На перекрестках судеб

Лина Богданова

Успешному аналитику Михею Матвееву, много лет работающему за рубежом, посчастливилось взять отпуск и вернуться в Россию. В родном городе волей случая он становится участником частного расследования: на его влиятельных земляков обрушивается масса неприятностей. Вместе с бывшим сослуживцем майором Борисиком Матвеев обнаруживает, что истоки всех бед кроются в прошлом потерпевших, причастных к трагедии, унесшей жизни двух человек. Остается выйти на удивление изворотливого и коварного мстителя. При более близком знакомстве с подробностями дела Михей ощутил непреодолимую симпатию к одиночке, бросившей вызов высоким чинам.

Рай на земле дается лишь избранным

Июнь 2005, Россия,

заимка в трехстах километрах от поселка Валюшино, Н*-ской области

— Чем сегодня займемся? Может, начнем с баньки?

— Достал ты всех своей озабоченностью, Санек! Ну сколько можно?!

— А я чего? Я ж просто баньку хотел натопить… — развел руками Санек, Сан Саныч Жук, сорокалетний управляющий делами губернии.

— Ага! Так мы и поверили! Просто баньку! А что к баньке твоей десяток девок прилагается, так это вроде как само собой. Типа веников березовых…

— Да ладно вам, Ерофей Игоревич! Во всем аморалку видите! Чисто рентген!

— Работа у меня такая, Санек! — Ерофей откупорил запотевшую бутылку пива, с наслаждением отхлебнул немного и с чувством запел: — «Работа у нас такая, забота наша простая — была бы страна родная…»

— «…и нету других забот…», а чё, в самую точку! Тебе бы только страна была, а все остальное сам добудешь! — на террасе появилось новое действующее лицо.

Вернее, бездействующее. Какие могут быть действия субботним утром в заповедном уголке Валюшинской пущи? Разве что банька. Или рыбалка. Или купание в речке. Или…

— Привет тебе, привет, Олежек! — обернулся на голос Ерофей. — Чтоб ты знал, революционные песни ко всем нам самое непосредственное отношение имеют.

— Вот именно, что самое непосредственное! Если бы не они, со средствами нам бы ох, как туго пришлось! А так… — Олег Олегович Сапун обвел руками накрытый к завтраку стол, водолазную амуницию, развешенную после вчерашнего дайвинга на перилах террасы, стоящий в тени пихт новенький джип, прочие жизненные удовольствия. — Чем сегодня займемся?

— Санек вон в баньку зовет…

— Как? Опять? Да такими темпами мы за уик-энд в импотентов превратимся, мачо ты наше ненаглядное. Мне и вчерашнего за глаза… Давай на посошок твою баньку оставим, а? На завтрашний вечер-вечерочек. Тем более дождик обещают. А на сегодня солнце и плюс двадцать семь — какая уж тут банька? Грех взаперти сидеть!

— Во-во, разнообразие приветствуется! Не сутками же в баньке полки протирать… Я — за речную прогулку. Иван рыбалку обещал. Знатную. С форелью и сазанчиками.

— А акулу он тебе не обещал? Говорят, из акул обалденная уха получается, — подмигнул приятелю Ерофей Игоревич, усаживаясь за стол.

— Акулу? Так ведь они только в море водятся… — не понял юмора Сапун.

— Да какая разница? С Гулькиными способностями? Стоит ему захотеть, в Валюшке не то что акулы, киты водиться будут! Правда, Ванятка?

Зашедший на террасу со стороны сада Иван Иванович Гулькин широко улыбнулся, сладко потянулся и принялся энергично размахивать руками.

— Производственная гимнастика, — хихикнул Жук, — не рано ли?

— Утренняя, дурень! В самый раз! Я — за здоровый образ жизни…

— Разве что по утрам. С вечера ты о здоровье напрочь забываешь. А о ночи я лучше умолчу.

— Ты мне на двух телок намекаешь, что ли? Подумаешь! Да мне с моей утренней гимнастикой и три нипочем! Гулять так гулять! В кои-то веки свободный вечер нарисовался…

— А жена не заругает?

— Если ты не проболтаешься… а хотя — на здоровье! Видал я ее в гробу в подходящих ситуации тапочках! Самой под сорок, а жиром заплыла от пяток до макушки. Где зад, где перед — не разберешь. Только и знает, что жрет. Хоть ты киллера нанимай! Достала! И вроде с бабой живу, а в сплошном воздержании! А ты говоришь: две телки… Да мне хоть пять дай, я с голодухи…

Гулькин частил и пытался уловить реакцию по лицам. Поверят или нет? Боялся, что правда выплывет на поверхность, и все эти пересмешники, не имеющие за душой ничего святого, поймут, что имеется у несгибаемого Ивана слабинка. Да, он обожал свою красавицу жену и готов носить ее на руках до скончания только что начавшегося века. И сдувать пылинки. И молить Бога… если бы она позволила. Если бы!

Увы, Карина не особо жаловала супруга. Презирала. Тайно ненавидела. И при любом подходящем случае пыталась уйти из его жизни. Но Гулькин попытки предупреждал, удерживая любимую всеми силами и возможностями. Ревновал. Задаривал подарками. Стелился. И до ужаса боялся выдать себя горе-приятелям.

А посему на всех мальчишниках имитировал ярко выраженную сексуальную озабоченность — с одной стороны и пренебрежение к супруге — с другой. Пока удачно. Хотя и сил отнимало — будь здоров! Но что не сделаешь ради имиджа? Одной рыбалкой и спасался. Тут уж никакой конкуренции. И самим собой можно остаться. Так и жил…

— Слышь, Санек? У тебя компаньон на баньку объявился.

— А как же рыбалка?

Гулькин перешел к приседаниям:

— Только не надо намекать на мою непорядочность: сказал — сделаю, значит, сделаю. Прямо после завтрака и рванем. А хотите: на вечерней зорьке? Тут по заводям красота на закате неописуемая… А ночью…

— Ну, на ночь у нас другие виды имеются. Мотя с Николенькой на заседки собрались. Роберт фейерверк обещает. С сюрпризом. Опять же девочки… Купание под луной. Романтические прогулки. Что мы не люди? Давай уж либо сейчас, либо вечером.

— Вы мне конкретно скажите. Мне ж людей напрягать надо. Рыбалка — дело серьезное. А хорошая рыбалка — очень серьезное.

— А вот как все соберутся, так и договоримся.

— Заметано. Тогда я на пробежку. Кто со мной?

— Вон, Джека возьми. Он с цепи сегодня ночью сорвался. Не сидится кобелю. Вот и пробежитесь в охотку. Два кобеля — уже пара.

Гулькина проводили злорадным хохотом. Странная дружба связывала эту компанию…

Все собрались к половине десятого. Румяная ухватистая горничная принесла самовар, блюдо с пирогами и расстегаями, заветный графинчик.

— Кому кашки? — спросила распевно. — Сегодня перловочка — пальчики оближешь.

— Давай я лучше тебя оближу, — ухватил девицу за роскошное бедро Санек. — На кой мне твоя кашка?

— Ой, скажете тоже! — прыснула горничная, довольная вниманием гостя. — Не положено персонал облизывать! Маруся Михална заругает.

— А мы и ее, того… оближем…

— Скажете тоже! Так она и далась!

— Кончай, Санек, шашни! — проворчал Ерофей Игоревич. — Нашел тут секс-бомбу, понимаешь. Ну, чё рот разинула? Не обломится тебе, поняла? Брысь отсюда! И кашу принеси!

Горничную ветром сдуло.

Прислуга на заимке Рака была вышколена по высшему классу. Правда, новая горничная работала всего два дня, но распоряжения понимала с полуслова. Остальное, что называется, приложится. А что горячая, так и тут имелись свои плюсы — не каждый раз девок с собой привозить. Вот и сгодится на худой конец…

Рак посмотрел девице вслед. А ничего, аппетитная. Значит, и не на худой тоже…

Они собирались вместе частенько. Сильные губернского мира, своей честной компанией становились еще сильнее. У каждого — теплое местечко и неограниченные в крае возможности. За каждым — крепкое плечо, мохнатая рука, зоркий глаз и прочие составляющие неограниченных возможностей в масштабе уже федерации. По меньшей мере. Если уж совсем припечет, можно распространить эти самые возможности и на континент. Да что там континент!

Возьми хотя бы Мотькиного тестя — одних плантаций в Аргентине хватит, чтобы перекрыть доступ воздуха любому недоброжелателю. От вонючего бомжа до президента какой угодно страны. И какой неугодно — тоже.

За известным бабником Саньком — российская мафия. Ну, если и не вся пока, то при желании будет. Он, правда, держит это в строгом секрете, но какие могут быть секреты от представителя Президента?

Ерофей довольно хмыкнул и потянулся за графином:

— Ну что, накатим по маленькой?

Никто не сопротивлялся. Да и с чего бы? Предпочтения (как и слабости) сидящих за столом были хорошо известны. Да и со взаимностью в их стройных рядах все было в порядке.

Ребята чокнулись и занялись пирожками. Сегодня Маруся постаралась на славу — тесто таяло во рту, стремясь поскорее порадовать желудки гостей. Начинки источали волшебные ароматы — визига, ливер, парная оленина с черемшой, капустка с грибочками, судачок… М-м-м… пальчики не то что оближешь, проглотишь!

— Ну, Игоревич, удружил! Рай земной! И как тебе это удается?

— И правда, рай! Что заимка, что банька, что девочки!

— А повариха! Такие и в раю наперечет!

— А у нас рай особый! Сюда не всякого праведника впускают — только избранных!

— А на воротах Светлов личных ключников держит!

— С полосатыми ключами наперевес…

Тишину летнего утра разорвал очередной взрыв грубого мужского хохота.

— Мужики — чего с них взять, — пожала плечами Маруся Михайловна, ощипывая на заднем дворе гуся. На обед повариха готовила свое фирменное блюдо. Впрочем, для таких клиентов всегда подавались самые лучшие блюда. Остальное только для Любани с Прохорычем годилось. Но это когда гости уедут. А пока… пока все только самое-самое, многократно отведанное и одобренное. Вон, Ерофей Игоревич и менюшечку составил. Самолично!

И к лучшему — чего голову сомнениями забивать — то приготовить или это. Читай себе да поворачивайся, чтобы ко времени успеть. В принципе, Марусе Михайловне здесь нравилось. Тепло, просторно, тихо, по большей части. А за такую зарплату не то, что бабский визг по ночам, ей и взрывы пушечные не мешают. Переживет!

К чему канителиться, когда два внука в Москве высшее образование получают, а младшая дочка опять принцессой на бобах осталась. Только и успевай поворачиваться!

Любаня, напротив, поворачиваться не торопилась. Похоже, гостям нравилась именно ее неторопливость и некоторая томность. Последняя имела напускной характер. Надо же хоть чем-то от продажных девок отличаться, в конце концов!

Не то чтобы Любаша брезговала освоить роль девочки по вызову, просто строила далеко идущие планы. И собиралась захомутать какого-нибудь папашку конкретно, до колечка на пальце и квартирки в тихом центре. Можно, конечно, и о наследнике подумать, чтоб уж наверняка. Но не в лоб же этому папику наследником тыкать! Для начала стоило наживку пособлазнительнее подобрать, да крючок покрепче. А там…

— Ты мне лучше расскажи, на кого тут поставить можно, — допрашивала она Прохорыча, местного истопника, сторожа, егеря и садовника в одном лице. — Ну, не скупись, ты же всех давно знаешь. Вон который сезон на Ерофея пашешь!

— Оттого и пашу, что нос никуда не сую. И другим не советую, — шептал в ответ Прохорыч, категорически не желая оказать нахалке содействие. — Сидела бы ты в своей коморке и сопела в две дырки. Тебя чего сюда взяли — женихов искать или мусор выносить? Вот и выноси на здоровье!

— А еще говорят — ты добрый! — сморщила вздернутый носик Любаня. — А бедной девушке помочь не желаешь! А вдруг ошибусь — ведь попрут, как пить дать!

— И это еще легко отделаешься! Народ тут серьезный, могут и память отбить, и желание…

— Вот я и прошу тебя, как человека: расскажи, кто есть кто! Ну что тебе стоит?

Прохорыч вздохнул, поскреб подбородок с некоторым оттенком глубокомыслия:

— Ну, ладно, твоя взяла! Но я предупредил: нарываешься, девка!

— Я осторожненько…

— Слухай сюда: хозяина ты знаешь.

— Только имя. Да и то чудное — Ерофей — уж не старообрядческое ли. Игоревич — городом попахивает, стилягами всякими, интеллигентишками. И финал — Рак — умереть не встать — и откуда такие фамилии берутся? Не финал — полный финиш!

— Много бы понимала! Наш Ерофей — столичных кровей! Из самой Москвы-матушки! Представитель Президента — во как! По всей области! Даром, что рак — только вперед и ползает. Да какими темпами! К нему сам губернатор на поклон является. А уж про районных князьков и говорить нечего! Суровый мужик — нитки из начальников вьет… А что касаемо заимки, то она на меня записана. Стало быть — и хозяин здесь я, усекла?

— Усекла, — кивнула Любаня, — а что это за нитки?

— Обыкновенные. Или необыкновенные — какие хочет, такие и вьет — во как! И деньжищ у ево не меряно — одна заимка целой нашей деревни стоит. Хучь и моя, кхм… Но стоит! Со всеми бабами и мужиками.

— Скажешь тоже!

— А и скажу: сама считай! Дом в три этажа с тремя маковками — лучшая лиственница на него пошла — это раз. Бассейн открытый с подогревом, чуть ли не сотка по площади — это два. Зимний сад опять же на сотку — одних пальм с бананами на мильен — это три. Участок в три гектара, кусок озера с горячим источником, баня с наворотами, винный погреб на тыщи три бутылей… Уж точно не самогон там хранится. Гараж с тремя снегоходами и прочей техникой. Яхта…

— Яхта? — ахнула. — Настоящая?

— Игрушечная! Мильена на три, как пить дать, тянет. И прочее, уже по мелочи…

— Живут же люди, — выдохнула девушка, прикладывая ладони к пунцовым от волнения щекам. — И сам еще ничего… лет под сорок — самое то…

— И думать не смей! У него жена в столице — красавица писаная. Ты ей и в подметки не годишься. Детки взрослые почти. Так он и клюнул на твои сельские прелести. Отдыхай, если жить хочешь.

— Ладно, проехали. А тот, молодой. Ну, красавчик писаный…

— Красавчика тебе лучше сразу забыть. Там жена — дочка российского миллиардера. Тронешь — на завтра трупом станешь! Да и ни к чему эту пустышку трогать. Мотька, хоть и красавец, а гнилой насквозь. Ни тебе денег, ни образования. Одна рожа да пиписька. И на что нынче бабы клюют? Пустышка, одним словом!

Сам Мотька из местных. Матвеев — в области фамилия известная. Дед у них генералом был. Отец до полковника дослужился. Братья Мотькины тоже при чинах. А этот еле школу окончил. То с наркошами его застукали, то с политическими. Словом, тянет парня в самое что ни на есть д… Уж как его жонка-то не держит, как не трясет — все одно — то в полицию попадет, то в прессу.

За душой — пузыри мыльные. Чистый дармоед. Только и знает — то в бордель, то в казино. И чего такая баба его при себе до сих пор держит — ума не приложу.

— Любит, — вздохнула Любаня, рассматривая в щель жалюзи рокового красавца Матвея. — Да и как такого не любить…

— Я ж говорю: халявщик. За семь лет даже ребенка не выстругал…

— Все равно приятно, чтобы такой просто рядом был. Так бы смотрела и смотрела. Да ладно! А что этот седой? Тоже хорош. Староват, правда…

— Скорей, ты для него старовата. Это наш известный режиссер, Родин Роберт Никитович, собственной, как говорят, персоной. Лет пятьдесят, но молодится до сорока с небольшим. Считает себя великим. Женится исключительно на примах.

— А это что еще за зверь?

— Темная ты, Любаня, девица! Прима — это не зверь, это самая лучшая в театре артистка. Вот наш мальчик их и коллекционирует. Однако сменяются те примы часто. Теперешний брак у Родина пятый. И, похоже, не последний.

— С чего ты взял? А может…

— Не может… Я между делом газетки-то местные просматриваю. И, судя по набору нынешних дебютанток, скоро теперешней приме конец. Ядреные девки. И шибко талантливые. Так критики пишут. Я только узелок на память завязываю. Мало ли что, люблю быть в курсе.

— И кому потом этот курс выкладываешь? Марусе, что ли? Или Джеку? Эрудит…

— О! И в твоей буйной головушке кой чего из школы осталось. Да и у меня среднее специальное за душой — родители не зря в город отправляли. Один из всей семьи образованный оказался. Даже говор у меня почти что городской — братьев до сих пор завидки берут. Кому, спрашиваешь? А хоть Марусе. Что мы не люди? Балакаем на досуге. Или вот тебе…

— И то, правда. Значит, любит, говоришь, режиссер артисток…

— Не только. Думаю, что самая главная любовь у него — это власть. И слава. Вернее, известность. Пьесы сам пишет. Обожает интервью давать. И отборы всякие производить. Кастинги теперь называются, слыхала?

— Не в лесу живем, — отмахнулась Любаня, присматриваясь к Родину.

— Ну и хорошо, что не в лесу. Хотя тут кругом километров на триста одни леса и есть. Так о чем это я? Ах да, о любви… Имеет Роберт Никитович от этих просмотров и деньги, и известность, и самих красавиц. Уж эти-то за ценой не постоят! Так и живет — день в газете, день в журнале, день на телевидении. Плюс главные роли в своих спектаклях. Играет, в общем…

— Как бы не заигрался, — процедила сквозь зубы Любаня, с некоторым сожалением отклоняя кандидатуру. — А рыжий этот? Вроде тоже ничего себе…

— Гулькин-то? Жид сопатый! Даром что Иван Иванович — всех купит и продаст. Только цену хорошую предложи!

— Какой же он еврей? Гулькин. Да еще Иван Иванович…

— Я не сказал: еврей. Я сказал: жид. Чувствуешь разницу? Да куда тебе! Жид — это не национальность, не большой нос и даже не пейсики. Это сущность человеческая. Понимаешь? Сущность! Наш Гулькин из любого дела пользу вынесет. И вступает в него лишь из-за пользы. Если есть, что урвать. А так — в упор не замечает. Раньше колхозом командовал. А потом в рыбнадзор перебрался. Простым инспектором! Прикинь?

— Во дурень! Из начальников в холуи! Не, мне такого не надо!

— И правильно, что не надо. Он ко всему нервенный очень. Хоть и скрывает старательно. А по поводу дурня… тут ты поспешила. Что такое колхоз в девяностые? Орава пьяниц и полнейший раздрай! Ни денег, ни перспектив. А ответственности… Да, можно кой-чего перехватить по мелочи. Но все равно в минусах останешься. Начальству дай, налоговикам дай, ментам, чтобы какой-никакой порядок обеспечивали, тоже дай…

А в рыбнадзоре мелкой рыбешке затеряться — и плевать не надо, схоронись за начальство и — всем привет! Зато деньги косяком прут. Только успевай отгребать! Иванова с поличным ухватил — выбирай: то ли премию от начальства получить, то ли откупные с браконьера взять, то ли натурой. И ведь со всех сторон выигрываешь!

Некоторые начинали с последнего. Но Гулькин знал, что делал. Выслуживался сначала, как мог. К концу второго сезона уже районным отделом руководил. А там уж и до области — рукой подать.

— А как же деньги?

— А что деньги? С ними как раз все складывалось отлично. И от начальства премия. И от подчиненных. Работа у них такая — делиться.

Короче, попал Гулькин в нужное течение. Местечко тепленькое — это тебе не по водам в любую погоду мотаться. Или под крепкий кулак подставляться. Или там под пулю шальную. Сиди себе в кресле, стриги купоны. Напоминай о себе, ежели позабыли. Да для начальства клев аккуратный организуй. В общем, лет за пять развернулся стратег. Два коттеджа, сыновья в Англии учатся. Дом там, поговаривают, им куплен. И себя не обижает. С новой женой каждый год по Мальдивам и Таиландам катается.

— А девочек? Я бы на его месте девочек по Таиландам катала, а не жену. Тоже мне развлекуха — со старухой по морям болтаться!

— Девочек? Не тот профиль! Это он у нас гоголем ходит. А дома, говорят, Гулькин за жену держится. Может, любит сильно. Но, скорей всего, выгоду какую-то имеет. Так что здесь тебе не светит, малютка. Даже не мечтай!

— Офигеть! Куча мужиков, а выбрать нечего! Я что зазря сюда нанималась? Нетушки! Давай дальше! Кто там остался? Гаишник, что ли? А почему бы и не гаишник? Слыхала, денег и у них куры не клюют! Опять же при погонах…

— Боюсь, не в тот огород ты камень бросила, — криво усмехнулся Прохорыч, — не в его вкусе бабские сиськи. Этому гусю ни одна баба не подошла. Может, с ориентацией там напутано, а может, со здоровьем проблемы.

— На вид здоров как бык. Может, однолюб? Не женат, говоришь? Стоит попробовать… Зовут-то как?

— Нормально зовут. Светлов Николай Павлович. Полковник. Дом на Солнечной Горке, мерседес высшего класса, катер на воздушной подушке. Больше не знаю. Но носом чую: не обломится тебе в том саду-палисаднике ни веточки. Помяни мое слово…

— Возьмем на заметку. И продолжим. Олег Олегович, помощник мэра, как тебе?

— Ничего мужик. Деловой. Сорок пять. Женат один раз. Детей, насколько знаю, нет. Занимается в мэрии спортом и туризмом. Правая рука у шефа. Многостаночник — корпоративчик организовать, гостей встретить и проводить, командировочку состряпать за рубеж за счет городской казны. Нужный всем человечек.

— Упакован?

— Как все — дом, дача, что-то там еще.

— Не принц, но как вариант может и подойти, — вздохнула с заметным оттенком разочарования Любаня. — Идем дальше. А что Санек этот, полная пустышка?

— Не скажи… даром, что бабник! Самый из компании серьезный. На губернаторское кресло метит. И ведь усядется, коли не остановят вовремя. Да такого и остановить у нас некому. Ухватистый. Не боится ничего. Всю подноготную дружков-приятелей, как свою собственную знает. Ему палец в рот не клади — не то что откусит, засосет вместе с приложениями. А назавтра высидит в кусты. И поминай, как звали!

— Ничего себе…

— Не то слово! За ним, по слухам, криминальщики сибирские стоят.

— Крышуют? Подумаешь…

— Бери выше! Похоже, деньги в него свои вкладывают. Глядишь, на губернский трон и вскочит. Через год как раз выборы. А то и без них обойдется. Губернское хозяйство давно к рукам прибрал. Управляющий делами. Слыхала? То-то же!

— Может, с него и начать?

— Во-во! Как начнешь, так и кончишь! Разве что в содержанки возьмет. На год-другой.

— Ну это мы еще посмотрим…

— И смотреть нечего! А кочевряжиться будешь — уберет. Ему только шепнуть в трубку — и нет человека. С такими-то связями… Так что, не резон тебе, девка, на этих петухов губы раскатывать. Ехала бы в город, пока молодая. С твоими данными можно рассчитывать на какого-нибудь завотделом или директора свечного заводика. По Сеньке и шапка… И запомни: я тебе ничего не говорил, ты ничего не спрашивала. Особенно по поводу Саныча. Темная личность. Никто ничего конкретного о нем не знает.

— А ты откуда? Ну, про мафию и прочее…

— От верблюда! Сам придумал! Пораскинул мозгами. Да, видать, мозги у меня вместе с крышей сносит постепенно, раз девке такого намолол. Все: поговорили и забыли. Усвоила? То-то же. Ну их к лешему!

Прохорыч прокашлялся и ушел к себе. А Любаня снова присмотрелась к сидящим за столом. «Надо же — столько кобелей и все мимо! А не наплел ли старый хрыч какой напраслины? Чтобы лишних проблем с обслугой не возникало? С него станется! Сам-то тоже скользкий типчик! То по-книжному говорит, а то деревенские обороты вворачивает. Не иначе, мутит воду…»

— Ладно, поживем — увидим. Не завтра же мне замуж идти. Присмотримся, притремся, а там, глядишь… Мда, а Матвей красавчик, каких поискать! Жалко, что бессребреник, а то бы…

Девушка вздохнула и взялась за прерванную работу. Мимоходом посмотрелась в зеркало — а ведь хороша! Высший класс! Какие там завотделами и директора? Нам королей хочется!

— И не сошелся клином свет на этих бармалеях! Новые приедут! На заимке что ни неделя — гости! Терпение, Любаня, терпение!

— Так чё, пацаны, в натуре, с чего начнем? — заерзал на своем месте Санек.

— А тебе типа неймется, — ухмыльнулся в его сторону Ерофей. — Кушай вон пирожки и сиди тихо. После завтрака программу составим…

— Да какая тут программа? Банька, шашлычок, девочки…

— И как тебе не надоест? Днем девочки, ночью девочки, утром опять девочки… Аж тошнит! Женился бы опять, что ли! Давай я тебе бабу подберу, чтоб на все хотелки хватало. А хошь, африканочку выпишу?

— Да ну тебя, Ерофей! Уж и помечтать нельзя. Да и женат я… кажется.

— Да что там жена — тут гарем нужен!

— Знаем мы твои мечты, — подмигнул приятелю Светлов.

— И твои тоже, — парировал Жук. — Шалишь, противный…

Полковник побледнел, подавился пирожком. Побагровел, закашлялся, выскочил из-за стола…

— Эй, братан, ты своих не трогай — близких за святых почитать нужно, — остановил соседа Иван Гулькин. — Кто из нас не без греха. А Палыч — мужик правильный, можешь не сомневаться. И за козла может ответить. Да так, что никакая крыша не спасет.

И, обернувшись к Светлову, постучал тому по спине:

— Не дергайся, Коля! На дураков только дураки обижаются. Пошутил он. Понимаешь? По-шу-тил!

— Ну и… шутки у тебя, жучара! — прорычал Николай Павлович. — С огнем играешь…

— Ты, между прочим, первый начал, — Жук дурашливо поднял обе руки вверх. — Все! Сдаюсь! Прошу прощения! Миру-мир, согласен?

— Иди ты куда подальше.

— А теперь перейдем к голосованию! — председательствующий постучал ножом по графинчику. — Итак, кто за рыбалку?

— Только вечером! — вставил три копейки Сапун.

— А лучше бы ночкой, — добавил Мотя, — на вечер пульку бы уговорили…

— Кому что, а лысому бантик! — хмыкнул Светлов. — Денег-то тебе на пульку выделили? Или опять в долг играть станешь?

— В общем, рыбачим вечером, — подвел итоги дискуссии Ерофей Игоревич. — Осталось определиться с дневной программой. Принимаются только оригинальные предложения! Не более двух от участника!

— Почему не более двух? — удивился Гулькин.

— Я бы сказал, креативные, — тормознул Родин.

— А не пошли бы вы все! — сплюнул в чашку Санек.

Странные между приятелями складывались отношения. Говорили и не слышали. Заедали друг друга, не стесняясь. Кололи не в бровь, а в глаз. Впрочем, успели к тому привыкнуть. Да и иных приятелей в ближайшей перспективе не значилось. Так, мелкие сошки. А хотелось играть на равных. Они и играли…