А зачем нам вообще чья-то любовь?

Лилия Владимировна Борей, 2019

Эта книжка – признание любви к Музе, которая когда-то приходила ко мне и приносила с собой все эти штучки: эти сказки, эти стихи, эти образы, одетые в слова. Зачем они были нужны мне? А зачем нам вообще чья-то любовь? И если не мне, то, может быть, кому-нибудь всё это очень даже пригодится? Но вот сегодня я попробовала найти те листочки, на которых Она оставляла мне дары своей любви, и многие уже потеряны навсегда. Навсегда! Такое ужасное слово, когда ты вот вдруг вспомнил, что в твоих руках было чудо, но ты не сумел его сохранить. "Прости меня, Моя Любовь!"

Сказки тётушки Эльфриды

Земля и Дубовое Зёрнышко

25.02-30.03.2000

"Всякое слово дано

для назидания, наставления и утешения"

Восточная мудрость

Вы думаете про что эта сказка?

Про любовь. Да. Про то, что сущность мужской любви описывается словами:"Люблю так, что убью". А сущность женской любви в том, что"Люблю так, что умру". Хотя сущность жизни и тех и других — возлюбить Бога своего всем сердцем своим и возлюбить ближнего своего как самого себя.

Поэт сказал:"Сказка — ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок". И хотя девки радуются, а бабы плачут, — бабы, давайте верить в то, что добрые молодцы смогут понимать намёки сказок. И нам не придётся, время от времени, охаживать их половничком. Чтобы знали: чьи титьки их выкормили, и чьи руки вытаскали. Чтоб спокойно жили сами и других не дёргали.

Итак. Висит жёлудь. В шапочке. Весь на понтах. На мир смотрит, бровки преломив, ручки подбоченив. — Хорош. При таком отце ещё и не быть хорошим. — В общем, пацан хоть куда. Как ни взглянь.

У отца под боком пристроились тут яблоня, да рябина. Девченки у них такие, ничего себе. У яблони, конечно, такие тёлки…Нет, конечно, румяные и всё такое. Но ведь такие дуры… Это ж такое тело прокорми. — Только что глазами смотреть. Какая из неё хозяйка?

У рябины?… Ну… красные. Мелочь всё. Да и столько родственников. Это ж будет не дом, а проходной двор. Никакой личной жизни.

В общем, висит. Наливается. Ума-разума набирается. На девок пялится. Тут батька ему вопрос в лоб:

— Ну что, созрел?

Желудёчек встрепенулся от своих мыслей. Поприжался. Прокашлялся. — Отец спросил.

— Да.

— Ну так вали. Сколько ещё сосать меня будете?

— Вали? Я? Папа… Я? — С отцом спорить будешь? Что делать? — Пора не пора — иду со двора. — Перекрестился наш герой на дорожку. Посмотрел вниз: Господи! Хоть бы не убиться. Глаза зажмурил. А тут его сойка подхватила. — Клац. — И он у неё в клюве.

— Пришёл мой конец, — думает жёлудь. — Это ж такой клювяра. Железо.

Вёзет же некоторым: у них отцы, как отцы. Вон рябина. Сколько ртов? А разве скажет дочкам своим:"Вали"? И Всю зиму висят, пока не сгниют. А этот… Дуб он и есть дуб.

Летит сойка, радуется жизни. Сыта."Этого закопаю, — думает, — запас карман не трёт". Тут какой-то воробей в поворот не вписался, и прямо ей в пузо:

— Ой, барышня, простите.

— Тьфу, паразит. Барышня! Учиться надо в школе, как правильно летать. Небось, всю школу только на девок и пялился. А теперь одни аварии на дороге. Паразит. Добычу из-за какого-то бича уронила. — Отругала.

Жёлудь-то, как вылетел из клюва сойки, даже обрадовался маленько. Да только радость-то долгой не бывает. Хряпнулся башкой о камень, чуть все мозги не вывалились. Хорошо, Бог дал крепкую голову. А то бы погиб. Точно, погиб бы.

Очухался немножко. От того, что холодно стало. Холодно, мерзко. Видит — ногами дна не достаёт. Понял, что тонет: вода вокруг. Как заорёт:"Спасите, помогите! Спасите, помогите!"Тут у лужи ворона на камешке рядом стояла:"Чего орёшь, придурошный?"

— Тону, тётенька.

— И что?

— Помогите…

Она своей соседке:

— Видала? Народ у нас пошёл. Помогите. За что тебе, сынок, помогать? С тебя ж ничего не возьмешь. Ты, вообще, кто такой-то?

— Я жёлудь.

— А что такое жёлудь? Ты знаешь, что такое жёлудь?

— Не знаю. И знать мне недосуг. На мясо не похож. Орёт громко, а съедобный или нет… Да и мал. Что ты, подруга, с ним связалась? Тут воробью-то на зуб положить нечего. Да и то в лужу лезть надо, на таком ветру ноги мочить — простуду ловить.

Соседка, однако, была женщиной любознательной. Ну и, опять же, сочувствие проявить к ближнему… — Она же дама добропорядочная: Христа знает.

— А отец-то твой кто?

— Мой отец дуб.

— О! Великий человек. Знаю, знаю. Сколько мне помогал! Помню, помню. Значит, ты — жёлудь. Значит, сын дуба — это жёлудь…

— Жёлудь? — Услышала свинья. — Где?

— Да вот, в луже. Ванну принимают.

— Жёлудь? — Уточнила свинья. — Где?

— Да вот же, Матушка.

— Один? — Стала свинья по луже топать с надеждой рассмотреть добычу, да втоптала жёлудь в землю.

Очухался наш бедолага. Тепло. Мягко.

На голову тихонько покапывает. Струйки живительной влаги, нежно касаясь тела, поднимают настроение. Хочется жить! Потянулся. Плечики распрямил.

— Как хорошо! Господи, как хорошо!

Мечты и сладкие сны закружились в голове поэта. Тело наполнилось соком жизни. Сердце запело:

— Эх, мне бы, буйну молодцу,

гитару семиструнную…

Там, где темно, ночь и день меняют друг друга лишь временем, когда ты понимаешь, что ты не спишь. Но видевшему свет хочется света. И вскоре наш герой затосковал:

— Где ж ты, где ж ты,

Солнце красное…

И — тебе никаких проблем. Как сказано в книгах мудрецов Востока:"Проси у Бога, но проси нисколько не сомневаясь, ибо сомневающийся уподобится морской волне, поднимаемой и развеваемой ветром".

Вот, наш герой не сомневался. И получил то, чего просил.

Хотя, на самом деле, его желания никого не волновали. Видеть, конечно, солнца он не видел, но ощутил его присутствие скоро. — Жарко стало. И главное — сухо. А это живому человеку не всегда в радость. Оказывается.

И вот сидит наш герой в этой богом забытой дыре. В этой тюряге. В отчаянии пинает стены своей темницы. Куда ни взглянь — не видно ни зги. — "Господи, да за что ж наказание такое? За какие такие грехи ты, Господи, раба своего так мучаешь?" — Пинал. Рыдал. Волосы на голове рвал. Ногти кусал. Кричал. Звал. — Да кричи не кричи, а только здесь нет никого.

Там-то, в луже, хоть ворона, живая душа была. Было с кем перед смертью словом обмолвиться. А здесь?

Усох наш горемыка. Охрип. Уснёт, проснётся… Уже сон — не высокий полёт мечты, а глубокий обморок ужаса.

Открыл глаза, как в последний раз, и простонал перед смертью последнее желание:

— Пить… Господи, дай воды.

Голос вдруг такой:

— Воды? — На.

Да как рухнула вода… как снегом на голову. Так говорят. Не скажешь же:"рухнула ведром". А сказать:"Полилась, как из ведра", — тоже нельзя. Потому что она рухнула на голову несчастного.

Очухался наш герой. По уши в воде. — Вернее, с носом в воде. Понял, что это не в луже, а в ящике. Там хоть до дна не достать, да воздуху хватает. А здесь — и на полу стоишь, а дышать нечем. Только тихонько подумал, что нужно спасаться. И быстро-быстро стал пить воду. Быстро. Быстро.

Воды стало поменьше. Силы стали покидать, но дышать стало хоть чем-то.

— Ну, я молодец. — Передохнул жёлудь. — Буду жить.

— Э, пацан, типа… Ты чего тут в натуре нарисовался? — Червяк от обилия воды стал из земли выползать да нарвался на жёлудь.

— Меня, вообще-то, свинья сюда впихнула.

— Тебя впихнула, а я сам здесь копаю, так что рули помалу. Отсюда. Пока цел.

— Я не могу.

— Что такое? У нас нет слова"не могу". Не хочешь — научим, не можешь — заставим. — Хрясь за бочину жёлудь. — Ты чё, камень что ли говорящий?

— Я не камень, я — жёлудь, — простонал, скривясь от боли, наш страдалец.

— Какой только твари в этой земле не встретишь… Ну, живи, живи. Пока… Жёлудь.

— Ты жёлудь? Сын дуба? — вдруг услышал Голос убитый горем, одиночеством и человеческим бессердечием наш герой.

Услышал и выдавил из себя признание своего родства с таким отчаянием, что даже слёзы у самого полились ручьем от безысходной жалости к себе.

— Ну, чего плачешь? — Голос был таким мягким и добрым, внимательным, заботливым, родным и до боли знакомым.

— Да, вот…

— Значит, скоро дубом будешь?

— Откуда я знаю, кем я буду?

— Если жёлудь, значит будешь дубом.

— А ты-то откуда знаешь?

— Я?! Да, я… много чего знаю. И не твоего ума дело откуда. Знаю — и всё.

— А кто ты?

— Я?! — Догадайся с трёх раз.

— Что я, ребёнок какой, загадки разгадывать? Не хочешь говорить, так и не говори. Мне-то что с того?

— О, о, о… Какой обиженный.

— Никакой и не обиженный.

— Ладно, Федуд, чего губы надул?

— Я не Федул… — Заулыбался желудёчек.

— Ну, теперь вижу.

— А чего ты видишь?

— Что ты хороший парень.

— Да, уж не совсем плохой.

— Ну, скажем, и совсем неплохой.

— Нормальный.

— Хоть куда.

— Да, уж никому не уступлю.

— Я думаю.

— Ты меня видишь, а я тебя нет. Хоть бы показался, что ли.

— Зачем тебе?

— Просто интересно.

— Просто интересно не бывает.

— Это ещё почему?

— Потому что потому — всё кончается на"у".

— Интересная ты штучка: как звать тебя не говоришь, показаться не хочешь. Какая-то сплошная загадка.

— Да, такая вот я. Кокетка.

— Так ты девушка?

— Даже свободная.

— Красивая?

— Да, уж не крокодил.

— Ну, не обижайся, я просто так спросил. Я не хотел обидеть.

— Меня обидеть?! — Обидчик сыскался.

— Ну, не заводись.

— Очень надо.

— Эй, а как звать-то тебя?

— У червя спроси.

— Ну, ведь его нет. Эй! Эй! Не исчезай. Поговори со мной.

Вот так женщины разбивают мужские сердца. Все они такие: сперва ласковые, внимательные, заботливые, а потом вдруг — раз, — ветер поменялся, — и их уже не узнать. Ни слова, ни полслова от них не услышишь. — Обиделись. И всё забыли. И никого, и ничего знать не хотят. Ох уж это женское непостоянство! Ох уж эта женская ветреность и несерьёзность!

Ещё скажите, что мужчины так не думают… — Всегда.

А женщины, на самом деле, всегда постоянны. Просто они всему знают своё время. Ещё скажите, что это не так…

Истомился наш желудёчек. Истосковался. — Вот она — любовь. Сердце из груди вырывается. Всё тело — сплошное ожидание: вот-вот придёт желанная. И… Как сказано:"Проси — и получишь"…

— Что? Не ждал меня?

— Ты?! Здравствуй, родная моя.

— Вай. Я бледнею

— Я думал — ты не прийдёшь.

–!!! — Чудак-человек. Да я и не уходила никуда.

— А где же ты была?

— Да, тута. Я ж земля твоя. Или ты не понял?

— Земля?! Моя?

— Ну, как твоя? Замуж возьмёшь — буду твоей, а нет — так на нет суда нет.

— Замуж?

— Ой, жёлудь, ну ты артист. Замуж, конечно. Чё, в первый раз об энтом слышишь? Первый день на этом свете живешь?

— Да, я как-то об этом не думал.

— Ну, думай…

— Стой, не уходи. Не уходи. Не торопись. Давай всё обмозгуем. Всякое дело надо делать холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками.

— Бог мой! Дзержинский! И с кем это я связалась?!

— Да, при чём тут Дзержинский? Тут дело серьёзное. Это ж тебе не с бухты Барахты. Это ж не чувство. Это ж семья. — Ячейка государства. Надо серьёзно к делу подходить.

— Ну, ты пока подходи…

— Стой. Стой.

— Да, я-то стою. Ты ж у нас всё куда-то идти собираешься. Одна беда, что идти, на самом деле, некуда. Один у тебя, парень, выбор: или женишься — или в ящик играешь. Третьего не дано.

— Ну, что ты, в самом деле, такая обидчивая? Я разве сказал, что я против? Я просто хотел… как бы… обсудить дела.

Ты ж серьёзный человек. Может, я не совсем подходящая для тебя партия?

— Да, совсем неподходящая.

— Стой.

— Да что ты всё стойкаешь?

— Не уходи. Давай поговорим.

— А чего мне с тобою разговоры разговаривать?

— Ну… ведь я тебе интересен?

— Ты? Да кто ты такой?!

— Ну… я всё-таки сын дуба.

–!!! И?!

— Ну… Я скоро сам стану дубом.

— На днях.

— Да. Большим. Красивым. Сильным. Мудрым. Тебе какие нравятся мужчины? — Я таким и буду. Каким захочешь — таким и буду.

— Я думаю.

— Ну.

— Не нукай. Не запряг.

— Ну, что ты в самом деле. То тебе срочно подавай, то не надо. Так же нельзя.

— Учить меня что ли будешь?

— Не буду. Не буду. Ладно я согласен взять тебя в жёны. А ты-то сама не передумала?

— Не знаю.

Вот так обычно люди наедаются разговором, отщёлкают друг друга по щекам. Разобидятся. Надуются. Разбегуться.

А спрашивается: ради чего начинался весь этот сыр бор? От чего он, собственно, начинался? Из-за чего? — И всё почему?

Потому что человек не составляет себе труда перед тем, как что-то делать, сориентироваться хотя бы в лексике собственных планов. То есть человек обычно первоначалом выбирает Дело.

Хотя мудрые учат его, что в начале было Слово. Но это остаётся победой мудрых, а остальные любят проблемы.

Наши герои были люди обыкновенные. Опять же: милые ссорятся — только тешатся. Поругались — помирились: дело молодое. Тут же весна. — Шутки? — Охота пуще неволи. В ней кровь играет. В нём кровь играет.

Она там чуть поломалась, ну, и согласилась на его уговоры. Да и какие уговоры, когда самой хочется?

Конец ознакомительного фрагмента.