Я тебя никому никогда не отдам

Лина Градова, 2009

Все в жизни шло в привычном размеренном темпе. В четко расписанном графике Аллы, хозяйки успешного издательства, счастливой матери двух дочерей места и времени для мужчин и прочих сентиментальностей не хватало. Все изменила случайная встреча. С несчастным стариком на почтамте. Однажды пожалев, ей приходится заниматься его делами. А ее издательством вдруг заинтересовалbсь и иностранная фирма, и криминал. Слежка, угроза похищения ребенка, страх… Что это? Стечение обстоятельств или коварно устроенная западня? И возможно ли в этом круговороте событий встретить долгожданную любовь? Или это часть хитрого плана? Книга написана в 2009 году и имеет точно прописанные детали, ставшие историей. Была издана ярославским издательством "ТФИ-Пресс" и разошлась тиражом в 7500 экземпляров.

— Нет, к одиннадцати точно не успею, начинайте без меня. Все в рабочем порядке. Потребуется вмешательство, позвони, постараюсь приехать. Но ты и без меня справишься. Давай, Андрей, — успеха!

«Кадры надо закалять, все сама да сама…», — подумала Алла и отключила телефон. Изящный накладной ноготь, щелкнув, упал куда-то вниз, на дно машины. Этого еще не хватало!

— Иван, — Алла постучала пальчиками по кожаному подголовнику кресла своего бессменного водителя, бывшего автогонщика. — Позвони Наталье, пусть придет прямо в издательство к часу. В два презентация. Если б только рецензию зачитать. Но мэр будет точно, уходить сразу неудобно, а пока с бокалом прогуливаешься, телевизионщики со всех сторон обснимают. Мне в кадр с некрасотой нельзя.

— Бутт сделано, — Иван приложил ладонь к козырьку бейсболки и виртуозно припарковался у Главпочтамта, прямо перед носом шикарного БМВ. — С некрасотой нельзя.

— Хамишь, Вань, — кивнула Алла на обиженного.

— Да ладно, чё он телится?

— Ваня, слушать тебя невозможно, читай книги, помогает.

— Правила дорожного движения, что ли?

— И правила повторить невредно, но тебе надо орфоэпию посмотреть, — Алла прикрыла дверь и через минуту уже входила в зеркальную дверь Главпочтамта.

«Четыре человека, не так уж много. Потеряю минут двенадцать-пятнадцать. Ничего», — в мыслях успокоила себя Алла.

В зеркальной стене напротив отражалась вся очередь. Аккуратная старушка в чистеньких туфельках из восьмидесятых и маленькой шляпке, видимо, получила пенсию. Гордо закрыв сумку с круглой пряжкой, она направилась к выходу.

«Прямо королева Елизавета!» — подумала Алла. Долговязый и худой юноша, наверное, студент получал заказанные по каталогу книги.

С детства знакомый запах сургуча щекотнул ноздри. Он показался каким-то нереальным в современном стеклянно-бетонном здании, таком не похожем на маленькую уютную почту из прошлого…

Лично ходить на почтамт и отправлять своей старшей дочке Белле деньги в Париж (она там училась уже восьмой месяц по программе обмена студентов) Алла стала недавно. После того, как узнала, что ее давняя подруга, коммерческий директор Марина перечисляет Белле на сотню евро в месяц больше условленной суммы. Дело не в деньгах, просто баловать детей нельзя. Они сами должны добиваться успеха, делать выводы из своих ошибок — это было твердое Аллино убеждение. Она всего в жизни добилась сама.

В зеркале отражалась высокая стройная шатенка лет тридцати. Симпатичная, не скажешь, что красавица, но черты лица правильные. Легкий макияж… Без него аккуратной формы брови и длинные пушистые ресницы были такие серые и незаметные, что если кто-то видел ее без косметики, обязательно спрашивал сочувственно:

«Алла Робертовна, вы заболели?». Но это, конечно, случалось чрезвычайно редко. Алла старалась держать себя в тонусе всегда. Модная стрижка, хорошо скроенный костюм, дорогая обувь, стильные украшения. А что касается возраста, то надвигающееся сорокалетие не пугало. На работе в издательстве все идет хорошо, дети радуют. Вот с личным счастьем не получается, но она прекрасно и без него обходится. А может, оно еще и придет? Выглядит она прекрасно. Как сейчас говорят, гламурно. Алла осталась довольна отражением. Кстати, недавно, разглядывая мамины фотографии, она сделала для себя вывод, что сейчас все женщины выглядят намного моложе. Мама и ее подруги на снимках в свои сорок лет в сапогах-чулках, кримпленовых костюмах и шиньонах смотрелись гораздо солиднее. Тогда, как она рассказывала стройность в нынешнем понимании была не только не в моде, а считалась признаком недостатка в семье или еще того хуже — болезни. Сейчас же возраст женщины так сразу и не определишь, разве только кожа и волосы выдадут… Но современные технологии и косметические салоны творят чудеса. Вот и этой, перед ней, в джинсах и свитере, интересно, сколько? Двадцать, тридцать или сорок?

«Нельзя так бессовестно разглядывать людей», — одернула себя Алла и отвернулась. Тем более, очередь на женщине без возраста впереди нее заканчивалась.

От дверей через весь зал к их окну шаркал домашними тапочками дед. Седой, сгорбленный, в протертой фланелевой рубахе и нелепых китайских спортивных штанах он резко контрастировал с излучающим благополучие высоким залом почтамта.

— Дочка, пусти, милая, пенсию получить. В магазин пошел, а денех-то и нету, — проскрипел дед. Незабудковые глаза, светлые-светлые, и уже загоревшие морщинки лучились доброй улыбкой. Зубы ровные — протезы, отросшая щетина на щеках. Домовой да и только!

— Конечно! (пять минут туда-сюда, ничего, успею!).

«Я тебя никому никогда не отдам…», — запел голосом Мазаева телефон. Работа. Вот уж точно, ее-то Алла никому не отдаст.

— Да, Андрей, все прошло нормально? Упираются? Ушли? А звонишь откуда? А-а, от секретаря. А они с Машей. Ясно, хорошо, что вышел. Забыла сказать, зайди в бухгалтерию. Я просила Марину найти в прошлогодних документах дефектную ведомость. Мы ее не отправляли. В принципе, пустяк. Они нам открытки неровно нарезали, там и образцы наиболее неудачные подшиты. Так вот, это все им на стол, и настаивай на нашей цене. Потом на стене календарь новый «ФТИ-Пресс» висит, число переведи на нем, и говори, что мы готовы отказаться от их услуг, а аванс пусть вернут в соответствии с договором. Сработает на сто процентов. Во-первых, они сами к нам пришли, во-вторых, «ФТИ-Пресс» сейчас достойный им конкурент, и, по-моему, с ними действительно стоит начать работать со следующим проектом. Надо изучить требования и прайсы. Давай, все получится!

— Доченька, да как же уже получил?

— Получили. Смотрите, это ваша подпись? Занудно-ехидная тетка с криво нарисованными угольно-черными бровями как-то злорадно тыкала за стеклом своим толстым пальцем в ведомость. Даже встала со стула. Дед был явно не глухой. Зачем так орать? И не слепой.

— Да, моя, моя подпись. А это, милая, за какой месяц?

— За май, — продолжала голосить «милая». — Вот, шестого мая вы получили. Всем ветеранам к Дню Победы, раньше выдавали. И вам тоже.

— А сегодня какое число?

— Двенадцатое.

— Выходит, неделю назад получил?

— Да, шестого мая. Восемь тысяч триста двадцать один рубль восемьдесят три копейки.

Отец Аллы, Роберт Глебович, тоже был участником войны и получал «большую» пенсию. Алле на два раза в супермаркет, а ему, действительно, хватало на все. Даже девчонкам, внучкам, умудрялся делать дорогие подарки ко дню рождения. И обижался, если деньги ему оставляли. А продукты, которые Алла привозила на выходные, могли лежать в холодильнике до следующего ее пришествия в родительский дом.

Не ем я генетически модифицированной еды, девчонки, и вам не советую. Вот картошечка, огурчики с огорода — еда.

По-настоящему радовался он только озвученным книгам на дисках (зрение садилось, читать становилось все труднее) да всякому инструменту или приобретениям для сада и дома. Он на двенадцать лет был старше мамы, а вот пятыйгод уже без нее. Все сам. И энергии на десяток подростков хватит, а то и на полтора. Как он там, в своем Родино? Сколько раз предлагали переехать в город…

— Не могу, не уговаривайте. Здесь, в Родине, и помирать буду.

— Дед, неправильно говорить «в родине», надо говорить «на родине», — поправляла его пятилетняя дочка Аллы Дарька.

— Ну, на родине, — миролюбиво соглашался дед. — Здесь же свобода, воздух, красота!

— Ладно, живи на родине, — милостиво разрешала Дарья. — Только не помирай!

— Я, девчонки, если и соберусь, так только от тоски. С весны до осени хоть шевелиться надо, все дела. А зимой дичаю, с телевизором разговариваю. С Познером спорю. Не свихнуться бы…

Как ни старается Алла, а приезжать каждую неделю не получается. Иногда месяцами друг друга не видят. Что поделать, сейчас такая жизнь, работа все время отнимает…

— Доченька, а почему же у меня денех-то нет? —

спрашивал у вредной тетки дед.

— Откуда ж мне знать? Проходите, не задерживайте очередь. Он в соседнем доме живет. Уж не первый раз так. Без памяти он. Не в своем уме, — по-свойски сообщила тетка Алле, покрутив пальцем у виска. — Что у вас?

Дед растерянно хлопал ресницами. Седые кустастые брови обиженно поползли вверх, как у ребенка, готового расплакаться. У Аллы от жалости и пронзительного желания обнять этого старика, утешить, дать ему денег, где-то в животе сжался колючий клубок. Даже пошевелиться больно. Она судорожно рылась в кошельке и не слышала визгливого голоса кассирши. Евро, евро, это Беллке. Виза, Виза, Мастер… Неужели одни карточки? Вот, вот, лежат рубли!

— Дедушка, дедушка! — бросилась догонять старика Алла.

— Возьмите, — она вложила в его теплую и мягкую ладошку купюру. — Возьмите!

— Спасибо, доченька, может, не надо? Может, у меня дома и лежат где деньги-то. Я плохо помню все сейчас. Войну только хорошо. И Раю, жену. Говорят, она померла, но она иногда ко мне приходит.

— Вы с кем живете?

— Я-то? Один. Дочка у меня, врач она, на работе все время. Денех мало плотят. Дежурства все берет.

— Вас проводить?

— Не надо, милая, я сейчас в магазин зайду, килек куплю и хлеба. Картошки наварю — и пир. Спасибо, доченька! Дай тебе бог здоровья! — дед зашаркал к выходу.

Алла обернулась к кассе. За ней вроде бы никого и не было, а у окошечка уже расположилась как из-под земли появившаяся группа гастарбайтеров, молчаливых и грустных.

— Извините, я отошла…

Те сделали вид, что ничего не понимают и хором отвернулись изучать стенд с образцами заполнения бланков почтовых отправлений. Алла еще раз попыталась объяснить, что она стояла здесь, и на секунду только отвлеклась… Кассирша все-таки оказалась превредной. С невозмутимым видом она оформляла валютные переводы, не посчитав нужным вмешаться. Неужели опять в конец очереди? И опять так некстати позвонили с работы…

— Да черт с вами! — сказала громко Алла и таджикам, и кассирше с кривыми бровями, и подруге Марине, открыла телефон и быстрым шагом направилась за стариком.

Водитель удивленно проследил глазами за прошедшей мимо машины Аллой, опустил стекло.

— Алла Робертовна, а Орфоэпия где? В Африке?

Алла вернулась на несколько шагов и тихо сказала:

— Робертовна, сколько повторять, Иван! А орфоэпия — это правила произношения. Ты хоть и водитель, но в литературном учреждении, а говоришь, будто у тебя вечно конфета во рту. Я сейчас.

— Так у меня и есть конфета во рту, я ж курить бросаю. Леденцы специальные… — проворчал Иван, которому леденцы мало помогали побороть желание закурить.

Алла вошла в дверь «Копейки». На минуту задержалась у журнального киоска, разглядывая глянцевые обложки. А дед уже стоял у кассы, расплачиваясь за соленую кильку в пластиковом контейнере и половинку бородинского. Шустрая молоденькая кассирша с острой лисьей мордочкой и хитрыми глазами сдавала с тысячной купюры полтинниками и десятками. Сдала явно меньше.

Алла поспешила к кассе. Она накрыла своей рукой теплую, с узловатыми венами и крупными веснушками, руку деда и строго спросила:

— Контрольная закупка. Где чек?

Кассирша побледнела, протянув ей широкую белую ленточку.

— Сначала чек, потом сдача. Вас этому не учили, девушка? Посмотрим, что здесь у нас? Килька соленая — тридцать девять пятьдесят, полбородинского — восемь рублей, итого — сорок семь пятьдесят. Сдачи с тысячи должно быть девятьсот пятьдесят три рубля пятьдесят копеек. Проверим…

— А откуда вы знаете, что была тысяча? — спросила та.

— Я же говорю — контрольная закупка.

Алла считала купюры, медленно выкладывая их перед кассиршей.

— Четыреста пятьдесят три рубля. Так, Ирина Сергеевна? — прочитала бейдж Алла.

Кассиры по соседству притихли.

Девчонка нырнула куда-то вниз и появилась уже с пятисоткой в руках:

— Вот, денежка упала.

Алла выдернула у нее из руки хрустящую бу — мажку, отдала деду.

— Значит, говорите, упала? Хорошо… Посмотрите на этого человека. Все, — Алла повысила голос. — Еще хоть раз… Хоть одна из вас… Уволю к чертовой матери! С моими рекомендациями вас на рынок петрушкой торговать не возьмут…

Начало одиннадцатого — время для города достаточно раннее, в магазине было почти пусто, по соседству разглядывала пряники с начинкой «королева Елизавета» с Главпочтамта. Кассирши, казалось, поверили, что эта напористая дамочка их уволит, и провожали глазами странную пару: модно одетую женщину на высоченных хрустальных шпильках и обшарпанного небритого старика в старых домашних шлепанцах.

— Дочка, что ли? — предположила одна из кассирш.

— Да не похоже, неужели бы бросила папашу? Видно, живет не бедно. А он все время такой неухоженный, покупает хлеб и молоко.

— Никому мы, дорогая моя, как состаримся, не нужны, деточки разлетелись, — печально качая головой в аккуратной шляпке проговорила подошедшая к соседней кассе «Елизавета». — А на пенсию не особо сервелатов и карбонатов накупишься. Вот, кефир с лактулозой, хлеб и рыбки кусочек сегодня с пенсии могу себе позволить… Скажите, пожалуйста, прянички с клюквенной начинкой только в килограммовой упаковке?.. Если есть меньше, я бы взяла…

На улице Алла еще раз предложила:

— Может быть, я вас все-таки провожу?

— Эх, был бы я помоложе, сам бы тебя, доченька, проводил. Спасибо, милая. Беги, сама ведь спешишь.

— Спешу, дедушка. Вы аккуратней…

«Я тебя никому никогда не отдам…». Телефон.

— Да, Андрей, как прошло? Ну, вот видишь, я же говорила, что ты и без меня справишься. Умничка. Я с минуты на минуту подъеду, подготовь мне рецензию на презентацию, она на флешке на столе, выведи, пожалуйста, шрифтом покрупнее, двадцаточкой. Спасибо.

Алла увидела свою машину, Иван стоял у тротуара неподалеку.

— На экскурсию в народный супермаркет, Алла Робертовна? Ну и как цены?

— Не знаю, Ваня. — Действительно, она уже несколько лет не смотрит на цены в продуктовых магазинах, рассчитываясь пластиковой картой. — Что пробки? Проедем к офису минут за двадцать?

— Постараемся.

Уж что-что, а проехать дворами, подворотнями, пожарными и запасными въездами и выездами Иван был мастер.

Алла тряхнула головой, прогоняя мысли об убогом старике. Достала из сумочки телефон. Корпус на заказ: матового светлого металла, усыпанный цветами из стразов, аккумулятор сверхмощный. Из-за него, пожалуй, он такой и увесистый на ладони, хоть и тонкий. Надо позвонить в «Стиль», пусть привезут то терракотовое платье из последней коллекции, что совершенно зря не купила в прошлый раз. В меру нарядное, в меру спокойное. Ее платьице. Алла всегда чувствовала свои вещи. Еще в витрине. Не примеряя, знала, что подойдет и будет носиться с удовольствием. В нем на презентации она будет себя чувствовать хорошо. Вот ноготь только…

Иван заехал во двор, как всегда, срезая углы квартала. Там, у детского городка, Аллин старик вел беседу с какими-то алкашами.

— Вань, тормозни-ка, — Алла опустила стекло.

— Да, вот кильки есть и хлеб, — дед протягивал пакет своим уже весьма нетрезвым собеседникам.

— Кильки — это хорошо. А колбасы, дед, не купил?

— Я вам сейчас дам колбасы! — Алла вышла из машины. — Ты что пристал к человеку, а ну, чеши давай отсюда.

— Да мы ничего, ничего… — попятился грязный мужик с опухшим, похожим на подушку, лицом.

— Дед, где деньги? — вслух догадалась Алла.

— Деньги? — Старик растерянно пожал плечами.

Пьяная компания дружно стартанула за угол.

— Ну что с вами делать, дедушка? Пойдемте, я вас все-таки лучше провожу. Вы в этом доме живете? А подъезд который? На каком этаже? Квартира?

— Да, вот здесь и живу. Этаж первый. Квартира 72.

— Иван, давай-ка до супермаркета вернись по — быстрому. Купи сыр, масло, крупы, консервов, еще что-нибудь… Там никого, очереди нет, возьми карточку мою. Все в семьдесят вторую. У тебя десять минут.

— Лады, я мухой.

Алла взяла деда под руку, пошла с ним к подъезду.

— Зачем вы им деньги отдали, дедушка? Завтра опять хлеба надо будет купить или еще там чего.

— Да Федька это, Марь Семенны сын, непутевый. Марь Семенна как померла, так он и испаскудился с опойками дворовыми. А парень хороший был. Отличник в школе. В «Артек» ездил. Нас когда из старых бараков расселяли, в одном доме квартиры дали. Хотел на бутылку ему дать, а он, прохвост, все взял. Жалею я его.

— А вас кто пожалеет?

— Да вот, ты, дочка, и пожалела. Спасибо тебе.

Подъезд оказался на удивление незагаженным, хотя без домофона. Дверь семьдесят второй квартиры была выкрашена коричневой эмалью много лет назад. Дед достал из кармана ключ.

— Сейчас я тебя, дочка, чаем напою, с настоящим липовым цветом, правда, прошлогодним, нонче-то еще липа не цвела. Я тут, на Первомайской, каждый год сам собираю…

Маленькая прихожая удивила чисто вымытым полом. Полотняная дорожка, трельяж с салфеткой, макраме — карман для расчесок. Видно, дочка отцу помогает, и зря Алла возомнила себя единственной спасительницей этого деда от зла и несправедливостей мира.

— Все сам дома делаю. Рая у меня больная. Вот тапочки, дочка, проходи на кухню.

Стены кухни были выкрашены до половины голубой масляной краской, а до потолка — побелкой. Давно Алла не видела таких интерьеров. Но везде — чистота. Клетчатая скатерть на обеденном столе, в вазочке — ветки тополя с уже распустившимися листочками, клейкими и пахучими…

Все-таки странный этот дед, сам такой небритый, жалкий, а в квартире чистота.

— Вас как звать? — спросила Алла появившегося из коридора деда.

— Николай Николаевич. Щукин. Собственных родителей девятый сын. Урожденный по собственному желанию, — шутливо отрапортовал дед, притопнув шлепанцем. Дома он, кстати, переобулся в чистые тапочки.

— А я — Алла. Очень приятно.

«Я тебя никому никогда…»

— Извините, я отвечу…

— Да, слушаю. Я задерживаюсь. У меня незапланированная очень важная встреча. С этими поставщиками работал Валентин. Пусть поднимет документы. Разногласия непринципиальны. Да, скоро придет Наташа, пусть меня дождется. И, Леночка, позвони, пожалуйста, в «Стиль», Эльвире. Пусть привезут мне терракотовое платье с витрины, тридцать шестой, к половине второго. Спасибо.

«Др-р-р-р», — затрещал дверной звонок. Дед зашаркал в прихожую и, не глядя в глазок, отворил дверь.

— Вы к кому?

На пороге, обвешанный пакетами, стоял Иван.

— Алла Робертовна у вас?

— Дочка, к тебе тут пришли.

Алла обрадовалась поводу попрощаться. Дед, конечно, очень интересный, но она и так уже потратила на него слишком много своего драгоценного времени. Давно из нее не вылезало то наивное доброе существо, с которым она боролась всю жизнь…

— Николай Николаевич, вот вам еда. Вы берите. И вот еще моя визитка. Мало ли чего, звоните.

Дед, смущенно оправдываясь, что у него все есть, продуктам, видно, был рад. Сверкающую золотом карточку он торжественно водрузил под скрепку трельяжного зеркала.

Снова запел телефон.

Алла перешагнула через мешки в прихожей и поспешно попрощалась:

— Ну, до свидания. Мне пора. Уже опаздываю.

— Конечно опаздываете, — пробурчал Иван. — Мне уж и то четыре раза звонили. Там к вам немец какой-то приехал, и Наташа с маникюром ждет, и из магазина просили перезвонить, тридцать шестой чуть бледнее тоном.

— Погнали, Ваня, цейтнот.

— Ес, мэм, — тронулся с пробуксовкой Иван.

Алла набрала офис.

— Леночка, что у нас за гости? Герр Шмидт? Что это за герр? А-а, это с книжной выставки. Не отпускай его, кофе предложи. Уже пили? Развлеки его как-нибудь, на презентацию пригласи. Я уже еду.

Алла с досадой посмотрела на сломанный ноготь. Остальные переливались модным аквадизайном с элементами чуть ли не палехской миниатюры: на каждом жемчужно-белом ноготке-лепесточке причудливыми разводами завивался ярко-красный тропический цветок. Ногти. Ее секрет и слабое место. Привлекающие внимание и даже немного пугающие продолжения ее тонких пальчиков были накладными. Потому что свои она отрастить не может. Она их грызет. Но об этом знает только ее маникюрша. Все остальные думают, что ногти — это просто Аллин «пунктик». Хотя может так оно и есть? Наташа, кстати, сидит, ждет. А тут еще этот герр…

— Здравствуйте, господин Шмидт!

— Извините, что не предупредил о визите… Я был в России, и не мог не приехать, чтобы встретить вас.

— Очень рада видеть вас снова… (Вот только успею ли ноготь починить…). — Пройдемте в кабинет.

Кабинет, который даже на первый взгляд можно было определить как дамский, поверг немца в новый приступ не немецкого, а скорее французского восторга.

— Какое изящество! Столько роскоши и вкуса. Я потрясен…

— Мне, право, неловко, господин Шмидт… — устало проговорила Алла.

— Я не могу забыть нашу встречу на выставке.

Шмидт, вроде бы и не противный, но почему-то и не очень приятный, взял ее за руку. А руки теплые… Уставился на ногти…

— Дома в Германии у меня было время думать. Мы должны сотрудничать.

— Это очень интересно, — твердо сказала Алла. — У вас есть время?

— Да, у меня есть время.

— В таком случае разрешите пригласить вас на презентацию. Наше издательство представляет сегодня книгу очень талантливого молодого автора. Думаю, вам будет там интересно. Вот адрес. Через пятьдесят минут начало. А мне сейчас нужно немного подготовиться.

— Простите, я не сообщил о визите… Тысяча извинений. Конечно, я буду рад побывать на презентации. До встречи…

Шмидт вышел. Алла плюхнулась в кресло, нажала кнопку коммутатора:

— Леночка, пригласите Наташу. И пусть Андрей занесет тексты.

Андрей появился мгновенно.

— Алла Робертовна, ну у вас и память… Все уже забыли про эти календари, а тут такие скидки получили.

— Андрей, ты тоже молодец! Ведь бровью же не повел. — Алла начала просматривать текст рецензии, которую писала не так давно. — Спасибо, Андрей. Ко мне — никого…

Он быстро вышел, а Наташа уже выставляла на стол свои коробочки и баночки.

— Алла Робертовна, что же вы коррекцию пропустили? Теперь скорая помощь нужна.

— Наташ, да вот как всегда, некогда…

Рецензия нудновата, но так принято. И зачитывать ее на презентации — тоже старое правило. А традиции Алла уважает.

Новенький ноготок был уже приклеен, гель нанесен и мелкой перхотью летели опилки.

— Наташа, у меня десять минут, и еще переодеться надо.

–Не успеем, — охнула Наташа.

— Успеем.

Алла подошла к дверце шкафа, за ней скрывалась гардеробная. Платье на месте. Да, ее платьице. И сидит отлично. И гарнитур белого металла от Кардена — сережки-капельки и такой же кулончик — очень кстати. А еще — карденовские часики с лакированным ремешком — к туфлям и сумке. Хороша… Челку можно воском подправить. Вот так. Теперь пудра и помада… Пять минут и готова.

— Алла Робертовна! — ахнула Наташа и всплеснула руками. — Лак-то теперь не подходит. Все равно надо новый ноготь красить, давайте уж все прямо сверху. Пусть рельеф будет. У меня отвердитель новый — чудо. Под кисточкой сохнет.

— Давай, — махнула рукой Алла и села. — Подожди, машину вызову. Да, и деньги сразу, а то потом лак бы не свезти…

Уже через четыре минуты Алла садилась в машину.

Явно нетрезвая девчонка-подросток, лет четырнадцати на вид, в джинсах с до неприличного низкой посадкой продвигалась к подъезду. Старушки осуждающе провожали ее взглядами.

— Штаны какие у Ленки, просто срам, смотреть противно. Идет — все булки на улице, а сядет… Тьфу!

— Да штаны сейчас у всех такие, а вот то, что времени еще — обед, а она бельма уже где-то залила, точно…

— Куда школа смотрит?

— Да она, поди, опять в школу-то не ходит… Вот без отца-то как ребенка растить…

— Вот Нинка бедная. И муж сразу бросил, как родила. И все время на работе, проморгала девку…

Ленка открыла дверь квартиры. Трезвонил телефон.

— Алло. Дед, ты опять, — раздраженно ответила она в трубку. — Ну, я-то тут причем? Плохо тебе — вызывай «скорую». Две цифры — ноль, три…

Трубка полетела в комнату на неубранный диван. Туда же прямо в кроссовках плюхнулась и их хозяйка. В наушниках «Токио»… Таблетки хватит еще часа на два… Хотя больше, сегодня она увеличила дозу.

«Скорая» неслась, воя и мигая. Пожилая женщина-фельдшер, деловитая и уверенная, открыла незапертую коричневую дверь, прошла в квартиру. Из двери в прихожей было видно лежащего на диване, бледного и прямого деда.

— Дедушка, я у вас, кажется, уже была, — она заглянула в карту вызова, — Николай Николаевич Щукин… Понятненько. Сейчас давление померяем… Ух ты… Сейчас, сейчас, укольчик сделаю… Сразу полегчает…

— Давайте кулачком поработаем… Вот, молодец… Хорошо… Я, пожалуй, еще минутку посижу с вами. Сейчас уже лучше будет…

— Что-то крепко меня сегодня прихватило.

— Может, дочка, в больницу меня заберешь?

— Ну-ну-ну… Так уж сразу и в больницу… Обычный для вашего возраста скачок давления. Не будет вам в больнице лучше. Лекарств от старости еще не придумали.

— И на этом спасибо, успокоила…

— Правда, Николай Николаевич. Да и не могу я вас в больницу взять. Состояние не критическое, а мест в больнице нет. В коридоре, думаете, хорошо лежать? Еще и простудитесь. Там сквозняк, на улице похолодало, а отопление уже отключили. Как всегда в мае. А если вы все таблетки станете пить, как надо, будете лучше себя чувствовать. Вы престариум сегодня принимали?

— Не помню, дочка. Название-то какое подлое у таблеток… Я их вроде совсем не пью.

— Ну вот… Давайте-ка мы лучше позвоним кому-нибудь. С вами побыть надо. И лучше бы вам не вставать часика два-три. Кому будем звонить?

— Да без толку… Дочка на работе, внучка уроки учит. Программа теперь сложная в школе. Все какой-то ягой пугают.

— ЕГЭ? Это экзамен такой. Единый государственный. Вот заодно и поучит рядом с вами. Говорите телефон.

Фельдшерица вышла в прихожую к аппарату. Несколько наборов остались без ответа.

— Не могу я вас вот так оставить. А это чья визитка на зеркале?

Алла, как всегда, очень удачно выбрала место для презентации. Новое кафе, еще не раскрученное, как и ее новый автор, Роман Кирбатов, очень подходили друг другу. Книга нескучная, меж строк сквозит литературное образование, что сейчас редкость, пишут все кому не лень, и непременно хотят издаваться… Перо легкое. Сюжет просто требует продолжения. И кафе понравилось. Уютно, камерно, стильно. Хочется его еще раз посетить, также как и новую книгу Кирбатова прочесть. В сигарном зале седой пианист играл блюз. Официальная часть прошла без эксцессов. Автора уже окружили журналисты. Алла немного расслабилась, еще целый час можно пробыть здесь и ни о чем серьезном не думать. Мэр не пришел, дипломатических чудес совершать не надо. Хотя, кажется, надо. В дверях показался немец, он наступал решительно и быстро, как в сорок первом.

— Ну, наконец-то. Я могу называть вас Алла?

— Можете, господин Шмидт.

— А вы меня называйте, пожалуйста, Отто, хорошо?

— Вашего отца не Юлием звали?

— Нет, мой отец носил имя Вильгельм, почему вы спрашиваете?

— Нет-нет, ничего. — Не могла же Алла признаться, что как только Леночка сказала ей об Отто Шмидте, у нее перед глазами возникла марка с большим советским кораблем, кажется, ледоколом или плавучей лабораторией «Отто Юльевич Шмидт» из ее детской коллекции. А сам Отто Юльевич, кажется, был в экспедиции на легендарном раздавленном льдами «Челюскине» и в числе первых получил звание Героя Советского Союза, которое и было учреждено после подвига полярников… Человек и пароход почти что…

— Так о чем мы будем говорить?

— Я помню, на выставке, вы много внимания уделяли новым немецким печатным машинам.

— Да, конечно, мы всегда следим за новинками. Качество нашей продукции должно улучшаться, и мы стараемся отслеживать, какие полиграфические комплексы обновляют свое производство. Ваши машины, кажется, купили «ФТИ-Пресс?»

Да, это передовое предприятие, но я хочу предложить вам попробовать самостоятельно заняться полиграфией, и специально для этого мы разработали схему…

— Мы не думали брать на себя еще и полиграфию. У нас авторитетное, креативное издательство, и мы не планировали заняться печатью.

— Это очень принято сейчас на Западе — из — дательству иметь собственную типографию.

— Я, конечно, имею представление… Извините, у меня телефон, я должна ответить… Слушаю.

— «Скорая»? Да-да, говорите, пожалуйста. Минутку, я не понимаю, куда я должна приехать, назовите адрес. — Алла поднялась, взяла сумку.

— Извините, Отто, я должна срочно уехать. И я должна подумать, мне очень интересно то, о чем вы говорили. Мы можем увидеться завтра?

— Да, но, может быть, мы увидимся вечером, поужинаем и обсудим все спокойно?

— Хорошо, вечером, позвоните мне, — Алла протянула ему визитку и быстрым шагом направилась к дверям.

На выходе Андрей о чем-то оживленно беседовал с двумя белобрысыми девицами.

— Алла Робертовна, что-то случилось?

— Не знаю, Андрей. Проследи тут за всем, кафе снято до восемнадцати. Если народ разгуляется, предупреди официантов, что мы оплачиваем только заказы в наше время, хорошо? Спасибо.

Алла достала телефон.

–Алло, Иван, к выходу быстрее.

Едва закрылась дверь, серебристая «Тойота» остановилась перед хозяйкой. Алла села на заднее сиденье.

— Иван, давай живей, на Судостроителей.

— Ума не приложу, как отец там оказался?

Телефон зазвонил, Алла нервно нажала кнопку.

— Да, да, я уже еду, уже еду. Минут через семь-десять буду на месте, повторите, пожалуйста, адрес… Пожалуйста, побудьте с ним еще, я вам заплачу… Не можете? Говорите, ему уже лучше? Новый вызов? К ребенку? Да-да, я уже скоро.

— Ванечка, давай, миленький, скорей.

Такой Иван Аллу еще не видел. Хотя нет, было раз, когда няня Елена Петровна позвонила — Дарька пальцы в шкафу прищемила, и они посинели. Он выключил радио и вдавил педаль газа.

Через несколько минут они въезжали во двор дома, указанного «скорой».

— У меня дежавю. Я здесь когда-то была.

— Конечно, сегодня днем. Это дом того деда, которому я жрачку возил.

— Продукты, Иван, продукты. Только вопрос, как сюда попал отец?

— Да никак не попал. Это тот, дневной дед. Квартира 72? Ну конечно. Может, не пойдем? Точно ведь это тот старикан.

— А мало ли… — усомнилась Алла. — Давай тоже со мной на всякий случай.

Каблучки звонко простучали по четырем ступенькам лестницы. Первый этаж, знакомая коричневая дверь. Открыто.

— Ой, дедушка, что с вами? — Алла почему-то напрочь забыла, как звать деда, но помнила, что он представлялся, и имя говорил, и отчество, и фамилию. Слава богу, с отцом ничего не случилось. Сколько раз просила его пользоваться сотовым телефоном, так ведь нет. Вот результат, так и самой до сердечного приступа недолго.

— Уже лучше, уже человек я. Говорил же фершалу, не надо никому звонить.

А дед-то ее помнит. Надо же. Но и она кое-что припоминает.

— Кажется, вы говорили, что у вас есть дочь?

— Есть, тут рядом живет, и внучка.

— Наверное, «скорая» перепутала.

— Ничего не перепутала. Просто ей не дозвонились, а тебе дозвонились. Нина-то на дежурстве, наверное…

— А-а, понятно, — Алла пожалела, что Отто Шмидт не успел полностью изложить свое предложение. — Уже четыре, ваша внучка, наверное, дома. А может, и дочь? Если это рядом, давайте попросим сейчас Ивана, он их привезет, а я пока побуду с вами.

— Да, рядом, в соседнем подъезде.

— Тогда я сама, пожалуй, схожу, — засомневалась в способностях Ивана излагать вообще, и тем более эту ситуацию, Алла. Как увидят в глазок такого верзилу, и дверь-то не откроют… — Какая квартира у них? Сто двадцать первая? Хорошо. Не скучайте тут. Иван, может, воды надо принести? Не стой, помоги чем-нибудь.

Соседний подъезд был с домофоном. Алла набрала цифру 121.

— Лена никуда не пойдет, — послышалось в динамике.

— Я не к Лене, я к вам, — тут Алла поняла, что забыла спросить имя дочери деда, имя которого она тоже благополучно забыла. — Я от вашего отца, откройте, пожалуйста, это очень важно.

— Входите, — услышала раздраженный голос.

Лифт грязный, стены расписаны маркерами.

«Я тебя никому никогда…» Что-то с презентацией не так? Нет, из офиса, секретарь.

— Алла Робертовна, тут вас срочно Вера Ивановна хочет слышать, требует немедленно сменить ей редактора.

— Хорошо, дай ей трубку. Вера Ивановна, добрый вечер. Вы чем-то недовольны?

— Я недовольна? Да я в бешенстве… Как эта пигалица Ершова смеет вычеркивать цитаты? «Поверить алгеброй гармонию…» — это же Пушкин!

— Вера Ивановна, сегодня меня уже не будет в офисе, давайте мы с вами завтра с утра все обговорим.

— Я всю ночь работаю. С утра мне не подняться.

Работает она… Графоманию свою тешит, не подняться ей с утра… Да как она вообще поднимает свою двухсоткилограммовую тушу! И голос писклявый, капризный, требовательный.

— Хорошо, Вера Ивановна, давайте после двух. Я поговорю с Натальей Владимировной.

— Да уж поговорите, а то я буду вынуждена обратиться в другое издательство! — с пафосом провещала «маленькая Вера». В коллективе ее невзлюбили за вздорный нрав и борзую плодовитость при редкой бесталанности, которые с лихвой оплачивал ее щедрый муж.

«Мы будем очень рады», — подумала Алла, но вслух произнесла:

— До завтра, Вера Ивановна.

Где же здесь сто двадцать первая квартира? Ага, вот она. Дверь приоткрылась, в щели показалось вполне приятное лицо, а потом закрылась. Это еще что за новости? Точно, цепочка.

Алла ступила в маленькую прихожую. В квартире пахло чем-то кислым, похоже, кого-то здесь тошнило…

— Извините, у меня дочка болеет. — Смутилась приятного вида моложавая, но совсем седая женщина.

— Надо же, и отец ваш тоже. Совсем плохо ему, «скорая» приезжала, его одного оставлять нельзя. Надо с ним побыть кому-то.

— Ма-ам, кого там еще принесло? Это не Лялька за мной пришла? — в дверях показалась пьянущая девчонка в перепачканной майке и трусах.

Женщина смутилась.

— Лена… Встала? Иди в ванну, пожалуйста!

— Пожалуйста, — передразнила мать Лена. — Как ты меня достала!

— Бессовестная! Я всю жизнь для тебя старалась, а ты!

— Тебя никто не просил! Мне это на фиг не надо! Поняла?

Алла просто опешила от сцены и испуганно моргнула, когда громко хлопнула дверь.

— Простите, пожалуйста, — заплакала женщина, — не знаю, что с ней и делать, совсем от рук отбилась. Без отца ее ращу, все время на работе. Сейчас вот с компанией плохой связалась. Пьют коктейли с таблетками. Вон, плохо ей, отравилась, а опять убежать норовит. Лялька, соседка, все ноги спутала. Сегодня только узнала, что в школу уже месяц не ходит.

— Знаете, я тут, собственно, не из школы, и не из милиции. Я из соседнего подъезда. Вашему отцу плохо. Вы, может, к нему переберетесь? За ним присмотреть надо.

От спертого воздуха у Аллы закружилась голова.

— Как я уйду? Я только за дверь, Лялька эта тут как тут будет. А мне завтра с Леной в школу надо с утра, директора уговаривать, чтоб из списков не исключали и к экзаменам допустили.

— Женщина!

— Меня Ниной зовут.

— Нина, послушайте, вашему отцу плохо очень! Берите в охапку свою дочь и идите к нему! Будете смотреть за ними обоими. Хотя дочь вы уже, по-моему, проглядели, — начала повышать голос Алла.

— Нельзя ее к деду. Он думает, что она все еще отличница. Его просто убьет то, что он увидит, — снова начала всхлипывать Нина.

— Конечно, пусть он лучше сам умрет от беспомощности, просто за таблетками не дотянется. Так, по-вашему? Ладно, как знаете. Кто еще может с ним побыть? У вас еще родственники есть?

Есть, — засуетилась Нина. — У отца здесь жил брат Андрей Николаевич, у его сына две дочки, одна-то в Австрию замуж вышла, а Наташа здесь… Но она вряд ли…

— Понятно.

Алла вышла, хлопнув дверью. Эту женщину, седую и побитую жизнью, как старую шубу молью, хотелось обидеть, наговорить грубостей… Впрочем, она сама как моль, и не Алле ее судить. Кто знает, кого бы выбрала она — дочь или отца? Такой ситуации в отношении своей семьи в принципе не допускала. Но вот так риторически: дочь или отец? Как, кстати, у него дела? Алла вышла из подъезда и достала телефон. Трубку долго не брали, отчего на душе стало неспокойно. Наконец он ответил:

— Аленька, что-то случилось?

— Нет, папа, хотела узнать, как ты?

— Да веселюсь! С дамой, между прочим.

— С дамой? Кто же порадовал тебя визитом?

— Ой, дочка, дожил. Соцработника собес прислал. Видно, инвентаризация у них. Сколько нас, стариков, осталось, да кто еще помирать собирается. Вот и говорю — не собираюсь еще, жив, здоров и самостоятелен, а она мне заладила на обслуживание да на обслуживание.

— Пап, так и соглашайся. Мы-то не всегда к тебе можем, а ты к нам не хочешь.

— Не хочу, — согласился отец. — А и правда, пожалуй, соглашусь, пусть приходит, поговорим хоть, чаю попьем. Дарька-то как?

Алле стало стыдно. С утра, как выскочила из дома, о дочке и не вспомнила. Но ведь она дома с няней, там все в порядке должно быть.

— Все нормально, пап. Постараемся выбраться к тебе в выходные.

— Буду ждать. До свидания, доченька!

Алла, закончив разговор, вспомнила, что в субботу обещала Славке Новгородцеву, ставшему известным и дорогим фотографом, посетить его выставку в Новой Галерее. Надо бы сходить, но нет. Она заскочит к нему в пятницу с утра, извинится. Точно.

Так, вот дверь семьдесят второй.

— Ну вот! За вами точно глаз да глаз! Уже ходите, что за безобразие, — тоном строгого доктора проговорила Алла.

— Мы тут, пользуясь отсутствием леди, решили маленький джентльменский вопрос, — пояснил Иван.

— Ну и молодцы!

— Мне уже совсем хорошо. Я сейчас спать, а вам, дочка, спасибо. И так, сколько со мной, стариком, провозились!

— Нет никого дома, — соврала Алла. — Хорошо, конечно, что вы себя уже лучше чувствуете, но я все-таки не могу вас вот так одного дома без присмотра оставить, а вдруг хуже, не дай бог, станет.

— Николай Николаевич у нас уже молодцом, но одному и правда, еще нельзя, вон как мотает, — поддакнул Иван.

«Это ты молодцом, Ваня, напомнил, как деда зовут», — подумала Алла.

— Николай Николаевич, у вас кто-нибудь из знакомых есть, может друг или приятельница из подъезда, присмотрели бы за вами?

–Да как же есть друг-то, ну не то чтобы друг, сосед Юрий Никандрович. Он хоть и бывший депутат, но в домино мы с ним во дворе по-стариковски козла забивали, бывало. Он на третьем этаже надо мной живет, может, и посидел бы немного…

— Алла Робертовна, давайте я сбегаю! — вызвался Иван.

— Боюсь, что Юрий Никандрович тебя в глазок увидит и испугается, а как ты заговоришь точно до утра никому дверь не откроет, а то и милицию вызовет. Уж поднимусь сама.

— Вот ведь она, жисть-то, какая, — глядя в потолок философствовал дед. — Я молодой-то когда был… Такой сильный был, думал сила-то у меня никогда не кончится. На руках, бывало, весь взвод перетягивал. Штангу, сколько было блинов в зале, — все поднимал. Больше бы было, больше бы тягал, вот сдури и подсадил сердчишко-то. Уж и до нужника не дойти. Самое-то и обидное, что беспомощен, как кутенок без мамки. Ну, фершалка молодец, укол хороший поставила. Завтра к утру отлежусь, не впервой.

— Я тоже на руках мастак побороться. Давай, дед, поправляйся, поучишь меня.

— А я тебя и так поучу. У меня вот сына-то нету, некому секрет передать. Был у дочки муж, да объелся груш. И у Нинки девка, внучка-то моя. А вот ведь помру, и хорошему человеку не расскажу, как в этом деле победу держать.

— Как же, что за секрет?

— Ну, как сесть, упереться правильно я тебя, как пообуркаюсь, научу, но главный-то секрет — психическая атака.

— Что за психическая атака? — хохотнул Иван.

— Ой, вот эсэсовцы-то, «Черная голова», на — ступали… Под патефон, музыка, марш такой играет, и они идут, ровно, как по линейке, как бы на шахматной доске. Мы — «Ого-о-онь!» по ним. У них кое-где кто поупадает, а они все равно идут.

— Марш, что ли, надо?

— Ну, так уж сразу и марш. Ты глазами воюй. Вот сели вы за стол-то. А ты не робей, даже если он тебя в три раза здоровее.

— Ну, в три раза! — опять посмеялся двухметровый богатырь Иван.

— А чего ты смеешься, я знаешь какого японца видал! Как война кончилась, нас на Дальний Восток, с япошками воевать. Там наши захватили самурая. Вот такая огроменная махина, под два метра ростом, и здоровый! Не гляди, что японец. У него ручища во какая была, — азартно, как заправский рыбак, развел руки дед. — Пальцы, во, как у меня три. А кожа вот здесь (дед потыкал себя пальцем по ребру ладони) как на пятке жесткая, деревяшка и только.

— И чего, ты и его на руках переборол?

— Нет, что ты! К нему заходить было строго — настрого запрещено, и разговаривать тоже. Дак вот, у него в сапоге брусок деревянный лежал. Он его достанет, уставится куда-то в точку… Глаза-то и так узкие, а тут в ниточку вовсе, и косят. И стучит все, стучит по бруску. Я у него все-таки спросил: зачем ты все стучишь-то?

— Как это ты, дед, спросил? Он же японец.

— Японец, а я-то на курсы толмачей ходил.

— И по-японски знаешь?

— Раньше-то много знал, а сейчас забыл. Нас грамоте-то не учили, только балакать по-ихнему, понимать, что они говорят. У нас народ все разный был, в конце войны мужиков-то мало осталось, набрали всех подряд: и узбеки, и осетины, и грузины, татар много было, все по-русски еле-еле понимали. Вот мне и пришлось как командиру, хоть и школу еле кончил по грамотности. И ведь дружно все жили, одной семьей, молодых-то берегли, а не то чтобы какая дедовщина. А ведь тогда в армии-то семь лет служили, и ничего, не жаловались. Только бы мир был… Навоевались досыта… Да-а…

— Так что он ответил?

— Кто?

— Ну, японец, самурай…

— А, японец-то… Да ничего, рявкнул только, как зверюга, да как треснет по бруску, и в щепки… Караульный прибежал… «Рапорт, — кричит — напишу!» Я ему: — «Пиши, пиши!». А утром уже самурая не было в клетке. Я тебе про что рассказывать-то принялся?

— Про психическую атаку, как на руках победить, главный секрет.

— А-а, да. Главный-то секрет и есть в глазах. Как сядете напротив друг дружки-то, ты на него и смотри. Нагло так гляди, но не нахально, а уверенно. И глаз не отводи. Жди, пока он отведет. Отведет, будет на руки смотреть, — считай, уже победил. Не отведет, ответит глазами. Значит, сурьезный соперник. Но ты и тут не робей. Рукой силу его испробуй. И рывок сразу. Рраз! Обычно проходит. Не прошло, на тягун настраивайся, и сиди, хоть камни с неба, гляди ему в глаза и показывай, что победил.

— Неужели помогает? — усомнился Иван.

— Еще как! — отозвалась с порога Алла.

— Испытай, испытай, попробуй сам, — советовал дед.

— Нет дома вашего приятеля, в санатории он уж девятнадцать дней, послезавтра приедет.

— Да, я ведь знал, что в санатории. Забыл напрочь. У него же депутатские льготы-то, не как у меня. Тоже ведь в санаторий-то съездил бы, так даже дочка не может пробить. Говорит, отказался от соцпакета, никуда нельзя, только за деньги. А деньги-то — бешеные тыщи!

— Пойду-ка я это дело перекурю, — заявил Иван. — Мы тут, видимо еще долго…

— Николай Николаевич… — начала было Алла.

— Дочка, да я ведь ожил уже. Не переживай ты, поезжай домой.

— Точно?

На вид дед действительно был уже не плох: порозовел, глаза заблестели.

— Да точно, точно.

— Ну, тогда мы, пожалуй, уедем. Давайте я вам телефон поближе положу. Мало ли чего, в «скорую» позвоните или дочери.

— Да ладно, ладно, спать я буду, зеваю уже.

— Поправляйтесь, Николай Николаевич! Алла с облегчением вышла на улицу. Хотелось скинуть с плеч тревогу и раздраженность от ответственности, которая неожиданно, по Экзюпери, навалилась на нее. Ведь приручила деда! Не щенка, не котенка, человека! Как бросишь его?

К вечеру на улице стало свежо. Май стоял холодный. Пахло весной, городом и мокрой землей. С разбитой у подъезда клумбы понимающе кивали желтые нарциссы. Алла любила такие весенние вечера. Они дарили ей какую-то необъяснимую тихую радость, а порой наполняли сердце уверенностью, что скоро придет счастье. Каким оно будет, Алла не знала, но ожидание чего-то хорошего по весне будоражило и хотелось петь. Но сегодня песня радостных грез почему-то не спешила ее посетить. Беспокойство не проходило.

— Добрый вечер! Какая чудная сегодня погода! — обратился к ней интеллигентного вида пожилой джентльмен в светлом кашемировом пальто и клетчатом кашне.

— Добрый! — отозвалась Алла, разглядывая незнакомца. — Мы знакомы?

— Нет! Я часто здесь прогуливаюсь, и никогда вас не видел. Просто захотелось заговорить с такой красивой девушкой!

— Вы живете в этом доме? — спросила Алла. Она сразу поняла, что человеку заняться нечем… И может быть, он знакомый ее нового подопечного старика…

— Нет, но здесь неподалеку. А в чем дело?

— Видите ли, я очень беспокоюсь за одного человека. Если бы… — Алла замялась.

— Продолжайте-продолжайте. Я совершенно свободен, откровенно скучаю и был бы рад услужить прекрасной леди.

— Вы случайно не знаете Николая Николаевича Щукина?

— Который живет на первом этаже?

— Да, у него недавно была «скорая». Сейчас ему лучше, но оставлять его одного не хочется, а я оставаться дольше не могу. А больше некому…

— Вы родственница?

— Нет, просто знакомая.

— Завидую Николаю Николаевичу. И очень ему благодарен. Теперь и у меня будет такая замечательная знакомая. Лаврентий Андреевич. — Он галантно протянул Алле руку, и ей ничего не оставалось, как протянуть в ответ свою.

— Алла.

— Аллочка, я могу вас так называть? Не беспокойтесь, я обязательно сейчас же навещу Николая Николаевича.

— Правда? — обрадовалась Алла.

— Ну, конечно, — заверил ее новый знакомый.

— Спасибо вам огромное! Вас проводить?

— Не стоит. У него какая квартира?

— Семьдесят вторая.

Вот теперь песня свободы и радости зазвучала внутри Аллы в полный голос. А в кармане зеленого, тонкой кожи, пальто запел телефон.

— Извините!

— Алло, Отто, добрый вечер! Да я помню, конечно. Думаю, в восемь мы увидимся. Я вам перезвоню по этому номеру и скажу где, хорошо?

— Не буду вас задерживать. Очень рад знакомству. — Лаврентий Андреевич поклонился и поцеловал Алле перчатку.

Иван подъехал почти вплотную. Алла по — прощалась и села в машину.

— Представляешь, сейчас познакомилась с человеком. Он согласился за нашим дедом при — смотреть.

— Дед уже наш?

— Ну, столько времени на него сегодня потратили.

— Алла Робертовна, что-то вы раньше благотворительностью не занимались. Я даже помню, как монашек вывели с охраной.

— Это были не монахини, а шарлатанки. И ладно бы просто денег просили, но они еще наезжать стали, что я и весь мой офис гореть будут в геенне огненной. А в доме напротив за несколько дней до этого пожар был… Это другое дело. А деда жалко, несчастный такой!

— Куда сейчас?

— Домой, Ваня, хватит с меня на сегодня… Зазвонил телефон.

— Да, Отто, я уже освободилась. Хорошо, давайте в «Премьере». Я уже еду.

— Иван, чуть не забыла про немца. Давай-ка в

«Премьеру» и там меня оставишь.

— Лады.

Алла посмотрелась в зеркальце. Венецианского стекла, в ажурной серебряной рамочке со стеклянными стразиками. Надо бы соответствовать отражением, но денек выдался не из легких, и, пожалуй, нужна тяжелая артиллерия. Влажные салфетки, специальный тональный крем, легкий персиковый румянец… Все, красавица…

Уж чем хороша стрижка, так тем, что до вечера держит форму и объем. Пара движений редким гребешком — и будто только что от парикмахера. Немца надо продолжать очаровывать, может быть, действительно стоит завести собственную печать? Надо посчитать и посмотреть, что он предлагает, на каких условиях.

Алла и сама сколько раз ловила себя на мысли, что как-то все остановилось в развитии. Над улучшением качества и оптимизацией издательство работает давно. Уж лучше и некуда, все показатели растут, а интерес к работе у нее не то чтобы пропадает, но как-то погряз в текучке. Авторы пишут на потребу вокзалам и домохозяйкам: легонький сюжетик с описанием бурного секса на первой странице или лихо закрученный детектив с множеством трупов, олигархами, киллерами и продажными милиционерами… В ходу амнезия, неожиданное наследство, все приправлено определенной долей цинизма, немного доброго юмора, матерка, и вот — рецепт современного бестселлера, который давно разобрали на ингредиенты и удачно используют многочисленные прозаики. Что поделать, спрос рождает предложение… Энциклопедии убантили орнаментами и иллюстрациями до предела, справочную литературу расчленили до микронно узких специализаций. Мистики, эзотерики и ужастики активизировались в едином порыве… Главное — реагировать на запросы рынка, и все будет в шоколаде.

У Аллы в книжных магазинах кружилась голова от буйства красок кричащих суперобложек. Все ее существо противилось этой безвкусице, которая изолированно, в определенном издании, еще как-то могла себя оправдать желанием овладеть вниманием потенциального покупателя, но в общей массе, по ее мнению, была ужасной. Дизайнеры и художники, которым сдельно оплачивали работу, наперебой доказывали необходимость использования цветовых гамм, которые Алле казались чересчур агрессивными, и, конечно, обязательность использования массы дополнительных элементов декора, достаточно сомнительных, но покупаемых, вот в чем парадокс…

Именно поэтому Алла соглашалась с ними, но давно уже не испытывала полной душевной гармонии, взяв в руки привезенную только что из полиграфии книгу… Хотя нет, недавно был фотоальбом. Сдержанный и торжественный. Обложка просто шедевр, а вот по содержанию были какие-то вопросы…

Коммерческий успех — вот основная цель издательства. И если бы не она, Алла, пожалуй, доплачивала бы за реализацию ее личного девиза — «Ничего лишнего, а необходимое — безупречно». Алла поняла, что заниматься полиграфией, тем более собственной, она определенно хочет. Углубиться в технологию процесса, изучить тонкости, начать, наконец, внедрять разумный минимализм и бороться с безвкусицей посредством восстановления традиций.

И интересно, что хочет предложить этот загадочный Отто, Мефистофель, искушающий святым — работой?

Алла вошла в холл ресторана. Мягкий свет, внимательный метрдотель:

— Мадам, позвольте, я провожу вас в зал, или желаете поужинать в кабинете?

— Спасибо, меня ждут.

Алла окинула взглядом зал. У стены искрился в лучах подсветки китайский фонтанчик.

Из-за столика за колонной, увитой похожим на настоящий плющом, поднялся Отто и приветливо помахал рукой.

Алла направилась к нему, увидела на столе шикарную голландскую розу и огорчилась: неужели полиграфическое производство лишь повод увидеться?

— Добрый вечер! Я очень ждал нашей встречи. Вы чудесно выглядите! Я очень рад! — частил Отто.

— Добрый вечер!

— Презентация была чудесной! Я плохо понял, о чем книга, но дамы все были в восторге.

— Это роман. О семейной жизни, измене и прощении. Если бы я своими глазами не видела, как Кирбатов сам правит рукопись, не поверила бы, что автор — мужчина. Настолько он проникся женскими мыслями, переживаниями. Язык яркий, образный…

— Газетчики тоже это заметили. И спрашивали, не знаком ли он с журналисткой Кирой Батовой, которая так таинственно пропала несколько лет назад.

— А он?

— Смутился и очень скоро уехал. Многие остались недовольны, что не успели получить автографы на книге.

— Ничего себе! А я не ошиблась в Кирбатове.

— А если будет скандал? Окажется, что исчезнувшая Кира Батова и есть он?

— Так это ж прекрасно. Любое внимание к издательству ведет к повышению продаж, а уж если такой эксклюзив, то срочно нужно заказывать дополнительный тираж кирбатовского романа.

— Я восхищен вами и вашим умением вести бизнес.

Из милой беседы Алла поняла, что прагматичный немец желает расширить свой бизнес и считает Россию перспективным местом для инвестиций. И то ли из своей западной уверенности в том, что по-хозяйски человек может относиться только к своему, то ли из мужских симпатий, но предложив ей пятьдесят один процент акций их нового совместного предприятия в собственность, Отто внес в ее мысли сумятицу, и чем дольше они говорили, тем интересней становилась для Аллы перспектива развития издательства. И то, что с ее стороны не потребуется вложений, а только продажа сорока девяти процентов акций за новейший немецкий печатный комплекс, сначала несколько напрягло. Разобравшись, Алла поняла, что предложение действительно выгодное, но юристам нужно просмотреть все очень серьезно. А то и заказать прогноз специалистам.

На чем, собственно, разговор и был закончен. Алла отказалась и от десерта, и от предложения Отто проводить ее, чем тот был искренне огорчен. Открывая дверцу такси, Отто поцеловал ей руку. Его рука была теплой и мягкой, а губы нежными и горячими.

«Что ж, он еще и приятен наощупь», — подумала Алла.

— До свидания, господин Шмидт. Ваше предложение очень интересно.

— Я рад. Мы увидимся завтра?

— Думаю, так скоро наша юридическая служба не подготовит заключение.

— Может быть, ужин и прогулка?

— Я мало бываю со своей дочерью, ей пять лет. Хотелось бы провести вечер вместе.

— Так может быть, вместе и погуляем? У меня днем дела, а вечером я не знаю, чем заняться. Умоляю, не оставляйте меня в одиночестве.

— Обещать на сто процентов не могу, ведь решать Дарье, но, думаю, она согласится.

— Замечательно. До завтра.

— Мамуля, ты долго… — встретила ее дочурка.

Прости, маленькая, сегодня и работы было много, и пришлось еще на деловой ужин ехать.

Но завтра обещаю — вернусь раньше, и мы пойдем вместе гулять. Кстати, сегодня я ужинала с настоящим немцем, он в командировке и вечерами ему грустно.

— Хочет к маме?

— Может быть, — улыбнулась Алла, — хотя он уже вполне взрослый.

— А что взрослые не хотят к маме?

— Конечно, хотят, — Алла вспомнила, что с осени не ходила на могилку мамы в Родино и мысленно пообещала себе в эти же выходные там побывать. — Но я к тому это говорю, что если ты захочешь, мы можем взять его с собой на прогулку. Ты с ним познакомишься и сможешь выучить несколько немецких слов. Ну как?

— Здорово!

— А здороваться по-немецки я тебя научу, я когда-то учила этот язык, но сейчас забыла, английский больше требуется.

Перед сном, по обыкновению прокручивая в мыслях прошедший день, насыщенный событиями и полный неожиданностей, Алла поняла, что самым сильным впечатлением было даже не предложение развития издательства от мало знакомого немца, и не Кирбатов, который, возможно, пропавшая Кира Батова, а все-таки этот несчастный дед, Николай Николаевич Щукин,«урожденный по собственному желанию». Как он там? Ну и дочка у него… Живет в одном доме… Хотя и сама-то она, Алла, хороша, отца не балует визитами. Но он и не такой беспомощный, как этот Щукин. И все равно стыдно, если к ее отцу будет ходить соцработник. Кстати, куда смотрят социальные службы? Вот кому такой работник нужен, так это Щукину. Завтра позвоню в собес. Но завтра дел было полно, про деда Алла не вспомнила, а после работы она взяла у няни дочку и позвонила Отто. Тот ничего против парка культуры и отдыха не имел, и через четверть часа в светлых джинсах и ветровке уже появился в аллее. Алла его сначала даже не узнала, потому что видела только в темных костюмах. Роза в руке и воздушный шарик с нарисованным смайликом.

— Леди, добрый вечер!

— Гутен таг! — старательно проговорила Дарья.

— О-о, шпрехен зи дойч?

— Найн, не шпрехен, — улыбнулась Алла, протягивая Отто руку, ей не хотелось признаваться, что много лет она безуспешно учила немецкий. — Но несколько слов по-немецки намерены запомнить уже сегодня, если вы нам поможете.

— Буду очень рад, — он галантно поцеловал руку Аллы и развернулся к девочке.

— Разрешите представиться. Отто.

— Дарья, — смело ответила та. — А как ваше отчество?

— Отчество?

— В Германии людей называют без отчества, — вмешалась Алла. — Ну, если по-русски, то Вильгельмович, но я так не люблю.

— И как же мне вас называть, дядя Отто?

— Можешь называть меня просто Отто. Я надеюсь, мы подружимся?

— Ну, наверное, если вы не вредный.

— Алла, я вредный?

Нет, нормальный, — произнесла Алла и тут же додумала: «А вообще-то, кто тебя знает?»

Они весь вечер гуляли в парке. Дарька качалась на качелях, ела мороженое, кормила голубей купленными в ларечке семечками, считала по-немецки павильоны, как научил ее Отто. Алла и Отто сидели на скамейке, разговаривали на разные темы, и у Аллы даже сложилось впечатление, что они давно женаты и уже чуть поднадоели друг другу. Прохожие, верно, так и думали о них, и это было ей немного приятно. Погожий майский вечер обманывал временем: темнеть еще и не думало, а Дарьке уже пора было ужинать, купаться и спать. Алла позвала ее домой. Она и не сопротивлялась. А когда они уже выходили из ворот парка, стала спрашивать у Отто, как по-немецки цвета — красный, желтый, зеленый… Отто стал показывать машины на парковке и называть цвета. Большой черный БМВ сорвался с места и промчался мимо них.

— Дас ист шварц ауто. Какая хорошая машина, и какой плохой водитель, — покачал головой Отто.

— Даренька, давай-ка ручку, здесь одной уже нельзя.

Возле подъезда их дома Отто пожелал Даше спокойной ночи, а Алле сказал, глядя в глаза:

— Спасибо за вечер. У вас чудесная девочка. А ее отец не был против нашей прогулки? Ведь украл вас на целый вечер…

— Мы не живем вместе уже несколько лет.

— Извините. Значит ли это, что я могу серьезно ухаживать за вами, Алла?

— Отто, нам пора. Спокойной ночи!

— До свидания. Я буду ждать новостей от ваших юристов. И от вас, конечно. Не смею быть навязчивым.

А этот Отто очень мил, может и правда, пусть ухаживает? — думала перед сном Алла. — Если только нет в этом внимании какого-то подвоха. Надо еще к нему присмотреться.

До конца недели время пролетело незаметно, и Алла чуть не забыла распорядиться поздним пятничным вечером, чтобы Иван отвез их в Родино. Алла и сама водила машину, она была одной из первых ласточек слабого пола за рулем редких на советских улицах иномарок. Теперь она накаталась и предпочитала в дороге планировать, писать ответы, просто думать или любоваться пейзажем.

Субботнее утро было многообещающе ясным и румяным. Алла специально завела будильник на пять утра, чтобы выехать за город без пробок. Вышла на балкон. Свежий ветерок подул в лицо. Скоро лето! Его запах уже витал в утреннем воздухе. Солнце поднялось над горизонтом. Розово-золотое небо без облачка. Почему бы каждое утро не вставать пораньше? Такой мощный заряд энергии и оптимизма! Она подняла к солнцу руки, поднялась на носочки. Глаза закрыты. Еще немного — и взлетит.

Босые ножки зашлепали по полу:

— Ма-ам!

Алла открыла глаза, обернулась. Дарька, встрепанная и помятая, протирала глазки.

— Маленькая моя! Доброе утро!

Алла обняла теплую ото сна дочурку. От нее пахло молоком и карамелью.

— Ты моя конфетка шоколадная! Хорошо спала?

— Хорошо, только я не наспалась!

— Не выспалась? Мы сегодня к дедушке поедем. В машине поспишь. А потом можно уже и в гамаке под яблоней. Если ветра не будет. Договорились?

— Договорились. Только я тогда зубы не буду чистить.

— Что еще за новости? Ну ладно, можно после завтрака.

— Да-а, мамочка! Ты такая хитренькая! — загундосила Дарька.

— Хочешь в пробке торчать?

Дарька за все свои пять с малюсеньким хвостиком что такое пробки уже узнала. Хоть ной, хоть плачь — бесполезно. Все стоят, и мы стоим — будет ответ, поэтому она как маленькая козочка замотала головой.

— Тогда поцелуй меня сто миллионов раз, и я пойду.

Алла засмеялась, поцеловала дочку в одну пухленькую щечку.

— Сто!

Во вторую:

— Миллионов!

И в носик:

— Раз!

Наскоро позавтракав овсянкой со свежим сливочным маслом, Алла с Дарькой, обе в светлых джинсах, клетчатых рубашках и розовых флисовых куртках вышли из дома.

Иван уже ждал возле подъезда.

— Доброе утро!

— Доброе, Иван! На выезде, как обычно, в супермаркет — и в Родино.

Алла села вперед, пояснив:

— Одна маленькая ранняя пташка чирикала, что будет в машине спать.

— Буду, только после магазина, а то, мама, ты деду опять не то купишь.

— Как вам будет угодно! — согласился Иван. Они ехали по пустым утренним улицам.

Пробуждение природы, пробуждение города. Как все-таки хорошо жить! Целых два дня можно будет наслаждаться покоем, красотой, чистым воздухом. Можно будет лежать в гамаке, читать что-нибудь легкое, гладить кошек. Их у деда три. А потом еще надо окна в доме вымыть и занавески перестирать. Алла любила домашнюю работу, но заниматься ею в своей огромной квартире было совсем некогда. Вечером они с Дарькой пойдут к соседке тете Нине со старым бидоном, облитым желтой эмалью, за «утрешним» молоком и будут в сотый раз выслушивать лекцию о том, что парное молочко полезнее и вкуснее. То, что «полезнее», об этом и спорить никто не собирается, а вот насчет «вкуснее» можно бы и возразить. И Аллу, и Беллу, ее старшую, и Дарьку от парного почему-то подташнивало. Потом они снимут через некоторое время сливки, оставят их киснуть «на сметану», а холодного и вкуснющего молока Алла нальет себе в синюю чашку, Дарьке в миску с медвежонком. Та накрошит в молоко ароматного белого хлеба. Скажет: «Все, сделала себе тюрьку», и начнет уплетать за обе щеки. «Тюрькой» хлеб с молоком называет дед. Говорит, в детстве это была самая вкусная и любимая его еда, лакомство. Сейчас он тюрькой кормит своих кошек.

Они появлялись в доме постепенно. Сначала Мурка, которой уже исполнилось семнадцать. Долговязым и нескладным котенком принесла ее в дом мама. Сейчас поседевшая и тихая Мурка большую часть дня спала на солнышке. Потом у деда поселился Вася. Его, серо-полосатого, как Борис из рекламы кошачьего корма, притащила Белка. Вася ходил на трех лапах и был совершенно косым. Его глаза были дружно устремлены к носу. И когда его «кискали», звали к миске или просто окликали Васькой — Васенькой, он сосредоточенно ловил фокус, отчего его голова мелко тряслась из стороны в сторону. Алла с дедом в тот день дружно смеялись. Белла обижалась.

— Ну-у-у, хватит над Васей смеяться! Он же красивый, он настоящий египетский мау.

— Ой, доченька, чмау он египетский!

— Мама, ну пусть он у нас останется, пока у него лапка заживает!

— Не знаю, дед пусть решает.

— Мне-то жалко что ли, пусть живет — согласился дед.

— Ура-а! — запрыгала Белка.

В благодарность Василий к утру на крыльце оставил подарок: длиннохвостого крысенка, и остался жить. Правда, лапка, видно, срослась неправильно, он и спустя годы так и прыгал на трех, что не мешало ему исправно ловить крыс и быть любимцем соседских кошек.

Алла как-то все равно не полюбила кота, гладила его меньше всех, да и брезговала немного. Время от времени Вася кашлял, чихал и из носа у него текла слизь с пузырями. Белла возилась с ним, носила к ветеринару. Оказалось, кошачьи риниты — не редкость. И простуда тоже. Однажды она носила его на уколы. Тогда были каникулы, и Аллу здорово напугал Белкин звонок на мобильник. Та рыдала в трубку, произнося нечленораздельные звуки. Алла была за рулем, она остановила машину, и чтобы остановить истерику, строго прикрикнула на дочь:

— Ну-ка, успокойся! Говори медленно каждое слово. Что случилось?

— Мама… я… несла… Васю с укола… Бежала

… большая собака… Вася… испугался… и убежал. — Всхлипывала в трубку Белка.

— И всего-то! Ффф, — выдохнула Алла. — Сейчас я приеду. И мы его найдем.

— Не найде-о-ом! — завыла Белка. — Я когда сумку с уколами домой принесла, пошла искать, а его на дороге машина сбила-а-а-а.

— Дочка, ну успокойся, значит, это была его последняя девятая жизнь. Ведь не жилец был — хромой, косой, сопливый. И так хорошо, что не на помойке, в доме жил. Любили мы его. А машина сбила, так он хоть не мучился. Не плачь, я скоро приеду, мы его похороним с дедом.

— Не похорони-и-им! Его собака утащила с дороги.

— Белочка, не плачь, моя хорошая, я сейчас приеду.

Когда Алла вернулась, лицо у дочки распухло от слез. Дед распорядился:

— Пусть плачет!

А Алла заварила фруктовый финский чай, достала любимые Белкины конфеты, которых из-за аллергии она никогда не могла есть столько, сколько хотела. И за круглым старым столом над вазочкой со сливовым вареньем дочкино горе поутихло.

Наутро Алла совершенно случайно услышала на крыльце мяуканье. Вышла, открыла дверь.

«Новопреставленный» сидел как ни в чем не бывало, свернув колечком хвостик, и «косил лиловым глазом». Алла поспешила в дом

— Белка, там к тебе пришли.

— Ну, кто там, мам?

— Иди сама встречай!

— Васенька-а-а-а! Мама, он пришел! Я же говорю, он очень умный! Умнющий мой!

«Умнющий» резво прохромал к миске и начал шумно лакать вчерашний супчик

Всегда, когда Алла была в Родино, у нее было замечательное настроение. И даже если тень очередных вселенских проблем осеняла ее прекрасное чело, пушистые питомцы всегда умели растопить не только лед издательских неурядиц, но и вечную мерзлоту редко поднимающегося комком к горлу жгучего чувства одиночества. И, как бы она ни отказывалась признаться себе, ожидания родного надежного плеча… Да и чего уж там, не только плеча…

Алла посмотрела в боковое зеркало. Черный БМВ с тонированными стеклами следовал за их машиной на подозрительно близком расстоянии. Дорога была свободной, но он как приклеился. А на подъезде к супермаркету сразу после того, как Иван включил повороты, бээмвэшка тоже замигала в их сторону. У Аллы по спине пробежал холодок — Дарька в машине, и вообще, зачем скромной Аллиной персоной заинтересоваться каким-то бандитам? В том, что это бандиты, Алла почему-то не сомневалась.

— Вань, давно этот за нами?

— Давно, боюсь, даже не первый день.

— Чего это он? — поежилась Алла.

— Не знаю, я, конечно, прикрою, но, может, надо в агентство обратиться?

— Мам, в какое агентство? Туристическое? — Мы куда поедем? — затрещала Дарька.

— Конечно, поедем, но только куда, а главное, когда — я пока не знаю.

— Ура-а-а-а-а! — запрыгала на заднем сиденьи девчушка.

Алла резко обернулась, прижала малышку к сиденью.

— Сиди, маленькая, не надо прыгать, осторожно.

— Мам, ты чего, думаешь, я выпаду? — изумилась Дарька.

— Нет, конечно, но не прыгай, пожалуйста! Я тебя прошу!

— Ну ладно, не буду, — приобиделась Дарья.

Водитель один. Сейчас немного подождем, может он первый выйдет, что маловероятно, — комментировал Иван

Но маловероятное произошло. Из припарковавшегося рядом БМВ вышел немолодой невысокий мужчина в голубом джинсовом костюме. Густая шевелюра с проседью, хорошее лицо, и, как Алле показалось, добрые глаза. Неужели вот такие приятные на вид люди могут быть бандитами или даже убийцами? Хотя бывает. Алла вспомнила, как плакала тетя Лида, соседка, когда узнала, что ее сынок-ботан участвовал в групповом изнасиловании, причем он якобы только стоял на стреме, но получил пятнадцать лет. Совсем непреступной внешности парень, можно даже сказать, с приятным лицом. Как тогда бушевали в ней гадливость к мальчишке и жалость к тете Лиде!

«Джинсовый», как про себя прозвала его Алла, что-то насвистывая и поигрывая брелоком с ключами, прошел в супермаркет. Алла с Иваном переглянулись и молча вышли из машины.

— С виду нормальный и даже симпатичный мужик, — задумчиво проговорила Алла.

Двери магазина разъехались перед ними, и Дарька начала:

— Мам, а шоколадку из рекламы купишь?

— Дочка, ну давай не будем покупать импортные продукты, мы же договаривались…

— Ага, договаривались, а сама сыр «Пошехо — новский» покупала…

— Не «Пошехоновский», а «Пошехонский».

— Ну…

— Что, ну?

— Пошехонский — это же не русский…

— Еще какой русский, у нас в России город есть — Пошехонье.

— Это на юге?

— Нет, в самом центре, рядом с Ярославлем.

— А Шемаханская царица жила в шатре, как же тогда Пошехонская царица в шатре могла жить, зима же холодная?

— Доченька, мы с тобой к дедушке сейчас приедем — и будем смотреть карты.

— Я уже давно умею и в «дурака», и в «пьяницу» играть, чего там смотреть?

— Мы будем смотреть карту России, и я покажу тебе, где находится Пошехонье.

— Ладно, давай деду рыб купим, он любит.

— Давай. Какую рыбу?

–Вот этих маленьких рыбок: «Ки-л-к-а», — прочитала она.

Тут Алла увидела в промежутке между стеллажами голубую джинсовку.

— Подожди-ка, малыш…

Несколько шагов, и она могла наблюдать, как водитель из БМВ аккуратно укладывал в тележку овощи и зелень поверх ряда йогуртов и пачек крабового мяса. «Заботится о здоровье, надо быть в форме с такой работенкой», — подумала Алла и внутри похолодело.

— Маам, а рыбок? — показалась из-за прилавков Дарька. — Килку не купили…

— Иду-иду…

«Джинсовый» во все глаза смотрел на них. Алла сгребла дочку, прижала к ноге и шагнула за спасительную перегородку. Наскоро затарив тележку, двинулась к кассам. Иван нервно посматривал по сторонам.

— Куда вы запропастились, я не знал, за кем смотреть. Тот, из БМВ, еще не выходил. Не оборачивайтесь, вышел… К нам идет.

«Джинсовый» подкатил свою тележку и встал прямо за ними.

— Ну что, купила свою килку? — обратился он к Дарьке с акцентом, кажется, прибалтийским.

— Нет, мама спешила, и мы ушли.

— А я тебя послушал и купил.

— А у нас дедушка их любит. Мы сейчас к нему едем.

Алла дернула дочурку за руку.

— Маленькая, сколько раз я тебе говорила: нельзя разговаривать с незнакомцами!

— Мам, я же с тобой! И Ваня с нами!

— Все равно нельзя.

— Всегда слушай маму, — назидательно произнес «джинсовый», шутливо погрозив пальцем и подмигнув Дарьке.

Алле стало жутко страшно. Всегда собранная, она заволновалась, руки задрожали, она еле достала из карманчика портмоне карту. Иван старался закрыть ее от «джинсового», но тот то и дело выглядывал у него из-за плеча и смотрел на Аллу.

Подкатывая тележку к машине, Иван явно не торопился. Он долго рылся в карманах, якобы разыскивая ключи, потом они с Аллой, не сговариваясь, долго раскладывали по пакетам купленную снедь. «Джинсовый» открыл багажник, поставил туда пакеты и уехал в сторону Родино.

— Может, просто совпадение? — с надеждой проговорила Алла.

— Ага, только что-то много в последнее время совпадений. Он уже примелькался. А на парковке у офиса чуть мне крыло не задел.

— Может, это и не он был.

— Он, я номер запомнил. Я память тренирую, опосредованное запоминание развиваю.

— Какое-какое?

— Опосредованное. У него числовой ряд последовательный, 369, а буквы С РА.

— Ну, Иван, ты меня удивил.

— Правда, хорошо помогает для памяти. Вот у этого автобуса обратная прогрессия — 321, а буквы я в один слог складываю, прикольно получается, я тут несколько машин видел с буковками, обхохочешься: Т АЮ, П РУ, Х РЕ, даже один раз БЛ… видел, — покосившись на Дарьку, Иван осекся. Так вот этот СРА нас ведет не первый день. Помните, у почты, когда к деду Щукину ездили.

Когда они убедились, что черный БМВ скрылся вдали, поехали не торопясь и с оглядкой, но ничего подозрительного не наблюдалось, все их обгоняли, и до Родино они доехали без происшествий.

Отец встретил веселый и немного постаревший.

— Роднульки мои приехали!

— Дедушка, мама опять всякой ерунды накупила, а килки не купила, — заябедничала Дарька.

— Вот и будете все сами есть. И пока не съедите, не отпущу! — пошутил отец.

Алле вспомнился Щукин, седой и несчастный (ведь так и не позвонила в собес!). Да что там Щукин. Отец стареет не по дням… Сколько-то ему еще осталось?

У Аллы пересохло во рту, надо сахар измерить. Диабет дело привычное, и все-таки.

— Пап, давай на кладбище сходим?

— Сейчас, что ли? Давай, только вот сейчас склад твой продовольственный определю куда-нибудь. В холодильник-то все и не влезет!

Во дворе пахло прелой прошлогодней травой, детством и грустью. Каким большим был сенной сарай! Просто дворец, другая страна! А сейчас покосился, почернел, изменившись до неузнаваемости. Как же было здорово пробраться рано утром в окошечко под крыльцом и найти там свежее, еще теплое белое яичко! А потом бабушка кричала:

— Алефтина! Завтрекать!

И Алла вбегала в дом, где вкусно-вкусно пахло разваристой пшенной кашей со сливочным деревенским маслом, приготовленной на керосиновой плитке, от которой тоже шел неповторимый запах. Зачем так хотелось скорее повзрослеть?

Иван вернулся из дома за второй партией пакетов, Дарька уже трепала «египетского» Васю и тот не сопротивлялся нисколько, хотя вряд ли ему нравилось висеть в такой немыслимой позе…

— Дашенька, не целуй его, у него наверняка опять какие-нибудь сопли, а этот птичий грипп опять всюду ходит!

— Ну, ма-ам! Он же соскучивается больше меня! И какая он тебе птица? У него же крыльев нет!

— Не смотри, что он без крыльев, зато хвост какой! Вася у нас орел просто! И своих крыс всех перетаскал, и соседских. Егоровна вчера ему рыбы принесла. Ходила рыбачить с утра, мелюзги наудила, говорит, свою дармоедку кормить не будет, — сказал отец.

— Иван, мы тут на все выходные останемся, я позвоню, когда нас забрать. — Отошла в сторону Алла.

— Хорошо, а в агентство мне позвонить или вы сами?

Безмятежная улыбка слетела с Аллиных губ.

— Конечно, я сама. В офисе, пожалуйста, усильте контроль. Все ключи от сейфов сдайте под охрану. Все! И сервер отключите на выходные. Ничего страшного не случится за два дня, меньше спама.

— Ладно! Может мне остаться? — с надеждой на отказ проговорил Иван: они с Натальей, Аллиной маникюршей договорились поехать на пикник на озеро, Алла об этом уже знала. И она, конечно, его надежды оправдала.

— Не думаю, что в этом есть необходимость.

«Тойота» скрылась в облаке пыли. Пригретая солнцем дорога в момент просохла, на пригорках раскрылись звездочки мать-и-мачехи, и думать об опасностях не хотелось. Но и «подумать об этом завтра», как Скарлетт, тоже было нельзя. Сейчас они сходят на кладбище, и Алла все решит.

— Рота, подъем! Стройся! — скомандовал отец.

— Айнс, цвай, драй! — зашагала Дарька. — Песню запевай!

— Когда на кладбище идут — песни не поют! — сказала Алла.

— Ты чего-то грустная, дочка, случилось чего? На работе проблемы?

— Да, пап, все как обычно, но, правда, грустно что-то…

— Не грусти, а то нос будет расти! — отец прихватил Аллу за кончик носа, и Дарька рассмеялась, а на Аллу вдруг накатила волна жалости к себе, в носу защипало, жутко захотелось плакать. К своему стыду, она давно уже поняла, что причина всех ее редких слез — одна. Жалость к себе. Не сдала экзамен по вождению с первого раза, изменил муж, даже умерла мама… Жалко себя… Как же Я теперь без нее буду жить? Не хватало еще пустить слезу прямо сейчас, и чтоб отец из-за нее расстроился…

Алла тоже попыталась посмеяться и ее непонятный звук вполне сошел за смех из-за прижатого носа…

На сельском погосте как всегда каркали вороны, хотя, может быть, это были и грачи, пахло сыростью и краской. Почему-то в деревне был обычай именно перед Пасхой прибираться на могилках, красить оградки. Яркими лопухами пестрели искусственные букеты, а рядом с разрушенной церковью, с укором смотревшей на проходящих сохранившимися глазами фресок, расцвело чудо-дерево. Какой-то умелец сварил из железных труб дерево, выкрасил его в белый со штрихами цвет, под березу, и каждая ее ветка заканчивалась разноцветным букетом.

— Красиво, правда? Хочу и матери такое же поставить.

— Не знаю, пап. Она ведь ничего лишнего не любила. Безвкусно для нее, она бы, наверное, не порадовалась.

— А я бы на ее месте порадовалась! — заявила Дарья. — Смотрела бы с небес и радовалась, до неба же высоко, она наши тюльпаны, наверное, и не видит.

На эту Пасху Алла выбраться в Родино не смогла. «А может быть, не захотела?» — спросила совесть. Нет, все-таки не смогла. Именно в те выходные она лично следила за приладкой машин на производстве и сверяла цветопередачу.

На плите рядом с памятником стояла старая граненая стопка с букетиком мать-и-мачехи. На полу, именно на полу — отец настелил в оградке деревянный пол — было насыпано пшено. Отец заботливо протер памятник тряпочкой, сел на скамейку.

— Вот, мать, привел тебе гостей.

— Бабушка, я маму слушаюсь, с няней почти не ругаюсь, не ем цветные йогурты, а кушаю творогу. Алла присела на корточки перед могилкой, выпалывая прошлогодние остаточки растений из пушистого мха. Крокусы набрали жирненькие бутоны, но на кладбище, наверное, из-за недостатка солнечного света они зацветали намного позднее. Как сейчас здорово было бы поговорить с мамой! Рассказать ей о своих тревогах! Как не ценила она раньше эту возможность!

— Тут у нас дворянское захоронение решили благоустраивать, — сообщил отец. — Денег выделили даже из бюджета.

— И что будет?

— Будет дворянский некрополь. Видишь, потомок объявился из Америки. Его в Интернете наша библиотекарша отыскала. Готов приехать. Если в собственность отдадут — отремонтирует усадьбу, а потом и церковь, ее ведь они, Лопатины, и строили.

— Ну, а наши?

— Что наши? Бывший председатель баню разбирал. У него под углами мраморные плиты-то лежали. Ничего, достал, на место приволок. Сына из города вызывал, с ним и его друзьями-амбалами волокались. И ведь надо же, ни одной царапины на мраморе-то. Хорошо, что никого на их месте, Лопатиных, не закопали. Восстановили могилы, привезенным песком все засыпали, «Камаза» два осталось — всем разрешили брать. Видишь, чисто-то как!

Кладбище в Родино, кстати, всегда было чистым, следили не только за своими могилками. Алла помнит, как вместе с дедом и бабушкой они ходили «драть чапыжи».

— Все-таки понимать начали, что история-то России не с семнадцатого года идет.

— Мам, давайте домой пойдем!

Алле хотелось побыть в этом покое еще хоть немного. Она, сама не признаваясь себе, все так и откладывала звонок в агентство.

— Ладно, пойдемте.

— Да бегом, а то я забыл мешок с сухим кормом в кухне на полу, сейчас его ваша Руча вскроет.

Ручка была своенравной, интеллигентной и, видимо, хороших кровей. Чисто-белая, пушистенькая, с королевской осанкой. Никто и не узнал бы в ней сейчас тощую длинную кошчонку с лишаем на шее и ободранным хвостом. Ее непутная мамаша, которую бросили дачники, окотилась в старом сарае и вывела котят миру, когда они уже взросленькие, с глазками, беленькие, резвые и дикие шарахались от людей, даже если их хотели покормить. Два котенка оказались котами, и их взяли соседи, а Руча уже с наступлением морозов стала выходить и орать под окнами. Однажды, когда Алла с девчонками были в деревне, кошка, видимо, окончательно замерзнув и оголодав, зашла на крыльцо и стала орать. Именно орать, потому что на мяуканье ее дикий ор никак не был похож. Ее пустили в сени, накормили молоком. Алла заметила на ее шее лысые пятна.

Лишай. Такой же был у Васи. В доме нашлась мазь и, втроем удерживая дикарку, они намазали ее вонючим лекарством. Кошка наелась и спряталась в сенях, каждый свой выход с требованием пищи оглашая ором. Вот тогда-то они ее и назвали Оручкой. Даже через несколько дней, как рассказывал отец, бедное животное не могло поверить, что еды теперь столько, сколько надо, и ела торопливо, жадно и очень много. По телефону он сообщил, что теперь зовет ее не Оручкой, а Жручкой. А еще через несколько дней обнаружилось, что на улицу выходить она боялась, чтобы не потерять крышу над головой, и для туалета эта обжора выбрала старую кладовку, где стояла прабабушкина швейная машинка «Зингер». Отец опять жаловался по телефону на дикарку.

— Не обижайтесь, девчонки, я теперь ее зову Сручка. Всю корзину с бабкиными лоскутами пришлось сжечь на дворе.

Через месяц, когда Алла с девчонками приехали в Родино, кошку было не узнать. Лишай начал зарастать беленькой шерсткой. Толстая и ленивая, она сидела в кухне на подушечке. Гостей не узнала, метнулась под буфет.

— Не поверите, девчонки, кошка-то какая ручная, ручнущая! — сообщил отец. — Только сяду телевизор смотреть — прыг на колени, и мурчит, как трактор! Звук прибавляю, не поверите.

— Да, поверить трудно.

— Увидите вечером.

Действительно, присмотревшись к Алле и девчонкам, кошка стала выходить из углов, сидеть на диване и табуретках, но в руки не давалась. Вечером же, когда все уселись смотреть «Семнадцать мгновений весны», дикарка забралась на колени к Алле и начала бодать ее своим пушистым белым лбом, требуя, чтоб ее погладили. Мурчала при этом действительно громко, милостиво разрешив погладить себя и Белле. Через некоторое время дед пожаловался на барские замашки этой уличной аристократки — стала плохо кушать, подавай только печенку и рыбу, начала худеть. Тогда Алла привезла на пробу мешочек сухого корма. Дед, как ярый противник импортной еды даже для кошек, вспоминал соседского сына-ветеринара, который рассказывал страсти о мочекаменной болезни и черных внутренностях вскрытых им кошек. Погибших якобы именно из-за корма. Но кошкам объяснить это было практически невозможно. Они полюбили новую еду и, соответственно, дни, когда приезжала Алла, а бывшая дикарка неистово ласкалась при встрече, и Алла стала звать ее Ручкой.

Мешок корма на полу был большим для нее соблазном, и однажды уже был случай, когда она разгрызла упаковку и рассыпала разноцветные, жутко пахучие котлетки по всей кухне. Наверное, еще неделю из углов выметали чудом уцелевшие там цветочки «Вискаса».

Дома обнаружилось, что ошалевшие от весны кошки гуляли, и никто не посягнул на целостность пятикилограммового пакета любимой еды.

— Дед, давай я тебе буду помогать обед готовить.

— Давай, зайка! — отозвался дед.

— А я пойду наверх, позвонить надо. — Алла поднялась по деревянной лестнице на мансарду. Хорошо, что уговорила деда обустроить чердак, теперь здесь любимое место всей семьи, и лучше всего работает сотовая связь.

Приветливо скрипнул старый пружинный диван.

«Куда бы позвонить? Справочника нет, без рекомендаций в охранные и детективные агентства обращаться чревато», — нервно думала Алла. Потом вспомнила, что на последней встрече выпускников, куда она совершенно случайно попала с подачи популярного сейчас сайта «Одноклассники», Витя Заряжский дал ей свою визитку, и он, кажется, работает в частном детективном агентстве. А визитница должна быть в сумке.

Алла набрала номер. Вызов идет, но трубку не снимает… Ногти надо бы перекрасить, лак лучше поспокойнее, что-нибудь перламутровенькое…

— Алло, Витя, привет, это Алла Шубович… Да, я у папы в гостях. Да, все нормально. Вообще-то ненормально, потому и звоню. Ты ведь, кажется, детектив?

— Вроде того, — отозвался Виктор. — Неужели нужно кого проследить? Мужа?

— Да нет, я не замужем, это за мной, кажется, следят. Водитель говорит, около месяца. А сегодня в супермаркете он с нами даже заговорил… У него машина…

— Ничего больше не говори, ты у отца? Он в Родино, не переехал в город? Тогда я сейчас к вам приеду. Как повезло, я как раз недалеко. На шоссе. Вас проехал, но сейчас вернусь. Так что, я совсем скоро буду.

— Здорово, — обрадовалась Алла. — Спасибо, Вить.

— Из дома никуда не выходите только, на всякий пожарный.

— Ладно. Жду.

Алла еще немного полюбовалась яблонями в отцовском саду — совсем скоро зацветут, и спустилась на кухню. Вкусно-вкусно пахло жареной свининой с картошкой и луком. Дарька стояла на маленькой табуреточке, которую отец сам смастерил для ног маме, и ворочала в высокой сковородище картошку.

— Мама, я уже все умею, я тебя дома буду кормить, как дедушка. Почему мы дома не готовим такую еду? Она же наша, полезная. Ты никогда такую картошку не заказываешь и сама не жаришь.

— Ну-ка, дай попробовать!

— Совсем, наверное, на свою химию сели. Вот я вас хоть накормлю настоящей картошкой «по — дедовски», — ворчал отец, нарезая свежий хлеб. — За молоком вечером пойдем или сейчас хотите?

— Вечером, — хором ответили Алла и Дарька, пробуя невероятную вкуснятину.

— Хватит со сковороды хватать, Алла, неси огурцы из сеней и садитесь за стол, — скомандовал отец.

В сенях на стеллаже из «Икеи» стройными рядами, как примерные солдаты, стояли банки с соленьями, которые дед сам заготавливал на зиму. С этой зимы осталось много. Тут и капуста с болгарским перцем, и огурцы маринованные и соленые, кабачковая икра и маринованная свекла. Захотелось маринованных помидоров, вот они, голубчики.

Алла вошла в кухню, пел телефон. Неужели, Витя не сможет приехать?

— Да, слушаю.

— Алла, я дом забыл, въезжаю в Родино.

— Вить, дом желтый, он один такой, выхожу встречать тебя. — Алла закрыла телефон.

— У нас гости. Пап, помнишь Витю Заряжского, самбиста? Он к нам заедет ненадолго, у нас дело.

— Помню, конечно. Он не в криминале, случайно?

— Нет, что ты, наоборот, служил в милиции, уже на пенсию вышел, и теперь в частном агентстве работает — то ли в охранном, то ли в детективном. Выйду встречу его, он дом забыл.

— Дочка, время-то как идет, еще, кажется, вчера вы на шашлыки приезжали после выпускного, и вот уже на пенсии…

— Витька, завидев Аллу, поморгал фарами и припарковал свою серебристую «десятку» у па — лисадника.

Конец ознакомительного фрагмента.