул к ним и, пообещав на сегодня полный зал, велел готовиться к представлению. Подошли еще трое. Лена скинула с себя одежду, оставшись в трусиках, надела сетку, поправила прическу, чуть подкрасилась. Только потом достала из сумки маленькие трусики, больше напоминающие веревочки, переоделась. Все. Она готова к выходу, поймала на себе завистливые взгляды подруг. Что ж тут поделаешь, если ее природа одарила такой фигурой.

Заиграла музыка, девушки притихли, приготовились, на их лицах сверкали улыбки, громко взвизгнув, они появились на мини-сцене.

Она вернулась домой под утро. Тихо открыв дверь, постояла, прислушиваясь к тишине в доме. В голове все еще гудела музыка, ее слегка покачивало. Сняв босоножки, тихонько подошла к комнате сына. Дверь была полуоткрыта. Заглянула в комнату. Данил спал под одной простыней, раскинув руки, улыбаясь во сне. Мать перевела взгляд на пол. Конструктор стоял собранный. Войдя в комнату на цыпочках, присела возле непонятной конструкции на корточки. «Что же это такое? Он заболел? Надо обратиться к врачу, но к кому? Что сказать? Сын заболел, он собирает по ночам конструктор и утром ничего не помнит. Нет, это глупо. Еще подумают, что он психически нездоров, А он здоров, он здоровее всех. Лена села на пол, облокотилась на стену, прижав колено к груди.

Глава 9

Антон был прав насчет сегодняшнего дня. В зале — аншлаг, и все потому, что у его жены день рождения. В этот раз он не поскупился, превзошел сам себя, даже салют был. Нет, не салют, ракеты, как раз столько, сколько лет его тощей женушке. Работать их заставил на славу, зато и заплатил щедро. Она видела, как подружки пытались «подработать» во время коротких перерывов. Их зажимали в гримерке, туалете… Ей и работать-то не хотелось, спешила домой. Правда, пару раз пришлось потанцевать с гостями, пьяно дышащими в ухо, говорившими пошлости. Их руки постоянно лапали ее, а она, смеясь и отшучиваясь, увертывалась от них.

К утру ресторан погрузился в сизый сигаретный дым, точно в туман. Кондиционер не справлялся со своей работой и его пришлось отключить. Открыли двери и окна, но и это не принесло облегчения. В пять часов подали автобус развозить гостей. Она отпросилась и, получив пятьдесят гривень, уехала с первым же рейсом.

Сейчас, сидя на полу в комнате сына, глядя в одну точку, вспоминалось почему-то свое детство. Оно мало чем отличалось от детства ее сына. Правда, тогда ей не приходилось торговать, зато она помогала матери. а это, пожалуй, еще хуже. Мать работала в совхозе табаководом. Еще зимой они сеяли табак в теплицах и дежурили над ним по очереди. В такие зимние дни, когда мать была на работе сутками, Лена чувствовала себя хозяйкой. Прибегая из школы, готовила обед и ужин, помогала брату с уроками. В такие вечера никто в их доме не ругался, и отец всегда бывал трезвым. Когда приходила весна и надо было сажать маленькие, тоненькие стебельки табака, с двумя, редко с тремя листиками, мать срывала ее из школы. «Догонишь, — не желая слушать дочь, говорила мать.

— Все одно учеба тебе не впрок. Вот еще чуток оперишься и пойдешь… Куда, она никогда не договаривала, только со злостью бросала на девочку взгляд. — Денег надо заработать».

— Зачем? — удивлялась Лена. — У вас и так на книжке вон сколько.

— Да ты никак мои деньги считаешь, — орала мать. — Вырастите, квартиры покупать вам кто будет? Опять же мамка. — Лена усмехнулась. Стоило ли так гробить себя всю жизнь, когда за одну ночь твои деньги превратились в обычную бумагу. Может, этого и не перенес отец, вот тебе и квартиры!

Трактор медленно полз по полю вверх. Она садилась всегда с краю, чтобы никому не мешать. Брала саженец и опускала в небольшое углубление. Работать надо было быстро, иначе будешь ходить потом и досаживать пробелы вручную.

Летом ломка табака. На эту работу собиралась целая бригада детей. Кому не хочется заработать?

— Ма! — ее тронули за плечо, Лена вздрогнула. Только что она видела себя девчонкой в синем сарафане, во вьетнамках, на голове белый платок, она ломает табачные листья, прогретые солнцем, со своим особым, приятным, ни с чем не сравнимым запахом. Сок прилипает к пальцам, и они становятся темно-коричневыми, липкими. Сейчас она дойдет до конца рядка и поскоблит пальцы.

Ма! — снова позвал ее сын. «Неужели это меня?» — Удивленно смотрит маленькая Лена, взрослая же открывает глаза.

— И не заметила, как задремала. Она чувствует, как затекло все тело от неудобной позы, смотрит в удивленные глаза сына.

— Ты чего тут?

— Зашла вот… — не зная, что ответить, сказала мать. — Вижу, ты уже все собрал, присела посмотреть, ну и…

— Я не собирал! — не сводя с нее глаз, произнес сын.

— Хорошо, хорошо. Будем считать, домовой. Помоги мне подняться. — Данил подал ей руку, уцепившись за нее, она поднялась.

— Затекло все, — она прижалась к стене, поддерживая себя. — Голова гудит, как пустой котелок, когда по нему ложкой водят.

— Зачем в пустом котле ложкой водить?

— А чтобы гудел, — улыбнулась она сыну. — Я пойду. Который час? — она посмотрела на стену, где висели часы, и увидела под ними маленькую фотографию. Забыв о времени, Лена оторвалась, от стены, подошла поближе, чтобы рассмотреть снимок. На нее, улыбаясь, смотрели счастливые дети. Данилка и девчонка, у которой, если что и было, так это улыбка.

— Кто это?

— Я, — не оборачиваясь, ответил Данил.

— Тебя-то я, вроде, узнала, а вот подружку твою впервые вижу.

— Я тоже. — Лена посмотрела на сына. — Что ж, с первой попавшейся фотографируешься.

— Думаю, я ей снимок не испортил. — Данил подошел к матери, встал рядом, но рассматривал он не себя, а незнакомку. Что в ней необычного? Почему они среди стольких людей увидели друг друга? И надо же ей приехать именно вчера, а ему прибежать туда вовремя. Случайность? Совпадение? Или судьба, чтобы ранить его сердце?

Лена покосилась на сына и, словно прочитав его мысли, не стала больше задавать вопросов.

— Пойду завтрак готовить, — обняв за плечи, она поцеловала его в щечку.

— Так ведь рано еще, — только теперь она поняла, что стоит под часами, а на время не обратила внимание. — Шесть часов только.

— То я и думаю: чего мне так спать хочется, — заулыбалась Лена. — Тогда отбой, ты как хочешь, друг любезный, а я сплю! — послав Данилу воздушный поцелуй, вышла из его комнаты. Постель разбирать не хотелось, достав махровую простынь, легла на кровать, не снимая платья. «Надо же! Влюбился, — мелькнула мысль. — И в кого! Бледная, как не знаю кто. — Девочка ей не понравилась. — А, может, я ревную? Может, и так, — согласилась она. — Влюбился, еще не женился».

Она закрыла глаза, погружаясь в сон. «К кому же обратиться с его ночными делами? — стучало в ее голове. — А ни к кому. Сначала надо самой его за этим увидеть, а потом волну поднимать». Сон придавил ее.

Их разбудила мать, вбежавшая в комнату дочери.

— Ленка! — крикнула она. Лена открыла глаза, ничего не понимая. До нее дошло, что она не закрыла дверь, когда пришла утром домой. Выругав себя, она села на кровати.

— Милиция только что у меня была! Да ты слышишь, о чем я?

— Слышу, — недовольно отозвалась Лена, взяв в руки будильник. — Чего в такую рань им надо было?

— Лучше не спрашивай, — голос матери изменился, стал плаксивым. — Сережка-то, помнишь, я тебе говорила, притащил чего-то да на кухне спрятал? Помнишь? — Лена кивнула, хотя на самом деле она смутно помнила разговор. Ее вообще не интересовал брат и жизнь его ее тоже не тревожила.

— Так это аппаратура какая-то дорогая была. Они ее и искали. Все в доме перевернули!

— Чего все-то переворачивать? — удивилась Лена. — Как я понимаю, это должны быть большие коробки, так чего ж их под матрацем искать? Серега что, украл, что ли ее?

— Да типун те на язык, — зло закричала мать. Она высморкалась в передник. — И чего ты на него такая злая, от этого, видать, и судьбы у парня нет.

— Мозгов у него нет, — вздохнула дочь. — От меня ты чего хочешь? Аппаратуру-то нашли? — она зевнула.

— Сергей-то еще не совсем дурак, он ее сегодня ночью к другу увез, так что мильтоны зря время потеряли, — она хихикнула.

— Ты еще и рада этому. Его все равно не сегодня, завтра задержат, так уж лучше бы за воровство, чем за наркотики.

— Дура ты, дура! Я прибежала с тобой радостью поделиться, а ты каркаешь, беду накликаешь, — она повернулась и выбежала из комнаты. Лена упала на подушку. Она видела перед приходом матери красивый сон и ей очень хотелось вспомнить его, но нить потеряна.

По комнате прошлепал Данил. Она слышала, как он, прежде чем войти в туалет, закрыл входную дверь. «Молодец», похвалила сына. Глаза слипались.

Данил возился на кухне. Лена представила, как он принесет ей кофе в постель с кусочком бисквита и взбитыми сливками. Об этом можно только мечтать. Из всего, что ей представилось, в доме был только кофе, но Данил его не любил, так что до него и не дойдет подать напиток матери. Она услышала, как заскворчала сковорода.

— Данилка! Ты что готовишь? — крикнула она с постели.

— Яичницу. Тебе сколько штук?

— Два. — Она села. Нет, не дадут ей сегодня выспаться. — Ты умеешь жарить яичницу?

— Для этого большого ума не надо, — отозвался сын.

«Может и так, только она у меня всегда пересыхает и белок хрустит на зубах». Открыв окно, посмотрела в сад матери. Сергей стоял возле летней кухни со злым лицом, высокий, худой. Лена рассматривала брата, точно увидела его впервые. Почему так вышло? Вроде и не глупый был ребенок, хорошо учился, всегда его в пример ставили, а с восьмого класса сорвался, как вожжа под хвост попала! Ничего его не интересовало, ничего не мило. Сначала они собирались на вертолетной площадке, это почти рядом с домом. Площадка давно уже вертолетов не видела. Когда-то с нее поднимались машины, катая туристов над городом и лесным массивом, были даже рейсы в Симферополь. Но это все было, было. Теперь на площадке платная автостоянка. А когда Сережка начал сбегать из дома и из школы, она была бесхозная. Ребята баловались пивком, покуривали сигареты, учились материться. Иногда в их компанию попадали девчонки, но об этом она только слышала. Мать грозила сыну кулаками, но уже было поздно. Так все и покатилось. У отца стали пропадать то трояк, то пятерка, и хоть мать Ленке ничего не говорила, дочь чувствовала, думают на нее.

Сергей бросил окурок на грядку огурцов, повернулся к дому. Лена не успела отойти от окна, Сергей ее увидел, радостно взмахнул рукой, велел подождать его. Она сморщила нос. «Чего ему надо?»

— Ленка, тридцатник дай! — подходя к окну попросил Сергей. — Во как надо! — Он провел ладонью по горлу. — Дай, а!

— Ты что думаешь, я ночами деньги рисую?

— Да ладно тебе девочкой прикидываться, знаю я о тебе все.

— Ну и что ты знаешь? — она со злостью смотрела на брата.

— Деньги дай! — он взялся за раму, боясь, что она закроет окно.

— Иди ты! — толкнула его Лена. — Нашли дойную корову. Работай и деньги будут, а мне они на сына пригодятся.

— Жалко, значит? — прошептал он, его лицо побледнело, на лбу появились крупные капли пота. — Для брата родного жалеешь?

— Отойди, — крикнула Лена, — или я убью тебя, — в ее руке блеснуло лезвие охотничьего ножа. — Подонок! — Она с силой захлопнула окно, почувствовав, как ее трясет. Постояв посреди комнаты и посчитав до ста, она немного успокоилась. Положив нож на место, прошла на кухню. Данил сорвал огурцов, помидор, нарезал хлеб, разложил по тарелкам яичницу. Лена опустилась на табурет.

— Данилка, хочешь сегодня я ночую у тебя? — беря хлеб и обмакнув его в желтоватый желток, спросила мать.

— Зачем? — хрустя огурцом, удивленно посмотрел на мать мальчик.

— Сама хочу увидеть, как ты работаешь ночами или творишь. — Она поняла, что сын недоволен ее предложением. — Я что-то не то сказала?

— Все не то, — буркнул он, разливая чай по кружкам.

— Это не я, но я видел, кто это делает, — тихо, почти шепотом, произнес Данил. В его лице появилась неуверенность, он боялся, что мать начнет смеяться и не поверит ему, или, даже, не станет слушать. У Лены от удивления широко раскрылись глаза, и рот остался незакрытым, на языке лежал небольшой комочек яичного желтка.

— Ну и кто же это, — придя в себя, удивилась она.

— Инопланетянин, — прошептал Данил и шумно втянул воздух носом. — Я сам его сегодня ночью видел.

— Ага, — глотнула слюну мать. Она не верила ни одному его слову, но не хотела, чтобы сын заметил это. Не хотелось его огорчать. Теперь она была уверена: Данил болен, это пугало ее. — Как же он выглядит?

— Обычно, — пожал мальчик плечами. Ему не хотелось вспоминать пережитый ночью страх, когда он проснулся от легкого постукивания. Сначала он ничего не мог понять, но сознание постепенно приходило в норму. Он ясно видел, что в окно заглянула большая, светлая, как ему показалось, прозрачная луна. Ее мертвый свет отражался на спинке кровати и слабо освещал комнату. Данил повернул голову на звук и оцепенел. В его комнате на коврике, в двух шагах от кровати, кто-то был. Он видел только руки с нежными тонкими пальцами. Они брали деталь конструктора, крутили ее, будто рассматривали, а потом прикладывали к растущей на полу постройке. Данил замер от испуга. Существо слегка покачивалось, точно от лунных лучей. Вот незнакомец взял новую деталь, замер, и мальчик понял, что он почувствовал его взгляд. Человек медленно начал подниматься. Данил сжался от ужаса, как когда-то в детстве, и крепко зажмурил глаза. Когда он открыл их, в комнате никого не было.

— Обычно, это не оценка. Как он выглядел? Может, их было несколько? Во что одеты? Наверное, в скафандры? — она иронически улыбнулась, но, поймав взгляд сына, погасила улыбку. — Знаешь, я подумала, может, тебе приснилось?

— Тогда тебе тоже приснилось то, что сейчас построено в моей комнате, — крикнул Данил. — Я видел его, поняла? Видел так, как сейчас вижу тебя!

— Успокойся, — она погладила сына по руке.

— Да иди ты! — со злостью бросил он. — Ты решила, что я больной, правда? — Он заглянул в глаза матери, она не выдержала взгляда, отвела свои глаза в сторону. — Значит, правда. — Данил встал, — ну и считай на здоровье.

— Послушай, Дань, а может, это домовой? Или полтергейст, а? Ты б у него спросил, к добру или к худу он объявился, — Лена попыталась успокоить мальчика, ей очень хотелось верить его словам, но ничего не получалось. Инопланетяне в основном навещают приличные дома, а не трущобник. Подумать только, невидаль какая, конструктор! А в любой богатой семье их по всему дому с десяток разбросано, а в магазине так их вообще кучи, а на фабрике? Можно дом из игрушечных конструкторов соорудить, если попасть на фабрику. Что-то не вязалось с пришельцем.

— Ты испугался? — эта мысль пришла к ней неожиданно.

— Очень, — тихо ответил Данил. — Он сидел в лучах луны и тихонько искал нужные детали. Я еще подумал, как он различает болтики в такой темноте. Сидел не шевелясь, только руки, они двигались нежно и казалось, что детали, которые ему нужны, сами прилипали к его пальцам. Он их крутил, рассматривал и прилаживал к строению на полу. А потом… — Данил замолчал, ему даже сейчас, при дневном свете, показалось, что сидящий на полу поднимает голову и он увидит лицо, почему-то это страшило его больше всего. Данил боялся увидеть лицо пришельца.

— Что было потом?

— Потом я зажмурился, мне стало страшно, что наши взгляды встретятся. Мне не хотелось, чтобы он знал, что я наблюдал за ним. Когда открыл глаза, в комнате уже никого не было, только конструктор поблескивал металлом в лунном свете. Сегодня я его разбирать не стану, посмотрю, что будет дальше. И ты не тронь.

— Хорошо. Может, ты пока поспишь в моей комнате?

— Нет, — Данил убрал со стола. — Посуду моешь ты, я завтрак готовил, — улыбнулся он матери, та согласно кивнула. «Еще этого не хватало, чтобы полтергейст в доме появился, — она глубоко вздохнула. — А может, к лучшему? Говорят, они все ломают, жгут, может, разнесут этот дом и тогда им дадут квартиру. Нет, об этом и мечтать не надо, не надо душу травмировать».

Данил зашел в ванную, Лена, быстро вскочив, пробежала комнату и оказалась во владениях сына. Конструктор стоял на прежнем месте. Она стала рассматривать его сверху. «Интересно, он построен именно на зеленом пятне, точно строитель хотел этим сказать, что постройка стоит на траве». Она обошла его вокруг. Непонятно, что это такое.

— Интересно? — Лена от неожиданности вздрогнула, сердце часто застучало.

— Испугал, — призналась она. Помолчав, добавила, — конечно интересно, ты не думал, что это может быть.

— Я думаю, строителю не хватает деталей, и сегодня я постараюсь ему их достать.

— Купишь, что ли?

— Возьму у ребят, у кого есть, а нет, так придется купить, я хочу видеть, что он строит. — Он надел шорты, футболку. — Я пошел?

— Давай, — махнула рукой Лена.

Они вдвоем вышли из комнаты, Данил прикрыл дверь. Взяв на кухне пакет, бросил в него полотенце и плавки, попрощавшись, вышел. Она вошла на кухню, достала пачку сигарет, закурила, сбрасывая пепел в блюдце. Слышала, как свистел ее сын, вызывая Сашку. Тот отозвался быстро, они о чем-то переговорили, и вот хлопнула одна калитка, за ней другая…

Тревожно на душе, плакать хочется, просто так вот взять сейчас и зареветь. Лена даже пару раз шмыгнула носом. Подумав, что слезы сегодня лить не стоит, они договорились с Любкой сходить на толчок, повидать подруг, посидеть в баре и все это надо успеть до работы. Лена быстро помыла посуду, сбросила халат. Засосы стали менять окраску, но до полного исчезновения еще далеко. Постояв перед зеркалом, придирчиво рассмотрела себя. Грудь еще не висит, это потому, что она маленькая и упругая. Лена быстро сделала легкий массаж груди. Животика нет, ноги стройные, все пока в норме. Она так и пошла раздетой в ванну.

— Жарко, что ли? — на пороге появилась Тамара, Лена кивнула в знак согласия, ее ничуть не смутило присутствие соседки, наоборот, смутилась Тамара, она не знала, куда девать глаза.

Конец ознакомительного фрагмента.